Марш обреченных

      Без пяти три. Успел. Прекрасно. И вся моя рать в сборе. Снова Валерин голос:
      — Ну что, командир? Что с хвостом делаем?
      — Рубим по самые уши. Работаем так: я сейчас ставлю машину и навожу марафет. В салоне протру, чтобы пальчиков не было. Салон окроплю внутри, ну, и там стекло, зеркала, как положено. Если джентльмены захотят познакомится — схема «захват», нет — я банально уведу их за собой и потеряюсь по дороге.
      Ну вот и приехали. Ищу свободное место для стоянки… Внутренняя приборка. Одеколон. Запах его — гениальное изобретение наших парфюмеров. Люди от него нос воротят, а собаки, так те просто в обморок падают. Ну вот, вроде бы никаких следов моего пребывания не осталось. Исключая, конечно, запах. Но его, как говорится, к делу не подошьешь. Выхожу из машины. Запираю дверь. Протираю лобовое стекло. Зеркало заднего вида. Ну что? Подойдут или не подойдут? А! Вот они движутся. Холеные, самоуверенные. явно не топтуны. Ребята из наружки эдак «королями жизни» не ходят. Их без должной сноровки и одного из десяти в толпе не разглядишь. Ничего. Сейчас у вас спеси поубавится.
      Вот старший в карман полез. Сейчас ксивой светить будет. Тру себе зеркало, да насвистываю мотив из «Красотки». Вот она, отеческая рука Госбезопасности на непутевом плече! Поехали! Правой рукой запястье незваного гостя в захват, локтем левой ему — под ребра. Поворот вокруг своей оси и голова преследователя, с выпученными глазами и открытым ртом, бьется о капот «Волги». Напарник его пытается поднять руку, чтобы выхватить пистолет, спрятанный в наплечной кобуре, но валится, не охнув, получив удар основанием ладони по ушам от капитана Насурутдинова.
      — Спокойно, спокойно граждане. Не толпитесь, — вещает майор Пластун, размахивая в воздухе закрытым удостоверением. — Операция ФСБ.
      Ну что ж, чистая правда. Встревоженный было обыватель, удовлетворенно шествует по своим делам. И ему будет что рассказать дома. Он воочию наблюдал несокрушимую мощь наших карателей. «Щелк, щелк». Наручники намертво схватывают запястья незваных визитеров. Тагир, жестом фокусника, извлекает табельные стволы моих преследователей, как бы демонстрируя явную злонамеренность поверженных темных личностей. Задержанные влетают на заднее сидение собственных «Жигулей». Мы следуем за ними. Вся операция заняла чуть больше минуты. Хороший результат! В дальнейшем путешествии мы составим компанию нашим приятным, хотя ещё не знакомым почитателям. Кстати, самое время познакомится. Совершаю экскурсию по карманам, в поисках удостоверений. Капитан Калмыков, старший лейтенант Нечитайло. Ну что ж, приятно познакомится. Надеюсь, взаимно.
      — Куда едем? — поворачивается ко мне Валера.
      — На полигон.
      Я кладу руку на плечо Тагира:
      — Нам понадобится хорошая машина. «Вольво» или что-нибудь из последних моделей «Дженерал Моторс»
      — Понятно, — кивает головой он, принимаясь высматривать потенциальную жертву.
      — С иностранными номерами подойдет?
      — Выше крыши.
      У 590-й «Вольво», стоящего на обочине, в номере гордо высвечивает буква «S» — Швеция. То, что надо. Сейчас мы устроим коллегам небольшой скандал. «Жигуль» притормаживает, и Тагир, походкой легкой, как шаг честного человека, выходит на «зверя». Когда капитан Насурутдинов уйдет в отставку, я уверен, ему найдется место, в качестве эксперта фирмы, выпускающей замки и противоугонные устройства. Во всяком случае, я не встречал ещё ни одного подобного изделия, которое бы не сумел бы уговорить за время горения одной сигарету. Надеюсь, что владелец автомобиля от возмущения не забудет заявить в милицию о пропаже. Ну вот, так и есть. Поблескивающий лаком и никелем суперавтомобиль догоняет видавший виды трофейный «жигуленок» и прямо сказать, смотрится рядом с ним примерно как дог-медалист с помойным кабыздохом. Тонированное стекло легко уползает вниз, и из окна высовывается рука нашего термезского Барса.
      — Прекрасно, Тагир, прекрасно!
      Тормозим и перегружаем пленников в «Вольво». А теперь очень быстро, пока не хватился хозяин, к выходу из Москвы.
      Вот он долгожданный пост ГАИ. Парни в бронежилетах с АКСУ на плечах, бдительно озирают трассу. Невзрачный драндулет с Валерой за рулем, не вызывает у них ни малейших эмоций. То ли дело наш дорожный линкор… О! Замахал, замахал!
      — Сержант Болдырев, — подошедший гаишник поднимает руку к козырьку кепи.
      Из водительского окошка «Вольво» появляется удостоверение капитана ФСБ Калмыкова, вслед доносится шипение.
      — Сержант, растворись, ты срываешь операцию!
      Сработало! Вот у нас уже есть свидетели по делу об угоне сотрудниками ФСБ шведского автомобиля «Вольво»
      — Все в порядке, проезжайте.
      Ну, вот и славно. Дальше уже все спокойно. Дальше — уже сплошные запретные зоны. Вообще, понятие это так же характерно для Подмосковья, как табличка «Не курить» для склада горюче-смазочных материалов. Словно крепости времен былинных, стоят вокруг белокаменной военные и военно-промышленные города, городки, поселки и уж такие глухоманные места, куда ни один Макар без особого допуска никогда телят не гонял. Жуковский, Пущино, Обнинск, Дубна, Долгопрудный, Дзержинск, Красноармейск, Зеленоград, а ещё Голицыно-2, Дмитров-2, а еще, а еще, а еще… И это все не считая, скажем, наших родных и до боли знакомых полигонов в Балашихе и Суханово.
      В первый год после формирования нашего подразделения именно там протекали суровые будни изнурительных тренировок и изматывающего обучения языкам, нравам народов мира, манерам и многому, многому другому, что не входило в программу обучения советских офицеров. Мы тренировались плечом к плечу с представителями едва ли не всех стран и народов, борющихся за что-нибудь или против кого-нибудь. Здесь были ливийцы, пакистанцы, латиноамериканцы, корейцы, в общем, все флаги в гости… Потом, видимо, эта ситуация несколько смутила кого-то из военного начальства и нам был выделен отдельный полигон неподалеку от столицы российского православия.
      Нельзя сказать, чтобы до нас здесь никогда не ступала нога современного человека. Боле того, тут, как ни где, чувствовалось его грозная поступь. Кроме тренажеров и времянок, построенных нами, в этих местах имелся ещё целый архитектурный комплекс, не доступный, правда, любопытному глазу. Этажи этого величественного сооружения из монолитного бетона уходили глубоко под землю, образуя сложную систему жилых помещений, залов, переходов, огневых точек, складов — в общем, всего того, что нужно для резервного командного пункта, скажем, на уровне группы армий. Сверху, как я уже говорил, шелестит вековечный лес, в который были аккуратно вписаны наши убогие, в сравнении с подземным великолепием, учебные корпуса. Сюда и лежал наш путь.
      Сотрудники охраны заученно попросили выйти всех из машины и, сверив наши документы, дали добро на проезд. Офицеры ФСБ в наручниках и «Вольво» со шведскими номерами не вызывают у них ни малейшего интереса. То есть, не совсем так. Рабочий интерес, конечно же, есть. Но, проверив чистоту от жучков, скрытых камер и прочих тому подобных сюрпризов, они тут же скрываются в служебном помещении, оставляя нас самих разбираться с нашими делами.

* * *

      Валера с трудом поворачивает давно не смазывавшийся штурвал, и с натугой открывает тяжеленную броневую дверь. ФСБшники, подгоняемые Тагиром, понуро заходят внутрь. Кроме них, в помещении нет ничего, голый бетон. О мебели бывшие хозяева как-то не позаботились. Тагир снимает с них наручники, отклеивает лейкопластырь, которым для предотвращения излишних разговоров заклеены рты пленников. Похоже «друзья народа» хорошо осознают глубину задницы, в которой они очутились. Во всяком случае, традиционных вопросов — «кто вы такие?» и «как вы смеете» — не слышно. Оно и к лучшему. Сразу перехожу к делу.
      — Ребята, в передрягу вы попали в пресквернейшую. Мы ничего не имеем лично против вас, но нас очень интересует ряд вопросов. В частности: кто и почему отдал приказ следить за вдовой генерала Рыбакова, что вообще из себя представляет дело Рыбакова. Четко и подробно: что, почему, что слышали, кто сказал. В общем, факты, имена даты, не мне вас учить. Пишите все по установленной форме, на имя начальника Федеральной Службы Контрразведки. Чтоб у вас не было никаких иллюзий. Сейчас я выдам вам бумагу и ручки, а так же запас сухарей на один день. У вас есть выбор. Либо вы пишите все, что знаете, тогда у вас появляется шанс сохранить себе жизнь, либо играете в героев-подпольщиков, тогда я закрываю эту дверь, и больше о ней не вспоминаю. Через сколько лет её откроют вновь — одному Богу известно.
      В глазах у Калмыкова я читаю ужас. Похоже, они не склонны сомневаться в искренности моей речи. При случае они поступили бы точно так же. Ибо, как гласит железный закон любой секретной службы: «Никогда не убивай человека, если того не требует дело, и никогда не щади его, если дело этого требует».
      — Надеюсь, до завтрашнего утра у вас хватит времени, чтобы связано изложить свои мысли. А сейчас — я кладу перед ними на пол стопку бумаги, пару авторучек, десяток сухарей и два пластиковых стакана. Тагир молча подает мне принесенную заранее бутыль «Абсолюта», откручивает крышку и прозрачная струя устремляется в одноразовый стаканчик. — Это хоть как-то предаст вам сил и скрасит одиночество. Пейте спокойно. Это не отрава. Чистейшая водка. Счастливо оставаться. До завтра.
      Завтра водка уже не будет чистейшей. Это факт. Но что делать? Таковы правила игры. Попался — терпи. Если дырка в голове — поздно пить зеленку.

Глава 7

      Я въехал в Москву со стороны Шереметьева-2. Оставив серый «жигуль» ФСБшников на стоянке возле аэропорта, я сдался на уговоры одного из частных водил, предлагающих пулей доставить в любой конец Москвы, и, войдя в долю с парой челноков, возвращавшихся из забугорной поездки покатил в первопристольную, растворяясь в нескончаемом потоке приезжающих и провожающих. Я помог своим соседям разместить в багажнике и салоне неподъемные баулы с товаром, вполне пригодные для баррикадных боев и откинулся на сиденье, расслаблено слушая болтовню своих попутчиков. Судя по долетавшим до меня фразам, их поездка вполне могла считаться удачной. Но, что бы ни везли они в своих объемистых сумках, несколько листков бумаги, лежавших в обыкновенной кожаной папке у меня на коленях, стоили гораздо больше. Во всяком случае для меня и моих друзей. В этих нескольких листках содержались откровения Калмыкова и Нечитайло, прямо и недвусмысленно указывающие на человека, отдававшего им приказ. Это было крупной удачей. Пожалуй, самой крупной с начала нашей операции. Человека, чье имя содержалось в этих чистосердечных признаниях, я знал. Знал не то чтобы близко, но давно. Его карьера была так сказать, воплощением заветной мечты того самого солдата, который мечтает стать генералом. Наш новый пациент таковым уже был, и звали его Тимофей Банников.
      В начале восьмидесятых, уж и не знаю, по каким причинам, Фортуна улыбнулась молодому особисту капитану Банникову, и с тех пор до нынешнего дна эта улыбка не сходила с лица богини удачи.
      Одним росчерком кадрового пера Тимофей Прокофьевич Банников сменил северное сияние Северодвинска на белые ночи Ленинграда и, утешившись по случаю такой потери майорскими звездами, рьяно взялся за дело искоренения скверны инакомыслия в рядах Балтийского Флота. Охотничьи инстинкты верного дзержинца привели его к воротам Михайловского замка , но отнюдь не для того, чтобы воочию полюбоваться немым свидетелем заговора времен былых, а с целью вскрыть ростки нового заговора против всего того, что было дорого сердцу каждого честного коммуниста.
      После выходки капитана III ранга Саблина, пытавшегося угнать в Швецию большой противолодочный корабль, компетентные органы настороженно поглядывали на балтийское морское офицерство, пуще всякого урагана опасаясь нового скандала в «колыбели революции». Поэтому лозунг: «Бди!» был горящими буквами запечатлен в сердце каждого военного чекиста, словно слова древнего библейского пророчества.
      Неуемная бдительность помогла вновь прибывшему майору Банникову разглядеть то, что укрылось от неусыпного ока его коллег. В двух шагах от Ленинградской военной комендатуры, под сводами Михайловского замка располагалась литературная студия, носившая горделивое название: «Путь на моря». В стенах её собирались офицеры Балтийского флота, Ленинградской Военно-Морской базы и округа — все те, кому не давал покоя несмолкающий стук копыт легкокрылого Пегаса. Уж и не знаю, висит ли там мемориальная доска в честь того, что из её стен вышел один из основателей куртуазного маньеризма Константин Григорьев, но дело в сущности не в этом.
      Одному из посещавших эту студию молодых капитан-лейтенантов пришла в голову светлая мысль в стройных рифмованных строфах отразить образы императоров и императриц всея Руси от Петра I и вверх, до Николая II. Не ведаю, как обольстительно улыбалась морскому волку ветреная муза, не знаю, о чем он думал, сочиняя эту «социально чуждую фальшивку» и раздавая участникам обсуждения распечатки стихов, но уже на следующее утро один из экземпляров их лежал на столе у майора Банникова, который, как и положено, делал «соответствующие выводы».
      Все осложнялось тем, что в число участников студии входил ряд высокопоставленных офицеров политотдела базы, в литературоведческом запале обративших большее внимание на огрехи в рифмах и образах, чем на политическую подоплеку этих произведений.
      И полились чернила. До крови, правда, дело не дошло. Слава Богу. А не то имелось бы у нас что-нибудь вроде «второго кронштадтского заговора». В середине восьмидесятых, при вольнодумном Михаиле Сергеевиче дело прекращено «за отсутствием состава преступления», но высокий профессионализм Тимофея Банникова был по заслугам оценен руководством. Одна звезда, украшавшая лыжню на его погонах потеснилась, давая место второй, а когда нанятый КГБ ас-недоучка Матиас Руст устроил авиашоу на Красной Площади, расчищая дорогу очередной команде, желающей проводить «генеральскую линию партии», то поднаторевший в раскрытии военных заговоров подполковник был переведен в Москву, в третье главное управление для продолжения своей бескомпромиссной борьбы с внутренними врагами Отечества.
      Август девяносто первого уже застал Тимофея Прокофьевича обремененного полковничьими звездами, но, невзирая на высокий пост и ранг, он участвует в «танковом десанте», расположившись на броне рядом с первым российским президентом и генералом Бумазеевым. Поговаривали, что именно звонок этого генерала определил политические убеждения Банникова в тот день, но это были только разговоры.
      Мы встретились с ним 19 августа 1991 года. Там же, у президентского танка, и это была вторая наша встреча. Первая состоялась почти десять лет назад, в Питере, все из-за того же злополучного дела «флотских монархистов». Дело в том, что командир моей роты, капитан Завгородний, так же страдал поэтическим зудом и время от времени проводил свободные часы в студии Михайловского замка.
      Как оказалось, профессиональная память молодого особиста на веки запечатлела мой образ в своих бескрайних закромах. Разглядев меня в толпе всевозможных солдат и офицеров, окружавших танк, он на секунду сдвинул брови на своем фокстерьерьем лице и тут же по братски хлопнул меня по плечу.
      — Постой-постой, капитан, ты часом не с Балтики?
      — С Балтики… — несколько замявшись, ответил я, с трудом сопоставляя образ пламенного радетеля Коммунистической партии, в кабинете которого мне как-то пришлось провести три часа кряду, с образом стойкого борца за Свободу и Демократию, оборонявшего нынче Белый Дом.
      — Лукин, спецназовец! — продолжал демонстрировать свои профессиональные качества Банников.
      — Так точно, товарищ полковник.
      — Вот и отлично, мне как раз такие ребята и нужны. Я тут, видишь ли, отвечаю за безопасность правительства России. А подготовленных людей, вроде тебя — раз-два и обчелся. Так что считай, что поступаешь под мое командование. Набери себе группу человек десять. Где оружие получать, знаешь?
      — Так точно.
      — Молодец. Чувствуется хватка. В общем, снаряжайтесь. Я укажу вам ваш сектор обороны. Власенко! — позвал он. Откуда то из под танка выскочил молоденький гэбэшный лейтенант. — Сопроводи капитана. Пусть ему выдадут все, что надлежит.
      Ситуация складывалась презабавнейшая. Утром 19 августа в Фарисеевский переулок прибыл вот так же вышколенный адъютант Крючкова с приказом спешно подготовить и провести операцию по захвату Белого Дома. Наш генерал хмуро выслушал штабного хлыща и четко заявил ему, что, во-первых, возглавляемый им Центр подобными вещами не занимается, а, во-вторых, он подчинен непосредственно Президенту страны, и приказы мятежников, в каком бы высоком они ранге не находились, выполнять не намерен. Тогда адъютант пригрозил, что Центр будет блокирован танками. «Ну, ну», — сказал генерал, и приказал взять изменника Родины под стражу. И каждый из нас понимал, что это «ну, ну» весит больше всех сановных угроз. Сменив обычные гражданские костюмы на военную форму, часть наших офицеров, в том числе и я, отправились в город на разведку. Пару раз меня останавливали военные патрули, но, проверив документы, пропускали, не сказав ни слова. Создавалось впечатление, что они сами четко не представляют, что должны делать и кого ловить. В городе, в котором было сконцентрировано военное руководство Вооруженными Силами страны, в городе с огромным гарнизоном и десятком новых свежевведеных дивизий, похоже, отсутствовало что-либо, похожее на единое командование. Вообще же этот, с позволения сказать, путч оставлял в душе неизгладимое впечатление чего-то бутафорского. Такая себе грандиозная комедия… Если бы не невинные жертвы, если бы не далеко идущие последствия.
      Полковник Банников, получивший за победу над несметными полчищами ГКЧП генеральские эполеты, провозглашал тосты на сабантуе воинов-защитников Белого Дома и приглашал их всех, «ежели что — по любому вопросу лично к нему».
      Похоже, вопросы накапливались.

* * *

      Капитана Бирюкова на месте не было. Впрочем, как и майора Пластуна. Голодный Раджив возмущенно верещал, требуя если не дежурный сухпай, то хотя бы кобру на растерзание. Оставленная моими друзьями записка, содержащая обещание явится к вечеру, немногое прибавила к пониманию ситуации. Офицер, дежуривший по Центру, заявил, что капитан Бирюков разоделся как на свадьбу, и убыл вместе с майором Пластуном в неизвестном направлении, прихватив с собой служебный «Мерседес». Я озадаченно почесал голову. Судя по антуражу, мои друзья собирались погрузится на самое дно нашего нового экономического Олимпа. (Если вы думаете, что я не знаю, что Олимп — гора, то глубоко ошибаетесь. Но наш, российский, вместе с его обитателями неотвратимо хочется поместить значительно ниже уровня моря).
      Так вот, взяв породистого рысака, из опять же «барских конюшен», господа офицеры отправились по следам команды Кусто, щупать за жабры одного из толстых пальцевеерных сазанов. Я подозреваю — Тараса Горелова. Мне ничего не оставалось, как, передохнув с полчаса и выпив дежурную чашечку кофе, отправится к начальству с докладом. Выслушав изложенную мной информацию, полковник Талалай на пару минут задумался и, устало потеряв виски, произнес:
      — Саша, вся операция распадается на два основных стратегических направления.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.