Песнь о Роланде

Из сарацина вышиб душу вон.

Качнулся и на землю рухнул тот.

В груди торчало древко у него:

Копье его до шеи рассекло.

Воскликнул граф Роланд над мертвецом:

«Презренный, ты сказал о Карле ложь.

Знай, не глупец и не предатель он.

Не зря он нам велел прикрыть отход.

Да не постигнет Францию позор!

Друзья, за нами первый бой! Вперед!

Мы правы, враг не прав – за нас господь».

Аой!

XCIV

Вон Фальзарон, Марсилию он брат.

Ему принадлежит, как лен, тот край,

Где Авирон с Дафаном[62] жили встарь.

Мир нехристя коварней не видал.

Так у него огромна голова,

Что добрый фут уляжется меж глаз.

Разгневался он, что племянник пал,

Отъехал от своих, понесся вскачь

С арабским бранным кличем на устах.

Французам нашим он кричит в сердцах:

«Сражу вас, милой Франции на срам!»

Услышал Оливье, что крикнул мавр,

Коню в великом гневе шпоры дал,

Как истинный барон, нанес удар.

Пробил он щит, кольчугу в три ряда,

Копье в араба по значок вогнал

И замертво свалил его с седла.

Увидел граф, что умер подлый враг,

Сказал над трупом гордые слова:

«Трус, мне твоя угроза не страшна!

Друзья, вперед! Не одолеть им нас!»

И крикнул он французам: «Монжуа!»

Аой!

XCV

Вон нечестивый Корсали-бербер,

Король лежащих за морем земель.

К арабам держит он такую речь:

«Возьмем легко мы в битве этой верх:

Французов мало, нас – не перечесть.

Тех, что пред нами, вправе мы презреть.

Им не поможет Карл, их ждет конец.

Их всех до одного постигнет смерть».

Турпен услышал, яростью вскипел.

Тот мавр ему на свете всех мерзей.

Пришпорил он коня, приник к луке,

Врагу нанес удар что силы есть,

Щит раздробил, в куски разнес доспех,

Грудь распорол, переломил хребет.

Качнулся мавр, не усидел в седле,

Его с коня архиепископ сверг.

Турпен увидел, что пред ним мертвец,

И так сказал, сдержать не в силах гнев:

«Неправду ты изрек, поганый лжец!

Карл, наш сеньер, – защита нам и здесь.

Не опозорим мы себя вовек:

Сумеем вас унять и одолеть.

Всем вашим будет то же, что тебе.

За нами – первый бой! Друзья, смелей!

Победу нам послал господь с небес!»

И возгласил он «Монжуа!» затем.

XCVI

Вот пал сеньер Бригана Мальприми.

Жерен его ударил в добрый щит,

Навершный шип из хрусталя разбил.

Щит лопнул, разлетелся на куски.

Конец копья через доспех проник,

И граф оружье в грудь врагу всадил.

С коня свалился мертвым сарацин,

Чью душу тут же черти унесли.

Аой!

XCVII

Разит и граф Жерье под стать собрату:

Пробил он щит и панцирь амирафля[63].

В живот ему свое копье направил,

Пронзил его насквозь одним ударом,

С коня свалил на землю бездыханным.

Граф Оливье воскликнул: «Бой удачен!»

XCVIII

Самсон на альмасора наскочил,

Копьем ударил в золоченый щит.

Язычнику доспех не пособил:

До легких герцог грудь ему пронзил,

Его с коня, на горе маврам, сшиб.

«Вот доблестный удар!» – Турпен кричит.

Аой!

XCIX

Вон Ансеис коня галопом гонит,

Вступает в бой с Торжисом Тортелозским,

В щит метит, под навершье золотое.

Пробил он бронь с подкладкою двойною,

Копьем пронзил язычнику утробу,

Прогнал сквозь тело наконечник острый,

С коня араба наземь мертвым сбросил.

Роланд воскликнул: «Вот удар барона!»

С

Бордосец Анжелье, гасконский рыцарь,

Поводья бросил, шпорит что есть силы,

С вальтернцем Эскреми спешит схватиться.

На шее мавра щит висел – разбился,

Копье сквозь кольца панциря проникло.

Промеж ключиц глубоко в грудь вонзилось.

Язычник мертвым с лошади свалился.

«Вы все умрете!» – молвил победитель.

Аой!

CL

На Эсторгана ринулся Атон,

Ударил в щит из кожи расписной,

Рассек багряно-белый верх его,

Пробил кольчугу нехристя насквозь,

Всадил в араба острое копье,

С коня на землю сбросил труп толчком

И молвил: «Смерть постигнет весь ваш род!»

CLI

Эстрамарена Беранже теснит.

Щит нехристю он раздробил в куски,

Рассек доспехи, в грудь копье всадил,

Сразил врага средь тысяч сарацин.

Уже десятый пэр у них убит.

Лишь двое до сих пор еще в живых

– Шернобль и с ним красавец Маргари.

CIII

Был этот Маргари собой хорош,

Могуч, неустрашим, проворен, спор.

На Оливье коня направил он,

Навершный шип щита разбил копьем,

С размаху им ударил графа в бок,

Но тела не задел – не дал господь.

Мавр выбить графа из седла не смог

И мимо пролетел во весь опор,

В рог затрубил: скликает рать на бой.

CLV

Сраженье грозно, и враги упорны.

Роланд бесстрашно рвется в гущу боя,

Бьет так, что не выдерживают копья:

Уже пятнадцать раз он брал другое.

За Дюрандаль он взялся, меч свой добрый,

К Шерноблю скакуна галопом гонит.

Шлем, где горит карбункул, им раздроблен.

Прорезал меч подшлемник, кудри, кожу,

Прошел меж глаз середкой лобной кости,

Рассек с размаху на кольчуге кольца

И через пах наружу вышел снова,

Пробил седло из кожи золоченой,

Увяз глубоко в крупе под попоной.

Роланд коню ломает позвоночник,

На землю валит всадника и лошадь

И молвит: «Нехристь, зря сюда пришел ты!

Ваш Магомет вам нынче не поможет.

Не одержать победы маврам подлым».

CV

Вот граф Роланд по полю битвы скачет.

И рубит он и режет Дюрандалем.

Большой урон наносит басурманам.

Взглянуть бы вам, как он громит арабов,

Как труп на труп мечом нагромождает!

И руки у него в крови и панцирь,

Конь ею залит от ушей до бабок.

Граф Оливье разит под стать собрату,

И остальные пэры бьются славно.

Врага французы косят и сражают,

Без чувств и без дыханья валят наземь.

Турпен сказал: «Бароны наши храбры»,

– И бросил войску: «Монжуа!» – клич Карла.

Аой!

CVI

Граф Оливье несется полем вскачь.

Обломок древка у него в руках.

Он Мальзарону им нанес удар,

Щит расписной сломал, разбил шишак,

У мавра вышиб из орбит глаза,

И вылетел на землю мозг врага.

Убил еще семьсот неверных граф,

Торжиса с Эсторгосом покарал,

Но и свое копье вконец сломал.

Роланд воскликнул: «Вы сошли с ума!

Жердь для подобной битвы не годна.

Железо, друг, потребно здесь и сталь.

Да разве Альтеклера[64] нет у вас,

Отделанного золотом меча?»

«Я бью арабов, – Оливье сказал.

– Мне меч из ножен недосуг достать».

Аой!

CVII

Граф Оливье достал свой меч из ножен,

Желанье побратима он исполнил,

Меч обнажил пред ним, как рыцарь добрый.

Вот с ним Жюстен из Валь-Ферре сошелся.

Граф в голову ему удар наносит,

И череп рассекает, и утробу,

И все седло с отделкой золоченой.

Хребет коню сломал своим клинком он,

С седла на землю сарацина сбросил.

«Вы брата мне милей! – Роланд промолвил.

– Оценит наш король удар столь мощный».

Клич: «Монжуа!» – ему повсюду вторит.

CVIII

Несет Жерена в бой скакун Сорель,

И мчит Жерье горячий Пассесерф[65].

Тот и другой пришпорили коней,

На Тимозеля мчат что силы есть.

Ударил в щит Жерен, в броню Жерье.

Сломались копья, раздробив доспех.

На луг свалился мертвым Тимозель.

Не слышал я, и неизвестно мне,

Кто из двоих нанес удар быстрей…

Эперварена, чей отец – Борель,

Сразил в бою бордосец Анжелье.

Турпеном наземь сброшен Сиглорель,

Уже бывавший в пекле чародей:

Юпитер[66] ад ему помог узреть.

Сказал Турпен: «Коварен был злодей».

Роланд в ответ: «Язычнику конец.

Мне мил такой удар, друг Оливье!»

CLХ

Все яростней, все беспощадней схватка.

И мавры и французы бьются славно.

Одни разят, другие отражают.

Взглянуть бы вам, как копья там кровавят.

Как рвутся в клочья и значки и стяги,

Как в цвете лет французы погибают!

Ждут матери и жены их напрасно,

Напрасно ждут друзья за перевалом.

Аой!

Великий Карл терзается и плачет,

Но помощь им – увы! – подать не властен.

На смерть обрек их Ганелон-предатель:

Он в Сарагосе продал их арабам.

Но не ушел изменник от расплаты:

Был в Ахене разорван он конями.

Подверглось тридцать родичей с ним казни

– Никто из них не вымолил пощады.

Аой!

CX

Ужасен бой, и сеча жестока.

Разят Роланд и Оливье врага,

Разит Турпен – ударам нет числа.

Бьют остальные пэры им под стать.

Французы рубят сарацин сплеча.

Погибло много тысяч басурман.

Кто бегством не спасется от меча,

Тот рад не рад, а должен жизнь отдать.

Но тяжки и потери христиан.

Не видеть им ни брата, ни отца,

Ни короля, который ждет в горах.

Над Францией меж тем гремит гроза,

Бушует буря, свищет ураган,

Льет ливень, хлещет град крупней яйца,

И молнии сверкают в небесах,

И – то не ложь! – колеблется земля.

От Ксантена и до нормандских скал,

От Безансона и по Уиссан[67]

Нет города, где стены не трещат,

Где в полдень не царит полночный мрак.

Блестят одни зарницы в облаках.

Кто это видит, тех объемлет страх.

Все говорят: «Настал конец векам,

День Страшного господнего суда».[68]

Ошиблись люди, не дано им знать,

Что это по Роланду скорбь и плач.

CXI

Французы бьют без промаха врагов.

Арабы понесли большой урон:

Из сотни тысяч двое не спаслось.

Сказал Турпен: «Бесстрашен наш народ.

С ним не сравнится никакой другой.

В „Деяньях франков“[69] писано о том,

Что Карл один имел таких бойцов».

Французы полю делают обход,

Собратьев ищут в грудах мертвецов,

Скорбят по ним, сдержать не могут слез,

Меж тем Марсилий рать на них ведет.

Аой!

CXII

Ведет Марсилий войско по ущельям.

Дружины, с ним идущие, несметны:

Полков за двадцать будет там, наверно.

Горят у всех на шишаках каменья,

Блестят щиты и пышные доспехи.

Семь тысяч труб трубят перед сраженьем,

Оглашена их ревом вся окрестность.

Такую речь Роланд к собрату держит:

«Обрек нас Ганелон-предатель смерти.

Теперь уже сомненья нет в измене,

Но уготовит Карл ему отмщенье.

Нам предстоит неслыханная сеча

– Страшнее битвы не было от века.

Я буду Дюрандалем бить неверных,

А вы, мой друг, разите Альтеклером.

Мы с ними побывали в стольких землях,

Добыли ими не одну победу.

Так пусть о нас не сложат злую песню».

Аой!

CXIII

Марсилий видит мавров перебитых.

В рога и трубы затрубить велит он,

В седло садится, в бой ведет дружины.

Араб Абим[70] пред войском первый мчится.

На свете нет коварней сарацина.

Злодейств немало свершено им в жизни.

Не чтит он сына пресвятой Марии.

Угля и сажи он чернее видом.

Милей ему измена и убийство

Всех кладов и сокровищ галисийских[71].

Никто его смеющимся не видел.

Отважен он до безрассудства в битве.

За то его и любит так Марсилий:

Свой стяг с драконом вверил он Абиму.

Но этот мавр Турпену ненавистен,

Схватиться жаждет с ним архиепископ

И молвит про себя невозмутимо:

«А этот мавр, как видно, нечестивец.

Убить его я должен иль погибнуть:

Я сам не трус и не люблю трусливых».

Аой!

CXIV

Турпен коня на сарацин направил,

А тем конем владел Гроссаль[72] когда-то

– Король датчан, от рук Турпена павший.

Несет Турпена в бой скакун поджарый.

На загляденье у него все стати:

Короткий в бедрах, длинен он боками;

Подъемистый в седле, широк он задом;

Хвост белый у него при гриве чалой;

Он мордой рыжеват и мал ушами,

Коню такому нет на свете равных.

Архиепископ шпорит лошадь рьяно,

С разгона на Абима налетает,

Бьет в щит, который дивно изукрашен:

Горят на нем бериллы и топазы,

Алмазы и карбункулы сверкают.

Сам сатана добыл их в Валь-Метасе,

Абиму ж их эмир Галафр[73] доставил.

Турпен ударил мавра беспощадно.

Сломался щит, не выдержал удара.

Прошло копье сквозь тело басурмана,

И бездыханным он свалился наземь.

Французы молвят: «Вот вассал отважный!

Врагу свой посох не отдаст наш пастырь».

CXV

Французы видят: враг велик числом

И окружил их рать со всех сторон,

Бросают Оливье с Роландом зов,

Зовут двенадцать пэров, свой оплот.

Турпен их увещает, в свой черед:

«Друзья, гоните мысль о бегстве прочь!

Да не попустит всеблагой господь,

Чтоб всех нас помянули в песне злой!

Уж если гибнуть, так вперед лицом.

Да, нынче умереть нам суждено.

Мы до конца прошли наш путь земной.

Но я душой моей ручаюсь в том,

Что вам сужден по смерти рай святой.

В сонм мучеников вас допустит бог».

Французов ободрила речь его.

Клич «Монжуа!» они бросают вновь.

Аой!

CXVI

Был меж арабов сарагосец некий

– Он полстолицы в подчиненье держит.

То – Климорен[74], коварный от рожденья.

Совет держал с ним Ганелон-изменник,

Лобзанье принял от него при встрече,

Шлем получил с рубином драгоценным.

Французов посрамить грозится нехристь.

Сорвать корону с Карла он намерен.

Конь Барбамош под ним, скакун отменный.

Он ласточки и ястреба быстрее.

Араб дал шпоры, отпустил уздечку,

И на гасконца Анжелье наехал.

Не помогли тому его доспехи.

Копье вогнал ему неверный в тело

Так, что наружу вышел наконечник.

Пронзен насквозь, пал Анжелье на землю.

Воскликнул мавр: «Язычники, смелее!

Таких, как этот, враз мы одолеем».

Французы молвят: «Тяжкая потеря!»

Аой!

CXVII

Взывает к графу Оливье Роланд:

«Мой побратим, смерть Анжелье взяла.

Храбрей барона не было у нас».

Ответил Оливье: «Отмстим, бог даст».

Всадил златые шпоры в скакуна,

Кровавый Альтеклер рукою сжал,

Коня направил прямо на врага,

Удар нанес, и рухнул наземь мавр,

Чью душу черти потащили в ад.

С ним вместе герцог Альфайенский пал.

Убил Эскабаби[75] отважный граф,

Семь арабитов вышиб из седла

– Не воевать им больше никогда.

Сказал Роланд: «Разгневан мой собрат.

Он подал мне и всем пример сейчас:

Такой лихой удар оценит Карл.

Разите мавров, рыцари, сплеча!»

Аой!

CXVIII

Вот Вальдаброн-язычник мчится в бой.

Воспитан был им встарь Марсилий злой.

В четыреста судов он водит флот.

Он вождь всех сарацинских моряков.

Взял Иерусалим изменой он,

И Соломонов храм им осквернен,

И патриарх убит пред алтарем.

Ему поклялся в дружбе Ганелон.

Он наградил предателя мечом.

Под ним скакун по кличке Грамимон.

Быстрей, чем сокол, этот борзый конь.

Язычник мчит на нем во весь опор

Туда, где рубит мавров дук Самсон.

Он щит ему разбил, прорезал бронь,

Вплоть до значка копье вогнал в него.

Сшиб пэра и кричит над мертвецом:

«Арабы, в бой! Мы верх возьмем легко!»

Французы молвят: «Горе, пал барон!»

Аой!

CXIX

Роланд увидел, что Самсон погиб,

Великий гнев и горе ощутил,

Коню дал шпоры, повод отпустил,

Свой Дюрандаль, бесценный меч, схватил,

Ударил Вальдаброна что есть сил,

Шлем, где горят каменья, разрубил,

Лоб, и броню, и тело раскроил,

Седло с отделкой золотой пронзил,

Клинком коню хребет переломил,

Убил и мавра и коня под ним.

«Жесток удар!» – воскликнули враги.

«Я ненавижу вас! – Роланд кричит.

– Мы служим правде; вы, злодеи, – лжи».

Аой!

CXX

Был некий нехристь-африканец там

– Сын короля Малькюда – Малькиан[76].

Его доспехи золотом горят,

Ни у кого нет столь блестящих лат.

Конь Сальтперту[77] под ним несется вскачь,

На свете нет резвее скакуна.

С копьем на Ансеиса грянул мавр,

В лазурно-алый щит нанес удар,

Рассек броню на графе пополам,

До половины древко в плоть вогнал.

Свой путь земной свершил и умер граф.

Французы восклицают: «Горе нам!»

СХXI

Но тут архиепископ мимо ехал,

А он таков, что ни один священник

Не превзошел его в деяньях смелых.

Он молвил: «Бог тебя накажет, нехристь.

О том, кого ты сшиб, скорблю я сердцем».

Коня на мавра он погнал карьером,

Ударил Малькиана в щит толедский,

И мертвым наземь был араб повержен.

СХXII

Вон королевич именем Грандоний,

Каппадокийца[78] Капуэля отпрыск.

Резв и горяч скакун его Марморий.

Как птица, он летит по полю боя.

Наездник бросил повод, шпорит лошадь,

Жерена что есть силы бьет с разгона,

По алому щиту удар наносит.

Копье сломало на кольчуге кольца,

До желтого значка вошло в утробу.

Свалился граф с коня на холм высокий.

Его собрат Жерье сражен был тоже,

Убиты Беранже, и Ги Сентонжский,

И славный герцог, удалец Асторий,

Чей лен – Анвер и Валлери на Роне.

Злодей, на радость маврам, их прикончил.

Французы молвят: «Гибнет наших много».

СХXIII

Роланд кровавый Дюрандаль сжимает.

Он слышит, как французы застонали.

В груди его от скорби сердце сжалось.

Он мавру молвит: «Бог тебя накажет.

Ты за убитых мне сейчас заплатишь».

Коня он шпорит, мчится на араба.

Кто б верх ни взял, ужасна будет схватка.

CXXIV

И мудр и смел Грандоний был всегда,

В сраженье никогда не отступал.

Пустил он на Роланда скакуна.

Хоть графа он увидел в первый раз,

Но вмиг его узнал по блеску глаз,

По статности, по красоте лица.

Невольный страх почувствовал араб,

Попробовал, но не успел бежать

– Роланд нанес ему такой удар,

Что по забрало шлем пробила сталь,

Сквозь лоб, и нос, и челюсти прошла,

Грудь пополам с размаху рассекла,

И панцирь, и луку из серебра.

Роланд коню спинной хребет сломал,

Убил и скакуна и седока.

Испанцы стонут – их печаль тяжка.

Французы молвят: «Лихо рубит граф!»

Ужасен бой, и сеча жестока.

Французы на копье берут врага.

Когда бы привелось увидеть вам,

Как мрут бойцы, как хлещет кровь из ран,

Как трупы грудой на траве лежат!

Не устоять язычникам никак

– Хотят иль нет, а надо отступать.

Французы их теснят и гонят вспять.

Аой!

СХXV

Ужасна сеча, бой жесток и долог.

Французы бьются смело и упорно,

Арабам рубят руки, ребра, кости

И сквозь одежду в них вгоняют копья.

Зеленая трава красна от крови.

Арабы стонут: «Устоять нет мочи.

Французский край, будь Магометом проклят.

Твои сыны – отважней всех народов».

Марсилию кричат все мавры в голос:

«Король, поторопись подать нам помощь!»

CXXVI

Вот графа Оливье Роланд зовет:

«Мой побратим, согласны вы со мной,

Что пастырь наш Турпен – боец лихой?

Никто на свете не затмит его.

Разит он славно дротом и копьем».

Ответил тот: «Пора ему помочь».

И оба в битву поскакали вновь.

Удар их мощен, грозен их напор,

И все же христианам тяжело.

Когда бы вам увидеть привелось,

Как Оливье с Роландом бьют мечом,

Как мавров на копье Турпен берет!

Известно павших сарацин число

– И в грамотах и в жесте есть оно:

Их было тысяч свыше четырех.

Четырежды французы дали бой,

Но пятый был особенно жесток.

Всех рыцарей французских он унес.

Лишь шестьдесят от смерти спас господь,

Но сладить с ними будет нелегко.

Аой!

СХXVII

Роланд увидел – велики потери

И к Оливье такое слово держит:

«Собрат, я вам клянусь царем небесным,

Весь луг телами рыцарей усеян.

Скорблю о милой Франции я сердцем:

Защитников она лишилась верных.

Ах, друг-король, опора наша, где вы?

Брат Оливье, скажите, что нам делать?

Как королю послать о нас известье?»

Ответил граф: «Не дам я вам совета.

По мне, погибель лучше, чем бесчестье».

Аой!

СХXVIII

Роланд сказал: «Возьму я Олифан[79]

И затрублю, чтоб нас услышал Карл.

Ручаюсь вам, он повернет войска».

Граф Оливье ответил: «Нет, собрат.

Вы род наш осрамите навсегда.

Не смыть вовек нам этого пятна.

Не вняли вы, когда я к вам взывал,

А ныне поздно нам на помощь звать.

Бесчестьем было б затрубить сейчас

– Ведь руки вплоть до плеч в крови у вас».

«То вражья кровь!» – воскликнул граф Роланд.

СХXIX

Промолвил граф Роланд: «Ужасна сеча!

Я затрублю, и Карл сюда поспеет».

Ответил Оливье: «То нам не к чести.

Я к вам взывал, но внять вы не хотели.

Будь здесь король, мы гибели б избегли,

Но тех, кто с Карлом, упрекнуть нам не в чем.

Собрат, клянусь вам бородой моею,

Что, если вновь с сестрицей Альдой встречусь,

Она с Роландом ложе не разделит».[80]

Аой!

СXXХ

Спросил Роланд: «Чем так вы недовольны?»

А тот ответил: «Вы всему виною.

Быть смелым мало – быть разумным должно,

И лучше меру знать, чем сумасбродить.

Французов погубила ваша гордость.

Мы королю уж не послужим больше.

Подай вы зов, поспел бы он на помощь

И не избегли б нехристи разгрома,

Король Марсилий – плена или гроба.

Нам ваша дерзость жизни будет стоить,

Теперь вы Карлу больше не помощник.

Вовек он не найдет слуги такого.

Вы здесь умрете, Франции на горе,

И наша дружба кончится сегодня:

До вечера мы дух испустим оба».

Аой!

СXXXI

Архиепископ спор услышал их,

Златые шпоры в скакуна вонзил,

Подъехал и с упреком говорит:

«Роланд и Оливье, друзья мои,

Пусть вас господь от ссоры сохранит!

Никто уже не может нас спасти,

Но все-таки должны вы затрубить.

Услышит Карл, неверным отомстит,

Французы маврам не дадут уйти.

Сойдут они со скакунов своих,

Увидят нас, изрубленных в куски,

Оплачут нашу смерть от всей души,

Нас приторочат к мулам на вьюки

И прах наш отвезут в монастыри,

Чтоб нас не съели свиньи или псы».

Роланд в ответ: «Умней не рассудить».

Аой!

СXXXII

Свой Олифан Роланд руками стиснул,

Поднес ко рту и затрубил с усильем.

Высоки горы, звонок воздух чистый.

Протяжный звук разнесся миль на тридцать.

Французы слышат, слышит Карл Великий.

Он молвит: «Наши с маврами схватились».

Но уверяет Ганелон в противном:

«Не будь то вы, я речь назвал бы лживой».

Аой!

СXXXIII

В свой Олифан трубит Роланд с трудом.

Превозмогает он тоску и боль.

Стекает с губ его густая кровь,

С натуги лопнул у него висок.

Разнесся зов на много миль кругом.

Услышали его в ущельях гор

И Карл, и все французы, и Немон.

«Я слышу Олифан, – сказал король.

– А раз Роланд трубит, там грянул бой».

«Какой там бой! – ответил Ганелон.

– Вы – человек и старый и седой,

А, как ребенок, говорите вздор.

Все знают, что Роланд ваш – сумасброд.

Как только спесь ему прощает бог!

Вас не спросясь, он взял когда-то Нопль[81].

Сразились с ним арабы у ворот.

Он изрубил их всех до одного

И вымыть луг водой велел потом,

Чтоб не узнали вы о битве той.

Теперь, наверно, зайца гонит он

Иль пэров потешает похвальбой.

Помериться с ним не дерзнет никто.

Вперед! Зачем задерживать бойцов?

До Франции идти им далеко».

Аой!

CXXXIV

Уста покрыты у Роланда кровью,

Висок с натуги непомерной лопнул.

Трубит он в Олифан с тоской и болью.

Карл и французы слушают в тревоге.

«Как долог зов!» – король Немону молвит.

А тот в ответ: «Беда стряслась с бароном.

Я вам клянусь, дерутся там жестоко.

Изменник тот, кто задержать вас хочет.

Доспех наденьте, клич свой ратный бросьте,

Ведите нас племяннику на помощь.

Вы слышали, как он о ней вас просит».

CXXXV

Король велел трубить во все рога.

Рать спешилась, в доспехи облеклась.

Все при кольчугах, шишаках, мечах,

Булатных копьях, расписных щитах.

Значок копейный бел, иль желт, иль ал.

На скакунов опять садится рать.

Бароны шпорят, по ущельям мчат,

У каждого одно лишь на устах:

«Когда б в живых Роланда нам застать,

Узнал бы враг, как мощен наш удар».

Увы, на помощь не поспеет Карл.

CXXXVI

Садится солнце, но горит светло.

Блестит в лучах оружие бойцов,

Пылает и слепит глаза огон

– Так много там сверкает шишаков,

Цветных значков и расписных щитов.

Мчит император, ярым гневом полн,

Французы скачут в горести большой.

Скорбят они, сдержать не могут слез,

Боятся, что унес Роланда бой.

Взять Ганелона приказал король.

Велел, чтобы стерег его Бегон,

Начальник всех придворных поваров:

«Глаз не спускай с него: изменник он.

Арабам предан им племянник мой».

Отвел на кухню Ганелона тот.

До сотни поваров туда сошлось.

Рвет каждый графу бороду рукой,

Четырежды бьет кулаком в лицо,