КГБ был, есть и будет - Человек, похожий на генерального прокурора, или Любви все возрасты покорны

«Весной 1999 года у многих создалось ощущение, что на парламентских выборах в конце декабря победит мэр Москвы Лужков, а на президентских летом будущего года — ….Примаков».[512] Именно в период этих ощущений начались самые интересные обстоятельства секс-скандала.

«В марте 1999 года разразился небывалый скандал, втянувший в орбиту все ветви власти».[513] Произошло это в условиях специфического государственного устройства Российской Федерации. В Совет Федерации (высшая палата Федерального Собрания) входили тогда по два представителя от каждого субъекта Федерации. Первоначально этих представителей избирали депутаты. Но после первого раза выборы отменили, двумя представителями субъекта федерации стали автоматически становится глава исполнительной власти и глава представительной власти региона.

На практике влияние главы исполнительной власти (обычно президента республики или губернатора края или области) было таково, что глава представительной власти часто был его человеком. Таким образом, Совет Федерации фактически превратился в Совет губернаторов (президентов).

«Губернаторы всегда были в России крупной политической силой. Даже в советское время первые секретари обкомов (знаю это по себе) — люди, казалось бы, назначаемые, а не выборные, в решающие моменты истории становились тем самым „красноречиво молчащим“ большинством, с помощью которого руль удавалось вывернуть то резко вправо, то резко влево. Снятие Хрущёва происходило на фоне партийного заговора, когда группа Брежнева сумела тайно договориться с большинством первых секретарей обкомов. И назначение сопровождалось чем-то похожим — ни одно такое решение не принимается без согласия „первых“. Правда, в случае с назначением обходились вполне откровенными встречами в фойе Дворца съездов, в специально отведённых комнатах, в гостинице. Без излишней конспирации…

Для того чтобы создать атмосферу смуты и раскола, им вовсе не требуется ни военного переворота, ни импичмента, ни вотума недоверия правительству. В зале заседаний сидит сто хозяев России, сто князей — не знаю уж, как их точнее назвать… С самых древних времён такое собрание в глазах народа обладало колоссальными полномочиями, могло, если потребуется, и царя лишить короны».[514]

После таких слов так и хочется написать: что же Вы, Борис Николаевич, так распалились? Ведь именно Вы в борьбе за власть в своё время покупали региональных князей за суверенитет! Ведь именно Вы протолкнули Конституцию, по которой им было предоставлено так много власти! А теперь недовольны результатом своей деятельности? Так Вы же получили то, что заслужили!

Первоначально на слуху у всех была Государственная Дума, нижняя палата Федерального Собрания. В 1999 году Совет Федерации, который ранее почти не обращал на себя внимание, резко стал политически активным и превратился в важный центр политической борьбы за будущее России.

Именно этот орган государственной власти имел право утверждать предложенного президентом генерального прокурора и снимать его с должности. Именно это право Совета Федерации определило его как центра политической борьбы. Если Государственная Дума была полем деятельности лево-патриотической оппозиции, то Совет Федерации достался политическим конкурентам из числа бывших союзников первого российского президента, союзников, которые стали чураться своего бывшего хозяина, отца родного Бориса Николаевича.

Ельцин хотел, чтобы Совет Федерации просто снял Скуратова. «…Сенаторы России рассудили иначе: Скуратов — ценный инструмент в борьбе за политическое влияние».[515] По сути, Скуратов стал видимой частью айсберга политического противодействия первому российскому президенту. «…Речь может идти о самой настоящей политической революции, осуществляемой руками генеральной прокуратуры».[516]

7.2. Господа губернаторы начинают свою игру

Это было время когда: «Губернаторы, главы городских администраций, директора заводов, профсоюзные лидеры и деятели культуры чуть ли не ежедневно выражали готовность поддержать Лужкова и примкнувших к нему президентов и губернаторов».[517]

Автор настоящей книги был свидетелем, как это происходило в Красноярском крае. Все спешили захватить место по ближе, предвкушая предстоящий делёж власти и капитала.

Аналогичная ситуация была и в Москве. Там ещё раньше, чем в Красноярске началась гонка за тем же.

Господа члены Совета Федерации не из тех, кого легко такими мелочами, как использование проституток, шантажировать. Тем более, что святых в их среде, наверное, было не так и много.[518]

17 марта 1999 года члены Совета Федерации (6 — «за», 142 — «против» и 3 воздержались) проголосовали против отставки с поста генерального прокурора. Это был бунт регионов.[519]

«Голосование ошеломило всех, кто следил за историей отставки, — писал Юрий Скуратов и тут же добавил. — в том числе ошеломило и меня самого (а я все-таки готовился к худшему)».[520]

«После истории с Черномырдиным осенью 1998 года Ельцин второй раз потерпел поражение по итогам голосования. Вне себя от ярости, он игнорировал решение региональных лидеров и, опасаясь крайне нежелательных для него дальнейших результатов прокурорского расследования, указом отстранил Скуратова от должности».[521] Если быть точнее, то отстранение от должности произошло чуть позже. А пока …

высказал свою оценку: «… „Тихий прокурор“ был, конечно, только пешкой в игре больших людей.

Поддержку в Совете Федерации ему обеспечивал».[522] поведение объяснял амбициями.[523] А чем последний хуже самого Бориса Николаевича, который сам же начинал с должности руководителя Москвы?

Наверное, это так и было. А скуратовские слова о «неожиданности» решения членов Совета Федерации больше похожи на неправду. О том, что с членами Совета Федерации ведётся нужная работа, он должен был знать. Ведь знали же предстоящий результате в Кремле, иначе не запустили бы видеоматериал накануне заседания Совета Федерации. Видимо, пойдя на это в отчаянной попытке переломить настрой членом этой палаты Федерального Собрания. Попытка была напрасной, но она все же была.

В прокоммунистической книге констатировали: «…Совет Федерации почти единогласно защитил прокурора и представил ему картбланш в развёртывании самой решительной борьбы с терроризмом, экстремизмом, а также с коррупцией в высших структурах власти».[524]

Это политика. На самом деле, далеко не все члены Совета Федерации думали такими высокими материями. Многие были против президента просто потому, что хотели подстроиться под знамёна восходящей звезды — Лужкова. Некоторые, возможно, просто хотели сохранить в стране не беспорядок и нестабильность, чему объективно содействовала борьбе президента с генеральным прокурором. Ведь именно в состоянии нестабильности можно безнаказанно создавать огромные состояния, не беспокоясь об ответственности.

«Накал политической борьбы в Совете Федерации достиг критической отметки, прореагировал. — Егор Строев сказал примерно так в своём телеинтервью: „Что тут обсуждать? Беда случилась с человеком!“

До скандального голосования по делу Скуратова я о порнографической плёнке ничего не знал. Ни, ни другие помощники ничего о плёнке мне не говорили…

События в Совете Федерации грянули как гром среди ясного неба».[525]

Не знал и все тут. Мы уже отмечали, что в это утверждение президента вериться слабо.[526] Разве что президент был невменяемом состоянии и ему просто не докладывали, т.к. некому было принимать доклады. В ином случае президенту должны были доложить о ситуации с генеральным прокурором. Все таки президент РФ — глава государства.

В этот же день, когда сенаторы не послушались, президент РФ и премьер-министр сделали заявление, в котором выразили единое мнение о том, что «нечистоплотность и политиканство несовместимы с высокой должностью генерального прокурора». Здесь имелись в виду видеоматериалы, запечатлевшие мужчину, похожего на, в обществе женщин лёгкого поведения.

«В принципе если Генеральный прокурор балуется с проститутками — за чужой счёт, кстати, да ещё позволяет, чтобы его фотографировали, то есть становится беззащитным перед элементарным шантажом, он конечно же должен немедленно покинуть свой пост».[527]

Но это в принципе, а в реальной российской политике того времени действовали не принципы, а совсем другие факторы.

«Прокурор Скуратов, который вёл дела о коррупции и постоянно заявлял о намерении искоренить коррупцию в России, неожиданно споткнулся, обнаружив ниточку, ведущую в Кремль, — замечает бывший генерал КГБ. — Вместо того чтобы отдать распоряжение о прекращении расследования, он позволили его продолжать. В результате всплыли имена членов семьи, самого, имена его финансовых спонсоров и гарантов — все оказалось зафиксировано на бумаге. Скуратову было велено прекратить расследование, но он уже ускользнул из-под контроля („Кремля“).[528]

Уже на следующий день после заседания Совета Федерации, на котором президент получил первую пощёчину в борьбе со Скуратовым, последний был приглашён к Ельцину. Встреча состоялась в палате-кабинете и, кроме Скуратова и Ельцина, там присутствовали Примаков и Путин. По словам Скуратова президент, заверил, что работать со Скуратовым не намерен и сказал:

«…Если вы напишете заявление об уходе, я распоряжусь, чтобы по телевизионным каналам прекратили трансляцию плёнки».[529]

Это уж был элементарный шантаж. Слишком элементарный. Скуратов, тем не менее, подписал очередное заявление об отставке. Впоследствии он мотивировал этот свой поступок следующим объяснением: «Ход был правильный. Если бы я не написал заявление, то против меня были бы приняты резкие меры. Вплоть до физического устранения — от киллерского выстрела до наезда на мою машину какого-нибудь огромного, гружённого кирпичами грузовика: эти ведь методы освоены в современном мире, в том числе и российском, в совершенстве».[530]

Могло ли быть так? В принципе, а почему бы нет? Но больше похоже, что наш тогдашний генеральный прокурор был слабоват. Стоило на него надавить, и он менял свою позицию. Ни впервой видимо, именно поэтому на него и давили, знаю слабинку.

Проблема однако была ещё и в том, что, он, во-первых, поддавался давлению с разных сторон, а, во-вторых, президентское давление было связано с отставкой, а давление противников президента сулило перспективу остаться в должности. Привыкшему к сладости власти, трудно от этого отвыкать.

7.3. Игра продолжается

Реакция президента на поведение Совета Федерации была мгновенной. 18 марта 1999 года Президент РФ Б. Ельцин своим указом постановил образовать временную межведомственную комиссию Совета безопасности РФ по проверке поступков, порочащих честь прокурорского работника, и нарушении им присяги прокурора. Руководителем комиссии был назначен.

Но тут возникла маленькая проблема. На следующий день 19 марта 1999 года был освобождён от должностей руководителя Администрации президента России и секретаря Совета безопасности РФ в связи с переходом на другую работу.

В чем причина? «…Ответственность за провал операции со возложили на …Так завершилась многообещающая карьера человека, на которого в окружении в какой-то момент делали очень крупную ставку».[531] после отставки из политики попросту исчез, словно его и не было. Это, заметим, происходило с многими, уволенными с государственной службы.

«В околокремлевских кругах довольно громко шептались, что у Бордюжи не сложились отношения с дочерью президента всесильной Татьяной Дьяченко, которая привыкла обращаться с должностными лицами администрации, как с посудой на кухне. Н. Бордюжа и на этом посту пробыл неполных четыре месяца, успел только получить полную звезду генерала армии и был переведён на „новую работу“.[532]

«И, и были искренне расстроены и потрясены тем, что с ними так обошлись. Они не понимали, что механизм власти не знает никаких человеческих чувств. Действует только один принцип — политическая целесообразность. Как только человек перестаёт быть нужным, с ним расстаются без колебаний и даже не говоря на прощанье „спасибо“.[533]

«Всякий, кто близко был знаком с обстановкой в тогдашней администрации президента, с полным основанием утверждал, что честному человеку там было нечем дышать. Н. Бордюжа „не вписался“ в команду».[534]

«…С ним разделались, что называется круто, сковырнули ногтем в один миг, он даже ахнуть не успел, как очутился в больнице, — писал Скуратов. — Мне, честно говоря, сделалось жаль его. Ведь он, в сущности, действовал как солдат — выполнял приказ. Да и после содеянного у него, похоже, совесть заговорила…. Плюс ко всему Бордюжа понял, что попал в нехорошую историю».[535]

«Он не только не разобрался в сложнейших кремлёвских интригах, но и не проявил к ним интереса. Он совершенно не понял, чего от него ждут…

К тому же ещё имел несчастье тесно сотрудничать с, которого в Кремле ненавидели и боялись. О контактах и Бордюжи соответствующим образом докладывали президенту».[536]

Формально Примаков поддерживал Ельцина, но в изложении Волошина поддержка выглядела следующим образом: «Вы видели, как Примус (тогдашняя кремлёвская кличка Примакова ) выполнил президентское поручение выступить перед сенаторами за отставку Скуратова?! — негодовал Волошин. — Этот иезуит всю свою речь наполнил проскуратовскими провокациями! Например, вы слышали эти его лицемерные риторические вопросы: „Усилится или ослабеет борьба с коррупцией, если уволить Скуратова?..“.[537]

К тому времени руководителем Администрации президента РФ был назначен, [538] ранее занимавший должность заместителя руководителя по экономическим вопросам.

Секретарём же Совета безопасности 29 марта 1999 года стал, не расставшийся при этом с должностью директора ФСБ. Если одного снимают, за то, что он не справляется, то обычно другого ставят, чтобы с этим же он и справился. Речь, разумеется, о проблеме Скуратова.

«Путин безоговорочно принял сторону Ельцина и на специальной пресс-конференции 2 апреля 1999-го уверенно говорил о „порочащих честь и достоинство Генерального прокурора поступках“. Редактор журнала „Итоги“ Сергей Пархоменко, который посвятил реконструкции событий этого ничем особенно не примечательного апрельского дня статью „Момент заблуждения“, утверждал, что именно в этот день, наблюдая за пресс-конференцией по телевизору, президент, „воздев к небу указательный палец, вдруг сказал: „О!“, и судьба Владимира Путина повернулась удивительным образом“.[539]

Что же вполне возможно. Ельцин терпел унизительные поражения, от него отходили, казалось бы, преданные люди. И в такой ситуации тем более важной казалась позиция преданного чиновника, не спешившего перебежать в лагерь противников.

« проработал в ФСБ всего год. Причём делами Лубянки он занимался ещё меньше, потому что вскоре получил вторую должность — секретаря Совета безопасности, и его вовлекли в большую политику».[540]

Однако, перестановки перестановками, а надо как-то реагировать. Тут мы вернёмся к ранее начатому разговору о встрече генерального прокурора с президентом. начал действовать: «Я вызвал к себе,,, чтобы окончательно разобраться.

На моем рабочем столе лежала папка с фотографиями, сделанными с той плёнки, результаты предварительной экспертизы, материалы заседания Совета Федерации, на котором рассматривалась отставка. В материалах экспертизы сообщалось, что анализ голоса и изображения на плёнке показал — да, на плёнке генеральный прокурор. Фотографии смотреть не стал, резко отодвинул от себя

Именно тогда в разговоре со мной впервые заявил об уголовном деле «Мабетекс», о том, что его преследуют из-за дела о взятках, которые якобы эта фирма давала Бородину и другим чиновникам. Потом он сказал ещё одну удивительную вещь, мол,, если меня оставить на посту генпрокурора, тогда за дело «Мабетекс» можно не волноваться, оно под моим контролем.

«При чем тут это дело? Надо расследовать — расследуйте. Производите все необходимые действия. Мы сейчас говорим совсем о другом,, — сказал я. — После того, что с вами случилось, я считаю, что вы не можете оставаться на посту генпрокурора. Не буду ругаться с вами, не буду уговаривать вас. Пишите заявление. Я с вами работать не буду».

Скуратов замолчал, но ненадолго. Сказал, что он считает вредным для дела, когда между президентом и генпрокурором складываются вот такие ненормальные отношения. Что он хочет работать в команде президента. Опять заговорил о деле «Мабетекс». Мол, если придёт другой генпрокурор, ему не удастся уладить это сложное дело…

Было отвратительное, мерзкое чувство, что открыто торгует уголовным делом».[541]

Естественно, в книге самого Скуратова об этом не было сказано ни слова. Он просто написал: «…Можно было послать, конечно, все ко всем шутам, закрыть глаза на коррупцию и кремлёвское воровство и пойти на компромисс, который мне постоянно предлагали Путин и Степашин — дать, например, согласие войти в состав Конституционного суда (должность, очень почётная) вместо умершего Олейника или уехать послом в Финляндию. И все бы мигом забылось, и сам бы был целее, не рвал бы на себе нервы и сердце. Но этого я не мог себе позволить».[542]

Как видим, прямо противоположное, сказанному первым российским президентом. А из двух противоположных суждений минимум одно ложное.

Впрочем, в одном обстоятельстве сходство есть: оставить в должности генерального прокурора Скуратова уже никто не предлагал. А при всей почётности путинско-степашинских предложений — все они на порядок менее значимы должности главы российской прокуратуры. И тут не вольно возникает некая коварная мысль: а есть в качестве компромисса предложили остаться в прежней должности? Может бы это перевесило бы чашу неподкупности?

Гадать не будем, все равно предложение такого не последовало. Да и правильно сделали. Единожды «предавший» (а как ни крути в морали того круга российской власти — Скуратов «предал» своего благодетеля) предаст и второй раз.

Немного позже Путину журналистами были заданы вопросы. Почитаем их и ответы на них:

«…Ведь в случае со Скуратовым ничего не было доказано судом, что не помешало лишить его работы.

— Скуратов отстранён от работы в полном соответствии с законом, в котором написано, что на период расследования возбуждённого против генерального прокурора дела он должен быть отстранён. Что и было сделано

— Вы допускаете, что, если расследование завершиться ничем, он вернётся?

— Теоретически да. Но есть ведь не только уголовно-правовая сторона, есть и моральная. Для меня лично с этой моральной стороны все ясно. Я точно знаю. Мы с ним на эту тему говорили.

— А почему же он опять отказался?

— Потому что не хотел быть скомпрометированным, вот и все…

— Была встреча вчетвером. Борис Николаевич, премьер-министр Примаков, я, тогда директор ФСБ, и он.

Борис Николаевич достал кассету и фотографии, сделанные с видеозаписи. На стол просто положил. И говорит: «Я считаю, что вы не можете работать дальше Генеральным прокурором».

И Примаков тоже согласился: «Да, Юрий Ильич, я считаю вы не можете работать дальше Генеральным прокурором». Юрий Ильич подумал, взял бумагу и написал, что уходит в отставку».[543]

Интересно ещё одно обстоятельство. Ельцин отметил: «В тот день написал ещё одно заявление об отставке: „Глубоко осмыслив прошлое заседание Совета Федерации, я хотел бы прежде всего поблагодарить за оценку моей работы. Вместе с тем, учитывая реальное положение дел, сложившуюся вокруг меня морально-психологическую обстановку, я принял решение уйти в отставку…“.[544]

Обратим внимание: Скуратова только что поддержал Совет Федерации, а он вновь пишет заявление с просьбой отставки. Все это, похоже, на то, что в президентских апартаментах ломать Скуратова умели, в себя он приходил уже когда выходил на вольный воздух. Это не к тому, что душно у президенты было, а тому, что, похоже, Юрий Ильич, наслушавшись других уговаривающих — менял свою позицию.

Сам же он писал более красиво: «Мне надо было держаться. Нельзя было показать, что на душе тошно — иначе раздавят, точно раздавят… Одно я понимал твёрдо: что бы ни крутилось, вопрос мой так или иначе будет обсуждаться Советом Федерации и судьбу мою будет решать Совет Федерации, только этот Совет, и никто больше».[545]

Именно понимание этого, похоже, сильнейшим образом влияло на последующее поведение Скуратова. Но мало объясняло, зачем же он поддался на ещё одни уговоры и подписал второе заявление об отставке. Сам же он, словно оправдываясь, написал: «Меня пытались шантажировать, повели со мною недостойную игру, и мне, чтобы не быть уничтоженным, надлежало в эту игру вступить».[546]

«Вступить в игру» — это как? Сказать, что согласен уволиться, а самому обмануть и продолжить деятельность во вред «Семье»? Но не просто ли было проявить мужество и не поддаться на уговоры, т.е. не писать второе заявление об увольнении?

Впрочем, для членов Совета Федерации Скуратов выдвинул другое оправдание: «Теперь о причинах повторного заявления.

На следующий день после заседания Совета Федерации меня. Наконец, пригласили к президенту….С порога мне было заявлено: «Я с вами работать не буду»…

Полагаю, никто не заблуждается относительно того, что стоит за таким объявлением. ФСБ, МВД перестанут реагировать на прокурорские указания по уголовным делам, вокруг прокуратуры и Генерального прокурора создадут вакуум, отключат правительственную связь (как, собственно, впоследствии и случилось).

Ситуация была более чем драматичная. С одной стороны, я не мог подвести Совет Федерации, будучи обречённым вашим доверием. А с другой — прямое заявление президента и премьера. В этой обстановке я посчитал, что мне вновь надо обратиться к верхней палате. Поводом для повторного обращения могло стать только новое заявление. И я его написал».[547]

Как видим, два разных объяснения одного и того же поступка. Впрочем, была бы ещё одна ситуация и объяснений было бы ещё больше.

Однако выглядят правдивыми слова, сказанные губернатором Ярославской области: «Когда человек пишет заявление об уходе — дважды — это проявление слабости. Извините меня, ему ведь никто не угрожал, пистолет у виска не держал. Один раз написал заявление — можно предположить, что под давлением каких-то обстоятельств. Но уже второй раз… Так вести себя Генеральному прокурору нельзя».[548]

То есть как нельзя? Если нельзя, но очень хочется, то выходит можно. Примеров в российской политике было не мало. Однако, что это мы о порядочности и мужестве. Давайте лучше о Скуратове.

Генеральный прокурор (уже написавший новое заявление об отставке), словно передумал и начал активно работать. 22 марта 1999 года Юрий Скуратов направил председателю правительства РФ Евгению Примакову письмо о необходимости «чётко сформулированной и узаконенной государственной политики борьбы с преступностью в России». Как сообщили в центре информации и общественных связей Генпрокуратуры, Ю. Скуратов представил на рассмотрение проект указа президента РФ «Об основах государственной политики борьбы с преступностью в России».

А тем временем коррупционный скандал разгорался. «…Генеральная прокуратура заявила о наличии у неё оснований для привлечения к уголовной ответственности по поводу финансовых махинаций, дочери, бывшего управляющего делами Президента России».[549]

26 марта 1999 года информированный источник в Администрации президента России подтвердил, что на днях Генпрокуратура РФ в связи с уголовным расследованием в отношении Управления делами президента произвела выемки документов, в том числе и из 14-го корпуса Кремля. Речь идёт о документах, связанных с деятельностью швейцарской компании «Мабетекс». Данную информацию подтвердил также высокопоставленный представитель Генпрокуратуры.

Генеральный прокурор России Ю. Скуратов обратился к Федеральному прокурору и властям Швейцарии с просьбой оказать содействие в возвращении в Россию денег, которые незаконным путём были положены на счета в швейцарских банках.

«Кремлёвские стратеги слишком поздно поняли, что допустили ошибку, — напишет позже Скуратов и уточнит характер ошибки, — дав мне своеобразный „тайм-уат“ с 18 марта по 5 апреля. За это время я рассчитывал продвинуть шумные дела дальше».[550]

«Ельцин констатировал: „Надо отдать ему должное: тот месяц, проведённый в больнице, несмотря на все боли „в области головы и сердца“, прокурор даром не потерял. Быстро подгрёб все дела, так или иначе связанные с политикой. Сегодня „звучит“ только одно из них — о ремонте Кремля. Но тогда Юрий Ильич принёс на Совет Федерации целый ворох, на выбор: дело о незаконном назначении Чубайса главой РАО ЕЭС; дело о виновниках 17 августа; письмо „О мерах по возвращению из-за рубежа отечественного капитала“; дело о злоупотреблениях в Центральном банке. Как потом выяснилось, все эти «громкие“ дела гроша ломаного не стоили.

Теперь я видел перед собой не смятого, униженного, потерявшегося и запутавшегося человека. Это был человек, чётко сделавший свой выбор и чётко обозначивший своё место на политической сцене.

Старательно и настойчиво, в своей незаметной манере он вовсю пытался угодить новым союзникам».[551]

Ещё бы не видеть! Не впервой. Точно также поступал и другой ельцинский генеральный прокурор. Кому как ни помнить такое прокурорское поведение. Генеральный прокурорам РФ часто казалось, что первый российский президент дышит на ладан и нужно вовремя перескочить в новую набирающую силу команду. Но этим законникам никогда было ни понять ельцинской души и ельцинской жажды победы, способной выйти из самого казалось бы безысходного положения. Такой понять могут только те, кто жизнь знает не по закону, а по самой сути.

«С кремлёвского холма стали раздаваться голоса, — вспоминал Скуратов, — Я не сдержал слова, не ушёл…Не я не ушёл, а меня не ушли, — вот так будет правильно. „Не ушёл“ и „не ушли“ — это разные вещи. Совет Федерации не дал мне уйти, именно СФ решил разобраться, понять, что происходит. Игру со мной кремлёвские моралисты повели без правил».[552]

Прокуратура активизировалась до самого предела. «27 марта следователи Генпрокуратуры обыскали Кремль и произвели „выемку документов“ из 14-го корпуса. Этот факт, честно признаюсь, меня обрадовал. Я был уверен, что скуратовский шантаж, возбуждённое им в глубочайшей тайне дело „Мабетекс“ — всего лишь мелкая уловка, хорошая мина при плохой игре. Я понял, что иду абсолютно правильным путём. Пусть следователи и прокуроры продолжают своё дело в рамках закона. Точно такие же задачи и перед президентом — отстаивать государственные интересы, несмотря ни на что. Я должен отстранить нечистоплотного прокурора, и я это сделаю».[553]

«29 марта 1999 года был назначен по совместительству секретарём Совета безопасности Российской Федерации. В конфликте между и Генеральным прокурором Российской Федерации, в котором понёс несколько унизительных поражений…. безоговорочно принял сторону и на специальной пресс-конференции 2 апреля 1999 года уверенно говорил о „порочащих честь и достоинство Генерального прокурора поступках“.[554]

Злата Рапова, вспоминая свои разговоры со Скуратовым, писала: «В том, что слежка присутствовала, мы не сомневались. Скуратова „вели“ довольно плотно. За его машиной следовала другая, телефонные переговоры и разговоры в машине прослушивались. Однако, не чувствуя за собой никакой вины, Юрий Ильич общался свободно и чрезвычайно доверял людям».[555]

Информация стала появляться в прессе. «…Внезапно разразились громкие коррупционные скандалы, ещё более скомпрометировавшие президента и его окружение. Итальянская газета „Коррьера делала сера“ писала, что в обмен на заключение миллионных контрактов на реконструкцию кремлёвской резиденции глава швейцарской фирмы „Мабитекс“ не только передал ему, его дочерям и огромную сумму в валюте, но и открыл на их имя счета в швейцарских банках и выдал им кредитные карточки. В Москве тут же опровергли все обвинения. Но одновременно в американских газетах появились сообщения о том, что многие высокопоставленные российские чиновники отмыли через счета в нескольких американских и других иностранных банках около 15 миллиардов долларов. Называли, в частности, такой солидный финансовый институт, как Бэнк оф Нью-Йорк. По данным российских и западных экспертов, за рубеж ушла также значительная часть кредитных траншей МВФ».[556]

«Тесную группу клептократов, составляющих „семью“, ждало мрачное будущее — дела об отмывании денег за рубежом, очень большая вероятность поражения на парламентских, а затем и президентских выборах».[557]