Надменный любовник

Энн Стюарт

Надменный любовник

Глава 1

Лондон, 1775 год

Он стоял в стороне и наблюдал за ней. От его взгляда, как бы отсутствующего, но в то же время напряженного, ей стало не по себе и вдруг захотелось уйти. Она сделала вид, что не замечает его. Достав из сумочки завернутую в бархат колоду карт, она тихо присела за обитый зеленым сукном стол, за которым сидела прежде.

Ее сердце бешено билось, и карты выпали из дрожащих рук и рассыпались по столу.

Когда же она принялась их собирать, его рука коснулась ее руки. Потом он вывел ее из зала в небольшую гостиную. Неизвестно откуда появился бокал вина, а дверь закрылась, преграждая путь незваным гостям.

Но тот гость, которого она боялась больше всего, стоял рядом с ней, прислонясь к двери и не сводя с нее глаз.

— Кто вы, мисс Браун? — спросил он низким, завораживающим, как мурлыканье довольного кота, голосом.

— Не столь важная персона, чтобы это могло вас интересовать.

— Обыкновенная колдунья, не так ли?

— Я не колдунья!

— Конечно, нет, — Он пружинисто оттолкнулся от двери и подошел к ней. Вблизи он оказался гораздо выше, чем она ожидала. Его рост скрадывался его гибкостью. Мужчина наклонился, теперь она была в опасной близости от него.

— Ведь вы мисс Джессамин Мэйтланд, прежде жившая в «Мэйтланд-Парк»?

Она взглянула на него, объятая ужасом:

— Если кто-то из нас колдун, то это вы.

У леди Пламворфи были изумительные драгоценности. Взгляды всех окружающих притягивали тяжелые, мелко граненные алмазы и изумруды, навешанные на .ее дряблую шею слишком частыми рядами, серьги, свисающие с ушей и касающиеся рябых плеч. Эти украшения подходили для куртизанки. И много лет назад леди Пламворфи действительно была весьма привлекательной куртизанкой. Однако сейчас она превратилась в дряхлую, бесформенную ведьму, с душой еще более уродливой, чем ее морщинистое лицо. Она сменила троих мужей, один богаче другого, кроме того, на протяжении всей жизни у нее было огромное количество богатых любовников. До сих пор еще она покровительствовала нуждающимся юношам, пополняя их список все новыми и новыми именами.

По правде говоря, она заслужила того, чтобы лишиться своих трофеев. И Алистэйр Маккалпин, шестой граф Глэншил, в этом не сомневался.

На нижних этажах особняка леди Пламворфи царило оживление. Бал в честь хозяйки был великолепен. Люди танцевали, развлекались и ели с небрежной развязностью. Некоторые пары уже уединились в отдаленных спальнях. О леди Пламворфи ходили слухи, что она весьма благосклонно относится к подобным шалостям. И только немногие догадывались, что ей доставляет удовольствие следить за ними.

Алистэйр был близко знаком с Изольдой Пламворфи, урожденной Бриджит Стиве. Последнее время она расставляла ему приманки, которые все больше становились похожи на угрозы, и, возможно, он был бы вынужден подчиниться ей, если бы не был занят другим. Он сгреб горсть изумрудов с ее стола, куда она кинула их незадолго до этого. Больше всего его забавляли надменные пожилые дамы: они никогда не могли бы даже заподозрить, что кто-нибудь посмеет нарушить святость их спальни без специального приглашения.

За свою жизнь Алистэйр не раз нарушал святость многих спален и пришел к выводу, что теперь получает больше удовольствия от воровства, чем от любовных интриг.

Он ссыпал драгоценности в бархатный кошелек, специально приготовленный для этого, и расправил его, чтобы никто не обратил внимания на выпуклость внизу его серого шелкового камзола. Через пять минут он уже потягивал красное вино и нежно поглядывал на смело обнаженную грудь миссис Кэрстейр. И на сверкающие бриллианты, которые украшали ее.

— Как вы думаете, дорогой, не позвать ли нам гадалку? — спросила она, проталкиваясь к нему сквозь толпу. От ее разгоряченного тела пахло розовой водой.

Он улыбнулся.

— Сюда пригласили цыганку? Леди Пламворфи неистощима в своих развлечениях.

— Не цыганку, а такую гадалку, которая может рассказать вам о прошлом, настоящем и будущем с помощью карт. Неужели вы сможете устоять?

— Смогу и очень легко, моя дорогая, — ответил он, слегка Коснувшись ее обнаженного плеча. — Мне известно мое прошлое, свое настоящее знаю и без гадалок, а о будущем предпочитаю не задумываться. Это слишком болезненно. — Он осторожно убрал свою руку. — Идите и взгляните на эту цыганку. Если она станет что-то говорить обо мне, обязательно расскажите мне об этом.

— Я же сказала, это не цыганка. Это молодая англичанка. Леди Пламворфи специально наняла ее. Не из нашего круга, конечно же, но все же менее эксцентричная, чем они часто бывают, эти гадалки.

— Городская гадалка? Как необычно. — Он хотел идти. Теперь, когда ему удалось набить свой бархатный кошелек, драгоценности оттягивали карман, и хотелось как можно скорее попасть в свой маленький дом на Кларджес-стрит, где бы он смог спокойно насладиться огромными, отвратительно безвкусными драгоценностями и подсчитать, сколько он сможет за них выручить. Он еще не решил, вложит ли основную часть денег в Глэншилское аббатство, которое теперь больше походило на груду камней, или просто потратит их за игорным столом.

Но он не торопился уходить: его исчезновение сразу бросится в глаза. В конце концов, раз уж ему надо убить два-три часа перед тем, как он сможет наконец исчезнуть, гадалка вполне сумеет развлечь его в это время.

Миссис Кэрстейр схватила его за руку:

— Идемте со мной, Алистэйр. Возможно, вы мне понадобитесь для моральной поддержки, если мне нагадают что-нибудь ужасное.

Она потащила его в одну из игорных комнат.

— Поверьте мне, любовь моя, — бормотал он, — мораль — это как раз то, чего мне всегда недоставало.

Комната была полна людьми еще больше, чем танцевальный зал. Он смог разглядеть Изольду Пламворфи, ее величественную фигуру, втиснутую в кресло, ее руку на обтянутом атласом бедре молодого Калдервуда. Юноша казался совершенно беспомощным, точно кролик, завороженный удавом. «Бедняжка», — подумал Алистэйр, отворачиваясь от них.

Сквозь толпу людей он не сразу разглядел гадалку. Миссис Кэрстейр наконец выпустила его руку, за что он был ей премного благодарен, и теперь они были на расстоянии друг от друга. Он стал продвигаться в толпе с присущей ему кошачьей грацией, лукаво поглядывая на всех прищуренными глазами.

Только спустя минуту он понял, что скромно одетая девушка, сидящая за столом, покрытым зеленым сукном, и есть гадалка. Наклонив голову, она сосредоточенно рассматривала разложенные перед ней карты. Итак, первое, что он увидел, была хорошенькая маленькая головка, увенчанная аккуратно уложенными светло-каштановыми волосами. Девушка была одета в простого покроя голубое платье, с незатейливым рисунком, а на длинных, тонких пальцах не было даже серебряного колечка. «Все равно прелестные ручки», — подумал он. Ему почему-то захотелось, чтобы она посмотрела на него.

Если она и почувствовала этот молчаливый призыв, то не обратила на него внимания. Это показалось ему забавным, и он прошел за ее спиной в другой конец комнаты, откуда можно было видеть ее сзади и наблюдать за реакцией доверчивых гостей.

Она подняла голову, и теперь он мог рассмотреть ее профиль. «Слишком изящный для девушки ее круга», — подумал Алистэйр и подошел немного ближе, но она избегала его взгляда. Чем дольше он не имел возможности получше разглядеть ее, тем упрямее становился.

— Леди Пламворфи, карты предсказывают мужчину в вашей спальне, — произнесла она. Ее голос показался ему удивительно чистым.

В толпе захихикали, но Алистэйр не сдвинулся с места. Ее слова вовсе не обязательно должны были относиться к нему, ведь было немало и других причин, по которым мужчина мог оказаться в спальне Изольды. По лукавой улыбке, обращенной к молодому Калдервуду, было видно, что Изольда не возражает против этого.

— Леди этого не допустит, — объявила Изольда голосом, прозвучавшим резко и грубо после нежного голоса гадалки. За время своей долгой и разнообразной карьеры Изольда Пламворфи стала сказочно богатой женщиной. Для гадалки же, видимо, наоборот, наступили тяжелые времена.

Он немного придвинулся, все больше раздражаясь, что не имеет возможности взглянуть на нее.

— Госпожа, этот мужчина не друг и не поклонник, — произнесла она тихо. — Это вор.

Алистэйр замер. Шум в толпе усилился, а у леди Пламворфи вид был уже отнюдь не столь жизнерадостный.

— Вы хотите сказать, что меня ограбят? — спросила она, убрав свою руку с бедра Калдервуда. Юноша, не будь дурак, воспользовался этим, чтобы удрать. Алистэйр продолжал стоять и смотреть.

— Возможно, вас уже ограбили, — сказала девушка.

— Не может быть! — прошипела леди Пламворфи. — Кто же посмеет!..

— Не иначе как это дело рук Кота, — сказал с глупой ухмылкой Фредди Арбатнот. — Что-то он давно не давал о себе знать.

— Я полагаю, Фредди, что Кота до сих пор никто ни разу не видел, — небрежно заметил Алистэйр. — Почему ты думаешь, что это мужчина?

— Не будь дураком, — заявил Фредди. — Кто это еще может быть? Судя по его ограблениям, он не только ловок, но к тому же чрезвычайно смел и умен. Ты хочешь, чтобы я поверил, что ребенок способен так тонко рассчитывать свои действия?

— А я склоняюсь к тому, что, возможно, это девушка.

Как он и предполагал, она обернулась, пораженная его намеком, и Алистэйр смог неторопливо, с кажущейся небрежностью рассмотреть ее.

На ее лице прошел первый румянец молодости, это его успокоило. Ее нельзя было назвать по-настоящему красивой, в то же время черты лица были правильные: маленький носик, крупный рот, высокие скулы и упрямый лоб. Если что-то и было необычным в ее лице, это ее глаза. Ясный взгляд этих глаз был слишком мудрым для двадцатилетней девушки, а прозрачный зелено-голубоватый цвет напомнил ему о далеких морях. Падающий сверху свет придавал золотистый отблеск ее волосам, а фигурка, точнее, то, что было в его поле зрения, была прекрасно сложенная и соблазнительная. И все же его завораживали именно глаза. Опасные глаза! Чистый, ясный взгляд, обращенный к нему.

Она удивила его. Он не верил в карточные предсказания, в то, что девушка действительно способна проникнуть в его душу. Он прекрасно знал, как работают эти жулики: несколько заранее известных фактов плюс их собственные предположения — на этом основывалась их логическая догадка. Кот действительно долго не давал о себе знать, ему следовало бы вот-вот появиться. И гадалка, рискуя своей репутацией, заявила, что это произошло сегодня.

— Не запугивайте ребенка, Глэншил, — упрекнула его леди Пламворфи.

— Только если вы разрешите мне самому провести расследование, — лениво протянул он и тут же заметил, как в ее настороженном взгляде промелькнуло раздражение.

— Это слишком скучно, — объявила леди Пламворфи. — Меня больше интересуют мои любовные дела. Давайте же, мисс Браун, посмотрим, чего мне ждать. Я слышала о вас так много удивительных вещей, не хочу думать, что ошиблась, пригласив вас к нам на вечер.

Если старая карга думала, что сможет запугать загадочную мисс Браун, то она ошибалась так же, как она заблуждалась насчет своей неотразимости. Девушка обернулась к ней с таким достоинством, которому Изольда могла бы только позавидовать:

— Разумеется, ваша милость. Совершенное ограбление причинит вам временные неудобства. Гораздо больше повлияет…

Алистэйр ее не слушал. Какой-нибудь очередной «рыцарь шпаги» его абсолютно не интересовал, и он сомневался, что он интересовал кого-нибудь еще из присутствующих. Его внимание привлекала лишь мисс Браун, и если это было ее настоящее имя, то он был архиепископ Кентерберийский.

В последние месяцы мало что интересовало Алистэйра. Даже его страстное увлечение женщинами и низменными утехами стало надоедать ему. Конечно, Алистэйру очень нравился аромат надушенной кожи и сладкие вздохи, но спустя некоторое время все женщины стали казаться ему одинаковыми. В глубине души он подумывал о невинной девушке, но даже среди новой партии молоденьких девиц, начавших выезжать в свет, он едва ли нашел бы девственницу, хотя девственницы ценились достаточно высоко. Карточные игры тоже наскучили своим однообразием: или ты выигрываешь, или проигрываешь; довериться же выпадающим картам казалось ему слишком глупым.

Единственное, что доставляло ему удовольствие, было воровство. Ему уже не нужны были деньги, он не любил откладывать их впрок, и ему удалось вложить в ремонт Глэншилского аббатства достаточную сумму, чтобы оно не развалилось до того момента, пока перейдет к наследнику.

Он полагал, что это, должно быть, будет одна из его живущих в провинции скучных кузин. Мысль, что он проживет настолько долго, что успеет жениться и зачать сына, была ему неприятна, и он старался не думать об этом. По крайней мере он внес свою лепту в сохранение аббатства.

Но мисс Браун заворожила его так, как никто и ничто еще не завораживало. Чтобы повнимательнее разглядеть ее, он подошел к стене, обитой камчатной тканью. Интересно, что бы она сделала, если бы прямо сейчас он выложил бархатный кошелек перед ней на стол, признав свою виновность, и спросил у нее, как она узнала правду?

Она, наверное, упала бы в обморок от своей неожиданной удачи. Ведь она ничего не могла знать, абсолютно ничего, а то, что их взгляды встретились, означало только любопытство обоих, как и то, что она была несколько раздражена. Она видела в нем всего лишь праздное дитя общества.

Он не почувствовал враждебности, он испытал то, что охватывает охотника, идущего по следу. Прошло много времени с тех пор как женщины перестали интересовать его. Он не хотел, чтобы сладостное чувство испарилось в никуда вместе с загадочной мисс Браун.

Конечно же, ему ничего не стоило расстроить ее планы. Выбрав для появления Кота именно сегодняшний вечер, он сыграл ей на руку. Он мог легко прокрасться обратно наверх и положить эти огромные безвкусные драгоценности туда, где они лежали прежде, среди рассыпанной пудры. Сама по себе это была интересная идея, и, пока он не продумал всех деталей, ему захотелось предпринять такую попытку. Однако, поразмыслив, он понял, что, если предположения мисс Браун окажутся верными, с этого дня ей будет обеспечена хорошая репутация. Она станет любимицей общества, ее будут приглашать погадать на лучшие вечера. Тогда, рано или поздно, Алистэйр застанет ее в одиночестве! А он намеревался насладиться вовсе не предсказаниями ее крупных бледных губ.

Но если выяснится, что она мошенница, как оно и было на самом деле, то она уедет, и Алистэйр никогда ее больше не увидит. Он не хотел, чтобы это произошло.

Алистэйр чувствовал теплый кошелек под слоями своей одежды. На мисс Браун не было драгоценностей, и он лениво подумал, что они, несомненно, ей бы пошли. Голубые топазы, к примеру, подчеркнули бы цвет ее глаз. Нет, это было бы недостаточно роскошно. Жемчуг, большие кремовые жемчужины, оттеняющие ее кожу. И больше ничего.

— Что означает этот пристальный взгляд, старина? — Фредди тихонько подошел к нему. На его привлекательном лице с детски беспечным выражением было написано любопытство.

— Это означает только то, что мне скучно, Фредди. И ничего больше. Перейдем к карточному столу. На твоем месте я приготовился бы расстаться с суммой, которой тебе при разумной экономии хватило бы на четыре месяца.

— Откуда ты знаешь, Алистэйр? Может быть, на этот раз выиграю я, — запротестовал он, удаляясь в направлении игральной комнаты.

Алистэйр сам не мог понять, почему он медлил, стоя в дверях. Он обернулся, чтобы взглянуть украдкой на полную достоинства, с безукоризненными манерами мисс Браун, и внезапно встретил пронзительный, испытующий взгляд этих странных глаз.

Он улыбнулся сладкой и весьма вызывающей улыбкой. Девушка быстро отвернулась, сделав вид, что не смотрела на него. Когда Алистэйр нашел Фредди за карточным столом, настроение у него было превосходное, и он даже позволил Фредди обыграть себя несколько раз, пока тот не начал не на шутку его обдирать.

Алистэйр Маккалпин, шестой граф Глэншил, потомок одной из самых старых и уважаемых семей в Англии и Шотландии, помнил до мелочей тот день, когда он впервые решил своровать драгоценности. Это произошло в одну из ночей, очень похожих на сегодняшнюю; большинство его ночей были утомительно однообразны. В полном одиночестве он лежал, обнаженный, на огромной высокой кровати, которую только что разделял с ненасытной в страсти леди Хайгейт, и вдруг заметил жемчужное ожерелье, лежащее под ее туалетным столиком. Он решил взять его.

Он всегда хорошо разбирался в драгоценностях, разумеется, в лучших и красивейших из них. В детстве няня прозвала его «сорокой», после того как однажды его привлек блеск роскошных украшений в маминой шкатулке.

Но его мать умерла, когда ему было двенадцать, и драгоценности должны были перейти жене его старшего брата Джеймса. У младшего сына не было повода беспокоиться о фамильных драгоценностях, и он равнодушно отнесся к их судьбе.

Их никто не подарил жене Джеймса. У Джеймса никогда не было жены. За три коротких года он постоянной игрой в карты и пьянством полностью погубил себя, и, когда его похоронили, из имущества остались только дворянский титул, разрушенный дом в поместье Шотландии и пустая шкатулка из-под драгоценностей.

Эта шкатулка стала для Алистэйра неким символом того, что было безвозвратно утрачено. И когда он покинул унылые, сырые залы Глэншилского аббатства и уехал в этот чертов город, сгубивший брата, он взял с собой шкатулку, которая напоминала ему о бренности жизни… Словно ему необходимо было об этом напоминать.

Даже разглядывая ожерелье с высоты кровати, он узнал его. Оно принадлежало дочери графа Эджерстоуна, высокомерной женщине с лошадиным лицом и поджатыми губами. Когда он и Клариса Хайгейт вошли в эту темную спальню, Алистэйр сразу понял, что они не первые, кто использует ее для уединения, хотя он никогда не заподозрил бы, что мисс Эджерстоун может позволить себе подобные шалости иначе как на супружеском ложе.

Он лежал на кровати, ленивый и пресыщенный, и взвешивал свои возможности. Он мог взять ожерелье и преподнести его владелице, у всех на глазах, в присутствии старого деспота — ее отца и чопорного молодого лорда, который скорее всего отважился забраться к ней под юбку.

Или он мог просто положить его в карман. У него не было денег; он жил за счет своих щедрых друзей и своего пустого звания, но всему есть предел, и он уже понимал, что для осуществления некоторых потребностей он слишком стеснен в деньгах. Ожерелье могло помочь ему удовлетворить эти потребности, позволив вести жизнь более роскошную. А он был из тех, кто очень любил роскошную жизнь.

Одеваясь, он некоторое время раздумывал. Правильнее всего было бы незаметно и анонимно вернуть ожерелье мисс Эджерстоун. Но Алистэйру Маккалпину никогда не было интересно поступать правильно. К тому же ему гораздо больше были нужны деньги, чем ей.

С кривой улыбкой он еще раз взглянул на измятую постель. Клариса Хайгейт, как всегда, была очень страстной — удобная любовница, чей муж больше интересовался молоденькими мальчиками, чем своей привлекательной женой. Хотелось бы знать, что бы она подумала, если бы поняла, что до нее в ее постели побывала мисс Эджерстоун.

Зная Кларису, он представил себе, как это позабавило бы ее. Кларису, так же как и его, не слишком беспокоила мораль — это делало их прекрасной парой. Если бы она узнала о его неожиданном дебюте в качестве вора, она, запрокинув голову, засмеялась бы своим низким раскатистым смехом.

Но он не собирался ей об этом рассказывать. Еще юношей он научился не доверять женщинам, а Клариса, при всей ее прелестной распущенности, была способна безжалостно посвятить в тайну кого-нибудь из своих подруг. Она с легкостью отдала бы его на съедение волкам, если бы ей это было выгодно.

Ожерелье было тяжелым из-за веса изысканно обработанных бриллиантов и темных топазов. Топазы придавали лицу мисс Эджерстоун болезненно желтый оттенок — так что взять их себе было большой заслугой со стороны Алистэйра.

В танцевальной зале по-прежнему была настоящая давка, когда он появился там через некоторое время. Мисс Эджерстоун нигде не было видно, и, обнаружив, что ее отец и поклонник тоже исчезли, он подумал, что она ушла домой. Его почти не интересовало, кого обвинят в пропаже. Мисс Эджерстоун была не из тех, кого тревожит собственное легкомыслие, скорее всего она подумает на кого-нибудь из прислуги.

Алистэйр выпил бокал лучшего хозяйского вина и спросил у себя, не мучает ли его совесть. К счастью, этот порок не был ему свойствен.

— Ах вот вы где, Алистэйр! — Клариса незаметно подошла к нему. На ее щеках играл румянец, а лукавые глаза блестели. — Вы исчезли несколько часов назад, и я уже подумала, что вы уехали.

Он точно знал, что Клариса так не думала, поскольку исчез вместе с ней, но вежливо улыбнулся.

— Я почувствовал, что мне надо проветриться, леди Хайгейт, — пробормотал он и взял ее тонкую руку в свою. Еще вечером он заметил огромный бриллиант на ее руке, но тогда его больше занимало, что делает эта рука, чем то, какие на ней украшения.

Это был замечательный бриллиант. Несомненно, его подарил лорд Хайгейт, чтобы заглушить муки совести.

Их взгляды встретились, и он чуть улыбнулся. Его пальцы исподтишка ласкали руку с бриллиантом.

— В следующий раз я позову вас с собой, когда пойду в сад, — вкрадчиво произнес он.

Ее голос дрожал от смеха.

— Вы знаете, я никогда не пойду на это. Меня волнует моя репутация.

У нее была репутация самой страстной и доступной женщины высшего света, но он не стал ей это говорить. Он поднес ее руку ко рту, и его губы сомкнулись вокруг большого холодного бриллианта. Порядочный человек никогда не поддался бы первому побуждению и не взял бы оброненных легкомысленной шлюхой драгоценностей, пренебрег бы выгодой, чтобы сохранить душу. Порядочный человек укорял бы себя за отсутствие благородства, даже если бы он только испытал искушение поступить Дурно.

Но впрочем, он никогда не считал себя порядочным и разумным человеком. Кольцо соскользнуло с ее руки, и она даже не заметила этого, так как была увлечена поиском новых жертв. Слегка улыбаясь, он спрятал бриллиант в карман, решив таким образом свою судьбу.

С тех пор ему сопутствовало везение.

Последние два года промелькнули как один день. Он стал более изобретательным, соперничая со скандально известным Джеком Сэппердом в своих дерзких ограблениях и неуловимости.

И никто никогда не связывал Кота, как его окрестили в газетах, с именем его светлости графа Глэншила.

А сейчас это скромное, маленькое, тихое создание с чистым, опасным взглядом смотрело на него, пробуждая в нем какую-то скрытую силу. Что было за этим взглядом? Презрение к столь праздному созданию, как он? Сверхъестественное знание его бесчестного прошлого? Любовь?

Последнее исключалось, второе тоже — тем хуже. Под именем мисс Браун, очевидно, скрывалась молодая леди с хорошими манерами, для которой наступили тяжелые времена. От проницательного взора графа не укрылось то, что ее платье было сильно поношено, хотя и очень красиво. Казалось, оно было сшито не по фигуре и на груди слегка натянуто.

Размышляя об этом, он наблюдал за Фредди. Тот уже проиграл свое трехмесячное содержание, а по каким-то сентиментальным соображениям Алистэйр никогда не допускал, чтобы он окончательно проигрывался, всякий раз оставляя ему немного денег, чтобы сводить концы с концами. К тому же ему было гораздо интереснее посмотреть, что там делает мисс Браун.

— На сегодня все, Фредди. Пожалуй, мне следует пощадить тебя. — Алистэйр поднялся, как обычно, с ленивой грацией.

— Очень любезно с твоей стороны, — сказал Фредди. — Ты идешь за цыганкой?

— Судя по ее внешности, не скажешь, что она цыганка. Слишком уж она бледна.

— Все гадалки из цыган, — произнес Фредди со знанием дела, приступая к третьей бутылке. — На твоем месте я не стал бы с ней шутить. У нее какие-то редкие, необычные глаза. Они вызвали у меня прямо-таки жуткое ощущение.

— Но ты же не я, не так ли, Фредди ?А я люблю жуткие ощущения.

— Твое дело, старина, — пробормотал Фредди мрачно. Но потом вдруг просиял: — Если ты наживешь неприятности, то уже не сможешь лишить меня денег! Я буду богатым.

— Нет, не будешь, Фредди. Какой-нибудь капитан Шарп сделает это за меня, и тогда уже дело не обойдется только деньгами. Тебе повезло, что я их выиграл и не дал тебе проиграться в пух и прах.

— Я сама благодарность, — ответил Фредди, снова принимаясь за вино. — Все же остерегайся цыганки. Она разгадает все твои секреты.

— У меня нет секретов, Фредди, — спокойно произнес Алистэйр.

— У каждого есть секреты, и я подозреваю, что у тебя их больше, чем у других. Иди же и найди цыганку, пока она не ушла, но будь осторожен.

Глава 2

Джессамин Мэйтланд умела скрывать свои эмоции. Этот человек взволновал ее, и, как она ни старалась, не могла выкинуть его из головы. Она по-разному объясняла себе, почему он завладел ее чувствами. С одной стороны, он привлек ее внимание в середине сеанса, а в это время она, конечно, наиболее уязвима. Джессамин так запуталась в картах и была настолько неуверена в себе, что привычное самообладание покинуло ее и она стала для него легкой добычей.

Джессамин не могла понять, почему не перестает о нем думать. Ее окружали элегантные надушенные павлины, самые богатые кавалеры лондонского общества. Человек, который стоял за ее спиной, несомненно, был одним из них. Она чувствовала его взгляд, сверлящий спину, но старалась сосредоточиться на картах. Было бы глупо с ее стороны допустить, чтобы его неотвязное внимание помешало ее работе.

Его глаза были необычны. Когда он наконец заговорил, давая ей повод обернуться, ее поразило то, что она увидела. Она, сама не понимая почему, ожидала увидеть какого-нибудь мрачного и опасного человека. Вместо этого ее глазам предстал совершенно обыкновенный, похожий на садовника светский щеголь, от кончиков украшенных драгоценностями туфель до аккуратно уложенных волнистых волос. В одной руке он держал кружевной платок, без сомнения, сильно надушенный. Он смотрел на нее как на ничтожество.

С первых минут он вызвал в ней раздражение. Он был небрежен, ленив и слишком циничен и смотрел на нее так, как будто считал, что она лживая и хитрая девица, приготовившаяся обманом отобрать у его друзей с трудом заработанные деньги. Однако вместо того чтобы возмутиться, он, казалось, только забавлялся этим.

«Кроме того, никто из них не заработал этих денег», — подумала Джессамин с усмешкой. Они получили их по наследству, как получила бы свои деньги и Джессамин, если бы ее отец не разорился. И, хотя он и мог считать, что она оказалась здесь обманным путем, у нее на уме не было ничего дурного. Конечно, если бы она гаданиями на картах в обществе могла обеспечить своей небольшой семье доход, в его подозрениях был бы хоть какой-то смысл.

Однако с ее стороны было глупо ругать себя за свою работу. Джессамин не сомневалась в том, что, помогая полиции в розыске преступников, она поступила бы, конечно же, благородно, с пользой для общества, и это упрочило бы благосостояние ее семьи.

Только если не иметь дел с Джоссайей Клэггом.

Она отвернулась, снова сосредотачиваясь на картах, стараясь выкинуть из головы этого щеголя, не заслуживающего ее внимания. Но человека, к которому обратилась леди Пламворфи, называя его Глэншилом, не так-то легко было выкинуть из головы.

Еще долго после того как он ушел (а она сразу почувствовала, когда он исчез), его образ не покидал ее. Даже не он сам, а ощущение высокомерной светской надменности, превосходства над ней, которое его забавляло. Не было никакой надобности ставить на себе крест лишь потому, что он презрительно на нее посмотрел.

Когда для ее семьи наступили тяжелые времена, она поняла, что класс и богатство значат все. И пока семья Мэйтландов, в прошлом владевшая роскошными поместьями в Нортумберленде, все еще обладала необходимыми хорошими манерами, их полная нищета смущала всех, кому приходилось иметь с ними дело. Бывшие знакомые и даже хорошие друзья избегали их, а дальние родственники, все до единого, несомненно, боялись — либо того, что неудачи этой семьи перекинутся на них, либо того, что Мэйтланды станут просить в долг. В результате миссис Мэйтланд со своими двумя дочерьми жили в полной нищете рядом с плодородными полями в Спиталфилдз. Зная, что даже такое стесненное существование могло еще ухудшиться, Джессамин не решилась предпринимать что-нибудь до тех пор, пока судьба, раскаявшись, не подарит ей шанс использовать свой загадочный талант, который был присущ ей с детства.

Ей было трудно сосредоточиться на картах, лежащих перед ней. Обычно она старалась разумно использовать свою энергию — большинство из этих глупых людей интересовали три вещи: богатство, власть и любовь. Молодые женщины хотели знать, удачное ли у них будет замужество, молодые мужчины желали создать семью, старшие — сохранить ее. Было очень легко сказать им то, что они хотели услышать.

Но этот человек вывел ее из равновесия. Сейчас она слишком хорошо видела карты: она видела, что одна женщина умрет от родов, другая — на руках у сумасшедшего мужа. Она могла увидеть зловещую тень страшной болезни, нависшую над будущим одного юноши, и наконец, не выдержав и отодвинув от себя карты, она закрыла глаза.

— Извините, — сказала она. — Я больше не могу.

Ее руки слегка дрожали, когда она перетасовывала картонные картинки. До нее донеслось недовольное ворчание. Было уже почти два часа ночи, когда она обессилела. А эти обладатели тугих кошельков, казалось, хотели общаться всю ночь. Но Джессамин уже не могла позволить себе быть бездумной и легкомысленной. Ей надо было успокоить боль в голове и прилечь хотя бы ненадолго.

Гости леди Пламворфи уже забыли про нее, вернувшись к другим развлечениям, когда, держась за перила, Джессамин спустилась вниз по мраморной лестнице. Драгоценные карты, завернутые в бархат, были упрятаны в сумочку. Внизу ее ждал дворецкий в обществе двух высоких лакеев. Наверное, леди Пламворфи распорядилась, чтобы ее проводили домой.

Джессамин была немного близорука, и, только спустившись вниз, она заметила в выражении лица слуги нечто холодное и враждебное.

— У госпожи пропали драгоценности, — объявил он. В его тоне звучали обвинительные нотки.

— Это неудивительно, — ответила она, стараясь говорить спокойно.

— Я не сказал, что это удивительно. И вы, конечно же, не удивитесь, узнав, что леди Пламворфи настояла, чтобы мы обыскали вас прежде, чем вы уйдете с драгоценностями.

У него было суровое худое лицо с полными губами. Джессамин не пошевелилась.

— Меня это не удивит, — сказала она. — Но вы не дотронетесь до меня.

Она уже раньше заметила, что все слуги леди Пламворфи были рослые, крепкие люди — это поселило в ней нехорошее предчувствие. Дворецкий был ростом не выше обычного, но у него были широкие плечи и огромные руки.

— И кто же помешает мне выполнить мою обязанность, мисс? — спросил он с усмешкой.

— Я.

Должно быть, она испугалась гораздо больше, чем ей казалось. Она даже не заметила, как он подошел. Из комнаты, где играли в карты, вышел человек. Именно Глэншил, элегантный и надменный, пришел ей на помощь.

— Ваша светлость, это создание… — захныкал дворецкий.

— …не покидало игральную комнату весь вечер, Хаукинс. Она никак не могла украсть драгоценности ее светлости, И где же, на твой взгляд, она их прячет?

— Много куда можно спрятать, — пробормотал Хаукинс, бросив на нее свирепый взгляд. Оба лакея к тому времени уже убрались.

— Хаукинс, ты меня удивляешь, — сказал Глэншил с усмешкой. — Я не подозревал, что можно быть таким пошляком.

Джессамин позволила себе взглянуть на него. Очень близко она увидела его глаза, ясные, светло-карие, почти янтарные. У него был узкий, немного кривоватый нос, высокие виски. Его крупные губы изогнулись в насмешливой улыбке, как будто мир был для него одновременно и утомительным, и забавным. Он походил на человека, много знающего о пошлости, и Джессамин сказала бы ему это, несмотря на то, что он, непонятно почему, пришел ей на помощь. Однако ей следовало вести себя по крайней мере любезно.

Хаукинс понял, что он проиграл:

— Очень хорошо, ваша светлость. Я передам ее светлости, что вы сочли разумным не докучать девушке.

— Болтун, — сказал мужчина с коротким смешком. — А как насчет денег?

— Каких денег, сэр?

— Мисс Браун пообещали плату за ее труды, не так ли? И я полагаю, раз ты убедился, что она не брала драгоценностей миссис Пламворфи, ты собираешься заплатить ей. Разве нет?

Он знал, что она почувствовала его намек.

— Я вовсе не убедился… — начал было Хаукинс, но, вероятно, что-то в лице мужчины остановило его, поскольку он повернулся, выгреб из кармана небольшой кошелек и швырнул его к ногам Джессамин.

Она почти уже наклонилась, чтобы подобрать деньги, но тот, кто пришел ей на помощь, двигался быстрее. Он положил бледные, изящные, но сильные руки ей на плечи, заставляя выпрямиться.

— Мистер Хаукинс случайно уронил кошелек, — спокойно произнес Глэншил. — Будь так добр, Хаукинс, подними его и подай леди.

Джессамин знала, что дворецкий не осмелится ослушаться. Она безумно хотела скорее взять эти деньги в руки, но ее плечи находились в плену и она не могла двинуться.

Теперь, когда он был совсем близко, она разглядела, что он не так молод, как сначала ей показалось. В его янтарных глазах, в его полных губах была какая-то жесткость, которая наводила на мысль о том, что этот человек многое испытал.

Хаукинс пересек комнату, нагнулся перед ней и поднял кошелек. Она устояла против соблазна пнуть его ногой, пока он поднимал деньги, и приняла приятно оттягивавший руку кошелек, промурлыкав какие-то слова благодарности.

— Хорошо, Хаукинс, — сказал мужчина. — Теперь ты можешь попросить одного из лакеев заказать для дамы экипаж, пока мы поговорим с твоей госпожой.

Он отпустил ее. Джессамин не сразу поняла, что она осталась совершенно одна. Ей не терпелось скорее заглянуть в кошелек, но она не позволила себе задержаться даже на минуту. Она не собиралась ехать домой в уютном портшезе: с одной стороны, ей не хотелось выбрасывать половину заработанных денег на эту ненужную прихоть, с другой стороны, в окрестностях Спиталфилдз не было портшезов, а она вовсе не хотела привлечь к себе внимание жителей этого района Лондона.

На улице было холодно, но она вышла так быстро, что не успела накинуть шаль. Ей хотелось избавиться от навязчивого Хаукинса и загадочно ухмыляющегося Глэншила.

Джесс знала, как не дать себя в обиду на ночных улицах Лондона, кроме того, большинство ночных обитателей города слишком хорошо знали о ее отношениях с Джоссайей Клэггом.

Словно тень, она скользнула в ночь, радуясь, что никто не заметил ее исчезновения.

— Дерзкий мальчишка! — Леди Пламворфи ударила его веером из слоновой кости, почти сломав хрупкие планки. — Препираться с моими слугами! Да я уже начинаю думать, что вы были в сговоре с этой девчонкой.

Алистэйр выдавнл легкую улыбку:

— Я никогда не видел девушку до этого, Изольда. Но у меня слабость к беспомощным детям, и мне не понравилось, что Хаукинс начал распускать свои жирные руки.

— И в итоге она убежала с моими драгоценностями. Нехорошо, Алистэйр!

— Вы прекрасно знаете, что это не она стянула ваши драгоценности. Это Кот.

— Никто не может точно сказать…

— С каких это пор вы ожидаете от жизни точности? Есть два варианта. Или вас одурачила гадалка, которая стащила у вас драгоценности и исчезла, или… — Он запнулся. Изольда попалась на удочку.

— Или?

— Или же вас можно поздравить с тем, что вы стали новой жертвой Кота. Он не давал о себе знать вот уже несколько месяцев, и ваши драгоценности, видимо, достаточно хороши, если они заставили его вновь напомнить о себе. На вашем месте, Изольда, я воспринял бы это как комплимент.

Леди Пламворфи расплылась в улыбке:

— Это правда!..

— Кстати, вам удалось раздобыть настоящую жемчужину — гадалку, которая может правдиво предсказывать будущее. Это станет событием. Каждый захочет услышать о приключениях с Котом в вашем доме, каждый захочет знать, откуда взялась эта мисс Браун.

— Я не собираюсь заботиться о том, чтобы привлечь к себе внимание. Меня это совершенно не трогает, — сказала леди Пламворфи, видимо, забыв про положение дел и свое несколько туманное прошлое. — Однако вы попали в самую точку, Алистэйр. У мисс Браун действительно есть талант, разве нет? А этот ее восхитительный, волнующий взгляд? Как будто она смотрит вам прямо в душу.

Алистэйр сомневался в том, что у Изольды Пламворфи была душа, но он заставил себя многозначительно пожать ее пухлую, всю в кольцах, руку.

— Вы очень великодушная женщина, — буркнул он, не моргнув.

Изольда ухмыльнулась.

— Мне никогда особенно не нравились эти изумруды, — призналась она. — Слишком уж дешевые. Их пропажа даст мне повод приобрести новые.

Алистэйр подумал об огромных безвкусных бриллиантах, почти касавшихся его кожи, но сдержал свои эмоции.

— А как же мисс Браун?

— Ах да, вы абсолютно правы. Я приглашу ее на следующий же званый вечер. Все будет очень таинственно — я потребую, чтобы все приглашенные были одеты в черное, не будет ни игр, ни музыки, и все будет соответствовать происходящему.

— Прекрасно. Все общество последует вашему примеру.

— Конечно.

— Но где вы нашли это удивительное создание? — спросил он. — Никогда не видел таких карт, как у нее. К тому же мало где найдется девушка незнатного происхождения, которая бы так хорошо разбиралась в карточной магии.

— Незнатного происхождения? — откликнулась Изольда с грубой усмешкой. — Это вы так думаете, мой мальчик. Ее семья… впрочем, это вас не касается. И где я ее нашла, вас тоже не касается. Это моя маленькая тайна, и я собираюсь в следующий раз использовать ее разумнее.

— Вы бы не оценили это сокровище, если бы я вам не растолковал. — Алистэйр не показывал своего раздражения. Никто никогда не знал, какие эмоции он испытывает. Он всегда старался не выдать себя. Что может быть глупее и, скучнее человеческих чувств? Он их ненавидел.

Но леди Пламворфи умела разгадывать людей.

— И не пытайтесь морочить мне голову. Она останется тайной. Если вы действительно так ею заинтересовались, то вам придется проявить немного терпения. Вы увидите ее довольно скоро.

Алистэйр был не из тех, кто привык действовать силой. Он уставился на самодовольное жабье лицо леди Пламворфи. «Хоть бы ее сразило молнией», — подумал он рассеянно. Но судьба всегда оставалась глухой к его желаниям.

Он с почтением нагнулся к ее руке, слегка коснувшись губами бриллиантовых колец. Но черт возьми, у него не было возможности сдвинуть их, золотые кольца очень плотно сидели на пальцах.

— Лишь бы пофлиртовать, — сказал он тихо.

— Я бы не отказалась не только от флирта, — сказала она, ее губы изогнулись в улыбке.

— Разбить сердце юному Калдервуду? Я не могу этого сделать. Он так смотрел на вас в игральной комнате!

На самом деле молодой человек там прятался от нее, но сейчас речь шла о спасении его собственной шкуры. Изольде был гораздо более интересен безупречный двадцатилетний юноша, чем пресытившийся тридцатидвухлетний самец, за что Алистэйру оставалось только благодарить Бога. Он увидел, как она поспешила на поиски своей юной жертвы, и бросил ухмыляющийся взгляд в сторону Хаукинса, который стоял поодаль.

— Видишь, Хаукинс, — сказал он, — твоя совесть может быть чиста. Ты не только лез из кожи вон, чтобы выполнить поручение хозяйки, но еще и избежал гнусной обязанности навредить невинной девушке.

— Я рад, сэр, — угрюмо ответил Хаукинс.

— Я думаю, — продолжал Алистэйр, — ты просто подыщешь какую-нибудь другую девушку и сможешь спокойно навредить ей.

— Да, сэр, — сказал Хаукинс, его глаза сверкнули злобно и холодно. — Это будет нетрудно, господин. В Лондоне за деньги можно найти все.

Он поднял голову и нагло уставился на Алистэйра.

Если бы Алистэйр сейчас говорил с другим человеком, он восхитился бы своим безграничным самообладанием. Но вокруг Хаукинса была такая атмосфера зла и угрюмости, что эта сцена уже даже не развлекала Глэншила.

— Верно, — сказал Алистэйр насколько возможно спокойно, — но если ты еще раз подойдешь близко к мисс Браун, я отрежу тебе руки.

Хаукинс не изменился в лице.

— Да, сэр, — сказал он вежливо.

Она, конечно же, уже покинула дом, и не в портшезе. В этом не было ничего удивительного — мисс Браун была слишком предприимчивой девушкой, чтобы терпеливо ждать, пока двое аристократов решат за нее ее судьбу.

Он подумал, что должен был бы побеспокоиться о ней. Улицы Лондона были небезопасны для молодой девушки, к тому же еще с приличной суммой денег и в середине осенней ночи.

Но мисс Браун была вовсе не обычная девушка. И у него не было никаких сомнений в том, что она благополучно доберется домой. Судя по тому, что он про нее знал, она жила где-нибудь поблизости, через квартал. Видимо, гувернантка в одном из роскошных соседних домов.

Но по ней нельзя было сказать, что она гувернантка. Однако что она колдунья, тоже. Разве что только ее глаза…

Но эта особа знала слишком много о судьбе драгоценностей леди Пламворфи. Кажется, она не связывала его с их пропажей, но Глэншилу было любопытно, была ли это просто обычная догадка, одна из тех, которыми пользуются почти все гадалки, или это и вправду был талант.

На карту были поставлены его безопасность и средства к существованию. Шестой граф Глэншил жил и, более того, процветал благодаря тому, что отбирал драгоценности у богатых и отдавал бедным, прямо как Робин Гуд в старые времена.

Разница заключалась в том/что к бедным он относил по большей части себя и доходы шли на удовлетворение его с каждым разом все более увеличивающихся запросов.

Ему действительно было абсолютно не интерес-но способна ли мисс Браун заглядывать в будущее, видеть прошлое, проникать в его секреты. Просто он хотел забраться к ней под юбку.

Однако вначале предстояло ее разыскать.

Уже почти рассвело, когда Джессамин наконец благополучно добралась до своей кровати. Она слышала, как мать беспокойно ворочалась во сне, в то время как ее сестра, Флер, лежа в большой кровати, которую она делила с Джессамин, спала невинным сном.

Джессамин сняла с себя все, кроме нижнего белья, и только после этого поддалась соблазну и открыла кошелек. Ради этого можно было пойти на все — предсказывать судьбу глупым, поглощенным только собой гостям, терпеть противного Хаукинса, который Бог знает что мог с ней сделать. Ради этого можно было даже перенести самую беспокойную часть вечера, присутствие этого человека, кем бы он ни был. У него были светлые глаза, бледные сильные руки, едва заметная насмешливая улыбка и еще что-то, глубоко задевшее ее и гораздо более опасное, чем грубое обращение Хаукинса.

Денег было достаточно, чтобы заплатить мяснику, хозяевам дома, продавцу фруктов и еще порядочно оставалось. Пожалуй, хватило бы, чтобы нанять прислугу для тяжелой работы. И может быть, даже еще останется на новые платья для Флер и миссис Мэйтланд.

— Ты где была?

Флер сидела на кровати, ее золотистые волосы спадали на красивые плечи безукоризненной формы, в блестящих голубых глазах отражались сны, которые она только что видела. Джессамин нежно улыбнулась ей, в который раз удивляясь, что это прелестное существо — ее родная сестричка.

— Здесь, дорогая, — ответила она, ссыпая монеты обратно в кошелек.

— Я пришла несколько часов назад, наша кровать была пуста.

— Я не могла уснуть, пришлось сходить за чашкой молока. Я думала, это мне поможет, — сказала она. Она ненавидела себя, когда ей приходилось лгать Флер и маме, но у нее не было другого выбора.

— Кровать с твоей стороны была не тронута.

— Я аккуратно сплю, — сказала Джессамин.

— Ты гениально врешь, — мягко произнесла Флер. — Может быть, ты скажешь мне, чем ты занимаешься, Джесс? Не следует тебе нести эту ношу в одиночестве.

— Вовсе не гениально я вру, — сказала Джессамин с кривой улыбкой. — Но я тебе не скажу, чем я занимаюсь. Тебе не обязательно это знать. Поверь, я никогда не сделаю неверного шага.

— Я знаю, — горячо сказала Флер. — Я беспокоюсь за тебя, Джесс! Я тоже должна…

— У тебя еще все впереди, дорогая. Тебе всего девятнадцать. Как только у нас будет достаточно денег, чтобы совершить небольшой выход в свет, тебе придется заарканить какого-нибудь сказочно богатого, безумно привлекательного, поразительно доброго молодого человека, который женится на тебе и сделает тебя совершенно счастливой. И он будет рад позаботиться о твоей бедной сестричке и также маме.

Это была старая сказка, и Флер не знала, верит ли она в нее еще, но выдавила из себя покорную улыбку.

— Это будет замечательно, правда? — вздохнула она, откидываясь на подушки.

— Это будет просто рай, Флер, — решительно ответила Джесс, стараясь заставить себя поверить в это. Она устроилась в кровати рядом с сестрой, с удовольствием вытянувшись на мягкой перине.

— А как же ты, Джесс? Ведь ты передумаешь, верно? Мы и тебе найдем красивого богатого молодого человека, да? — пробормотала Флер, снова погружаясь в сон.

Непрошеные воспоминания о Глэншиле обрушились на нее. О его холодных глазах и сильных руках. Она попыталась ответить что-нибудь, но потом поняла, что не стоит. Флер уже спала, и никакие великие проблемы ее не волновали.

Джессамин не могла уснуть. Она лежала с открытыми глазами и думала о том, что произошло этой ночью.

Ей вовсе не обязательно надо было держать перед собой карты, чтобы заглянуть в себя. На самом деле сейчас она была слишком усталой, чтобы попытаться это сделать, но даже в этом измученном состоянии карты мелькали у нее перед глазами, как она ни пыталась прогнать это видение.

Марилла предупреждала ее, что это может случиться. Она много раз говорила Джессамин, что ей придется заплатить дорогой ценой за сохранение своего таланта, и в первую очередь оставить все свои мечты о счастливом будущем, семье, любимом человеке и детях, которых она так хотела…

Она сделала свой выбор много лет назад, и ей придется довольствоваться тем, что она будет рядом С детьми Флер. Она будет лучшей сестрой, лучшей теткой, которую только можно себе представить. Да, она познает мир, который недоступен простым людям. Но ей будет отказано в том, что так естественно для всех остальных.

В то время она была слишком молода, чтобы Принимать подобные жизненно важные решения. Слишком наивна. Слишком талантлива и недостаточно умна, чтобы отказаться, когда Марилла предложила ей выбрать. Ей было тогда чуть больше одиннадцати.

Кто мог подумать, что тихая гувернантка из Беркшира окажется более одаренной, чем дикие цыгане? Что темные силы живут в одной колдовской колоде карт, которые знают слишком много?

Сейчас было уже поздно. Карты Мариллы перешли к ней, и талант Мариллы тоже теперь был ее талантом. Она могла, глядя в карты, видеть прошлое, настоящее и будущее. Она видела вещи, которые неизменно вызывали у нее ужас, — смерть и несчастья. И хотя она видела и радость, иногда ей хотелось бросить порядком потертые, обернутые в бархат карты в огонь.

Но они все равно преследовали бы ее. Они никогда не оставляли ее в покое. Она закрыла глаза в ожидании сна, но карты мелькали перед ее глазами, переворачиваясь. И лицо на каждой карте напоминало Глэншила.

Она не хотела даже сделать попытку понять, почему этот человек лишил ее сна. Это был слишком опасный вопрос, чтобы искать на него ответ. Она еще плотнее закрыла глаза, пытаясь заставить себя думать о дерзком воре и о картах, которые подсказали ей, что он был в доме леди Пламворфи.

Но перед глазами у нее был только Глэншил.

Глава 3

Роберт Бреннан был полицейским. Один из помощников Джона Филдинга, больше известный как полицейский с Боу-стрит, он был необычайно надежным, благородным и сострадательным человеком, несмотря на свой упрямый нрав. Сам сэр Джон ценил его как одного из своих лучших людей, да и большинство полицейских, работавших с ним, считали его отличным парнем.

Кроме Джоссайи Клэгга. Если Бреннана Филдинг считал своей правой рукой, то Клэгг был его левой рукой. Успехи Клэгга в поимке грабителей и карманных жуликов превзошли даже Бреннана, а тот немало зарабатывал на выслеживании воров. Если кто-нибудь и сомневался в удачливости и рвении Клэгга или в количестве грабителей, погибших при попытке сбежать от него, они оставляли свои сомнения при себе. При любой ситуации вору грозила виселица, и если Клэгг расправлялся с ним быстрее, никто от этого не терял.

Роберт Бреннан тоже управлялся с делами так быстро, как только мог, но их дороги с Клэггом никогда не пересекались. Может быть, сэр Джон знал о некоторых его опасениях или сам Клэгг был достаточно умен, чтобы избегать человека, который ему не доверяет. Все, что оставалось делать Бреннану, — наблюдать издалека, когда была такая возможность.

Сейчас у него было особенно важное задание. Он должен был вершить правосудие над Котом. Этот дерзкий вор, который проникал в самые знатные дома и до сих пор разгуливал на свободе с чужими драгоценностями, уже не просто раздражал Бреннана — полицейский был по-настоящему одержим идеей выследить его. Ни у кого не было ни малейшего представления о том, кем являлся этот преступник, и ни одна из его великосветских жертв не хотела помочь человеку из низших слоев общества восстановить справедливость.

«Глупые, идиотские, бесполезные упреки, — думал Бреннан с большим раздражением, чем обычно допускал при своем флегматичном характере. — Они скорее позволят кому-нибудь из своих ограбить себя средь бела дня, чем будут помогать полиции».

Представители высшего света не вызывали у Бреннана симпатий. Он вырос в долинах Йоркшира, и сильный акцент выдавал его йоркское происхождение так же, как и высокий рост, лохматая шевелюра и большие натруженные руки. Он не был не только дворянином, но даже буржуа и вовсе не стремился к этому. Он родился, чтобы сделать мир безопаснее для всех невинных, и был очень доволен собой, когда ему удавалось хоть чуть-чуть повлиять на события.

Но это происходило редко. Бреннану было тридцать, и он уже восемь лет занимался поимкой воров. Иногда он начинал мечтать о мирной и честной работе от зари до зари на ферме у родителей, недалеко от залива Робина Гуда. Он смертельно устал от сутенеров, убивавших своих двенадцатилетних девочек, утомился от четырнадцатилетних .подмастерьев, убегающих от своих мастеров с несколькими слитками серебра в кармане, и измучился до глубины души, понимая, что не может спасти двенадцатилетних, а его усилия по спасению четырнадцатилетних иной раз приводили их на виселицу.

Кот был другое дело. Бреннан не сомневался, что он был джентльмен, рожденный для богатства и привилегий. Другого склада человек вряд ли мог бы всякий раз выходить сухим из воды после таких скандальных преступлений, быть незаметным среди аристократов. Полицейского отнюдь не восхищала дерзость Кота, напротив, он твердо намеревался отдать его под суд.

За таких преступников, конечно же, хорошо платили. Бреннан мог взять эту долю и вместе с остальными деньгами, сэкономленными им за все эти годы, покинуть чертов город, в который он приехал, полный надежд и амбиций. Он уедет обратно в Йоркшир, наверное, на ферму к родителям, или же купит себе участок и рано или поздно смоет зловоние и ужас города со своей души.

Конечно, он был не единственный полицейский в Лондоне, который хотел задержать Кота. У каждого полицейского с Боу-стрит была такая цель, включая и Джоссайю Клэгга. И Роберт Бреннан знал, что, если бы он был порядочным человеком, каким воспитали его родители, он бы просто порадовался, когда негодяй был бы пойман, независимо от того, кто это сделал.

Но Роберт Бреннан был далеко не порядочным и хорошо это знал. Ему, как и любому другому человеку, были присущи похоть, зависть и уныние. Он просто усерднее боролся с этими человеческими грехами.

Сравнивая себя с Джоссайей Клэггом, Бреннан постоянно ощущал, что его охватывают низменные чувства. Он не мог ничего поделать с вереницей недавних потрясающих успехов Клэгга в задержании рекордного количества преступников. Но Бреннана не оставляли сильные опасения по поводу того, как работает Клэгг. Иногда ему казалось, что Клэгг еще хуже преступников, которых он задерживает. Но Клэгг был не более чем препятствием, а Бреннан не из таких, кто легко сдается. И уж тем более когда сэр Джон обратил его внимание на то, что случилось накануне.

Ограбление в доме леди Пламворфи было не просто повторением аналогичных ограблений, предпринятых Котом за последние два года. В течение вечера кто-то имел возможность беспрепятственно пользоваться спальней хозяйки и получил доступ к ее драгоценностям.

Как Бреннан и ожидал, жертва преступления отказалась предъявить ему список гостей, обиженная тем, что подозрение полиции может пасть на человека из высших кругов.

— Это, должно быть, был кто-то из прислуги, — настаивала старая карга, разглядывая его с таким видом, как будто он выполз из водосточной канавы. — Вы полагаете, я вожу знакомство с ворами?

— Получается, что вы должны водить с ними знакомство, ваша милость. Вы сказали, что прошлой ночью не было незнакомых людей, — вежливо заметил Бреннан.

— Невыносимо! — пробормотала ее милость, и Бреннан не сомневался, что это относилось к его умышленно любезному тону, а не к ограблению.

Не будь он уже уверен, что в краже повинен Кот, он бы с радостью предъявил обвинение дворецкому леди Пламворфи. Бреннан откровенно презирал это надменное создание, с его маленькими жестокими глазками и злобным языком. У Роберта Бреннана был настоящий талант делать точные выводы о человеке с первого взгляда, и Хаукинс был ему противен во всех отношениях.

— Ее милость, должно быть, забыла про цыганку, — сказал Хаукинс, открывая парадную дверь Бреннану. Роберт нисколько не сомневался, что дворецкий указал бы ему на дверь для прислуги, если бы он не настоял, чтобы по случаю его прихода ему оказали честь и пустили с главного входа. Он не собирался пользоваться черным ходом, как трубочист.

— Цыганка? — переспросил Бреннан. Хаукинс, очевидно, не прочь был получить за свои сведения больше, чем было у Бреннана. — Прошлой ночью здесь была цыганка?

Хаукинс, казалось, интересовался происшедшим просто из праздного любопытства, поскольку, когда он убедился, что Бреннан не лезет в карман, он как бы не обратил на это внимания и продолжал:

— Конечно, она не представилась цыганкой. Держалась так, как будто считала себя настоящей леди, но если эти камушки когда-нибудь обнаружатся, то точно у нее.

Бреннана заинтересовало, что Хаукинс так хорошо владел воровским жаргоном. Он одобрительно кивнул:

— И кто же такая эта цыганка?

— Какая-то старая знакомая ее милости, наверное, обедневшая.

— Но тогда она вряд ли цыганка, правда? Иначе как она попала в круг аристократов.

— Леди Пламворфи не совсем аристократка, если вы понимаете, о чем я. — Хаукинс цинично ухмыльнулся. — Она возвысилась, конечно, но это не значит, что она не помнит своего происхождения.

— Что она здесь делала?

— А что делают цыгане? Гадают и грабят вас средь бела дня, — ответил Хаукинс с усмешкой.

Бреннан, порывшись в кармане своего огромного пальто, вытащил стопку листов и карандаш.

— Как же зовут эту цыганку и где она живет?

— Какая вам разница?

— Абсолютно никакой, — спокойно сказал Бреннан. — Вы обязаны как гражданин и служащий ее милости следить за тем, чтобы справедливость восторжествовала. Уверен, что я могу положиться на ваше чувство долга, не так ли?

— Не совсем, — пробормотал Хаукинс, отворачиваясь.

Бреннан не был расположен шутить. Он был выше слуги и просто взял его за шиворот и одной рукой придавил к тяжелой дубовой двери.

— Я был бы очень вам признателен, если бы вы помогли полиции, — спокойно сказал он.

Хаукинс покраснел и начал хрипеть.

— Мэйтланд, — произнес он, ловя ртом.воздух. — Мисс Джессамин Мэйтланд. Представилась как мисс Браун, но ее милость сказала мне ее имя, когда увидела, как я беспокоюсь, благополучно ли она добралась. Она живет в Спиталфилдз, рядом с трактиром «Пять алмазов».

Бреннан отпустил его, и Хаукинс распластался на двери, натужно улыбаясь.

— Я рад, что вы помогли, Хаукинс, — спокойно произнес он. — Передайте мою благодарность ее милости.

Спиталфилдз! За весь год, полный неудач, это было первое достижение Бреннана. Многие наиболее предприимчивые — воры использовали девушек, чтобы они отвлекали внимание жертвы, пока те опустошали ее карманы. Что может, отвлечь больше, чем хорошенькая молодая леди, предсказывающая судьбу?

Однако, насколько он понимал, здесь речь шла не о карманном воровстве, к тому же Кот всегда работал один. Возможно, он поменял тактику.

И все же Джессамин Мэйтланд — странное имя для цыганки.

— Вот ваша доля, детка.

Джессамин посмотрела на небольшую кучку монет, которую к ней подвинул Джоссайя Клэгг. В присутствии этого человека она дрожала, но старалась не показать своего страха и отвращения. Был полдень, в это время в «Пяти алмазах» расположилось всего несколько посетителей. Никто не обращал внимания на скромно одетую девушку и полицейского с Боу-стрит, сидящих за грубым столом в темном углу.

— Они собираются казнить его? — спросила она, не пошевельнувшись, чтобы взять монеты.

Джоссайя Клэгг неприятно усмехнулся, этот звук резко отозвался у нее в ушах.

— Он сбежал от своего хозяина, стащив три серебряные чайные ложки и несколько футов муарового шелка. Что же еще с ним можно сделать?

— Ему пятнадцать лет!

— Вполне достаточно, чтобы знать, что хорошо, а что плохо, — равнодушно сказал Клэгг. Он был бессердечен, но отнюдь не глуп и, должно быть, почувствовал, что Джессамин сейчас особенно нужны деньги.

— Ну что вы, мисс Мэйтланд, нет причины так расстраиваться по поводу этого мальчишки. Он все равно продолжал бы заниматься своим делом, пока рано или поздно еще одного невинного младенца не обнаружили бы мертвым. Вы не дали этому случиться. Вы выполнили свой долг перед обществом и можете гордиться собой.

Она подняла глаза, чтобы взглянуть на него. Он был вовсе не дурен собой. Смуглая кожа и крупные губы делали его выразительное лицо запоминающимся, и он воображал себя покорителем женских сердец. Однако он никогда не позволял себе никаких вольностей по отношению к ней. Видимо, понимал, что ее талант гораздо ценнее, чем довольно обычная внешность. Их странное на первый взгляд сотрудничество было ему вполне по душе, так как оно способствовало все более и более успешному продвижению его дел, и он не собирался его прерывать.

— Мне это не нравится, — тихо сказала она.

— Во-первых, вы сами ко мне пришли, мисс, — напомнил он ей. — Вы были единственной, кто захотел помочь.

— Я не могу оставить без внимания то, что показывают мне карты. — Ее голос еле звучал. — Этот человек… Это создание… Он убил девятерых детей. Его надо было остановить.

— Что и было сделано. С вашей и моей помощью. И в итоге я щедро наградил вас долей того, что мне причиталось за его поимку, не так ли? Вы не будете отрицать, что вашей семье это не помешает.

— Я делала это не ради денег.

— Конечно, нет, — вкрадчиво сказал он. — Сейчас вы леди, для которой наступили тяжелые времена, но, несмотря на это, вы все же леди. А мы все знаем, что леди ничего не делают за деньги.

После того как вы любезно согласились помочь полицейскому с Боу-стрит, ваш кошелек стал немного Тяжелее, не так ли? Что, несомненно, радует вашу мать и хорошенькую маленькую сестричку. Как ее зовут… Флер? Весьма привлекательная юная особа. Отличная компания, я бы сказал.

У Джессамин мурашки пробежали по коже. Мысль о том, что Клэгг знает имя ее сестры, испугала ее. Хотя чего ей было бояться? Дело Клэгга — знать все, и, если что-то ускользало от него, он выслеживал до тех пор, пока не находил ответа.

Она боялась Клэгга. У нее не было доказательств того, что он нехороший человек, но инстинктивно она чувствовала это. Это чувство посещало ее время от времени во сне или когда она глядела в карты.

— Вы оставите ее в покое, — сказала она свирепо.

Его самодовольное лицо расплылось в улыбке.

— Конечно, мисс Мэйтланд. Я ведь не хочу, чтобы вас сейчас что-нибудь расстроило. А если что-то случится с вашей сестрой, вы так расстроитесь, что вам будет сложно сосредотачиваться на картах. Пока вы помогаете мне и обществу, я обязан быть уверенным, что вы и ваша сестра в безопасности и что вам ничто не досаждает.

— А когда я перестану быть полезной? — Ей не следовало задавать этого вопроса. Намеки на угрозы были безопаснее, их было легче глотать. Но она не смогла смолчать, когда речь зашла о Флер. Клэгг улыбнулся, блеснув золотым зубом:

— Я уверен, что ваша сестричка действительно славная юная особа. Вы облегчаете мне работу, мисс Мэйтланд. Без вашей помощи мне было бы гораздо труднее выискивать и задерживать преступников, а ваша семья не могла бы рассчитывать на мою защиту. Вы не будете ни от кого зависеть.

По крайней мере он сам не собирался причинять Флер вред. Она была их единственной надеждой: удачное, выгодное замужество положит конец непрекращающейся череде неудач, но никто не согласится на использованный товар, даже в такой роскошной упаковке, как ее сестренка Флер.

— Я понимаю, — уныло произнесла она.

— Я надеюсь, — сказал он. — Возьмите свои деньги, мисс Мэйтланд.

Джесс положила серебряные монеты в сумочку. Она с трудом дышала, и казалось, что задохнется, если не вырвется от этого мужчины на сомнительно чистый воздух лондонских улиц, но, когда она начала было подниматься из-за стола, его рука неожиданно сжала ее запястье.

«Слишком многие последнее время позволяют себе это», — рассеянно подумала она. Сначала дворецкий у леди Пламворфи со своими жирными руками, затем таинственный Глэншил, который с тех пор преследовал ее во сне и наяву. Клэгг был последней каплей.

— Позвольте мне пройти, — сказала она нарочито спокойным голосом, с той надменностью, которая сохранилась у нее от лучших времен.

Она не ожидала его непроизвольной реакции, хотя должна была бы ей обрадоваться. Он отпустил ее запястье и свирепо взглянул на нее:

— Есть только одна небольшая проблема, которая мучит меня, и я решил кое-что предпринять. Я хочу, чтобы вы последили за Котом.

— За Котом? — откликнулась она, стараясь не выдать себя. — Что это?

— Вы хотели спросить, кто это, — поправил ее Клэгг, усаживаясь в кресло. — Это вор, вот кто это такой. Человек, который проникает в дома и грабит людей среди бела дня.

— Взломщик?

— Да, но не такой взломщик, с которыми вы обычно имеете дело. Он грабит только очень богатых. Берет драгоценности и всякие модные побрякушки. Он сам принадлежит к этому классу. Кровожадный аристократ, грабящий таких же, как он, и этим он занимается уже более года.

Она зажала сумочку между колен, сосредотачиваясь на своих невидимых картах, и посмотрела на Клэгга:

— Почему вы не рассказали мне об этом раньше?

— Черт возьми, я не знал, что вас интересует, как именно они совершают свои преступления. Кроме того, он редкостный трюкач. Его не так-то легко поймать и еще сложнее добиться, чтобы он предстал перед судом. Я предпочитаю задания полегче.

— Пятнадцатилетних подмастерьев?

— Точно. — Клэгг был безжалостен. — Но сэр Джон доверил мне это дело, и в моих интересах убедить его, что я могу сделать это лучше, чем этот олух из деревни.

— Олух?

— Не важно. Это вас не касается. Сейчас вас должен интересовать Кот, и никто другой. Где карты?

— Я их не принесла.

— Почему?

Джессамин стало ясно, что она не сможет сказать ему правду. Что она решила больше не помогать ему. Леди Пламворфи заплатила ей в пять раз больше, чем Клэгг, и к тому же та работа не запятнала ее душу. Джесс пообещала ее милости снова прийти сегодня в полдень, и таким образом перед ней открывалось много новых возможностей.

Ее глаза встретились с маленькими темными глазами Клэгга.

— Я не выспалась. Я не могу понять, что говорят карты, когда я в таком состоянии.

Клэгг фыркнул, но ему пришлось с этим смириться.

— Тогда идите домой. Передохните. И приходите завтра в то же время. И приносите карты. — Он посмотрел на нее и мягко улыбнулся. — Если не хотите, чтобы я сам вас нашел. То место, где вы живете, наверное, неподходящее для таких созданий.

— Это хорошее место, — сказала она спокойно, едва сдерживая дрожь ужаса при мысли, что ее мама, как-никак женщина благородного происхождения, столкнется лицом к лицу с Джоссайей Клэггом. Здоровье миссис Мэйтланд было подорвано, к тому же эта ее страсть к ликеру!.. Большую часть времени та проводила в спальне, день и ночь оплакивая свое бывшее положение в обществе. Миссис Мэйтланд, вероятно, думала, что ее дочь ходила за покупками, и действительно, под столом у ног Джессамин стояла корзина с овощами, купленными на рынке. Девушка поднялась, и на этот раз он дал ей уйти.

Выходя из трактира, она чувствовала на себе его взгляд. Оказавшись на сырых осенних улицах Спиталфилдз, Джессамин прищурилась, укутываясь в плотную шаль. В конце концов Клэгг, который все знал, казалось, еще ничего не подозревал о ее новой работе. В течение некоторого времени она могла сочетать свои гадания в обществе с тем, что предложил ей Клэгг, и деньги будут скапливаться быстро, как никогда, и дадут возможность семье вновь занять достойное место в обществе.

По крайней мере некоторым членам семьи. Флер заметят в обществе даже без приданого, и если бы та была соответствующим образом одета, на нее обратили бы внимание сколько угодно богатых мужчин. А если бы ее сопровождала благородная миссис Мэйтланд, успех был бы гарантирован.

Но не для Джессамин. В отличие от остальных членов своей семьи она предпочитала смотреть правде в глаза. Ее репутации не повредит даже связь с Клэггом.

Клэгг… Один раз Джессамин уже вырвалась из его лап, и вряд ли об этом кто-нибудь узнал. И ее репутация не пострадает, когда Джессамин вновь станет читать карты и предсказывать судьбы.

Но это повторение будет равнозначно приговору, который она себе подпишет. Леди Пламворфи уже говорила ей, что изысканное общество в восторге от ее таланта, и сегодняшнее гадание обещало привлечь огромное количество гостей. В прошлый раз никто не обратил на нее внимания, кроме того загадочно усмехающегося человека, который так неожиданно пришел ей на помощь. Теперь все заметят ее, и она больше не сможет показываться на людях, когда Флер начнет появляться в обществе.

Но ей было все равно. Джессамин не испытывала большой любви ни к городу, ни к обществу. Флер надо будет найти богатого мужа, достаточно богатого, чтобы он мог содержать несколько поместий в деревне, и тогда его одинокая свояченица смогла бы погрузиться в мирную деревенскую жизнь.

Она съежилась, полная отвращения к себе самой. У ее матери было столько жалости к себе, что хватило бы на всю семью. Но Джессамин не хотела пасть жертвой подобной слабости. Она давно сделала свой выбор и знает, что ее ждет. Джессамин будет жить, не докучая другим своими жалобами. Одна.

Она солгала Клэггу, но не жалела об этом. Джессамин Мэйтланд прекрасно знала, кто такой Кот, — его визит к леди Пламворфи преследовал ее в снах почти так же, как и человек, который спас ее. Который насмехался над ней.

Она наклонилась, чтобы взять кошелек, и нащупала свою колоду. Карты казались теплыми. И он сразу же появился перед ее глазами — Король Правосудия, с пристальным взглядом золотистых кошачьих глаз.

Глава 4

Небольшой домик на Кларджес-стрит был достаточно просторным и вполне соответствовал изысканному вкусу Алистэйра Маккалпина. Как и всем холостякам, дом служил ему только для развлечений. Комнаты здесь были не слишком велики, но хорошо обставлены, а удобная спальня сибарита вполне соответствовала его привычкам. Он редко был вынужден проявлять гостеприимство — никого из его близких родных не осталось в живых, а его друзья, которых было немного, имели привычку так часто выпивать, что поздно вечером не могли найти дорогу домой.

Алистэйр лелеял свое одиночество и свой маленький дом. Он перебрался сюда из тесных, продуваемых комнат рядом с собором Святого Павла. И пусть его pied a terre1 не было похоже на утраченное великолепие дома Маккалпинов — ему было все равно. Дом Маккалпинов никогда не был его домом — вместе со всем остальным он перешел к его брату. Там он и умер, отравленный алкоголем и безысходностью. Сейчас дом, переименованный соответствующим образом, принадлежал семье какого-то набоба, и Алистэйр убеждал себя». :что. даже забыл, где он расположен.

Свое теперешнее жилище он приобрел на прибыль от драгоценностей мисс Эджерстоун плюс доход от довольно милой коллекции желтых бриллиантов, которые позаимствовал у на редкость отвратительной жены графа Пэмбертона. Деньги еще оставались, пополняемые его обычным везением за игорными столами, и вновь выйти на промысел его заставила скорее скука, чем необходимость.

На следующий день он сидел перед камином, задумчиво уставившись в огонь, — необычное для него занятие. В детстве он был угрюмым ребенком и много потерял из-за этого — на него не обращали внимания ни отец, ни брат. Бесплодная жалость к себе раздражала его, и он научился избегать подобного настроения. Но в этот поздний осенний день на него напала меланхолия, несмотря на то что его должна была радовать мысль об уродливых драгоценностях, припрятанных наверху, в тайнике, так, что их никто не смог бы найти. Он знал, кто виной этому.

Загадочная мисс Браун, которая бесследно исчезла, не оставив ему иного выхода, кроме как запастись терпением, нарушила его душевное равновесие, заставив забыть о своей обычной лени. Она снова появится — в этом он не сомневался. Он расставил слишком много ловушек Изольде. Но у него никогда не было особого терпения. Он хотел снова увидеть ее глаза, чтобы убедиться, действительно ли они так необычно прозрачны, как он запомнил. Ему хотелось узнать, сможет ли он, взяв ее странные карты, тоже предсказывать судьбу.

— К вам пришли, господин, — объявил его лакей тоном, который он специально приберегал для Никодемуса Боттома. Малкин не любил Никодемуса, как не любил бы его любой здравомыслящий слуга, но темную сторону жизни Алистэйра оставлял без внимания. Алистэйр полагал, что Малкин знает, какого рода отношения связывают его и мрачного Никодемуса, но слуге удавалось героически скрывать свое неодобрение.

Конечно, Алистэйру часто бывало трудно подавлять дрожь отвращения, которую вызывала не столько своеобразная внешность его сообщника, сколько сопровождающая его зловещая слава. Когда-то Никодемус был трубочистом, и на его руках и ногах до сих пор оставались вместе со следами от сажи шрамы, полученные им много лет назад. Это был небольшого роста человечек, с лицом, похожим на мордочку хорька, и редкими темными зубами. Одевался он неряшливо и ненавидел мыться. Он также мог спокойно обходиться без ворованных бриллиантов, и если бы Алистэйр не был так удивительно удачлив и не покорил бы его этим, их знаменитый союз не состоялся бы, и его первая ночная добыча все еще лежала бы нетронутой в тайнике.

— Расторопен, ничего не скажешь, — лениво произнес Алистэйр, стараясь сдерживать дыхание. — Я и не знал, что ты такой прилежный.

— Ах, это вы про то маленькое упражнение, ваша милость, — сказал Никодемус. — Но я не спешу пока получить эти драгоценности. Я еще ничего не решил — пусть они пока полежат.

— Не то чтобы мне не нравилось твое общество, но если ты пришел не за драгоценностями, то что ты здесь делаешь? — спросил он, все еще почти не глядя на него.

— Я пришел, чтобы предупредить вас.

— О чем же, скажи ради Бога. — Алистэйр лениво поднял глаза.

— За вами следит полиция.

— Ну этим ты меня вряд ли удивишь. Я не волновался по этому поводу раньше и не вижу причин, чтобы волноваться сейчас.

— Это потому, что раньше сэр Джон не направлял своих лучших парней. Бреннан не в счет — он выглядит так, как будто вот-вот заснет, хотя этот человек острый, как игла. Но Клэгг — это другое дело.

— Клэгг?

— Джоссайя Клэгг. Он всегда был опасен, и мы все стараемся не попадаться ему на глаза. Он чаще предпочитает иметь дело с беглыми подмастерьями, чем с более опасными типами.

— Тогда мне нечего беспокоиться, — пробормотал Алистэйр.

— Говорят, ему кто-то помогает. Он в более выгодном положении, чем мы. Если вы понимаете, что я имею в виду.

— Объясни, — предложил Алистэйр.

— Ему помогает какая-то женщина.

— Трудно представить себе, что я рискну доверить свои тайны человеку, который в сговоре с полицией.

— Вам и не нужно этого делать. Говорят, она наполовину колдунья. Она использует темные силы, чтобы помочь Клэггу, а он платит ей за это деньги. Она смотрит на эти свои чудные карты, а потом говорит Клэггу, что где надо искать. Да я как только подумаю об этом, у меня мурашки бегут по спине.

От испуга Алистэйр придвинулся поближе к Никодемусу, о чем тут же пожалел.

— Кто она? — спросил он. — Как она выглядит?

— Ах, вот теперь вам интересно, о чем говорит старый Ник, — самодовольно произнес Никодемус. — Я не знаю, сколько человек видели ее. Она не показывается на людях. Некоторые считают, что она француженка.

Алистэйр приучил себя не выдавать своих эмоций. Очаровавшее его прошлой ночью создание так же могло оказаться француженкой, как и он сам.

— И эта француженка с ее картами и магическими действиями представляет для меня опасность? Что-то я в этом сомневаюсь.

— Джим Стеббинс тоже думал, что ему нечего волноваться, пока за ним не пришел Клэгг. Он точно знал, где тот похоронил свою жену и брата, а кроме Джима, этого не знал никто.

Алистэйр слегка вздрогнул.

— Я сомневаюсь, что представляю для полиции такой же интерес, как человек, который перерезал целую семью.

— Вот здесь вы ошибаетесь, ваша милость. За вас доля гораздо выше.

— Доля?

— Награда тому, кто выследит вас. Вы много стоите, ваша честь.

— Ты мне льстишь. Тогда почему же ты меня не выдаешь?

Никодемус оскалил рот в улыбке, которая напугала бы менее выносливого человека:

— Мне бы очень хотелось, ваша милость. Но дело в том, что люди, которые помогают Клэггу, странным образом исчезают до того, как получить свою долю. И я рассудил, что вы мне дороже, пока продолжаете заниматься тем, что вас интересует, так сказать.

— Так сказать, — насмешливо повторил Алистэйр. — А девушка, которая помогает Клэггу? Почему она до сих пор жива?

— Я думаю, она тоже жива до тех пор, пока полезна им. Девочка недурна собой, судя по тому, что я о ней слышал. У нее странные глаза.

Алистэйр насторожился:

— Мне показалось, ты сказал, что ее никто не видел.

— Вы, должно быть, не расслышали меня, милорд. Я сказал, что ее видели немногие. Мне случилось быть одним из них.

— Я мог бы задушить тебя, — сказал Алистэйр, — если бы мне не было противно иметь с тобой дело.

— Почему вы так интересуетесь ею, ваша милость?

— А почему бы мне не интересоваться человеком, который угрожает моей жизни? — возразил он.

— Почему же вы не беспокоитесь насчет Клэгга?

— Верно, — согласился Алистэйр, — я всегда был странным человеком. Меня гораздо больше интересуют молодые красивые колдуньи с необычными глазами, чем полицейские с Боу-стрит. Где я могу найти эту загадочную девушку?

— Обычно я беру плату за подобные сведения. Но в вашем случае…

— В моем случае ты скажешь мне раньше, чем я вытяну это из тебя, — сказал он приятным голосом.

— Где же вы найдете француженку, кроме как в Спиталфилдз? Я провожал ее однажды вечером, после того как она встречалась с Клэггом. Она очень скрытная особа. Проползла в заднюю дверь как служанка, но люди, которые живут в таких домах, не могут позволить себе слуг. Может быть, поэтому я подумал, что она француженка. Я не слышал, как она говорит, но там живут все эмигранты, поэтому я просто предположил, что она одна из них.

— Возможно, — пробормотал Алистэйр. — И возможно, ее тайные таланты не имеют никакого отношения ко мне, а имеют отношение к тому, что твой друг мистер Клэгт должен платить за свои удовольствия.

— Может быть, — предположил Никодемус, — но она не похожа на такую. И Клэггу не надо платить — его боится половина «Ковент-Гардена». Каждая шлюха была бы счастлива поднять перед ним юбку задаром, оставшись с ним наедине. Кроме того, она не выглядит как шлюха, несмотря на эти странные глаза. Одевается скромно, спокойно, со вкусом. — Он с сомнением покосился на Алистэйра. — Что вы делаете?

Алистэйр уже сбросил свой бархатный халат.

— Готовлюсь к вечерней прогулке. Спиталфилдз, на мой взгляд, очаровательная часть города. Присоединишься ко мне, Никодемус?

— У меня есть выбор, ваша милость? — проворчал он.

— Да нет. Кроме того, ты можешь мне понадобиться, чтобы защитить от праздно шатающихся хулиганов или чего-нибудь в этом духе.

Никодемус глупо ухмыльнулся:

— Вряд ли. Вы человек, который может сам о себе позаботиться. Но я покажу вам, где живет девчонка, если вы это имеете в виду.

— Я это имел в виду, Никодемус, — спокойно сказал Алистэйр. Он допил свой бренди и направился к двери.

У Алистэйра была странная неудержимая страсть к ночному Лондону, даже к самым захолустным его районам. Скромный маленький домик, где, как считал Никодемус, обитала мисс Браун, не отличался от других в маленьких, тесных кварталах, в которых жила большая часть французских протестантов.

Однако они оказались не единственными, кто тщательно рассматривал дом. Еще двое мужчин не случайно бродили поблизости.

У Алистэйра были кошачьи глаза — он мог видеть в темноте и был невероятно наблюдателен. После того как он выбрал такого рода работу, ему ничего не оставалось, кроме как стать исключительно наблюдательным. Первый человек стоял у дальнего угла дома, сливаясь с тенью, но Алистэйр заметил, что он был большого роста, с крупной рыхлой фигурой и что, вероятно, по наблюдательности он не уступал Алистэйру.

Но взгляд его был прикован к зданию, и, похоже, он не догадывался, что этой прохладной осенней ночью он был здесь не один.

Второй человек просто неторопливо проходил мимо, и могло показаться, что он погружен в свои мысли, но Никодемус поспешно присвистнул, сделав таким образом знак Алистэйру, что это не простой прохожий.

— Клэгг, — прошептал Боттом. — Что, черт возьми, он здесь делает?

— Мне казалось, ты говорил, что она с ним работает? — сказал Алистэйр, приглушив голос.

— Не думаю, что ночью тоже. Полагаю, она старается, чтобы ее семья об этом не узнала. Он, должно быть, наблюдает за ней. Скорее всего он ей не доверяет. Но Клэгг никому не доверяет.

— Он кажется умным.

— Что еще хуже — он проворен, как лиса, — пробормотал Никодемус. — Именно это делает его таким опасным. Будьте осторожны, ваша милость. Внимательно следите за такими, как он. Если бы ему удалось, наша с вами встреча могла .бы оказаться последней.

— А второй человек?

— Какой второй? — спросил Никодемус.

Алистэйр взглянул в сторону темного угла, но большой человек исчез, растворившись в тени.

— Он ушел, — резко сказал Алистэйр.

— Вам что-то померещилось. Лучше обратите внимание на грозящую вам опасность, а не ищите привидений в темных углах.

Он снова посмотрел на здание. Какой-то женский силуэт мелькнул на фоне тускло освещенного квадрата окна, но он не смог разглядеть, была ли это мисс Браун. Тем не менее у него не было никаких сомнений, что таинственная особа — именно она. Сколько может жить в Лондоне девушек-гадалок со странным взглядом? То, что она работала на его врага, только увеличивало ее притягательную силу.

— Я полагаю, ты не знаешь ее имени, верно?

— Я мог бы постараться выяснить. Хотя мне придется быть осторожным — не хочу, чтобы Клэгг знал, что мен» это интересует. Не хочу, чтобы он даже вспоминал о моем существовании.

— Выясни это для меня, Никодемус, — сказал он, не отрывая взгляда от окна. — Я заплачу тебе вдвое больше за сегодняшнюю ночь.

— Вы очень любезны, я всегда это говорил, — донесся из ночного мрака голос Никодемуса.

— Просто образец добродетели, — усмехнулся Алистэйр, все еще глядя на маленький домик. — Тебе лучше знать, старина.

— О тебе уже говорят в обществе, дорогая, — проворковала леди Пламворфи из-за стоящего между ними подноса с маленькими пирожными. Это было на следующий день. Джессамин не ела ничего с раннего утра, а утренняя каша была безвкусной и не насытила ее.

Последний раз она пила хороший чай из красивой фарфоровой чашки несколько месяцев назад. Она еще даже не осознавала, как сильно скучает по маленьким прелестям своей прошлой жизни. Она попробовала было сосредоточиться на более серьезных проблемах, например, на мыслях о жизни и смерти, но чашка чая сейчас занимала ее гораздо больше.

— Правда? — вежливо переспросила она, стараясь не проглотить все пирожное в один присест.

— Твои предсказания оказались очень точными. У меня были самые разные встречи и визиты — все спрашивают о тебе и говорят о правдивости твоих предсказаний. Некоторые, конечно, утверждают, что ты колдунья, но, к счастью, в Англии больше не сжигают колдуний. — Пронзительный смех леди Пламворфи испугал бы кого угодно, но Джессамин даже глазом не моргнула.

— У меня есть такой дар, — .сказала она, — я не знаю, откуда он, но уверяю вас, Я'не заключала сделку с дьяволом. — «Я заключила сделку с судьбой», — прибавила она про себя. — Я просто вижу вещи, которых не замечают другие.

— Ты талантливо предсказываешь будущее, но не могу понять, чем ты руководствуешься в выборе одежды. — Леди Пламворфи театрально содрогнулась, рассматривая наряд Джессамин. Джессамин прекрасно знала, как она выглядит, и не собиралась предпринимать что-нибудь, чтобы выглядеть по-другому. Она была обыкновенная девушка с хорошей фигурой, светлыми каштановыми волосами и ничем особенным от остальных не отличалась, кроме своих проклятых глаз. Ее гардероб был ограничен денежными возможностями, и она все еще носила светлые платья поры своей юности. Их шили из прекрасной ткани самые лучшие портные, и даже если они немного растянулись по ее изменившейся фигуре, их еще вполне можно было носить.

— Эта одежда идет мне, — пробормотала она, взявшись за новое пирожное, уже четвертое по счету, и она очень надеялась, что леди Пламворфи не замечает этого.

— Ты выглядишь как обычная девушка. Гадалка не должна так одеваться, — сказала леди Пламворфи недовольно. — Я договорюсь со своим портным, чтобы он посмотрел для тебя что-нибудь подходящее. Не стоит благодарить меня, дорогая. Я просто вычту это из денег, которые тебе заплачу.

Джессамин взяла пятое пирожное, даже не думая возражать. Она уже вполне наелась, но возможность запустить пирожным в самодовольную физиономию леди Пламворфи была неприемлема, хотя очень соблазняла ее.

— А сейчас мои гости уже ждут тебя, и весьма нетерпеливо, — продолжала ее светлость, поднимаясь. — Когда ты вытрешь крошки с лица, мы сможем присоединиться к ним и начать предсказания. Ты готова?

— Конечно.

На самом деле это было не так. На голодный желудок у Джессамин получалось гораздо лучше, но она не собиралась так уж сильно стараться перед пустыми и капризными светскими дамами и кавалерами. Некоторые вещи, которые она видела в картах, были слишком неприятны, чтобы посвящать в них этих людей.

Этот человек был в комнате. Она могла бы и раньше догадаться об этом — вот почему внутри у нее все так сжалось, а нервы напряглись. Он стоял в стороне от пестрой группы людей и так внимательно разглядывал ее, что ей захотелось повернуться и захлопнуть за собой широкую двойную дверь.

Конечно, это было невозможно. С одной стороны, противный дворецкий стоял у двери, придерживая ее, с другой стороны, она была не из трусливых и не собиралась показывать свое беспокойство кому бы то ни было, особенно ему.

Она просто старалась не обращать на него внимания, когда усаживалась за тем самым столом, покрытым зеленым сукном, за которым сидела раньше. Достав из сумочки завернутые в бархат карты, она приготовилась к работе.

Сначала все было просто. Она могла направить мисс Окайн в сторону пылкого молодого лорда, и это, конечно, осчастливило ее. Она могла убедить леди Барнет, что ее дочь удачно выйдет замуж. Синьорина Варвелло проведет потрясающее лето на континенте, где исполнятся ее мечты, а почтенная миссис Гамильтон снова найдет потерянный медальон.

Произнося эти счастливые, благополучные предсказания, она чувствовала, что он наблюдает за ней, замечала быстрые взгляды янтарных глаз, скользящие по ее такому обыкновенному маленькому телу, как будто это были его изящные крепкие руки. Он ей не нравился. Он в гораздо большей степени вывел ее из равновесия, чем Джоссайя Клэгг.

Клэгга она просто презирала. Он был корыстный и опасный человек, к тому же грубый мужлан.

А тот, который смотрел на нее, был тоже опасен, но по-другому. Его присутствие волновало ее, настораживало, отвлекало от карт, занимало ее внимание.

Она вдруг поймала себя на том, что теребит завиток, выбившийся из ее тщательно уложенной прически.

— Моя очередь, — радостно сказала молодая женщина, бросаясь на освободившееся место. — Скажите, что меня ждет, загадочная леди!

Она была удивительно честная и почти такая же красивая, как Флер. Ее глаза светились от радости, у нее было превосходное здоровье, и она знала, что она очень привлекательна.

Джессамин медленно взяла карты.

— Не надо говорить, за кого я выйду замуж. Мы уже женаты. Мне только надо знать, сколько у нас будет детей.

— Кроме того, которого вы носите? — мягко спросила Джессамин, раскладывая карты.

— Но я не… — Женщина запнулась. — То есть я не знаю.

Джессамин посмотрела на нее и улыбнулась:

— Здоровый мальчик, леди Грант, для вас и вашего мужа через восемь месяцев.

После того как она произнесла это, поднялся такой оглушительный шум, что Джессамин пожалела о том, что сказала лишнее. Ей следовало держать язык за зубами, сказать только неясные общепринятые вещи и на этом остановиться. Достаточно скоро леди Грант поняла бы сама, что она беременна — Джессамин вовсе не обязательно было сообщать ей это.

Голова у нее раскалывалась, внутри все сжалось, руки дрожали от напряжения.

Еще по крайней мере полдюжины молодых женщин захотели услышать от нее о своем будущем, и, едва представив себе это, Джессамин выронила карты, и они рассыпались по зеленому сукну.

Она наклонилась, чтобы их собрать, но в это время ее руку накрыла чья-то рука. Она слишком хорошо знала, чья это рука.

— Мисс Браун устала, — сказал он. — Я уверен, что остальные простят ее.

Он уже взял ее под руку, помогая подняться на ноги. Она чересчур устала и была так ошеломлена, что не сопротивлялась.

— Глэншил, вы нехороший человек, — сказала леди Пламворфи. — Я пообещала своим гостям, что они услышат предсказания.

— Они и услышат. В другой раз.

Он уводил ее из комнаты, и у нее не было другого выхода, кроме как подчиниться. Она не решалась заставить себя взглянуть на него; это было все, что она могла сделать, чтобы постараться успокоить свое бешено бьющееся сердце.

Через некоторое время она обнаружила, что сидит в маленькой уединенной комнате. Непонятно откуда появился бокал вина, а дверь закрылась для непрошеных гостей. Кроме того гостя, которого она боялась больше всего. Он был уже здесь и, прислонившись спиной к двери, разглядывал ее.

— Кто вы, мисс Браун? — спросил он нарочито вежливым тоном. В другой раз она восхитилась бы его голосом — сильным, низким и очень успокаивающим.

Как мурлыканье огромного кота.

Она медленно обретала спокойствие и равновесие.

— Не столь важная персона, чтобы это могло вас интересовать.

— Обыкновенная колдунья, не так ли?

— Я не колдунья! — Она отшатнулась, взволнованная вопросом.

— Конечно, нет. — Он мягко оттолкнулся от двери и подошел ближе. Он был гораздо выше, чем ей показалось вначале, — изящество скрадывало его рост. Он наклонился и теперь был близко, опасно близко, и его голос был вкрадчивый и соблазняющий.

— Ведь вы мисс Джессамин Мэйтланд, прежде жившая в «Мэйтланд-Парк»?

Она взглянула на него, объятая ужасом.

— Если кто-то из нас колдун, то это вы. — сказала она.

Глава 5

Мисс Джессамин Мэйтланд из усадьбы «Мэйтланд-Парк» была прелестна в своем негодовании. Алистэйр предпочитал не брать приступом, а держаться на расстоянии и выжидать, и он просто сел в кресло напротив нее, вытянул длинные ноги и одарил ее едва уловимой улыбкой.

Она холодно взглянула на него, зажав в руке бокал с вином. Он был увлечен разглядыванием ее рук. Он успел насмотреться на них, пока она тасовала карты, и понял, что они вызывают у него самые нелепые эротические фантазии. У нее были длинные, изящные пальцы, и даже отсутствие самых простых серебряных колец возбуждало его воображение.

Это были не мягкие белые руки, предназначенные только для украшений. Это были руки, которые, если их поощрять, могли довести мужчину до сладкого забвения.

— Почему вы так на меня смотрите? — спросила она раздраженно.

— Как? — лениво пробормотал он.

— Как кот, который нашел вкусную мышку. Он очень старался не показать, как его испугали эти слова. Разумеется, она и не подозревала, что произнесла. От ее пророческого дара до сих пор ускользала его связь с печально известным хищником из семейства кошачьих. Он подозревал, что, хотя она пока и не догадывалась об этом, пройдет немного времени, и она раскусит его полностью.

— Вы действительно немного похожи на мышку в этом тускло-сером платье, — согласился он. — На прелестную трепетную мышку.

Она начала приподниматься, но, бросив на его лицо беглый взгляд, передумала — и хорошо сделала. Это было мудрое решение. Если бы она поднялась на ноги, ему бы тоже потребовалось подняться, и тогда он оказался бы совсем близко к ней. У него не осталось бы другого выхода, кроме как коснуться ее, а если бы ему пришлось прикоснуться к ней, у него непременно возникло бы желание крепко поцеловать ее. И на этом он бы не остановился.

— Откуда вы узнали, как меня зовут? — спросила она.

— Это было довольно легко. Я просто спросил нужного человека.

— А зачем вам это было нужно?

— Вы очаровали меня, дорогая моя, — сказал он искренне. — Никогда до этого мне не приходилось видеть, как в одном существе соединились молоденькая англичанка и цыганка. Ваш талант вызывает восхищение. Обычно молодые девственницы кажутся мне скучными, но к вам меня тянет.

— Не стоит беспокоиться, — отрезала она, краснея. — Уверяю вас: мой талант — сущая ерунда, и чаще всего дело сводится к вранью и удачным догадкам. Я едва ли из тех, кто может вас заинтересовать. Кроме всего прочего, я не из вашего круга.

— Я же не сказал, что хочу жениться на вас, детка, — ответил он.

Ей удалось сдержать усмешку:

— Тогда что же вам от меня надо? И не называйте меня деткой. Я уже не ребенок, а вы вряд ли намного старше меня.

— Если прикинуть, то, полагаю, я старше вас лет на десять, но в более важных вопросах, в вопросах этого мира и его грехов, я старик, а вы все еще дитя. Мне казалось, должно быть понятно, чего я хочу от вас.

Она довольно громко вздохнула и начала развязывать шелковые тесемки своего кошелька.

— Могу уверить вас, что карты мне о многом скажут. Я устала, и мне не нравится, когда…

Он наклонился вперед и накрыл рукой ее руку, не давая ей нащупать карты. У него были длинные, изящные, бледные, но сильные пальцы, и он положил их поверх ее рук, лежащих на коленях. Даже через все складки платья он мог чувствовать ее кожу, ее тепло и знал, что его прикосновение пронзило ее.

— Я не хочу, чтобы вы предсказывали мне судьбу, Джессамин, — мягко сказал он. — И не собираюсь пользоваться вашими сомнительными талантами.

Она старалась вырвать свои руки из плена его ладоней, но он просто прижал их с большей силой, она почувствовала власть и тепло его руки на своем бедре.

— Так что же вам надо? — спросила она. Она действительно не знала! Это поразило и восхитило его. Он не мог понять, как женщина, так нежно и сладостно очаровательная, может быть столь недогадливой.

— Мне нужно ваше тело, — пробормотал он. Ее волшебные глаза взглянули на, него.

— Зачем?

Он уже был не столько очарован, сколько раздражен.

— Я хочу совратить вас, детка, — сказал он голосом, не оставляющим никаких сомнений в его намерениях.

Ее реакция его обрадовала. Она не побледнела, не покраснела, не захихикала, как дурочка. Она просто уставилась на него.

— А, — вяло сказала она, — вы распутник.

— Не отрицаю. Что натолкнуло вас на подобный вывод?

— Такие, как вы, привыкли совращать любую особу женского пола, которая встретится на их пути, не так ли? Мама предупреждала меня, что существуют такие мужчины, как вы. Но я еще таких не встречала.

— Будь они прокляты, эти мамы! Я совращаю не каждую девушку, которую встречаю, а только тех, которые меня привлекают.

Она посмотрела на него испытующим, абсолютно неподвижным взглядом:

— Вы живете в Лондоне, мистер?.. Боюсь, я не знаю вашего имени, нас никто друг другу не представил. Вы не можете совратить меня, если мы не знакомы.

— Ах, вот как вы считаете, — сказал он наполовину про себя. — На самом деле я никакой не мистер. Я шестой граф Глэншил. Вы можете называть меня Глэншил, но я бы предпочел, чтобы вы звали меня Алистэйр.

— Титул, — одобряюще сказала она. — Даже лучше. И вместе с ним удобная жизнь?

— Я сказал, что я хочу совратить вас, а не купить, — протянул он. — Сотрудничество куда приятнее, чем коммерция.

— Я не о себе подумала, — резко сказала она.

— А вы разве монашенка? — вежливо произнес он.

Она залилась краской, это обрадовало его больше всего. Чем дольше он удерживался и не касался ее, тем сильнее он этого желал. Ее забавные рассуждения должны были бы отбить у него к ней всякий интерес, но на самом деле они лишь усилили его тягу к ней.

— Сводник, — сказала она сурово. — Вы не женаты, правда?

— По счастью, нет.

Она просияла:

— Отлично. И вы очень привлекательный мужчина. Я уверена, вы бы хотели красивую жену, которая могла бы подарить вам таких же красивых детей, хорошую, талантливую, послушную девушку, которая…

— О ком вы, черт возьми, говорите?

— О моей сестре.

— Вы хотите, чтобы я переспал с вашей сестрой? — развеселился он.

— Разумеется, нет. Я хочу, чтобы вы женились на ней.

— Почему же, черт возьми, мне нужно это сделать?

— Каждому нужен наследник. А я уже сказала, что моя сестра, без сомнения, самая красивая девушка в Лондоне. Мужчине стоит только увидеть ее, чтобы влюбиться.

Он спокойно рассматривал ее.

— Так почему же никто на ней до сих пор не женился?

— Потому что я не допускала, чтобы кто-нибудь ее увидел. Я охраняю ее. К сожалению, судьба сложилась так, что мы жили уединенно, но как только я… как только мы вновь будем жить прилично, она выйдет в свет, и у меня нет ни малейшего сомнения, что она сделает блестящую партию.

— Вы монашенка, — сказал он сухо. — Извините, детка, но я не собираюсь жениться ни сейчас, ни в будущем. Я предпочитаю не стеснять себя в удовольствиях. Кроме того, мне не интересна ваша сестра, какая бы симпатичная, послушная и талантливая она ни была. Это не те качества, которые интересуют меня.

— Нет? — Она и вправду была удивлена.

— Меня больше интересуют авантюристки, девушки с необычным воображением. Мне больше нравятся не совершенные женщины, а девушки со странными глазами. На самом деле, дорогая, я хочу лечь с вами в постель, а вовсе не жениться на вашей сестре.

Она несколько раз моргнула, слушая его откровенные признания, но произнесла, все еще не теряя самообладания:

— У вас очень странный вкус, милорд.

— Да, — сказал он. — Несомненно. У нее действительно были самые необыкновенные глаза. Это были сине-зеленые глаза, глаза колдуньи, они уставились на него с внезапным испугом, как будто она вдруг поняла, в какой опасности находится. Она выбралась из кресла, сжимая кошелек, и отступила от него, опрокинув кресло.

Он не двинулся со своего места, просто откинулся, наблюдая за ней. Невинная крошка думала, что ей удастся уйти, — она не знала, как быстро он способен двигаться.

— Было очень забавно, милорд, — сказала она, и в ее прерывистом голосе он услышал тревогу, — Но думаю, мне надо домой.

— К этой вашей несравненной сестре. В таком случае вам лучше взять портшез. Спиталфилдз довольно далеко от Мэйфейра.

— Вы знаете, где я живу? — ошеломленно спросила она.

— В очень скучном небольшом домике.

— Это только временно.

Он сумел внушить ей ложное ощущение безопасности. Если бы у нее была хоть капля здравого смысла, она бы тут же убежала, но она медлила, стоя в нескольких шагах от двери, и у него было более чем достаточно времени, чтобы прикоснуться к ней.

— Вы ведь не хотите сейчас уходить, правда? Лучше ведь съесть кусок перепелки и запить его прекрасным вином? Лучше ведь провести ночь у меня в постели?

— Вовсе нет, — упрямо возразила она. — И я неуверена, что вам это действительно нужно.

Направившись к двери, она повернулась к нему спиной. Ей не следовало этого делать. Едва она коснулась дверной ручки, он, двигаясь абсолютно бесшумно, настиг ее и уже был рядом с девушкой, его рука накрыла ее руку.

Когда он повернул ее к себе, она вскрикнула, больше от удивления, чем от страха, и недоуменно взглянула на него.

— Вы так думаете, Джессамин? Вы недооцениваете своего очарования.

Он обрушился на нее всем своим телом, прижимая ее к двери, прилагая ровно столько усилий, чтобы при этом не причинить ей боль. Он стиснул ее лицо руками, чувствуя ее гладкую и нежную кожу под своими пальцами. Ее губы дрожали, она свирепо смотрела на него, и ее взгляд раззадоривал его.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.