Герои умирают (№1) - Герои умирают

— Это «Свежее Приключение», единственный всемирный круглосуточный канал новостей со Студии. С вами Бронсон Андервуд. По анханскому времени сейчас полдень. Передаем последние новости об успехах Кейна в его отчаянном поиске пропавшей жены, Пэллес Рил. Как видите, на Часах Жизни Пэллес Рил в углу экрана осталось меньше восьмидесяти часов плюс-минус еще десять, то есть от почти четырех до менее чем трех дней. Весь мир затаив дыхание ждет и молится, чтобы Кейн отыскал ее вовремя. Репортаж Джеда Клирлейка.

— Спасибо, Бронсон. Согласно сообщению со Студии, Кейн все еще находится в системе пещер под Лабиринтом. С ним местная женщина, Таланн, и Ламорак — актер Карл Шанкс. Имперские войска проводят невиданную по масштабам охоту за людьми, город наводнен войсками, обыскивающими каждый дом. Таким образом, Кейн вынужден затаиться, и это вряд ли ему на руку.

— Наверняка это так. Каковы результаты поисков Пэллес Рид?

— Как ты помнишь, Бронсон, прошлой ночью Кейн организовал беспрецедентный побег из имперского Донжона с риском для жизни, надеясь, что хотя бы один из друзей Пэллес отведет его на условное место встречи с ней. Но в результате активности, проявленной войсками Империи, Кейн не может свободно передвигаться по городу. По слухам, друзья Кейна именно сейчас обшаривают условные места.

— Как мне сказали, ситуация весьма пикантна в политическом отношении.

— В политическом?

— Я говорю о взаимоотношениях актеров, Джед.

— Ах да, — сухой смешок, — конечно. Практически всему миру известно, сколько усилий Кейн приложил прошлой ночью, чтобы спасти жизнь Ламорака. В реальной жизни Кейн и Ламорак довольно близкие друзья — не знаю, известно ли это тебе, Бронсон. Наши зрители, может быть, и не предполагают, что Ламорак и Пэллес Рил также являются хорошими друзьями, очень близкими; вероятно, даже более чем близкими.

— Я знаю о подобных слухах…

— Это не слухи, Бронсон. Не так давно это стало секретом Полишинеля. Вопрос в другом — что знает Кейн? Студия молчит на этот счет. Я думаю, любой сейчас гадает, что сделает Кейн, когда узнает все?

— Хороший вопрос, Джед, даже интересный. Впрочем, для Ламорака он должен быть страшным.

— Что ж, Бронсон, как гласит народная мудрость, Ламорак пожнет то, что посеял. — Еще один сухой смешок. — Вы слушали новости из Центральной Студии Сан-Франциско. С вами был Джед Клирлейк.

— Спасибо, Джед. В следующем часе мы свяжемся с экспертом Студии — вы готовы к этому? Он расскажет нам о «хаотической пертурбации в мультимедийных сверхсетях» и ответит на ваши звонки. Он объяснит вам, почему на Часы Жизни Пэллес Рил дают такую большую погрешность, и ответит на ваши вопросы об Уинстонском Переносе. Я — Бронсон Андервуд. Оставайтесь с нами.

15

Артуро Коллберг запихнул в жирные губы очередной блинчик и снова уставился на огромный выгнутый экран. Всякий раз, когда Кейн переводил взгляд с залитой солнцем улицы на изодранный, с лезущей из него соломой матрас, на котором лежал завернутый в грязные одеяла Ламорак, Коллберг с новой силой начинал повторять про себя то, что уже почти стало для него молитвой: «Умри же, ублюдок, умри. Да умри же ты, сволочь, ну, подыхай!»

Однако Ламорак не торопился умирать. Когда Кейн и Таланн наконец вытащили его из пещер, он был без сознания и в глубоком шоке. Странно, что он еще не умер. Кейн и Таланн согрели его, и теперь, когда он изредка просыпался, кормили теплым бульоном, который им принесли кантийцы. Ламорак призвал какую-то магию, чтобы та помогла ему прийти в себя, а друзья даже сумели наложить шину на его ногу, пока воин отгонял своей магией боль и заставлял расслабиться сжатые вокруг излома мускулы.

Когда нога была вправлена, Ламорак заявил, что уже к ночи сможет ходить с костылем, а потом мгновенно заснул. Кейн, Таланн и какой-то коновал из кантийцев воспользовались его состоянием, чтобы распороть шов на бедре, самым крепким бренди вымыть оттуда яички насекомых и снова зашить. Кроме того, они зашили его живот.

Наблюдавшего за этим Коллберга разбирала холодная ярость. Он знал, что не должен позволять эмоциям взять верх над рассудком. Он проглотил еще одну капсулу амфетамина и набил рот сластями прежде, чем лекарство должно было подействовать на его аппетит. Ему стало немного лучше.

И все это время в мозгу билась одна и та же фраза, уже потерявшая всякий смысл и превратившаяся в набор звуков. Будь во вселенной хоть капля справедливости, Ламорак давно уже должен был испустить дух, а его сердце — перестать биться.

Всякий раз, как администратор улавливал краем глаза свечение кнопки аварийного переноса, у него в груди что-то давило и зубы сами собой сжимались. А ведь он не беспомощен, не переставал напоминать себе Коллберг. Одной оговорки Кейна, сравнившего Шахту с рабочими районами, достаточно, чтобы оправдать прерывание его Приключения. «Сейчас важно выбрать момент, — подумал Коллберг. — Да, правильно выбрать момент».

16

— Король сейчас придет, — говорит юноша с почтением в голосе. — Я никогда не видел, чтобы он сам шел к кому-то…

Я отворачиваюсь и смотрю в окно: я не хочу признавать, что не помню имени юноши. Отсюда мне виден кусочек базара, где пару жизней назад я отделал его бараньей ногой — в лавочке Лама у выгнутой стены Стадиона.

— Что известно о Пэллес?

— Никто не знает, где она, барон. Мы с Томми сходили туда, но никого там не нашли. Ну, мы, конечно, подождали, a потом Томми вообще остался там, но все равно ничего не известно.

Бросаю взгляд на бодрствующую подле спящего Ламорака Таланн. В ответ воительница пожимает плечами.

— Я не знаю других мест. Ничем не могу помочь. Да, не может. Достойно удивления уже то, что хотя бы одна крупица информации просочилась сквозь накатившее на всех забвение — результат проклятого заклинания. Когда я пытаюсь объяснить Таланн, что совершила Пэллес, она постепенно отключается — и я не могу винить ее за это.

— Ага, — говорит стражник, — ее так никто и не видел со времени вчерашнего дерьмового боя.

— Ты с ней встречался?

Сжавшая грудь боль ослабевает, я наконец могу дышать и выдыхаю:

— Она жива? Не ранена? Как она выглядит? Юнец улыбается.

— Совсем неплохо, если учесть, что за ней гналась половина Серых Котов. Тут-то и начался дерьмовый бой.

— Дерьмовый бой?

— Ну да. Извините, барон, я думал, вы знаете.

Он вкратце рассказывает о том, как Пэллес схватилась в Рабочем парке с целым отрядом Котов. По его словам, она стала уводить их в сторону Лабиринта, подорвав при этом полрайона. Парень с нескрываемой гордостью говорит, что сам был там, откликнулся на призыв и своими руками швырнул горсть мокрого дерьма и оно попало в лицо самому графу Берну.

Я не могу удержаться от смеха, глядя, как юнец изображает графа Берна после такого казуса. Неожиданно я начинаю относиться к парнишке теплее — господи, ну почему меня не было там, почему я не видел случившегося своими глазами! А юнец замечает мою реакцию и все повторяет и повторяет рассказ, всякий раз приукрашивая его, пока я наконец не машу руками, чтобы он перестал. Даже рассказ о Берне, схлопотавшем горсть дерьма в рожу, перестает быть смешным… если его повторять сто раз.

В моей голове копошится неприятная мысль, что Пэллес вполне справляется без моей помощи. Неужели я мог некогда надеяться, что без меня у нее ничего не выйдет, что она нуждается в моей помощи гораздо больше, чем сама признает? Возможно, на меня влияет тот факт, что она схватилась с Берном, который почти убил меня, и с Ма'элКотом, который мог раздавить меня как муху, — схватилась и не сдается. Она свободна, ей все удается, даже ее подопечные все еще где-то скрываются. Не случись непредвиденного сбоя в связи, я был бы ей и вовсе ни к чему.

— Ты хоть приблизительно знаешь, как она сцепилась с Берном и его Котами? — спрашиваю я. — Ну, как все началось? Что она делала в Рабочем парке?

Юнец пожимает плечами.

— Без понятия. Кто-то мне что-то рассказывал… нет, не помню. А разве это важно?

— Думаю, нет. Спасибо, парень. Окажи мне услугу — спустись вниз и посмотри, не идет ли король.

Парень бьет себя в грудь, изображая этот их дурацкий салют, потом кашляет и клацает рукоятью меча, проверяя, свободно ли выходит из ножен клинок. Наконец, исчерпав все причины оставаться в моем обществе, он поворачивается на пятках, видимо, демонстрируя строевой поворот, и вылетает из комнаты. Я слушаю, как его сапоги стучат по мягкому гниющему дереву пола, и пытаюсь вспомнить, каково оно — быть таким молодым.

Это бесполезно — прошло слишком много жизней. Я снова выглядываю в окно.

У Стадиона толпится обычный полк тяжелой пехоты. Солдатам душно в броне, вид у этих бедолаг довольно жалкий. Они наугад выдергивают из толпы жертву, задают несколько вопросов и изредка дают пинка. Тяжелые тучи наползают на солнце с западного побережья; скоро пойдет дождь, и у солдат заметно поднимется настроение. Ну конечно, это же заветная мечта солдата: из потного и безликого стада превратиться в мокрое и дрожащее безликое стадо, имеющее при этом целую армию простолюдинов, на которых можно выместить свою досаду. — На самом деле я помню еще кое-что. Таланн, подумав немного, говорит таким невероятно обыденным тоном, что мне начинает казаться, будто она репетировала эти слова по меньшей мере несколько часов.

— Это насчет Пэллес. Что бы она там ни наколдовала, я все равно помню, как близко она сошлась с нами. Как она заботилась обо всех нас — а особенно о Ламораке.

Мне не раз доставалось от всяких там великих, один раз даже от Джерзи Капцина, тогдашнего чемпиона мира в тяжелом весе. Но даже тогда мне не было так больно.

Ну есть ли хоть один человек, еще не знающий об их связи?

Я долго-долго сооружаю ответ, долго-долго смотрю вниз, на лицо Ламорака, все еще прекрасное даже под слоем ран и синяков. Больше я не могу разглядеть ничего: из одеял торчит лишь голова актера. Под закрытыми веками подрагивают зрачки, Ламорак невнятно мычит, досматривая сон, а я гадаю, не снится ли ему Театр правды.

Надеюсь, снится.

— Да уж, она такая, обо всех заботится, — говорю я.

— Я знаю, она будет очень благодарна тебе. — Таланн пододвигается ко мне поближе. — Особенно за Ламорака.

Еще одну-две долгие минуты смотрю на Таланн, она теперь находится на расстоянии вытянутой руки от меня. Она отмыта до блеска и одета в свободные хлопковые штаны и куртку, точно такие же, как на записи. К тому же она одна из самых прекрасных женщин, которых я имел удовольствие видеть за всю жизнь.

Даже если бы ткань ее одежды была плотнее и оставляла что-нибудь воображению, то в этом сейчас просто нет нужды — у меня уже была куча времени там, в Донжоне, чтобы оценить мягкие изгибы ее тела, переливающиеся мускулы на ногах и ягодицах. Ее платиновые волосы, отмытые от грязи и гнили, сияют, солнечным ореолом обрамляя нежные щеки и подбородок. Она так красива и так отважна, она такой храбрый и умелый боец, что заслуживает всяческого признания своих талантов, далеко превосходящих мои. Сейчас я мог бы вытянуть руку и дотронуться до нее, провести кончиками пальцев по подбородку, привлечь ее к себе…

Ее сиреневые глаза так глубоки, что в них можно утонуть. Заметив мой взгляд, она делает медленный вдох и почти незаметно выгибает спину; ее груди вырисовываются под тканью куртки и приковывают мой взгляд.

Я видел то же самое в лучшем исполнении — но сейчас не могу вспомнить, когда это было.

Она явно забрасывает удочку — не клюнет ли тут. Потому и наговорила все это о Ламораке, замутила воду, чтобы загнать рыбу в свои сети. Похоже, я круглый идиот.

Я действительно идиот, потому что не хочу быть пойманным.

— Брось, — прошу я, — я все знаю. Она распахивает глаза.

— Все про…

— Ламорака и Пэллес. Я знаю, что между ними. Она выглядит ошарашенной.

— Знаешь? Так почему же ты… как же ты мог… Ну, Ламорак с Пэллес… а ты…

Какой-то силач начинает колотить изнутри в мой лоб — по меньшей мере шипастым кистенем.

— Давай не будем об этом, пожалуйста.

— Это?.. Кейн, извини, что лезу, но… у вас с Пэллес все прошло? Все в прошлом?

Мой мучитель сменяет одну пилу на другую, и она немедленно начинает визжать у меня в ушах.

— Она думает именно так.

— Кейн…

Рука, лежащая на моем плече возле повязки на ране, очень теплая и сильная, а от ее легкого пожатия мускулы расслабляются. Я встречаю взгляд фиолетовых глаз и… Она не просто заигрывает со мной, она предлагает мне нечто более сильное и соблазнительное, нежели физическая близость. Она предлагает мне понимание.

— Должно быть, это очень больно! Я умышленно не понимаю ее слов.

— Да нет, в реке рану промыло. Не думаю, что там осталась грязь.

Мне не удается провести ее. Она снова садится в позу воина, скрестив под собой ноги, и смотрит на меня с добротой, не требующей слов.

Я пожимаю плечами, и боль вновь вгрызается в плечо. Я несколько раз глубоко вдыхаю и вхожу в мысленнoe зрение, которое принято в Монастырях, чтобы контролировать свое тело. Силач с пилой медленно уходит, хоть все еще находится у меня в голове, а боль в плече ослабевает. Я старательно растираю раненое колено, мечтая о кубике льда. Сконцентрировавшись на своих ранах, я получаю возможность разбередить еще одну.

— Что там у Ламорака с Пэллес, касается только их двоих, — тихо замечаю я, — А ко мне это не имеет отношения.

Таланн ухитряется изобразить недоверие, не изменившись при этом в лице.

— Это действительно так, — упорно повторяю я. Голос у нее такой же теплый, как руки.

— Но, Кейн, это действительно важно. Даже со стороны видно, что ты обеспокоен.

— Это их дело, — стою я на своем, — А мои чувства к Пэллес — это мое собственное.

— Значит, для тебя… — ее ресницы чуть вздрагивают, — для тебя это еще не ушло в прошлое? Голова у меня тяжелая, словно гиря.

— Да, для меня это не в прошлом. И никогда не будет в прошлом. Я дал обещание, Таланн, и сдержу его. До тех пор, пока смерть не разлучит нас.

Ей, конечно, не знакома эта фраза — в Империи брак является скорее сделкой, чем таинством, — однако смысл до нее доходит: она удивленно и разочарованно качает головой.

— Каким же должен быть человек, чтобы зайти так далеко: едва не потерять жизнь, спасая жизнь сопернику? Он должен быть полным кретином.

— Понимаешь, это трудно объяснить…

Она накрывает ладонью мою руку, лежащую на раненом колене, и ждет — вот сейчас я встречусь с ней взглядом. В глубине ее глаз что-то умирает, какие-то крупицы сна, который не можешь даже толком вспомнить, когда проснешься. Она говорит:

— Надеюсь, Пэллес Рил понимает, какого замечательного человека отшвырнула.

Теперь я должен рассмеяться: это единственная альтернатива слезам. Я уже готов, но мне приходится приложить усилия, чтобы выдавить горький смешок.

— О, это она прекрасно понимает. В этом и заключается часть проблемы: она слишком хорошо все понимает.

Вряд ли Таланн найдет на это ответ. И она в самом деле молчит, просто сидит рядом со мной на полу и смотрит, как я растираю колено.

В медитации время проходит быстро. Луч солнца падает а окно уже под другим углом. Через некоторое время боль утихает, и я вновь всплываю на поверхность сознания. Тут обнаруживается, что Ламорак уже пришел в себя и что-то жует.

Он смотрит на меня исподлобья, с неуклюжей застенчивостью.

— Похоже, ты промыл мне ногу, да? Я смотрел в мыслезрении, там больше нет этих яичек. Спасибо.

Ему явно не по себе. Надеюсь, это угрызения совести.

— И еще спасибо за то, что спас мне жизнь. Я твой должник.

Да ну? Я рычу про себя. Отплати мне — держись подальше от моей жены! Однако вслух я произношу:

— Ничего ты мне не должен. Если б ты не помог мне на балконе над Ямой, я бы уже гнил в той самой куче. Так что мы квиты.

Он отводит взгляд.

— Нам никогда не рассчитаться.

В его голосе слышится отвращение к самому себе, от чего я испытываю удовольствие.

— Ну, как знаешь.

Недалеко от нас рокочет гром. Он напоминает мне голос Ма'элКота. Первые крупные капли бьют по переплету окна, и я закрываю ставни. Стук дождевых струй по дереву смахивает на крысиный топоток.

Через полчаса появляется король. Он входит в дверь без сопровождения и с какой-то особенной яростью сбрасывает плащ. Таланн рывком поднимается и принимает боевую стойку — откуда ей знать, кто это такой. Она не желает рисковать. Я накрываю своей рукой ее руку и приветствую короля.

Он оглядывает нас, многозначительно ухмыляясь, и качает головой.

— Ну, Кейн, умеешь ты расшевелить дерьмо!

— Это особый дар. Таланн, познакомься с королем Канта. Ваше величество, это Таланн, воительница и друг Пэллес Рил.

Он оглядывает ее с откровенным восхищением и протягивает руку — женская мускулатура нравится ему не меньше, чем мне. Когда я представляю ему Ламорака, король вновь начинает ухмыляться.

— Это ведь ты носился со своим Косаллом? Знаешь, что твой меч теперь у Берна?

Ламорак в ответ моргает, а король присвистывает с насмешливым сочувствием.

— Неприятно, правда? Все равно что орган у тебя выдрали.

Мы переключаемся на другие темы — немного говорим об охоте и растущем возмущении в городе; конечно, приходится сообщить о нашем побеге из Донжона — так сказать, понаставить деревьев, чтобы он не увидел за ними леса. Если хоть один из присутствующих узнает, что я работаю на Ма'элКота… Не уверен, что проживу достаточно времени, дабы все объяснить.

Это не так волновало бы меня, если б его величество перестал есть меня своими проницательными глазами, словно он знает что-то, чего не знаю я.

Наконец Таланн доводит повествование до сцены схватки на балконе, и я не могу больше слушать.

— Да разве это важно? — говорю я таким тоном, что двух вариантов ответа быть не может. — Мне необходимо найти Пэллес. Сегодня же. Прямо сейчас.

— Это сложная задача, — хмурится король. — Мне самому хотелось бы найти ее, но я не могу поставить на уши королевство…

— Не можешь? Твое величество, мы так долго были друзьями…

Он устало отмахивается.

— Не в этом дело, Кейн. Вчера во время заварушки с Котами они ждали ее у того места в Рабочем парке, где она прятала токали…

— Они… она… — начинаю заикаться я. — Ты знаешь?

— Про Саймона Клоунса и Вечное Забвение? — Он снисходительно смотрит на меня, как бы спрашивая: «Я что, идиот?» — Конечно. Разве я не король Канта? Кстати, интересно, почему оно не действует на тебя…

— Это секрет, — спокойно отвечаю я. — Ладно, давай дальше. Коты дожидались ее возле убежища токали.

— Точно. Думаю, они обнаружили ее точно так же, как нашли здесь дня три-четыре назад. Кто-то выдал ее. Мое сердце бешено заколотилось.

— Твой подданный? Он кивает.

— Вероятно. Никто другой не мог ничего знать. У моего человека в Глазах нет никакой зацепки, а потому, кто бы это ни был, он имеет дело непосредственно с Берном и Котами. Паслава, Деофад, кто-нибудь из баронов… ну, не знаю. Те, что пониже рангом, вообще ничего не знали. А в укрытии у нее не было помощников — Пэллес им больше не доверяет.

— Вот почему ты теперь ходишь в одиночку.

— Поверь уж мне. Нам придется увести тебя. Мне нужны имена всех, кто знает, что ты здесь. Если Коты придут сюда за тобой… что ж, это немного сузит круг поиска.

— Когда его найдут, — мрачно говорю я, — постарайся, чтобы он уцелел и я смог добраться до него лично. Сделаешь это для меня?

Он пожимает плечами.

— Ничего не обещаю. У меня тоже есть к нему счет. Так сдать Пэллес… Если я доберусь до этого ублюдка…

Его пальцы гневно сжимаются, кровь бросается в лицо. Я смотрю на него. Что-то изменилось в нем с нашей позавчерашней встречи. Тогда это был всего лишь «укол в задницу Ма'элКота». Теперь все серьезно, его величество разве что огнем не дышит.

— Просто помоги нам встретиться. Сейчас это действительно важно.

В его затуманенных глазах внезапно вспыхивает подозрение.

— Почему вдруг важно?

До сих пор я не замечал, какие у него маленькие глаза. Вокруг них набухли вены — нешуточная ярость правит королем.

— Эй, да это же я! Потрогай, если не веришь!

— Да, — медленно говорит он, и краска сползает с его лица. — Знаю, Извини. Но ей не нужна твоя помощь, Кейн. Я абсолютно уверен, что прошлой ночью она была на Чуде, а потом ушла оттуда.

— Правда?

— Ну да. На ней было что-то вроде плаща, а поверх еще один Плащ, если понимаешь, о чем я.

Я полтора года изучал в училище боевую магию и только потом был отправлен в Поднебесье. Я мгновенно понимаю суть:

Пэллес не удастся найти даже магу, потому что он не сможет отследить ее через Силу. Вероятно, это ее заклятие не слабее Вечного Забвения.

Впервые за все дни у меня на лице появляется счастливая улыбка.

Все смотрят на меня, а король спрашивает:

— Ну, в чем дело? — Я знаю, точно знаю, где ее искать.

17

— Администратор, это Клирлейк из «Свежего приключения». Он хочет сообщить в сеть о воссоединении Пэллес и Кейна.

— Скажите ему… нет, откажите ему. Бесповоротно.

Артуро Коллберг грыз ноготь и смотрел на экран. Кейн, профессионально нагнетающий обстановку, настоял на том, чтобы Ламорак и Таланн отправились вместе с ним и королем вопреки возросшей опасности разоблачения и ареста. На приготовления понадобилось всего несколько минут — для Ламорака привели лошадь, остальным принесли тяжелые плащи и шляпы, чтобы они могли спастись от заливавшего Лабиринт ливня. Идти подземельями было опасно — там могло укрываться от дождя слишком много кантийцев.

Отряд из двенадцати кантийцев должен был заслонять короля с товарищами спереди и сзади и отвлекать солдат, которые могли заострить внимание на группе. Кантийцы вынуждены были держаться плотнее друг к другу, так как дождь усилился и дорога просматривалась всего на десять — пятнадцать метров. Впрочем, дождь должен был помешать также и солдатам, а потому являлся скорее преимуществом.

Разумеется, почти сразу же после заявления Кейна о местонахождении Пэллес Рил Коллберг связался с персоналом «Свежего Приключения». У этого Клирлейка оказалось неплохое чутье. В мозгу администратора уже развернулась сцена: предвкушение, приближение, первый взгляд, глаза в глаза, диалог — и конец.

Закончить надо прежде, чем они поцелуются или коснутся друг друга. Это произведет ошеломляющий эффект и наверняка удвоит количество заказов на записи.

Разумеется, такой ход полон риска, учитывая, что в игре не кто-нибудь, а Кейн, и за каждым шагом следит Совет попечителей. Здесь нужна личная инициатива, что так редко встречается среди администраторов, дерзкий ход, уверенность, свойственная даже — про себя Коллберг произнес это слово шепотом — бизнесменам.

В жилах звенела кровь, нарастала уверенность. Дерзай, ну же, вперед!..

На огромном экране группа Кейна пересекла улицу Мошенников, пригибаясь под струями ливня. У Коллберга могло быть не более минуты на принятие решения. Но если б Кейн продержался еще хотя бы десять минут — достаточно для того, чтобы новость успела распространиться по сети, — все бы захотели урвать от этого лакомого кусочка. Так зачем же отдавать его задарма какому-то там «Свежему Приключению»?

Они заплатят, все они заплатят. Они кинутся на приманку, как стая леммингов. Разве они смогут удержаться? Ни один канал не захочет упустить возможности видеть воссоединение Кейна и Пэллес Одна лишь плата за лицензии на эти несколько минут с лихвой покроет затраты на все проклятое Приключение!

Итак, решение, Коллберг принял решение и, не тратя времени зря, приказал коммуникативному центру Студии приготовиться к работе на прием. Сто марок за секунду? Тысячу? Он предоставил ребятам из отдела по продаже назначить цену, от которой сетевые директора будут скрежетать зубами и рвать волосы, однако примут ее. После этого Коллберг позвонил в офис «Свежего Приключения».

— Дайте мне профессионала Клирлейка, — потребовал он. — Это биз… администратор Коллберг.

«Это ненадолго. Я уже чувствую, что мне недолго оставаться простым администратором».

18

Голоса, вещающие с пяти миллиардов экранов по всей Земле, слишком торопливы — так обычно объявляют о войне. Почти все они говорят по-английски; не многие из существующих узконациональных каналов, которые располагаются где-то на задворках, могут наскрести денег, чтобы заплатить назначенную Студией цену. Эти бесплотные голоса произносят различные слова, но смысл в них один и тот же: «Вы должны увидеть это Вам должно быть интересно. Это самое важное, что только может быть в вашей жизни».

И лицо, симпатичное, честное, безупречно выбритое лицо, обрамленное вьющимися напомаженными волосами. В этом лице заключена особая власть, некое сочетание религиозной экзальтации и заносчивости, оно как бы заявляет: «Я здесь, и я все знаю. А вот вы узнаете только то, что я расскажу вам».

В нем есть сила, оно просто светится ею. Из искренних глаз на десять миллиардов зрителей изливается поток энергии.

— Прямой репортаж из центральной Студии Сан-Франциско. С вами Джед Клирлейк.

19

Король повышает голос, пытаясь перекричать шум дождя;

— Это тут!

Сердце у меня замирает.

Неужели я действительно подошел так близко?

Огромный остов склада смутно виден за стеной ливня. У меня холодеет позвоночник и подгибаются ноги. Я смотрю на сидящего верхом Ламорака и на Таланн, ведущую его лошадь под уздцы; они похожи на призрачные силуэты. Я наклоняюсь поближе к уху короля; поля наших шляп смыкаются — мы можем вздохнуть и поговорить.

— Пусть твои ребята войдут, — предлагаю я. — Пусть они ждут здесь, пока Пэллес не будет готова уйти, — мы не можем позволить им разговориться с каким-нибудь нехорошим дядей.

Его величество снова бросает на меня косой взгляд, словно проверяя, действительно ли я выгляжу так, как выгляжу.

— Ну ладно, — кивает он.

Затем поднимает руку и машет, призывая кантийцев. Мне кажется, они не видят этого жеста, однако вскоре начинают появляться ссутулившиеся под дождем фигуры.

— Говорю тебе, мы уже осматривали это место, Томми до сих пор тут сидит. Черт, да сам Берн вернулся сюда и обыскал помещение после той драки с дерьмом. Здесь Пэллес нет.

Я выразительно улыбаюсь.

— Ты не знаешь ее так, как знаю я. Здесь у нее свыше тридцати человек, обеспеченных едой, водой, спальными местами и нужником. Она не бросит все это — ей больше некуда идти и некому довериться. А прятаться лучше всего там, где охотники уже искали. — Я оглядываюсь: все двенадцать кантийцев уже на месте. — Идем внутрь.

Я трогаюсь первым, за мной Таланн с лошадью Ламорака. Его величество в последний раз пересчитывает свой отряд. Оказавшись внутри, он ведет нас сквозь лабиринт рухнувших, траченных гнилью балок в заднюю комнату, откуда исходит розоватый свет.

У разожженного в центре помещения костра сидит Томми. Увидев меня, он выпрямляется.

— Эй, Кейн! Что ты…

Потом он замечает позади меня короля и вытягивается по стойке «смирно», отдавая салют вначале мне, потом ему.

— Если вы за Пэллес Рил, то ее здесь нет, — говорит он. — Поесть не принесли?

— Где у них тут подвал? Как в него пройти?

— Вон туда, — показывает он. — Но…

Сквозь дверной проем он видит фыркающую лошадь, на которой сидит Ламорак, Таланн и кантийцев и в изумлении трясет головой.

— Неужели ни один из вас — ни один! — не догадался Прихватить жратву?

Я уже завладел его фонарем и разжигаю его от костра. Тяну на себя дверь и спускаюсь по скрипучим ступенькам. Его величество следует за мной по пятам. Я не могу дышать — от выброса адреналина мое тело дрожит, как натянутая тетива.

У меня получилось. Я пришел вовремя, даже с небольшим запасом. Я не верю, что действительно нахожусь здесь, что делаю все это. Мой желудок съеживается, голова кружится… наконец я в подвале.

— Видишь, — замечает король, — никого нет. Каменный пол покрыт тонким слоем воды глубиной в ладонь; она блестит при свете лампы и плещется у моих ботинок. Комната велика, отсыревший потолок на пятиметровой высоте весь в трещинах и прогибах. Повсюду валяются куски замшелого дерева, в нос шибает запах сырости и гниения. Я направляюсь в комнату, аккуратно ступая по воде. Дверей здесь нет — только проем, явно предназначенный для лестницы. Идущий за мной король замечает:

— Черт, Кейн, посвети сюда. Тут крысы кишмя кишат. Похоже, кроме них, здесь нет ни одной живой души. Из теней на меня глядят горящие красные глаза, а иногда крысы, извиваясь, проплывают у меня под ногами.

— Ну, признавайся, Пэллес, — громко говорю я. — Хватит прятаться. Нам нужно поговорить.

— Брось, Кейн, — говорит мне король, — здесь никого нет. Тьфу ты, черт! Мне крыса на ногу залезла! Да посвети ты сюда наконец!

Неужели я ошибся? Это невозможно — Пэллес поступила бы именно так.

Или нет?

— Чтоб тебе пусто было, Пэллес, если б ты знала, через что я прошел, лишь бы попасть сюда. — Помимо моей воли у меня в голосе дрожит нотка отчаяния. — Убери Плащ. У меня новости из дома!

Эта кодовая фраза известна всем актерам.

Надо мной и сквозь меня проходит волна, в голове раздается шум, и внезапно я вспоминаю, что не один. Словно издалека, со дна глубокого колодца, я слышу судорожный вздох короля.

Я словно во сне — ну, вроде того, как попадаешь в толпу и вдруг обнаруживаешь, что забыл надеть штаны. Это сравнение возникает моментально, словно я шел с закрытыми глазами и так старательно убеждал себя, будто я один, что поверил в это. А теперь у меня внезапно открылись глаза, и тут обнаружилось, что в подвале полно людей.

Они толпятся всюду, сидят на разных частях дерева и остатках брусов крыши — мужчины, женщины, дети, жмущиеся к ногам родителей. Одежда у них самая разнообразная, от дорогой, под стать принцу, до нищенских лохмотьев. Однако все они грязны, а по лицам видно, что у них уже давно не было воды для умывания. Все они молчат и смотрят на меня круглыми от страха глазами.

Я узнаю маленькую группку — мужчину, его жену и двух дочерей. Это семья Конноса. Я едва не киваю им, однако успеваю вспомнить, что, хотя я их и знаю, они никогда не видели меня. Я вдруг испытываю невероятную радость от того, что они сумели скрыться, что Коннос по-прежнему может исследовать магию, что его жена все еще любит его, а дочери все такие же симпатяшки, несмотря на все испытания.