Гончие Габриэля

      - Если только при этом ты не лишил его дневного заработка - он же согласился потратить на меня весь день.
      - Не волнуйся, я с ним расплатился. И потом, я на сто процентов уверен, что он найдет себе нового клиента. В "Финикии" всегда полно людей, которым нужна машина. Вид у него, во всяком случае, был очень довольный.
      - Ну что ж, тогда все в порядке. Кстати, он оказался очень приятным парнем. Вчера у меня был чудесный день.
      Чарльз стряхнул пепел в траву:
      - Именно это мне и хотелось от тебя услышать. После всего того, что мы проделали ради возможности немного поговорить, твои слова согревают мне сердце. И все же, моя юная Кристи, какого черта ты потащилась раньше меня? Твой визит настолько расстроил нашу бабку, что теперь она вообще никого не желает видеть.
      - Может и так. - Я выпрямилась. - Дорогой мой, мне так много надо тебе рассказать! В сущности, у меня и в мыслях не было заходить в этот дворец, но когда мы приехали в деревню, и Хамид остановился, мне показалось, что это так близко, а кроме того - полно загадочного романтизма. При этом мне и в голову не взбрело, что она откажется видеть любого из нас. Посмотри, видишь вон там? Отсюда тоже видно. А что, великолепный вид, разве не так? Надо сказать, на удалении зрелище становится еще более волнующим. А подойдешь поближе - все разваливается на части.
      И действительно, с нашего возвышения был виден край выступа скалы, на котором располагался дворец. Напрямую до него было меньше мили, и в чистом, прозрачном воздухе я даже разглядела пушистые верхушки деревьев.
      Мы смотрели на заднюю сторону дворца. Я видела глухую стену и располагавшиеся за ней поросшие цветами верхушки арок, которые окружали поблескивавшую поверхность озера. За гаремом тянулось нагромождение крыш и внутренних двориков, о точном расположении которых даже сейчас можно было лишь гадать. С расстояния дворец казался совершенно безлюдным, подобно древним развалинам, омываемым лучами солнца.
      - Видишь тот дворик и озеро? - спросила я. - Это гарем, в котором я провела ночь.
      - Очень уместно, - заметил он. - А бабка где живет?
      - В покоях принца.
      - Ну разумеется. Так все же, рассказывай. Хамид сказал, что твой приезд застал их врасплох, но тебе в конце концов удалось проникнуть внутрь.
      - "В конце концов" - это верно сказано, поскольку до нашей бабки я смогла добраться лишь к полуночи.
      Я пересказала ему все, что со мной случилось, стараясь не упустить ни малейшей детали.
      Он слушал, почти не перебивая, затем повел плечами, аккуратно бросил себе под ноги окурок и растер его каблуком. Вид у него при этом был довольно хмурый:
      - Ничего себе история. Впрочем, странности мы и так не исключали. Но это, пожалуй, даже чуднее, чем ты могла себе вообразить.
      - То есть?
      - Скажи, - ровным голосом спросил кузен, - она производит впечатление психически здорового человека?
      Я часто читала про "моменты озарения". Все казалось таким неожиданным слепящий свет дамасской улицы, падающая с глаз пелена и тому подобное. В общем-то я не особенно над этим и задумывалась, разве что считала своего рода "чудом", тем, что встречается в Библии или других, столь же возвышенных книгах, но отнюдь не в реальной и тем более повседневной жизни. И в узком, сугубо личностном смысле слова именно в этот миг я ощутила это самое "озарение".
      Рядом сидел мой кузен - тот самый мальчик, которого я знала все свои двадцать два года, - сидел, смотрел на меня и задавал вопросы.
      Я знала его столько, сколько помнила саму себя. Мы с ним купались в одной ванне, я видела, как его шлепали по попке, подсмеивалась над ним, когда он падал со стены сада и плакал. Мы обсуждали с ним вопросы секса еще в те времена, когда сами не имели никаких тайн друг от друга. Позже, когда они появились, я стала относиться к нему с терпимым и привычным безразличием. И увидев его на Прямой улице, я испытала радость, но отнюдь не безграничный восторг.
      Но сейчас, здесь, едва он повернул голову, посмотрел на меня и задал свой вопрос, я увидела то, чего никогда не замечала раньше: его серые глаза с длинными ресницами, аккуратно постриженные темные волосы, едва заметные впадины под скулами, чуть надменный и поразительно волнующий вырез ноздрей и изгиб верхней губы - весь его живой острый ум, юмор и мужскую притягательность.
      - В чем дело? - раздраженно спросил он.
      - Нет, ничего. О чем ты спросил?
      - Я спросил, производит ли наша бабка впечатление здравомыслящего человека?
      - О, - я снова взяла себя в руки. - Ну конечно же! Странная она, конечно, замшелая какая-то, сама говорит, что постоянно все забывает. Временами может быть остра на язык, даже зловредна, но... - я запнулась. Не знаю даже, как это сказать, но ясно одно - выглядит она вполне нормальной. Как бы ни чудила, ни одевалась и все прочее... Чарльз, взгляд у нее вполне здравомыслящий.
      Он кивнул:
      - Именно это я и имел в виду. Хотя подожди, ты ведь еще не слышала мою часть истории.
      - Твою часть? Ты хочешь сказать, что после нашей встречи узнал о ней что-то новое?
      - Именно. В пятницу вечером я позвонил своим и сообщил им, что отправляюсь из Дамаска в Бейрут. Сказал, что встретил тебя, и мы собираемся пару-тройку дней провести вместе и вместе навестить бабку Хэрриет. Поинтересовался, не хотят ли они передать со мной что-нибудь на словах, ну, в этом роде. А мать сказала, что они получили от нее письмо.
      Я изумленно уставилась на него:
      - Письмо? Ты хочешь сказать, еще одно завещание?
      - Нет, просто письмо. Оно пришло недели три назад, когда я был в Северной Африке. Наверное, сразу после твоего отъезда. Мать сказала, что написала мне и что ее послание должно дожидаться меня в туристическом агентстве Кука в Бейруте. Более того, она и письмо Хэрриет переправила туда же.
      Он полез во внутренний карман.
      - Так оно у тебя с собой?
      - Сегодня утром получил. Вот, почитай, а потом скажешь, что думаешь по этому поводу.
      Он протянул мне письмо. Написано оно было на обрывке какой-то грубой бумаги, очень похожей на оберточную. Почерк походил на замысловатые закорючки, словно писали гусиным пером, что, впрочем, было вполне возможно, однако текст читался без особого труда.
      "Мой дорогой племянник!
      В прошлом месяце я получила весточку от друга и коллеги моего дорогого супруга. Зовут его Хэмфри Форд. Как ты, очевидно, помнишь, он был с нами в 49-м, когда мы работали в Резаде, а потом еще в 53 и 54-м. Он написал, что, как ему стало известно от одного из друзей, мальчик Генри, то есть тв. приемный сын Чарльз, в настоящее время изучает восточные языки, имея (как он считает) намерение пойти по стопам моего дорогого мужа. Бедняга Хэмфри толком не объяснил в письме, что и как - наверное, с годами стал сдавать, но все же сообщил, что молодой Чаз в этом г. будет путешествовать по Сирии. Если захочет навестить меня, я с рдст. приму его. Как ты знаешь, я не одобряю ту свободу, в кот. ныне воспитывается молодежь, а тв. сын, кот. моя дорогая мать назвала бы "шалопаем", оч. умный мальчик, и мне было бы оч. приятно повидаться с ним. Если его действительно интересуют жизнь и уклад Востока, то здесь он найдет много интересного.
      Чувствую я себя дост. хорошо и живу здесь в окружении моего небольшого штата помощников, кот. оч. внимательны ко мне. Из деревни приходит человек, кот. присматривает за собаками. Самсон утверждает, что молодой д-р Чаз еще помнит его.
      Передавай привет тв. жене, а также др. моему племяннику и его жене. А та маленькая девочка сейчас уже, конечно, подросла, - это странное созданьице, так похожее на симпатичного мальчика.
      Тв. любящ. тетка Хэрриет Бойд
      P.S. Время сейчас очень ненадежное, поэтому я едва ли могу посчитать тв. утверждения справедливыми.
      P.P.S. Я здесь обзавелась прекрасной надгробной плитой".
      Я прочитала письмо от начала до конца, потом еще раз, уже медленнее, и рот мой, наверное, был все время открыт, как варежка; потом перевела изумленный взгляд на кузена. Он по-прежнему подпирал спиной колонну, откинув голову, прикрыв глаза густыми ресницами и наблюдая за мной.
      - Итак?
      - Но... Чарльз, когда же она... письмо подписано, дата есть? В верхнем углу листа стояла какая-то закорючка, но я ничего в ней не поняла.
      - Это по-арабски, - коротко обронил Чарльз. - Письмо написано в феврале. Если судить по штемпелю, то отправили его не сразу, притом не авиапочтой, так что добиралось оно целых три недели. Но дело не в этом. Написано оно явно после того последнего рождественского завещания. Можно, по-твоему, считать его прямым приглашением или нет?
      - Определенно можно. Два месяца назад? Значит, случилось нечто такое, что заставило ее переменить свое решение.
      - Лесман?
      - Ты считаешь, что такое возможно? - спросила я.
      - Трудно сказать, не зная, о ком идет речь. На что он похож-то?
      - Высокий, худощавый, немного сутулый. Глаза светлые...
      - Девочка моя дорогая, его физические данные меня совершенно не интересуют. Похож он на честного человека?
      - Откуда я знаю...
      - Невозможно по лицу определить, о чем человек думает? Ну хорошо, согласен, но хоть какое-то впечатление о нем у тебя сложилось?
      - Пожалуй, неплохое. Я уже сказала тебе, что поначалу он показался мне довольно противным типом, но, если верить Хамиду, он тогда был не вполне в себе. Кроме того, он выполняет лишь то, что предписывает ему бабка. Поговорив с ней, он повел себя совсем иначе. Возможно, она сказала ему, что не стоит беспокоиться по поводу какой-то девчонки, как бы ни была она похожа на симпатичного мальчика.
      Кузен, однако, даже не улыбнулся:
      - Но тебе не показалось, что он, возможно, готовит себе уютное гнездышко?
      - Такая мысль у меня была, - призналась я, - особенно когда на это же намекнул Хамид. Но мы с ним сразу согласились, что не надо слишком плохо думать о людях. А это имеет какое-то значение?
      - Едва ли, тем более, если все исходит не столько от него, сколько от нее.
      - Думаю, тебе не следует беспокоиться на этот счет. Мне показалось, что она всегда поступает исключительно по собственному усмотрению и желанию. Сомневаюсь, что ему удалось бы заставить ее переменить решение, если бы она всерьез что-то задумала.
      - Значит, если все это правда...
      - Клянусь тебе. Знаешь, не стоит делать выводов из ничего. Просто, наверное, с тех пор, как она написала это письмо, что-то переменилось. Вполне возможно, что она успела забыть, каким разбойником ты был. С людьми такое случается.
      - Как-нибудь расскажи мне об этом. - Он заметно оживился. - В конечном счете меня совершенно не интересует, что у нее на уме и как вообще работает этот ее ум, покуда все развивается так, как она сама того хочет. Ясно одно она совсем постарела и совершенно одинока, если не считать этого Лесмана, о котором мы толком ничего не знаем. Но, надо сказать, эта деталь насчет курения гашиша мне не очень-то нравится. Сейчас с ним может быть все в порядке, но он определенно стоит на пути к пропасти и тебе это должно быть ясно.
      Кузен принялся ходить взад-вперед.
      - Совершенно очевидно, что, поскольку она давно живет здесь, подобные вещи не являются для нее тайной. Но при этом ты говоришь, что, как тебе показалось, она вполне в состоянии контролировать его поведение...
      - Равно как и еще полдюжины таких же, как он.
      - Да, хотелось бы мне самому взглянуть на все это. Ведь ты не можешь не признать, что события минувшей ночи никак не стыкуются с содержанием ее письма?
      - А ты ждал, что будут? Вот уж никогда бы не подумала, что последовательность - вторая натура нашей бабки.
      - Нет, но... она хотя бы намекнула, в чем причина столь неожиданного эмбарго?
      - Ни малейшего намека. У меня, правда, зародилась мысль о том, что, увидев меня, она как бы удовлетворила свое любопытство, после чего ей снова захотелось вернуться к прежней жизни, какой бы странной она ни была. Я говорила тебе, что она довольно долго вела себя как вполне нормальный человек, а затем внезапно словно очутилась за тысячи миль от меня, стала нести всякую околесицу. Раньше мне никогда не доводилось иметь дело с чокнутыми, поэтому я даже не знаю, как выразиться, но могу сказать в подтверждение твоих слов, что она совсем старая и очень рассеянная. И еще: мне в общем-то понравился этот Лесман, а сама Хэрриет выглядит вполне счастливой, довольной и отнюдь не больной, только немного страдает от одышки. Что же касается ее мыслей, то не забывай, что до этого я ее вообще почти не знала, а кроме того я тогда неважно себя чувствовала. А тут еще запах этого чудовищного табака, спертый воздух и постоянное отвратительное бульканье ее трубки. Да, Чарльз, я совсем забыла - в ее комнате была еще кошка, хотя я об этом поначалу не знала. По-видимому, она пряталась за балдахином над постелью. У меня было такое странное ощущение, словно все вокруг действует мне на нервы. Не знаю, то ли от духоты в комнате, то ли еще от чего.
      - Кошка? - Его голова резко отделилась от колонны, взгляд уперся в меня. - Боже правый, ты сказала: "Кошка"?
      Меня не столько удивила, сколько порадовала эта его апелляция к Богу: значит, Чарльз не забыл, как я относилась к этим животным и какой ужас испытывала при каждом соприкосновении с ними.
      В сущности, любая фобия не подлежит рациональному объяснению, а уж неприязнь к кошкам, причем в самом что ни на есть чистом своем виде, вообще представляет собой нечто немыслимое. Вообще-то мне очень нравятся кошки; я восторгаюсь их внешностью; изображенные на картинках, они вызывают у меня умиление. Однако я совершенно не могу находиться в одном помещении с ними, и в тех редких случаях, когда я, пытаясь побороть в себе этот страх, дотрагивалась до них, мне в буквальном смысле становилось плохо. Кошки для меня - кошмар.
      В детстве мои милые юные друзья как-то прознали про это и несколько раз запирали меня в комнате вместе со школьным котом. Позже, минут через двадцать, меня выпускали - к тому времени я уже превращалась в желеподобную истеричную медузу. Это было то единственное уязвимое место, к которому Чарльз, даже находясь в экстазе своих дурацких мальчишеских выходок, никогда не прикасался. Сам он от подобного недуга ничуть не страдает, однако достаточно близок мне, чтобы знать о нем.
      Я улыбнулась:
      - Нет, я не наступила на нее, и никто не наступил. Да и заметила я ее, лишь когда она уже выходила из комнаты. Она выскочила из-за занавесок, запрыгнула на постель рядом с Хэрриет, и та принялась ее гладить. Она была там не все время, иначе я бы раньше почувствовала, что дурею, и наверняка догадалась бы в чем дело. Тогда я смекнула, что в комнате есть еще одна дверь, которую я не заметила. Впрочем, для помещения подобных размеров это вполне понятно.
      Он ничего не сказал. Я же принялась в очередной раз просматривать письмо:
      - А кто такой Хэмфри Форд?
      - Кто? А, в письме... Ученый-востоковед, заслуженный профессор в отставке. Сейчас глубокий старик, а когда-то был другом моего деда, моего, заметь, деда, а не твоего. "Совсем сдал", - вот, пожалуй, самое подходящее выражение. Обычно он читал вступительную лекцию на курсе, а потом потихоньку удирал в Саудовскую Аравию, в своего рода непрекращающийся творческий отпуск. Слава Аллаху, это было еще до того, как я поступил в университет; но он и потом продолжал крутиться вокруг нас, пару раз приглашал меня на завтрак, а потом изредка даже узнавал на улице. Милый добрый старикан.
      - А почему ты сам не написал ей о своем приезде?
      - Я не знал точно, когда окажусь здесь, и решил подождать приезда в Бейрут.
      - А что это за Самсон, о котором она упоминает? Это тоже кот?
      - Пес. Тибетский терьер. Она обзавелась им, когда в последний раз была дома, в Англии. Раньше он принадлежал одному из кузенов Бойда, а когда тот умер, она прибрала его к рукам и привезла сюда в качестве пары для Далилы. Первоначально его звали By или Пу, что-то в этом роде, тоже по-тибетски, но она заменила его имя на Самсон. Угадай, почему?
      - Слишком замысловато для меня. - Я вернула ему письмо. - Собак я так и не увидела - их запирают и выпускают только на ночь. Лесман сказал, будто они очень опасны.
      - Если Самсон невзлюбил его, то он не столько о тебе, сколько о самом себе заботился.
      Чарльз сложил письмо и убрал его в карман. У меня сложилось впечатление, что он складывает фразы как-то наобум.
      - Насколько я помню, это всегда была маленькая жестокая тварь, делавшая исключение только для членов нашей семи. Впрочем, тебя бы никто из них не тронул: ты разве не слышала про некий общий тембр голоса, запах или что-то там еще, присущее только нашему семейству, по которому они всегда узнают любого из нас, даже если прежде никогда в глаза не видывали?
      - Правда? - Я обхватила колени ладонями и откинулась назад, подставив лицо солнцу. - Знаешь, Чарльз, а ведь это письмо может сработать в обоих направлениях... Если она при встрече со мной уже забыла о том, что сама же написала, то вполне возможно, не помнит и про свой запрет на твой приезд. Улавливаешь, что я имею в виду? В любом случае, я уже упоминала тебе об этом, Лесман обещал поговорить с ней, и если он действительно честный человек, то так оно и будет. Если же нет, то есть если она помнит про свое приглашение, то он попросту не осмелится показать тебе от ворот поворот. Да мне и не показалось, что он собирался так поступить, более того, он говорил, что постарается связаться с тобой. В таком случае ты просто покажешь ему письмо Хэрриет и заставишь его пропустить тебя.
      - Пожалуй так, - согласился Чарльз, хотя голос у него был какой-то отсутствующий и все свое внимание он, похоже, сосредоточил на раскуривании очередной сигареты.
      - Слушай, а почему бы нам обоим прямо сейчас не заявиться туда - ведь я же и вправду застряла здесь и просто должна вернуться. Мы можем показать Лесману это письмо и сделать так, чтобы ты сегодня же вечером протаранил себе дорогу к бабке. Едва ли ему удастся остановить тебя, раз уж ты добрался до самого порога... Чарльз, да ты вообще-то слушаешь, что я тебе говорю?
      Мне показалось, что он не слушает. Взгляд его был устремлен совсем в другую сторону - туда, где в прозрачном отдалении за долиной виднелся дворец.
      - А ну-ка, посмотри...
      Поначалу я не увидела ничего, кроме рассыпающихся развалин, погруженных в жаркий полуденный зной. Застывший на месте слепящий каменный силуэт, испещренный диким узором темнеющих трещин, зелень деревьев, чуть посеребренных отдаленной дымкой. Облака неподвижно замерли, и не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, способного сдвинуть их с места. Ни звука.
      Потом я поняла, куда он смотрит. На некотором удалении от дворца, между камнями и переплетающимися кустарниками, окаймлявшими ущелье Адониса, я заметила какое-то движение и тут же разглядела человека в арабской одежде, медленно направлявшегося пешим ходом в сторону дворца. В запылившемся наряде и укрывавшей голову коричневой тряпке он был почти неразличим на фоне окружавшей его местности, и не будь мы с Чарльзом с детства поразительно дальнозоркими, я сомневаюсь, что мы бы вообще что-нибудь разглядели. Передвигался он очень медленно и временами совсем исчезал из виду, скрываемый то каменистыми выступами, то густыми зарослями, но в настоящий момент выбрался на открытый участок плато позади дворца. В одной руке он сжимал палку и, похоже, нес через плечо какой-то узел или сумку.
      - Прямо как пилигрим, - заметила я. - Что ж, если он направляется к дворцу, то скорее всего его ждет разочарование, а я не представляю, куда еще здесь можно идти. Фавн оказался прав - там действительно есть тропинка.
      - Она просто должна там быть. Тебе разве не приходилось задумываться над тем, как там вообще очутился Лесман?
      - Может это и глупо, но я действительно об этом не подумала. Да, сейчас я припоминаю, что слышала кое-что про старинный караванный путь, спускавшийся с Верхнего Ливана мимо дворца прямо к морю. Но в таком случае это должна быть вполне сносная дорога. Впрочем, - я усмехнулась, - все равно, мой милый Чарльз, она не для меня.
      - Совсем наоборот, - проговорил кузен. - Я начинаю думать... Подожди-ка, присмотрись к этому человеку.
      "Пилигрим" достиг тыльной стены дворца, но вместо того, чтобы повернуть на север и пойти вдоль стены гарема, направился в другую сторону, явно нацелившись в тот угол, где стены буквально вырастали из скалы над ущельем Адониса. У самого края обрыва росла изолированная рощица деревьев, и именно в ней он исчез из поля нашего зрения.
      - Но он же не сможет пройти с той стороны! - воскликнула я. - Именно туда выходили окна моей спальни. Там отвесная стена, обрывающаяся прямо в реку.
      - У него там назначена встреча, - сказал Чарльз.
      Я прищурилась от яркого солнечного света и наконец разглядела их - того самого араба и другого человека, уже в европейской одежде. Они медленно вышли из-под деревьев, очевидно увлеченные разговором, и остановились крохотные фигурки у края стены, испещренной пятнами тени.
      - Лесман? - спросил Чарльз.
      - Должно быть. Посмотри-ка, там еще кто-то есть. Уверена, что я заметила между деревьями еще кого-то. Уже в белом.
      - Да, еще один араб. Видимо, тот самый ключник, Джасем.
      - Или Насирулла, хотя нет, я забыла, сегодня он не смог бы до них добраться. Значит, Джасем. - Я поморщилась. - Не понимаю, они что, так все время стояли и ждали его? Я, правда, особо не присматривалась, но если бы они шли туда от главного входа, мы бы наверняка их заметили.
      - Там есть кружной путь от ворот?
      - Да, вокруг северной стороны, под гаремной галереей. Тропинка проходит между деревьями над Нахр-эс-Сальком и огибает дворец.
      - Если бы они шли этим путем, то мы бы обязательно их заметили. Нет, там определенно должна быть задняя дверь. Логика подсказывает, что она существует. И спрятана она где-то под теми деревьями.
      - Вход для торговцев? - предположила я. - Пожалуй, ты прав. Смотри-ка, он передал им свою котомку или что там. И собирается уходить. А они нас увидят, если посмотрят в эту сторону?
      - Едва ли. Нас скрывает тень от колонны, а кроме того солнце будет бить им прямо в глаза. Вот бы сейчас бинокль, с удовольствием взглянул бы на твоего мистера Лесмана. Да, он уходит. Смотри на остальных. Готов поспорить, мы и не заметим, как они исчезнут.
      Несмотря на значительное расстояние, было в этой миниатюрной сценке что-то молчаливо-загадочное, почти фантастическое. Какую-то секунду назад среди деревьев под стеной стояло трое мужчин, и вот уже один из них - араб повернулся и так же медленно зашагал между камней в обратном направлении, тогда как двое других бесследно скрылись в тени под деревьями.
      Мы молча ждали. Араб ушел, а те двое так и не появились из рощицы. Нам стало ясно, что существует еще один вход во дворец. Воздух вокруг нас был прозрачен, пестрели яркие краски, однако создавалось впечатление, что все это происходит совсем-совсем далеко. Я подумала - сначала устало, а потом с нарастающим раздражением - о долгом пути назад, вдоль ущелья Нахр-эс-Салька.
      - Знаешь, - неожиданно сказала я, - мне и в самом деле не хочется туда возвращаться.
      - Решила испытать судьбу и пройти тропой "пилигрима" прямо в Верхний Ливан?
      - Нет, просто подумала, может, ты ухитришься и как-нибудь переправишь меня на тот берег? Со стороны это было так просто.
      - Правда? - он ухмыльнулся и больше ничего не сказал.
      - Значит, не сможешь?
      - Нет, любовь моя, не смогу. Более того, даже если и смог бы, то и тогда не стал бы этого делать. Тебе просто волей Аллаха предписано вернуться в Дар-Ибрагим и, кстати, Аллах прекрасно все рассчитал по времени. Я имею в виду, согласовал это с моими планами. Ты вернешься назад, а заодно и я с тобой.
      - Ты тоже? Ты хочешь сказать, что покажешь Лесману это письмо и добьешься, чтобы он тебя впустил?
      - Нет. Лесман не имеет ко всему этому никакого отношения. Ты сама меня туда впустишь.
      Я резко выпрямилась:
      - Если ты думаешь о том же, что и я...
      - Возможно. Там есть задняя дверь, нечто вроде потерны.
      - И что? - резко спросила я.
      - Я думал... - медленно проговорил кузен, не отрывая взгляда от маячившей вдали громады дворца. - То место, где мы встречались сегодня утром, брод... его из дворца видно?
      - Нет, но, Чарльз...
      - И ты сказала, что когда впервые увидела, как я спускаюсь по склону со стороны деревни, то подумала, что это твой шофер?
      - Да, но, Чарльз...
      - Итак, они видели твоего шофера, но никогда не видели меня, и мой приход станет для них такой же неожиданностью, какой он явился для тебя. И если они сегодня все утро наблюдали из окна, то могли заметить лишь то, как ты идешь вдоль реки навстречу своему шоферу, а тот спускается со стороны деревни. Так?
      - Да, но, Чарльз, это же невозможно! Ты что, в самом деле намерен?..
      - Разумеется. А теперь умолкни и слушай. Я хочу сам пробраться во дворец и посмотреть, что там происходит, причем хочу сделать это именно сейчас, не полагаясь на добрую волю Лесмана. Что ж, выходит, этот разлив реки был ниспослан небом, которое предоставило нам такой исключительный шанс; это - воля Аллаха, выраженная им в прямой и недвусмысленной форме. И твоя роль во всем этом столь же проста и прямолинейна. Ты немедленно отправляешься во дворец, снова звонишь этому старому Джасему и рассказываешь им всю правду, только с небольшими добавками. Скажешь, что не смогла перебраться на тот берег, что твой шофер тоже не смог и что вы оба отправились вверх по течению Нахр-эс-Салька на поиски переправы. Ты дошла до самого истока, но поняла, что и там не сможешь перейти реку даже с помощью шофера. - Он улыбнулся. - Пока что все - чистая правда. Тогда ты сказала ему, чтобы он возвращался в Бейрут и приехал за тобой на следующий день, когда вода, возможно, спадет. Заодно передала с ним записку для своего кузена Чарльза, в которой сообщила, что задержалась еще на одну ночь и что увидишься с ним завтра в "Финикии".
      - Но, Чарльз...
      - Едва ли они откажутся принять тебя. Мне даже показалось, что этот твой мистер Лесман получил удовольствие от общения с тобой. Разве можно его за это винить? Поживешь в таком месте - обрадуешься встрече даже со снежным человеком.
      - Спасибо.
      - Пожалуйста. Итак, ты возвращаешься во дворец. Ты говорила, что тебе разрешали заходить куда угодно, кроме покоев принца. Ну так вот, этим и займись. На сей раз в твоем распоряжении будет весь день. Попробуй отыскать эту заднюю дверь; кстати, ты сказала, что она располагается как раз в твоей части дворца?
      - Да вроде бы. Я говорила тебе про человека, который прошлой ночью шел по саду гарема? Кто бы он ни был, мимо моей комнаты к главному входу он не проходил. Значит, он и вошел, и вышел каким-то другим путем. Но... ты это серьезно? Ты действительно хочешь туда проникнуть?
      - А почему бы нет? Если тебе удастся найти эту дверь, то позаботься о том, чтобы после наступления темноты она была не заперта - и тогда Магомед придет к горе.
      - А если я не найду ее?
      - Тогда подумаем о каком-то другом способе. На плато окна не выходят, это видно даже отсюда. Так, но ты говорила, что с северной стороны, обращенной к деревне, есть нечто вроде крытой галереи, а под ней проходит тропинка?
      - Так оно и есть, только все окна зарешечены. Не забывай, это был гарем.
      - По твоим словам, дворец рассыпается на части. Так неужели в нем нет ни одной сломанной решетки? И разве она не может сломаться?
      - Пожалуй. Но расположены они довольно высоко и...
      - Ну, лазать-то я умею. Если стены старые, то в них всегда отыщется немало мест, за которые можно уцепиться. И потом, мне всегда хотелось забраться в гарем.
      - Я думаю. Но почему сначала не воспользоваться прямым путем? Я хочу сказать, вместе со мной, через главный вход?
      - Потому что, если это почему-то не сработает, то тебя тоже не пустят, и мы таким образом лишимся возможности проникнуть в него даже тайком. А с тобой мне будет проще охмурить Лесмана.
      Я уже раскрыла было рот, чтобы спросить его, что он имеет в виду, но, заметив выражение лица кузена, решила поберечь и время, и силы. Уж Чарльза-то я знаю. А потому лишь спросила:
      - Ну, допустим, ты оказался внутри. Что дальше? А вдруг тебя схватят?
      - Все что может произойти - это небольшой переполох, в худшем случае стычка с Лесманом, но я готов пойти и на это. Меня это не беспокоит. По крайней мере я смогу повидаться с бабулей Хэрриет, даже если она вздумает изрубить меня на куски.
      Я внимательно посмотрела на него:
      - Не нравится мне все это. Я хочу сказать, что любопытство - это одно, а внезапная вспышка любовной преданности... Конечно, звучит все это прекрасно, даже грандиозно, но, повторяю, ты не можешь так поступить.
      - В самом деле? А посмотри на это с другой стороны. Сегодня тебе придется вернуться туда. Но тебе этого не хочется. Не лучше ли будет, если я тоже окажусь там?
      - При сложившихся обстоятельствах я была бы рада обществу даже снежного человека.
      - Спасибо. Ну так вот, милая Кристабель...
      Разумеется, я продолжала возражать и дальше, но он, как, впрочем, и всегда, в конце концов одержал верх. Помимо всего прочего, последний его довод показался мне особенно убедительным. Сколь ни была "романтичной" моя последняя ночь в Дар-Ибрагиме, я не имела ни малейшего желания снова проводить ее в полном одиночестве.
      - Значит, решено. - Он встал. - Сейчас я опять переберусь на другую сторону, и если им вздумается понаблюдать за нами, то они увидят, что я действительно возвращаюсь в деревню. Ты, кажется, упоминала, что ужин завершился где-то около десяти, но бабка послала за тобой не раньше двенадцати. Просто на тот случай, если она вздумает снова встретиться с тобой, давай договоримся, что у тыльной стороны дворца я буду начиная с половины одиннадцатого и позже.