На заволжских озерах

      - Мало тебе колхозных лодок, Пётр Иванович, что ты свою посудину делаешь? - спрашивал один.
      - Утонете вы на ней... - пророчил другой.
      - Мотор бы к ней надо!
      - Осадка у вашей лодки больно велика будет. Того и гляди, на мель в Волге засядете. Придётся буксир вызывать! - подсмеивался отец Горки.
      - Не сядем! - отшучивался я. - У нас ваш Горка за лоцмана будет, а он фарватер хорошо знает.
      Пока мы с ребятами и с Иваном Васильевичем строили лодку, Михаил Алексеевич сделал вёсла. Сделал он их замечательно! Сначала Михаил Алексеевич гладко отстругал доски, а потом нарисовал на каждой карандашом контуры будущего весла. Вот где сказалась его профессия! Он так старательно и точно рисовал, словно это был не чертёж простого весла, а очень сложная и тонкая литография.
      Вёсла получились лёгкие, красивой формы и были гладко отшлифованы стеклом. Самый низ у лопаток вёсел Михаил Алексеевич обил жестянкой от консервной коробки. Теперь, по уговору, он должен был покрасить вёсла и лодку.
      Мы все уселись на траву отдыхать, а Михаил Алексеевич развёл яркую, весёлую зелёную краску и начал любовно, не спеша красить.
      - Ну, а как же мы её всё-таки назовём? - спросил Митя, когда Михаил Алексеевич мазнул кистью в последний раз.
      Теперь и в самом деле пора было подумать о названии.
      - Назовём её "Альбатросом", -предложил Митя.
      - Да что ты всё какие-то птичьи названия придумываешь!
      - Ну, тогда "Щукой"!
      - Какая же это щука! Щука длинная и узкая, а у нас, скорее, карась получился.
      - Тогда давайте "Карасём" и назовём, - несмело предложил Горка.
      - Ну, "Карась" так "Карась"! Пиши, старик, это по твоей части, сказал Михаил Алексеевич.
      Я уже написал букву "К", да подумал, что рыбаки ещё будут смеяться над нашим пузатым "Карасём". А тут ещё Иван Васильевич вмешался.
      - Теперь в Борчаге одним карасём больше будет! - сказал он, засмеявшись.
      Сам того не замечая, Иван Васильевич подсказал нам название лодки.
      - Миша, - закричал я, - а не назвать ли нам лодку "Борчагой"? Пусть и наше любимое озеро и лодка будут тёзками! Идёт?
      - Идёт, старик! Стирай "К" и пиши "Б" - "Борчага", а я пока Ивану Васильевичу вёдра покрашу.
      Я стёр тряпочкой букву "К" и вывел белилами по зелёному фону слово "Борчага". На корме я нарисовал разноцветную, небывалую рыбу. На нос лодки мы поставили маленький красный флажок.
      Пока я писал свою рыбину, ребята так тесно меня обступили, что чуть не влезли в ящик с красками.
      - Это он окуня рисует, - шёпотом сказал Горка.
      - Тише ты! И вовсе не окуня. Где ты видал таких? Таких рыб у нас не бывает. Это морская рыба, - ответил Андрей.
      - Мало ли что не бывает! Ведь и лодок таких ещё не было. Верно, дядя Петя? - сказал Митя.
      - Верно. Это я нарочно такую нарисовал. Рыбам интересно будет поглазеть на нашу диковинку, вот они и будут стаями за "Борчагой" ходить. А мы их тут - раз на удочку, и будь здоров!
      Лодка была совсем готова, но уходить от неё нам не хотелось. Мы так и сидели на траве вокруг неё, любовались ею и обсуждали: не будет ли она протекать, высохнет ли до завтра, не перевернётся ли, выдержит ли она двоих взрослых? Время от времени кто-нибудь вставал, подходил к лодке, трогал её пальцем, пробовал, как она сохнет.
      ГОТОВИМ УДОЧКИ
      Утром чуть свет я уже вскочил на ноги и подбежал к окну посмотреть на нашу "Борчагу". Лодки на месте не было! "Где же она? - подумал я с тревогой. - Неужели утащил кто?" Я открыл окно, высунулся из него по пояс и тогда увидел, что лодка цела, но только переехала к поленнице. Это Андрей с ребятами, проснувшись раньше нас, догадались перекатить лодку на катках с теневой стороны на солнышко, чтобы она скорее высохла. Теперь они сидели около лодки и играли в "ножичек".
      Услыхав, как стукнуло окошко, ребята обернулись, вскочили с травы и подбежали ко мне.
      - Немного ещё не высохла, Пётр Иванович. Краска уже сухая, а вот смола ещё немножечко липнет. Мы лодку на солнышко перекатили. Она лёгкая! - сказал Андрей.
      От нашего разговора проснулся и Михаил Алексеевич.
      - Раз не просохла - будем пока снасть готовить, - сказал он.
      Хотя мне и не терпелось поскорее спустить "Борчагу" на воду, я не мог не согласиться с ним.
      Провозились мы со своими удочками до самого вечера. И всё потому, что аккуратный Михаил Алексеевич очень основательно всё делал. Такой уж у него характер. За что бы он ни взялся, всё он делает не спеша, но зато так хорошо, что хоть на выставку посылай.
      - Ты мне не мешай, старик, и не подгоняй меня. Это тебе не лодку мастерить! Эта работа тонкая, деликатная. Тут уж буду командовать я, а ты мне помогай. А ещё лучше - ступай собирай и укладывай всё к завтрашнему дню. Не забудь только топорик захватить да садок почини, а уж я тебе такие снасти приготовлю, что рыба в очередь станет к нашим удочкам.
      Пришлось подчиниться.
      Теперь уж ребята сидели вокруг Михаила Алексеевича, забыв о моём существовании, и только один Андрей пошёл со мной собирать и укладывать наше снаряжение.
      Михаил Алексеевич тщательно выбирал поводки из солового конского волоса, привязывал их к маленьким крючкам и лескам, подбирал дробинки для грузил, приделывал лёгкие поплавки. Чтобы крючок не тупился при заматывании лесы, к удилищу, в нижней его части, Михаил Алексеевич привязывал маленькую пробочку.
      Такие лёгкие удочки Михаил Алексеевич сделал для ловли мелкой рыбы - живцов: плотвы, краснопёрки, окуней. На эти же удочки умелый рыболов может вытащить и порядочную рыбу. Я хоть и раз в году ловлю рыбу, но и то мне приходилось вылавливать на один волос фунтовых окуней и краснопёрок.
      Для более крупной рыбы - язей, больших окуней, подлещиков и линей - Михаил Алексеевич сделал удочки поосновательнее. И лески для них взял более прочные, фабричные, из "сатурна", и крючки и поплавки крупнее, и грузила тяжелее.
      Михаил Алексеевич - большой мастер делать поплавки для таких удочек из лёгкой коры осокоря. Он сначала аккуратно просверливает в куске коры дырочку для пера или палочки, потом вырезает острым ножом форму поплавка, а уж затем обтачивает его напильником. Верх поплавка окрашивается яркой красной краской с белой каёмочкой. Поплавки получаются очень красивыми.
      Обычно мы ловили на белые лески, окрашивая их свежей травой в зелёный цвет. Но Михаил Алексеевич где-то вычитал, что рыба плохо видит жёлтый и красный цвета. Ещё в позапрошлом году он решил испытать ловлю на жёлтую и навязал на свою удочку эту леску. И действительно, тогда у него с жёлтой леской дело пошло гораздо лучше, чем у меня. Хотя и забрасывал я свой поплавок рядом с его поплавком, хотя и насадка у нас была одинаковая и одинаковый наплыв, а всё же у него чаще клевало, и он поймал вдвое больше моего. Был ли причиной этого жёлтый цвет лески, или это было просто случайное рыбацкое счастье-я не берусь судить. Но тогда мы уверовали в жёлтую леску. Поэтому теперь Михаил Алексеевич оборудовал жёлтыми лесками свою и мою лёгкие удочки.
      Для ловли щук и крупных окуней мы заготовили пять жерлиц и пять кружков. Кружки у нас были пробковые, старые, уже испытанные, и Михаил Алексеевич только заменил у них поводки - стальные тонкие проволочки с карабинчиками - да наточил поострее жала тройных крючков. А вот жерлицы он сделал новые.
      В Голошубихе, под горой, были целые заросли можжевельника, и поэтому мы всегда делали из него не только жерлицы, но и маленькие удилища (специально для донок).
      - Давайте отправим Горку с ребятами в Кадницы за червями, предложил мне Андрей. - У нас черви плохие, там лучше - жирняки!
      Я и раньше знал, что в Кадницах черви замечательные. Они маленькие, юркие, тёмно-красного цвета, с лёгкими желтоватыми полосками. Копают их все окрестные рыболовы на унавоженных кадницких луговых огородах. Даже из Работок рыбаки приезжают за ними на лодках. Рыба на них клюёт очень хорошо и предпочитает их бледным земляным червям.
      Часа через два ребята вернулись из Кадниц и принесли такое множество червей, что их должно было хватить всей нашей компании на пять-шесть дней. Чтобы черви хорошо сохранились, мы выложили их в деревянный ящик, засыпали влажной землёй, смешанной с ржаными отрубями, и поставили в прохладное место, под сенями дома.
      Целый день мы провозились со своими удочками. А вечером, когда совсем стемнело, Михаил Алексеевич и Андрей пошли с электрическим фонарём ловить выползков - крупных червей, которые ночью выползают на поверхность земли. Митя тоже взял свои фонарик и вместе с Горкой отправился за выползками. На выползков очень большие охотники крупные окуни и краснопёрки. Любят полакомиться выползками и лини. Беда только, что у линя очень маленький рот и уж очень долго он сосёт выползка и медленно заглатывает его. Прямо истомишься, дожидаясь, пока можно его подсечь! Да и то часто бывают досадные промахи: или рано подсечёшь, или, наколовшись на крючок, линь сам выплюнет выползка.
      ЗА ВОЛГУ, НА ОЗЁРА
      Ночь я спал неспокойно. Несколько раз просыпался, смотрел на часы и пытался будить Михаила Алексеевича, но он мотал головой, умолял меня дать ему отоспаться и всё говорил, что ещё рано. Наконец я так надоел ему, что он поднялся. Пока мы умылись, оделись и позавтракали, было уже семь часов утра. На улице у лодки нас дожидался Андрей с ребятами. Горка ночевал эту ночь у нас.
      В сопровождении ребятишек чуть ли не со всей деревни мы торжественно стали спускаться с горы. Впереди бегом, вприпрыжку помчались Митя и Горка. Митя нёс котелок и чайник, а Горка рыболовное ведро, доверху наполненное яблоками. За ними шёл степенный Андрей, который нёс в руках связанную пачку удилищ, а за спиной рюкзак. За Андреем шли гуськом сосед Горки - Серёжа, прозванный за шепелявость "Лапшой", сын колхозного кузнеца Миша Курлин и другие ребята, которые несли наше рыболовное снаряжение: вёсла, корзину с едой, палатку. Нашу "Борчагу", ярко блестевшую на солнце свежей краской, мы несли с Михаилом Алексеевичем вдвоём. Замыкали шествие сестра Андрея - Катя, сестра Горки - Лида и их подруги. На горе стояли Митревна с соседками.
      На берегу Волги, пониже домика бакенщика, под навесом из просмолённого паруса, сидели рыбаки-колхозники. Они давно уже вернулись с рыбной ловли и теперь перебирали и чинили снасти. Около них над костром висел огромный котёл, в котором варилась дубовая кора для пропитки сетей и бечевы, чтобы они дольше служили и не перепревали от воды.
      Рыбаки перестали работать и подошли к нам. С ними был и Иван Васильевич.
      - Ну-ка, показывайте свою лодку. Нам Иван Васильевич уж говорил о ней, - усмехались рыбаки. - Куда вы её теперь погоните?
      - За Волгу - на озёра, - ответил Михаил Алексеевич.
      - Держись теперь рыба! Вы хоть нам немного оставьте, не всю вылавливайте.
      - Скажите, когда нужно будет лошадь прислать за уловом. Небось сами-то и не донесёте в гору!
      - Вступайте в нашу артель всем скопом, мы с вами скорее и план выполним, - смеялся председатель артели, прокопчённый, обветренный рыбак с рыбьей чешуёй на высоких резиновых сапогах, на рыжем кожаном фартуке.
      - Ладно смеяться-то, Александр Андреевич! Вот вызовем вашу артель на соревнование, обловим вас - тогда перестанешь смеяться.
      - Ну, уж так и быть, плати за аренду наших озёр московской папиросой. Угощай нас.
      Признаться, я очень беспокоился за нашу лодку. "Не осрамиться бы перед рыбаками..." - думал я.
      Но вот лодка спущена на воду. Она красиво закачалась на речной волне. В воде запрыгало беспокойное отражение зелёных бортов и кормы с нарисованной на ней разноцветной, невиданной до сих пор рыбиной, с белыми буквами небывалого названия.
      Первыми сели в лодку я и Андрей. "А вдруг не выдержит?" беспокоился я. Но лодка хорошо держала нас и не пропускала воду.
      Мы немного проплыли, повернули к берегу и уступили лодку Михаилу Алексеевичу и Мите с Горкой. Затем по очереди на ней катались все провожавшие нас ребятишки. Девочки от катания на "Борчаге" отказались. Хотя каждая пара или тройка ребят каталась не больше пяти минут, всё же на это ушло около часа. Что ж поделаешь! У настоящих кораблей "ходовые испытания" и дольше бывают.
      Наконец мы все уселись в большую рыбацкую лодку, а Андрею и Горке, как лучшим пловцам, поручили ответственное дело - перегнать "Борчагу" на ту сторону Волги. Пока мы переправлялись через Волгу, я не спускал глаз с "Борчаги". Она шла довольно ходко, почти наравне с нами.
      Но вот из-за поворота реки, сверху, показался большой почтовый пароход. Мы забеспокоились. Нашей-то лодке это было не страшно, а вот "Борчага" могла перевернуться. Большие валы от парохода должны были настичь её почти на середине Волги. Михаил Алексеевич стал кричать Андрею и Горке, чтобы они подгребали скорее к нам, но они только смеялись и нарочно стали уходить от нас вправо, наперерез пароходу.
      Мы перестали грести. Когда пароход прошёл мимо нас, мы закачались на поднятой волне, не спуская глаз с "Борчаги". Пароход подходил к ней всё ближе и ближе, но Андрей всё сильнее грёб ему наперерез и успокоился только тогда, когда подплыл чуть ли не к самым колёсам парохода. На палубе столпились пассажиры и с интересом наблюдали крошечную ярко-зелёную лодочку со странным названием и с какой-то фантастической рыбиной. С мостика что-то кричали, пароход давал отрывистые, сердитые гудки. Вдруг лодочка куда-то провалилась, потом высоко вынырнула на набежавший вал, снова скрылась и вновь выскочила на вершину следующего вала. Мы облегчённо вздохнули, заорали во всё горло "ура" и замахали руками. Оставшиеся на берегу тоже что-то кричали, махали нам. Даже Иван Васильевич размахивал своей фуражкой с длинным козырьком и высокой тульей, каких теперь уже давно не носят.
      Я был безмерно горд за нашу лодку, громче всех кричал и стоя размахивал соломенной - "лошадиной", как назвал её Митя, - шляпой. Да и было от чего! Уж если наша "Борчага" выдержала такие испытания, то на спокойной воде заволжских озёр или в Кудьме ей и вовсе ничего не страшно.
      * * *
      Нос нашей лодки врезался в отлогий песчаный берег. Мы вышли, вынули из лодки и сложили на песок всё своё снаряжение и стали ждать, пока подплывёт к нам отставшая "Борчага". Когда Андрей и Горка вышли на берег, мы пожурили их и взяли с них обещание больше не подплывать близко к пароходу и слушаться нас, старших.
      Теперь нужно было отослать лишних ребят на рыбацкой лодке обратно. Чтобы утешить их, Михаил Алексеевич предложил им приехать на озеро завтра днём. Всё равно среди дня ловля плохая.
      - А теперь, ребята, давайте выкупаемся. Можете и на "Борчаге" немного покататься. Только не балуйтесь.
      Ну уж и досталось бедной "Борчаге"! Мы боялись, что ребята сломают наше хрупкое судёнышко, поэтому пришлось установить очередь.
      С трудом выгнал я ребят из воды, заставил сесть в большую лодку и велел ехать обратно. А мы с Михаилом Алексеевичем, Митей, Андреем и Горкой, распределив между собой всё наше снаряжение, зашагали по чистейшему, ослепительно сверкающему розовато-белому песку.
      Увязая босыми ногами в горячем песке, мы подошли к густым, высоким зарослям тальника и гуськом по узенькой тропинке вышли на прекрасные поляны и душистые луга пустынных, необъятных заволжских просторов.
      День был тихий, безветренный. С белёсого, безоблачного неба светило жаркое солнце. Крепко пахли напитанные зноем цветы и травы. Не шелестел ни один листик, ни одна травинка. Лишь разноцветные бабочки и стрекозы носились в горячем воздухе да в высокой траве наперебой стрекотали и прыгали кузнечики.
      Тропинка затейливо вилась среди нехоженой травы, продиралась через густые кусты шиповника и смородины, углублялась в прохладу дубовых, ольховых и липовых перелесков, поднималась на верх невысокого холма, сбегала вниз и, наконец, вывела нас к лежащему между крутых берегов озеру Борчага.
      Хотя путь был и не очень долгий, но мы основательно утомились, так как нести в жару на руках лодку и нашу порядочную поклажу было тяжело.
      Наконец-то мы сбросили с себя груз на облюбованное место и расположились лагерем на высоком берегу озера, под прохладной тенью корявых, раскидистых дубов. Только здесь и можно было дышать! Озеро блестящими зайчиками чуть-чуть просвечивало через густую листву прибрежных деревьев и кустов. Слева на ровной, как стол, луговине с одинокими дубками и вязами стояли два больших стога сена.
      Мы спустили лодку, привязали её к толстому суку нависшего осокоря и начали устраивать свой привал. Один заготовлял на ночь сухой хворост, другой пошёл за сеном для предстоящего ночлега, третий вбивал сошнички для костра. Работы хватило на всех. Мы разбирали наши припасы, развешивали и раскладывали их так, чтобы всё было под руками. Михаил Алексеевич тем временем развернул палатку и разбил её между деревьями, а Горка нарубил топориком хворост и уложил его в одну кучу.
      Солнце поднялось совсем высоко, когда мы закончили устройство лагеря.
      - Ну вот, старик, есть у нас с тобой надёжный, уютный дом, сказал Михаил Алексеевич. - Теперь, если хочешь, можно приняться за плотву и окуней. А то, я вижу, ты давно на озеро косишься.
      НА РЫБНОЙ ЛОВЛЕ
      Оба мы с Михаилом Алексеевичем отлично знали, что днём, в жару, рассчитывать на удачливую ловлю было трудно. Обычно в это время клёв крупной рыбы очень вялый или совсем прекращается. В такие дни можно ловить только на утренней или вечерней зорьке. Другое дело, если денёк выдаётся серенький. Тогда можно ловить и среди дня так же успешно, как и на зорьке.
      Особенно хорошо ловится после дождя. Помню, как однажды были мы с Михаилом Алексеевичем на другом заволжском озере - Сумках. Мы целый день понапрасну хлопали поплавками по воде. Словно вся рыба в озере вымерла. Даже на вечерней заре поймали так мало, что нам едва хватило рыбы на жиденькую, "городскую", уху. Уже решили сняться с этого озера и перейти на другое, но утром набежали тучи, хлынул дождь и лил целый день и весь вечер. Ночью тучи начали было рассеиваться, но часов в шесть вновь начался проливной дождь и опять лил весь день. Мы не знали, что делать от скуки. Составляли ребусы, перепели все, какие знали, песни, пересказали все истории. Одно, пожалуй, было хорошо: наконец-то написали письма домой. Из-за проливного дождя мы даже чайника вскипятить не могли. Так и просидели двое суток на сухомятке. Зато после дождя был такой клёв, что до сих пор вспоминаем о нём и часто говорим друг другу: "А помнишь, как на Сумках после дождя клевало?"
      Сегодня, в такой жаркий день, нечего было и думать о хорошем улове, но мы так истосковались за год по рыбной ловле, что сидеть у воды и ждать, пока спадёт дневной зной, были не в состоянии.
      Борчага - глубокое озеро, особенно у нашего, более крутого берега, где мы разбили палатку.
      У меня, как и у Михаила Алексеевича, как и у Андрея, есть здесь своё заветное, давно облюбованное местечко. На этом месте я ещё в прошлые годы удачно ловил хорошую плотву и очень крупных окуней.
      Сейчас я не хотел идти на это место и берёг его для серьёзной ловли на вечерней и утренней заре. Поэтому я отправился только с двумя удочками вдоль берега озера на другую сторону, где была небольшая, уютная заводь. С этого берега был виден удобный для ловли мысок, с которого я и хотел попробовать половить до вечера. Вместе со мной пошёл и Горка.
      Пробраться к заводи на этот мысок оказалось довольно трудно. Заводь окружала такая непролазная гуща кустов и деревьев, что мы с трудом пробились сквозь неё, ободрав босые ноги о колючки шиповника и ежевики.
      Наконец мы выбрались к берегу, размотали свои удочки и начали ловлю. Горка вышел на самый конец мыса и, придерживая одной рукой всегда спадающие штаны, начал ловить около высокой осоки, что росла у самого конца мыса. Я уселся недалеко от Горки в тени небольшой ветлы.
      Только я закинул свои удочки, как услыхал негромкий, испуганноудивлённый возглас Горки:
      - Ой!
      Я обернулся в его сторону и увидел такую картину: Горка стоял, подавшись вперёд худеньким телом, и, забыв про свои спадающие штаны, смотрел, раскрыв рот, на воду. На удилище, которое он продолжал держать в руке, болтался обрывок лески.
      - Ты что? - спросил я.
      - Щука!
      - Какая щука?
      - Агромадная! Леску оторвала. Прямо с поплавком... Вот такая! показал он руками, широко расставив их.
      Оказывается, когда Горка подсек плотичку и дёрнул удилище, из-под травы выскочила щука, схватила эту плотичку и, без усилий порвав тонкую леску ниже поплавка, спокойно пошла с ней дальше. Горка ловил поверху, близко от берега, и ему всё было хорошо видно.
      Утешив незадачливого рыболова, я привязал ему запасную леску с поплавком и крючком, и он вновь пошёл на своё место.
      Как мы ни старались, клёв был очень плохой. Я перешёл немного в сторону и попробовал забросить удочку между нависшими кустами. Но и здесь поклёвки были очень вялые да и забрасывать было неудобно мешали ветки, и я дважды успел зацепить и запутать свою леску. Она хоть и была жёлтая, но на этот раз ничего не помогало.
      Пробовал предложить рыбе "душистую" насадку. Много раз я слыхал от рыболовов, что они смачивают червей, а особенно хлеб анисовыми каплями и что будто бы рыба любит сильные запахи. Мы с Михаилом Алексеевичем тоже захватили с собой пузырьки с анисовыми каплями и гвоздичным маслом. Гвоздичное масло мы взяли, чтобы избавиться от назойливых комаров. Если этим маслом помазать руки, лицо и шею, то уж ни один комар не укусит. Видно, у них совсем другие вкусы, чем у рыбы, и ароматные запахи им не нравятся. Не знаю, верно ли говорят рыбаки, но даже и надушенных червей рыба на этот раз не брала.
      Подошёл Горка. Он принёс нанизанных на ветку двух небольших окуньков и одну плотичку:
      - Не клюёт, Пётр Иванович! А у вас как?
      - Да тоже, Гора, плохо.
      - Я хочу к Мите пойти. Пойдёмте отсюда, раз не клюёт.
      - Ты иди. Да захвати, пожалуйста, вот это моё удилище и поставь его у палатки, а я пойду вон к тем кувшинкам и попробую ловить краснопёрок.
      Проводив Горку, я взял своё любимое "остренькое" удилище, мешочек с червями и стал пробираться к зарослям кувшинок.
      Мы с Михаилом Алексеевичем больше всего любим такие лёгкие удочки. Уж очень интересно ловить на них! Всё искусство здесь заключается в том, чтобы не порвать тонкую леску, не зацепить за кусты или лопухи, плавно и точно забросить в намеченное место, ловко и вовремя подсечь рыбу. А затем, смотря по характеру поклёвки и по силе сопротивления попавшейся рыбы, выкинуть её сразу на берег или аккуратно подвести к берегу по поверхности воды. Если же рыба попалась настолько крупная, что есть опасность обрыва лески, терпеливо утомить рыбу, то натягивая, то ослабляя леску, а потом, выведя на чистое место, подхватить её подсачком. Тонкий упругий волос пружинит, лёгкое удилище сгибается, трепещет в руке, и ты чувствуешь этот трепет всем своим существом.
      А какое удовольствие и радость испытываешь, когда добыча уже в руке и ты осторожно снимаешь её с крючка!
      Хорошо бродить с такой удочкой вдоль узких проток, по заросшим берегам, пробираться сквозь заросли прибрежных кустов. И то свободно забрасывать свою удочку на чистом, открытом месте, то осторожно и аккуратно пускать поплавок в узкой, заросшей кустами протоке, а то метко забрасывать наживку между листьями кувшинок.
      Как только клёв ослабевает в одном месте, я перехожу к другому, а потом вновь возвращаюсь на старые места.
      Вот почему я всегда предпочитаю уходить на рыбную ловлю не на открытую, большую Волгу со снующими по ней пароходами, баржами, лодками, а на заволжские пустынные озёра или на маленькую, уютную речку Кудьму, где всегда тихо, где мы одни, где ничто не нарушает тишины и спокойствия.
      У каждого рыбака своя повадка. Мы с Михаилом Алексеевичем оба рыболовы, но каждый из нас ловит по-своему. Он также любит ловить на озёрах и маленьких речках, но он терпеливее меня. Так, если я считаю, что рыболов должен сам искать рыбу, а но ждать, пока она его найдёт, то Михаил Алексеевич может часами сидеть на одном месте, даже тогда, когда клёв очень вялый и редкий.
      Поэтому у нас уже так заведено, что он больше сидит, удобно расположившись на берегу, и наблюдает за жерлицами и своими красивыми поплавками или ловит на кружки крупных щук и окуней, а я со своим "востреньким" удилищем поставляю ему в изобилии насадку - живцов.
      Это совсем не значит, что я только и бегаю по берегу со своей удочкой и ловлю одну мелочь. Часто среди мелочи и мне, конечно, попадается крупная рыба.
      Здесь, видимо, всё дело в характере. Я тоже с удовольствием ловлю щук и больших окуней на жерлицы или на кружки, если хорошо ловится, но не могу сидеть без дела, когда кружки плавают, как мёртвые, без перевёрток, а жерлицы висят, словно застывшие.
      В этих случаях я обязательно перехожу на новое место, а Михаил Алексеевич продолжает терпеливо выжидать.
      * * *
      Выйдя на открытое место, к зарослям кувшинок, я сделал очень небольшой наплыв, насадил маленького шустрого червячка и забросил удочку к самому краю зарослей.
      Дело пошло веселее, и я начал ловить одну за другой небольших краснопёрок.
      Днём краснопёрки гуляют почти поверху, на любимом своём пастбище у лопухов, и я как раз напал на стайку этих красивых рыбок. По-моему, краснопёрка наряднее даже окуня. Она немного напоминает плотву, только гораздо шире её. Чешуя у неё крупная, блестящая, с золотым отливом, глаза оранжевые, а плавники ярко-ярко-красные. Водится краснопёрка в заливах и протоках, где много тростника, травы или кувшинок. Здесь она лакомится водорослями, насекомыми и их личинками. Особенно любит краснопёрка слизь личинок, которой покрыты снизу лопухи и стебли кувшинок.
      В тихую погоду иногда видно, как шевелятся, тихо вздрагивают лопухи, и даже бывает слышно, как краснопёрка словно тихонько чавкает, объедая эту лакомую для неё слизь.
      Ловить краснопёрку весело, потому что она не теребит насадку, как плотва, а берёт верно и сразу тянет поплавок вглубь или в сторону.
      Краснопёрка очень пуглива, и когда её ловишь, то приходится забрасывать насадку так, чтобы поплавок неслышно ложился на воду, а леска не тонула и не обвисала в воде. А так как ловить приходится в лопухах или в траве, то обязательно нужно так закинуть, чтобы поплавок упал на воду около самого лопуха, а леска легла на него. Тут нужна большая сноровка, и неопытный рыболов то и дело запутывает леску, зацепляет крючком за траву или за лопухи, рвёт леску и распугивает всю рыбу.
      Я так увлёкся, что проловил бы краснопёрок до темноты, если бы не услышал условный свист Андрея. Это он звал меня. Я взглянул на часы: было уже четыре. Забираю свой улов и быстро иду к палатке.
      - Ого! Сколько краснопёрок вы надёргали! Где это? - спросил меня Андрей.
      - Да у кувшинок, за мысом. А где остальные рыбаки?
      - Только что разошлись рыбачить. И нам пора. Сейчас как раз пора начинать.
      Взяв каждый своё снаряжение, мы разошлись в разные стороны. Предстояла настоящая, серьёзная ловля.
      * * *
      Осторожно, чтобы не испугать рыбу, спускаюсь я к берегу озера на своё заветное место, отводя рукой ветки прибрежных деревьев. На высокую, никем не помятую траву укладываю свои удочки, а около себямешочек с червями, зачерпываю в сторонке воды для живцов, неторопливо разматываю леску, устанавливаю глубину. Потом насаживаю червяка, плюю на него (сам не зная зачем - по старой рыбацкой привычке) и аккуратно, привычным движением забрасываю удочку. Поплавок плавно ложится на воду.
      Я люблю, чтобы удилище не выдавалось далеко над водой. Борчага глубокое озеро, и даже у самого берега глубина его такая, что нет надобности слишком далеко закидывать удочку и зря пугать рыбу.
      Летом рыба жмётся ближе к берегам, к траве, к кустам, где для неё есть много корма. И её пугает всякий шум, нарушающий обычную тишину. Сколько раз я наблюдал, как спокойно гуляющая рыба Стремительно разбегалась от неосторожного удара удилищем или поплавком по воде.
      Когда рыба гуляет близко от берега, пасётся у травы или ходит поверху, то она может увидеть рыболова и тогда непременно уйдёт в более спокойное место. Поэтому хоть и приятно ловить рыбу вместе с хорошим товарищем, но всё же лучше сидеть немного поодаль друг от друга. И обязательно нужно укрыться за высокой травой или кустами, чтобы не выдаваться над берегом.
      Чтобы больше маскироваться, мы с Михаилом Алексеевичем и рубашки себе купили защитного, зелёного цвета.
      Размотав свои удочки, я устанавливаю для каждой из них разную глубину наплыва. Удилища укладываю близко к руке прямо на траву или на воткнутую в берег палочку с рогаткой на конце - сошничок. На самый большой крючок я насаживаю длинного толстого выползка.
      Хорошо ловить на выползков на омуте в глубоких местах, со дна. И уж если попадётся, то обязательно крупная рыба, так как для мелочи этот кусок слишком велик.
      Впрочем, я однажды поймал на громадного выползка, величиной с хороший карандаш, крошечного ёршика. Он так сильно потащил поплавок в глубину, что я подумал: "Окунь, да и большой!" А когда подсек и потянул леску из воды, мне показалось, что на моём крючке ничего нет. Значит, промазал, не дал как следует забрать и рано подсек! И лишь совсем вытащив лесу из воды, я увидел в наступающих сумерках, что на крючке, помимо выползка, болтается крошечный, величиной с мизинец, скрюченный и ощетинившийся ёршик. Он даже не накололся на крючок, а просто заглотал кончик выползка и повис на нём, не желая расстаться с такой богатой добычей.
      Они, ерши, очень жадные и хватают стремительно и верно почти любую насадку. Рыболовы шутя утверждают, что ершей можно ловить на всё, даже на окурок. И действительно, если нападёшь вечером, после заката солнца, на место, где гуляет стая ершей, то покоя уже не будет и придётся либо всех их выловить, либо бросить и перейти на другое место.
      Хотя многие и презирают ловлю ершей, я иной раз не прочь половить их. Уж очень весело таскать их, да и уха из них хороша. Только обязательно исколешь все руки, пока их ловишь. У ерша очень крепкие, острые и длинные иглы с тонкой пёстрой перепонкой. Особенно остры иглы на спине. Когда ерша вытащишь, он "ершится" - поднимает свои иглы, как будто сердится, что его вынули из воды, пучит свои перламутровые глаза и скользит из рук. Вот тут-то часто и накалываешься на его иголки. А особенно исколешься весь, когда приходится вытаскивать далеко заглотанный крючок.