Ниро Вульф (№24) - В лучших семействах

Вульф отнял трубку от уха и аккуратно поместил ее на рычажки. Буквально тут же я последовал его примеру, чтобы наш собеседник не заблуждался насчет того, что произошло.

— Дьявольщина, опять началось, — простонал я. — Что за невезение…

— Замолчи, — прорычал Вульф.

Я повиновался. Вульф оперся локтями о подлокотники кресла, сплел пальцы над самым выпуклым местом необъятного живота и уставился в уголок бювара. Собственно, сказать-то мне было нечего, кроме того, что наше дело — дрянь, а это было и так ясно. Однажды Вульф приказал мне навсегда выбросить из головы имя Арнольда Зека, но называй я его даже Зек, или Он, или хотя бы Икс, все равно он оставался той личностью, которая месяцев десять тому назад наслала на нас пару головорезов, вооруженных автоматом и пулеметом Томпсона. Эти субъекты, расположившись на крыше дома на противоположной стороне улицы, открыли огонь по нашей оранжерее, перебили стекла и оборудования на добрых десять тысяч долларов и превратили восемь тысяч драгоценных орхидей в сырье для компоста. Это тоже задумывалось как предупреждение.

И вот теперь он хотел, чтобы мы расторгли контракт и не связывались с Барри Рэкхемом. Вероятно, это означало одно: не шевельнув и пальцем, мы нашли ответ на вопрос миссис Рэкхем — откуда у ее мужа карманные деньги? Очевидно, он принимал участие в операциях Арнольда Зека, которые Вульф как-то назвал незаконными, а некоторые — отвратительными. Ничего удивительного, что Зек не хотел, чтобы мы занялись одним из его людей. Все это было ясно как божий день, но вот беда — мы опять нарвались на Зека, что, по большому счету, было не лучше, чем заполучить цилиндр со слезоточивым газом вместо изрядной порции дарстовской колбасы.

— А ведь он точно все рассчитал, черт его побери, — пожаловался я. — Прямо как по нотам. Кто-то наблюдал за домом и видел, что я взял сверток, а потом распахнул дверь и вышел подышать на крыльцо — они поняли, что картонку вскрыли, сообщили Зеку, и он тут же позвонил. Черт возьми, он мог даже…

Я умолк, так как заметил, что разговариваю сам с собой. Вульф меня не слышал. Он сидел в прежней позе, вперив взгляд в уголок бювара. Я заткнулся, сел поудобнее и запасся терпением. Прошло добрых пять минут, прежде чем он заговорил.

— Арчи, — сказал Вульф, взглянув на меня.

— Да, сэр?

— Сколько у нас было дел, начиная с прошлого июля?

— Любых дел? Считая всякую мелочь? Э-э-э, сорок.

— Мне казалось — больше. Хорошо, скажем, сорок. В первый раз мы случайно стали ему поперек пути два года назад, а во второй — в прошлом году. Мы оба, он и я, занимаемся преступлениями, а его сети раскинуты настолько широко, что совершенно логично ожидать: один раз в год или в одном из сорока дел, за которые мы беремся, мы будем натыкаться на него. И все начнется сначала. — Он ткнул пальцем в сторону телефонного аппарата. — Эта штуковина зазвонит, и этот гнусный голос станет диктовать мне условия. Если мы уступим, то сможем здесь жить и зарабатывать средства к существованию лишь с его благословения. Если же откажемся повиноваться, то будем жить в состоянии трепетной бдительности и одного из нас или даже обоих, возможно, убьют. Твое мнение?

Я покачал головой.

— Вы все разложили по полочкам. Мне не нравится ни то ни другое.

— Мне тоже.

— Если вы погибнете, то я потеряю работу, а если убьют меня, вам останется только уйти на покой. — Я посмотрел на циферблат наручных часов. — Самое неприятное, что у нас даже нет недели на размышление. Сейчас двадцать минут первого, а к трем часам я должен быть в Хиллсайд Кеннелз, и мне еще надо пообедать, побриться и переодеться. В том случае, если я поеду, конечно. Я поеду?

— Увы, — вздохнул Вульф. — Здесь-то собака и зарыта. Два года назад, когда мы занимались делом Орчарда, я взял ответственность на себя и проигнорировал угрозы этого человека. В прошлом году, во время дела Кейна, я поступил так же. На сей раз я не хочу и не Стану повторять прежние ошибки. Я отдаю себе отчет, что обычно выбираю нужную стратегию действий, но я не стану говорить тебе о том, что для того, чтобы заработать свое жалованье, ты должен отправиться туда и познакомиться с мистером Рэкхемом. Если хочешь, можешь позвонить и отложить поездку до лучших времен.

Я уставился на него:

— Вот, значит, как? Черт побери, неужели вы решили взвалить всю ответственность на меня?

— Да. Я его боюсь. Если должностные лица и другие законопослушные граждане подчиняются приказаниям этого человека, почему я должен стать исключением?

— Ну и притворщик же вы, — терпеливо сказал я. — Хватит вешать мне лапшу на уши. Вы прекрасно знаете, что я скорее слопаю кусок мыла, чем позволю этому сукину сыну наступить себе на хвост, и я прекрасно знаю, что вы скорее намажете хреном устрицы, чем уступите ему. Работай мы поодиночке — другое дело, но коль скоро мы повязаны здесь вдвоем, другого выхода нет.

Вульф испустил душераздирающий вздох.

— Что ж, надо понимать, что ты едешь?

— Да. Но при одном условии — «трепетная бдительность» начинается немедленно. Вы призовете Фрица и Теодора, объясните им, что нам угрожает, обе двери постоянно будут на засове, вы обещаете держаться подальше от окон, и еще: ничто и никто не должны пересекать порог нашего дома без моего ведома.

— Боже всемогущий, — он мрачно покачал головой, — да это же тюремный режим!

— Сперва испробуйте, потом говорите. Кто знает, может быть, десять лет спустя вы будете испытывать наслаждение от такого образа жизни.

Я позвонил по внутреннему телефону в оранжерею, чтобы позвать Теодора.

Вульф, набычившись, следил за мной.

3

Когда я повернул с шоссе Тейконик-стейт на дорогу номер сто, часы на щитке показывали только 2:40, и я решил сделать маленький крюк. На пару миль, не больше. Поэтому в Пайнсбридж сразу за мостом я взял не налево, а направо. Я бы мало что выиграл, если бы направился прямиком к въезду в имение, помеченному здоровенным каменным столбом с высеченной надписью «ИСТКРЕСТ», поскольку оттуда увидел бы только подъездную аллею, которая змейкой извивалась вверх по косогору и исчезала в лесу. Вместо этого я, не доезжая примерно милю, свернул на ухабистый проселок, подымающийся в гору. На вершине дорога тянулась прямо, между лугами, и я съехал на траву, остановился, вынул бинокль и нацелил линзы на верхушку ближайшего холма, чуть возвышавшегося над окружающими, где над кронами деревьев виднелись крыша и стены каменного особняка. Сейчас, в начале апреля, когда листья еще не распустились, особняк, дворы и хозяйственные постройки лежали передо мной как на ладони, я даже разглядел сновавшие человеческие фигурки.

Так вот, значит, каков он, Исткрест, законная резиденция незаконного Арнольда Зека. Вы понимаете, конечно, что есть масса способов преступить закон. Можно, например, проскочить на красный свет. Или же нанять подставных лиц, сорвать свой куш и ловко замести следы, не забывая, конечно, щедро вознаграждать помощников, поскольку попытка купить подобные услуги задешево может закончиться крахом. Как раз такими махинациями наш Зек и занимался уже более двадцати лети вот теперь моему взору открывался Исткрест.

В мои планы входило только одно — глянуть на него одним глазком с вершины холма. Самого Зека я никогда прежде не видел и, насколько мне известно, Вульф тоже. Но сейчас, когда наши пути в третий раз скрестились и, возможно, надолго, я решил, что имею право хотя бы полюбоваться его крышей и пересчитать трубы. И только. Уж слишком этот Зек таинственный и неуловимый. И вот теперь я хотя бы узнал, что на его крыше четыре трубы и у одной из них, в южном крыле, отвалились два кирпича.

Я развернул машину и пустился в обратный путь и, вы не поверите, то и дело поглядывал в зеркальце, проверяя, не сели ли мне на хвост. Вот насколько серьезно я относился к Зеку. Хотя, честно говоря, самолюбие мое от этого сильно страдало, так что всю дорогу я нервничал, бесился и в итоге даже утомился.

До Берчвейла, резиденции миссис Рэкхем, отсюда было рукой подать, миль пять вокруг Маунт Киско, но я ухитрился перепутать развилку и поэтому прибыл на место лишь в четверть четвертого. Въезд во владения нашей аристократки был вполне респектабельный, хотя и ничуть не броский. Я преспокойно ехал, и вдруг, откуда ни возьмись, с левой стороны возникла аккуратная маленькая табличка:

ХИЛЛСАЙД КЕННЕЛЗ

Доберманы-пинчеры

Протиснувшись в узкие воротца и прокатившись по узкой же аллее, я миновал дом, въехал на прямоугольную, посыпанную гравием площадку и поставил машину в углу возле какого-то деревянного строения. Когда я вылезал, откуда-то раздался возглас и вдруг из-за куста выпрыгнул свирепый дикий зверюга и молнией метнулся ко мне. Я застыл на месте — весь, кроме правой руки, которая автоматически взлетела к левой подмышке, к кобуре.

— Назад! — женский голос, отдавший команду, прозвучал, как удар хлыста.

Зверь, уже в каких-то десяти шагах от меня, мигом развернулся, потрусил к женщине, которая появилась на краю площадки, опять развернулся и замер в изящной позе, не спуская с меня глаз — прекрасный и смертельно опасный. С удовольствием всадил бы в него пулю. Терпеть не могу предубежденных псов, которые заранее видят в вас врага и заставляют лезть вон из кожи, чтобы доказать свое алиби. Нет, порядочный пес должен быть по убеждениям демократом.

К женщине присоединился мужчина. Они приблизились ко мне.

— Мистер Гудвин? — заговорила женщина. — Мистер Лидс был вынужден уехать по делам, но скоро вернется. Меня зовут Аннабель Фрей. — Она шагнула вперед с протянутой рукой, и мы поздоровались.

Я получил первую возможность проверить хоть что-то из того, что сообщила мне миссис Рэкхем, и я поставил ей пятерку за честность. Если помните, она сказала, что ее невестка — писаная красавица. Возможно, нашелся бы чудак, попытавшийся это оспорить, такой, например, которому не по душе широко расставленные глаза или такой, который предпочитает розовые щечки смуглой коже, но, что касается меня, я никогда не придираюсь к мелочам. Нужно быть щедрее. Она представила мне своего спутника, которого звали Хэммонд, и мы пожали друг другу руки. Он был плотно сбитый, средних лет, в ярко-синей рубашке, рыжевато-коричневой куртке и серых брюках — потрясающее сочетание! Иное дело я — в безукоризненном твидовом костюме от Фрэдика, молочно-белой рубашке и бордовом галстуке.

— Пожалуй, я дождусь Лидса в машине, — сообщил я им. — Слишком рискованно, когда такой хищник разгуливает на воле.

Аннабель рассмеялась.

— Дюк вовсе не на воле, он со мной. Да он и не собирался нападать на вас. Он остановился бы в трех шагах от вас, на расстоянии прыжка, и подождал бы моей команды. Вы не любите собак?

— Смотря каких. Если вы имеете в виду четвероногого друга, для которого разделяющее нас пространство — только лишь расстояние для прыжка, то по отношению к нему я пребываю в состоянии трепетной бдительности. Да, да, именно трепетной бдительности.

— Господи помилуй, — длинные пушистые ресницы взлетели над темно-синими глазами. — Вы всегда так странно выражаетесь? — Она перевела взгляд на Хэммонда. — Ты слышал, Дейна?

— Да, и полностью с ним согласен, — ответил тот, — что для тебя, впрочем, не тайна. Не боюсь признаться, так как, возможно, хоть тогда ты поймешь, на какие жертвы я иду, чтобы только быть с тобой. Когда ты открыла клетку и он выскочил наружу, я почувствовал, что волосы у меня на голове встали дыбом.

— Знаю, — презрительно фыркнула Аннабель Фрей. — И Дюк тоже знает. Пожалуй, пойду запру его. — С этими словами она повернулась и зашагала прочь, обронив что-то псу, который послушно засеменил следом, и они скрылись из вида, завернув за угол строения. Чем-то они были похожи, молодая женщина и пес, возможно, движениями — упругими и грациозными, или походкой — быстрой и немного нервной.

— Теперь мы вздохнем свободнее, — поздравил я Хэммонда, проводив парочку взглядом.

— Ничего не могу с собой поделать, — пожаловался Хэммонд чуть раздраженно, как мне показалось. — Я и так не питаю симпатий к собакам, а эти твари… — Он передернул плечами. — Я бы охотнее водил дружбу с саблезубыми тиграми.

Вскоре Аннабель вновь присоединилась к нам, съязвив что-то по поводу прически Хэммонда. Я заметил, что если у них есть свои дела, то я могу преспокойно дождаться Лидса и сам, но она не согласилась.

— Мы хотели на вас посмотреть, — ни с того ни с сего брякнула она. — Во всяком случае я, а мистер Хэммонд просто пришел за компанию. Поверьте, хоть вы и Арчи Гудвин, я не стала бы сломя голову нестись на другую сторону улицы, чтобы поглазеть на вас, но, признаюсь, мне любопытно понаблюдать, как вы работаете. Сами знаете, как легко создать дутую репутацию, и мне интересно, насколько соответствует своей славе знаменитый сыщик. Откровенно говоря, я уже настроена скептически. Вы выглядите слишком молодо, одеваетесь слишком элегантно, к тому же, если вы и впрямь опасались, что пес вас укусит, вам следовало принять какие-то меры… Ой, откуда взялась эта штука? Что вы делаете!

Порой случается, что я выхватываю пистолет без свойственной мне ловкости, но на сей раз он прыгнул в руку, как чертик из коробки. Я держал его дулом кверху. Хэммонд издал какой-то сдавленный звук и отшатнулся.

Я ухмыльнулся.

— Пустяки, решил пустить пыль в глаза. Понравилось? Хотите попробовать еще разок? Науськайте его на меня из-за того же куста, и готов биться об заклад на любую сумму до двадцати пяти центов, что ему до меня не добраться. — Я засунул пистолет в кобуру. — Вы готовы?

Она заморгала.

— Вы и в самом деле способны на такое?

Хэммонд вдруг хихикнул. Такой представительный, солидный, похожий даже на банкира, и надо же — такой конфуз; но что случилось, то случилось: он хихикнул.

— Не шути с ним, Аннабель, — сказал он. — Он может.

— Конечно, — присовокупил я, — при этом вы окажетесь на одной линии, а мне не доводилось прежде стрелять по нападающим псам, так что мы оба с вами рискуем. Мне только не по нутру ваш скептицизм. Ну да ладно, сейчас проверим.

Ошибка! А все мой дурацкий характер. Я готов был лягнуть себя за эту промашку. Просто для человека моего возраста совершенно естественно и приятно наслаждаться общением с женщиной ее возраста независимо от того, девица ли она, жена или вдова, но у меня должно было хватить здравого смысла, чтобы понять, во что я могу вляпаться. Стоило ей только ввернуть, что она хотела понаблюдать за моей работой, как я уже разинул варежку и заглотал наживку целиком, вместе с крючком. В итоге я битый час строил из себя умника и притворялся, что мне позарез надо раскрыть, кто отравил собаку Лидса, когда на самом деле мне было глубоко на это наплевать. Не подумайте, что я заступаюсь за отравителей собак, просто мне было не до них.

Вскоре появился Лидс, который прикатил в видавшем виды фургончике с кузовом, переоборудованном под большую проволочную клетку, и мы вчетвером отправились смотреть псарню и округу. Лидс вводил меня в курс дела, а я задавал умные вопросы и делал пометки в блокноте. Потом мы перекочевали в дом, где принялись обсуждать использованный яд, способ отравления, возможных подозреваемых и так далее. Я даже притомился. Мне ведь приходилось играть роль, и не только из-за того, чтобы ни у кого не возникло подозрений по поводу истинной цели моего приезда, но еще и потому, что Аннабель была слишком хорошенькая, чтобы я мог стерпеть ее скептический настрой. Самое смешное, что отравленный пес даже не издох. Он жил и здравствовал. Я же так пыхтел и старался, словно для нас с Ниро Вульфом это было самое крупное дело за весь год, так что Лидс просто так, за здорово живешь, заполучил детективной работы на добрых полсотни долларов. Никого мы, естественно, на чистую воду не вывели, но вы бы только послушали, какие меткие вопросы я задавал!

Когда Аннабель и Хэммонд оставили нас, чтобы вернуться в Берчвейл, я расспросил Кэлвина Лидса о Хэммонде, который, вообразите себе, и в самом деле оказался банкиром. Да еще каким — вице-президентом Кредитной компании Метрополитен, который занимался всеми финансовыми делами миссис Рэкхем после смерти ее первого мужа. Когда я съехидничал, что, похоже, Хэммонд собирается заняться также, и всерьез, и невесткой миссис Рэкхем, Лидс пробурчал, что ничего такого не замечал. Я спросил, кто еще ожидается за ужином.

— Вы и я, — ответил Лидс. Он не спеша потягивал виски из высокого стакана. Мы сидели в небольшой гостиной в его домике, в которой не было ничего примечательного, кроме бесчисленных фотографий собак на стенах. На улице Лидс передвигался с живостью и энергией, которые составили бы честь многим людям вдвое моложе его; теперь же он расслабленно возлежал на кушетке. Он напомнил мне одну из собак, которую мы видели во время экскурсии: та псина нежилась на солнышке у дверцы своей клетки.

— Вы и я, — сказал Лидс, — а также моя кузина, ее муж, миссис Фрей, с которой вы уже познакомились, Хэммонд и еще один политический деятель, всего семеро…

— Что за политический деятель?

— Оливер А.Пирс.

— Я на короткой ноге с целой кучей политиканов, но о таком не слыхал.

— Только не говорите ему об этом, — буркнул Лидс. — Хотя в свои тридцать четыре он добрался лишь до законодательного собрания, но все же он потерял несколько лет из-за войны, как и многие другие молодые люди. Дайте ему шанс. Один, больше не надо.

— А кто он, друг семьи?

— Нет, и это очко в его пользу. — Лидс отхлебнул из стакана. — Когда он впервые появился здесь прошлым летом, он приехал как гость миссис Фрей, во всяком случае, она его пригласила, но очень скоро один из них, видно, поднадоел другому. Однако Пирс не терял времени зря: успел познакомиться с Линой Дарроу и втюрился в нее по уши.

— Кто такая Лина Дарроу?

— Секретарша моей кузины… Кстати, она тоже будет за ужином, так что выходит восемь. Не знаю, кто позвал его… возможно, кузина… но приехал он, такой занятый деятель, только ради Лины Дарроу. — Лидс хмыкнул. — В свои годы мог бы быть поосмотрительнее.

— Вы невысокого мнения о женщинах, не так ли?

— Они мне безразличны. — Лидс прикончил виски. — А с кем бы вы на моем месте предпочли жить — с такими изумительными животными или с женщиной?

— С женщиной, — убежденно ответил я. — Правда, я ее еще не выбрал, ведь их так много, но даже если она вдруг окажется сукой, то я искренне надеюсь, что не одной из ваших. Мне нужна такая, которую можно без опаски спускать с поводка. — Я махнул рукой. — Впрочем, оставим это. Вам больше по душе собаки, и на здоровье. А миссис Фрей тоже считается членом семьи?

— Да, — лаконично ответил он.

— Миссис Рэкхем держит ее как память о погибшем сыне? Или это помогает ее неврозу?

— Не знаю. Спросите ее сами. — Лидс выпрямился и встал на ноги. — Вы, конечно, знаете, что я был против ее визита к Ниро Вульфу. Я поехал с ней только потому, что она настаивала. Не представляю, на что она надеется, но вред ее затея принесет наверняка, это как пить дать. По-моему, вам не стоило приезжать сюда, но коль скоро вы здесь, то мы с таким же успехом можем пойти к ним и распивать их виски, а не мое. Пойду умоюсь.

И вышел.

4

Лидс предоставил мне на выбор либо ехать на автомобиле — что заняло бы три минуты, — либо пройти по лесной тропинке, и я проголосовал за пешую прогулку. До опушки леса было рукой подать, около сотни ярдов от угла псарни. Денек выдался довольно теплым для начала апреля, но стоило солнцу скрыться за вершиной холма, как воздух заметно посвежел, и я невольно ускорил шаг, что, впрочем, было вполне оправданным, так как я едва поспевал за Лидсом. А Лидс несся, закусив удила. Когда я выразил недоумение по поводу того, что ни в лесу, ни на открытом месте нам не попалась ни одна изгородь, он пояснил, что его земля это всего лишь уголок поместья миссис Рэкхем, который она отвела ему под застройку уже довольно давно.

Заключительную часть пути мы проделали по извилистой, посыпанной гравием дорожке, которая змеилась между лужайками, кустами, деревьями и клочками голой земли. Вообще провинциальная жизнь стала бы куда краше, если бы удалось отменить закон, запрещающий прокладывать между примыкающими владениями прямые дорожки. А то получается, что чем крупнее и богаче имение, тем сильнее вьются меж угодьями дорожки, и тем труднее соседям навещать друг друга. Как бы то ни было, в конце концов мы с Лидсом, успешно преодолев замысловатый лабиринт, достигли усадьбы миссис Рэкхем и вошли без звонка или стука, из чего я заключил, что Лидс тоже считался своим.

Все шестеро присутствующих собрались в комнате, или скорее зале (она была длиннее и шире, чем весь дом Лидса), устланной двумя десятками ковров, так и норовивших выскользнуть у меня из-под ног, и уставленной тремя дюжинами предметов, пригодных для сидения. Несмотря на ломящийся от напитков бар на колесиках, мне показалось, что долженствующее веселье еще не воцарилось, потому что встретили нас с Лидсом так, словно такого замечательного события не случалось целую вечность. Лидс представил меня гостям и хозяйке, поскольку считалось, что я не знаком с миссис Рэкхем, а затем, когда мой бокал наполнили, Аннабель Фрей прочитала лекцию о том, как я работаю. Оливер А. Пирс, государственный муж, тут же загорелся и потребовал, чтобы я продемонстрировал свое искусство, учинив каждому из них допрос с пристрастием как подозреваемому в отравлении собаки. Я отбрыкивался, но они настаивали, и мне пришлось уступить. Увы, на сей раз я выступил без привычного блеска.

Пирс оказался ловким малым. Его поведение подчинялось закону природы, который определяет особую неповторимую манеру общения народного избранника со всеми, кто уже достиг возраста выборщика; впрочем, природное чутье и отменная реакция позволяли ему легко маскировать этот недостаток, хотя он был примерно одних лет со мной. Впрочем, фигурой он мне тоже не уступал: высокий, широкоплечий, с располагающим честным лицом и улыбкой, которая в долю секунды зажигалась, как лампа-вспышка. Я завязал узелок на память, чтобы проверить, не живу ли я в его избирательном округе. Карьера ему, конечно, обеспечена, вопрос лишь в том, как высоко и как скоро он взлетит.

Если вдобавок к собственным талантам и достоинствам Пирс сумеет заполучить себе в упряжку еще и Лину Дарроу, то взлетит он очень высоко и очень скоро. На первый взгляд, она была помоложе Аннабель Фрей, лет двадцати шести, и я никогда не видел более прелестных глаз. Она их явно недооценивала или излишне скромничала. Когда я ее допрашивал, она прикинулась, что я припер ее к стенке, но глаза выдали, что она в два счета могла оставить меня в дураках. Не знаю, водила она меня за нос или практиковалась, либо же просто пыталась сойти за простушку.

Барри Рэкхем не только озадачил меня, но еще ухитрился посеять в моей душе смуту. Не знаю, то ли я глупее, чем считает Ниро Вульф, и дважды глупее, чем считаю я сам, то ли мистер Рэкхем был умнее, чем выглядел. В Нью-Йорке таких как он хоть пруд пруди, а из него нью-йоркское так и лезло. Зайдите в любой бар на Мэдисон-авеню от пяти до половины седьмого и увидите там шестерых, а то и восьмерых барри рэкхемов: не юнцов, конечно, но и отнюдь не убеленных сединами; мужественной наружности (если не считать длинных отполированных ногтей), утомленных и, напротив, свежих и рвущихся в бой, в зависимости от состояния; и всех с немного отечными глазами. Я знал его как облупленного, во всяком случае так думал, однако никак не мог решить, известна ли ему подлинная причина моего приезда; впрочем, как раз это я и собирался выяснить. Если известна, то считайте, что ответ на вопрос, состоит ли он на жалованья у Зека, уже получен; если же нет, то вопрос оставался открытым.

Однако, когда покончив с десертом, мы встали из-за стола, чтобы перейти в гостиную пить кофе, я так и не справился с этой головоломкой. Сперва я подумал, что он просто не может быть таким умным, что он везучий недотепа, который по счастливому стечению обстоятельств попался на глаза миссис Рэкхем и сумел подобрать к ней ключик, но при дальнейшем наблюдении я пересмотрел эту точку зрения. С женой он держался вполне достойно, без малейших признаков заискивания и раболепства. А за ужином затеял спор с Пирсом по поводу налогообложения доходов с недвижимости и без малейших усилий загнал сего достойного политика в угол и посадил в лужу. Потом весело посмеялся, встал на позицию поверженного противника и торжествовал новую победу, выставив на посмешище Дейну Хэммонда.

Я решил, что правильнее будет начать все сначала.

По дороге в гостиную ко мне пришвартовалась Лина Дарроу.

— Почему вы так на меня напустились? — без обиняков выпалила она.

Я заметил, что ничего подобного.

— Нет, нет, еще как напустились! Вы очень старались доказать, что собаку отравила я. С другими вы держали себя более пристойно. — При этих словах она легонько коснулась пальцами тыльной стороны моей руки.

— Еще бы, — признался я. — Но ведь для вас подобное не в новинку? Когда мужчины держат себя с вами менее пристойно, чем с другими?

— Благодарю вас. Но я вполне серьезно. Вы же знаете, что я скромная служащая девушка.

— О да. Потому я решил на вас отыграться. Еще, впрочем, потому, что вы явно строили из себя простушку.

Мы пересекли порог гостиной, и тут же подлетел законодатель Пирс, который умыкнул Лину Дарроу; первым моим побуждением было вызвать его на дуэль, но потом я решил не связываться. Мы все сгрудились у камина, попивали кофе и толкли воду в ступе, пока кто-то не предложил включить телевизор, что Барри Рэкхем и сделал. Потом они с Аннабель повыключали свет. Когда все удобно устроились вокруг экрана, миссис Рэкхем куда-то вышла. Немного позже, когда я, сидя в полумраке, уныло пялился на рекламу какой-то косметики, неясное чувство поведало, мне, что приближается опасность, и я резко обернулся. И точно: у самого моего локтя восседал здоровеннейший (в темноте у страха глаза велики) доберман-пинчер и таращился на экран.

Сидевшая чуть позади чудовища миссис Рэкхем, по-видимому, неверно истолковала мой жест и поспешно затараторила, пытаясь перекричать голос диктора:

— Не надо его гладить!

— Не буду, — заверил я с выражением.

— Не беспокойтесь, он умеет себя вести, — добавила она. — Он обожает смотреть телевизор.

Она продвинулась вперед, увлекая за собой четвероногого телелюбителя. Когда они миновали Кэлвина Лидса, преданное создание приостановилось, чтобы обнюхать его и удостоилось поглаживания по голове. Никто другой проявить подобную фамильярность не рискнул.

Так мы сидели и бессмысленно глазели на экран добрых девяносто минут, до половины одиннадцатого. Я так и не сумел составить определенного мнения о Барри Рэкхеме. К сожалению, телевидение подрубает сыскной бизнес на корню. Раньше, бывало, собравшись в подобном обществе в чьем-нибудь доме или на квартире, вы получали превосходную возможность раздобыть ценные сведения, толкаясь среди гостей, наблюдая, разговаривая и держа ушки на макушке; теперь же, когда включают телевизор, вы можете с таким же успехом остаться дома в постели. Лиц в темноте не разглядеть, брошенных кем-то реплик не расслышать, если это не истошный визг, и даже глубоко личное расследование (например, чтобы выяснить, насколько изменилось скептическое отношение к вам молоденькой вдовушки) предпринять вам не удастся. В кинотеатре можно, по крайней мере, держаться за руки.

Тем не менее, в конце концов, рыбка вроде бы клюнула. Когда, наконец, выключили телевизор и мы поднялись поразмять затекшие конечности, Аннабель предложила подбросить нас с Лидсом до его дома, но Лидс сказал, что мы лучше пройдемся пешком, и тогда Барри Рэкхем, который словно ненароком приблизился ко мне, осведомился, не слишком ли утомила меня телетрансляция. Я ответил, что нет, могло быть и хуже.

— Думаете, вам удастся изобличить отравителя? — поинтересовался он, потряхивая стаканом, так что льдинки тихонько звякали.

Я передернул плечами.

— Не знаю. Как-никак прошел целый месяц.

Он кивнул.

— Вот именно потому так трудно в это поверить.

— Да? Во что же?

— Что он ждал целый месяц, а потом вдруг решил раскошелиться на Ниро Вульфа. О гонорарах Вульфа все наслышаны. Лидсу он не по карману. — Рэкхем растянул губы в улыбку. — Возвращаетесь в город сегодня?

— Нет, я остаюсь переночевать здесь.

— Разумно. Ночью ехать небезопасно. А в воскресенье в это время года движение здесь не слишком оживленное, если вы, конечно, выедете рано. — Он ткнул меня в грудь указательным пальцем. — Вот, вот, если вы выедете рано.

И отчалил.

Аннабель зевала, а Дейна Хэммонд смотрел на нее во все глаза, словно приехал в Берчвейл только для того, чтобы понаслаждаться ее зевками. Лина Дарроу посматривала то на меня, то на Барри Рэкхема, делая вид, что на самом деле ее лучезарные взгляды предназначаются вовсе не мне. Доберман-пинчер стоял настороже, а Пирс футах в десяти от него — на целый фут больше, чем длина прыжка, — почитая себя в безопасности, разглядывал пса с таким выражением на лице, что я невольно ему посочувствовал, хотя прежде особого сочувствия к политическим деятелям не питал.

Кэлвин Лидс и миссис Рэкхем тоже рассматривали пса, но выражения их лиц были совсем другие.

— Как минимум, на два фунта тяжелее, чем надо, — проронил Лидс. — Ты перекармливаешь его.

Миссис Рэкхем запротестовала.

— Значит, мало выгуливаешь.

— Да, — вздохнула она. — Ничего, теперь я буду здесь почаще и займусь им как следует. Сегодня я была занята. Пожалуй, я его сейчас выведу. Замечательная ночь для прогулки… Барри, ты не составишь мне компанию?

Тот отказался. Очень мило, впрочем. Миссис Рэкхем обратилась с тем же предложением к остальным, но желающих не нашлось. Тогда она предложила проводить рас с Лидсом до дома, но Лидс сказал, что она ходит слишком медленно, а ему уже давно надо лежать в постели, поскольку он встает в шесть. И двинулся к выходу, велев мне следовать за ним, если я и вправду иду с ним.

Мы пожелали всем доброй ночи и откланялись.

Ночь стояла довольно студеная. По небу рассыпалось несколько звезд, но луны не было, так что в одиночку, да еще без фонаря, я наверняка сбился бы с лесной дорожки и блуждал до утра.