Рассказы Ляо Чжая о необычайном

Сказал, поклонился студенту и ввел его в комнаты, крикнув слугам, чтобы убрали стол и подавали снова. Студент воспротивился и остановил его. Старик стал наливать вино.

– Мы с вами, – говорил ему студент, – как бы одной семьи, и не следует вашим, знаете, от меня убегать. Прошу вас вернуть их сюда выпивать вместе с нами.

Старик крикнул:

– Сяоэр.

В комнату откуда-то вошел молодой человек.

– Вот мой поросенок, – сказал старик.

Молодой человек сделал приветствие и сел. Стали понемногу расспрашивать друг друга о родне и происхождении. Старик назвался Ху Ицзюнь. Студент всегда увлекался, и от его разговора веяло живым духом. Сяоэр был тоже человек с огоньком. И вот они, откровенно и искренне высказываясь, сильно друг другу понравились. Студенту был двадцать один год – он был на два года старше Сяоэра и решил считать его как бы своим младшим братом.

– Я слышал, – говорил старик, – что ваш дед составил «Повествование о горе Ту»[30]. Знаете ли вы его?

Студент отвечал, что знает. Старик сказал:

– Я потомок Туской девы. После Тана[31] нашу родословную я еще могу вспомнить, но что было ранее, при Пяти Сменах[32], у меня нет никаких сведений. Осчастливьте нас, сударь, дайте нам от вас услышать об этом и поучиться!

Тогда студент изложил им в общих чертах историю о том, как Туская дева помогла Юю в его титанических трудах. Рассказывая, он выражался мастерски, ярко, красочно, и чарующие нити повести били жизнью, как родник или фонтан.

Старик пришел в восхищение.

– Какое счастье, что мы сегодня узнали то, о чем раньше не слыхали! Наш молодой господин, оказывается, нам не чужой. Попроси-ка сюда маму и Цинфэн, пусть послушают вместе с нами и узнают о доблестях наших предков.

Сяоэр прошел в комнаты за занавесями, и сейчас же оттуда вышла старуха с девушкой. Гэп пристально вгляделся и увидел нежные формы, рождающие грацию, глаза чистые, как осенние воды, и струящие блеск ума… Среди людей не будет второй такой красавицы.

Старик указал пальцем на старуху и сказал:

– Это моя старая карга.

Затем, указывая тем же жестом на девушку, добавил:

– А это Цинфэн. Она мне, старому хрычу, как бы дочь. Чрезвычайно, знаете, способна. Что увидит, услышит, сейчас же запомнит и уже не забывает. Вот почему я и позвал ее послушать вас.

Студент кончил рассказывать и стал пить. Пил и смотрел на девушку пристальным, упорным взглядом остановившихся глаз. Та, чувствуя на себе этот взгляд, опустила голову. Студент исподтишка, незаметно нажал ногой на ее лотосовый крючок[33], но она быстро отдернула ножку, хотя не проявила гневного неудовольствия. У студента захватило дух и мысли, которые стали куда-то вздыматься и лететь. Он не мог с собой справиться, хлопнул по столу и крикнул:

– Вот бы мне такую жену! Не поменялся б я тогда и с сидящим на троне к югу лицом царем Китая!

Старуха, видя, что студент начинает пьянеть и возбуждаться до неистовства, поднялась и ушла с девушкой в занавес.

Студент потерял всякую надежду, простился со стариком и вышел. А сердце так и крутило, так и кружило – не мог забыть он своего чувства к Цинфэн. Наступила ночь, и он снова пошел в дом. Там, правда, еще стоял запах орхидеи и мускуса, но было полное безмолвие, и ни звука, ни кашля не мог он уловить, сосредоточенно внимая и ожидая всю ночь.

Придя домой, он стал предлагать своей жене забрать все имущество и идти туда жить, в чаянии хоть раз встретить Цинфэн, но жена не соглашалась. Тогда Гэн пошел туда один. Сел и стал читать в первом этаже. Только что он расположился ночью возле стола, как вбежал черт с всклокоченными волосами и черным, как лак, лицом. Вытаращил глаза и стал смотреть на студента. Тот улыбнулся, обмакнул палец к растертую тушь и давай себе мазать лицо. Намазал и, сверкая глазами, стал тоже в упор смотреть на беса. Тот сконфузился и убежал.

На следующую ночь, дождавшись очень позднего времени, он погасил свечу и решил лечь спать. Вдруг слышит, что с той стороны дома кто-то открывает двери, открыл и прикрывает. Студент быстро вскочил и пошел смотреть. Видит, дверь наполовину открыта. Вслед за тем слышатся чьи-то мелкие, мелкие шажки, и из комнаты показывается пламя свечи. Смотрит – это идет Цинфэн. Увидев неожиданно студента, испугалась и сейчас же пошла назад, быстро захлопнув за собой обе двери. Студент стал на колени и обратился к ней с мольбой:

– Я, ничтожный, маленький студент, не ушел от опасности, не убежал от злого лиха… Это только из-за вас. Какое счастье, – смотрите, – здесь никого нет! Дайте мне только раз пожать вашу ручку и улыбнитесь мне… Пусть умру тогда – не жаль!

Девушка отвечала ему издали:

– Разве ж я не знаю про вашу глубокую и нежную-нежную любовь ко мне? Но ведь заповеди девичьего терема строги, и я не смею вас слушаться.

Студент продолжал умолять:

– Я не дерзаю надеяться на сближение наших тел. Дайте только разок взглянуть на вас – вот и довольно будет с меня!

Девушка, по-видимому, соглашалась, открыла дверь и вышла. Гэн схватил ее за руки и потащил, весь полный неистовой радости, прямо в нижние комнаты, схватил ее, обнял и посадил на колени. Она говорила ему:

– Счастье, что судьба наша заранее предрешена и после сегодняшнего вечера уже не стоит обо мне думать.

Студент спросил, что за причина.

– Мой дядя, – отвечала она, – боится ваших неистовств и, желая вас отпугнуть отсюда, превратился в злого беса, но вы и не пошевельнулись. Теперь решили переехать в другое место, и вся семья уже перебралась туда со всеми вещами, а я осталась караулить, но уйду рано утром.

Сказала и хотела уйти, говоря, что боится, как бы не пришел дядя. Студент силой удерживал ее, ему хотелось слиться с ней в радости…

Только что они все это договорили, как вдруг вошел старик. Девушка, полная стыда и страха, ничего не могла сказать в свое оправдание, опустила голову, прислонилась к кровати и стояла молча, теребя свой пояс.

– Дрянь! – кричал ей сердито старик. – Ты опозорила мой дом. Пошла вон отсюда! Попробуй не убраться сейчас же, я тебя, погоню плетью.

Девушка с опущенной головой быстро убежала. Старик тоже ушел. Студент бросился им вслед и стал прислушиваться. Слышит брань на все лады и судорожные рыданья Цинфэн, прерываемые проглатываемыми слезами. Душу студента резало, как ножом, и он громко закричал:

– Вся вина во мне, ничтожном студенте. При чем здесь Цинфэн? Если простите ее, режьте меня, пилите меня, рубите меня, – я все готов стерпеть…

Стоял и кричал еще долго, но было уже тихо. Тогда он лег спать.

С этих пор в доме не было слышно ни звуков, ни шорохов. Дядя Гэн, узнав об этом, подивился, и когда студент захотел купить дом для жилья, то он не торговался, а тот с радостью забрал своих и переселился. Он был очень рад, что все это так удалось, и ни на секунду не забывал своей Цинфэн.

Как-то раз, возвращаясь домой с могил во время весеннего праздника, он увидел двух маленьких лисиц, которых гнала собака. Одна из них убежала и скрылась в густой траве, а другая металась в страхе по дороге, глядела на студента и нежно-нежно жалобно выла, сьежившись и прижав уши, словно прося у него помощи. Студент сжалился над ней, расстегнул свой халат, сунул ее туда и принес домой. Заперся, положил ее на кровать – оказывается, это Цинфэн. Страшно обрадовавшись, бросился утешать ее и расспрашивать.

– Я только что играла со служанкой, – рассказывала Цинфэн, – как вдруг попалась в эту беду. Не будь вас, мне обязательно пришлось бы найти себе могилу в собачьем брюхе. Пожалуйста, не смотрите на меня как на тварь и не презирайте.

– Я мечтал о тебе, я думал о тебе целые дни. И ночами во сне с тобой была слита моя душа. Увидел тебя я теперь – словно родное сокровище нашел. Как можешь ты говорить о презрении?

– Такова, значит, судьба, небом нам отсчитанная, – говорила дева. – Не было бы этого переполоха, разве могла я к тебе прийти? Однако и счастье же нам! Ведь прислуга обязательно скажет, что я уже погибла. Значит, я могу с тобой быть теперь в вечном союзе.

Студент обрадовался и поселил ее в отдельном доме. Прошло два с чем-то года. Как-то ночью он сидел и занимался. Вдруг вбегает к нему Сяоэр. Гэн прервал занятия и стал удивленно расспрашивать, откуда это он. Сяоэр упал на пол и, убитый горем, говорил:

– Моему отцу грозит сейчас неожиданная опасность, и, кроме вас, некому помочь. Он сам хотел явиться к вам и умолять о помощи, но боялся, что вы его не примете. Вот он и послал меня…

Гэн спросил, в чем дело.

– Знаете ли вы, – стал рассказывать Сяоэр, – Третьего Мо?

– Еще бы, это сын моего ровесника и товарища!

– Так вот, он завтра здесь будет. Если он привезет пойманную лису, разрешите надеяться, что вы ее возьмете и оставите у себя.

– Видите ли, – отвечал на это студент, – тот стыд и оскорбление, которые я претерпел тогда, так и горят в моей душе. О чем другом я не позволю и говорить, но если уж вы хотите, чтобы я оказал вам эту небольшую услугу, то извольте, я готов, но не иначе, как если здесь будет у меня Цинфэн.

Сяоэр заплакал и сказал:

– Сестренка Фэн вот уже три года, как умерла в поле.

– Ну, когда так, – промолвил студент, оправив платье, – мне еще больше досадно и неприятно.

Взял книгу и стал громко читать, не обращая на молодого человека никакого внимания. Тот вскочил, рыдал до хрипоты, закрыл лицо руками и выбежал вон. Студент пошел к Цинфэн и рассказал ей, что было. Та побледнела.

– Что же? Ты спасешь его или нет? – спросила она с тревогой в голосе.

– Спасти-то спасу, – отвечал он, – но я не обещал, просто желая отплатить за грубость старика!

Дева обрадовалась и сказала:

– Я осталась ребенком сиротой, и он меня вырастил. Правда, он тогда так провинился перед тобой, но ведь того требовала строгость семейных нравов.

– Конечно, – соглашался студент. – Однако он сам виноват, что я не могу говорить об этом без раздражения, и если бы ты действительно умерла, я бы, конечно, не стал ему помогать.

– Ну и жестокий же ты человек, – смеялась Цинфэн.

На следующий день действительно приехал Мо, на коне в роскошной сбруе, с полным стрел колчаном из тигровой шкуры, в сопровождении толпы слуг. Студент встретил его у ворот. Видит – охотничьей добычи очень много, и среди нее черная лисица, у которой вся шерсть в темной крови. Потрогал – тело под кожей еще теплое. Сказал, что у него порвалась шуба, и просил дать ему на починку. Мо с радостью отвязал и отдал, а он передал лисицу в руки Цинфэн, сам же уселся с гостем пить.

Когда тот ушел, Фэн прижала лисицу к груди – и та через три дня ожила, повертелась и превратилась опять в старика. Он поднял глаза, увидел Фэн и подумал, что он не среди людей.

Фэн стала рассказывать, как все это было. Старик поклонился студенту и сконфуженно извинился за прежнее. Затем, глядя радостно на Фэн, говорил:

– Я всегда думал, что ты не умерла. Так вот и оказалось!

Затем дева стала просить.

– Если ты меня любишь, – говорила она студенту, – пожалуйста, предоставь мне опять прежний дом, чтобы я могла моего дядю потихоньку откормить.

Студент изьявил согласие. Старик, красный от волнения и смущения, поблагодарил, откланялся и ушел. С наступлением ночи действительно явилась вся семья, и с этих пор стали жить, как отец с сыном, не враждуя и не чуждаясь. Студент жил в своем кабинете, куда Сяоэр заходил от времени до времени поболтать. Жена Гэна родила мальчика. Когда он вырос, дали ему Сяоэра в учителя. Он отлично учил и вид имел настоящего наставника.

ЗЛАЯ ТЕТУШКА ХУ

В доме Юэ Юйцзю из Иду поселилось лисье наваждение. Белье, одежда, всякая утварь – все выбрасывалось, все летело к соседской стене. Хотели однажды взять тонкого полотна из домашнего запаса. Смотрят: штука свернута, как полагается, а развернули – оказалось, что сверху и с боков цело, а внутри пусто, вырезано ножницами. И все в таком роде. Не выдержав долее этих мучений, стали осыпать лису бранью.

– Боюсь, лиса услышит, – предупреждал и останавливал Юэ.

– Я уже услыхала, – кричала лиса с потолка. И бесовская сила стала еще упорнее.

Однажды, когда муж и жена лежали в постели и еще не собирались вставать, лиса сдернула с них одеяло и одежду и утащила. И вот они, притулясь кое-как и забелев телами на кровати, стали жалобно умолять, глядя в пространство. Вдруг видят: входит женщина из окна и бросает им на кровать одежду. С виду она была невысокого роста и не старая. Одежда на ней оказалась темно-красная, сверху надета была доха-безрукавка, в рисунке из снежных лепестков. Юэ надел платье, сделал почтительное приветствие и сказал:

– Вышняя фея, вам угодно было снизойти до нас своим вниманием. Не тревожьте нас – и мы попросим вас быть нашей дочерью. Как вы на это взглянете?

– Я старше тебя, – отвечала лиса. – Чего это ты лезешь величаться? Отец, тоже!

Юэ просил ее быть ему сестрой. На это она согласилась, и Юэ велел всем в доме величать ее тетушкой Ху.

Как раз в это время в семье сына яньчжэньского Чжана тоже поселилась какая-то лиса, взяв себе второй этаж. Она постоянно разговаривала с людьми. Юэ спросил свою лису, знает ли она эту.

– Еще бы не знать, – отвечала она, – ведь это тетушка Си из моей же семьи!

– Но ведь она, эта тетушка, никогда не тревожит людей, – не унимался Юэ, – почему же вы ей не подражаете?

Однако лису это не убедило, и она мучила всех по-прежнему, причем больше всех прочих она морочила невестку Юэ, у которой туфли, чулки, шпильки, серьги постоянно оказывались валяющимися на дороге. За обедом в своей чашке с похлебкой та постоянно находила то погребенную в жиже дохлую крысу, то испражнения и вообще мерзость. Женщина тогда бросала чашку и ругала лису блудливой потаскухой и никогда вообще не обращалась к ней с мольбой и просьбой.

– И мужчины и женщины, – заклинал ее Юэ, – все они величают тебя тетушкой. Отчего же ты не ведешь себя, как старшая для них?

– Вели своему сыну выгнать свою жену, и чтоб я была твоей невесткой, тогда оставлю вас в покое.

– Похабная лиса, – бранила ее невестка, – бесстыжая! Ты что ж, захотела мужчину у людей отбивать?

В это время она сидела на сундучке с платьем. Вдруг видит, что у нее из-под сиденья валит густой дым, и ящик стал пахнуть и раскалился – словно то была духовка. Открыла, посмотрела – весь запас платьев истлел. Остались две-три штуки, и те все не ее, а свекрови.

Затем лиса опять хотела заставить сына Юэ выгнать свою жену. Тот не согласился. Через несколько дней стала его торопить, но тот не соглашался по-прежнему. Лиса разозлилась, стала швырять в невестку камнями. Рассекла и проломила ей лоб… Кровь так и полила, женщина чуть не умирала. Юэ приходил в отчаяние все сильнее и сильное.

Ли Чэньяо из Сишаня отлично наговаривал воду. Юэ пригласил его, предложив заплатить. Ли развел золото и написал на красном шелку талисман. Писал целых три дня и тогда только сказал, что готово. Затем он привязал к палке зеркало, схватил за палку, как за рукоятку, и пошел наводить зеркало повсюду по дому, причем велел своему мальчику идти за ним и смотреть, не покажется ли что-нибудь, – тогда бежать бегом и докладывать.

Дойдя до одного места, мальчик сказал, что на стене что-то лежит, распластавшись, как пес. Ли сейчас же ткнул пальцем и стал писать заклинание, а потом давай шагать Юевым шагом[34] по двору. Поворожил он так некоторое время – и вот все видят, как пришли собаки и свиньи, что были в доме, прижали уши, подтянули хвосты – и с таким видом, словно слушались его распоряжений. Ли махнул рукой и сказал:

– Вон!

И сейчас же все они гурьбой, вытянувшись в струнку, словно рыбы, выбежали вон. Поворожил еще, и сейчас же пришли утки. Он опять выгнал их. Затем пришли куры. Ли указал на одну курицу и громко закричал на нее. Все другие куры ушли, и только эта одна уселась, сложила крылья и стала протяжно клохтать, говоря по-человечески:

– Я не посмею больше!

– Эта тварь, – сказал Ли, – не что иное как Малиновая Тетка[35], сделанная в вашем же доме.

Все домашние заявили, что такой никто никогда не делал.

– Малиновая Тетка, – продолжал утверждать Ли, – сегодня еще здесь.

Тогда начали вспоминать, что три года тому назад, действительно, в шутку сделали эту куклу и что вся эта бесовщина, все эти странности начались именно с того самого дня. Стали повсюду шарить и наконец увидели, что эта соломенная кукла все еще лежит на балке в конюшне. Ли взял и бросил ее в огонь. Затем он вытащил винный сосуд, три раза поворожил, трижды покричал – и курица вскочила и убежала. Тогда в сосуде послышался голос:

– Ну, Юэ, – у меня четыре злобы против тебя. Через несколько лет мне придется снова к тебе прийти!

Юэ просил Ли бросить сосуд в кипяток или огонь, но тот не согласился, забрал и унес.

Кое-кто видел, что у него на стенах висят несколько десятков таких кувшинов. В тех, горла которых заткнуты, сидят лисицы. Говорили также, что он выпускает их поочередно, для того чтобы они выходили и делали бесовские наваждения. Это ему дает доход, когда его приглашают для ворожбы, и он держит их как дорогой товар.

ЛИСА НАКАЗЫВАЕТ ЗА БЛУД

Студент купил себе новый дом и стал постоянно страдать от лисицы. Все его носильные вещи были во многих частях приведены в негодность. Часто также она бросала ему в суп или хлеб всякую грязь и гадость. Однажды к нему зашел его друг, а его как раз не было дома: куда-то ушел, а к вечеру так и не вернулся. Жена студента кое-что приготовила и накормила гостя, после чего вместе со служанкой доедала оставшиеся от гостя хлебцы.

Студент отличался несдержанным характером и охотно пользовался любовным зельем. Неизвестно, когда это случилось, но лиса положила этого зелья в похлебку, и жена студента, поев ее, ощутила запах мускуса. Спросила служанку, но та отвечала, что ничего не знает. Кончив ужин, женщина почувствовала, как в ней вздымается горячий огонь плотского возбуждения, и такой, что нет сил терпеть ни минуты. Хотела силой заставить себя подавить страсть, по распаленный аппетит от этого стал еще сильнее и настойчивее. Стала думать, к кому бы бежать сейчас, но в доме не было мужчин, кроме гостя. Она пошла и постучала к нему в комнату. Гость спросил, кто там. Она сказала, кто именно. Спросил ее, что ей надо. Не отвечала. Гость извинился и стал отказываться:

– У меня с твоим мужем дружба по душе и совести. Я не посмею совершить этого скотского поступка.

Женщина все-таки бродила вокруг да около, не уходя прочь. Гость закричал ей:

– Послушай, ты погубила вконец теперь моего друга и брата, со всей его ученой карьерой и репутацией!

Открыл окно и плюнул в нее.

Страшно сконфузясь, женщина ушла и стала раздумывать: как все это я наделала? И вдруг вспомнила про этот странный запах из чашки: уж не было ли там любовного порошка? Посмотрела хорошенько – действительно: порошок из коробки был там и здесь просыпан по полке, а в чашке это самое и было. По опыту зная, что холодной водой можно успокоить аппетит, она напилась воды, и под сердцем у нее сейчас же прочистилось и прояснилось. Ей стало мучительно стыдно, и она ничем не могла себя извинить. Ворочалась, ворочалась на постели… Уж все ночные стражи окончились. Стало еще страшнее; вот уже рассветает, а как показаться теперь человеку? И вот сняла пояс и удавилась. Служанка, заметив это, бросилась спасать ее, но дух ее уже слабел и замирал; прошло все утро, прежде чем у нее появилось легкое дыхание.

Гость ночью, оказывается, ушел. Студент же пришел лишь после обеда. Смотрит: жена лежит. Спросил, в чем дело. Не отвечает, а только в глазах стоят чистые слезы. Служанка тогда все рассказала, как было. Студент страшно испугался, пристал с расспросами. Жена выслала служанку и выложила ему все по правде.

– Это мне месть за блудливость, – вздохнул он. – Какая тут может быть на тебе вина? К счастью моему, попался такой честный и хороший друг. Иначе как мне было бы жить по-человечески?

С этой поры студент ревностно занялся исправлением своего былого поведения. А затем и лисица перестала куролесить.

ЛИСИЦА В ФЭНЬЧЖОУ

У фэньчжоуского судьи Чжу в жилых комнатах и даже в кабинете было много лисиц. Как-то раз сидит он ночью и видит, что некая женщина ходит у свечи взад и вперед. Сначала он думал, что это жена какого-нибудь из слуг, и потому не удосуживался посмотреть на нее, но когда поднял глаза, то оказалось, что он вовсе ее не знает. Однако лицом она была красоты поразительной, и хотя Чжу понимал, что это лисица, но она ему понравилась, и он сейчас же крикнул ей, чтобы подошла. Женщина приостановилась и сказала, улыбаясь:

– Кто это тебе тут служанка, что ты таким резким голосом обращаешься к человеку?

Чжу засмеялся, встал, взял ее за руку, посадил и стал извиняться. Потом прижался к ней любовно и плотно…

И так они долго жили, как муж и жена. Как-то неожиданно лиса вдруг говорит Чжу:

– Тебя, знаешь, скоро повысят в должности, и уже наступает день нашей разлуки.

Он спросил ее, когда же? Она ответила, что это – вот, на носу. Только будет так, что в то время, как поздравляющие будут в его воротах, соболезнующие горю будут у него на родине, и в новой должности быть ему уж не придется.

Через три дня действительно пришло известие о повышении в должности, а на следующий день он получил пакет с извещением о смерти матери. Чжу сложил с себя должность и хотел вернуться домой вместе с лисой, но та не сочла это возможным. Проводила его до реки. Он силой потащил ее в лодку, но она сказала ему:

– Ты, конечно, не знаешь, что лисица не может перейти реку.

Чжу не мог вынести разлуки и любовничал с ней на берегу. Лиса вдруг ушла, сказав, что идет повидать свою приятельницу, и через некоторое время вернулась. Тут как раз пришел гость отдать визит, и женщина говорила с ним в отдельной комнате. Когда же гость ушел, она вышла к Чжу и стала проситься сейчас же в лодку:

– Я тебя провожу через реку, – сказала она.

– Ты ведь только что говорила, что не можешь переехать реку, как же теперь говоришь другое? – удивлялся Чжу.

– Гость, который сейчас приходил, – отвечала лиса, – не кто иной, как бог реки. Я для тебя просила у него особого разрешения, и он дал мне срок в десять дней на путь туда и обратно. Значит, на это время я еще побуду возле тебя.

Перебрались вместе. Через десять дней лиса, действительно, простилась и ушла.

КАК ОН ХВАТАЛ ЛИСУ И СТРЕЛЯЛ В ЧЕРТА

Ли Чжумин был человек храбрый, открытый, не знавший неудовлетворенности и не пятившийся назад. Он был сводным братом Ван Цзиляна, у которого дом состоял из множества зданий, где постоянно видели разную чертовщину. Ли часто летом там жил, ему нравилось сидеть на вышке, когда наступала вечерняя прохлада. Ему говорили о причудах чертовщины, но он смеялся и не слушал, и даже наоборот – велел там поставить себе кровать. Хозяин дома исполнил его просьбу, но велел слугам спать вместе с барином. Тот отстранил это, сказав, что любит спать один и что всю жизнь не понимал, что такое вообще необыкновенное явление. Хозяин велел раздуть в жаровне потухшие курительные свечи, спросил, как ему постлать поудобнее постель, затем задул свечу, прикрыл дверь и вышел.

Ли лег на подушку. Через некоторое время он видит вдруг в лунном свете, что чайная чашка на столе то опрокидывается, то встает боком, то вертится и кружится, причем не падает, но и не перестает двигаться. Ли прикрикнул, и сейчас же возня прекратилась. Потом как будто кто-то взял курительную свечу и стал светить, помахивая ею в воздухе, то туда, то сюда, и образуя фигурные нити. Ли вскочил и закричал:

– Что за тварь, черт или дьявол, смеет тут быть?

Голый, он слез с кровати, желая сейчас же поймать беса. Стал ногой шарить под кроватью, ища туфли, но нашел только одну. Некогда было дальше искать впотьмах, и вот он босой ногой хватил по тому месту, где было мелькание, и свечка сейчас же воткнулась в жаровню – стало тихо и спокойно.

Ли нагнулся и стал шарить повсюду, во всех темных углах…

Вдруг какая-то вещь прыгнула и ударила его по щеке, и ему почудилось, что это как будто туфля. Припал к полу, стал искать – нет ее, так и не нашел. Открыл дверь, спустился вниз, крикнул слугу, велел зажечь огонь и посветить… Пусто… И опять лег спать.

Наутро велел нескольким слугам искать туфлю. Перевернули матрацы, опрокинули кровать – неизвестно, где туфля. Хозяин дал ему взамен потерянной туфли другую. Через день-два он как-то случайно поднял голову вверх и увидел туфлю, засунутую в балки; достали ее оттуда, оказывается, это его туфля и есть.

Ли сам был из Иду, но снимал квартиру в доме некоего Суня в Цзы. Дом был огромный, просторный, все помещения были свободны, и Ли занимал только половину их. Южный двор примыкал к высокому дому, отделяясь от него всего одной стеной. По временам было видно, как в этом доме двери сами собой то открываются, то закрываются. Ли не обращал на это внимания.

Как-то раз он разговаривал со своими во дворе. Вдруг появился какой-то человек и уселся лицом к северу. Ростом он был весь фута три. Одет был в зеленый халат и белые чулки. Все тут бывшие стали смотреть на него, указывая пальцами, но тот не шевелился.

– Это – лисица, – сказал Ли, быстро схватил лук и стрелу, нацелил и хотел стрелять, но карлик, увидев это, охнул, словно дразня его, и стал невидим. Ли схватил нож, полез наверх, бранясь и ища, – но так-таки ничего и не увидел. Вернулся. Чертовщина после этого прекратилась, и Ли прожил здесь еще несколько лет: все было, как следует быть – без неприятностей.

Старший сын его, Юсань, мой свояк. Все это он видел собственными глазами.

Послесловие рассказчика

Поздно, знаете, я родился. Не удалось самому послужить господину Ли. Но, послушать стариков, это, вероятно, был крупный человек, с большим темпераментом и решительный, что, впрочем, можно видеть хотя бы из этих двух его приключений. Раз есть в человеке живой и сильный дух, то черт там или лис – что они могут с ним поделать?

ФЕЯ ЛОТОСА

Цзун Сянжо из Хучжоу где-то служил. Однажды осенним днем он осматривал поля и заметил в густоте хлебов необыкновенно сильное движение и колыхание. Недоумевая, что бы это могло быть, он пошел прямо через межи, поглядеть – оказывается, мужчина с женщиной совершают внебрачное соитие. Он расхохотался и уже хотел идти назад, но, увидев, что мужчина, весь красный, завязал кушак и опрометью бросился бежать, а женщина тоже поднялась с земли, он стал ее пристально рассматривать и нашел, что она изящна, мила, очаровательна, понравилась ему очень… Захотелось тут же с ней свиться, но, по правде говоря, застыдился этой гнусной пакости и стал подходить к женщине понемножку, смахивая с нее пыль.

– Ну что, – сказал он, – эта, как говорится, прогулка «Среди тутов»[36], ничего, приятна?

Дева смеялась и молчала. Цзун подошел к ней, стал расстегивать ей платье: тело у ней было жирное и гладкое, как помада. И давай гладить по телу вверх и вниз – этак несколько раз.

– Ты, студент вонючий… Чего хочешь, так бери… А щупать меня, как оголтелый, это зачем?

Стал спрашивать, как ее зовут.

– Весенний ветерок раз дунет нам страстью, – отвечала она, – и ты направо, я налево. Зачем давать себе труд допрашивать и доискиваться? Ты уж не собираешься ли сохранить мое имя, чтобы написать его на арке, которую ты построишь в честь моей добродетели?

– В пустом поле, среди трав и растений – это делают только деревенские пастухи и свиные подпаски, – возражал Цзун. – Я не имею этой привычки. С такой красавицей, как ты, милая, я условлюсь просто с глазу на глаз – и это будет вполне серьезно. К чему бы мне быть таким, как ты говоришь, назойливым и мелочным?

Дева, услыша эти слова, с величайшим удовольствием согласилась и похвалила его. Цзун сказал, что его скромный кабинет отсюда недалеко и что он приглашает ее побывать у него.

– Я уже давно из дому, – сказала дева, – боюсь, как бы дома не подумали чего. В полночь можно будет.

Спросила, где и как расположен дом Цзуна, какие приметы и вообще все в высшей степени подробно. Затем пошла по косой тропинке, заторопилась и побежала.

В начале ночи она и в самом деле пришла в кабинет Цзуна, и вот полил, так сказать, изнемогающий дождь из набухших туч в их самой полной любовной близости. Прошли месяцы, а все было в тайне, и никто ни о чем не знал.

Раз зашел и остановился в сельском храме какой-то иностранец, буддийский монах. Он поглядел на Цзуна и испугался.

– В вас сидит нечистый дух, – сказал он. – Что с вами сделалось?

Цзун отвечал, что ничего не произошло, но через несколько дней вдруг приуныл и захворал. А дева приходила каждый вечер и приносила ему чудесные фрукты, лаская его, заботясь усердно и сердечно – совершенно как жена, любящая своего мужа. Однако, улегшись в постель, она сейчас же требовала, чтобы он, хотя бы и через силу, с ней соединялся, а Цзун, совсем больной, совершенно не был в состоянии это выдержать. Он понимал уже, что она не человек, но не мог ничего придумать, чтобы отвязаться от нее и прогнать.

– На днях мне говорил наш монах, – сказал он ей, – что меня мутит злое наваждение. Вот я и захворал; его слова, значит, оправдались. Завтра пойду уломаю его, чтобы пришел ко мне, и буду просить сделать заговор и написать талисман.

Дева при этих словах сделала кислую гримасу и изменилась в лице, после чего Цзун еще сильнее стал подозревать в ней нечистую силу.