Медный всадник — Это ВАМ не Медный змий...

”— Второзаконие, 23:19, 20. “И будешь господствовать над многими народами, а они над тобой господствовать не будут” — Второзаконие, 28:12. “Тогда сыновья иноземцев (т.е. последующие поколения не-иудеев, чьи предки влезли в заведомо неоплатные долги к племени ростовщиков-единоверцев) будут строить стены твои (так ныне многие семьи арабов-палестинцев в их жизни зависят от возможности поездок на работу в Израиль) и цари их будут служить тебе (“Я — еврей королей” — возражение одного из Ротшильдов на неудачный комплимент в его адрес: “Вы король евреев”); ибо во гневе моем я поражал тебя, но в благоволении моем буду милостлив к тебе. И будут отверзты врата твои, не будут затворяться ни днем, ни ночью, чтобы было приносимо к тебе достояние народов и приводимы были цари их. Ибо народы и царства, которые не захотят служить тебе, погибнут, и такие народы совершенно истребятся” — Исаия, 60:10 — 12.

Христианские Церкви настаивают на священности этой мерзости, а канон Нового Завета, прошедший цензуру и редактирование еще до Никейского собора (325 г. н.э.), от имени Христа провозглашает ее до скончания веков: “Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков. Не нарушить пришел Я, но исполнить. Истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполниться все” — Матфей, 5:17, 18..

Фактически, цитированный выше текст “Священного писания”, — долговременная стратегия порабощения всех народов через ростовщичество посредством пришлого “вечно бедного еврея”. Ф.Петрарка идею “бедного еврея” сформулировал предельно кратко: “Жадный беден всегда”. В поэме по отношению к Евгению с эпитетом “бедный” мы столкнемся еще не раз.

Если в оценках событий происшедших в Киеве в ХI в. исходить из данной Доктрины “Второзакония-Исаии”, а не из эмоционального восприятия их историками, то следует признать, что ростовщики-евреи, действующие строго в соответствии с библейскими заветами, большие законники, чем обвиняющий их в беззаконии Преподобный Феодосий Печорский. Понимали ли “крестители Руси”, что с “крещением”, они несли русичам не только внешне красивые ритуалы и общечеловеческие ценности, но также способствовали экспансии библейской концепции экономического закабаления своего народа? Ответ на этот вопрос можно при желании найти у Н.М.Карамзина:

“Древний летописец наш (имеется в виду Нестор: замечание авт.) повествует, что не только христианские проповедники, но магометане, вместе с иудеями, обитавшими в земле козарской или в Тавриде, присылали в Киев мудрых законников склонять Владимира к принятию веры своей и что великий князь охотно выслушивал их учение. Случай вероятный: народы соседственные могли желать, чтобы государь, уже славный победами в Европе и Азии, исповедовал одного бога с ними, и Владимир мог также — увидев наконец, подобно бабке своей, заблуждение язычества - искать истины в разных верах.

Первые послы были от волжских и камских болгаров. На восточных и южных берегах Каспийского моря уже давно господствовала вера магометская, утвержденная там счастливым оружием аравитян: болгары приняли оную и хотели сообщить Владимиру. Описание Магометова рая и цветущих гурий пленило воображение сластолюбивого князя; но обрезание казалось ему ненавистным обрядом и запрещение пить вино — уставом безрассудным. Вино, сказал он, есть веселие для русских; не можем быть без него. — Послы немецких католиков говорили ему о величии невидимого Вседержителя и ничтожности идолов. Князь ответствовал им: Идите обратно; отцы наши не принимали веры от папы. Выслушав иудеев, он спросил, где их отечество? «В Иерусалиме, — ответствовали проповедники: — но бог во гневе своем расточил нас по землям чуждым». И вы, наказываемые богом, дерзаете учить других? сказал Владимир: мы не хотим, подобно вам, лишиться своего отечества. — Наконец, безымянный философ, присланный греками, опровергнув в немногих словах другие веры, рассказал Владимиру все содержание Библии, Ветхого и Нового Завета: историю творения, рая, греха, первых людей, потопа, народа избранного, искупления, христианства, семи Соборов, и в заключение показал ему картину Страшного Суда с изображением праведных, идущих в рай, и грешных, осужденных на вечную муку. Пораженный сим зрелищем, Владимир взодхнул и сказал: «Благо добродетельным и горе злым!» Крестися, ответствовал философ — и будешь в раю с первыми.”

Этот пересказ летописи Нестора Н.М. Карамзин завершил замечательным пояснением:

“Летописец наш угадывал, каким образом проповедники вер долженствовали говорить с Владимиром; но ежели греческий философ действительно имел право на сие имя, то ему не трудно было уверить язычника разумного в великом превосходстве закона христианского.” [14]

Итак, мы видим, что “под пером Карамзина в родных преданиях прозвучало” действительно много интересного в отношении того исторического явления, на которое Пушкин указал именем Евгений. Из “Истории Государства Российского” следует также, что к выбору вероучения [15] для своего народа Владимир подошел не как концептуально самостоятельный державник, а как современный “агент влияния”, искусно обработанный заезжим философом — представителем оккультной верхушки глобального знахарства, который в своем пересказе Ветхого и Нового Завета вряд ли посвятил равноапостольного в тайны приведенной ранее нами доктрины “Второзакония-Исаии”. Понятно, что сам Владимир ни Корана, ни Библии не читал; но даже если бы и захотел изучить их самостоятельно, то такой возможности он просто не имел: в Х веке еще не было русских переводов ни Библии, ни Корана. Нет в летописях и сведений о том, что будущий “равноапостольный” пытался засадить за изучение языков и переводы на русский язык этих книг доверенных людей.

Постепенно свету (управленческой “элите”) и отечественным “агентам влияния” в союзе с “безымянными философами” методами “культурного сотрудничества” удалось подавить негативную реакцию молвы (коллективного бессознательного) на проявления в экономической жизни паразитической агрессивности ростовщичества еврейского гения:

Но ныне светом и молвой

Оно забыто.

Оно же (еврейство) тем временем, следуя своему древнему кочевому инстинкту и “божьему наказанию”, о котором говорил иудейский эмиссар Владимиру, энергично распространялось по необъятным просторам России и, несмотря на попытки государей остановить его экспансию через введение “черты оседлости”, к началу ХIХ века прочно обосновалось во всех государственных институтах империи. Поэтому в поэме:

Наш герой

Живет в Коломне. Где-то служит,

Дичится знатных и не тужит

Ни о почиющей родне,

Ни о забытой старине.

Две последних строки указуют на неразрешимое противоречие западной исторической науки в отношении к главному инструменту экспансии библейской концепции: с одной стороны, её постоянные попытки убедить мировую общественность в особых, отличительных свойствах еврейства, как нации, а, с другой, — её неспособность отделить эту “нацию” по основным своим признакам от мафии. Другими словами, какое бы определение нации [16] наука ни приняла, всегда получается неразрешимая дилемма: либо все народы, кроме евреев, — нации (но тогда остается вопрос кем являются евреи?), либо единственная в мире нация — евреи (но тогда все остальные народы перестают быть нациями).

Не менее сложно для западной науки объяснить и особенную, свойственную только еврейству “гениальность”, которая в России и других странах проявляется через их засилье во всех управленческих структурах и особенно в средствах массовой информации и творческих профессиях: актеры, художники, писатели, музыканты и т.д. Если с точки зрения западной науки еврейство — нация, то ученых, объясняющих “особую одаренность” евреев, легко обвинить с позиций той же самой науки в расизме; если же, по мнению тех же ученых, евреи нацией не являются, то им придется согласится с версией: особая “одаренность” евреев — проявление их мафиозной сплоченности.

Что же такое еврейство? — Банда, псевдоэтническая международная мафия, преимущественно клановой организации, исторически сложившаяся на основе вероучения, проповедующего расовую исключительность и замкнутость его исповедующих, ориентированная на захват мирового господства и паразитизм, в пределах мечтаний, чтобы вся Вселенная была у жида на посылках.

Общее в еврействе и любой мафии:

— имеют развитую систему опознавания “свой — чужой”. Первый способ самозащиты вора, совершившего ограбление в толпе, кричать во весь голос: держите вора! Еврей готов обвинить в национализме представителя любой нации, чтобы замаскировать единственный, реально существующий в мире агрессивный национализм — сионизм, маскирующийся под интернационализм. Не случайно в любой стране еврей — интернационалист, а у себя в Израиле — оголтелый националист, шовинист и фашист; причем не потенциальный, а деятельный и наглый;

— рассеяны среди людей, избегают производительного тяжелого труда, хотя внешне могут быть вполне респектабельны;

— банда сплочена, в ней нет борьбы за социальную справедливость, “шестерка” никогда не поднимется против “пахана” — “раввина”. “Бедный еврей” готов бороться за социальную справедливость до последнего гоя вне еврейства и не в ущерб богатому еврейству. “Пахан” при случае расплатится кровью “шестерки” — в погромах еврейская крупная буржуазия и еврейские банкиры никогда не страдали;

— в банде практикуются клички. Евреи обожают псевдонимы;

— нормальные люди не тычут в глаза бандиту тем, что он — бандит. Только еврею не принято напоминать о его “национальности”, по словам Маркса “химерической национальности купца, денежного человека вообще”. Напоминание ведет к террору: от обвинений в черносотенстве до убийств;

— уголовщина насмехается над тружениками — все “герои” Райкина, Жванецкого, Альтова и других “юмористов” — гои-труженики; ни одного еврея;

— управление бандой на низших уровнях бесструктурное, целевое — через деньги; высшие уровни имеют структуру. Аналогично и у еврейства: низшие уровни через деньги выводятся на нужные посты в официальных структурах, при необходимости идет перераспределение доходов через банду — еврейскую общину. На высших уровнях — структура масонства. Каждый отдельный бандит не знает и не интересуется всей структурой банды. Каждый отдельный еврей подсознательно боится такой информации.

Верх “антисемитизма” (в традиционно навязанном понимании этого слова) — не говорить еврею, что еврейство — “самая культурная” и самая древняя банда, мафия, маскирующаяся под народ.

Вот теперь становится понятным и столь странное одиночество Евгения. В поэме оно проявляется в том, что у “нашего героя” нет ни родственников, ни друзей, ни знакомых. При более внимательном изучении содержания поэмы взгляду читателя предстают, как бы два, взаимно не связанных друг с другом, мира: в одном, полуфантастическом, в полном одиночестве, существует Евгений, в другом, реальном — живут обычной жизнью все остальные персонажи.

До революции все служивые люди подразделялись “табелем о рангах” на четырнадцать ступеней, но внешней отличительной особенностью, говорящей о принадлежности к тому или иному рангу, прежде всего была шинель, которую Н.В. Гоголь даже сделал центральным персонажем одной из своих повестей. Неопределенным выражением “где-то служит” Пушкин, согласно действующей в поэме системы умолчаний, дает понять, что “еврейский гений”, т.е. второе “Я” еврейства, его рассредоточенная в обществе информационная сущность, присутствует везде, во всех институтах государственного управления.

Слова любого пушкинского текста несут строго определенную информационную нагрузку, мера которой определяется, с одной стороны, состоянием коллективного бессознательного, всегда соответствующего духу конкретной исторической эпохи, а, с другой, — способностью индивидуального сознательного выразить это коллективное бессознательное в строгих лексических формах, присущих информационному состоянию только данной эпохи.

Слово “знать” в различное время вызывало в сознании разные образы. У многих и сегодня это слово ассоциируется с принадлежностью к некой “элите”. На самом же деле это слово — только палец, указующий на определенную социальную группу, обладающую определенным уровнем управленческих знаний, превосходящим все другие слои общества. Но поскольку в пушкинскую эпоху самым высоким уровнем знаний такого рода обладало дворянство (в среднестатистическом смысле), — самый богатый класс того времени, — то в обыденном сознании слово “знать” прежде всего отождествлялось не столько с принадлежностью к самому знанию об управлении обществом, сколько с высоким родством и богатством, передающимся по наследству.

“Дичится знатных” — это не значит, что еврейство боится “знати”, в смысле высокородного дворянства; это означает, что оно выделяет (конечно неосознанно) себя по принадлежности к представителям иного знания об управлении, которое недоступно управленческому классу Российской империи, но которое вполне осознанно выразил один из Ротшильдов, когда кто-то, желая ему польстить, спросил его: “Вы король евреев?” На что тот ответил: “Нет, я еврей королей!”. “Король” в обыденном сознании — представитель высшей знати (во времена Пушкина — и предводитель дворянства, но не уездный, как Киса Воробьянинов, а общегосударственный) и потому ответ Ротшильда тоже может быть отнесен к разряду “дичится знатных”.

Подлинная родня евреев — обыкновенные кочевники-семиты, многочисленные племена которых во множестве бродили по окраинам обширной Древнеегипетской цивилизации в конце второго тысячелетия до новой эры. “Ев. гений” о ней не тужит не потому, что не хочет, а потому что действительно не может её знать, ибо та далекая родня и старина, из среды которой и была выведена древнеегипетскими евгениками (в смысле искусственно создана) эта странная порода “ни жителей света, ни призраков мертвых” [17] действительно давно ушла в небытие. Но это о них, потерявших способность к различению добра и зла, и потому постоянно “оглушенных шумом внутренней тревоги”, сказано в Коране Сура 45:31. И когда было сказано: “Ведь обещание Аллаха — истина и час — нет сомнения в нем,” — вы сказали: МЫ НЕ ЗНАЕМ, что такое час, МЫ ТОЛЬКО ДУМАЕМ ВСЯКИЕ МЫСЛИ, МЫ НИ В ЧЕМ НЕ УВЕРЕНЫ”. 32. И явились им мерзости того, что они творили, и постигло их то, над чем они издевались.

Глава 2. Волненья разных размышлений

И так домой пришед, Евгений

Стряхнул шинель, разделся, лег.

Но долго он заснуть не мог

В волненьи разных размышлений.

Каким путем приходит в любой национальный дом еврейство, в поэме не говорится, как не говорится прямо и о том, что за словом “евгений” у читателя должен вставать образ социального явления столь странного, что обыденному сознанию его меру одним словом трудно выразить. И потому (на что никто не обращает внимания), вместо всем знакомого по каноническим текстам поэмы вводного слова “итак”, в оригинальном тексте мы видим раздельное “и так”, чтобы у читателя определенной эпохи, в соответствии с принципом дополнительности информации, по мере того как в коллективном бессознательном созреет образ этого явления, как бы сам собой возник и вопрос, заданный поэтом по умолчанию: “Как?” — Как самая древняя мафия проникает в любую национальную общность, после чего ее (т.е. мафии) “патриотизм” действительно становится последним прибежищем негодяев?

Поскольку к концу ХХ века информации о еврействе накопилось достаточно, чтобы в коллективном бессознательном сформировалось о нем целостное представление, то интересно понять объективную, а не декларируемую нравственность этой странной общности, которая выражается не только в её поведении, но и в помыслах:

О чем же думал он? о том,

Что был он беден, что трудом

Он должен был себе доставить

И независимость и честь,

Что мог бы Бог ему прибавить

Ума и денег.

В этом кратком, но очень содержательном внутреннем монологе Евгения и отражена социально противоречивая логика поведения как отдельно взятого еврея, так и еврейства в целом. Разумеется, каждый еврей понимает, что только трудом он может “себе доставить и независимость и честь”, но в реальной жизни еврейство в целом (в статистическом смысле), избегает сферы производства, связанной с физическим трудом, которому, как правило, предпочитает труд в сфере управления и других областях информационной деятельности, а также имитацию общественно полезной деятельности по принципу: что бы ни делать — лишь бы не работать. Но подобного рода деятельность требует особых знаний и потому не всякий, обделенный от Бога умом, способен к эффективному труду, особенно в сфере управления. И, понимая это, Евгений просит у Бога прибавки “ума и денег”, поскольку у евреев есть поговорка: «Были бы здоровье и деньги, а остальное все купим.» Действительно, за деньги можно купить все, кроме… знаний. Можно купить, особенно сегодня, даже вывеску-диплом, уверяющую общество о наличии у “предъявителя сего” знаний в определенной сфере деятельности, но невозможно купить сами знания.

Знание — единственная в мире “вещь”, которая не продается, не покупается и не отчуждается, даже по желанию владельца, но доступ к которой дается Богом по нравственности. Поэтому знание может быть освоено лишь собственным трудом, но при этом результаты его реализации всегда будут связаны с определенным строем психики человека. Отсюда, знание — лишь приданое к строю психики.

Нравственность Евгения (не декларируемая, а объективная) раскрывается во второй части его “разных размышлений”, и, как мы видим, ее проявления тут же вступают в противоречие с рассуждениями по части истинного предназначения труда и ума:

Что ведь есть

Такие праздные счастливцы,

Ума недальнего ленивцы,

Которым жизнь куда легка!

В итоге перед нами социальный тип даже не с раздвоенным [18], а с “расстроенным” сознанием: понимает, что средства для честного преуспеяния в жизни должно добывать добросовестным трудом, но тут же просит у Бога денег т.е. непрочь пожить “на халяву” и вообще завидует бездельникам и людям “ума недальнего”. Другими словами, “в волненьи разных размышлений” еврейского гения просматриваются явные признаки шизофрении. И о том, что Пушкин угадал их в коллективном бессознательном еврейства задолго до того, как оно выразилось индивидуальным сознанием отдельно взятого еврея нас извещает газета “Петербург экспресс” № 10(11), 1995 г., в которой не самый бедный и не самый талантливый еврейский актер Михаил Боярский на первой странице прямо заявляет: “Если бы я был поумнее и побогаче…” Евгений у Пушкина наделен эпитетом “бедный” не случайно: в начале века в России была очень популярна басня И.А. Крылова “Бедный Богач”. Приведем её здесь полностью, поскольку данная басня — своеобразное выражение в коллективном бессознательном того времени проблем, которые Пушкин на уровне второго смыслового ряда и пытался высветить в поэме.

“Ну стоит ли богатым быть,

Чтоб вкусно никогда ни съесть, ни спить

И только деньги лишь копить?

Да и на что? Умрем, ведь все оставим.

Мы только лишь себя и мучим, и бесславим.

Нет, если б мне далось богатство на удел,

Не только бы рубля, я б тысяч не жалел,

Чтоб жить роскошно, пышно,

И о моих пирах далеко б было слышно;

Я даже делал бы добро другим.

А богачей скупых на муку жизнь похожа”, -

Так рассуждал Бедняк с собой самим,

В лачужке низменной, на голой лавке лежа.

Как вдруг к нему сквозь щелочку пролез,

Кто говорит — колдун, кто говорит — что бес;

Последнее едва ли не вернее —

Из дела будет то виднее;

Предстал, и начал так: “Ты хочешь быть богат,

Я слышал для чего; служить я другу рад.

Вот кошелек тебе: червонец в нем, не боле;

Но вынешь лишь один, уж там готов другой.

Итак, приятель мой,

Разбогатеть теперь в твоей лишь воле.

Возьми ж — и из него без счету вынимай,

Доколе будешь ты доволен;

Но только знай:

Истратить одного червонца ты не волен,

Пока в реку не бросишь кошелька”.

Сказал — с кошельком оставил Бедняка.

Бедняк от радости едва не помешался;

Но лишь опомнился, за кошелек принялся,

И что ж? — Чуть верится ему, что то не сон:

Едва червонец вынет он,

Уж в кошельке другой червонец шевелится.

“Ах, пусть лишь до утра мне счастие продлится!” -

Бедняк мой говорит. -

Червонцев я себе повытаскаю груду,

Так завтра же богат я буду -

И заживу как сибарит”.

Однако ж поутру он думает другое.

“То правда, — говорит, — теперь я стал богат;

Так кто ж добру не рад!

И почему бы мне не быть богаче вдвое?

Неужто лень

Над кошельком еще провесть хоть день!

Вот на дом у меня, на экипаж, на дачу;

Но если накупить могу я деревень,

Не глупо ли, когда случай к тому утрачу?

Так удержу чудесный кошелек;

Уж так и быть, еще я поговею

Один денек;

А, впрочем, ведь пожить всегда успею”.

Но что ж? Проходит день, неделя, месяц, год —

Бедняк мой потерял давно в червонцах счет;

Меж тем он скудно ест, и скудно пьет;

Но чуть лишь день, а он опять за ту ж работу.

День кончится, и, по его расчету,

Ему всегда чего-нибудь не достает.

Лишь кошелек нести сберется,

То сердце у него сожмется;

Придет к реке, — воротится опять.

“Как можно, — говорит, — от кошелька отстать,

Когда мне золото рекою само льется?”

И наконец, Бедняк мой поседел,

Бедняк мой похудел;

Как золото его, Бедняк мой пожелтел.

Уж и о пышности он боле не смекает;

Он стал и слаб, и хил; здоровье и покой,

Утратил все; но все дрожащею рукой

Из кошелька червонцы он таскает.

Таскал, таскал… и чем же кончил он?

На лавке, где своим богатством любовался,

На той же лавке он скончался,

Досчитывая свой девятый миллион.

В знаменитую Болдинскую осень 1830 г. поэт уделил этой теме особое внимание в “Скупом рыцаре”.

Но вернемся к размышлениям бедняка из “Медного Всадника”:

Что вряд еще через два года

Он чин получит; что река

Все прибывала, что погода

Не унималась; что едва ль

Мостов не сымут, что конечно

Параше будет очень жаль…

Так впервые в поэме появляется образ народа, известный по “Домику в Коломне” под именем Параши:

Параша, так звалась красотка наша,

Умела мыть и гладить, шить и плесть;

Всем домом правила одна Параша

Поручено ей было счеты весть,

При ней варилась гречневая каша

(Сей важный труд ей помогала несть

Стряпуха Фекла, добрая старуха,

Давно лишенная чутья и слуха).

Видимо, поэтому Евгений и:

… разнежился сердечно

И размечтался как поэт.

Первая попытка хозяев Евгения успокоить с его помощью народы России через замену христианской идеологии (стряпуха Фекла) на идеологию марксизма (кухарка Мавра), закончилась неудачно. О том, что псевдонимом еврейского гения Маркса был Мавр, знает почти каждый, кто интересовался историей марксизма. Но тот, кто серьезно интересовался историей христианства, тоже знает, что ближайшей сподвижницей (то ли бывшего главы спецслужб Синедриона, то ли одного из молодых и перспективных его сотрудников) иудея Савла, чудесно превратившегося в христианского апостола Павла, была принявшая обет безбрачия (целибат) женщина по имени Фекла. Так что пушкинский псевдоним христианства (тоже своеобразный палец, указующий на определенные качества государственной идеологии монархической России начала XIX в.) оказался в тексте “Домика в Коломне” не случайно. Мы же, благодаря его системе образов в отношении целостного мира вещей и явлений, стали свидетелями предсказанной им еще в 1830 г. смены обличья марксистских чиновников, легко перешагнувших через вечную вдову — правительство (в данном случае — советское) и в одно мгновенье обернувшихся в демократов:

Пред зеркальцем Параши, чинно сидя,

Кухарка брилась. Что с моей вдовой?

“Ах, ах!” и шленулась. Её увидя,

Та второпях, с намыленной щекой,

Через старуху (вдовью честь обидя)

Прыгнула в сени, прямо на крыльцо

Да ну бежать, закрыв себе лицо.

Это кульминационная, 50-я октава “Домика в Коломне”, на которой Пушкин сосредоточил внимание читателя дважды: сделав её семистрочной (все остальные октавы поэмы — восемь строк) и снабдив собственноручной иллюстрацией, содержательно дополняющей текст поэмы. Смысл образного (рисунком) дополнения: дать будущему читателю — не ленивому и любопытному — ту информацию, которую во времена Пушкина словом выразить еще было невозможно. Другими словами, речь идет о внелексических формах отдельных художественных образов, которые возникают в подсознании на уровне смутных догадок.

Подлинное лицо Евгения в “Домике в Коломне” для “света и молвы” пока еще прикрыто “зеркальцем Параши” — телевидением, которое также угадано Пушкиным задолго до его появления в качестве приданного злого гения.

Ей в приданое дано

Было зеркальце одно;

Свойство зеркальце имело:

Говорить оно умело.

С ним одним она была

Добродушна, весела,

С ним приветливо шутила

И, красуясь говорила:

«Свет мой, зеркальце! скажи

Да всю правду доложи:

Я ль на свете всех милее,

Всех прекрасней и белее?»

И ей зеркальце в ответ:

«Ты, конечно, спору нет;

Ты, царица, всех милее,

Всех румяней и белее».

И царица хохотать,

И плечами пожимать,

И подмигивать глазами,

И прищелкивать перстами,

И вертеться, подбочась,

Гордо в зеркальце глядясь.

Можно ли короче и содержательнее описать взаимоотношения еврейства с современным телевидением, чем это было сделано Пушкиным в “Сказке о мертвой царевне и семи богатырях”?

До сих пор вопрошает мировую общественность еврейский гений и по-прежнему “зеркальце Параши” не может доложить всей правды, поскольку является изначально, как и все другие средства массовой информации, собственностью “девицы”, которая, любуясь на свое отражение в “зеркальце Параши”, даже когда “содрогнулась вся столица” по-прежнему бездумно и беззаботно хихикает, как Шамаханская царица:

Хи-хи хи да ха-ха-ха!

Не боится знать греха.

“Сказка о золотом петушке”

Продолжая линию “Домика в Коломне”, в “Медном Всаднике” Пушкин, в свойственной только ему системе образов, описал первую попытку еврейства “успокоить Парашу”:

“Жениться? что ж? зачем же нет?

И в самом деле? Я устрою

Себе смиренный уголок

И в нем Парашу успокою.

Это оригинальный текст. А вот как выглядит привычный всем, канонический, присутствующий во всех дореволюционных и советских изданиях:

“Жениться? Мне? зачем же нет?

Оно и тяжело, конечно;

Но что ж, я молод и здоров;

Трудиться день и ночь готов;

Уж кое-как себе устрою

Приют смиренный и простой

И в нем Парашу успокою.

Надо быть очень внимательным ко всем тонкостям пушкинского текста, включая знаки препинания, чтобы второй, а тем более третий смысловой ряд открылся читателю. Четыре последовательно стоящих знака вопроса в оригинальном тексте, особенно последний ( и в самом деле?), несут определенную смысловую нагрузку. Чтобы связать себя узами брака с русским народом, еврейству необходимо в самом деле стать народом, т.е. отказаться от претензий на особое место во всех видах управленческой деятельности, ибо все народы России и, русский прежде всего, отношения типа “я устрою себе” никогда не примут, как не примут и библейскую логику социального поведения, которая наиболее ясно и открыто изложена во второй главе “Книги Екклезиаста”:

«Я предпринял большие дела: построил себе дома, посадил себе виноградники, устроил себе сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые деревья… приобрел себе слуг и служанок, и домочадцы были у меня; также крупного и мелкого скота было у меня больше, нежели у всех бывших прежде меня в Иерусалиме; собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей; завел у СЕБЯ певцов и певиц и услаждения сынов человеческих — разные музыкальные орудия. И сделался Я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме; и мудрость моя пребывала со мною. Чего бы глаза мои не пожелали, Я не отказывал им, не возбранял сердцу никакого веселья, потому что сердце мое радовалось во всех трудах моих, и это было моей долею от всех трудов моих. И оглянулся Я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился Я, делая их: и вот, все — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем» (Стихи 4 — 11).