Мечта Пандоры

Август запретил мне вмешиваться в это дело. Было ясно, что Кузнецов раскрылся и убит кем-то из фантомов, поэтому мне следовало быть предельно осмотрительным. Расследования решили не проводить. По официальной версии, смерть наступила от сердечной недостаточности. Несчастный случай. Мне предписывалось продолжать работу.

Я доложил о последней связи.

— Великие Моголы? — переспросил Август. — А ты не ошибся?

— Он повторил два раза очень отчетливо.

— Ладно. Разберемся, — Август помолчал. — Прошу тебя, Павел, будь осторожней — без самодеятельности.

На похоронах я появиться не мог. Я понимал, что конспирация необходима, но было очень горько. С Герой мы дружили давно — вместе кончали Школу, четыре года наши кровати стояли в одной комнате, каждый день в шесть утра он стаскивал с меня одеяло и гаркал в ухо: «Вставай, защитник планеты». Я тогда очень гордился своей профессией и считал, что именно мы, сотрудники МККР, обеспечим Земле спокойствие и безопасность.

К тому же у меня было свидание с Анной. Я пытался убедить себя, что это нужно для дела. Получалось не очень убедительно: для дела была необходима встреча не с ней, а с Элгой, чтобы выяснить, почему директор не поверил в мою легенду.

В конце концов, я махнул рукой и направился в городскую библиотеку. Там мне выдали толстенный том по средневековой истории.

Оказалось, что Великие Моголы — это династия царей Индии, которые правили с шестнадцатого до середины девятнадцатого века. Так их назвали европейские путешественники в семнадцатом веке.

Наибольшего расцвета Великие Моголы достигли при Шах-Джакане. Государственное их устройство представляло собой централизованную феодальную монархию. В семнадцатом веке оно включало в себя почти всю Индию и Кабул. Однако уже в то время, несмотря на внешнее могущество, в стране стал назревать внутренний кризис, приведший в итоге к усобице и распаду государства. Власть Великих Моголов ослабла. К середине восемнадцатого века эта династия владела фактически только Дели и прилегающими районами, а к концу восемнадцатого века Великие Моголы стали простыми марионетками в борьбе князей Северной Индии. Этим воспользовались англичане и в 1803 г. захватили Дели. Формально Великие Моголы продолжали считаться правителями Индии до 1858 г., когда английские колониальные власти упразднили династию. Далее перечислялись представители Великих Моголов.

Вот что я выудил из книг. Какое отношение все это имело к фантомам? На всякий случай я выписал основные факты и запомнил их.

Потом я поехал к Анне.

На перекрестке, где мы договорились встретиться, куря красную сигарету, лихо топталась девица — из тех что ищут партнера на один вечер. Каблуки ее звякали при каждом шаге, из сережек неслась популярная мелодия Анны не было. Я посмотрел на часы.

— Павел, — позвала девица.

— Да… — глубокомысленно протянул я, окидывая ее взглядом.

Анну было не узнать. Волосы она зачесала вверх, столбом, — ультрамодная прическа «Нефертити», косметика светилась: на глазах — синим, на губах — зеленым, вместо обычного платья она надела переливавшуюся радугой футболку и джинсы, на которых вспыхивали живые картинки.

— Вам не нравится? — Анна медленно покраснела, бросила сигарету.

— Очень эффектно, — я взял ее под руку. — Куда мы пойдем?

Анна закусила губу:

— Вы не подумайте, это я в первый раз так. Потому что надо быть, как все. А то меня пригласит кто-нибудь — посмотрит и больше не показывается.

— Вам не требуется быть, как все, — искренне сказал я.

— Правда?

— Правда.

Она обрадовалась:

— Я сбегаю, переоденусь. Я тут недалеко живу. А то словно это и не я…

— Не надо, — остановил ее я. — В следующий раз.

— А будет следующий раз?

— Вы хотите этого?

— Да. А вы?

Я кивнул.

Последние фразы мы произнесли шепотом, остановившись. Рядом никого не было. Только какой-то мужчина в блестящем, будто металлическом костюме читал новости на стене, время от времени нажимая кнопку, чтобы сменить кассету.

Я сказал нарочито весело:

— Так куда же мы направимся? В концертном зале сегодня гала-представление. Билетов не достать, все равно, что к вам на Спектакль, но используя свое положение инспектора…

Грохот барабана заставил нас оглянуться. В улицу втягивалась длинная колонна. Шли ровными рядами — по десять человек. Плечом к плечу. Все в черных галифе, в зеленых рубашках с закатанными рукавами. Единым махом вбивались в мостовую сотни увесистых сапог: Трум!.. Трум!..

По бокам колонны не в ногу шагали равнодушные полицейские.

— «Саламандры», — без выражения сказала Анна. — Фашисты.

— Фашистская партия у нас запрещена, — возразил я.

— Разве дело в названии? — Она процитировала. — «Призовем молодых, призовем жестоких, призовем тех, чья вера — нация, чей долг — нация, чья совесть — нация». Как там у вас в Столице с верностью нации?

— У нас потише. Все-таки Столица.

Перед колонной несли склоненное знамя — тяжелое, с золотыми кистями. На черном бархате травяным соком зеленела громадная буква «С». Из нее вырывалось пламя.

Эту букву я уже видел. Она стояла под запиской, которую я нашел в своей разгромленной квартире. Так. Значит мной занимаются «саламандры». Или некто похуже. Допустим, сенатор Голх. Тот самый сенатор, по чьему поручению я якобы произвожу инспекцию.

Я почувствовал себя неуютно.

— Если «саламандры» кого-нибудь убивают, то полиция никогда не находит преступников, — сказала Анна.

— Вот как? — я знал это не хуже ее.

— Вы же не инспектор, Павел.

— А кто?

Она пожала плечами:

— Не знаю.

Трум!.. Трум!.. — отбивали свой жесткий ритм сапоги. Невидимые палочки поддерживали его на барабане. Молодые, каменные лица смотрели вперед. Только вперед. Трум!.. Трум!.. Сегодня нам принадлежит эта страна, а завтра весь мир!

— А вы знаете, что Краб — «саламандра»? — взглянула на меня Анна. — Он у них даже какой-то начальник. И Элга им очень интересуется. Бегает на собрания. Истеричка. Напрасно я устроила ее к нам в Дом.

— Вы не любите Элгу? — спросил я.

— Это моя сестра, — сказала Анна.

Темнело. Зажглись голубые панели на домах. В кромке тротуара проступила сиреневая линия. Мы шли вдоль улицы. Дул слабый ветер. Деревья шелестели, словно бумажные. Прозрачные, хрупкие такси бесшумно проносились над мостовой, в их желтой скорлупе сидели люди, беззвучно смеялись.

— Элга, конечно, наврала, что она инженер, — сказала Анна. — Работает у нас всего полгода, но удивительно вписалась. Словно рождена для Спектаклей. А вот я нет. У меня все получается, не как у других. И не нарочно. Просто не выходит. Наверное, я не ко времени. Мне бы родиться в двадцатом веке…

— Время не выбирают, — ответил я чисто машинально, так как в этот момент оглянулся и заметил того же мужчину в посверкивающем металлическом костюме. Он шел за нами.

Случайность или слежка? В подобных ситуациях я закуриваю. Зажигалка, разумеется, не сработала.

— Сел аккумулятор, — объяснил я Анне. Стал заряжать вручную, нажимая рычажок большим пальцем. Анна что-то рассказывала. Мужчина приближался. Подзарядка аккумулятора — дело длительное. Когда он проходил мимо нас, я его хорошо рассмотрел.

— …Очень странные сны, — говорила Анна. — Большой сад. Тропический. Пальмы, магнолии, орхидеи. Да-да, так просто растут орхидеи — распускаются по ночам. Песчаная дорожка. Я бегу по ней, спотыкаюсь, падаю, плачу. Меня поднимает женщина. У нее злое лицо. Мы идем с ней к морю. Она держит меня за руку. Больно. Море очень теплое, а песок горячий. Вам приходилось видеть непонятные сны? Такие, что даже не знаешь, откуда они взялись?

— Нет, — сказал я, краем глаза следя за улицей. Как я и ожидал, мужчина немного прошел вперед и свернул в первую же парадную. Все стало ясно: за мной следили, причем примитивно — визуальным способом.

Разумеется, это могли быть наши сотрудники. Вряд ли бы меня пустили без всякого прикрытия. Но я сильно сомневался, чтобы люди Августа работали так прямолинейно. Во всяком случае портрет мужчины зафиксирован в зажигалке и завтра его личность установят.

— …Самая настоящая пустыня, — говорила Анна. — Это ведь странно — я никогда не была в пустыне. Ровная, как стол. Барханов нет. До горизонта — серый песок. Дует ветер, и песок змеится под ногами. Шипит. А потом — вскидывается столбиком. И далеко, у самого неба, — озеро, чистое-чистое, серебряное. Там — вода. И мне кто-то говорит сзади: «Мираж». И голос очень знакомый.

Мы прошли за парадную метров сто, и мужчина вынырнул, приклеился сзади. Я решил больше не обращать на него внимания.

— Правда, не могут сниться такие сны нормальному человеку? — сказала Анна.

— Вполне обычное явление, — немного невпопад ответил я.

— Я читала, что сок — это небывалая комбинация обыденных фактов. Но не могу же я видеть во сне то, чего никогда не видела в жизни. Нет. Это ненормально. Сейчас никто не видит снов. Вы знаете, я ходила к врачу. Он провозился со мной целый день. Надел шлем, и вижу — то свет, то тьма, то пятна цветные плавают. И я должна была говорить, что вижу. Совсем меня замучил. А потом сказал, что это — воспоминания о детстве. А какие могут быть воспоминания, если я родилась здесь, в городе, и всю жизнь жила только в нем.

— Вы могли видеть такие картины в ваших Спектаклях, — сказал я. — И потом, во сне они преобразовались…

— Нет! — Анна возмущенно тряхнула головой. — Нет! Причем здесь Спектакли? Ненавижу наши Спектакли!

— Вчера было очень интересно, — сбитый ее горячностью пытался переубедить ее я. — Даже трудно отличить, где голограмма, а где — реальность.

— Там все ненастоящее, — уже спокойно сказала Анна. — От первой нитки до последней. Вот вы сначала чувствовали, что это выдумка?

— Да.

— А потом вдруг — поверили. Не до конца, но поверили. Я следила за вами.

— В какой-то мере, — помедлив, ответил я: странная мысль пришла мне в голову.

По пустынной улице навстречу друг другу неслись два такси, набитые дергающимися юнцами. Водители рулили лоб в лоб. Сближались они стремительно. Анна прижалась к моему локтю. За несколько метров до неминуемого столкновения включились автопилоты, и машины, резко вильнув в стороны, прошли буквально в сантиметре друг от друга. Отлетев в противоположные концы улицы, такси развернулись и опять, наращивая скорость, понеслись навстречу.

Захватывающее развлечение — ведь всегда существует хотя бы миллионная вероятность, что автопилот не сработает.

Анна отвернулась и проговорила сквозь зубы:

— Не переношу. А еще знаете, что делают? Надевают антигравы и прыгают с телевизионной башни. У кого откажет. И я прыгала. Что с вами, Павел?

Оказывается, я стоял с открытым ртом. Я опять ощутил ту легкость и веселье, которые я испытал в Спектакле.

— Ненавижу убожество, — еле сдерживалась Анна. — Спектакли! Картонные люди и картонные декорации. Куклы на пружинах. Взрослые младенцы развлекаются пустышками. И словно никто не видит. В газетах — слюни, по радио — идиотская патока. Приезжают инспекторы, вот вы, например, — одобряют. Бенедикт как-то уламывает. Он всех уламывает, Павел! Взяли бы и запретили!

— Это не так просто, — почти не слушая, ответил я.

В позапрошлом году мы вели дело «Нищих братьев». Они организовали несколько общин в Канаде — около десяти тысяч человек. Руководители общин, духовные отцы Саймон и Арпангейль, называвшие себя архангелами, кстати, оба выпускники технического колледжа, магистры наук, частью купили, частью смонтировали сами волновой генератор для направленной передачи эмоций. Им удалось составить коды различных экстатических состояний и довольно чисто вложить их в усилители. Каждый вечер проводился час молитвы. Я и сейчас будто вижу, как тысячи людей стоят на коленях на залитой водой плантации, в расползающейся, мокрой земле и, дергаясь, словно эпилептики, воздев руки к небу, возносят восторженную молитву задрапированному под часовню генератору с золотым крестом на вершине, а два архангела в белых мантиях, куда была вшита иридиевая мозаика для изоляции, упираясь головами в низкое, кровавое солнце, торжественно и величаво благословляют покорную паству.

Чтобы попасть на час молитвы и испытать благодать божью, люди были готовы на все — жили в землянках, работали по двадцать часов в сутки без еды, в грязи, в ледяной воде, окучивая голубые марсианские маки, которые громадными партиями шли на экспорт в Китай, расценивались на вес золота. Они отдавали жен, детей, могли убить кого угодно, чтобы испытать еще раз — хотя бы один-единственный раз — блаженство господней любви.

И вот, когда мы шли между молящимися, а они хрипели и бились, как слепые, и грязь текла по бескровным лицам, вот тогда я испытал точно такое же чувство легкости и веселья, а вслед за этим — огромного, всепоглощающего, нечеловеческого счастья.

— Вы не слушаете меня, Павел, — обиделась Анна.

— Я слушаю, слушаю, — отрешенно сказал я.

Мы пошли дальше. Впереди сиял проспект. Над домами в чутком ночном воздухе, задевая крыши, вращались два исполинских серебряных шара. Оттуда лилась музыка.

— Значит, у них в Доме стоит волновой генератор, — подумал я. — Надо же, с ума сойти — волновой генератор.

6

Всю ночь я писал доклад, стараясь сделать его убедительным, а уже в пять утра вышел из дома. Встречу назначили на квартире у Августа, и я хотел избавиться от наблюдателя, кем бы он ни был. Поэтому я взял такси и поехал в Южный район. Вчерашнего мужчины на улице не было, но какой-то ранний прохожий сел вслед за мной в машину, и она, следуя в некотором отдалении, стала повторять мой маршрут. Фотографировать на таком расстоянии не имело смысла.

Южный район был столь велик, что физически представлял собой самостоятельный город с собственными предприятиями, больницами и кинотеатрами. Стодвадцатиэтажные дома, разделенные садами через каждые шесть ярусов, поднимались на горизонте. Утреннее оранжевое солнце стояло над ними. На вершинах пирамид посверкивали башенки связи. Подрулив к их подножию, я вошел в лифт и через десять минут, оказался на площадке междугородной аэробусной станции.

Тотчас передо мной вырос дежурный внутренней службы:

— Ваш билет?

— Начальника станции! — потребовал я.

Дежурный, видимо, понял, с кем имеет дело, потому что без промедления прошептал что-то в наружный карман.

— Вы подождете здесь? — спросил он.

— Да.

Дежурный исчез. Бетон был влажен. Стояли два пустых аэробуса, похожие на громадные серебряные капли. Начинало припекать. С пятисотметровой высоты город, затянутый утренним туманом, не проглядывался.

Небо прочертила огненная точка — покидал атмосферу рейсовый лунник. Позади меня на стене красовался, стереоплакат — молодой парень, подняв щиток шлема, шагал по красной пустыне. Брови его были сдвинуты, непреклонные глаза устремлены вдаль. Перед ним, смешно подпрыгивая, пробуя песок длинным клювом, перекатывался чибис.

Плакат призывал работать в Аркадии. Он был лишним. Желающих попасть в марсианскую Аркадию хватало: отбирали одного из десяти.

…Тогда в этой самой Аркадии я просидел две недели на базе у Дягилева — сразу после появления песчанок, которых сгоряча объявили разумными обитателями Марса. Бактериологи, направленные в пустыню высаживать штаммы для освобождения кремний-связанной воды, клялись, что через двадцать лет в Аркадии появится настоящее озеро, а через пятьдесят — на всем Марсе можно будет дышать без шлема, как тот парень на плакате. Потом, в карантине, я четыре дня рассказывал им о своей работе, они слушали, разинув рты, а я им завидовал: они занимались большим и чистым делом, они работали в будущем Земли, я же — в ее прошлом.

Мне стало грустно. По роду своей деятельности я редко сталкивался с нормальной жизнью. На мою долю выпадали в основном эксцессы…

Подошел начальник станции, со значительным выражением на лице. Я объяснил, что мне нужно. Значительное лицо вытянулось.

— Это невозможно, — развел он руками. — Только рейс на Париж.

— Я вас очень прошу, — ледяным тоном сказал я.

— Но…

— Очень.

Зачастую правильно выбранный тон действует лучше, чем любые удостоверения. Через пять минут я стартовал — в рулевой кабине стоместного междугородного аэробуса. Пилота я попросил закинуть меня в Северный район. Он был предупрежден, и возражений не последовало.

Теперь я был спокоен. От визуальной слежки я избавился, а запеленговать аэробус, выявить место его посадки или выслать хотя бы патрульный вертолет за такое время не успели бы и в Управлении полиции.

— А правда, что у нас высадились пришельцы? — кося глазом, спросил пилот.

— Не слышал.

— Ну да — скрываете. Говорят, высадились по всей планете. И маскировочка — не отличить от людей. Ходят, наблюдают. А если пришелец посмотрит тебе в глаза — то падаешь мертвым. Говорят, на днях одного-таки взяли Целое сражение было: пушки, пулеметы, лазеры. Дивизию солдат пригнали. Значит, не слышали? — недоверчиво переспросил он.

Я откинулся в мягком кресле. Мы засекречиваем все подряд, боимся потревожить людей, — и вот к чему приводит дефицит информации.

Мы приземлились на Северной станции, я взял такси и поехал к Августу.

Он открыл мне сам. Как всегда пробурчал:

— Опаздываешь.

На нем была мятая рубашка и такие же брюки. Словно он спал одетый. Под глазами мешки. В комнате сидели трое. Молчаливый Симеон — офицер полиции для связи с местными органами, незнакомый мне строго одетый человек с мертвыми от контактных линз глазами и третий — тот самый черноглазый парень из Дома. Он как всегда курил с отсутствующим выражением лица, выпуская аккуратные кольца зеленого дыма.

— Познакомься, — представил Август. — Жан-Пьер Боннар, сотрудник МККР, работает параллельно с тобой. После гибели Кузнецова назначен старшим группы.

— С приятным свиданием, — Боннар протянул мне руку.

Я пожал ее и сел. Боннар свободно закинул ногу на ногу. Пиджак на нем переливался радугой при каждом движении. Он ногтем постучал по часам:

— Давайте начинать, господа. Не знаю, как вы, а у меня времени нет. Утреннее свидание с дамой.

Я думал, Августа хватит удар, но он сдержался, помалиновев тяжелыми щеками.

— Плохо работаем, — сказал Август. — Не профессионально. Потеряли Кузнецова. Глупо потеряли. Даже непонятно, на чем. Обидно. Что дальше?

Он поочередно оглядел всех. Все молчали. У Боннара на лице была разлита скука. Август сел в сразу раздавшееся кресло:

— Прошу вас, Симеон.

— Даю справку, — отчеканил Симеон. — Политическая организация «Саламандра» создана примерно пять лет назад. В настоящее время насчитывает около сорока тысяч членов и около двухсот тысяч сочувствующих. Имеет два места в парламенте. Представителем организации в правительственных учреждениях является сенатор Голх. Политическая платформа организации — «возрождение нации» — в социальном плане не конкретизируется. Деятельность организации протекает в основном в рамках закона.

— Это все? — вскинул глаза Август.

— Все.

— Дорогой… Симеон, — ласково сказал Август. — Не считайте, что в МККР одни дураки. В МККР знают, что делают. Там выбрали вашу страну не случайно. Предыдущие действия фантомов не носили целенаправленного характера. МККР склонен думать, что имело место изолированное, спонтанное включение программы.

— Дорогой… Август, — в том же тоне начал Симеон. — Я согласен, что ограбление банков, шантаж с радикальными последствиями, политические убийства, то есть организующая деятельность фантомов происходит именно у нас. Я могу вас заверить, полиция сделает все, что в ее силах.

— Дорогой Симеон, меня интересуют два вопроса. Первый. Как засветили моего сотрудника? Второй. Почему им заинтересовалась «Саламандра»?

— Дорогой Август, у «Саламандры» бывают очень неожиданные интересы.

Август яростно скреб ногтями голый череп. Симеон барабанил пальцами по столу. Развивался обычный конфликт между МККР и местными властями. Шла обычная игра в вежливо-язвительный словесный пинг-понг. Местная власть всегда считала, что МККР позволяет себе слишком много. У МККР, разумеется, было противоположное мнение.

Я почему-то вспомнил Столицу — как двое десантников волокли бьющегося об асфальт фантома из дверей Центрального банка.

Сказал:

— За мной хвост.

Они оба замолчали.

— Я ведь работаю без прикрытия? — осведомился я.

Август перекатил зеленые глаза на Симеона.

— Без, — подтвердил тот.

Я достал фотографию человека в стальном костюме.

— Не мой, — определил Симеон.

— А сегодня с утра был еще один, я его не смог сфотографировать.

Боннар дунул на свои перстни, пересел к Симеону на диван. Наморщил лоб.

— А может быть, они какое-то время наблюдают каждого новичка? — предположил я.

Август перевел взгляд на Боннара. Тот подтянул, длинные ноги:

— Нет. Ничего подобного. За мной — чисто.

Август продолжал смотреть из-под голых век.

— Я бы заметил, — занервничал Боннар. — У меня квалификация первого класса. Нет. Не думаю.

Тон его мне не понравился.

— Хорошо, — наконец подал голос Август. — Будем рассматривать обе версии.

Симеон изучал фотографию. Чуть ли не нюхал.

— Готов поклясться, что этот тип из второго отдела, — внезапно сипло сказал он.

Август повернулся к нему всем телом:

— Военная контрразведка?

— Да.

— Мне кажется, дорогой Симеон, будто вы жалеете, что связались с нами.

— Вы не знаете, что такое второй отдел, — нахмурился Симеон. Бросил фотографию. Предупредил:

— На меня больше не рассчитывайте.

— Только не надо драматизировать ситуацию, — сказал Август. Симеон ушел в размышления, прикрыв глаза.

— И еще новость. — Я рассказал о своих ощущениях во время Спектакля и подробно изложил историю «Нищих братьев», проведя обнаруженную мной аналогию.

— Волновой генератор? — с сомнением произнес Август.

— Здесь, пожалуй, что-то есть, — задумчиво сказал Боннар. — Я не знаком с материалами по «Нищим братьям» и не сталкивался с направленной передачей эмоций. Но то, что вы рассказали, напомнило мне об ощущениях, которые я испытал в Спектакле. Сначала — неприятие происходящего вокруг, а потом вдруг полное приятно всего этого, сопереживание. Находишься будто в центре событий. Эмоциональный фон — легкость, веселье, вседозволенность.

— Ваше мнение, доктор? — обратился к человеку с мертвыми глазами Август. Представил. — Доктор Або, нейрофизиолог, специалист по блок-записям, занимается медицинской стороной фантомов…

Тот кивнул.

— Доктор, есть ли какие-нибудь медицинские средства, чтобы отличить обычного человека от фантома? — перебил я.

— Пока нет, — доктор сплел бледные пальцы. — Мы сейчас работаем над этой проблемой.

— А нельзя ли подобрать спектр — волновой, фармацевтический, который бы выключал или стирал программу?

— Не отвлекайся, Павел, — остановил меня Август. — Если медицина даст результаты, ты узнаешь об этом немедленно. Мы слушаем вас, доктор.

— Я не думаю, что в Спектакле существует передача эмоций, по крайней мере в том виде, как ее изложил ваш коллега. Волновой генератор — установка чрезвычайно сложная и дорогая, собрать ее частным образом без молекулярных микросхема без биодатчиков, которые выращиваются только индивидуально, по заданным параметрам и требуют громадного количества времени, невозможно. Скорее всего, указанный эмоциональный фон был создан атмосферой Спектакля. Зрительные образы чувственны сами по себе и, апеллируя к уже существующему эмоциональному резерву, вызывают соответствующее переживание.

Доктор говорил округлыми фразами, внушительно; видно, поднаторел на конференциях. Я понял, что убедить его не удастся.

— Что касается «Нищих братьев», то я знаком с материалами. Они имели самый примитивный передатчик и транслировали очень узкую часть экстатического спектра, примерно одну сотую, правда, при большой интенсивности. Если бы что-нибудь подобное имело место в Спектакле, то вы просто не смогли бы участвовать в нем — лежали бы в состоянии острой эйфории, — доктор расплел руки, положил их на острые колени. Замер.

— Ладно. Работаем дальше, — Август по-прежнему был собран. — Боннар, ставьте вашу ленту.

— Я не согласен, — сказал я. Август поморщился.

— Да, я не согласен. Я единственный из присутствующих, кто испытал действие генератора, и поэтому заявляю со всей ответственностью: генератор там есть. Вы даже не представляете, какая это опасная штука — волновой генератор эмоций.

Боннар усмехнулся. Август почесал лоб, доктор слушал спокойно, готовя возражения.

— Да! Наши фантомы — детская, игрушка по сравнению с ним. В конце концов, что могут фантомы — убить, взорвать… Они просто роботы. Их немного против всего мира. А генератор не изменяет человека, он лишь предлагает ему наслаждение в тысячу раз более сильное, чем в обычной жизни. Фактически он саму жизнь заменяет иллюзией — более яркой и радостной. И вкусивший плод может не захотеть отказаться от него, это становится своего рода манией.

— Чего же ты хочешь? — проворчал Август.

— Закрыть Дом, изъять аппаратуру, выявить всех людей, участвовавших в Спектаклях, провести обязательную психотерапию. Через МККР взять под контроль аналогичные Спектакли в других странах.

Боннар присвистнул.

— Дискуссию прекращаю, — прервал меня Август. — Дом будет открыт до начала операции. Там посмотрим.

— Я вынужден подать официальный рапорт, — сказал я и положил перед ним папку со своим ночным докладом.

— С вами, русскими, невероятно трудно работать, — вздохнул Август. — Вы вечно все усложняете.

— Мы можем послать кого-нибудь из технического отдела — осмотреть аппаратуру под видом плановой профилактики, — безразлично сказал Симеон, не открывая глаз.

Август с кислым видом отодвинул мою папку.

— Ладно. Максимум два человека. Всякие расспросы, выяснения, расследования — категорически запрещаю. Даже если обнаружится этот… генератор. Что ты улыбаешься, Павел? Имей в виду: фантомов мы должны взять в кратчайший срок. Боннар, у вас все готово? Включайте. Доктор! Уберите свет — там, справа.

Все смотрели запись, сделанную Боннаром на Спектакле. Она была очень забавна. Лента фиксировала лишь то, что было на самом деле, без достройки деталей, произведенной нашим сознанием. Так, оказалось, что борт корабля настоящий, а на палубе стоят два фанерных куба — грубая имитация капитанского мостика и кают. Пираты — голографическое изображение — были, словно восковые, не раскрашенные, и передвигались вдвое медленней, чем мне тогда казалось. Вместо пушек лежали толстые металлические трубы, время от времени независимо от заряжающих их людей извергающие клубы пара.

Совещание пиратов во главе с капитаном Клайдом проходило в современной комнате, лишь чуть-чуть тронутой голограммами. А улица города и площадь его были весьма удачно наложены на коридор Дома, который вел в дирекцию.

И среди этих примитивных декораций особо нелепо выглядели бегущие, падающие, сражающиеся с невидимым противником фигурки зрителей в модных костюмах. Несколько раз я видел на экране себя: нелепо дергаясь, как картонный, я прыгал по палубе и лицо у меня было глупо-восторженное. Мне было стыдно. Август смотрел на экран бесстрастно.

Потом мы прокрутили мою ленту. Я увидел точно такого же Боннара и успокоился.

Обе ленты в основном совпадали, кроме конца. Боннар не был в осажденном городе. Он высадился с десантом и карабкался с ним по тропе к площади — я снял их сверху. Мой показ завершался комнатой настройки в телецентре, где мертвый Кузнецов смотрел вверх остановившимися глазами.

Зажгли свет.

После паузы Август сказал:

— Мы, конечно, постараемся идентифицировать каждого зрителя, попробуем установить их присутствие в районе телецентра. Но это вряд ли что-нибудь даст. Ведь участвовало более двухсот человек.

— А лента Кузнецова? — спросил Боннар.

— Там не было ленты.

— Зондаж мозга?

— Сплошные помехи, — ответил Август. — Чернота. Смерть наступила внезапно. Он ни о чем не думал.

В комнате стало тихо. Жужжал невыключенный проектор. Август потрогал себя за массивную щеку, словно у него болел зуб:

— Кто такие Великие Моголы, теперь представляете?

— Да, — сказали мы с Боннаром.

— Специалисты, — кивок в сторону доктора, — полагают, что одно из имен в том или ином сочетании может быть словом. Вводит Моголов Павел. Боннар — наблюдатель.

— Можно еще раз посмотреть середину второй пленки? — неожиданно попросил доктор. — Там есть одно любопытное место. Сразу после совещания, когда вы выходите…

Я погнала назад ленту, фигуры на экране заметались, как сумасшедшие. В нужном месте я притормозил. В кадре показалось надменное, брезгливо сморщенное лицо капитана Клайда, парики, склоненные над картой, Анна, уронившая голову на руки. Август увидел, как Боннар подмигнул мне и недовольно кашлянул.

Потом изображение запрыгало: я вышел в коридор. Там стояли два пирата. Один протягивал другому золотой браслет.

— Стоп! — сказал доктор. Он упер палец в браслет. — Синергетический блокатор нервных волокон, АСА-5, многоразового пользования, проще говоря — болеизлучатель.

— Крупно! — гаркнул Август.

Я повернул ручку. Предмет заполнил экран. Сомнений не оставалось.

— Время?

— Двадцать один одиннадцать.

— Значит, через четыре минуты после убийства, — сказал Август. — Дай лица. Вот они, фантомы!

Оба лица были усатые, в париках. Совершенно незнакомые. Мне в них что-то не понравилось.

— Ну и глаз у вас, доктор, — уважительно отозвался Боннар.

— Вот этот, левый, убил Кузнецова, — сказал Август. Почему они в маскараде? Это ведь не голограмма.

Я понял, что мне не нравится, и разозлился:

— Мы их не определим. Это люди, одетые под голограмму. Они в биомасках.

— Свет! — бесцветным голосом сказал Август.

7