Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник 2007 #4

      Состоялась также беседа директора “ИГ Фарбениндустри” Фрица Меера с Пятсом. Последний позже вспоминал: “В частном разговоре со мной директор не скрывал, что Германия и после заключения договора с Советским Союзом продолжает старую политику по отношению к СССР. В Германии, по его словам, все больше и больше распространяется убеждение, что природные богатства Советского Союза должны быть доступны только ей. В Германии прекрасно понимают, что Россия их добровольно не уступит и придется бороться. Без борьбы не обойтись, и надо ждать и придется бороться. Все руководящие круги Германии это понимают и уже продолжительное время готовятся к борьбе”.
      Как утверждал в своих воспоминаниях X. Р. Лессер, бывший адъютант главнокомандующего эстонской армии генерала Лайдонера, в своем письме Пятсу Гитлер заявил, что Германия не будет возражать, если в Эстонии будут размещены советские войска. В то же время Гитлер просил эстонское правительство “потерпеть” до осени 1940 года. Это письмо во многом объясняло последующее поведение Пятса и его окружения. В эти дни Лайдонер заявил: “Если бы была надежда, что откуда-нибудь придет помощь… то мы бы воевали”.
      Однако не только отказ Германии, не желавшей в это время идти на ухудшение отношений с СССР, но и широкая оппозиция такому союзу в Эстонии препятствовали подобному повороту. Признавая непопулярность проектов эстонско-советской войны, Лайдонер говорил: “Нетрудно предсказать, каково было бы влияние коммунистической пропаганды в случае развязывания этой войны… Кроме всего прочего, трудно начать войну, когда тебе предлагают договор об оказании помощи”. Эстонский государственный деятель Пийп констатировал: “Народ сейчас не в таком состоянии, чтобы с ним не считаться”. Консультации, которые правительство Пятса провело с правительством Финляндии, окончательно убедили его в необходимости принять советское предложение.
      28 сентября 1939 года, в тот же день, когда был подписан советско-германский договор о дружбе и границе, Эстония и СССР подписали договор о взаимной помощи. Как подчеркивал Риббентроп в телеграмме Гитлеру, направленной в тот же день из Москвы, договор не означал “упразднения эстонской системы правления”. Однако на следующий же день Гитлер отдал приказ о перемещении в Германию 86 тысяч немцев, проживавших в Эстонии и Латвии.
      Хотя эстонское правительство знало, что уже не может рассчитывать на поддержку Германии, министр иностранных дел Эстонии К. Сельтер в ходе переговоров в Москве старался свести к минимуму усиление влияния СССР на свою страну, а потому отверг советское предложение о размещении в Эстонии 35 тысяч красноармейцев и соглашался лишь на 15 тысяч. Тогда участвовавший в переговорах Сталин предложил ограничиться 25 тысячами, заметив при этом: “Не должно быть слишком мало войск — а то вы их окружите и уничтожите”.
      В соответствии с пактом о взаимопомощи СССР и Эстония обязывались “оказывать друг другу всяческую помощь, в том числе и военную, в случае возникновения прямого нападения или угрозы нападения со стороны любой великой европейской державы по отношению морских границ Договаривающихся Сторон в Балтийском море или сухопутных их границ через территорию Латвийской Республики, а равно и указанных в статье III баз”.
      Третья статья определила право Советского Союза “иметь на эстонских островах Сааремаа (Эзель), Хийумаа (Даго) и в городе Палдиски (Балтийский Порт) базы военно-морского флота и несколько аэродромов для авиации на правах аренды по сходной цене”. Договор закреплял за СССР право держать на участках, отведенных под базы и аэродромы, “ограниченное количество советских наземных и воздушных вооруженных сил, максимальная численность которых определяется особым соглашением”.
      Участники договора обязывались не участвовать в союзах или коалициях, направленных против другой стороны. СССР обязывался “оказывать эстонской армии помощь на льготных условиях вооружением и прочими военными материалами”. В договоре подчеркивалось: “Проведение в жизнь настоящего пакта ни в какой мере не должно затрагивать суверенных прав Договаривающихся Сторон, в частности, их экономической системы и государственного устройства”.
      Договор, подписанный в Москве, соответствовал всем нормам международного права и был зарегистрирован в Лиге Наций 13 октября 1939 года в Официальном регистре договоров Секретариата в соответствии со статьей 18 Устава этой организации. И хотя советско-эстонский договор не посягал на суверенитет страны, К. Н. Никитин так характеризовал реакцию верхов Эстонии: “Правящая буржуазная эстонская верхушка, промышленная буржуазия заключала пакт о взаимопомощи с большим недоверием и неохотой. В приходе Красной Армии видели подрыв своего господства, видели начало своего конца”. Особенно негативной была реакция эстонских военных. “В правительстве при обсуждении вопроса о заключении эстоно-советского пакта выступали ярыми противниками заключения этого пакта генерал Лайдонер и бывший премьер-министр Энпалу… Эстонское высшее офицерство настроено было все время против СССР, шло всецело за Лайдонером и не сочувствовало пакту. В особенности враждебно настроен кайцелит”.
      В то же время политический уход Германии из Эстонии и выезд десятков тысяч немцев из страны вызвал позитивную реакцию в широких народных массах. Как отмечал К. Н. Никитин, “эстонцы выражают чувство удовлетворения по поводу отъезда немцев из Эстонии. Своё удовлетворение их отъездом они обосновывают тем, что немцы всегда в Прибалтике вели себя как завоеватели и поработители. Вместе с экономическим угнетением они несли с собой и национальное угнетение, они стремились уничтожить национальную культуру и т. п …Фашизм, который упорно прививали немцы в Эстонии и который был по нутру правящей эстонской буржуазии, взятый вместе с воспоминаниями о немцах как завоевателях, родил в эстонских широких кругах чувство ненависти. Хозяйничанье немцев и их заносчивость по отношению к эстонскому населению, угроза полным порабощением, если придет Гитлер, еще больше разжигали у эстонцев чувство ненависти к немцам”.
      Советско-эстонский договор породил в Эстонии надежды на перемены в стране. К. Н. Никитин записывал в дневнике, что в советско-эстонском договоре “рабочие круги, крестьянство и интеллигенция видели… предпосылку и удобный момент для борьбы с реакционным правительством за свои права. Эстонско-советский пакт и вступление советских войск на территорию Эстонии расценили по аналогии с Западной Белоруссией и Украиной. Отсюда различного рода делегации рабочих союзов: текстильщиков, деревообделочников и т. д. с просьбами о смычке с советскими профсоюзами, с жалобами на притеснение профсоюзов эстонским правительством, с жалобами на аресты и усиление режима Пятса — Лайдонера”.
      Вскоре после подписания договора с Эстонией, 2 октября, в Москве начались советско-латвийские переговоры, в которых принял участие И. В. Сталин. По словам латвийского министра иностранных дел В. Мунтерса, И. В. Сталин заявил: “Прошло двадцать лет; мы окрепли, и вы окрепли. Мы хотим с вами поговорить об аэродромах и обороне. Мы не навязываем вам нашу Конституцию, органы управления, министерства, внешнюю политику, финансовую политику или экономическую систему. Наши требования диктуются войной между Германией, Францией и Великобританией. Если мы договоримся, появятся очень благоприятные условия для коммерческих договоров. Австрия, Чехословакия и Польша как государства уже исчезли с карты. Другие тоже могут исчезнуть. Договоры, заключенные в 1920 году, не могут существовать вечно”. Как и в ходе советско-эстонских переговоров, СССР требовал размещения своих Вооруженных Сил на территории Латвии. Мунтерс добился сокращения советских войск с 40 до 30 тысяч.
      Как вспоминал Мунтерс, Сталин “показал удивившие нас познания в военной области и свое искусство оперировать цифрами”. Так, Сталин заметил, что “через Ирбентский пролив легко могут пройти 1500-тонные подводные лодки и обстрелять Ригу из четырехдюймовых орудий”, и ещё сказал: “…батареи у пролива должны находиться под одним командованием, иначе не смогут действовать… Аэродромов требуется четыре: в Лиепае, Вентспилсе, у Ирбентского пролива и на литовской границе. Вам нечего бояться. Содержите 100 000 человек. Ваши стрелки хороши, а ваша армия лучше, чем эстонская”.
      В соответствии с советско-латвийским договором о взаимной помощи, подписанным 5 октября, Латвия предоставила СССР право создать военно-морские базы в Лиепае и Вентспилсе, базу береговой артиллерии между Вентспилсом и Питрагсом, а также несколько аэродромов. 10 октября правительство Латвии утвердило этот договор на своем заседании. Несколько позже было заключено и советско-латвийское торговое соглашение.
      3 октября 1939 года в Москве начались переговоры с министром иностранных дел Литвы Ю. Урбшисом, в которых также принял участие И. В. Сталин, а 10 октября был подписан литовско-советский договор о взаимной помощи. СССР получил право разместить гарнизоны Красной Армии в городах Вилейке, Алитус, Приенай и “пользоваться восемью посадочными площадками для авиации”. В Литву был введен 20-тысячный контингент советских войск. И, наконец, следует особо сказать о поистине царском подарке Сталина Литовской республике. В соответствии с договором СССР передал Литве город Вильнюс (Вильно) и Вильнюсскую (Виленскую) область, занятую Красной Армией после вступления на территорию Польши.
      Законность трех договоров, заключенных в Москве с 28 сентября по 10 октября, не подвергалась сомнению. Заявления же о том, что после подписания советско-германского договора о ненападении и договоров с Эстонией, Латвией и Литвой Прибалтика превратилась в советский протекторат, искажают правду. Как бы ни усиливались возможности для давления у державы, имеющей военные базы на территории другой страны, это не означает установления протектората над ней. Никто же не объявляет Японию, Испанию, Англию, Италию, Турцию, Германию и другие страны, где имеются базы США, американскими протекторатами.
      Вскоре после ратификации договоров Советский Союз и страны Прибалтики приступили к их реализации. 18-19 октября советские войска в составе 21347 человек, 78 орудий, 283 танков, 255 самолетов вошли на территорию Эстонии.
      Комментируя ввод советских войск в Прибалтику в своей беседе с руководителем Коминтерна Георгием Димитровым 25 октября, Сталин подчеркнул: “Мы думаем, что в пактах о взаимопомощи (Эстония, Латвия и Литва) мы нашли ту форму, которая позволит нам поставить в орбиту влияния Советского Союза ряд стран. Но для этого нам надо выдержать — строго соблюдать их внутренний режим и самостоятельность. Мы не будем добиваться их советизации. Придет время, когда они сами это сделают”.
      Ввод советских войск воспринимался многими в Эстонии, Латвии и Литве как средство уберечь народы Прибалтики от участи Польши и возможность сохранить свой нейтралитет. По сообщениям советских полпредств, в октябре в Таллине, Риге, Каунасе и других городах “происходили многотысячные демонстрации трудящихся, приветствовавших заключение договоров с СССР. Такие же демонстрации состоялись при вступлении советских войск в Эстонию, Латвию и Литву”.
      21 октября 1939 года Никитин сообщал в Народный комиссариат иностранных дел (НКИД) СССР о нескольких инициативах со стороны как правительственных, так и общественных организаций, направленных на демонстрацию улучшения эстонско-советских отношений. Министр иностранных дел Пийп сообщал Никитину об организации “концерт-акта”, на котором должны были выступить министр и советский полпред (на что Никитин дал согласие). Полпред просил указаний НКИДа в связи с просьбой эстонского профсоюза строительных рабочих организовать прием в рабочем доме для команд кораблей, заходящих в Таллин, и ответно посетить советские корабли на таллинском рейде. Он просил также рассмотреть просьбу эстонского профсоюза текстильщиков принять делегацию на октябрьские торжества.
      Однако НКИД оценивал скромные просьбы эстонских профсоюзов в контексте событий в Европе, вызывавших растущее беспокойство советского руководства. “Странная война” продолжалась, а боевые действия и политические акции Англии и Франции приобретали все более странный характер. В конце сентября возобновилось посредничество шведского предпринимателя Далериуса между Лондоном и Берлином. Гитлер заявлял шведскому бизнесмену: “Если англичане хотят мира, они могут его получить за две недели, не потеряв при этом лица”. О возможности заключения мира активно писали в германских газетах и говорили по германскому радио.
      В этой обстановке советское руководство стремилось не давать никому повода для обвинений в нарушении договоров, подписанных со странами Прибалтики, и в попытках укрепить советское влияние в этом регионе. В ответ на письмо Никитина в НКИД 23 октября из Москвы пришла резкая по тону телеграмма В. М. Молотова следующего содержания: “Нашей политики в Эстонии в связи с советско-эстонским пактом о взаимопомощи Вы не поняли… Видно, что Вас ветром понесло по линии настроений советизации Эстонии, что в корне противоречит нашей политике. Вы обязаны, наконец, понять, что всякое поощрение этих настроений насчет советизации Эстонии или даже простое непротивление этим настроениям на руку нашим врагам и антисоветским провокаторам. Вы таким неправильным поведением сбиваете с толку и эстонцев вроде Пийпа, который думает, видимо, что ему теперь необходимо говорить просоветские речи 7 ноября. Вы должны заботиться только о том, чтобы наши люди, и в том числе наши военные в Эстонии, в точности и добросовестно выполняли пакт взаимопомощи и принцип невмешательства в дела Эстонии, и обеспечить такое же отношение к пакту со стороны Эстонии”.
      Не менее категоричными были и указания наркома обороны К. Е. Ворошилова, который в своем приказе от 25 октября 1939 года предписывал “принять все необходимые меры для того, чтобы весь личный состав наших частей, находящихся в Эстонии, от рядового красноармейца до высшего начсостава, точно и добросовестно выполнял каждый пункт пакта о взаимопомощи и ни в коем случае не вмешивался бы во внутренние дела Эстонской республики”. В приказе утверждалось, что “различные антисоветские провокаторы будут пытаться и уже пытаются изобразить вступление наших частей в Эстонию как начало ее советизации”.
      В этой связи нарком приказывал: “Настроения и разговоры о “советизации”, если бы они имели место среди военнослужащих, нужно в корне ликвидировать и впредь пресекать самым беспощадным образом, ибо они на руку только врагам Советского Союза и Эстонии… Всякие попытки военнослужащего, независимо от его положения, прикинуться “архилевым” и вести коммунистическую пропаганду, хотя бы среди отдельных лиц эстонского населения, будут рассматриваться как антисоветский акт, направленный на дискредитацию договора о взаимопомощи с Эстонией. Всех лиц, мнящих себя левыми и сверхлевыми и пытающихся в какой-либо форме вмешиваться во внутренние дела Эстонской республики, рассматривать как играющих на руку антисоветским провокаторам и злейшим врагам социализма и строжайше наказывать”.
      Советские войска строго соблюдали всевозможные правила, регламентирующие их отношения с местным населением. Об этом свидетельствует эпизод из воспоминаний Маршала Советского Союза К. А. Мерецкова: “Как командующий Ленинградским округом я отвечал за безопасность баз в Эстонии. В одном месте срочно требовалось обеспечить неприкосновенность участка. Я вступил в контакт с правительством Эстонии, взял у него необходимое разрешение, затем получил согласие эстонского помещика, собственника данного земельного участка, и приказал построить укрепления.
      И вот на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) во время моего доклада о положении на новых базах Молотов упрекнул меня за “неуместную инициативу”. Я пытался возражать, но он не слушал. Мне было не по себе, однако тут взял слово Сталин и, посмеиваясь, заметил Молотову: “А почему твой Наркомат опаздывает? Армия не может ждать, пока твои люди расшевелятся. А с Мерецковым уже ничего не поделаешь. Не срывать же готовые укрепления”. На этом вопрос был исчерпан”.
      Советские войска, которые без соответствующих международных соглашений не имели права даже договориться с местным помещиком о строительстве насыпи для артбатареи, не предпринимали ничего для вмешательства во внутренние дела этих стран. Введение войск не нарушило их экономической жизни. Авторитарные режимы сохранялись в неприкосновенности. Коммунистические партии и ряд других организаций были по-прежнему запрещены.
      Строгое выполнение советской стороной обязательств договора заставило правящие круги Эстонии по-новому оценить сложившуюся обстановку. “Сейчас, — подчеркивал Никитин, — ни у правительства, ни у буржуазных кругов нет никаких сомнений в том, что мы пакт выполним именно согласно духу и букве, или, как здесь теперь установился термин, “по-джентльменски”. Бывший министр иностранных дел Эстонии Сельтер, подписавший договор, в беседе с полпредом 17 ноября говорил: “Нам при заключении пакта нужно было иметь очень много решимости и смелости, чтобы согласиться на такой огромной важности шаг, как впуск Красной Армии в сердце страны, на который мы решились, теперь lt;онgt; все больше и больше оправдывается, и нам не приходится нисколько сожалеть об этом шаге”.
      Увидев, что советские войска, оказавшиеся в Эстонии, строго придерживаются буквы и духа договора от 28 сентября и не вмешиваются в дела страны, правительство Пятса — Лайдонера развернуло репрессии против тех сил, которые рассчитывали на скорые перемены в обществе после прихода Красной Армии. Государственная дума продлила на год положение “усиленной охраны” в стране. Были резко увеличены ассигнования на содержание полиции. Усилили нажим на профсоюзы. Руководство профсоюза текстильщиков, проявившее желание “дружить с СССР”, было арестовано. Произведены были аресты и среди других “неблагонадежных лиц”.
      Главнокомандующий эстонской армией Лайдонер издал приказ, запрещавший населению “беспокоить Красную Армию и морской флот ненужными приставаниями и расспросами”. Как отмечал Никитин, штрафам и высылке из мест расположения Красной Армии и флота подвергали “всякого эстонского гражданина, вздумавшего задать краснофлотцу или красноармейцу любой, хотя бы и самый пустячный вопрос. Равным образом это лишало возможности работников Красной Армии и флота, в свою очередь, обратиться к любому прохожему в городе с вопросом о том: “Как пройти на такую-то улицу?” или, увидев что-либо непонятное, спросить: “Что это такое?”, ибо в ответ получали: “С вами запрещено разговаривать”. Вместо чувства дружбы и дружественного отношения воспитывали чувство недовольства, так как получалось: “Вот, мол, относились к вам хорошо, а теперь за это расплачивайся”.
      Стремлению властей создать барьер между местным населением и советскими войсками помогла советско-финляндская война. Признаки военной слабости СССР, проявившиеся в ходе войны с Финляндией 1939-1940 годов, содействовали активизации антисоветской ориентации прибалтийских правительств. С началом войны эстонский генеральный штаб организовал передачу Финляндии разведывательных сведений о Советском Союзе. В Эстонии даже возникли перебои с полотном, которое огромными партиями посылали в Финляндию для маскхалатов. Из Эстонии и Латвии были посланы в Финляндию “добровольцы”, принявшие участие в военных действиях. Обсуждался вопрос и о вступлении этих государств в войну против СССР на стороне Финляндии.
      Зимой 1939/40 года активизировала свою деятельность Балтийская Антанта. Созданная на основе “Договора о понимании и сотрудничестве между Латвией, Литвой и Эстонией от 12 сентября 1934 года”, эта организация использовалась то Германией, то Англией и Францией, с тем чтобы упрочить свое влияние в Прибалтике. В декабре 1939 года в Таллине состоялась 10-я конференция министров иностранных дел стран Балтийской Антанты.
      Развивалось военное сотрудничество трёх стран. В ноябре-декабре 1939 года состоялся обмен визитами начальников штабов Литвы и Латвии. В декабре 1939 года литовские генералы ездили в Эстонию и Латвию.
      Через три месяца, в марте 1940 года, в Риге состоялась 11-я конференция министров иностранных дел Балтийской Антанты. Министры вновь подтвердили верность позиции, которую Балтийские страны “заняли по отношению к нынешнему международному положению и современным проблемам”, считая, что это “вполне отвечает их твердой решимости остаться вне вооруженных конфликтов и обеспечивает их независимость и безопасность”.
      С одной стороны, правительства Прибалтийских стран прекрасно понимали значение развившихся хозяйственных контактов с СССР. Экономическое соглашение между Эстонией и СССР, заключенное одновременно с пактом о взаимопомощи, открывало путь для выхода этой прибалтийской страны из кризисной ситуации, возникшей после 1 сентября 1939 года, когда оказались прерванными связи с Англией. Как свидетельствует справка комиссии АН ЭССР 1989 года по оценке событий, имевших место в Эстонии в 1940 году, “нехватку сырья удалось в известной степени преодолеть благодаря торговому договору, заключенному с Советским Союзом… К весне 1940 года занятость (в крупной и средней промышленности было 66 200 работников) достигла самого высокого уровня за всю историю Эстонской республики. В 1939-1940 годах реальная заработная плата по сравнению с 1927-1931 годами поднялась на 23 процента”.
      С другой стороны, литовский министр иностранных дел Урбшис сообщил журналистам: “Политика нейтралитета, мира и пактов взаимопомощи предохранила от вовлечения нас в войну и от оккупации чужой властью, но политика не означает, что мир и спокойная жизнь являются нашей единственной целью, что мы хотим их сохранить любой ценой. Проводимая до сих пор наша мирная политика годится только настолько, насколько она помогает нам сохранить свою самостоятельность и независимость, но если над нашими странами накопятся угрозы, то каждый из нас (без колебаний) отдаст на борьбу все свои силы, чтобы сохранить свободы страны и народа”.
      Источником этой “угрозы” по-прежнему виделся СССР. В информационном письме полпредства СССР в Латвии в НКИД от 23 марта 1940 года говорилось, что заключение пактов о взаимопомощи рассматривалось министрами лишь “как вынужденная политика на время войны”. По сведениям полпредства, не прекращались “постоянные намёки руководителей этих стран на угрозу их свободе и независимости со стороны СССР”, целенаправленно осуществлялось “проведение разнузданной антисоветской агитации среди населения, армии, айзсаргов и в школах”.
      Характеризуя антисоветскую направленность внешней политики прибалтийских правительств, американские историки прибалтийского происхождения Р. Мисиунас и Р. Таагепера в своем исследовании, изданном в США, писали: “Вероятно, руководящие круги в Риге и Каунасе разделяли убеждение эстонского президента Пятса в неизбежности германо-советского столкновения к концу 1940 года. Такое мышление убеждало в правильности упрямства по отношению к СССР. Это также требовало усилий, направленных на постепенное усиление германской ставки в этом регионе в качестве противовеса. Такая политика отражалась в росте торговли с рейхом… Между декабрем 1939 года и апрелем 1940 года все три государства заключили торговые соглашения, в соответствии с которыми Германия должна была закупать около 70 процентов всего балтийского экспорта”.
      Воспользовавшись этой политической ситуацией, Германия стала вновь укреплять свои позиции в Прибалтике. На секретном совещании начальников генеральных штабов армий Прибалтийских государств, на котором обсуждались вопросы боеспособности Красной Армии и общей политики в отношении советских войск в Прибалтике, присутствовал германский военный атташе в Эстонии.
      В мае 1940 года в Эстонию в очередной раз прибыл доктор Клее, имевший инструкции от Кейтеля. Он встретился с министром внутренних дел Эстонии Юримаа. По словам присутствовавшего на этой встрече начальника политической полиции Эстонии Соомана, “Клее заявил, что Германия скоро начнет войну с Советским Союзом, о чем Гитлер неоднократно заявляет в партийных и военных кругах”.
      Немецкая разведка развернула активную работу против СССР. Объектами ее разработки стали советские военные части, размещённые в Прибалтике. Осуществлялась засылка из Прибалтики немецких шпионско-диверсионных групп на советскую территорию.
      Тем временем правящие круги прибалтийских стран стали обсуждать вопрос об организационном оформлении антисоветского военного сотрудничества. Эстонская газета “Пяевалехт” писала: “Возникает вопрос, не следует ли уже теперь приступить к дополнению договора о сотрудничестве прибалтийских государств статьями о военной помощи, с тем чтобы зафиксировать уже фактически сложившееся положение”. Хотя СССР предлагал оружие странам Прибалтики на льготных условиях, военная техника и снаряжение закупались в Германии. Правительства прибалтийских стран стали на путь саботажа договоров с СССР. Обсуждая эстонско-советский договор, председатель Государственной думы Эстонии Улуотс заявил: “Мы должны сделать его возможно более жидким”.
      В республиках усиливалась антисоветская пропаганда. В феврале 1940 года в Таллине стал издаваться печатный орган Балтийской Антанты — журнал “Ревю Балтик” на английском, французском и немецком языках. В первом же его номере премьер-министр Латвии подчеркнул, что в настоящее время отпали все политические препятствия для полного сотрудничества трех прибалтийских государств. Это свидетельствовало о подготовке создания военного союза трех стран. В это время в Прибалтике происходили похищения советских военнослужащих в попытке выведать военные секреты. Производились также многочисленные аресты граждан, обслуживавших советские войска.
      Вряд ли подобные действия были возможны, если бы Прибалтика была советским протекторатом. Активные внешнеполитические действия против своего “протектора”, легальная закупка оружия за рубежом, направление жителей для службы в армиях, сражавшихся против “страны-протектора”, активная пропаганда против этой страны были абсолютно немыслимы ни в германском протекторате Богемия и Моравия, ни в других оккупированных гитлеровцами в 1940-1941 годах странах Европы. Создаётся впечатление, что те, кто оплакивает “покорение” Прибалтики Советским Союзом осенью 1939 года, считают, что “бремя” договоров 28 сентября — 10 октября чрезмерно препятствовало развитию связей Эстонии, Латвии и Литвы и оформлению союза с Германией против СССР. Между тем совершенно очевидно, что действия прибалтийских стран являлись нарушениями договоров о взаимной помощи. Обстановка в Прибалтике свидетельствовала о том, что режимы Пятса, Ульманиса и Сметоны прекрасно оценили разницу между действиями вермахта в Польше и Красной Армии на “линии Маннергейма”. Перед Советским правительством вставали перспективы не только утраты военных позиций в Прибалтике, но и возможного быстрого разгрома советских частей в случае, если бы Гитлер, опираясь на возрождающиеся связи с прибалтийскими правительствами, решил напасть на СССР.
      Как Прибалтика стала советской
 
      События, которые развернулись в июне 1940 года на западных рубежах нашей страны, нельзя рассматривать в отрыве от хода мировой войны. За молниеносными захватами Дании и Норвегии в апреле 1940 года последовал гитлеровский блицкриг в Бельгии, Нидерландах, Люксембурге и Франции в мае того же года. Сочетание вероломства, риска и обмана благоприятствовали успеху вермахта.
      В это время в Москве проходили эстонско-советские переговоры по поводу заключения соглашения о расширении советских военных баз. 13 мая эстонский посол в СССР А. Рей сообщил из Москвы: “После того, как на протяжении некоторого времени (примерно между 1-10 мая) русские, похоже, не особенно спешили, но с окончанием наших переговоров нас внезапно позавчера вечером (в субботу 11 мая) вызвали в Кремль, где в ходе полуторачасовой беседы обсуждались нерешенные вопросы… Молотов сказал, подытоживая вкратце: все эти вопросы сравнительно мелкие, и мы напрасно тратим на них время в тот момент, когда на Западе развиваются очень большие и важные события; мы не можем больше тянуть, а должны незамедлительно завершить переговоры. Он потребовал, чтобы к 13 мая соглашение было готово так, чтобы его можно было подписать. Мы не сомневаемся, что под влиянием событий в Голландии и Бельгии Кремль решил незамедлительно завершить переговоры с нами”.
      Ускорение темпов переговоров свидетельствовало о том, что Советское правительство прекрасно понимало временность “отдаления войны” от советских границ. Исходя из первых сообщений о новых успехах Германии, Советское правительство стремилось подготовиться к тому часу, когда Германия, покончив с военными действиями на Западе, повернет на Восток.
      Один из тогдашних руководителей Компартии Эстонии X. Аллик так характеризовал настроения правящих кругов Прибалтики в начале июня: “Англичане после катастрофы под Дюнкерком эвакуировались на свои острова, а Франция стояла перед капитуляцией. Если до сих пор часть прибалтийской и особенно эстонской буржуазии была ориентирована на победу Англии и Франции в идущей борьбе, то теперь решительно победила прогерманская ориентация. Буржуазия не без оснований ждала, что после победы на Западе Гитлер обратит оружие на Восток — против Советского Союза, и начала подготовку к созданию подходящего для него плацдарма”.
      В конце мая произошло похищение двух солдат советского гарнизона в Литве. 25 и 30 мая правительство СССР выразило свой протест. Обсуждение этого инцидента привело к поездке в Москву министра иностранных дел Литвы Юозаза Урбшиса, а затем и премьер-министра Антанаса Меркиса. В ходе переговоров с последним В. М. Молотов обвинил министра внутренних дел и директора отдела безопасности МВД Литвы в антисоветской политике. Кроме того, премьер-министру было сказано, что он превратил Балтийскую Антанту в военный союз, направленный против СССР.
      Тревожная информация поступала и из других Прибалтийских республик. Имелись сведения о том, что “под видом проведения “балтийской недели” и “праздника спорта” фашистские организации Эстонии, Латвии и Литвы при попустительстве правительств готовились захватить власть и обратиться к Германии с просьбой ввести войска в эти страны. Решающее выступление было назначено на 15 июня — день открытия праздников. К этому времени приурочивалась и кровавая расправа… над активными участниками антифашистских народных фронтов”.
      14 июня 1940 года, в самый разгар германского блицкрига во Франции, Советское правительство предъявило правительству Литвы следующие требования: