Поверь в любовь

– Но при чем же тут мы? – спросила Мэгги, как только он замолчал. – Я ведь люблю тебя!

– Я тоже. – Джеймс рассеянно провел рукой по волосам. – Если бы ты знала, как я тосковал по тебе все эти годы! А вот теперь не знаю, что и делать. Бет была мне хорошей женой, и я не имею права так оскорбить ее. О Господи, я и так осрамил ее перед всем городом!

– Но если она всегда знала, что ты любишь меня, если всегда мирилась с этим...

Джеймс покачал головой.

– Она моя жена, Мэгги, я дал ей клятву верности. И нарушил ее в этой самой комнате, да простит меня Господь! Но больше этого не повторится. Видит Бог, Бет этого не заслужила.

– А я?! – воскликнула Мэгги. – Почему должна страдать я?! Или прикажешь держаться в стороне и наблюдать, как ты милуешься с этой девчонкой?!

– Я что-нибудь придумаю, обещаю тебе, – вздохнул Джеймс.

– Ты разведешься? – с надеждой спросила Мэгги.

– Нет! – рявкнул он, не раздумывая ни секунды. – Нет, никогда! Она моя жена!

– Только потому, что ты считал меня мертвой! Я, я должна была стать твоей женой!

– Да, – согласился он, – но на развод я не пойду. – При одной мысли об этом ему стало тошно. – Она моя жена, – снова повторил он, – и останется ею.

Мэгги резко отшатнулась.

– Понимаю, – сухо сказала она, – тогда нечего и обсуждать. Я люблю тебя, Джим, и мне очень жаль, но для нас обоих будет лучше, если я уеду из города.

– Нет.

– Каждый из нас станет жить собственной жизнью, – словно не слыша, продолжала Мэгги. – Я давно уже умерла для тебя, ведь так? А теперь и я стану считать, что ты умер. И все останется как было.

– Нет! – В два прыжка Джеймс пересек комнату и обнял ее прежде, чем она успела договорить. – Не покидай меня, Мэгги!

Ее руки страстно обвились вокруг его шеи.

– Я буду твоей возлюбленной, – прошептала она, – твоей шлюхой! Кем угодно, только бы быть с тобой!

– Так всегда и было! – пылко прошептал он. – Не уезжай, давай останемся друзьями. Ведь это тоже кое-что да значит, правда?

– Конечно, – кивнула она, – но не слишком много, Джим. Я дам тебе время, подумай и реши, что же ты сам хочешь. И если ничего не изменится, я уеду из Санта-Инес и никто не сможет меня остановить!

Глава 15

Элизабет спала – это было первое, что заметил Джеймс, когда вошел в дом через черный ход. Голова ее покоилась на кухонном столе, и на ней было все то же платье, в котором он возил ее в город. Стало быть, она ждала его, а потом незаметно уснула.

Он ласково коснулся ее волос.

– Бет...

Элизабет вздрогнула. Широко распахнув сонные еще глаза, она растерянно заморгала. Из окна пробивался серый утренний свет.

– Джеймс! Ты дома!

Он кивнул и устало опустился в кресло напротив.

Взгляды их встретились. Джеймс почему-то вдруг вспомнил, как впервые увидел ее: Элизабет тогда сидела так же, как сейчас, – неподвижно, безжизненно. Она мало изменилась за это время, разве что худенькое личико немного округлилось. И все-таки перед ним была та же самая Элизабет – тихая, серьезная... его Элизабет!

А она, заметив печаль, до краев наполнившую глаза мужа, поняла, что это – начало конца для них обоих. Впрочем, Элизабет уже успела понять, что все в жизни имеет свой конец.

– Как ты добралась домой? – спросил Джеймс.

– Меня привез Вирджил Киркленд, – ответила она, невольно сжавшись от боли, звучавшей в его голосе. Жаль его: она-то все в конце концов переживет, а что будет с ним?

– Вирджил... Ну что ж, ладно. – Я сварю кофе. – Элизабет двинулась к плите.

Джеймс неловко откашлялся.

– Прости, Бет... Прости, что бросил тебя одну. Она поставила кофейник на огонь.

– Ничего страшного, Джеймс.

– Я очень виноват перед тобой... и не только поэтому, – продолжил он. – Я нарушил свою клятву, ту самую, что дал тебе, когда мы венчались. Элизабет... – вдруг с болью выкрикнул он, – я был с другой!

Упав, с грохотом покатилась по полу крышка кофейника, но Джеймс так и не поднял глаз. Он и без того знал, что ранил Элизабет в самое сердце.

– Прости, Бет. Даже если не сможешь простить, знай: я глубоко раскаиваюсь. И клянусь, это никогда не повторится. Мне хотелось бы, чтобы ты поверила – это чистая правда, Бет.

Она долго молчала. Но наконец, прикрыв глаза, Джеймс услышал ее хриплый голос:

– Я готова простить тебя за то, что ты нарушил клятву, данную мне. Та же, что ты принес перед алтарем... это твое и Божье дело. Проси прощения у него.

– Хорошо, – едва слышно пробормотал он. – Спасибо, Элизабет.

Загремел кофейник.

– Эта та самая женщина, что была в дилижансе? – тотчас спросила она.

– Да. Это была Маргарет Вудсен. Элизабет опешила:

– Маргарет Вудсен?! Та самая?.. – Да.

– Она жива! – беззвучно ахнула Элизабет.

– Да. – И пока Элизабет варила кофе, Джеймс в двух словах пересказал ей историю Мэгги. К тому времени как его рассказ подошел к концу, они вновь сидели друг против друга.

Повисло тягостное молчание, и вдруг Элизабет в панике поняла, что Джеймс ждет ответа. Мысли вихрем закружились у нее в голове. Это конец, вяло подумала она. Вскоре Джеймс уйдет из ее жизни и она вновь останется одна. Одна в целом мире.

Но разве одиночество может сравниться с жизнью, в которой никогда не будет Джеймса?! При одной этой мысли ее бросило в дрожь.

Но он ждал, и Элизабет решилась:

– Я очень рада за тебя, Джеймс. Должно быть, ты счастлив, верно?

Он был настолько поражен, что машинально кивнул. Воцарившееся было молчание снова прервала Элизабет:

– И что теперь? Чего ты хочешь?

– Что?.. – поразился Джеймс. – Теперь слово за тобой! Она растерянно заморгала:

– А я-то тут при чем?

– Что ты хочешь этим сказать, ради всего святого?! Ведь ты моя жена!

Элизабет могла только удивляться царившему в ее душе ледяному спокойствию.

– Только пока не было мисс Вудсен, – заметила она. – Будь она жива, ты никогда бы не женился на мне.

– Но я ведь не знал этого, правда?

– Да. – Она встала. – Ты проголодался?

– Не надо, – сердито буркнул он. – Перестань, Бет. Потом можешь делать все, что хочешь, а сейчас нам нужно поговорить. Мне нужно, понимаешь?

Она не колеблясь встретила его взгляд.

– Нет. По-моему, тебе нужно принять решение, Джеймс.

– Мне нужно, чтобы ты хоть что-то чувствовала, черт возьми! – взорвался он, преградив ей дорогу, когда она двинулась к двери. – После всех этих лет, после смерти Джонни... Неужели все это для тебя ничего не значит?! Неужто и я для тебя ничто, пустое место?! Ну, пусть ты не любишь меня, но хоть что-то ты должна чувствовать!

– А какое это имеет значение? – печально спросила она.

– Ты – моя! – яростно взревел он. – Моя жена! Если бы другой мужчина попробовал отобрать тебя у меня, я бы убил его собственными руками! Будь ты сейчас на моем месте, я бы знал, что делать!

– Но почему, Джеймс? – Потому что ты моя! – закричал он.

– А этот стол, – она указала на него, – он ведь тоже твой! И стул. И чашки. Из-за них ты бы тоже убил?

– Чушь! Конечно же, нет!

– А почему? – равнодушно поинтересовалась она. – Какая разница? Чем я отличаюсь от них? Ты ведь не любишь меня, верно? Так, как твой отец любил твою мать. Так что я здесь тоже вроде мебели... как стул, как стол. Вот и все, никакой разницы!

Джеймс уже открыл было рот, чтобы возразить, но вдруг почему-то смешался и опустил глаза.

Взглянув на него, Элизабет вздохнула.

– Я приготовлю завтрак.

Вскоре они пришли к молчаливому соглашению. Каждый вечер, приняв ванну и переодевшись, Джеймс брал шляпу и уезжал из Лос-Роблес. Порой он возвращался домой в темноте, но иногда – уже под утро, как раз к завтраку, который Элизабет по привычке готовила для него. Побрившись и переодевшись, он уезжал на работу, а вечером все повторялось снова.

Все ночи он проводил с Мэгги в ее доме на Вудсен-Хиллз. Они не занимались любовью – просто шутили, смеялись, вспоминали прошлое, а порой опять, как в юности, сломя голову носились верхом. Каждый вечер в элегантной, обставленной еще ее отцом столовой их ждал изысканный ужин. Молчаливые слуги, казалось, с радостью встретили свою молодую хозяйку.

Сидя рядышком, Мэгги с Джеймсом неторопливо ели, наслаждаясь разговором, а свет свечей, которые хозяйка всегда предпочитала лампам, мягко падал на их лица. И много пили – перед обедом шерри, за обедом вино, а потом бренди. За годы жизни с Элизабет Джеймс почти отвык пить, и теперь большей частью вечер заканчивался тем, что, опьянев, он засыпал на диване в гостиной Мэгги.

Что об этом думала сама Мэгги, Джеймс не знал, хотя и подозревал, что она изрядно удивлена, ведь раньше он пил куда больше и никогда не терял головы. Обычно она укрывала его одеялом и уходила, а утром он ее не видел. Но так даже лучше, с немалым облегчением думал Джеймс.

Он уже потерял счет ее попыткам заманить его в постель. Похоже, его стремление не нарушать супружеской верности только подстегивало Мэгги. Но даже тогда Джеймс не мог не заметить во всех ее атаках дешевой патетики. Да, она была по-прежнему прекрасна и соблазнительна, но он больше не хотел ее. И дело даже не в рубцах, обезобразивших ее тело. Просто по сравнению с восхитительно округлым телом Элизабет красота Мэгги тускнела и она становилась похожей на чересчур вытянувшуюся девочку-подростка.

И все же, все же... Джеймс безумно изголодался по женской руке, которая трепетала бы в его ладони, по воркующему женскому смеху, переливчатому и нежному, как пение горлинки по весне, по возможности поделиться самым сокровенным – и все это Мэгги щедро дарила ему.

И это, пожалуй, было самым главным. Только потеряв Мэгги, Джеймс понял, как много значили для него их бесконечные разговоры.

Он старался не думать об Элизабет, слишком это было тяжело. Джеймс любил Мэгги, нуждался в ней... и при этом отчаянно желал Элизабет, желал, как никогда прежде. Он мечтал, что подхватит ее на руки и отнесет в постель, чтобы любить там много ночей, пока не утолит свой лютый голод. Но даже когда он возвращался домой засветло, а потом долгие часы лежал рядом с ней, даже тогда он не осмеливался коснуться ее, изнемогая под гнетом непонятного ему чувства – то ли гнева, то ли вины.

А Элизабет не жаловалась. Спокойно занималась своими делами, будто это не ее муж проводил все ночи вне дома, с другой женщиной. Будто она заранее смирилась и чуть ли не ждала того, что неизбежно должно было произойти.

«А когда это случится, – мрачно думал Джеймс, – она не проронит ни единой слезинки». Элизабет есть Элизабет. Ни одной слезы – по бедному Джону Мэтью, ни одной слезы – по нему.

И, зная это, он презирал себя за свою слабость, за то, что по-прежнему желал ее.

Шли недели, и искры гнева и обида, тлевшие в его душе, разгорались все ярче. Так в сухом лесу крохотный огонек ждет только порыва ветра, чтобы превратиться в ревущее пламя.

Но, думая, что Элизабет спокойно спит по ночам, Джеймс жестоко ошибался.

По правде говоря, вряд ли она проспала хотя бы несколько часов подряд за то время, что прошло с их последнего разговора.

Порой она бодрствовала чуть ли не до утра, выдумывая себе множество всяких дел, чтобы с ее уходом у Джеймса не возникло никаких неудобств. Она варила варенье, консервировала и заготавливала впрок овощи. Банка за банкой выстраивались в кладовой, а в коптильне с потолка в ряд свисали аккуратные связки колбас и свиные окорока. Вся одежда Джеймса была заштопана и приведена в порядок. Детские вещички, вплоть до простынок и одеялец, убраны на чердак вместе с игрушками, которые так любовно чинил Джеймс.

Этим она заполняла свои одинокие ночи, стараясь не думать о том, что сейчас делает муж.

И еще она плакала. Совершенно одна в пустом доме, сидя в темноте, Элизабет плакала и ломала голову над тем, что же ей делать. По всей видимости, именно ей нужно сделать последний шаг – дать мужу свободу. Другого пути она не видела.

Каждую ночь, лежа в постели, она ждала, когда внизу раздадутся его шаги. И в те редкие ночи, когда он возвращался, она делала вид, что крепко спит, отчаянно надеясь почувствовать его руку на своем плече, хотя бы только раз перед тем, как наступит конец.

И вот как-то ночью на лестнице послышался непонятный шорох. Элизабет прикрыла глаза, но что-то вдруг встревожило ее. Она рывком села и прислушалась.

Что-то было не так. Шорох, нет, шаги... Но шаги были совсем непохожи на шаги Джеймса. Кто бы это ни был, он спотыкался, с трудом карабкаясь по ступенькам, и шумел на весь дом.

Трясущимися руками зажигая лампу, Элизабет в страхе гадала, куда Джеймс убрал свои ружья.

Дверь распахнулась в тот миг, когда она коснулась ногой пола. И в дверном проеме она увидела того, кого меньше всего ожидала, – собственного мужа! Но в каком виде!

– Джеймс!

Ей показалось, что он вот-вот рухнет, однако он каким-то образом ухитрился зацепиться за дверь и удержаться на ногах.

– Не спишь, Элизабет? – заплетающимся языком пробормотал он. – Или проснулась? А, понимаю, поджидаешь меня, так?

– Что?.. – протянув руки, она слепо шагнула к нему.

– Не прикасайся ко мне! – злобно рявкнул он, отшвырнув ее в сторону. – Не хочу, чтобы ты даже дотрагивалась до меня!

– Да ты пьян! – ошеломленно прошептала она.

– Это верно. – Глаза его остекленели. – Ну что, будешь ворчать, мисс Ханжа? Собираешься устроить мне головомойку из-за нескольких глотков?

– Ох, Джеймс, ложись-ка ты в постель!

– Не смей до меня дотрагиваться... не то еще заморозишь своими ледяными руками! У-у-у, ледышка несчастная! – Он вдруг неожиданно разъярился. – Я сказал, что ты ледышка! Слышишь? Держись от меня подальше!

– Тебе лучше лечь, – дрожащим голосом пролепетала Элизабет.

– Сказал, не дотрагивайся до меня! – Его качнуло в сторону, и он чуть было не свалился на пол.

Элизабет только в ужасе замолчала. Схватившись за комод, Джеймс с трудом обернулся и посмотрел на нее сузившимися глазами.

– Она сказала, что бросит меня, – в голосе его звенели слезы, – все время говорит об этом. – Постояв немного, будто собираясь с силами, он опять поднял на Элизабет помутившиеся глаза. – Она хочет бросить меня, пони – маешь ты или нет?!

– Ох, Джеймс! – простонала Элизабет. – Не надо!

– Все из-за тебя! – прокричал он. – Из-за тебя она хочет уехать! Потому что я женат на холодной суке... понимаешь ты, черт возьми?!

Он неуверенно шагнул к ней, и перепуганная насмерть Элизабет, дрожа, прижалась к стене.

– Боже, – прохрипел он, увидев слезы на ее лице. – Боже мой! – Повернувшись, Джеймс с яростью набросился на ни в чем не повинный комод, с грохотом затряс тяжелые ящики. – Будь я проклят! – В тишине слышалось только его хриплое дыхание. – Как меня угораздило связаться с тобой? – горестно воскликнул он. – Как меня вообще угораздило связаться с такой сосулькой? Да еще жениться! Ты когда-нибудь лежала в постели с сосулькой, а, Элизабет? Просто уму непостижимо! – Он потряс головой. – Но теперь точка! Кончено, Элизабет! – Шатаясь, он двинулся к двери. – Больше я не намерен спать с холодной, бездушной стервой! А ты... ты можешь заморозить себя до смерти, если угодно, мисс... мисс Ледяная Добродетель!

Качнувшись вперед, он со всего размаху ничком рухнул на пол.

– Джеймс! – ахнула Элизабет, слишком напуганная, чтобы подойти. – Подожди, я помогу тебе!

Он не ответил – просто молча лежал, вжимаясь лицом в ковер. Все тело его сотрясалось от рыданий, и Элизабет наконец с пугающей ясностью поняла, что он плачет.

Опустившись возле него на колени, она осторожно коснулась его руки.

Вздрогнув, он поднял голову. С помощью Элизабет, подставившей плечо, ему кое-как удалось встать.

Навалившись на нее всем телом, он не стесняясь плакал, пока она вела его в другую комнату.

– Я любил тебя, – пьяно всхлипывал он, и Элизабет решила, что муж принимает ее за Мэгги. – Я любил тебя, а ты? Почему... почему ты не любишь меня?

Она помогла ему раздеться и уложила в постель, встав на колени, чтобы стащить с него башмаки.

– Почему ты не любишь меня? – пробормотал он, закрывая глаза. – Я-то ведь любил тебя! А ты нет. И никогда не любила. Никогда я не был тебе нужен. Никогда... никогда.

Промокнув свои слезы рукавом сорочки, Элизабет осторожно вытерла мокрое лицо Джеймса.

– Ш-ш-ш, – прошептала она, словно он был обиженным ребенком, а не пьяным мужчиной. И ласково провела рукой по взъерошенным волосам. – Тихо, тихо.

– Я любил тебя, – пробормотал он и судорожно всхлипнул. – Любил, – повторил он еще раз, прежде чем уснуть.

Глава 16

– Никогда в жизни, – покачал головой Вирджил Киркленд, – никогда в жизни, уж вы меня простите, не слышал ничего более абсурдного. А Джим знает, что вы здесь, мэм? Потому что в противном случае, предупреждаю откровенно, я расскажу ему слово в слово то, что услышал от вас. А если знает, так я сию же минуту отправлюсь в Лос-Роблес, чтобы высказать ему, что я думаю о человеке, который позволяет своей жене разъезжать по всей округе в одиночестве, да еще с такими дикими планами в голове.

– Джеймс ничего не знает, – отозвалась Элизабет. – Он бы никогда мне не позволил. Я сама решила приехать.

– А вот это, миссис Кэган, не только глупо, но еще и опасно. Вы хоть представляете, как разозлится Джим, когда узнает?! И правильно сделает.

Элизабет и бровью не повела.

– Я что-то не совсем поняла вас, сэр. Так вы поможете мне получить развод или нет?

– Не желаю даже обсуждать с вами эту тему, – коротко буркнул Вирджил Киркленд. – То, что вы предлагаете, не только глупо, но и противозаконно. Подумайте только, что произойдет, когда всем станет ясно, что вы получи – ли развод на ложных основаниях!

– А что? – наивно полюбопытствовала она.

– Ну прежде всего меня исключат из корпорации. – Заметив, что она не поняла, Вирджил добавил: – То есть лишат адвокатского звания.

– О, понимаю, – кивнула Элизабет. – Ну что ж, тогда не буду больше отнимать у вас времени, мистер Киркленд. – Она завернулась в теплую шаль и двинулась к двери.

– Рад слышать, миссис Кэган, – с облегчением сказал Вирджил Киркленд. – Даю слово, что этот разговор останется между нами. Джиму незачем о нем знать.

– Вы очень добры. – Элизабет протянула ему руку. – Не могли бы вы заодно объяснить мне, есть ли в Санта-Инес другой адвокат?

Он стиснул ее руку так сильно, будто испугался, что Элизабет сейчас исчезнет за дверью.

– Элизабет Кэган, – прошипел он, – мне казалось, я убедил вас, что все это незаконно!

Элизабет решительно высвободилась.

– Конечно, – кивнула она, – вы все очень понятно объяснили.

– Но... тогда... – У него вырвался вздох отчаяния. – Элизабет, другой адвокат скажет то же самое. Никто не возьмется за такое дело.

«Мог бы сразу догадаться, что хлебну с ней лиха», – уныло подумал Вирджил. Он ведь уже раньше объяснил ей причины, по которым в их штате можно получить развод: импотенция, адюльтер, жестокое обращение, небрежение супружескими обязанностями, пьянство, мошенничество или уголовное преступление.

Элизабет не долго думала, что ей больше подходит. Невыполнение супружеского долга – вот то, что надо, хотя она уже и так все продумала.

– Если вы хотите обвинить Джима в супружеской неверности, – предупредил Вирджил, – то заранее хочу сказать – вряд ли суд удовлетворит вашу просьбу на основании одного-единственного случая. Особенно если нет никаких доказательств того, что это повторялось.

– Да. – Ответ прозвучал неожиданно твердо. – Джим пообещал, что этого больше не будет, и я ему верю.

– Даже при том, что он проводит ночи вне дома?

– Он обещал мне, что это не повторится, а он не такой человек, чтобы нарушать свое слово. – Элизабет упрямо наклонила голову.

Вирджил только сокрушенно покачал головой.

– Тогда вам вряд ли удастся получить развод, Элизабет. И другой адвокат ничем вам не поможет.

– Не важно. Просто назовите мне его.

– Но зачем?

– Просто потому, что на этот раз я намерена позаботиться, чтобы основания для развода, которые я ему назову, стали неоспоримыми. В конце концов, в городе полно салунов, а в них – одиноких мужчин, которые не откажутся... кгхм... – Элизабет побагровела от смущения, стараясь подобрать подходящее слово. – Не важно, – она потупилась, – главное, что через несколько часов основания для развода появятся.

Вирджил Киркленд рот открыл от удивления. Захлопав глазами, он уставился на Элизабет, не веря собственным ушам.

– Ну, – с вызовом спросила она, – скажете вы мне его имя или нет?

Вместо ответа адвокат подошел к входной двери, запер ее на ключ и сунул его в карман.

– Садитесь! – рявкнул он. Элизабет послушно присела.

– Элизабет, – немного помолчав, уже спокойнее сказал он. – Я много лет знаю Джима, с тех пор как моя семья переехала в Санта-Инес. Они с Натаном всегда были приятелями, а родители Джима, Джо и Ханна, стали моими первыми клиентами, когда я открыл здесь контору. Если бы не они... не знаю, пришел бы ко мне кто-нибудь. Я до сих пор веду все дела Джима. И вот приходит ко мне его жена, точнее, жена моего самого уважаемого клиента, и просит начать дело о разводе по причине супружеской неверности. Когда же я отказываюсь, она угрожает самолично раздобыть эти самые основания в ближайшем салуне! Элизабет, вы хоть понимаете, во что вы пытаетесь меня втянуть?! – Должна признаться, что смотрела на все это немного иначе, сэр.

Горестно вздохнув, он откинулся в кресле и продолжил:

– Мне тяжело смотреть, как Джим валяет дурака из-за этой свистушки Маргарет Вудсен! Он и раньше сходил по ней с ума, но сейчас!.. – Вирджил покачал головой. – Да, плохо дело. Рад, что Джо с Ханной не дожили до этого. Представляю, что скажет Мэтью, когда вернется.

– Мой муж вовсе не дурак! – вспыхнула Элизабет. – Просто Джеймс любит ее! Любит всей душой, и я не намерена сидеть здесь и слушать, как вы его обвиняете!

Если бы не присущее Элизабет чувство собственного достоинства, с которым она защищала провинившегося супруга, подумал Вирджил, насколько наивными были бы ее слова! И все-таки она слепа, слепа, как крот. Ему пришлось напомнить себе, что именно Элизабет является в этом деле пострадавшей стороной.

– Послушайте, – как можно мягче сказал он. – Так не годится, милочка. Конечно, я вполне могу вас понять, но вы хотя бы представляете, какой станет после развода ваша жизнь?

– Не важно, – отрезала Элизабет. – Тем более что Джеймс сможет жениться на мисс Вудсен! И пожалуйста, сэр, не говорите о Джиме таким тоном, будто он ведет себя недостойно!

– Ладно, не буду. Лучше вернемся к вашей идиотской затее просить развод по причине вашей супружеской неверности. Поскольку ключ все еще у меня в кармане, могу поклясться, что >вы невиновны! Да и все салуны в городе, насколько мне известно, еще закрыты!

Под его осуждающим взглядом Элизабет неловко поежилась, но Вирджил Киркленд неумолимо продолжал:

– Давайте предположим, что Джим даст вам развод на этих основаниях... ложных, заметьте! Потому что я не собираюсь верить ни единому вашему слову!

Элизабет вновь почувствовала себя виноватой.

– Вы хоть представляете себе, что с вами будет потом? После того как он пойдет своей дорогой, прихватив заодно и Мэгги Вудсен?

Элизабет отвела глаза.

– Думаю, мне придется покинуть Лос-Роблес.

– И надо полагать, вы к этому готовы? А вы понимаете, что даете Джиму полную возможность бросить вас без гроша? В конце концов, вы ведь виновная сторона, не так ли? Конечно, он этого не сделает, но только попытайтесь себе представить такое! И что же тогда делать? Вы хотя бы решили, где вы будете жить?

– Да. – невозмутимо ответила она, теребя бахрому шали. – Утром я уже поговорила с шерифом Бродменом, и он позволил мне пока пожить в старом здании тюрьмы. Она пустует с тех пор, как построили новую, потому что никто не желает жить в таком месте. И очень глупо, ведь здание стоит почти в центре города и в нем можно было бы устроить контору или магазин.

– Старая тюрьма?! – не веря своим ушам, растерянно повторил Киркленд.

Она кивнула.

– Господи помилуй!

– Да, вот и шериф Бродмен то же сказал, хотя я считаю, что представитель закона, чье жалованье выплачивается на средства горожан, не должен так выражаться! И мне понадобилось целых полчаса, чтобы убедить его, что намерения у меня самые честные.

– Нисколько не сомневаюсь. Но чем же вы его так напугали?

Элизабет обиженно скривилась.

– Мистер Киркленд, позвольте вам заметить, что я никого не думала пугать. Просто сообщила мистеру Бродмену, что мне уже отказали в двух местах и что мне некуда идти, кроме заведения мисс Беверли! Хотя по правде говоря, думаю, что это место не совсем подходит для порядочной женщины. Но с ее стороны было очень мило предложить мне приют, когда мы утром столкнулись с ней на улице.

Вирджилу Киркленду вдруг отчаянно захотелось глотнуть виски. Бог мой! Час от часу не легче! Бев Хэтауэй уж конечно наслышана о позорном поведении Джима – об этом гудел весь город! Наверное, чего-то такого она и ожидала и, прослышав, что Элизабет хочет снять комнату, решила воспользоваться случаем заполучить для своего борделя новую красотку. Чего уж лучше – совсем юная, притом разведенная и, видит Бог, совершенно невинная! Да к тому же еще без гроша в кармане и без крыши над головой! Легкая добыча для любого негодяя, хмуро подумал он. Должно быть, шериф Бродмен пришел к такому же выводу, потому-то и согласился на просьбу Элизабет. Видимо, решил, что старая тюрьма все-таки лучше, чем бордель.

– Но помилуйте, Элизабет, это ведь тюрьма! Там и преступникам-то было несладко! Иначе для чего выстроили новую?!

– Крыша там не течет, – возразила она, – и если комнату хорошенько отмыть, то на первое время сойдет. Кроме того, шериф Бродмен разрешил мне пользоваться плитой.

– Ладно. Хорошо. Значит, вам есть где жить, то есть какая-никакая крыша над головой имеется. И замки на дверях.. тюрьма как-никак. Осталось решить, на что вы станете жить.

– Устроюсь как-нибудь, – отмахнулась она. – Могу шить или готовить.

– Никто в этом городе не предложит вам работу, Элизабет. Ни один человек! Если Джим даст вам развод как неверной жене и если вы перед лицом закона подтвердите, что виновны в супружеской измене, что бы там на самом деле ни думали о вас и Джиме с его куколкой, вы сразу же станете отверженной. Падшей женщиной! Да, это несправедливо, но жизнь всегда милостивее к мужчинам, чем к женщинам. Вам будет нелегко, Элизабет. Все в городе сочтут вас изгоем.

Глаза Элизабет затуманились, и в душе Вирджила затеплилась надежда.

– И это еще не все, – продолжил он. – Вы ведь еще очень молоды. Представьте, пройдет пять, десять лет, и вдруг появится человек, который влюбится и захочет на вас жениться. А вы, хотите того или нет, останетесь в глазах церкви прелюбодейкой! Ни один священник не согласится вас обвенчать. А если вы обойдетесь без церковного обряда, то станете двоемужницей! Элизабет покачала головой:

– Не важно. Я никогда не выйду замуж!

– Вам всего лишь девятнадцать, милая моя. Впереди у вас целая жизнь! Все может случиться!

– Да, – неохотно согласилась она. Это уж точно! Раз она требует развода с Джеймсом, действительно, случиться может всякое!

– Итак? – спросил он. – Может, вы передумали и больше не настаиваете на разводе?

– Нет. – (Вирджил Киркленд яростно скрипнул зубами.) – Но я пойму, если вы откажетесь помочь, мистер Киркленд. Может, мне и в самом деле лучше обратиться к другому юристу?

Да, она и впрямь готова пройти через весь этот ад, уныло подумал он. Ничто ее не остановит!

Опустив руки, он смотрел на нее, почти ненавидя себя за то, что должен ей сказать.

– Ладно, я помогу вам, Элизабет. Но советую все же выставить основанием супружескую измену мужа. Поверьте, я искренне желаю вам добра.

– Нет-нет, – поспешно ответила девушка. – Идея моя, а стало быть, и ответ держать мне. Да и потом, мне кажется, Мэгги будет рада обвенчаться с Джеймсом в церкви.

– Да вы вообще понимаете, на что идете?! И о чем меня просите?! Вам ведь придется предстать перед судьей и, положив руку на Библию, поклясться, что изменяли мужу!

Вздрогнув всем телом, Элизабет молча кивнула.

– Очень хорошо. Просто чудесно! Тогда по крайней мере позвольте мне поговорить с Джимом о вашем содержании. Раз уж вы великодушно согласились взять вину на себя, было бы только справедливо, если бы он обеспечил вас до конца ваших дней.

– Нет. Мне ничего от него не нужно. Пусть станет совершенно свободным, как будто бы меня никогда и не было в его жизни.

Киркленд пораженно уставился на нее, не веря собственным ушам.

– Вам отлично известно, что Джим никогда на это не согласится, ведь так?

– Уверена, что согласится, – вставая, сказала она. – Только не сразу. – Перед ее глазами вновь мелькнуло его залитое слезами лицо. – Вот увидите, он согласится.

Первое, что заметил Джеймс, когда с трудом разлепил глаза, был ослепительный солнечный свет. Полдень.

Однако проклятое солнце чертовски резало его воспаленные глаза. Голова гудела как адский котел, и вдобавок он умирал от жажды. Язык, казалось, свернулся, как пожухлый прошлогодний лист, и с трудом ворочался во рту. Пересохшие, потрескавшиеся губы невозможно было разлепить.

А затем, кое-как обведя мутным взором комнату, он сообразил, что не у себя в спальне. Где же, черт побери? Тупо уставившись в пространство, он в конце концов догадался, что спал в одной из пустующих комнат в Лос-Роблес. Слава Богу, он хотя бы дома!