Звезда на одну роль

– Ксеня, Ксе-ень! – Катя привстала и приветственно махнула рукой. Та обернулась, близоруко щурясь, увидела Катю, шепнула что-то стриженому худосочному парню в круглых очках с дымчатыми стеклами и заскользила между столиками.

– Тоже выбралась? Молодец. Мы с Максом решали: ехать – не ехать. Даже спички тянули. Выпало ехать. Я почти на всех их вечерах бываю. – Голос ее был звучным, грудным. – Ты с кем?

– С Вадькой.

– А-а. – Ксеня лукаво сощурила цыганские глазки. – Как тебе мой Максик?

– Чудный мальчик. Кто на этот раз?

– Шахматист. Двадцать шесть лет – уже метит в гроссмейстеры.

– Ты слизываешь интеллектуальные сливки, Ксеня. Счастливая. Ты про Красильникову знаешь?

Цыганочка кивнула.

– Бен звонил. Вот жизнь – дерьмо, а, Кать? Надо же так. Бен говорил, что там с похоронами какая-то заминка. – Ксения пошарила в кармане просторного черного блузона и вытащила пачку сигарет и зажигалку. Закурила. – Ребята деньги собрали.

– Ксень, а Лавровский сегодня здесь? – закинула удочку Катя.

– Здесь. Они все за кулисами. Будет три миниатюры. Так, полный бред. Но красиво.

– Ты мне его покажешь?

Цыганочка затушила в пепельнице почти целую сигарету.

– Конечно, покажу. Ничего мальчик. Только очень уж зациклен на собственной гениальности. Да ты его и сама узнаешь. Он в одной из миниатюр Пьеро играет. Вовсю под Вертинского стилизуется. Все его интонации взял. Только и оригинальности, что балахон себе из оранжевого шелка заказал. А вон и твой блондинчик идет, я исчезаю. Знаешь, на кого он похож?

– На Есенина. Ты ему только не говори, а то он бесится от этого, – поспешно попросила Катя.

– И ничего не на Есенина, вот уж никогда б не подумала! – Ксеня подняла соболиные бровки. – Он похож на Дана Ольбрыхского. В нем что, польская кровь?

Катя испуганно замахала руками. Кравченко подходил к их столику. В руках он нес маленькую коробку конфет, бутылку шампанского и два бокала.

– Все, пока. – Ксеня легко вспорхнула со стула, одарила Кравченко самой загадочной улыбкой из личного актерского арсенала и вернулась к своему очкастому гроссмейстеру.

– Что за Василиса Прекрасная? – томно осведомился Вадим, откупоривая бутылку. – Она меня боится? Я такой страшный?

– Это Ксеня. У нее муж ревнивый. Она дала мне нить, Вадя. Лавровский будет в роли Пьеро.

Кравченко поморщился.

– Господи Боже, третье тысячелетие на дворе. Марсиан ждут, инопланетян. А вы все в декадансе своем, как в тине, барахтаетесь – Пьеро, Сюлли-Прюдом, Луна на ущербе… У вас, мисс, глаза на затылке. И вообще, куда я попал? Фамилии-то какие: Петровская, Лавровский. Мещерский – князь. У этой Ксени как родовое имя?

– Щепкина.

– Ну, ничего еще. А то мне как-то неуютно стало со своей хохляцкой фамилией в этой изысканной компании. Хотя Щепкина – тоже имя знаменитое. Из тех самых, что ли?

– Нет.

– Слава Богу.

На эстраде зажегся свет. Ведущий вечера под шумно-одобрительный рокот зала прочел манифест Ордена. Затем на сцене появились несколько молодых актеров и актрис, исполняющих миниатюру «Аполлон и Музы». Вечер начался.

– Кать, а на кой черт тебе этот Лавровский нужен? – осведомился вдруг Кравченко.

– Но надо же узнать, как она попала на эту стройку, – ответила Катя. Ее внимание было приковано к эстраде. По ступенькам поднимался ее любимый Андрей Добрынин. Он подошел к самому краю сцены и отчеканил:

Как тяжесть фасций несущий ликтор,
Ступает слава передо мной.

Зал загудел от удовольствия. Маньеристов слушали так, как меломан слушает альт Гварнери.

Я тяжкий, мощный боа-констриктор,
Властитель влажной страны лесной.

– А зачем тебе знать, Катенька? – снова спросил Кравченко. – Кой черт, пардон за грубость?

– Но как же, Вадя… Боже, как он читает! Как же… Я в толк не возьму, зачем ее туда понесло.

– А если ты узнаешь, что это изменит?

Добрынин читал уже новое – «Циклопа»: «Я ранен был в лицо на подступах к окопам…»

– То есть как – что изменит? – Катя бросила недоуменный взгляд на Кравченко.

– А вот так. Светке Красильниковой будет лучше, если ты вдруг поднимешь со дна ее личной жизни какую-нибудь грязь?

Так сладок влажный хруст,
с которым шпага входит в напрягшуюся плоть,
сперва вспоров сукно… –

читал Добрынин.

– Почему грязь?

– Репортеры обычно не берутся за раскрутку несчастных случаев, если не чуют там какой-нибудь червоточины, – заметил Вадим.

Добрынин под шумные аплодисменты сошел с эстрады.

Катя обернулась к Кравченко.

– В этом деле я не чую никакой червоточины, – отрезала она.

– Да? – Он подлил ей шампанского.

– Да. Я просто хочу узнать, кто заявил в милицию о ее пропаже.

Между столиками актер в опереточном мундире и актриса в платье тридцатых годов танцевали брутальное танго. Добрынин сидел рядом с очень эффектной женщиной. Катя наблюдала за ним. Кравченко проследил за ее взглядом.

– Что, солнце русской поэзии? – спросил он ехидно.

– Солнце. Ты не смотри, что они дурачатся, шутят. В них, – Катя указала глазами на столик Куртуазных Маньеристов, – может быть, в одних только это солнце и светит.

– Светит, да не греет. – Кравченко скривил одну из своих обычных двусмысленных гримас. – Но где этот чертов Пьеро? Половина одиннадцатого уже. Долго это все продлится?

И тут на эстраде появился Пьеро. Под сильно стилизованным гримом Катя никогда б не узнала Лавровского, даже если бы видела его каждый день. Густо напудренное лицо, ярко накрашенные губы, глаза и брови – черные от краски. Он кутался в просторный огненный балахон. Искусно имитируя голос Вертинского, он спел несколько песен. Зал притих.

– Как его к нам затащить? – шепнул Кравченко. – Прямо со сцены, что ль? – Он сделал вид, что хочет встать.

Катя поймала его за рукав пиджака. Вадя, хлебнувший шампанского, вполне мог выкинуть какое-нибудь шумное коленце – в его синих глазах уже мерцали опасные искорки.

– Тише, подожди. Мы его потом отловим. После вечера.

На эстраду стремительно взлетел Магистр Ордена Вадим Степанцов.

– О, тезка мой, – хмыкнул Кравченко. Он явно заинтересовался.

Не блондинка она и совсем не брюнетка,
Нет, Мальвина – особа особенной масти…

По залу волной прокатился восторг. Девицы, облепившие столики «на галерке», взвизгнули.

Ты сбежала, Мальвина, ты скрылась, Мальвина,
Ты смоталась и адрес оставить забыла…

Степанцов был в ударе. Кравченко тихо поднялся из-за стола и вышел из зала. Катя этого даже не заметила.

Я на днях повстречал дурака Буратино,
Бедный малый свихнулся на поисках кладов…

После «Мальвины» Степанцов читал много и охотно. Зал восторженно гудел. Хлопали пробки, шампанское лилось рекой.

– Вечер в Византии! Последний вечер в Византии перед нашествием варваров! – восклицал ведущий.

Кравченко вернулся.

– Айда, Катька, иначе он сделает ноги, уже грим смывает.

– Ты его видел?

Вместо ответа он потянул ее за руку. Катя с сожалением поднялась. Вадим провел ее по пустому темному вестибюлю, открыл какую-то дверь, и они очутились на черной лестнице. Поднялись на второй этаж. В комнатке напротив лестницы галдела «Рампа»: музы в хитонах, танцовщица танго, еще какие-то загримированные актрисы.

– Это бабская гримерная, – шепнул Кравченко. – Мужики – следующая дверь.

Они вошли в освещенную комнату. У большого зеркала за столиком, уставленным коробками с краской, сидел Пьеро. Он успел уже снять часть грима и теперь намазывал лицо кремом.

– Привет, – развязно поздоровался Кравченко.

– Добрый вечер, вы… ко мне? – Лавровский был удивлен.

– Здравствуйте, я Петровская, мне Борис Бергман поручил передать вам плохую весть: Света Красильникова умерла. – Катя взяла сразу с места в карьер.

– Света? – Лавровский уронил на пол тампон, которым он размазывал по лицу крем. – Умерла?

– Вас еще не известили? – Это не стыковалось с первым заявлением, но Катя этого не заметила.

– Нет. – Лавровский встал. – Значит, они нашли ее?

– Это вы заявили в милицию о пропаже? – допытывалась Катя.

– Я, я. Но где они нашли ее? Что с ней случилось?

– По всей видимости – несчастный случай, – пояснила Катя. – Ее нашли на стройке.

– На стройке?! На какой стройке?

– На стройке в Каменске. Это за Кольцевой. В Подмосковье.

– Да знаю я Каменск. А как она туда попала? – В глазах Пьеро, обведенных расплывшимися кругами сажи, была тревога.

– Никто не знает как. Бергман на вас надеялся.

– Борька… Но почему? Господи… умерла. – Лавровский картинно заломил руки. – Это вам в милиции сказали?

– Да. – Катя не погрешила против правды. – А как получилось, что вы заявили? Вы куда заявление отнесли?

– В УВД Юго-Западного округа. Там со мной парень какой-то беседовал. Она исчезла, понимаете?

– Когда вы видели Свету в последний раз? – Кравченко решил направить беседу в более деловое русло.

– Седьмого февраля. Мы с ней в студии встретились.

– В какой студии?

– У Паши Могиканина. – Лавровский махнул рукой. – Он скульптор. Да еще и шизанутый. Света иногда у него натурщицей подрабатывала.

– Ну и?.. – спросила Катя.

– Ну, она должна была подыскать мне одну работенку. Сказала, вроде все улажено, я тебе позвоню в среду. И не позвонила. Ни в среду, ни в четверг. В пятницу я к ней домой заскочил. Звонил, звонил, дверь не открывают. А тут Могиканин объявился: где Светка, у меня третий день работа стоит. Короче, мы поняли, что ее нет – ни дома, ни в студии. В «Рампе» никто толком ничего не знал. Мы с ним подумали-подумали и двинули в милицию. Время-то сейчас сами знаете какое. – Лавровский говорил все это быстро, без запинки. Потом он умолк, вздохнул и спросил уже по-другому, трагическим шепотом: – Похороны когда?

– Еще ничего не известно, – ответила Катя. – Там какая-то загвоздка со вскрытием.

– А что, вскрытие будет? – испугался Пьеро.

– Естественно. По несчастным случаям всегда так, – вмешался Кравченко.

– Несчастный случай… ну, еще автокатастрофа, но стройка! – Лавровский опустился на стул. – А вы, значит, Борькины знакомые? Что-то я вас в «Рампе» не встречал.

– А я вас на сцене видела, – соврала Катя.

– Где?

– Ну, в этой, во французской пьесе…

– В «Слишком нежной коже»?

– Именно.

Пьеро слабо улыбнулся.

– Жаль, что мы познакомились при столь трагических обстоятельствах… – Он вздохнул и картинно повел рукой. Катя обратила внимание, что ногти его наманикюрены, как у женщины, и покрыты прозрачным блестящим лаком.

– Да, жаль. Ну, мы пойдем. – Она чувствовала, что больше ничего от этого накрашенного павлина не добьешься. – Свяжитесь с Бергманом, пожалуйста. Он просил.

Тут в дверь гримерной просунулся парень, игравший Аполлона. Как был, в хитоне и лавровом венке.

– Толька, тебя к телефону. Аппарат внизу, в администраторской.

– Кто?

– Тип какой-то, сказал, насчет работы.

– Иду… извините, я должен…

– До свидания, – попрощалась Катя.

– Актеришка, – ворчал Кравченко, когда они возвращались домой в его «Жигулях». – И она с такой куклой спала? Ну и вкусы у вас, теток!

– Он талантливый, – молвила Катя. – Наверно.

– Талантливый! Хмырь в шелках. Еще на Вертинского замахивается! – Кравченко в сердцах прибавил газу.

– Я в понедельник съезжу в Каменcк, – решительно сказала Катя.

– Зачем?

– Так, узнаю кое-что. Результаты медэкспертизы будут готовы.

– Давность смерти-то там какая? – осведомился Вадим.

– Примерно две недели.

– Две? Брр! Там уже червячки давно завелись. Хотя нет, холодно же. На льду мясо долго не гниет. Но все равно зрелище – дрянь.

Катя подняла воротник шубы. Ее клонило в сон.

Глава 4

ТАИНСТВЕННАЯ РАНА

В понедельник, однако, ехать в Каменск Кате не пришлось. «Голос Подмосковья» срочно заказал статью в криминальную полосу.

– Ну, ты там чего-нибудь такого подкинь, покруче, – напутствовал ее редактор полосы. – Чтоб читателя до печенок пробрало.

И Катя, предварительно созвонившись по телефону, срочно отправилась в министерство на Житную к замкомандира федерального спецназа.

Эксклюзивное интервью этот моложавый атлет-полковник обещал ей давно. А тут как раз удачная операция подвернулась. В Мытищах спецназ вместе с областным розыском взял банду Малахова, совершившую восемнадцать убийств водителей-транзитников.

Эту банду искали несколько месяцев. Вова Малахов, никогда принципиально не использовавший при убийстве водителя огнестрельного оружия, а действовавший подобно мяснику исключительно ножом и железной дубинкой, был обложен сотрудниками милиции в квартире на шестом этаже дома на окраине Мытищ. У него имелись два автомата, восемь гранат, и он намеревался дорого продать свою подлую жизнь.

Спецназ брал эту квартирку, больше похожую на хорошо укрепленный дзот, по всем правилам боевого искусства. Дверь вышибли кувалдой, в окна спустились с крыши по специальным тросам. Малахова, собиравшегося попотчевать гостей гранатами «РГД», прошили двумя автоматными очередями.

Спецназовец, несмотря на свой рост и саженные плечи, оказался кокетливым, словно выпускница последнего класса. Он то и дело скромненько потупливал глазки и смущенно басил, что «ничего там особо героического не было» и что «про это не надо писать». Кате удалось разговорить его только после получасового увертливого диалога, в котором она весьма талантливо разыгрывала преклонение перед храбростью и отвагой полковника.

– А как часто вам приходится применять оружие на поражение? – вкрадчиво задала она свой излюбленный вопрос.

Полковник тихо бубнил, что так часто, что и не сосчитать.

– И вы в них попадаете? – допытывалась она.

Полковник был уязвлен в своем профессиональном мастерстве. Как же, посмели усомниться – меткий ли он стрелок! Да он из «макарова» бьет десять очков из десяти, из «стечкина» девять из десяти, из автомата «АКС» десять из… Катя добросовестно записала все его достижения.

– Несомненно, вы самый меткий стрелок, каких я только знаю, – сообщила она с восторгом. – И вы, несомненно, попадаете в каждую живую мишень. Значит ли это, что в конце операции всегда – летальный исход?

В глазах полковника мелькнуло сомнение.

– Ну нет, почему, мы, естественно, стараемся брать их живьем. Суд, следствие… Правосудие, так сказать… – сказал он осторожно.

– А если они не сдаются, как Малахов? – полюбопытствовала Катя.

Полковник хотел что-то соврать, но гордость пересилила, и он ответил честно:

– Если оказывают сопротивление с оружием в руках, тогда пусть пеняют на себя: в расход, и точка.

– И правильно! – бессердечно подхватила Катя. – Всех бы этих гадов к стенке, воздух бы стал чище.

Полковник оценил этот ход, кокетство его как рукой сняло. Катя была вознаграждена: в течение часа он скармливал ей первоклассный материал о мельчайших подробностях задержания малаховских подельников, а напоследок угостил кровавой и красочной историей освобождения пассажиров «Икаруса», взятых в качестве заложников в аэропорту курорта Серные Источники.

– Приезжайте еще, Екатерина Сергеевна, – пригласил он, когда Катя, окончив все записи, убирала блокноты в сумку. – С такой прессой приятно общаться. С полуслова все понимаете.

– Я же все-таки ваша коллега, – скромно похвалилась Катя.

– Вы аттестованы? – Лицо полковника изобразило живейший интерес.

– Да.

– А звание какое у вас?

– Капитан милиции.

– Приятно слышать. Очень приятно. – Спецназовец широко улыбнулся. – Приезжайте. У нас тут много всего интересного бывает.

– Не сомневаюсь, обязательно приеду, – пообещала Катя и, поймав быстрый взгляд полковника, достала из сумочки визитку. – Вот мой телефон. Может быть, вы сами позвоните, когда случится это самое «интересное».

«Позвонит, и очень скоро», – размышляла Катя, шагая по Житной к метро «Октябрьская». Она давно уже научилась распознавать то неуловимое движение зрачков мужчин, когда он хотел и не решался продолжить приятное знакомство. «А он ничего, храбрец, кажется. Впрочем, наверняка женат. Они все женаты до поры до времени, – размышляла она. – Но в смысле источника информации – сущий клад. Надо как-нибудь подъехать к нему с беспардонной лестью».

На улице было холодно. По площади, украшенной чугунным памятником, гулял ветер. Катя постояла, поглазела на памятник, а затем юркнула в метро.

Мысли ее уже витали далеко от спецназовца, и взгляд скользил по перрону, заполненному людьми. Вдруг один пассажир, резко поменяв прежний курс, повернул к Кате.

– Простите, девушка…

«Заблудился», – подумала она, окинув взглядом его сутулую фигуру в поношенном пальто-пуховике.

– Мы не могли с вами где-то встречаться? – вкрадчиво осведомился он. – Вы так на меня сейчас посмотрели…

«Все ясно. Уличный ловелас».

– Как я на вас посмотрела?

– Так. – Он неопределенно махнул рукой. – Меня зовут Венедикт Андреич, а вас?

– Видите ли, Венедикт Андреич, – произнесла Катя громко, – я как раз обдумываю, как мне отправить на тот свет одного типа. Вы на него поразительно похожи. Смерть в виде несчастного случая в метро – как раз то, что надо. А вон и поезд идет.

Венедикт Андреич пугливо отскочил от края платформы и засеменил прочь, поминутно оглядываясь на Катю.

«Ну почему я его отшила? – думала она. – Потому что он одет недостаточно модно. Кейс не солидный. Из дешевых. А вот было бы на нем пальто за пятьсот долларов, может быть, тогда я и вспомнила, где именно мы с ним «встречались». По одежке судишь, матушка, по одежке… А может, у него добрая душа и честное рыцарское сердце? – Она хмыкнула. – У субъектов с такой щучьей рожей и таким взглядом сердец, да еще рыцарских, не бывает. Он либо гулливый муж, почуявший весну, либо засидевшийся в девках холостяк из сорокалетних маменьких сынков».

Интервью со спецназовцем было закончено к вечеру. Катя отстучала его на машинке и положила в папку. Итак, завтра можно со спокойной душой ехать в Каменск.

Перед поездкой она все же решила позвонить Кравченко, а заодно и Князю. Вадим покинул ее еще в воскресенье. Он ехал встречать голландского гостя своего Чучела. Телефон его до сих пор молчал. Но Князь оказался дома.

– Сереж, привет, где ты пропадаешь? Тут столько всего случилось! – затараторила Катя.

Она быстро рассказала ему о сводке, смерти Красильниковой, стройке, вечере куртуазников и Лавровском – Пьеро. Князь молча дышал в трубку.

– Ты оглох, что ли? – не выдержала Катя.

– Меня тошнит, – томно и хрипло ответил Мещерский. – Я отравился.

– Боже, чем? – Катя, не удержавшись, хихикнула. – Чем ты отравился? Колбасой, что ли?

– Мидиями, – простонал Князь. – Я купил их в такой маленькой стеклянной баночке. Они синенькие, гады, безвкусные.

– Зачем ты ешь эту дрянь? Ты что, японец?

– Я должен привыкать. В экспедиции нам придется питаться самой разнообразной пищей, в том числе и моллюсками, и земляными орехами, и личинками, и яйцами муравьев…

– Прекрати! – взмолилась Катя. – Иначе меня тоже стошнит. Слушай меня, Князь, внимательно: разведи себе марганцовки. Выпей литр, а лучше – полтора литра. И два пальца в рот – понял меня?

Князь как-то неопределенно ухнул и бросил трубку. Через час он позвонил ей сам.

– Катенька, это я.

– Ну что, легче стало?

– Относительно. Так ты, значит, с Кравченко была в «Стойле Пегаса», я не ослышался?

– Нет, Сережа. Этот Лавровский мне нужен был дозареза, – нежно замурлыкала Катя.

Князь Мещерский был существом ранимым, с ним надо было беседовать как можно тактичнее.

– С этим мужланом! Что он смыслит в хорошей поэзии? – Мещерский возмущенно повысил голос. – А почему ты не связалась со мной?

– Я пыталась, Сереженька. Но тебя все время не было.

– Ах да, я тебе потом расскажу. Дело, кажется, на мази. – Голос Мещерского повеселел. – А ты знаешь, Кравченко позвонил мне в пятницу и стал настойчиво приглашать в баню. А там как бы между прочим сообщил, что ты купила себе туфли с девятисантиметровыми каблуками. Это правда?

– Правда. – Катя изобразила в голосе полное раскаяние. Интересно, откуда Вадька узнал про туфли? Она их ему не показывала. И даже каблуки успел измерить – кагэбэшник окаянный! Наш пострел везде поспел.

– Но как же это возможно? – вознегодовал Князь. – Девять сантиметров – это же… В тебе будет больше ста восьмидесяти, а во мне… Что скажут люди, увидев такую пару?

– Сейчас модно, Сереженька. Платформа и высокий толстый каблук снова вернулись. В девяносто шестом начался кардинальный поворот в сторону увеличения высоты…

– Мне от этого не легче, – хмыкнул Мещерский.

– А ты посмотри на кабаре-дуэт «Академия».

– И что хорошего?

– И ничего плохого. Даже пикантно.

– Да? – Мещерский колебался. – В общем, мне надо тебе много рассказать, Катенька. Ты мой самый мудрый дружочек. Когда увидимся?

– В среду вечером. Я сама к тебе заеду, – пообещала Катя.

– Только не бери с собой этого мужлана. А то я ему башку раскрою за его подначки. Ну все, целую твои ручки. Жду.

Катя повесила трубку. Князь был неисправим. Эти два клоуна, видно, доведут ее до могилы своими приколами. Но ничего. Когда-нибудь потом она все же сделает свой окончательный выбор. И если Князь к тому времени сумеет сохранить свой наследственный титул, заказывать обручальные кольца придется именно ему. И это несмотря на рост в 165 сантиметров.

Она изобразила на лице ледяную надменность. Княгиня Мещерская – звучит! Звучит гордо.

В Каменск она приехала автобусом-экспрессом. Городок, где она три года оттрубила от звонка до звонка следователем, ничуть не изменился. Раньше, спеша каждое утро на работу, она без особых трудов добиралась сюда из центра Москвы. Транспорт не утомлял. А сейчас… Нет, служба должна располагаться как можно ближе к родным пенатам. Иначе все быстро становится слишком сложным и постылым.

В Каменске было много снега, галок на голых липах и совсем мало транспорта и прохожих. Местный люд где-то работал, хотя два прежних промышленных гиганта, «Металлстрой» и «Новатор», находились в полосе тяжелого финансового кризиса. Они стояли с прошлой весны.

Самыми занятыми гражданами Каменска по-прежнему оставались милиционеры. Им-то работы прибавлялось день ото дня. Местный отдел, ища пользу и выгоду даже в подобном аврале, наскреб средства на приобретение специализированных «вытрезвителей на колесах». Сбор пьяных на дорогах и весях Каменска оказался делом весьма перспективным. Штрафы влетали пьяницам в кругленькие суммы. Они стекались в местный бюджет, а затем через правоохранительные фонды скудно пополняли казну ОВД: на бензин, на технику, на питание содержащихся в ИВС.

В Каменском отделе мелькало множество новых лиц. Но еще работали и те, с кем Катя начинала здесь грызть гранит криминала. Для начала она заглянула в следствие к Ире Гречко – старшему следователю, капитану юстиции. Свидание подруг было по-женски бурным и многословным.

– Ты что, нас забыла? – выговаривала Ира. – Зазналась.

– Дел невпроворот. Каждый раз какая-нибудь чушь подворачивается, – жаловалась Катя. – Мне и сейчас надо Сашку Сергеева поймать. Дело срочное.

– Тогда беги, а то они куда-нибудь улимонят. Розыск на месте не сидит, – заторопила ее Ира. – И потом ко мне. Смотри! Тут тоже есть кое-что для твоей коллекции. А вечерком встречу отметим.

Катя, путаясь в полах шубы, побежала в розыск.

– Где ваш начальник? На месте? – кинулась она к первому попавшемуся оперу. Опер – новенький, незнакомый. Сущий юнец. И берут же таких, прости Господи!

– Он занят, – хмуро отрезал юнец простуженной фистулой. – Подождите, подождите, не видите, там совещание идет! – И он заслонил собой сергеевский кабинет.

Но тут его отшвырнуло в сторону. Дверь с грохотом распахнулась, и оттуда, словно пушечное ядро, вылетел Генка Селезнев. Катя хорошо его знала. Они пришли в отдел почти одновременно. Сейчас Селезнев был старшим опером по раскрытию тяжких преступлений против личности.

– Ты должен был сам туда выехать! А не участкового посылать! – гремел ему вслед сергеевский баритон. – А теперь что? Что теперь, я тебя спрашиваю?

Селезнев с силой захлопнул дверь. И тут увидел Катю.

– Привет, Катюш. Ты ко мне?

– И к тебе тоже. Зачем шефа нервируешь?

– Да он сам горло дерет, не разобравшись! – Селезнев кипел. – За направление опергруппы на место кто у нас отвечает? А? Дежурный?

– Конечно. – Катя была готова во всем ему поддакивать.

– Ну так с него и спрашивайте! Доложил: несчастный случай, направил одного участкового акт составить, а я… да я в тот день даже не на сутках был! Понимаешь, Кать, только утром узнал. – Он стиснул кулак и погрозил им кому-то. – У меня дел до черта! Что я, робот, что ли, в каждую дырку соваться?!

– Нет, Геночка, не робот, что ты!

Селезнев на миг умолк, потом продолжил:

– Участковый, шляпа, на месте не сориентировался, представил все несчастным случаем. Дежурный в сводку так это и забил. Вот на них и орите! Я-то при чем?

Селезневский монолог был слишком горяч и бессвязен, но кое-что в нем Катю очень даже заинтересовало. Оставив Генку изливать свою ярость стенам коридора, она скользнула в кабинет Сергеева.

– Вот твоя газета, Саш. – Она решила начать разговор с хорошей новости. – Как обещала, и снимок на второй полосе. – И выложила на стол два номера «Голоса Подмосковья».

Сергеев обернулся – он хмуро изучал сугробы за окном.

– Здравствуй, Кать. Спасибо большое. Садись.

Она присела на стул, придвинутый к его столу.

– Знаешь, та погибшая на стройке оказалась моей подругой. – Она любила всегда в начале беседы брать быка за рога.

Сергеев вскинул голову.

– Серьезно?

– Серьезней некуда. Что все-таки с ней произошло, а? Когда можно будет забрать тело? А то ребята из ее театра волнуются.

– Что! – хмыкнул Сергеев. – Спроси что-нибудь полегче.

– Как? Там же написано – несчастный случай. – Катя почувствовала странный холодок в груди.

– Написано! – Сергеев сел на краешек стола. – Мало ли что там написано.

– Саш, расскажи, умоляю. Я буду нема как рыба. Только расскажи!

Он побарабанил пальцами по столу.

– Ее нашли двадцать четвертого февраля. Обнаружили рабочие. Там, видишь ли, долгострой, «Новатор» цех гальванический еще до перестройки задумал соорудить. Размахнулись, котлован вырыли, свай набили, а потом все застопорилось.

– Это в Клемове? Возле Кольцевой, что ли? – уточнила Катя.

– Да. Прямо рядом с Москвой. Ну вот. Обнаружили ее в котловане. Там довольно глубоко, да к тому же внизу металлических штырей полно – сваи когда забивали, много лишних вколотили. Лежала она там, видимо, недели две, может, чуть меньше. Вроде все как обычно в таких случаях: одежда, сумочка при ней, документы, ключики, денежки даже. В общем, на первый взгляд стопроцентный несчастный. Забрела на стройку, споткнулась, оступилась и загремела вниз.

– А на второй взгляд? – спросила Катя.

– А на второй… – Сергеев снова побарабанил пальцами. – А на второй… Рабочие сообщили нашим. Дежурил в те сутки Витька Улиткин – ну, помнишь его. Он все такой же: трах, бах, несчастный случай, быстрей доложить. Посылает он на место одного молокососа участкового. Тот три месяца всего служит. Тот извлекает тело, составляет свой дурацкий акт и везет труп в морг. Естественно, ни осмотра места, ни окрестностей, ни плана детального не составлено.

Утром Улиткин на оперативке докладывает: несчастный случай, я разобрался. Мы и в ус не дуем. На Улиткина надеемся – не горшок же у него на плечах глиняный!

Карпыч в морге тоже особо не торопился. У него вон настоящих убитых – полон холодильник, вскрывать некогда. Красильникову как жертву несчастного случая на потом оставляет. А когда наконец берется, делает нам весьма любопытное заключение. И от него мне теперь хоть стой, хоть падай.

– Саш, ты не возражаешь, если я все-таки буду записывать? – спросила Катя.

– Для себя пиши. Но в прессу – ни-ни. Иначе убью. – Сергеев потер лицо ладонью. – Перелом ног и основания черепа, по заключению нашего Карпыча…

– Он все работает? – перебила Катя.

Судмедэксперта Бодрова Льва Карповича, проработавшего в Каменске сорок пять лет, она помнила очень даже хорошо.

– Скрипит. Сердце пошаливает, ревматизм. Но работает за троих. Старая гвардия, – ответил Сергеев. – Так вот, эти повреждения – результат падения в котлован – оказались… посмертными. Прижизненной и повлекшей смерть раной , по его заключению, является только одна рана . Единственная. Сквозная. В брюшную полость.

– Сквозная?

– Рана диаметром в полтинник. Раневой канал – насквозь. Пробит кишечник, поврежден спинной мозг. На спине – выходное отверстие. Я сам ее вчера утром осматривал.

– Может быть, она ударилась о те штыри? Ты же сам говорил, на дне котлована их много. С высоты если упадешь, то возможно напороться на… – Катя побледнела.

– Если так, то там должна быть целая лужа крови. – Сергеев стукнул по столу кулаком. – А ее там нет! И не было, иначе даже тот молокосос участковый ее бы заметил. Судя по виду раны, ее нанизали, как стрекозу на булавку, а крови нет. И потом, там есть еще одна неувязка. Если б на место выехал этот бездельник Селезнев или кто-то из прокуратуры, они б не могли не обратить на это внимания. А участковому что! На ней, Кать, не имелось некоторых частей одежды, которые вроде бы обязательно, по всей логике происшедшего, должны были быть.

– Каких частей, Саша?

– Ну, например, нижнего белья. Колготок. Сапоги надеты прямо на голые ноги. Это в феврале-то! Платье натянуто на голое тело. А на платье, заметь, ни спереди, ни сзади дырок нет . Пятно крови есть, и то небольшое. И на дубленке тоже нет дырок.

– А как эксперт описал предмет, которым могла быть нанесена такая рана? – спросила Катя.

– Поначалу он тоже склонялся к металлическому штырю с острым концом. Штырю от строительной арматуры. Но после того, как ему Колосов из пятого отдела позвонил…

– Никита?

– Никита, Никита. У него какие-то там сомнения вдруг возникли. Темнит он что-то. – Сергеев сердито засопел. – Они вчера с Карпычем весь день по тому котловану ползали. Место осматривали. Так потом Карпыч категорически заявил, что ничего похожего на предмет, нанесший ту рану, он в том строительном хламе не обнаружил.