Парящий дракон. Том 2

Табби пришлось затаить дыхание, чтобы удержаться от дикого, бессмысленного вопля. Он отер потное лицо и быстро двинулся вдоль стены вперед, в самый дальний угол подвала. Одинокий голос звал его: "Иди сюда, сынок". Это был голос отца. Перед глазами Табби всплыла лужайка перед домом, на которой Кларк избил до смерти несчастную Беркли Вудхауз.

"Иди сюда, сынок".

Табби повернулся спиной к темноте и прижался к бетонному блоку. Острая неровная поверхность впивалась в кожу тысячью маленьких иголок. Он, дрожа, прилип к этой холодной стене.

Дверь подвала затряслась, и на Табби накатила волна жары – по лестнице сбегали огненные змеи. Он услышал, как пламя, чавкая, пожирает деревянные перила и лестницу.

Мальчик поднял голову и увидел, что огонь отражается в одном из маленьких подвальных окон.

Девятью часами раньше раздраженный Грем Вильяме беседовал с элегантным молодым человеком, облаченным в полосатую красную рубашку, галстук-бабочку, голубой пиджак и отутюженные брюки, который сидел за столом старого георгианского особняка на Олд-Пост-роад в Хиллхэвене.

Этот дом сейчас занимало Историческое общество Хэмпстеда и Патчина, и молодой человек – единственный, кто кроме Грема, находился в здании – был студентом, состоящим в его штате. Казалось, что парень считает Историческое общество своим собственным домом, и, что особенно досаждало Грему, этот тип выглядел так, словно родился среди библиотечных стеллажей.

– У вас намного более серьезные неприятности, чем вы можете предположить, мальчик. – Грем засунул сжатые в кулаки руки поглубже в карманы брюк. – Забудьте об этих так называемых правилах, про которые вы тут рассказывали.

Забудьте…

– Я объяснил вам. Директор настаивает на этом. Мы больше не можем позволить, чтобы посетители имели доступ к стеллажам. Этим летом у нас появилось очень много проблем.., вы бы просто не поверили в некоторые…

– И не смейте перебивать меня… У вас есть одна настоящая проблема, если вы называете себя историком. Вы – невежа. Вы никогда не слышали о Черном Лете. Один из самых страшных периодов истории этих мест, а для вас это просто пустой звук.

Юноша вздохнул, поерзал на стуле, словно желая спрятаться от возмущенного взгляда Грема.

– Я специализируюсь по европейской истории. Вы говорите о местных интересных событиях… Я не уверен, что как историк вы можете поучать меня…

– Я видел больше истории, чем ты читал о ней!

– Мистер Вильяме! Так у нас ничего не получится. Я конечно слышал о так называемом Черном Лете, и правда, я не совсем понимаю, что тогда произошло. Если вы посидите за одним из столов, то я пойду к стеллажам и выберу все, что хоть немного относится к тем событиям. Так вас устроит?

– Согласен. – Вильяме отошел немного назад, с трудом удерживаясь от того, чтобы как следует врезать этому черноглазому парню.

– Ну, вот мы и договорились. – Молодой человек встал, застегнул пиджак и с немного самодовольной улыбкой вышел из-за стола, – Посидите в читальне, мистер Вильяме?

– Вы сказали, что слышали что-то о Черном Лете. А что конкретно? – мрачно поинтересовался Грем.

– Я вспомню, когда буду подбирать для вас книги.

Грем повернулся и вошел в большую полукруглую, обитую деревянными панелями комнату. Ее пересекали длинные библиотечные столы. На стенах висели портреты, картины, старые карты; полки были заставлены старыми рукописями, книгами и манускриптами. Грем как можно более громко бросил ручку и блокнот на один из столов. Потом засунул руки в карманы и принялся рассматривать картины, которые видел до этого много раз. Он остановился около нарисованной кем-то карты, изображающей морское побережье Хэмпстеда – Патчина: на ней были схематично обозначены болота и пустоши; угрожающе поднявший лук индеец стоял там, где произошла резня 1645 года; на Кенделл-Пойнт замер в карауле солдат в красном мундире. Создатель карты не очень-то заботился о том, чтобы точно передать форму береговой линии и соблюсти масштаб. В правом нижнем углу Грем рассмотрел дату: 1803. Он был уверен – если бы художник рисовал карту в 1811 году, то он бы изобразил Кенделл-Пойнт намного более интересно.

– Мистер Вильяме! Мистер Вильяме!

Грем с трудом оторвался от карты и, обернувшись, обнаружил молодого человека, стоящего рядом с довольно толстой пачкой газет и книг; парень выглядел еще более самодовольным, чем раньше.

– Я нашел много материалов, – сказал он. – Тут копии нью-хейвенских газет за летние месяцы тысяча восемьсот семьдесят третьего года, копии патчинских газет и все книги, которые показались мне хоть в малейшей степени относящимися к этому вопросу… И я вспомнил то, о чем упоминал. – Он указал на старую книгу в сером библиотечном переплете. – Вы слышали что-нибудь о Стефане Поллаке?

Грем покачал головой.

– Считают, что Поллак оказал влияние на Вашингтона Ирвинга. Как бы то ни было, Поллак написал книгу под названием "Любопытные путешествия" – книгу, рассказывающую о его поездках. Вот что я вспомнил: он был в Коннектикуте в тысяча восемьсот семьдесят третьем году, путешествовал дилижансом из Нью-Йорка в Нью-Хейвен.

Молодой человек улыбнулся:

– А это означает, что он проезжал мимо этого дома. Ведь он ехал по Олд-Пост-роад.

***

Грем отложил книгу Поллака в сторону, намереваясь прочитать ее позже, и в течение нескольких часов просматривал газеты за лето 1873 года. Самым удивительным было то, что в них ни в коей мере не отражались происходившие в Хэмпстеде события. Шло Черное Лето 1873 года, а на страницах газет обсуждались местные сплетни, приводились расписания движения дилижансов и кораблей, давались прогнозы на цену зерна в будущем году. Погибло полгорода, но соседи закрыли глаза и продолжали как ни в чем не бывало шутить. Они притворялись годами, делая вид, что Хэмпстеда уже не существует.

Все еще не добравшись до книги Поллака, Грем вновь отослал студента к стеллажам за сведениями о патчинском пожаре 1779 года – ему хотелось подробно узнать о событиях тридцатилетнего цикла.

Солдаты грохочут сапогами по могиле Гидеона Винтера, отправляясь на разграбление города…

Кенделл-Пойнт… Иногда казалось, что Кенделл-Пойнт хочет захватить город, поглотить его…

По телу Грема пробежала дрожь: он увидел себя со стороны, сгорбившегося старика, довольно слабого – сильным теперь остался лишь его голос. И это он хочет противостоять Гидеону Винтеру из-за той идеи, которую вынашивал в течение пятидесяти лет, из-за того, что когда-то он сражался на катере с сумасшедшим и решил, что это был кто-то гораздо более опасный, чем просто сумасшедший?

Сколько прошло времени, с тех пор как он в последний раз видел Кенделл-Пойнт? Грем сообразил, что не появлялся там с тех пор, как начал изучать историю Хэмпстеда, – в те дни, совсем мальчиком, он ходил туда. Но ничего не видел. Он смотрел на деревья, скалы, воду, на изрезанную огромными оврагами землю, на валуны… Он смотрел, но не видел. Он представлял, как высаживаются на побережье солдаты, но не обращал тогда внимания на сам Пойнт. А ведь именно там и находился центр происходившего.

Сам не понимая, зачем он это делает, Грем встал из-за стола и подошел к стене, на которой висела карта; по спине и плечам пробежали мурашки. Карта в светлой деревянной рамке была застеклена. Там, где находился Гринбанк, художник нарисовал две маленькие фермы, за ними начинались болота. Грем вновь посмотрел на Кенделл-Пойнт. В масштабе карты он казался намного больше, чем был на самом деле.

В центре его стоял солдат в красном мундире, с мушкетом на плече. Грем придвинулся поближе к карте, внимательно всматриваясь в лицо маленького воина.

Грем придвинулся совсем близко к стеклу – от карты его отделяло несколько дюймов – и замер.., потому что увидел, что фигурка в красном двигается. Солдат снял с плеча мушкет и злобно усмехался – он больше не был нарисованным, он был живым и древним. Маленький человечек заряжал мушкет. Грем, не веря себе, увидел, что линии карты заплясали перед глазами, образовав вокруг маленькой фигурки небольшое пятно. Солдат в красном мундире хищно блеснул глазами, поднял мушкет, прицелился и нажал на спусковой крючок. В этот момент Грем услышал: "Пух!" – словно взорвался маленький воздушный шарик.

В следующую секунду стекло, закрывающее карту, покрылось густой сеткой трещин.

Грем отпрянул назад, испугавшись, что сейчас пуля вылетит прямо на него. И через мгновение он увидел ее – черная металлическая точка со звоном разбила стекло, а на груди солдата запылал крохотный язычок пламени.

***

Перед тем как молодой человек в бабочке влетел в комнату, Грем успел заметить, как изменилась береговая линия.

Побережье от Нью-Хейвена до Норрингтона искривилось и превратилось в страшный рогатый профиль Дракона. Грем застонал, словно в него и впрямь попала пуля.

– Мистер Вильяме? Что случилось? – беспокойно спросил парень. Он прибежал в такой спешке, что даже не застегнул пиджак. Потом он увидел карту.

– Что вы сделали? – Он бросился к Грему, потом опять к стене.

Пламя уже выбивалось из-под стекла, огибая только то место, где был нарисован Кенделл-Пойнт. Фигурка в красном съежилась и потемнела.

– Господи, – проговорил молодой человек. Он подбежал к карте и попытался снять ее со стены, ухватившись за деревянную рамку, но тут же отдернул руку:

– Она горит! – завопил он.

Он стянул пиджак и, обмотав им руку, снял карту со стены.

– Что происходит?.. – парень ошарашенно уставился на Грема.

– Огнетушитель, тебе нужен огнетушитель, – посоветовал Грем.

– Подождите здесь. Только подождите здесь.

– Я думаю, тебе лучше поторопиться.

Парень растерянно посмотрел на поднимающиеся от карты огненные языки и выбежал из читальни.

Грем подошел поближе к карте. Он затушил пламя ногами. В глубине здания хлопнула дверь. Грем медленно подошел к столу, взял ручку и блокнот и забрал книгу Стефана Поллака "Любопытные путешествия". Он уже вышел из здания Исторического общества и был на полпути к старой машине, когда услыхал, как в глубине вновь хлопнула дверь.

Тяжело дыша, он добрался до машины. Перед тем как отъехать от георгианского особняка, Грем еще раз взглянул на окна и увидел в одном из них юношу в бабочке, который что-то кричал ему. Грем развернул машину и нажал на газ.

Это был один из самых стремительных отъездов в его жизни.

Он двигался по направлению к Патчину, прочь от Хэмпстеда, выехал на Харбор-роад и не свернул в сторону Маунт-авеню и Гринбанка. Он ехал на Кенделл-Пойнт.

Дорога обрывалась возле разрушенной стены, за которой тянулась тропинка, усыпанная гравием. Грем припарковал машину и медленно пошел к насыпи по покореженному асфальту. Он поставил ногу на невысокий каменный заборчик, испытывая удивительное волнение. Раньше он не понимал этого: здесь, на Кенделл-Пойнт, все пропитано духом Дракона, это его земля.

Разглядывая Кенделл-Пойнт, Грем почувствовал, что помолодел лет на двадцать или тридцать. Немного кололо в груди, побаливало правое колено, как всегда немного ныла спина, но он знал, что стоит на пороге открытия. Он знал это. И Дракон тоже знал. Так же как и Табби Смитфилд на Грейвсенд-бич. Грем мог бы прокричать: "Покажи мне!" – и это означало бы такой же вызов.

Перед ним находился узкий овраг глубиной футов в двадцать. Все дно его усеивали крупные валуны, склоны выглядели довольно пологими, так что перебраться на противоположную сторону не составляло большого труда. За оврагом лежал плоский, поросший травой луг, на котором росли древние дубы и ели, – края этого луга смыкались с болотами, постепенно переходящими вдалеке в каменистый берег. От того места, где стоял сейчас Грем, до самой дальней точки Кенделл-Пойнт расстояние составляло примерно двести ярдов.

Пустынная земля тянулась до конца Харбор-роад – эта местность лежала сейчас позади Грема – и выглядела так же удивительно странно, как и в те дни, когда Грем Вильяме впервые пришел на Кенделл-Пойнт. Уныние поселилось в этом отдаленном уголке и больше не покидало его.

Дракон поработал над Кенделл-Пойнт. Прямо около самого конца изгибающейся дороги стояло белое здание с бетонной террасой, которое окружал высокий забор. Длинное низкое окно первого этажа выходило на Саунд, а на втором этаже виднелось несколько маленьких окошек. В двух или трех тускло мерцал свет. Грем одно время считал это здание баром, но на нем никогда не висело ни вывески, ни рекламного объявления; по этой причине да еще из-за этих маленьких окошек на втором этаже Грем в конце концов решил, что здесь находится публичный дом. Оно и вправду походило на публичный дом, дешевый и опасный, где тебя могут обокрасть. Вниз по тропинке расположились шесть маленьких домиков – разрушенные, пустые свидетели трагедии. Глядя на эти унылые покосившиеся домишки, Грем подумал о том, что они ждут своих новых жертв.

***

Грем перешагнул низкий каменный заборчик, обернувшись, посмотрел на машину и сбившиеся в кучу домишки и прыгнул на восемнадцать футов вглубь земли Дракона.

***

Поначалу Грем решил спуститься в узкий овраг, перебраться по валунам на противоположную сторону и выйти на сам Кенделл-Пойнт. Склоны казались пологими – если бы он был помоложе, то просто бы сбежал по ним вниз. Кусты рододендронов словно приглашали Грема воспользоваться их помощью и приветственно помахивали ветками.

Очень осторожно, стараясь беречь правую ногу, Грем начал спуск вниз по склону. Под ногами похрустывала твердая земля. Чтобы сохранить равновесие, Грем отвел в сторону левую руку и сделал несколько шагов. Скоро он доберется до рододендронов и сможет уцепиться за кусты. Еще несколько шагов, и колени начали немного подгибаться, не выдерживая напряжения. Грем наклонился в сторону и для страховки оперся на пальцы правой руки.

В то время как левая нога застряла в какой-то ямке, что находилась дюймах в шести ниже, правая, осторожно ощупав землю, нашла надежное место. Грем тяжело задышал: эта работа оказалась более сложной, чем он думал. Он хотел поудобнее поставить левую ногу, но поскользнулся и судорожно вцепился руками в траву.

Господи, зачем я это делаю, подумал он, стараясь покрепче ухватиться за ускользающую землю и выдирая с корнем пучки травы. Зачем я пришел сюда? Он поднял голову и увидел, что небо по краям оврага образовало темное кольцо.

Грем громко застонал. Неожиданно покатый плоский склон превратился в высокую вертикальную стену. Из груди Грема вырвался хриплый надсадный кашель. Голова откинулась назад, ослабевшие ноги не выдерживали нагрузку. Из последних сил он попытался нащупать корни рододендронов, но в тот момент, когда рука радостно наткнулась на них, он резко отдернул ладонь – корни оказались раскаленными, как трубы горячей воды.

Грем оперся на обе руки и заскользил вниз, обдирая в кровь локти, спину и ладони. И вот колени уперлись в зеленые кусты, которые остановили его падение. На мгновение он успокоился.

– Помогите! – закричал он в надежде, что его услышит какая-нибудь девушка из бара. – Помогите!

Но он понимал, что девушки на Кенделл-Пойнт привыкли слышать и не обращать внимания на намного более странные вопли. – П-о-о-м-м-огите!

Кусты, а может, и сама земля, вздыбились и подтолкнули его вниз. Он чувствовал, как падает, воздух свистел над головой, перед глазами мелькала зелень рододендронов.

Он упал на валуны и провалился в темноту.

***

Прошло много времени, прежде чем Грем открыл глаза и оказался в багровом облаке боли; он застонал, провел языком по потрескавшимся губам, пошевелил ногами. Грем не мог понять, насколько сильно поранился, – ему казалось, что он весь был одной сплошной раной. Через несколько минут он почувствовал собственное тело: голова раскалывалась от безумной боли, щека распухла. Правую руку свело судорогой, как только он попытался поднять ее, бедра болели от ударов.

Он несколько раз моргнул, потом осторожно поднял левую руку и ощупал лицо, протер глаза. Мир постепенно обретал форму, корчась в красном облаке боли.

Края оврага вырисовывались черным кольцом на фоне темного звездного неба. Грем не мог сообразить, как оказался в этом месте, и был удивлен, увидев перед собой странную вертикальную стену. Он припомнил, как смотрел на карту в Историческом обществе, но потом.., сплошная темнота.

Он вспомнил трещины, покрывшие стекло карты. Из-за чего все это произошло?

Грем уцепился левой рукой за выступы на склоне и подтянулся вверх. Мир опять побагровел и закружился вокруг него. Он попробовал помочь себе правой рукой, но от сильной боли потемнело в глазах – казалось, он сломал ее. Немного погодя Грем вновь открыл глаза и обнаружил, что лежит совсем недалеко от вершины оврага.

Понемногу боль в локте утихла, и Грем оперся на левую руку. Он был готов к восхождению. Осторожно опустив правую руку и вцепившись левой в гладкую поверхность валуна, он попытался подняться. Бедра невыносимо болели, но Грем понимал, что если сломанные кости будут единственным результатом этого падения, то можно считать, что он легко отделался. Оглядывая склон, он заметил следы своего падения: кеды пропахали довольно длинную борозду, которая заканчивалась футах в двенадцати от того места около валунов, где примялась трава. Да, ему повезло, что он остался жив, очень повезло. Грем попытался убедить ноги в том, что пора выбираться наверх.

Рука попала во что-то мокрое и вязкое. Грем пригляделся скорее с любопытством, чем с удивлением. Что-то черное – при свете звезд оно казалось черным. Грем не понял, что это кровь, до тех пор пока не почувствовал запах. Неужели он пострадал настолько сильно и не заметил этого?

Он двинулся вперед и наткнулся на чье-то тело, лежащее прямо перед ним. Оно выглядело слишком маленьким, чтобы принадлежать взрослому человеку. Грем застонал и на этот раз заставил себя подняться. Обойдя очередной валун, он увидел лицо лежащего. Сердце замерло: перед ним был Табби.

Перерезанное горло Табби бросилось в глаза Грему. Его убили около оврага и сбросили труп вниз.

– О Господи, – пробормотал Грем, – Господи!

Он начал плакать и, забывшись, потянулся к носу правой рукой – локоть напомнил о себе резкой болью. Грем резко обхватил левой рукой правое запястье и поддерживал руку, вытирая мокрый нос о собственный рукав.

– Господи, Табби, – повторял он, и слезы катились по щекам.

Табби открыл глаза, и Грем прирос к земле.

– Я погиб. Я погиб, и это ваша вина.

Грем чуть не упал с валуна.

– Вы должны были погибнуть, не я, – повторил Табби. – Он хочет, чтобы вы знали это.

Грем увидел, что в глазах Табби отражаются яркие пятнышки звезд.

– Он убил меня.., он убил меня из-за того, что вы влезли в это дело.., он убил меня, потому что вы повезли нас к тому месту и прочли нам его имя… Пусть Бог проклянет вас! Проклянет вас! – Кровь текла по лицу мальчика. – Вы просили этого, и я проклял вашу душу!

– Табби, – начал Грем, – если ты Табби, ты знаешь, что я бы никогда…

– Вы ведь знаете, что произошло Черным Летом? Да?

Знаете?

Грем покачал головой:

– Не все, Табби…

– Вы.., вы ничего не знаете. Кроме того, что произошло вот это. Вот это. То, что случилось со мной. Со мной. – Он завороженно смотрел на Грема. – Ведь я даже выгляжу сейчас по-другому.., и вы тоже не знаете как. Хотите посмотреть? Хотите посмотреть, на что я теперь похож? Вы можете увидеть, к чему привели ваши поиски.

– Поиски?

– "Четыре Очага" превратились в одно сплошное пепелище, Грем. – Рот искривила улыбка, тело задрожало, потемнело и начало ссыхаться, превратившись в карликовую мумию.

Грем с ужасом смотрел на чернеющие останки тела Табби. Он бросился вперед, его не могли остановить ни ноющие мышцы спины, ни боль в локте, ни дрожащие и слабые ноги. Грем дотронулся кончиками пальцев до черной засохшей корки, и в это мгновение крошечное тело распалось на множество мельчайших кусочков – в воздух поднялось облако серой пыли. Пепел тысячами маленьких мушек закружился над валунами.

Грем пытался справиться с охватившей его дрожью. Через мгновение мир вновь стал кроваво-красным от боли и закачался, как палуба попавшего в шторм корабля. Табби мертв. "Четыре Очага" сгорели, а вместе с ними погиб и Табби. Дракон превратил его в маленькую засохшую мумию.

Медленно, еле справляясь с накатывающейся слабостью, Грем поднялся к вершине оврага. "Проклинаю тебя, – говорил ему Табби, и кровь текла по его мертвому лицу. – Я проклинаю твою душу, проклинаю". Освещенные окна бара иглами вонзились в глаза Грема. Там, за их стеклами, медленно покачиваясь в тусклом свете, танцевали проклятые мужчины и женщины. Рыбы в бочке, подумал Грем, рыбы в бочке.

Тремя днями раньше Ричард Альби вновь стал добираться до работы в Хиллхэвене пешком. Джон Рем, ничего не знавший о том, что произошло с Ричардом во время последней пешей прогулки, убедил его не пользоваться машиной – Рем был уверен, что если дома хозяина ждет лошадь, то он обязательно вернется к ней.

– Лучшее занятие в мире, – разглагольствовал Рем, и стружка застревала в бороде и падала золотистой пылью на красную рубашку. – Каждый день несколько пройденных пешком миль, и ты будешь здоров всю свою жизнь.

И Ричард согласился. Быть может, это к лучшему, думал он, несмотря на страх перед этими прогулками.

В первые два утра, когда Ричард возобновил пешие походы, его встречала довольная улыбка Джона. На третий день – день пожара в "Четырех Очагах" – Рем все еще улыбался, но сам Ричард усомнился в мудрости лошадино-домашней метафоры для округа Патчин.

Он приближался к тому участку дороги, на котором всегда возникали непредвиденные сложности, – это тот отрезок Маунт-авеню, что расположен от одних каменных ворот старого дома Смитфилдов до других, футах в тридцати ниже.

Проходя мимо серого особняка, Ричард втягивал плечи, ускорял шаг и, потея от страха, преодолевал расстояние, желая только одного: благополучно добраться до конца пути.

В тот день, когда загорелись "Четыре Очага" и погибли все, кто находился внутри дома,. Ричард Альби прошел чуть меньше половины расстояния между двумя каменными воротами, когда увидел, что на дороге появилась женщина.

Высокая женщина в знакомом длинном платье вышла из-за деревьев и ждала его. Это была Лаура. Как только он заметил ее, она начала приближаться.

Ричарда прошиб холодный пот, взмокшая рубашка прилипла к телу. Он вцепился в ручку портфеля, судорожно зажал под мышкой рулоны чертежей и, сосредоточенно глядя под ноги, двинулся вперед по дороге. Галька, трещины в асфальте, голубиное перо возникали и исчезали при каждом новом шаге.

Она хотела, чтобы он посмотрел на нее, но он не хотел, да и не мог бы сделать это. Его собственный организм словно подсказывал ему, что он не вынесет такого страшного зрелища.

Он чувствовал, что она идет рядом с ним и ждет, что он обратит на нее внимание. Но если он увидит это страшное, измученное и растерзанное тело – опять увидит его, – то ему придет конец. Ричард слышал мягкие шаги по зеленой траве. Молчание Лауры оказывалось еще более страшным, чем если бы она говорила, – он слышал, как шуршит на бедрах ее платье, задевая ветки придорожных кустов. Ричард сцепил зубы и, продолжая упорно смотреть под ноги, шел вперед.

Он прошел мимо вторых ворот – противоположный конец длинного пути около бывшего дома Монти Смитфилда – и громко застонал, когда понял, что Лаура не исчезла.

Но он все еще не смотрел на нее. Зеленая посадка закончилась, и теперь Лаура шагала по гравию; звук ее шагов напоминал Ричарду звук перекатывающихся костей.

Она не отстала от него, пока он не добрался до поворота перед длинной белой лентой хиллхэвенского пляжа. Теперь на пляже не было детей – родители боялись даже близко подпускать детей к воде, но на песке загорали несколько женщин в бикини. Глаза Ричарда были почти полностью закрыты: он сощурился так, чтобы не видеть ничего, кроме приближающихся машин. Наконец он почувствовал, что подошел к пляжу; потом понял – она ушла.

На работе Джон Рем бросил на него один-единственный взгляд и оставил в покое на все утро – самоубийство для пожилого, обожающего поболтать человека. Тем не менее Ричард успешно провел переговоры с клиентом, который не заметил в нем ничего необычного, проверил чертежи и просидел на крыше в одиночестве два часа, пытаясь подобрать необходимую форму карниза. Но внутренним слухом Ричард все еще слышал шелест шагов по зеленой траве.

***

Лаура вернулась к Ричарду в то время, когда Грем Вильяме лежал без сознания на валунах ущелья, когда Табби Смитфилд, прижавшись к бетонной стене подвала пытался не слушать голос отца, которым звало его страшное создание. Она пришла ночью, и Ричард был почти готов к этому.

Он рано лег в постель, пообещав себе, что и завтра пойдет по Маунт-авеню пешком, и послезавтра, и каждый день, пока Лаура не перестанет появляться; он даже не будет переходить улицу – он будет делать так, как делал раньше: слепо шагать по дороге, отказываясь смотреть и слушать ее.

Ричард открыл книгу "Женщина в белом" и попытался увлечь себя переживаниями Мэриан Холкомб. Но сегодня чтение не шло, и он дважды или трижды ловил себя на том, что перечитывает один и тот же абзац. Он так усердно боролся с прозой Коллинза, что дважды подбирал выпавшую из рук книгу. В третий раз, когда книга упала Ричарду на грудь, он не выдержал, захлопнул ее и положил на столик рядом с кроватью. И как только он это сделал, то понял, что не только не может заснуть, но и не хочет: бодрствование служило своего рода защитой. Сначала такая мысль показалась любопытной, а потом глупой. Ричард потушил свет и замер в постели.

Дом погрузился в темноту.

Через мгновение в холле зажегся свет; сердце Ричарда глухо и сильно застучало. Он сел и посмотрел в открытую дверь: в холле горел свет, а дверь в детскую была широко распахнута. Эта дверь не открывалась с тех пор, как последний полицейский вышел из дома. Ричард никогда не хотел бы вновь оказаться в этой комнате. Если бы он нашел ключи, то запер бы детскую и никогда не открывал ее.

– Кто там? – позвал он. – Кто это?

Лаура вышла из детской в залитый светом холл. Она неподвижно стояла перед дверью в комнату Ричарда. Грудь и волосы были заляпаны сгустками крови; от грудной клетки до низа живота тянулась огромная рана. На этот раз Ричард смотрел на призрак жены. Он даже не пытался оторвать от нее взгляд. Она хочет, а может быть, Дракон хочет, чтобы он узнал, что произошло с ней. Ричард завороженно поднялся с кровати. Дракон послал ему Лауру, или она сама и есть Дракон. Он вспомнил ночь после неудачного обеда у Макклаудов, когда он и Лаура, раздев друг друга, занимались любовью на резиновом матраце, наполненном водой. Тогда она казалась ему невероятно красивой. "Я не хочу потерять тебя, Ричард". Его трясло то ли от страха, то ли от растерянности, то ли от ярости – он не мог объяснить. Получилось, что это он потерял ее.

Лаура подходила все ближе, и Ричард отступил по направлению к ванной. Теперь его и Лауру разделяла кровать.

Призрак медленно вошел в темную спальню – на какое-то мгновение от Лауры осталась лишь тень, падающая на освещенное пространство. Ричард почти поверил этому: жена вернулась домой. Но в следующую секунду он ощутил тошнотворный запах, словно Билли Бентли снова выходил к нему из лифта в гостинице Провиденса: гниение, нечистоты, разложение и смерть.

– Убирайся отсюда, – проговорил Ричард.

Она уже обходила кровать, медленно приближаясь к нему.

В глазах Лауры мерцали белые огни. Огромная рана на животе громко хлюпала.

– Ты не Лаура, – твердо сказал Ричард.

Ее рот искривился в насмешливой полуулыбке.

– Ты собираешься попробовать убить меня? Отлично, убей. Потому что я так больше не могу. Когда ты погибла, я сошел с ума. Ты думаешь, мне хочется жить здесь одному?

Она пропала в темноте и появилась вновь в потоке света, падающего из холла. Но теперь кожа ее была гладкой, кровь и раны исчезли – как будто память Ричарда излечила ее.

Перед ним в тусклом, неясном свете стояла его жена. Вот она подходит ближе, ближе к нему… Ричард замер, затаил дыхание, по похолодевшей спине побежали мурашки.

Но в тот момент, когда призрак прикоснулся к плечу, острая боль тысячами маленьких ножей вонзилась в тело Ричарда – Лаура это или нет, но это существо достаточно реально для того, чтобы убить его. Ричард отскочил назад, но призрак продолжал наступать на него.

– Нет, нет, – заорал он, пятясь к дверям ванной, – уходи! Я не смогу сражаться с тобой!

Она пыталась загнать его в ванную, но он продолжал отходить назад. В темноте светились только пустые белые глаза призрака. Он сможет убежать, в его распоряжении огромный дом! Лаура подошла совсем близко, и Ричард нащупал ручку двери, что вела в холл.

– Уходи, убирайся отсюда, – повторял он.

Он резко дернул за ручку и, выскочив в холл, побежал по направлению к коридору.

Здесь, над лестницей, горел свет, свет, который зажегся в момент появления Лауры: освещение придавало всему происходящему будничность и банальность – больше не было темной опасной спальни, а горел самый обычный электрический свет. И в этом реальном электрическом свете из дверей ванной вышла его раздетая жена, свет падал на реальную кожу, опутывал паутиной реальные волосы. Она улыбалась обычной Лауриной улыбкой. Ричард медленно отступал назад, к перилам лестницы. Здесь, в ярком свете ламп, присутствие Лауры казалось почти естественным. Она склонила голову и взглянула на Ричарда чуть игриво.

На мгновение они замерли на верхней площадке лестницы. Ричард понимал, что она стремится убить его, но здесь, при обычном освещении, это казалось совершенно невозможным. Она создание Дракона, это не Лаура. Лаура принадлежала теплому миру людей, миру дружбы и работы. А это существо, что стоит сейчас перед ним, просто выдает себя за нее.