Ниро Вульф (№42) - Знают ответ орхидеи

Рекс Стаут

«Знают ответ орхидеи»

1

Большинство из тех, кто наносит визиты Ниро Вулфу согласно предварительной договоренности, в особенности если они приезжают из такого далека, как Небраска, имеют, как правило, озабоченный вид. Однако у сегодняшнего посетителя вид был вполне нормальный. Перед нами сидел гладко выбритый мужчина, с живыми карими глазами и упрямо очерченным ртом, выглядевший моложе своих шестидесяти. (Я-то уже знал, что ему даже шестьдесят один). Когда в понедельник днем пришла телеграмма от Джеймса Р. Хэролда — Омаха, Небраска — с просьбой о встрече, я, разумеется, навел о нем кое-какие справки. Выяснилось, что он единственный владелец компании скобяных изделий «Хэролд», торгующей оптом, что он очень уважаемый человек и имеет на своем текущем счету более полумиллиона долларов. Последнее, разумеется, могло сулить нам солидный гонорар, если джентльмен на самом деле оказался в щекотливом положении. И вот теперь, взглянув на него, я, признаться, был разочарован. Судя по внешнему виду, можно было подумать, что он попросту приехал проконсультироваться относительно обрезки кустов орхидей. Сейчас этот тип удобно развалился в красном кожаном кресле.

— Кажется, мне стоит объяснить, почему мой выбор пал именно на вас.

— Как хотите, — буркнул Вулф. В течение получаса после ланча он обычно не разговаривает, а бурчит.

Хэролд закинул ногу на ногу.

— Это касается моего сына. Я хочу найти своего сына. Примерно месяц тому назад я поместил в нью-йоркских газетах объявления, связался с полицией, а также… Вы что-то сказали?

— Ничего. Я вас слушаю.

Как бы не так. Вулф скорчил гримасу. Сие означало, что если здесь не пахнет хорошим гонораром, то Хэролд может убираться ко всем чертям. Одному из наших клиентов, употребившему вместо словосочетания «установить контакты» словечко «контактировать», пришлось выложить лишнюю тысячу долларов, хотя он об этом не узнал.

Хэролда, похоже, обуревали сомнения, однако он отмел их в сторону.

— Понимаю. Вы не любите совать нос в дело, которым занимается полиция. Но здесь не тот случай. Я имел дело с Бюро припавших людей, с неким лейтенантом по фамилии Мэрфи, а до этого еще давал и объявления в «Скандальной хронике». Абсолютно безрезультатно. Наконец моя жена окончательно потеряла терпение, села мне на голову, и я позвонил из Омахи лейтенанту Мэрфи, сказав ему, что хочу нанять частного детектива, попросил кого-нибудь мне порекомендовать. Он начал было меня отговаривать, я же, стоит мне чего-то захотеть, всегда стою на своем, — я добил его, и он рекомендовал мне вас. Он добавил также, что в делах подобного рода от вас мало проку, потому что вы слишком толстый и ленивый, но у вас есть двое служащих — Арчи Гудвин и Сол Пензер, непревзойденные виртуозы. Вот я и послал вам телеграмму с просьбой о встрече.

Вулф издал звук, похожий на фырканье и указал пальцем на меня:

— Это мистер Гудвин. Ему все и сообщите.

— Он работает у вас, не так ли?

— Да. Мой доверенный помощник.

— В таком случае, я скажу все вам. Привык иметь дело с начальством. Пол — мои единственный сын, еще у меня есть две дочки. Когда он прошел курс в университете штата Небраска, я приобщил его к оптовой торговле скобяными товарами. Это было одиннадцать лет тому назад. Он был неуправляем, когда учился в университете, и я решил, что почуяв себя в упряжке, парень умерит норов. Куда там! Он украл двадцать шесть тысяч долларов из кассы фирмы, и я выгнал его в три шеи, — Хэролд поджал свой тонкие губы. — И с работы, и из дома. Он уехал из Омахи — я его больше никогда не видел. И не хотел видеть, но теперь хочу и моя жена хочет. Месяц назад, восьмого марта я узнал, что он не брал денег. Я узнал, кто их взял, что было целиком и полностью доказано. Разумеется, вору воздается по заслугам, а я бы хотел разыскать собственного сына.

Он вытащил из кармана большой конверт, что-то из него достал и поднялся из кресла.

— Это его фотография, последняя из тех, какие у меня есть. — Одну из них он протянул мне. — Здесь шесть экземпляров, я могу сделать еще. — Он вернулся на свое место в кресле. — С парнем поступили несправедливо, и я хотел бы загладить свою вину. Мне не за что перед ним извиняться, поскольку в ту пору у меня на руках были доказательства, что деньги взял он, теперь же я знаю, что не он, и поэтому хотел бы его найти. Жена прямо-таки горит от нетерпения повидать сыночка.

На фотографии был запечатлен круглощекий юнец в академической шапочке, мантии и с прыщами на подбородке, видимо, очень добрый. Никакого заметного сходства с папашей, который не проявлял никаких признаков сентиментальности. То ли умел держать себя в руках, то ли попросту и его жилах текла рыбья кровь. Я был склонен думать, что последнее больше соответствовало действительности. Жена на него наехала, а то бы и не чихнул.

Вулф положил фотографию на стол.

— Вы уверены, что он в Нью-Йорке, но почему, позвольте спросить?

— Потому что жена и обе дочки каждый год в дни рождения получают от него открытки — специальные поздравительные открытки. Я подозреваю, что жена все это время с ним переписывалась, хотя она и отрицает. Она говорит, что с удовольствием бы переписывалась, но он не дал ей адреса, присылал только открытки, и ни всех стоял почтовый штемпель Нью-Йорка.

— Когда пришла последняя?

— Девятнадцатого ноября, меньше чем пять месяцев тому назад. В день рождения моей дочери Марджори. И тоже из Нью-Йорка.

— Что-нибудь еще? Кто-нибудь видел его здесь?

— Не знаю.

— Полиции удалось добыть факты?

— Ровным счетом ничего. Но я не жалуюсь. Похоже, она старалась, да в таком громадном городе, как Нью-Йорк, у нее по горло всяких других дел. Я уверен, что одиннадцать лет тому назад сын приехал сюда поездом из Омахи, но я не могу подтвердить это фактами. В полиции моим делом занимались несколько человек, целую неделю занимались, по крайней мере, они мне так сказали, сейчас же, думаю, уже никто не занимается. Я послушался жену и решил сам предпринять решительные шаги. Разумеется, в ущерб своему бизнесу.

— Этого мне мало, — сухо заметил Вулф. Он тоже, вероятно, остановился на версии рыбьей крови. — И что, объявления в газетах не дали никаких результатов?

— Никаких. Я получил письма от пяти сыскных агентств с предложениями услуг, приблизительно дюжины две листков от психов и самозванцев. Полиция ими занималась, но все оказалось липой.

— Каким образом были составлены ваши объявления?

— Я сам их писал. Они все были одинаковы. — Хэролд вытащил из нагрудного кармана большой кожаный бумажник, порылся в нем и извлек газетную вырезку. Повернувшись лицом к свету, стал читать:

«Пол Хэролд, уехавший из Омахи, штат Небраска, узнает кое-что для себя выгодное, если немедленно свяжется с отцом. Стало известно, что произошла ошибка. Того, кому попадется на глаза это объявление, и кто знает что-нибудь относительно местонахождения вышеназванного Пола Хэролда в данный момент либо в течение последних десяти лет, просим связаться с автором объявления, разумеется, за приличное вознаграждение».

— Я поместил его в пяти нью-йоркских газетах, — он засунул вырезку в бумажник, а бумажник в карман. — В общей сложности объявление появлялось тридцать раз. Столько денег выброшено на ветер! Мне не жаль денег, мне жаль выбрасывать их на ветер.

Вулф хрюкнул.

— Лучше бы вы потратили их на меня или мистера Гудвина и мистера Пензера. Ваш сын по прибытии в Нью-Йорк мог сменить фамилию, что очень даже вероятно, поэтому неудивительно, что ни полиция, ни эти объявления не помогли вам напасть на его след. А вы не знаете, при нем был багаж, когда он уезжал из Омахи?

— Да. Он забрал всю свою одежду и кое-что из личных вещей. При нем были чемодан, кейс и сумка.

— Какие-нибудь из этих вещей были помечены его инициалами?

— Инициалами? — Хэролд нахмурился. — Ммм… Да, конечно, чемодан и кейс. Подарки матери. То есть, моей жены. А вам зачем знать?

— Только «П.Х.» или еще второе имя?

— Нет у него никакого второго имени. Просто П.Х. Зачем вам?

— Если он сменил имя и фамилию, вероятно, ему было удобней во всех отношениях, чтобы они тоже начинались с П.Х. Существует десять тысяч вариантов расшифровки этих инициалов. Так что, мистер Хэролд, если даже мы с вами остановимся на этом самом П.Х., нам предстоит сложная и утомительная работа, плюс ко всему следует принять во внимание тот факт, что ваш сын не желает себя обнаруживать, раз все ваши объявления стрельнули холостыми. Думаю, вам лучше оставить свою затею.

— Вы хотите сказать, что я должен прекратить поиски?

— Да.

— Но я не могу… Жена и дочки… Нет, я тоже хочу его найти. Справедливость должна восторжествовать. Мальчишку нужно найти.

— И вы хотите нанять меня?

— Да. Вас, Гудвина и Пензера.

— Тогда я должен предупредить вас, что на работу могут уйти месяцы, что расходы могут оказаться весьма значительными, сумма же моего гонорара не зависит от успеха либо неуспеха моей работы. У меня высокие гонорары, мистер Хэролд.

— Знаю. Мне сказал лейтенант Мэрфи. — Сейчас у Хэролда был куда более озабоченный вид, чем в начале встречи. — Я могу в любое время отказаться от ваших услуг?

— Разумеется.

— Ладно. — Он набрал в легкие воздуха: — Вам нужен задаток?

— На предстоящие расходы. Более того, мне нужно знать все, что известно вам. — Вулф повернулся в мою сторону: — Арчи, блокнот.

Он уже давно лежал передо мной.

Когда через час клиент ушел, а Вулф поднялся в оранжерею на полуденное заседание с Теодором и своими орхидеями, я положил в сейф чек на три тысячи долларов и сел за пишущую машинку обрабатывать свои записи. У меня получилось пять страниц одних фактов, парочка из которых могла бы пригодиться в дальнейшей работе. У Пола Хэролда был шрам на левой ноге под коленкой длиной в три дюйма — результат несчастного случая в детстве. Это могло нам помочь, найди мы его со спущенными штанами. Благодаря несчастному случаю он был освобожден от службы в армии и не попал на войну. Мать называла его Пупси. Он не пропускал ни одну юбку, одно время он положил глаз на свою однокурсницу Эрлин Мэйси, однако не связал себя узами Гименея. Насколько было известно нашему клиенту, уехав на восток, Пол не поддерживал связей ни с одной из своих бывших подружек. Он специализировался на социологии, однако у отца были весьма туманные представления об университетских делах сына. В течение двух лет юнец брал уроки игры на скрипке, потом продал ее за двадцать долларов, за что получил нагоняй. Несмотря на больную коленку, пытался играть в футбол, но в команду не попал, дважды принимал участие в бейсбольных матчах против «Канзаса». Это все, что касается спорта. Курит и пьет в меру. Что касается пристрастий его дитяти к азартным играм, то клиенту об этом ничего не известно. Регулярно просил деньги на карманные расходы, но до того рокового случая с пропажей денег ни в каких махинациях заподозрен не был.

И так далее, и тому подобное. Одним словом, ничего определенного. Никаких свидетельств о привязанностях, предположим, к животным или о том, что у парня было твердое намерение стать Президентом Соединенных Штатов, ничего такого, что могло бы нам хотя бы чуть-чуть помочь. Если отец хорошо знал своего сына, в чем я очень сомневаюсь, то это был самый обычный ребенок, которому крепко не повезло и который сейчас превратился неизвестно во что. От той рекламы, которую дал нам с Солом лейтенант Мэрфи из Бюро пропавших людей, нехорошо попахивало. Любой служащий полиции Большого Нью-Йорка, начиная с самого комиссара Скиннера и кончая последней сошкой, с удовольствием отдал бы свой дневной заработок, чтобы стать свидетелем того, как Ниро Вулф сядет в лужу. Так что, вполне вероятно, Мэрфи, попотев целый месяц над этим делом, скумекал, что перед ним как раз тот самый случай. Я отправился на кухню и сказал Фрицу, что мы взялись за дело, над которым будем пыжиться два года и в итоге останемся с носом.

Фриц улыбнулся и покачал головой:

— С носом в нашем доме никто никогда не останется, — решительно возразил он. — Тем более ты и мистер Вулф.

Он достал из холодильника пластмассовую коробку, поставил ее на стол и открыл крышку.

— Мерзавец, икра алозы была на ланч, — заорал я. — Ты и на обед готовишь отраву?

— Мой дорогой Арчи, — начал Фриц, превосходивший меня только в приготовлении пищи, — то было обычное соте с самой обычной подливкой из чеснока и кервеля. Теперь будет en casserole[1] с маслом из анчоуса, которое я приготовил собственноручно. Тонкие пластинки сала будут порублены, дружок, вместе с пятью травами. В сметану, в которой все будет тушиться, я добавлю три других травы и выну их только перед тем, как подать блюдо на стол. Сезон алозы очень короток, так что мистер Вулф согласен иметь ее у себя на столе три раза и день. Можешь сходить к Элу на Десятую авеню и отведать несъедобной дряни — окорока на ржаном хлебе с тушеной капустой.

При этих словах Фрица передернуло.

Между нами вспыхнул спор, однако я не стал подвергать себя риску быть выставленным к Элу и его окороку. Мы все еще продолжали спорить, когда я услышал, что Вулф спускается на лифте из своей оранжереи, и тут же безболезненно для нас обоих вышел из игры, оставив Фрица наедине с его травами.

Вулф стоял возле полок с книгами, рассматривая глобус, который был пузатее, чем он. Вероятно, хотел убедиться в том, что Омаха, штат Неброска, находится там же, где находилась всегда. Убедившись, что так оно и есть, он направился к своему столу, обошел вокруг него и опустил свою колоссальную тушу в сделанное по специальному заказу кресло.

Он вытянул шею, чтобы целиком окинуть взором ковер, закрывающий всю середину комнаты.

— Сейчас апрель, поэтому ковер у нас грязный, — изрек многомудрый Вулф. — Нужно напомнить Фрицу, чтобы отправил его в чистку, а сюда пускай постелит что-нибудь другое.

— Свежую «Таймс», — кивнул я, разглядывая Вулфа. — Но это никак не может служить темой длинного разговора. Если вам хочется избежать обсуждения проблемы Пола Хэролда, возьмите что-нибудь, связанное с Ближним Востоком.

Вулф хрюкнул.

— С чего бы мне ее избегать? Ведь лейтенант Мэрфи сказал, что это работа для вас с Солом. Ты с ним связался?

— Да. Мы хотим прикинуться новобранцами Армии Спасения. Он начнет с Бэтгери и двинет на север, я начну с Ван Кортлэнд Парк и рвану в сторону юга. На Рождество мы с ним встретимся возле гробницы Гранта[2] и сравним наши наблюдения. После чего возьмемся за Бруклин — там годика на три работы, не больше. Можете предложить что-нибудь поинтересней?

— Боюсь, что нет. — Вулф сделал богатырский вдох. — Похоже, дело безнадежно. Ты не знаешь, у этого лейтенанта Мэрфи есть какие-то личные причины меня ненавидеть?

— Вряд ли. Просто он служит в полиции, чего вполне достаточно.

— Пожалуй, ты прав. — Он закрыл глаза, через секунду снова их открыл. — Я должен был отказаться от этой работы. Я почти уверен, что в Нью-Йорке под именем Пола Хэролда его никто не знает. Этой фотографии одиннадцать лет. Как наш герой выглядит сейчас? Весьма вероятно, что он не желает быть опознанным, и объявления послужили ему предостережением. Что касается поиска пропавших людей, то полиция в этом деле хорошо натаскана. Если же они после целого месяца поисков… Соедини меня с лейтенантом Мэрфи.

Я подошел к телефону и набрал СА 6—2000, в конце концов убедил какого-то сержанта, что мне кроме Мэрфи никто из их ведомства не нужен, а когда последний взял трубку, сделал знак Вулфу. Свою трубку я не стал класть.

— Лейтенант Мэрфи? Это Ниро Вулф. Сегодня днем меня посетил некто Джеймс Хэролд из Омахи, Небраска, с целью нанять меня разыскать его сына Пола. Он говорит, что вы посоветовали ему обратиться ко мне. Он уверяет, что Бюро уже целый месяц занимается поисками его сына. Это правда?

— Правда. Вы согласились на него работать?

— Да.

— Замечательно. Удачи вам, мистер Вулф.

— Благодарю вас. А можно поинтересоваться относительно прогресса в расследовании?

— Он равен нулю. Каждый раз выяснялось, что мы идем по ложному следу.

— Вы использовали какие-то методы, кроме рутинных?

— Смотря что называть рутиной. В этом деле все ясно: с парнем поступили несправедливо и он обиделся. У меня до сих пор им занимается один толковый человек. Если хотите, присылайте Гудвина с письмом от Хэролда — мы с удовольствием покажем рапорты.

— Благодарю вас. У вас есть какие-нибудь предположения?

— Боюсь, что никаких. Желаю вам удачи.

На этот раз Вулф не стал его благодарить. Мы разом повесили трубки.

— Прекрасно, — изрек я. — Он думает, что вручил нам гремучую змею. Черт побери, ведь он, кажется, прав. Итак, откуда начнем?

— Только не с кварталов Бэтгери, — буркнул Вулф.

— О'кей. Тогда откуда? Боюсь, все обстоит куда хуже, чем кажется. А что если милашка Пол сам сфабриковал дельце с кражей двадцати шести кусков, чтобы сделать от папаши ноги? Не удивительно при таком родителе, а? Значит, увидев объявление, где его просят связаться с отцом, не с матерью и сестрами, а с отцом, упоминая при этом о какой-то ошибке, что он делает? Мотает как можно скорей в Перу или на Ближний Восток, тьфу, опять этот Ближний Восток, или же идет в магазин и покупает себе пару бакенбардов. А что, идея — можно справиться во всех магазинах, торгующих бакенбардами, и если мы обнаружим…

— Закройся. Вот тебе идея. Слушай и мотай на ус.

Я уставился на Вулфа.

— Имейте в виду, шеф, все не настолько безнадежно. Я старался поднять вам настроение и тем самым заставить работать ваши протухшие мозги. Так, если вы…

— Я сказал тебе — закройся. Еще не поздно дать объявление в завтрашние газеты?

— В «Газетт» уже поздно. Быть может, успеем в «Таймс».

— Блокнот.

Если даже он спятил, я все равно еще числился в его штате, поэтому я направился к своему столу, достал блокнот, раскрыл его на чистой странице и взял ручку.

— Там, где печатают разное, — велел он. — В две колонки по три дюйма каждая. Заголовок «К П.Х.» большим жирным шрифтом с точками после П. и X. Далее текст помельче: «Ваша невиновность доказана, раскаиваемся по поводу совершенной несправедливости, — он замолчал. — Измени „раскаиваемся“ на „сожалеем“. Далее: Не позвольте злобе помешать восторжествовать справедливости, — он снова замолк. — Вас никто не принуждает вступать в контакт, но нужна ваша помощь в выявлении истинного преступника. Обязуюсь уважать ваше нежелание возобновлять связи, которых вы возобновлять не пожелаете».

Он поджал губы, потом кивнул.

— Дальше моя фамилия, адрес и номер телефона.

— Почему бы не упомянуть мамашу? — спросил я.

— Нам не известно, как он к ней относится.

— Он посылает ей ко дню рождения открытки.

— А тебе известно, под влиянием какого чувства он это делает?

— Нет.

— Тогда есть доля риска. Мы можем наверняка определить лишь два чувства, владеющие им: чувство обиды за несправедливость и желание отомстить. Если же и таковые у него отсутствуют, то он либо сверхчеловек, либо недочеловек. В таком случае нам никогда его не найти. Я понимаю, что стреляю наугад да еще и но невидимой цели, и будет чудо, если цель будет поражена. Есть какие-то другие соображения?

Я сказал, что добавить мне нечего и пододвинул к себе пишущую машинку.

2

В черте Большого Нью-Йорка проживает по крайней мере сто тысяч человек, по отношению к которым была когда-то совершена несправедливость или же они думают, что была совершена; хотя бы у пятидесяти инициалы П.Х., половина из них увидят это объявление, одна треть на него откликнутся — трое письменно, шесть позвонят, а двое зайдут в старый аристократический особняк на Тридцать Пятой Западной улице, который является собственностью Вулфа и в котором он проживает и властвует надо мной до тех самых нор, пока мне не покажется, что его власть зашла слишком далеко.

…Первым откликнулся не П.Х., а Л.К. — Лон Коэн из «Газетт». Он позвонил в четверг утром и спросил о сообщении по делу Хейза. Я сказал, что мы не давали никакого сообщения по делу Хейза, на что он мне коротко ответил: враки.

— Вулф дает объявление, обращенное к П.Х., заявляя, что знает, будто тот невиновен, а ты говоришь, вы не делали никакого сообщения, — распинался он. — Ладно, ладно. И это после всех тех одолжений, которые я для тебя сделал. Я всего только и спрашиваю…

— Проклятье! — прервал я его сентенции. Уж мне бы следовало знать, да и мистеру Вулфу тоже: ведь мы регулярно читаем газеты и знаем, что некто по имени Пол Хейз привлечен к суду по обвинению в убийстве. — Это не наш П.Х., — кричал я в трубку.

— О'кей. Судя по всему, вы вцепились в дело мертвой хваткой, а уж коли Вулф вцепится во что-то мертвой хваткой, он никого и близко не подпустит. Но когда вы будете готовы чуть-чуть отпустить челюсти, вспомните обо мне.

Разубеждать Лона было бесполезно, и я этого делать не стал. И Вулфу, который находился в данный момент в оранжерее на очередном заседании со своими орхидеями, не стал звонить. Какой смысл поднимать его на смех из-за того, что шеф упустил из виду, что человека с инициалами П.Х. в настоящий момент судят по обвинению в убийстве — ведь и я начисто про это забыл.

Большую часть дин меня то и дело теребили другие П.X… С одним из них, П. Хорганом, не было никаких проблем, ибо он заявился к нам собственной персоной и мне достаточно было на него взглянуть: он был значительно старше нашего клиента. Другой, тоже явившийся собственной персоной, доставил немало хлопот. Его звали Перри Хэттингер, и он отказывался верить, что объявление не имеет к нему никакого отношения. Когда мне наконец удалось от него избавиться и я вернулся в столовую, Вулф уже разделался с мясным пирогом, и я остался без добавки.

Что касается телефонных звонков от П.Х., то с этим было посложней — звонивших я не видел в лицо. Троих я исключил в результате длительных бесед, однако на трех других стоило посмотреть — я назначил им свидания. Отходить от телефона мне было нельзя и я позвонил Солу Пензеру, попросив его зайти за фотографией, оставленной нашим клиентом, и прошвырнуться на эти самые свидания. Разумеется, для Сола, лучшего из оперативных сыщиков с таксой в шестьдесят долларов в час, такое детское поручение показалось настоящим оскорблением, но на то была воля нашею клиента, к тому же я платил из его кармана, а не из своего, и мог чуток добавить.

То, что в уголовной хронике фигурировал человек, чьи инициалы тоже были П.X., как я и предполагал, здорово осложнило жизнь. Звонили из всех газет, в том числе и из «Таймс», две редакции командировали к нам корреспондентов, с которыми я беседовал через порог. Около полудня позвонил сержант Пэрли Стеббинс из Отдела расследования убийств. Он жаждал переговорить с Вулфом, однако я сказал ему, что Вулф занят, и это соответствовало действительности, поскольку он потел над кроссвордом в лондонском «Обсервере». Я поинтересовался у Пэрли, не могу ли ему чем-либо помочь.

— Вы еще сроду мне ни в чем не помогли, — буркнул он, — и ваш Вулф тоже. Но раз он дает объявление в газете, в котором утверждает, что убийца не виновен и что он хочет назвать имя истинного преступника, мы должны поинтересоваться, что все это значит. Я за этим и звоню. Если он не скажет мне по телефону, я буду у него через десять минут.

— Мне очень жаль, если вы станете себя утруждать, — заверил я Стеббинса. — Разумеется, вы не поверите ни одному моему слову, поэтому я рекомендую вам позвонить лейтенанту Мэрфи из Бюро пропасших людей. Он вам расскажет все, как есть.

— Что еще за шутка?

— Вовсе не шутка. Я бы ни за что не осмелился шутить с блюстителем законности. Позвоните Мэрфи. Если же его рассказ вас не удовлетворит, приходите к нам на ланч. Перуанская дыня, мясной пирог, эндивий под соусом из мартини и…

В трубке щелкнуло, раздались гудки. Я высказал Вулфу соображение, что было бы очень здорово всегда вот так легко отделываться от Стеббинса. Он скривил физиономию (это относилось к кроссворду) и поднял голову.

— Арчи…

— Да, сэр.

— Процесс над Питером Хейзом начался около двух недель тому назад?

— Точно, сэр.

— В «Таймс» давали его фотографию. Принеси этот номер.

Я хмыкнул.

— Сэр, мне пришла в голову подобная мысль, когда позвонил Лон, но я хорошо помню снимки этого субъекта — их давала «Газетт» и «Дейли ньюс», — и я эту мысль отбросил. Однако не помешает снова взглянуть.

Одна из шестнадцати тысяч моих обязанностей состоит в том, чтобы хранить подшивки «Таймс», по пять недельных номеров каждый, в шкафу за книжными полками. Я направился к шкафу, присел возле него на корточках и, чихая от пыли, довольно скоро откопал то, что нам требовалось — семнадцатую страницу газеты от 27 марта. Я быстро пробежал ее и вручил Вулфу, а сам достал из ящика стола фотографию Пола Хэролда в академической шапочке и мантии, которую тоже вручил Вулфу. Он положил снимки рядышком и уставился на них сердитым взглядом, я подошел сбоку. Снимок в газете был не ахти какой, но даже глядя на него, можно было с уверенностью сказать, что если на нем наш П.Х., то он за одиннадцать лет здорово изменился. Его круглые щеки впали, нос стал меньше, губы тоньше, а подбородок отвис.

— Нет, — изрек Вулф. — А? Что скажешь?

— Принято единогласно, — кивнул я. — Черта с два его найдешь. Может, стоит заглянуть в суд?

— Сомневаюсь. По крайней мере не сегодня. Ты мне здесь нужен.

Это всего лишь отсрочило агонию. В тот же день помимо журналистов нас навестила еще одна личность. Дело было так. Ровно через три минуты после того, как Вулф отбыл на свою ежедневную двухчасовую — от 4-х до 6-ти — встречу с орхидеями, раздался звонок в дверь, и я вышел в холл. На крыльце стоял субъект средних лет, который явно не брился со вчерашнего утра. Он был в мокром плаще цвета древесного угля и в черной фетровой шляпе последней модели. Похоже, очередной П.Х., а не журналист. Он заявил, что желает переговорить с Ниро Вулфом. На что я ответил, что Ниро Вулф занят, назвал себя и предложил свои услуги. Он замешкался.

— У меня времени в обрез, — сказал он, глянув на часы. Похоже, он был чем-то встревожен. — Меня зовут Алберт Фрейер. Я адвокат. — Он достал из кармана кожаный бумажник, вынул из него визитную карточку и вручил ее мне. — Я защитник Питера Хейза, которого судят по обвинению в убийстве первой степени тяжести. Меня ждет такси — у жюри сейчас перерыв, и я должен быть на своем месте. Вам что-нибудь известно относительно объявления, которое Ниро Вулф поместил в сегодняшних газетах? То, что обращено к П.Х.?

— Известно.

— Оно попало мне на глаза всего час назад. Я бы хотел спросить у Вулфа одно: ходят слухи, что оно адресовано моему клиенту Питеру Хейзу, хотелось бы знать — так это или не так?

— На ваш вопрос не трудно ответить: нет, это не так. Мистер Вулф слыхом не слыхивал ни о каком Питере Хейзе, если не считать газетных репортажей с процесса.

— Вы в этом можете поклясться?

— С удовольствием.

— Что ж… — похоже, он расстроился. — Я-то надеялся… Но неважно. Кто этот П.Х., которому Вулф адресует свое объявление?

— Это человек, чьи инициалы известны, но неизвестна фамилия.

— А что это за несправедливость, о которой упоминается в объявлении? И справедливость, которая должна восторжествовать?

— Это по поводу воровства, совершенного одиннадцать лет тому назад.

— Ясно. — Он взглянул на свои часы. — У меня больше нет времени. Я хочу, чтобы вы доложили обо мне мистеру Вулфу. Разумеется, я не исключаю, что это всего лишь совпадение. Но, может быть, и подвох. Если так, моему клиенту может быть нанесен существенный урон, что дает основание направить вам иск. Постараюсь вникнуть во все это основательней, разумеется, когда у меня будет время. Так сможете ему передать мои слова?

— Да. Если у вас есть еще двадцать секунд, ответьте на мои вопросы: где родился Питер Хейз, где он провел свое детство и где учился в колледже?

— Зачем вам?

— Я не обязан отвечать на ваш вопрос. Можете назвать обыкновенным любопытством. Ведь я читаю газеты, не так ли? К тому же я ответил на шесть ваших вопросов, почему бы вам не ответить на три моих?

— Потому что я не в состоянии это сделать. Я попросту не знаю.

Он собрался уходить.

— Неужели? — не унимался я. — Вы являетесь защитником человека, которого судят по обвинению в убийстве, и вам не известны о нем такие мелочи? — он уже опустился на седьмую сверху ступеньку. — Где живут его родственники? — спросил я, стоя возле порога.

Он обернулся.

— У него нет родственников.

Он направился к ожидавшему такси, сел в него и захлопнул дверцу. Такси укатило, а я вернулся в кабинет и связался по внутреннему телефону с оранжереей.

— Да? — буркнул в трубку Вулф: он очень не любит, когда ему звонят в оранжерею.

— У нас был гость. Адвокат по имени Алберт Фрейер. Он выступает в качестве защитника Питера Хейза, но ему не известно, где тот родился, вырос и в каком колледже учился. Он говорит, что у Хейза якобы нет родственников. Мне кажется, стоит совершить путешествие в суд, тем более, что за такси платит клиент. Я поехал.

— Нет.

— Вы — жертва самого примитивного рефлекса.

— Хорошо. Предупреди Фрица.

Вот дебил. Я всегда предупреждаю Фрица, когда выхожу из дома. Я сходил на кухню, потом вернулся в кабинет, убрал со стола, запер сейф, переключил телефон на кухню. Когда я вышел в холл, чтобы одеться, Фриц уже был там — после моего ухода он должен накинуть цепочку.

Приобретя раз и навсегда автоматические навыки, ты за них уже не отвечаешь. Однажды, много лет тому назад, когда я выходил по какому-то делу из дома, меня выследил сыщик. Я его не заметил и то, что он узнал, наблюдая за мной в течение часа, обошлось нам в лишнюю неделю работы, а нашему клиенту — в несколько тысяч долларов. После такого грандиозного провала я целых два месяца, выходя из дома просто так, первым делом проверял, нет ли за мной слежки — вот такая выработалась милая привычка.

В тот вторник, сделав шагов пятьдесят в сторону Девятой авеню, я огляделся как обычно по сторонам, но ничего интересного не заметил. Когда же, сделав еще пятьдесят шагов, я снова огляделся, во мне что-то такое сработало. Причиной тому был тип, который находился в сорока ярдах сзади и шел в том же направлении, что и я. Раньше его там не было, Я остановился и повернулся к нему лицом. Тот замедлил шаги, достал из кармана какую-то бумажку, заглянул в нее и стал внимательно изучать дома справа и слева: самое нелепое, что можно изобрести в подобной ситуации — уж лучше наклониться, будто завязываешь шнурки. Ведь его внезапное появление означало, что либо он вынырнул из прохода между зданиями, чтобы следовать за мной, либо вышел из какого-то дома, отправляясь по своим делам. Если последнее, зачем ему останавливаться и разглядывать номера домов?

Итак, за мной увязался шпик. Но если бы я, что называется, поймал его за руку на месте преступления, не имея доказательств, кроме чисто логических, он бы попросту посоветовал мне проспаться. Разумеется, я мог бы повести себя так, что у меня на руках оказались бы эти самые доказательства. Однако, на то требовалось время, Фрейер же сказал, что жюри отправилось совещаться, следовательно, мне необходимо было поторопиться. Все-таки я решил, что могу урвать пару минут и рассмотреть типа получше. Это был мужчина среднего роста в пальто-реглане бронзового цвета и коричневой шляпе, длиннолицый и остроносый. К концу первой минуты моих наблюдений он начал проявлять признаки беспокойства, в результате чего направился к подъезду ближайшего дома, в котором находился офис, а также апартаменты доктора Волмера, и нажал кнопку звонка. Дверь открыла Хелен Грант, секретарь дока. Он обменялся с ней несколькими фразами, при этом даже не коснувшись своей шляпы, развернулся на сто восемьдесят градусов, спустился на тротуар, затем взобрался по ступенькам к подъезду следующего дома и позвонил в дверь. Мои две минуты истекли, к тому же мне все было ясно, я остановил такси и велел водителю ехать в центр.

В это время суток в коридорах суда можно встретить адвокатов, клиентов, свидетелей, членов жюри, друзей, врагов, политических деятелей, обычных граждан. Справившись у муниципального служащего внизу, я вышел из лифта на третьем этаже, пересек холл и свернул за угол к дверям с номером XIX, будучи уверенным, что смогу попасть в зал без всяких проблем, ибо дело Хейза не фигурировало на первых полосах газет.

Так оно и оказалось. В зале суда почти никого не было — ни судей, ни членов жюри, ни даже клерка и стенографиста. Питера Хейза, разумеется, там тоже не было. На скамейках сидело человек восемь-девять, не больше. Я справился у офицера возле двери и тот сказал, что жюри еще не появлялось, и он не знает, когда появится. Я отыскал телефонную будку и сделал два звонка: Фрицу — предупредил, что то ли буду к обеду, то ли не буду, и доку Волмеру — трубку сняла Хелен Грант.

— Послушай, малышка, ты меня любишь?

— Нет. И никогда не полюблю.

— Чудненько. Я опасаюсь просить одолжения у девушек, которые меня любят, а я бы хотел, чтобы ты сделала мне одолжение. Пятьдесят минут тому назад в вашу дверь позвонил мужчина в пальто-реглане бронзового цвета и дверь ему открыла именно ты. Что он хотел?

— Господи боже мой! — в негодовании воскликнула Хелен. — Скоро ты будешь прослушивать наш телефон. Если ты хочешь вовлечь меня в свои грязные дела, то у тебя ничего не получится.

— У меня нет никаких грязных дел, поэтому я тебя никуда не вовлеку. Он что, пытался продать тебе героин?

— Он спросил, не проживает ли здесь человек по имени Артур Холкомб. Я ответила, что не проживает, и он спросил, не знаю ли я, где он живет. Я снова сказала — не знаю. Вот и все. В чем дело, Арчи?

— Так, пустяки. Расскажу при встрече, если у тебя не пропадет к тому времени желание встретиться. Ну а говоря, что не любишь меня, ты лжешь самой себе. Скажи мне «до свиданья».

— Никаких свиданий, Арчи, забудь…

…Значит, шпик. Если он на самом деле разыскивал какого-то Артура Холкомба, то чего же он так спешно ретировался? Гадать, впрочем, не было смысла, оставалось прикидывать в уме, связано ли это с П.Х. и если да, то каким образом и с которым из них.

Подойдя к знакомой двери, я обнаружил внутри оживление: то и дело заходили люди. Я подошел к офицеру, спросил, не появлялось ли жюри, на что он ответил: «Не спрашивайте, мистер, здесь все все знают, кроме меня. Проходите». Я вошел в зал и встал в сторонке, чтобы никому не мешать. Я занимался изучением декораций и действующих лиц, когда рядом произнесли мою фамилию. Я обернулся и увидел Алберта Фрейера. У него было отнюдь не дружелюбное выражение лица.

— Так значит, вы слыхом не слыхивали ни о каком Питере Хейзе, — процедил он. — Что ж, в таком случае вы услышите обо мне.

Я не нашелся, что ему ответить, да он и не ждал ответа. Он шел с кем-то по центральному проходу к своему месту за столом защиты. Я последовал за ним и уселся в третьем ряду слева с той стороны, откуда выводят обвиняемого. Клерк и стенографист заняли свои места, помощник окружного прокурора Мандельбаум, которого Ниро Вулф однажды уличил в не профессионализме и заставил проглотить нечто неудобоваримое, сидел за соседним столом за перегородкой, впереди него на столе стоял портфель. Рядом с помощником прокурора сидел какой-то младший чин. Присутствующие рассаживались по своим местам, а я отчаянно вертел головой в надежде увидеть того типа в пальто-реглане бронзового цвета, который разыскивал Артура Холкомба, когда по залу вдруг пронесся шумок, и все как один повернули головы влево. То же самое сделал и я.

В зал ввели обвиняемого.

Зрение у меня прекрасное, к тому же я напряг его на все сто, пытаясь разглядеть этого типа, пока он шел к своему месту непосредственно сзади Алберта Фрейера. У меня было четыре секунды на то, чтобы его разглядеть, потому что когда он сел спиной ко мне, мое зрение уже ничем мне помочь не могло — на той фотографии Пол Хэролд был запечатлен в анфас, а не в затылок. Я закрыл глаза и сосредоточился. Он, а может, и не он. Возможно, что он, если бы… Когда я смотрел на те фотографии, которые лежали у Вулфа на столе, я мог сказать: тридцать к одному, что не он. Теперь же мне казалось, что можно поставить два к одному, можно даже согласиться на крупную денежную ставку, причем я еще не знал, на кого следует ставить. Меня так и подмывало сорваться с места и войти за перегородку, чтобы рассмотреть этого субъекта как следует, однако я заставил себя буквально влипнуть в скамейку.

Члены жюри рассаживались по своим местам, но они меня ни с какого бока не интересовали. Оживление в зале суда, предшествующее оглашению вердикта, обычно вызывает у всех возбуждение, однако я его на сей раз не чувствовал. У меня вовсю работала голова, а взгляд был сосредоточен на спине обвиняемого: я пытался его заставить обернуться. Когда офицер огласил выход судьи и все как один встали, я сделал это самым последним. Судья уселся на свое место и разрешил всем нам сделать то же самое. Я могу в точности повторить вам слова клерка, вопрос, который судья задал старшине присяжных, вопрос, заданный старшине присяжных клерком, поскольку это обычная рутина судебного заседания.

Первые слова, смысл которых до меня дошел, были словами старшины присяжных. Он сказал:

— Мы нашли подсудимого виновным в предъявленном ему обвинении — совершении убийства первой степени тяжести.

По залу пронесся гул, вернее, что-то, состоящее из отдельных восклицаний и ропота, а женщина сзади меня издала звук, напоминающий хихиканье. Я все так же не спускал глаз с объекта моего наблюдения, и очень хорошо, что не спускал. Он вдруг поднялся со своего места, стремительно обернулся и обвел взглядом зал суда. Это был дерзкий, испытующий взгляд, который на сотую долю секунды коснулся и меня тоже. Но тут охранник взял молодчика за локоть и усадил на место. Встал Алберт Фрейер и попросил жюри проголосовать.

Обычно во время подобной процедуры присутствующие сидят не шелохнувшись, мне же, как говорится, во что бы то ни стало приспичило «позвонить». Нагнув голову и прижав к губам ладонь, точно я хотел удержать готовые сорваться с моих уст слова, я шагнул в проход, припустился по нему галопом и был таков. Мне было невмоготу дожидаться едва ползущего лифта — я кинулся к лестнице. Возле здания суда несколько человек ловили такси, я прошел квартал в южном направлении, поймал такси, уселся и дал шоферу адрес.

Я прибыл в самую тютельку. Часы показывали 5.58, когда в ответ на мой звонок появился Фриц и, откинув цепочку, позволил мне войти. Через две минуты Вулф должен был спуститься из оранжереи. Фриц вошел за мной следом в кабинет и доложил, что главным событием, происшедшим в мое отсутствие, был звонок от Сола, который сообщил, что встречался с тремя П.Х., но ни один из них не был тем, кто нам нужен. Тут вошел Вулф и занял свое место у стола. Фриц удалился на кухню.

— Порядок? — спросил Вулф, скосив глаза в мою сторону.

— Отнюдь нет, сэр, — сказал я. — Сдается мне, что Пол Хэролд, то есть Питер Хейз, был только что обвинен в совершении убийства первой степени тяжести.

Вулф поджал губы. Но тут же их отквасил.

— И сильно сдается? Садись. Ты ведь знаешь, что я не люблю тянуть шею.

Я уселся в свое кресло и повернулся в его сторону.

— Мягко говоря, сдается, на самом же деле я в этом уверен. Требуется подробный отчет?

— Да. Сугубо по делу.

— В таком случае начнем с самого начала. Когда я вышел из дома, мне на хвост сел шпик. В этом я тоже абсолютно уверен. У меня не было времени на то, чтобы подразнить его и оставить с носом, поэтому я от него попросту избавился.

Вулф привычно хрюкнул.

— Дальше, — потребовал он.

— Когда я вошел в зал суда, жюри еще совещалось, но вскоре эти сукины дети появились. Я сидел впереди, в третьем ряду. Ввели обвиняемого, который прошел в двадцати футах от меня, так что я его хорошо видел, но, увы, не долго и главным образом в три четверти и в профиль. Я был полон сомнений и уже склонялся к тому, что следует бросить монету — орел или решка? Потом он сел и оказался ко мне спиной. Когда старшина присяжных огласил приговор, он вскочил на ноги, чтобы окинуть взглядом зал и кого-то в нем увидеть. В его взгляде был неизвестно кому адресованный крик: «Оставьте меня в покое!» И вот тут-то я увидел его в анфас. На его лице отражалась безрассудная дерзость, та самая, что есть в лице нашего юноши с фотографии. Надень на него академическую шапочку и эту самую хламиду, да еще скости одиннадцать лет — и будет Пол Хэролд. Я тут же отчалил. Кстати, еще одна деталь. Я в сущности дал понять Алберту Фрейеру, что нас не интересует Питер Хейз, так вот, он увидел меня в зале суда, презрительно фыркнул и пообещал, что мы еще о нем услышим.

Вулф уставился на меня.

— Черт побери! — выдохнул он. — Но ведь нам было поручено всего лишь найти его. Мы можем доложить мистеру Хэролду, что его поручение выполнено.

— Нет. Хотя я и уверен, что это так. Стоит дать Хэролду знать, что его собственный сын обвиняется в убийстве, как он прискочит из своей Омахи взглянуть на него через решетку и непременно скажет «нет». И уж тогда лейтенант Мэрфи от души посмеется над тремя ослами. Не просто посмеется, а околеет со смеху. К тому же мне достанется на орехи от вас.

— Ты считаешь, у нас безвыходное положение?

— Вовсе нет. Лучшее, что вы могли бы сейчас предпринять, так это повидать его и сделать собственный вывод. Но поскольку вы не любите заниматься делами на выезде, а он не имеет возможности приехать сюда для личной беседы с вами, вам остается во всем положиться на меня. То есть отправить к нему меня.

— Ты, Арчи, человек талантливый. Я всегда восхищался твоим умением найти выход из безвыходного положения.

— Я сам этим восхищаюсь. Но у всего есть свой предел, к которому мы в данный момент подошли. Именно об этом я размышлял в такси по дороге сюда. Кремер, Стеббинс, Мандельбаум или кто-нибудь еще из казенного ведомства быстро пронюхают, что к чему, узнает и Мэрфи, который, как вы знаете, человек сообразительный. И если этот субъект на самом деле окажется Полом Хэролдом, кому достанутся все лавры? Здесь вы должны проявить свой, могучий, как старое дерево, талант.

Он гадко хрюкнул и позвонил, чтобы принесли пиво.

— Подробный рапорт, пожалуйста. Все, что ты видел и слышал в суде.

Я засел за работу, на что ушло не много времени, и окончил ее на том самом месте, когда клерк начал подсчитывать голоса, а я в спешном порядке покинул зал. Тут Вулф потребовал «Таймс» с отчетом о процессе. Я направился к нашему шкафу и быстренько подобрал номера, начиная с 27 марта и по сегодняшний день включительно. Он начал с самого начала, а поскольку я решил, что и мне не мешало бы подключиться к изучению этих самых материалов, мне пришлось начать с конца. Он уже дошел до второго апреля, а я как раз просматривал номер от четвертого апреля, и нам было не избежать столкнуться лбами, но тут раздался звонок в дверь. Я отправился в прихожую и, разглядев через прозрачное с нашей стороны стекло плащ цвета древесного угля и черную шляпу, которые видел сегодня уже дважды, отправился доложить Вулфу.

— Он сдержал свое слово. Алберт Фрейер у наших дверей.

Брови Вулфа поползли вверх.

— Впусти его, — буркнул он.

3

Адвокат так и не побрился. То, с чем он пришел, на самом деле не терпело отлагательств, и скрести щеки было некогда. Похоже, он решил, что сумел кое-кому что-то такое доказать, когда, доставленный под моим конвоем в кабинет и представленный Вулфу, он даже не протянул ему руки. Если это на самом деле так, то его ждало разочарование, ибо Вулф — противник всяческих рукопожатий. Когда Фрейер опустился в красное кожаное кресло, Вулф повернулся в его сторону и сказал очень даже любезно:

— Мистер Гудвин рассказывал мне о вас, а также о неблагоприятном решении жюри относительно вашего клиента. Примите мои соболезнования.

— Он сказал вам, что вы обо мне еще услышите?

— Да, он и это упомянул.

— Хорошо. Вот я уже здесь, — Фрейер явно не мог оценить по достоинству большое кожаное кресло, используя лишь его переднюю половину, — Гудвин сказал мне, что ваше объявление в сегодняшних газетах не имеет к моему клиенту никакого отношения. Еще он утверждает, будто вы слыхом не слыхивали ни о каком Питере Хейзе. Я ему, естественно, не поверил. Не проходит и часа, как он появляется в суде, где слушается дело Питера Хейза, что, разумеется, нуждается в объяснении, за которым я сюда и пришел. Уверен: мой клиент не виновен. Он всего лишь жертва дьявольского заговора. Не берусь утверждать, что ваше объявление — часть этого заговора. Признаться, не вижу в этом никакого смысла, поскольку оно появилось в день оглашения решения жюри, однако я намереваюсь…

— Мистер Фрейер, прошу вас, не надо брызгать слюной, это не гигиенично. — Вулф отгородился от него ладонью. — Я могу значительно облегчить вашу жизнь.

— Нет. Сперва объясните мне, что значат ваши фокусы?

— Я вас понимаю. Вот почему и намереваюсь сделать то, что делаю крайне редко и лишь по принуждению. Сейчас это вызвано чрезвычайностью ситуации. Я скажу вам то, что рассказал мне мой клиент. Вы являетесь членом нью-йоркской коллегии адвокатов, не так ли?

— Да.

— И официальным защитником Питера Хейза?

— Да.

— Тогда я доведу до вашего сведения кое-что, не подлежащее разглашению.

Фрейер сощурил глаза.

— Я не обязан хранить в тайне то, что может послужить интересам моего клиента.

— От вас этого никто не требует. Единственное, что от вас требуют, так это уважать тайну другого человека. Интересы вашего клиента и моего клиента могут пересечься, а могут и не пересечься. Если они пересекутся, мы посмотрим, что тут можно извлечь, если же нет, я буду рассчитывать на ваше благоразумие. Итак, опубликованию этого объявления предшествовал…

Он рассказал ему все начистоту. Он не стал пересказывать дословно нашу длительную беседу с Джеймсом Хэролдом, но и ничего из нее не утаил. Когда он завершил свой рассказ, Фрейер имел полное представление, как обстояли дела на четыре часа сегодняшнего дня, то есть на тот самый момент, когда он позвонил в нашу дверь. Адвокат был хорошим слушателем и всего дважды прервал рассказ Вулфа: один раз что-то уточнил, другой — мимолетно взглянул на наш толстый и грязный ковер.

— Я не исключаю, что вы можете потребовать от меня физического подтверждения всему сказанному, — сказал Вулф. — Вы можете поставить под сомнение свидетельство мистера Гудвина, однако советую вам посмотреть его рапорт — пять страниц на машинке. Или же позвонить лейтенанту Мэрфи, анонимно, как вы понимаете. Что касается последнего, то здесь я целиком и полностью от вас завишу. Признаться, я бы не хотел, чтобы он занялся расследованием возможной связи между вашим П.Х. и моим.

— С подтверждением можно и подождать, — снизошел Фрейер. — Надо быть идиотом, чтобы выдумать все это, мне же известно, что вы отнюдь не идиот. — Он уселся поудобней и даже откинулся на спинку кресла. — Я вас слушаю.

— Осталось совсем немного. Когда вы сказали мистеру Гудвину, что вам неизвестно, откуда родом ваш клиент и что у него нет родственников, он решил взглянуть на этого Питера Хейза и с этой целью направился в суд. Он увидел подсудимого, когда того ввели в зал суда и все еще колебался, но когда было оглашено решение присяжных заседателей и ваш клиент вскочил и обвел взглядом зал, у него было уже совершенно другое лицо. Как считает мистер Гудвин, сходство с юношеской фотографией Пола Хэролда оказалось почти стопроцентным. Вы попросили у меня разрешения взглянуть на фотографию, и я, как вы помните, просил вас обождать. Теперь я сам прошу вас на нее взглянуть. Арчи!

Я достал из ящика стола одну из фотографий и передал ее Фрейеру. Он посмотрел внимательно, закрыл глаза, открыл их и снова посмотрел.

— Возможно. Вполне возможно. — Он снова посмотрел на фотографию. — Или нет. — Он перевел взгляд на меня. — Вы сказали, у него было совершенно другое лицо, когда он обвел взглядом зал после оглашения решения жюри? Что за лицо?

— В нем появилась жизнь. Оно стало… одухотворенным. Я говорил мистеру Вулфу, что у меня создалось впечатление, будто он пытался дать понять кому-то, чтобы его оставили в покое.

Фрейер замотал головой.

— Я никогда не видел его таким. В первое же наше свидание он заявил мне, что он, можно сказать, умер. Что его жизнь была и есть сплошное отчаяние.

— То есть, насколько я понял, вы вполне допускаете, что этот человек может быть Полом Хэролдом, — сказал Вулф. — У вас нет никаких фактов, доказывающих обратное. Так?

— Так, — адвокат задумался. — Никаких фактов. Он отказался обсуждать свое прошлое и сказал, что все его родственники умерли. Это, разумеется, настроило против него окружного прокурора. Вы сами понимаете, как это бывает.

Вулф кивнул.

— Итак, вам хотелось бы иметь подтверждение моему сообщению?

— Нет. Я принимаю его в таком виде. Как я уже сказал вам, я не считаю вас идиотом.

— Я польщен. Теперь давайте обсудим положение дел. Мне бы хотелось задать вам парочку вопросов.

— Валяйте.

— Ваш клиент в состоянии платить?

— Нет. Конечно, нет. Это не составляет никакого секрета. Я взял дело по просьбе одного своего друга, главы рекламного агентства, в котором он работает, вернее, работал. Все без исключения коллеги питают к нему симпатию и говорят о нем только хорошее. Его друзья и знакомые — тоже, я с ними общался и мог бы собрать десятки письменных характеристик, если бы это могло помочь делу. Но помимо тюремной решетки он воздвиг еще один барьер между собой и окружающим миром. И это касается даже его ближайших друзей.

— Значит, если он на самом деле Пол Хэролд, это нам очень даже поможет. Мой клиент человек состоятельный. Я вовсе не взываю к вашему корыстолюбию, однако каждый должен получать плату за свои даже и скромные труды. Раз вы убеждены в невиновности вашего клиента, вам захочется подать апелляцию, что стоит недешево. Мой второй вопрос: вы поможете нам развеять сомнения? Сумеете ли вы выяснить, и чем скорее, тем лучше, является ли ваш П.Х. моим П.Х.?

— Что ж… — Фрейер поставил локти на подлокотники кресла и сложил вместе ладони. — Даже не знаю, что вам ответить. Он очень трудный человек и не стал давать показания, хотя я добивался изо всех сил. Я даже не знаю, с какого бока к нему подъехать. Уверен, он будет все отрицать, поскольку не пожелал рассказать мне о своем прошлом. К тому же может случиться так, что я больше не смогу представлять его интересы. — Он вдруг резко подался вперед и его глаза блеснули. — А я хочу их представлять! Я уверен, что он стал жертвой заговора и еще есть возможность собрать доказательства!

— Тогда, если позволите, я поставлю вопрос таким образом: согласны ли вы с тем, что было бы очень желательно установить, что он — Пол Хэролд? — промурлыкал Вулф.

— Разумеется. Вы сказали, ваш клиент живет в Омахе?

— Да. Он отбыл туда вчера вечером.

— Дайте телеграмму, чтобы приехал и расскажите, как обстоят дела, а я постараюсь устроить ему встречу с моим клиентом.

Вулф покачал головой.

— Не пойдет. Естественно, если я буду знать наверняка, что человек, обвиняемый в убийстве, его сын, мне придется ему об этом сказать, но я не собираюсь говорить ему, что мне кажется, будто обвиненный в убийстве — его сын и попросить его это подтвердить. Если окажется, что это не его сын, что тогда? Тогда он попросту будет считать меня кретином. Я предлагаю следующее: устройте так, чтобы мистер Гудвин увиделся и побеседовал с вашим клиентом.

— Каким образом я смогу это сделать? — адвокат нахмурился. — И зачем? Гудвин с ним уже виделся.

— Я сказал «и побеседовал», — Вулф повернулся ко мне. — Арчи, сколько времени тебе потребуется для того, чтобы прийти к окончательному заключению?

— С глазу на глаз?

— Да. Ты, он и охранник.

— Черт с ним, с охранником. Могло бы хватить пяти минут. Но лучше пусть будет десять.

Вулф снова повернулся к Фрейеру.

— Вы не знаете мистера Гудвина, зато я его хорошо знаю. Он сумеет сделать все таким образом, что вас никто ни в чем не сможет обвинить. Он всегда готов вызвать огонь на себя. Можете сказать окружному прокурору, что Гудвин помогает вам кое-что установить. Что касается вашего клиента, то Гудвин сам все ему объяснит. — Он взглянул на стенные часы. — Все можно было бы проверить уже сегодня вечером. Сейчас. Приглашаю вас со мной пообедать. Чем скорей закончим, тем лучше.

Однако Фрейер оказался несговорчивым малым. Он упирал на то, что ему самому трудно столь поздно попасть к заключенному в тюрьму, к тому же необходимо все обдумать — отложить дело до утра. Когда Вулф понимает, что во имя работы нужно уступить, ему удается держать себя в руках, в силу чего наше совещание закончилось на гораздо более дружественной ноте, чем началось. Я вышел в холл вместе с Фрейером, помог ему одеться и проводил до самого порога.

Едва войдя в кабинет, я понял, что Вулф изо всех сил старается не выглядеть слишком самодовольным. Когда я брал со стола фотокарточку Пола Хэролда с тем, чтобы положить ее на место, в ящик стола, он заметил:

— Да, его приход оказался своевременным, ничего не скажешь. Но этого и следовало ожидать после вашей с ним встречи в суде.

— У-гу, — я задвинул ящик. — Это вы подстроили. На то вам и талант даден. Однако если под этим своим «обдумать» он подразумевает телефонный звонок в Омаху или в Бюро пропавших людей, последствия могут оказаться весьма нежелательными. Должен признать, вы сделали все от вас зависящее, даже пригласили пообедать. Кстати, вы знаете, что на сегодняшний вечер у меня назначено свидание, которое я, кажется, в состоянии себе позволить.

Таким образом, Вулф обедал в полном одиночестве, а я всего на полчаса опоздал во «Фламинго клаб», где Лайли Роуэн в тот вечер собирала своих друзей. Как обычно, после двух часов, проведенных в ресторане, мы с моей крошкой решили, что для танцев здесь слишком мало места, и отправились на веранду Лайли, выстроенную на вершине небоскреба, где нам, естественно, никто и ничто не мешало, а Господь Бог от нас с отвращением отвернулся. Добравшись домой около трех ночи, я прошел в кабинет и включил свет, чтобы узнать, не оставил ли мне Вулф записку с каким-нибудь безотлагательным срочным утренним поручением. На столе было пусто. Я поднялся двумя лестничными пролетами выше и очутился у себя.

Я должен провести в постели полных шесть часов, но, конечно же, бывают исключения из правила, поэтому в среду утром я появился в кухне в девять тридцать, еще совсем сонный, но уже одетый и причесанный, постарался как можно бодрей поприветствовать Фрица, взял со стола стакан с апельсиновым соком, который предпочитаю пить не охлажденным, и едва сделал глоток, как зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал голос Алберта Фрейера. Он сообщил, что все устроил и будет ждать меня в десять тридцать в комнате для посетителей городской тюрьмы. Я возразил, что хочу побеседовать с его клиентом с глазу на глаз. «Да, — сказал он, — я вас понимаю, но я должен непременно присутствовать, дабы вас опознать, а также за вас поручиться».

Я повесил трубку и повернулся к Фрицу.

— Проклятье, меня торопят. Дай мне, пожалуйста, поскорей парочку пирожных. Бог с ней, с колбасой, еще подавлюсь, — пирожные, мед и кофе.

Фриц было запротестовал, но не очень активно.

— Вредно начинать день с завтрака на скорую руку, ты не на войне, Арчи, — изрек он.

Я с ним согласился целиком и полностью, после чего связался по внутреннему телефону с оранжереей и доложил обо всем Вулфу.

4

Я был не совсем один. В десяти футах справа от меня на точно таком же деревянном стуле сидела женщина и смотрела между прутьями стальной решетки на мужчину, как на шимпанзе в клетке. Наклонившись вправо, я мог бы услышать, что говорит мужчина, но я не стал этого делать, потому что они, как и я, имели право на тайну. В десяти футах слева сидел мужчина и тоже смотрел сквозь решетку, за которой я увидел парня, которому явно было меньше лет, чем Полу Хэролду на той фотографии. Я волей-неволей слышал то, что он говорил, но ему определенно было на это наплевать. У парня за решеткой был скучающий вид. Здесь же болтались трое или четверо полицейских. Тот, который привел меня сюда, стоял возле стены. Он тоже явно скучал.

Во время прохождения формальностей — сие осуществлялось под контролем Фрейера — мне сказали, что дают на свидание пятнадцать минут, и я уже собрался было подойти к полицейскому и попросить не засекать время до тех пор, пока не введут осужденного, как вдруг открылась дверь в стене по ту сторону решетки и появился он сам в сопровождении охранника, который подвел его к стулу напротив моего, а сам отошел на пять шагов назад, к стене. Парень сидел на краешке стула и, сощурив глаза, смотрел на меня сквозь решетку. «Кто же из нас шимпанзе?» — подумал я.

— Я вас не знаю, — заявил он. — Кто вы такой?

У него были бледные впалые щеки, погасшие глаза и такие тонкие губы, что их, можно сказать, не было вовсе. Он выглядел, пожалуй, в два раза старше юноши в академической шапочке с фотографии.

Я еще не знал, с чего начну — мне сперва нужно увидеть лицо того, с кем я буду разговаривать. Я знал, что этот человек не мог просто так встать и уйти, и все равно у меня не было никакого резона с самого начала вооружать его против себя. Я попытался посмотреть ему в глаза, но мешала эта проклятая решетка.

— Моя фамилия Гудвин, — сказал я, — Арчи Гудвин. Вы когда-нибудь слыхали о частном детективе по фамилии Вулф, Ниро Вулф?

— Да, я о нем где-то читал. Что вам от меня нужно?

У него был загробный голос.

— Я работаю на Вулфа. Позавчера к нам в офис пришел ваш отец, Джеймс Хэролд, и дал нам задание вас отыскать, поскольку ему стало известно, что вы не брали одиннадцать лет назад тех денег, и он хочет, чтобы в отношении вас восторжествовала справедливость. Вероятно, в нынешней ситуации для вас это ровным счетом ничего не значит, но, как бы там ни было, знать правду вы должны.

Если предположить, что передо мной был тот самый человек, которого мы искали, он держался исключительно. На какую-то долю секунды у него отвис подбородок, но он тут же его подобрал. Голос парня ничуть не изменился.

— Не пойму, о чем вы говорите, — сказал он. — Меня зовут Питер Хейз.

Я кивнул.

— О'кей, я знаю. Мне очень жаль, мистер Хэролд, но фокусы со мной не проходят. Мистеру Вулфу очень нужны деньги, из которых он, к слову, платит мне жалованье. Так что мы непременно сообщим вашему отцу, что нашли вас, и он, очевидно, приедет с вами повидаться. Я решил, что вас следует предупредить заранее.

— У меня нет никакого отца. — Теперь его подбородок выражал решимость, которая звучна и в голосе. — Вы ошиблись. Если «отец» появится, я не стану с ним разговаривать!

Я покачал головой:

— Давайте не будем шуметь. А как насчет шрама под левой коленкой? Я полагаю, он на месте. Возможно, вы не захотите встретиться с вашим отцом — я не знаю, насколько это в вашей власти в данной ситуации, но он так или иначе приедет сюда, как только мы дадим ему знать. Кстати, если и оставалось какое-то сомнение относительно вашей личности, вы сами его развеяли этим вашим «я не стану с ним разговаривать». Зачем столько чувства, если вы — безотцовщина ? Если, предположим, мы ошиблись, то самый простой способ доказать ошибку — позволить джентльмену прийти и взглянуть на вас. Мы не будем уговаривать вас встретиться с отцом — мы должны были всего лишь найти вас, что и сделали, и если…

Я замолчал, потому что его вдруг стало трясти. Я мог, разумеется, спокойненько встать и уйти, так как моя миссия закончилась, но Фрейер был бы явно недоволен, оставь я его клиента в таком состоянии, а ведь именно Фрейер устроил мне сегодняшнюю встречу. И я остался. По обе стороны решетки было нечто вроде прилавка, чтобы мы не подходили слишком близко друг к другу, он положил на него кулаки и теперь судорожно возил кулаками по поверхности прилавка.

— Успокойтесь, — сказал я. — Я сейчас уйду. Мы решили, что должны известить вас.

— Подождите, — он взял себя в руки. — Подождете?

— Разумеется.

Он убрал с прилавка кулаки и подался вперед.

— Я плохо вас вижу. Послушайте, ради Бога, послушайте. Не говорите ему. Вы не знаете, что он за человек!

— Как же — я с ним встречался.

— Вот моя мать и сестры, те знают. Я думаю, они уверены, что меня оклеветали с теми деньгами, да, да, они в этом уверены, но отец вряд ли так думает. Теперь меня снова оклеветали. Ради Бога, не сообщайте ему. На этот раз уже ничего не исправить, я так или иначе умру, я уже, можно сказать, умер, несправедливо подвергать меня новому испытанию. Я не хочу, чтобы они знали. Господи, неужели вы ничего не понимаете?

— Понимаю, — заверил я, сожалея о том, что остался.

— Тогда пообещайте, что ничего не скажете. Вы производите впечатление порядочного человека. Если мне суждено умереть из-за судебной ошибки, что ж, я умру, но зачем новые муки? Понимаю, что говорю невразумительно, и вообще я не в себе, но если бы вы только…

Я не знал, почему он вдруг замолчал — я слушал его с таким вниманием, что не заметил, как ко мне подошел полицейский. Он тронул меня за плечо:

— Время истекло.

Я поднялся.

— Обещайте мне! — едва не плакал Пол Хэролд.

— Не могу, — сказал я, повернулся и вышел.

Фрейер ожидал меня в комнате для посетителей. Я не ношу с собой зеркала, поэтому не знаю, какой у меня был вид, когда я вышел в ту комнату, но когда мы очутились на улице, он спросил тревожно:

— Не вышло?

— Выражение моей физиономии тут ни при чем, — сказал я. — Спросите у партнеров по покеру. Однако, если вы не возражаете, то я приберегу ответ для мистера Вулфа, так как жалованье мне платит он. Идете со мной?

Он согласился. Следует отдать должное Фрейеру — он все схватывал с полуслова. В такси я откинулся на спинку сиденья и, повернув голову к окну, внимательна изучал мелькающий пейзаж, а он даже не попытался завести разговор. Но он капельку переиграл. Когда мы вылезли из машины возле старого особняка на Тридцать Пятой улице, он молвил:

— Если хотите сперва переговорить с Вулфом, я могу подождать здесь.

Я рассмеялся:

— Нет, лучше я дам вам затычки для ушей.

Я первым поднялся по ступенькам и нажал кнопку звонка. Фриц впустил нас в холл, мы разделись и потом прошли в кабинет. Вулф восседал у стола за пивом. Он удостоил меня взглядом, поздоровался с Фрейером и даже предложил пива. Адвокат отказался и без приглашения уселся в красное кожаное кресло.

— Я видел его и говорил с ним, — начал я с места и карьер. — А теперь хочу, чтобы вы ответили мне вразумительно, а не при помощи ваших обычных «да» и «нет»: вы хотите, чтобы мистер Фрейер слышал мой рассказ?

Вулф взял с подноса стакан:

— Разве есть причины что-либо скрывать?

— Нет, сэр.

— Тогда валяй.

Разумеется, я рассказал все слово в слово, что для меня было пустяковым делом, ибо единственная разница между мной и магнитофоном состоит в том, что магнитофон не может врать. Но я вру Вулфу только тогда, когда дело касается сугубо моих личных проблем, в данном случае оно касалось наших общих проблем. Я рассказал все слово в слово, ибо считал, что и Вулф и Фрейер должны иметь полное представление о том, что произошло. Поэтому я описал состояние Пола Хэролда, его лихорадку, сжатые кулаки, которыми он возил по прилавку, а также выражение его глаз, когда он говорил, что было бы несправедливо подвергать его новым испытаниям. Следует отметить, что я докладывал стоя и мог положить свои кулаки Вулфу на стол, продемонстрировав, как Пол Хэролд возил ими. Окончив доклад, я выдвинул из-за стола кресло и устало плюхнулся.

— Если вам все еще требуется окончательное заключение по данному вопросу, то вот оно: да! — сказал я.

Вулф поставил стакан на поднос, глубоко вздохнул и закрыл глаза.

Фрейер выпятил челюсть и затряс головой, приговаривая:

— Сроду не было такого дела. Дай-то Бог, чтобы в первый и последний раз. И каковы ваши намерения? — спросил он Вулфа. — Неужели вы сможете закрыть на все это глаза?

— Мои глаза, что хочу, то и делаю, — буркнул Вулф. Но тут же открыл их. — Арчи, ты хотел, чтобы мистер Фрейер слышал твой доклад с мыслью все усложнить?

Я пожал плечами:

— Да уж, разумеется.

— Тогда сообщи мистеру Хэролду, что мы нашли его сына живым и здоровым здесь, в Нью-Йорке. Надеюсь, он приедет.

Фрейер кашлянул и подался вперед. Я посмотрел на Вулфа, сглотнул слюну и сказал:

— Сообщайте сами. У меня болит палец. Наберите Вестерн Юнион, два-семь-один-один.

Он рассмеялся. Любой посторонний человек сказал бы, что он по-собачьи фыркнул, но я-то в этом деле разбираюсь.

— Ужасно смешно, — заметил я. — А вы знаете анекдот про сороконожку в обувном магазине? Ужасно смешно, могу рассказать…

— Мне кажется, нам следует все хорошенько обсудить, — решительно заявил Фрейер.

Вулф кивнул.

— Согласен с вами. Я только хотел, чтобы мистер Гудвин высказал свое отношение к этому делу. — Он покосился в мою сторону. — Или, может, ты предпочитаешь сообщить мистеру Хэролду, что мы отказываемся от работы?

— Если нет другого выбора, то да. Клиент, можно сказать, умер. То есть, он практически труп. Я не намерен обшаривать трупы даже в случае, если буду умирать с голоду. Вы, надеюсь, тоже.

— Твое сравнение весьма и весьма приблизительно, — заметил Вулф. — Никакого воровства, зато есть другие возможности. Решение, разумеется, останется за мной. Мистер Хэролд поручил найти своего сына мне, поэтому мне решать, стоит или нет извещать его, что работа выполнена.

Он замолк и поднес к губам стакан с пивом.

— Я, как защитник его сына, тоже имею право голоса, — сказал Фрейер.

Вулф поставил стакан на поднос и облизнул губы.

— Нет, сэр. Только не в данном случае. Хоть у вас и нет права голоса, у вас есть интерес, что тоже не следует сбрасывать со счетов. Ладно, поживем — увидим. Итак, обозначим две возможности: известить клиента, что его сын найден или сообщить, что я отказываюсь от работы — А и Б. Если мы остановимся на А, то вам, полагаю, конец. Он приедет повидаться с сыном, изучит на месте ситуацию и примет решение о том, стоит ли тратить деньги на апелляцию. Если он решит, что не стоит, то тогда вообще всему конец. Если же решит, что все-таки стоит, он, вероятно, захочет взять другого адвоката, так как вы провалили дело. Что скажешь, Арчи?

— Вы гениальны, шеф, — сказал я.

— Если мы остановимся на Б, вы окажетесь в том же самом положении, в котором находитесь сейчас. Во что обойдется апелляция?

— Смотря как за нее взяться. Потребуется уйма дополнительных расследований. Обойдется, как минимум, в двадцать тысяч долларов. Если же использовать все возможности, то гораздо больше.

— Вашему клиенту это по карману?

— Нет.

— А вам?

— Тоже нет.

— В таком случае Б для вас не подходит, как и А. Ну, а как обстоит дело со мной? Вариант А прост и денежен: я проделал работу и получаю за нее гонорар. Хотя в мои обязанности входит не только исправно платить налоги, но еще и поддерживать в себе чувство собственного достоинства. Этот человек, ваш клиент, был уязвлен в самое сердце, и надо быть последним подлецом, чтобы ковырять его рану. Нет, я так не смогу. Если даже мне придется вступить в спор с королем философии Рочефоколдом, который утверждает, будто мы всего лишь должны делать вид, что сострадаем ближнему, а на самом деле сострадания нужно избегать всеми силами.

Вулф взял свой стакан, опустошил его одним долгим глотком и поставил на место.

— Может, выпьете пива? Или, например, виски?

— Нет, благодарю вас. Я не пью до вечера.

— Кофе? Молоко? Вода?

— Нет, спасибо.

— Очень хорошо. Что касается возможности Б, то подобный план мне не по карману. Я сделал свою работу и рассчитываю получить за все гонорар. К тому же у меня есть еще одна причина отвергнуть Б: проклятое Б помешало бы мне заниматься этим делом в дальнейшем, а оно весьма любопытное. Не далее как вчера вы сказали, что убеждены в невиновности вашего клиента. Не могу сказать, что тоже в этом убежден, однако, здорово подозреваю, что вы правы. И не без оснований.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.