Опыты научные, политические и философские (Том 3)

Существует ли общество исключительно для того, чтобы поучать, или же в его задачу входит и доставлять удовольствия? По поводу буфета также могут возникнуть пререкания. Короче говоря, глупость, предрассудки, партийный дух, ссоры и споры нередко приводят к тому, что те, кому следовало бы заправлять делом, уходят, отряхнув прах от ног своих, и власть остается в руках клики, которая, придерживаясь скучной золотой середины, никого не удовлетворяет. Вместо того чтобы достигнуть процветания, под управлением какого-нибудь хорошего делового человека, для которого это совпадало бы с его личными интересами, общество теряет престиж и приходит в упадок Оно почти перестает быть тем, чем его предполагали сделать, т. е. обществом ремесленников, и становится немногим лучше буржуазного клуба, который держится не потому, что члены его тесно сплочены между собою, но потому, что в него постоянно вступают новые члены взамен отпадающих старых. Тем временем цель, которая первоначально имелась в виду, достигается другими путями, благодаря частным предпринимателям. Дешевые газеты и издания, рассчитанные на средства и вкусы рабочих классов, дешевые кофейни и читальни, открываемые с целью барышей, вот главные орудия распространения культуры.
      Не лучше проявила себя представительная власть и в аналогичных обществах более высокого пошиба - литературных, философских и т. п. После первого взрыва энтузиазма очень скоро начинаются раздоры, обусловленные рознью классов и сект; в конце концов одна какая-нибудь партия берет верх, а результатом этого является плохое распорядительство и апатия. Абоненты жалуются, не получая того, что им нужно, и один за другим переходят в частные клубы для чтения.
      Перейдя от неполитических к учреждениям политическим, мы могли бы, будь у нас больше места, привести не мало примеров из деятельности старинных попечительств о бедных или же современных опекунских советов, но, оставив в покое те и другие, мы ограничимся примерами из местных форм правления, преобразованными муниципальными общинами (corporations).
      Если, оставив в стороне все прочие доказательства и позабыв, что в новых учреждениях порча не могла еще укорениться глубоко, мы станем судить об этих общинах только по тем улучшениям, которые они произвели в городе, мы должны будем признать их деятельность полезною. Но, не говоря уже о том, что подобными улучшениями мы обязаны скорее устранению препятствий и тому самому духу прогресса, в силу которого везде появились железные дороги и телеграфы, чем положительным качествам новых городских правлений; даже не настаивая на этом факте, следует заметить, что выполнение общественных работ в большом количестве вовсе еще не есть достаточное доказательство. Имея возможность в любой момент собрать необходимые капиталы, - возможность, ограничиваемую только возмущением лиц, платящих налоги, - в цветущих, быстро разрастающихся городах не трудно проявить предприимчивость и энергию. Не об этом надо спрашивать, а о том, ведут ли муниципальные выборы к избранию людей, наиболее пригодных для дела? Хорошо ли выполняет возложенную на нее задачу составленная таким путем администрация и соблюдает ли она при этом необходимую экономию? Хватает ли у нее здравого смысла не предпринимать ничего бесполезного или невыгодного для города? Вот какие вопросы надо ставить, и на эти вопросы ответы получаются далеко не удовлетворительные.
      Городские советы не отличаются ни интеллигентностью, ни высокой нравственностью. Многие вполне компетентные люди находят, что в среднем состав членов их и по развитию ниже состава прежних корпораций. Всем известно, что при выборах наибольшее внимание обращается на политические взгляды. Намечая кандидата, первым делом спрашивают не о том, обладает ли он знаниями, здравым суждением и деловитостью, не о том, пригоден ли он для дела, которое предполагается ему доверить, но о том, виг он или тори. Даже и в том случае, когда его политическая благонадежность несомненна, избрание его обусловливается не столько его испытанной честностью и способностями, сколько его дружеским отношением к господствующей партии. Несколько местных магнатов, часто встречающихся, например, в лучшей местной гостинице, куда их тянет столько же общность мнений, сколько и застольная дружба, сходятся вместе, обсуждают заслуги всех тех, чьи имена на виду, и выбирают среди них наиболее подходящих. За стаканом грога решается всегда на практике выбор кандидатов, а следовательно, и результат самих выборов Предпочитаются, само собой, те, на кого легко влиять, кто готов подчинить свои личные взгляды политике партии Люди, чересчур независимые для этого, слишком дальновидные, чтобы выдвигать на первый план интересы минуты, или слишком утонченные, чтобы якшаться с "веселыми и добрыми малыми", командующими городом, остаются в стороне, несмотря на то что они всех нужнее и пригодней для дела. Частью благодаря этим подпольным интригам, частью потому, что люди, изведавшие их, с отвращением отказываются от должностей, которые им предлагают, лучшие люди в городе обыкновенно не входят в состав совета. Замечательно, что в Лондоне самые уважаемые купцы не имеют никакого касательства к городскому управлению. В Нью-Йорке "лучшие граждане до сих пор тратят силы на частные предприятия, административная же власть и обязанности отданы в другие руки". Итак, никто не станет утверждать, будто в сфере городского управления представительный режим выдвигает на первый план людей наиболее способных и почтенных.
      Низкий уровень развития членов представителей само собой является помехой энергичному и экономному ведению дел; другая помеха - постоянное давление со стороны партий и личные интересы. При назначении городского инспектора (surveyor) нередко интересуются не специальной подготовкой кандидата, а тем, вотировал ли он на последних парламентских выборах за популярного кандидата; естественное следствие этого - плохая канализация. Нужно ли построить новое общественное здание - объявляется конкурс, представляются планы, будто бы анонимные, но это только одна видимость, на самом деле нетрудно добраться до имени автора. М-р Т., эсквайр, имеющий в совете влиятельного родственника, заранее уверен в успехе и не ошибется в своих ожиданиях, хотя ни один из судей не остановился бы на плане м-ра Т., будь здание его собственное. Броун уже несколько лет служит в городском совете и принадлежит к господствующей клике; у него есть сын доктор; указом парламента предписывается иметь в городе санитарного чиновника; Броун заранее ведет переговоры со своими товарищами, собирает голоса и в конце концов добивается того, что место отдают его сыну, хотя сын его далеко не самый подходящий врач в этом городе. То же происходит при выборе лиц, которым поручается та или другая работа для города. Вечно портящиеся городские часы, ватерклозеты, рекомендованные врачебным бюро, но которые внушают отвращение (мы приводим факты), достаточно доказывают, что глупость, фаворитизм и всякие побочные соображения неизбежно тормозят дело. Низкий уровень развития представителей, а через это и назначаемых ими, в соединении с преследованием личных интересов и разделенной ответственностью, неизменно препятствует удовлетворительному выполнению обязанностей.
      Расточительность, заметно проявляемая в последнее время всеми муниципалитетами, развилась главным образом вследствие того, что городские правления берутся не за свое дело и предпринимают там вещи, за которые им вовсе не следовало бы браться; во многих случаях виной этому опять-таки выборное начало. Система несения домохозяевами городских платежей вводит в заблуждение низший класс обывателей, воображающих, что бремя городских налогов совсем не падает на них. Ввиду этого они одобряют новые и крупные траты, находя их выгодными для себя, так как они открывают новый заработок. А так как они составляют большинство избирателей, то расточительность входит в моду, и люди, гонящиеся за популярностью, наперебой друг перед другом вносят новые проекты, требующие затрат. Один из членов совета, не вполне уверенный, что его изберут на будущих выборах, предлагает завести общественные сады; многие в душе не одобряют предложения, но не восстают против него, тоже памятуя о будущих выборах. Другой член совета, лавочник, поднимает вопрос о городских банях и прачечных, хорошо зная, что от этого не пострадает его торговля. Так и во всем: лично каждый не заинтересован непосредственно в экономном расходовании городских сумм, но и это идет вразрез со столькими косвенными интересами, что вряд ли он способен быть надежным хранителем общественного кошелька.
      Таким образом, ни в смысле высокого достоинства избираемых представителей, ни в смысле энергичной и полезной деятельности или избегания ненужных затрат наши городские правления не могут быть признаны удовлетворительными. И если так скоро после реформы недостатки эти бьют в глаза, тем более наглядно проявляются они там, где успели уже развернуться вполне; пример тому - Нью-Йорк. По словам тамошнего корреспондента Times'а, жители Нью-Йорка платят "более полутора миллиона стерлингов налогов, взамен чего имеют скверно вымощенные улицы, полицию хотя и лучше прежней, но далеко не такую бдительную, как бы следовало, кучи грязи повсюду, отвратительных извозчиков, хуже которых нет ни в одной столице, и ничем не защищенную от непогоды деревянную пристань для выгрузки товаров".
      Теперь, бегло ознакомившись с положением дела в учреждениях второстепенной важности, возьмем нашу центральную власть и попробуем исследовать ее более детально. Недостатки, свойственные представительному режиму, выражаются здесь гораздо ярче. Здесь более многочисленный состав правителей порождает еще больше сумбура, беспорядков и проволочек Классовые различия, несходство целей, стремлений и предрассудков проявляются здесь разнообразнее и в более широком масштабе: отсюда - множество разногласий. Прямые последствия от проведения той или другой меры, имеющиеся в виду для каждого отдельного законодателя, отдалены и ничтожны; побочные же соображения, влияющие на него, многочисленны и сильны; отсюда - явная склонность преследовать личную выгоду в ущерб общему благу. Однако начнем сначала-с самих избирателей.
      Теория гласит, что, если гражданам, непосредственно заинтересованным в том, чтобы иметь хорошее правительство, дать политические права, они изберут в правители мудрейших и лучших. Принимая во внимание, как они страдают от плохого заведывания общественными делами, считают очевидным, что у них должно быть желание избрать наилучших представителей; затем принято думать, что для умения выбрать таких представителей достаточно самого обыкновенного здравого смысла. Что же говорит опыт? Подтверждает он эти предположения или, наоборот, противоречит им? Часть избирателей, и довольно значительная, не имеет, или почти не имеет желания пользоваться своими правами. Не мало лиц, внесенных в списки, кичатся тем, что не вмешаются в политику, что у них хватает здравого смысла не совать своего носа в то, что, как они говорят, до них не касается.
      Есть много других лиц, так мало интересующихся выборами члена парламента, что они даже не считают нужным подавать свой голос. Опять-таки значительная часть избирателей, особенно лавочников, настолько равнодушна к результатам выборов, что вотирует, сообразуясь с желанием угодить своим лучшим клиентам или, по крайней мере, не оскорбить их. Еще больше таких, для которых небольшая сумма денег или даже возможность накачаться пивом ad libitum перевешивает всякое желание независимо воспользоваться своими политическими правами, если оно имелось. Люди, сознающие необходимость честно пользоваться своим разумением при выборе законодателей и подавать голоса по совести, составляют лишь меньшинство, и желания этого меньшинства гораздо менее влияют на выбор кандидата, чем незаконные побуждения, руководящие остальными. Таким образом, здесь теория не подтверждается практикой.
      Переходим к интеллигентности избирателей. Даже предположив, что в массе их существует достаточно сильное и сознательное желание избрать наилучших правителей, можем ли мы сказать с уверенностью, что они способны выбрать из своей среды мудрейших, что такая задача им по силам! Прислушайтесь к беседе фермеров на рынке и скажите, много ли в ней слышится ума, который необходим для того, чтобы оценить ум в другом человеке? Прочтите эффектные речи, произносимые на избирательных митингах, и вы оцените по достоинству умственное развитие тех, кого можно привлечь такими речами. Даже среди избирателей высшего разряда вы сталкиваетесь на каждом шагу с поразительным политическим невежеством: с идеями вроде того, что постановлением парламента можно сделать все, что угодно; что ценность золота можно установить законом, что с помощью законов о бедных можно уничтожить нищету и т. д. и т. д. Спуститесь ступенькой ниже, вы наткнетесь на признаки еще большего невежества и непонимания: вас будут уверять, что изобретение машин повредило рабочим, что расточительность "идет на пользу торговле" и т. п.
      Еще ниже, в самом обширном и многочисленном разряде избирателей, где многие находят, что не стоит подавать голос, так как лично они мало заинтересованы в том, чтобы иметь хорошее правительство, где этот личный интерес перевешивается страхом потерять выгодного покупателя или легко уступает подкупу, - вы окунетесь в непроходимую, почти безнадежную тупость. Карлейль говорил, что народ - это "двадцать семь миллионов населения, по большей части дураков"; не заходя так далеко, мы все же должны сознаться, что умом эти миллионы наделены довольно скупо.
      Странно было бы, если бы они оказались способными выбрать себе вполне пригодных руководителей; очевидно, что они в этом не успевают. И действительно, как мы сейчас увидим, выбор их оказывается нелепым, если даже судить о нем с точки зрения простого здравого смысла.
      Всего безопаснее доверяться тем, чьи интересы совпадают с нашими собственными, - это очевидная истина; и наоборот, крайне опасно полагаться на тех, чьи интересы расходятся с нашими. Все меры предосторожности, которые мы принимаем в делах с другими людьми, все законные обеспечения - только доказательства той же истины. Мы не довольствуемся уверениями. Если человек поставлен в такое положение, что личные мотивы могут побудить его не сдержать своих обещаний, мы стараемся, вводя искусственный мотив (страх законной ответственности), устроить так, чтобы в его интересах было исполнить обещанное. Все наши деловые приемы, вплоть до обычая брать расписку в получении денег, свидетельствуют о том, что, ввиду повсеместного господства эгоизма, было бы крайней неосторожностью ожидать, что люди будут ставить ваши права на одну доску со своими собственными, несмотря на все уверения и клятвы в противном. Надо бы думать, что та капля здравого смысла, которой все же наделено большинство избирателей, заставит их считаться с этим фактом и при выборе своих представителей. Но на деле выходит иное. Согласно тому же факту, теория нашей конституции гласит, что три элемента, входящих в состав законодательной власти, преследуют каждый свои собственные цели, - история показывает, что король, лорды и палата общин все время именно это и делали, одни более, другие менее явно; наши же избиратели на каждых выборах проявляют уверенность, что интересы их будут так же соблюдены в руках у титулованных депутатов, как и в руках лиц одного с ними сословия. Хотя своей решительной оппозицией биллю о реформе аристократия ясно показала, как жадно она цепляется не только за свою законную, но и за незаконную власть; хотя проведением и упорным поддерживанием хлебных законов она доказала, что общественное благо значит для нее очень немного в сравнении с ее личными выгодами; хотя она всегда бдительно и ревниво оберегала малейшие свои привилегии, справедливые или несправедливые (как свидетельствует недавно заявленная в палате лордов жалоба, что Акт о морской торговле {Mercantile Marine Acf) обязывает лордов-помещиков документально обосновывать свои права при требовании обломков кораблей, выброшенных морем на принадлежащие им берега, которыми раньше они завладевали просто в силу обычая); хотя она всегда и всюду, как и следовало ожидать, преследует только свои собственные интересы, - тем не менее, избиратели находят, что члены аристократии вполне пригодны для того, чтобы быть представителями народа. В нынешней палате общин насчитывается 98 ирландских пэров и сыновей английских пэров, 66 лиц, состоящих с пэрами в кровном родстве; 67 - связанных с пэрами узами свойства: итого 231 таких членов парламента, которые по интересам своим, или симпатиям, или тому и другому ближе к дворянству, чем к народу. Иные благодушные политики найдут точку зрения, на коей основана эта критика, узкой и полной предрассудков; к этому мы вполне приготовлены. В ответ им мы скажем только, что они и друзья их вполне признают справедливость нашей доктрины, когда это оказывается для них удобным. К чему им стараться о том, чтобы представители городов не взяли верх над представителями графств, если они не думают, что каждая общественная группа будет заботиться только о собственном благополучии? Или какой довод можно привести в пользу предложения лорда Джона Русселя о представительстве меньшинства, если не тот, что люди - дай им только возможность - непременно пожертвуют чужими интересами ради своих собственных? Или почему высший класс так ревниво старается сдержать туго натянутой вожжой растущее могущество низших слоев, как не благодаря сознанию, что добросовестные представители этих слоев будут менее почтительны к привилегиям знати, чем она сама? Если теория конституции сколько-нибудь разумна, члены палаты лордов должны принадлежать к пэрам, а члены палаты общин - к народу. Одно из двух: или конституционная теория чистейший вздор, или выбор лордов в представители от народа доказывает глупость избирателей.
      Этим, однако, дело не ограничивается; та же глупость дает и другие результаты, столь же нелепые. Что вы сказали бы о человеке, который позволяет своим слугам так же полновластно распоряжаться в его доме, как и он сам? Что бы вы сказали об акционерах железнодорожной компании, избравших в число директоров правления секретаря, механика, начальника станции, начальника движения и т. п.? Конечно, подивились бы только их глупости, предсказывая, что личные выгоды господ служащих нередко будут перевешивать в них заботу о благосостоянии всей компании. А избиратели, поставляющие членов парламента, на каждом шагу впадают в ту же ошибку, ибо что же такое офицеры армии и флота, как не слуги нации, находящиеся по отношению к ней в таком же положении, как служащие железнодорожной компании - к акционерам? Разве они служат не общественному делу? Разве не общество платит им жалованье? И разве интересы их не расходятся с интересами общества, как всегда интересы служащих с интересами хозяина? Неудобство принимать в состав законодательной власти представителей власти исполнительной сказывается на каждом шагу, и парламент неоднократно пытался противодействовать ему различными постановлениями. Перечисляя лиц, не имеющих права быть членами палаты общин, Блэкстон говорит. "Никто из состава заведующих сбором пошлины и налогов, установленных с 1892 г., за исключением комиссаров государственного казначейства; ни один из нижепоименованных чиновников, а именно: заведующих призами, транспортами, больными и ранеными людьми, винными патентами, постройкой судов и поставкой съестных припасов, секретари или приемщики призовых судов, контролеры-счетчики в армии, губернаторы, вице-губернаторы колоний, служащие на Майорке и Гибралтаре, акцизные и таможенные чиновники, клерки и младшие чиновники различных отделений государственного казначейства, суда при государственном казначействе, флота, интендантства, адмиралтейства, платежной кассы армии и флота, государственные чиновники, ведающие торговлей солью, гербовыми марками, апелляциями, выдачей патентов на торговлю вином, извозчичью биржу, коробейников и разносчиков, и никто, занимающий какую-либо коронную должность, установленную с 1705 г., не имеет права ни быть избранным в парламент, ни заседать в нем".
      В этот список, наверное, были бы включены и офицеры армии и флота, если б они не представляли собой корпорации могущественной и близкой к правящим сферам. Позволять слугам общества составлять законы для общества - очевидно, плохая политика; это бьет в глаза, это не раз признавалось официально постановлениями вроде вышеприведенного; но избиратели, народ в широком смысле слова, как будто совсем забыли об этом. На последних общих выборах были избраны 9 флотских офицеров, 46 офицеров армии, состоящих на действительной службе, и 51 отставных, которые, в силу воспитания, дружеских связей и esprit de corps, держатся одинаковых взглядов со своими товарищами, - всего 106 человек, не считая 64 офицеров гвардии и милиции, у которых симпатии и стремления почти те же. Если вы не придаете особого значения этому вторжению должностных лиц в парламент в таких широких размерах, советуем вам заглянуть в списки деления голосов. Исследуйте, какую роль сыграла эта группа депутатов в удержании системы захвата (purchase system). Проверьте, не она ли ставит на пути солдата все новые и новые препятствия к возвышению, хотя и ранее имевшиеся преграды были почти непреодолимы. Посмотрите, как она стоит за сохранение отживших приемов, форм и постановлений, породивших неудачи последней войны. Подумайте хорошенько, не она ли старалась замять дело и прекратить следствие, начатое по поводу крымских хищений, не она ли содействовала обелению виновных. Опыт щедро подтверждает то, что предугадывал здравый смысл: каста военных, несмотря на все недавние невзгоды, скандалы и негодование общества, вопиющего о реформе армии, пользуется таким огромным влиянием, что реформа не могла пройти; несмотря на все это, наши избиратели так глупы, что посылают в парламент ничуть не меньше офицеров, чем прежде!
      Но и здесь еще не конец всем несообразностям, происходящим на выборах. Мы стоим за общий принцип, признанный и толкователями конституции, учившими, что законодательная и исполнительная власть должны быть разделены, а выборы грешат против этого общего принципа, и не только в этом, а еще и в других отношениях, хотя и не так буквально, как в только что приведенном примере. Номинально юристы не состоят на службе у правительства и на жалованье у государства, но на практике они входят в состав организации исполнительной власти. В механизме отправления правосудия они играют далеко не последнюю роль. Работа этого механизма доставляет им заработок; для благополучия их не столь важно, чтобы было удовлетворено правосудие, сколько нужно, чтобы при удовлетворении его была соблюдена их выгода. Как интересы офицеров обособлены от интересов армии и нередко даже идут с ними вразрез, так и у адвокатов и стряпчих есть свои интересы, нередко прямо враждебные скорому и дешевому исполнению закона. И замечательно, что эти враждебные делу интересы всегда берут перевес над другими, и настолько сильный, что некоторые юристы утрачивают даже способность смотреть на вещи с какой-либо иной точки зрения, кроме профессиональной. Мы своими ушами слышали, как один стряпчий с негодованием говорил об убытках, нанесенных его собратьям по профессии парламентским Актом о судах (County Courts Act), конечно рассчитывая на полное сочувствие со стороны своих слушателей, хотя и не принадлежавших к этой профессии! Если, как всем известно, у юристов совесть не из особенно чутких, нужно ли посылать их в парламент для того, чтобы составлять законы, которые, между прочим, они же сами будут и применять, причем могут быть затронуты и личные их интересы? Неужели адвокаты, сплошь и рядом взимающее плату за то, чего они не сделали, и стряпчие, требующие такой непомерной платы за свои услуги, что для них понадобилось установить особую таксу, определяемую специальным учреждением, - неужели эти господа так неподкупны, что их не опасно назначить на ответственный пост, где иной раз соблазняются и самые бескорыстные? Тем не менее в данный момент в палате общин заседает 98 юристов, из них человек 60 практикующих, остальные - удалившиеся от дел, но, несомненно, сохранившие взгляды и понятия, усвоенные ими в продолжение своей профессиональной карьеры.
      Эти критические заметки относительно поведения избирателей вовсе не обязывают нас прийти к выводу, что ни один человек, принадлежащий к аристократии или чиновничеству, не должен быть избираем в парламент. Безопаснее было бы применять и в этих важных случаях общий принцип, который, как мы видели выше, сам парламент признал и узаконил для случаев маловажных. Мы не станем, однако, утверждать, чтобы при случае нельзя было сделать исключение там, где на это есть основание. Мы стремимся только доказать, что невыгодно, неполитично избирать в парламент такой огромный процент членов, принадлежащих к правящим классам, - классам, интересы которых расходятся с интересами общества в широком смысле слова. Мало того, что больше трети всего состава правящего класса входит в состав законодательной власти, образуя отдельную палату; надо было еще и в палату общин насажать моряков, юристов и военных, т. е. людей, которым выгодно заодно с аристократией поддерживать существующий строй, а ведь таких членов там почти половина: это наглядно показывает несостоятельность избирателей. Из 654 человек, ныне {В 1857 г.} составляющих нижнюю палату, только 250 достойных, с классовой точки зрения, или хотя бы только допустимых (ибо мы включили сюда многих и таких членов, которые имеют спорные права на избрание); это свидетельствует о чем угодно, только не о здравом уме народа. В учреждение, основанное для защиты интересов английского народа, этот народ пусть посылает лишь таких представителей, интересы которых совпадают с его интересами, а не две трети тех, чьи интересы расходятся с его собственными; это неумно до невероятия и уже никак не говорит в пользу теории представительства.
      Если у массы не хватает ума даже на то, чтобы выбрать представителей, наиболее подходящих по положению и роду занятий, тем менее способна она избирать людей соответствующего характера и способностей. Не трудно разглядеть, кто легче поддастся искушению поставить на первый план частные выгоды; но очень трудно разобрать, кто умен. Тот, кому не удалось первое, наверное, окажется несостоятельным и во втором. Чем выше ум, тем менее доступен он оценке невежд. Популярны только те деятели и писатели, которые недалеко ушли от массы и потому понятны для нее; тот же, кто далеко опередил толпу и стоит в стороне от нее, никогда не бывает популярен. Правильная оценка предполагает некоторую общность мысли. "Только тот, кто сам чего-нибудь стоит, распознает достоинство в другом... Наиболее достойный, при выборах посредством всеобщей подачи голосов, имел бы не много шансов... Увы, когда евреев спросили об Иисусе Христе: "Чего заслуживает Он?" - не было ли ответом их: "Крестной смерти!"". Теперь пророков не побивают камнями, но и не признают их. Недаром говорит Карлейль: "если из десяти человек девять явные глупцы, что составляет обыкновенную пропорцию, каким образом можете вы рассчитывать, что, эти десять человек, кладя свои шары в избирательный ящик, подадут голос непременно за мудреца?.. Смею вас уверить, что, если миллион тупиц примутся, с авторитетным видом, разбирать человека, которого вы называете гением или благородной душой, обсуждать его характер и качества, его достоинства и недостатки, ничего, кроме нелепостей, они не наговорят, хотя бы судили и рядили до скончания века".
      "Так что если даже избиратели удовольствовались избранием человека, всеми признанного умным и дальновидным, не прилагая к нему для испытания мерку собственных суждений и взглядов, - все же у них было бы мало шансов напасть на самого лучшего. А при тех условиях, при каких это делается, они и подавно должны избирать далеко не лучших. Их депутат будет настоящим представителем заурядной глупости."
      Посмотрим же теперь на это собрание избранных народом представителей. Мы уже отметили, что оно составлено неудачно, в смысле соблюдения интересов народа; что касается интеллигентности избранных лиц, мы уже видели, какие качества предполагает в них теория. Не мешает, однако, присмотреться к ним ближе с этой последней точки зрения.
      Прежде всего, посмотрим, за какое дело они берутся? Заметьте, мы говорим не о том, что им следовало бы делать, не о том, что они намереваются и пытаются делать. Область их деятельности захватывает собой почти все, что творится в обществе. Они изобретают меры, предупреждающие взаимные насилия между гражданами и обеспечивающие каждому спокойное владение своей собственностью. Им принадлежит и другая функция, также необходимая в настоящей стадии существования человечества, - функция защиты нации, взятой в целом, против вторжений извне. Помимо всего этого, они берут на тебя удовлетворение несчетных нужд, искоренение несметного количества зол, надзор за бесчисленным множеством дел. Из различных верований и взглядов на Бога, творение, будущую жизнь и т. д. они берутся выбрать самые верные и уполномочивают целую армию священников ежеминутно внушать их народу. Они берутся устранить нищету, происходящую от недостатка предусмотрительности; устанавливают minimum, который каждый плательщик налогов обязан уделять на дела благотворительности, и заведуют распределением добытых таким образом сумм. Находя, что эмиграция при естественных условиях идет недостаточно быстро, они добывают средства и всячески покровительствуют переселению части рабочих классов в колонии. Видя, что социальные потребности не вызывают достаточно быстрого расцвета знания, и будучи уверены, что они-то уж знают, какое знание всего нужнее, они тратят общественные деньги на постройку школ и плату учителям, печатают и издают учебники для государственных школ (State-schoolbooks); держат особых чиновников, надзирающих за тем, чтобы преподавание велось сообразно программам. Они принимают на себя роль врача и требуют, чтобы лечились одобренными или специфическими средствами, и, во избежание заражения натуральной оспой, подвергались заболеванию оспой телячьей. Они берут на себя роль моралистов и решают, какие драмы можно ставить на сцене и какие нельзя. Не будучи художниками, они поощряют открытие рисовальных школ, поставляют туда преподавателей и модели, в Мальборо-Гоузе они диктуют законы хорошего вкуса и осуждают дурной. Через посредство подчиненных им городских советов они снабжают публику приспособлениями для мытья тела и платья, они же, случается, заведуют фабрикацией и прокладкой газо- и водопроводных труб, заботы о сточных трубах и ямах принадлежат также им, они же открывают публичные библиотеки и общественные сады.