“…Когда Россия уже вложилась в экономику США, то только крайне недалекие люди в США могут не пускать на свою территорию крупного бизнесмена из России, — тоном нравоучения высказался в интервью хозяин “Русала”. — Мы же можем выбросить им их зеленые бумажки, если они будут сильно артачиться…”. Знай наших! В Америке времена “баронов-разбойников” от большого бизнеса, морганов и вандербильдов давно уж канули. Потому хватка, повадки и “простота нравов” нагрянувших к ним российских миллиардеров коробят джентльменов с Пятой авеню. Там пылинки сдувают с репутации бизнеса. Публичные речи заядлых биржевых спекулянтов вроде Сороса напоминают трактаты по этике. На этом респектабельном фоне явление новорусского дельца — “ретро” незапамятных времен. Как если бы хват-купчина, персонаж Островского, в кафтане и картузе, вдруг подкатил бы на тройке рысаков к vip-терминалу Шереметьево-1. Так и откровения Олега Дерипаски о “приоритете бизнеса в государстве”, которое у него, стало быть, на посылках, — вопиющий вызов “политкорректности” по-американски. Но, как бы ни куражились и ни “мерялись галифе” наши нефтяные и алюминиевые магнаты со “старожилами” списка Форбса, на Западе им всегда при случае укажут, что в большом транснациональном бизнесе они без году неделя. И там, в Америке, не принято славить мамону в открытую.
“…Восхищенные, как был восхищен двести лет назад Адам Смит, открытием, что добро, видимо, проистекает от зла, — подмечал экономист Дж. Гэлбрейт, — они уверовали, что скупость и алчность являются “природными добродетелями”. Вот такой “ветхозаветный” капитализм у нас, увы, и воцарился. Истэблишмент Нового Света идеологию “варваров в костюмах” своих прадедушек-дельцов давно не использет, но нашим доморощенным Рокфеллерам — не указ.
Впрочем, Дерипаска лишь в излишне откровенной, шокирующей форме изложил действительную идеологию путинского режима, мягко говоря, праволиберального. Но это невдомек для большинства голосующих на выборах. Им трудно усомниться, что политика ВВП острием направлена против олигархов. Два миллиона челобитных-вопросов, обращенных президенту накануне его прямого общения с народом в прямом эфире, тому свидетельство. Один свет в окошке — Президент!
Vip-бюллетень, напечатавший “феноменальное интервью” Олега Дерипаски, расходится по подписке обитателям Рублевки, но даже для этой узкой, доверенной категории читателей мера его откровенности, видимо, опрометчива. Потому, говорят, вдогонку текст интервью дезавуировали, но сказанного ведь не воротишь…
В Банном переулке без перемен
…Народ — дитя, имеющее множество предрассудков, обычаев …дурных привычек”. (Из высказываний Владимира Онуфриевича Удодова.)
М. Е. Салтыков-Щедрин
“…Гашековская партия умеренного прогресса в рамках законности воскресла и процветает в Охотном ряду!” — года три назад автор этих строк оповестил об этом читателей, напечатав памфлет “На углу Краловских Виноградов и Банного переулка”. Поясню: в Праге, на Краловских Виноградах, в пивной “Коровник” обреталась некогда штаб-квартира придуманной гениальным озорником Ярославом Гашеком виртуальной партии. А в Банном переулке, в Москве, располагается главный идеологический офис “Единой России”. Не ближний свет, однако… Но географическая вольность в заголовке памфлета оправдана полным совпадением духа благонамеренности обеих бесподобных партий: “стремление к полнейшему благосостоянию… под охранительной сенью закона”. Этот дух явился, как “лист перед травой”, на зов “медведей” из далекого прошлого времен императора Франца-Иосифа. И на удивление прочно обосновался в Охотном ряду. Так все им пропиталось насквозь, духом “Коровника”, что всем остальным партиям-сиротам — не продохнуть!
“Единая Россия” — самый успешный и бездарный политтехнологический проект на моей памяти, — откровенно высказался автор этих строк о “триумфе” “ЕдРа” на прошлых думских выборах. — Но какая-то незадачливость и простота, что хуже воровства, в нравах этой партии заставляет даже Кремль призадуматься, надолго ли ее хватит?” И кое-что предвосхищающее я рискнул “напророчить” от себя: “Многое чего еще приключится на политической “конюшне”. “Единая Россия” едва ли удержится в фаворе не только у избирателя, но и у своих политических патронов. В Кремле после аффекта, вызванного сокрушительным провалом “монетизации льгот”, поглядывают на “медведей” с их мелкими ухватками и бестолковостью искоса”.
Дерзновенная идея кремлевских политтехнологов создать массовую охранительную партию крайне правого толка в нищей России выкажет-таки свою несостоятельность. Шило вылезет из мешка. “Миф о “Единой России”, которая вся устремлена в светлые дали российского капитализма, недолго протянет”, — таков, коротко, был мой среднесрочный прогноз для “медведей”. Три года “медового термидора” Путина, казалось бы, должны были опровергнуть мои ожидания. Но…
Впрочем, односложно и не скажешь — неважны или все же не так уж плохи дела у “Единой России”. На последних “праймериз” — губернских местных выборах — у “Единой России”, несмотря на сумасшедшие траты денег и шельмования соперников, результаты не ахти какие. Казалось бы, еще на прошлых выборах в Думу, по сходству с происходившим в экономике складыванием псевдогосударственных “чеболей”, произошел поворот от олигополии правых партий, то есть складчины нескольких, к монополии единственной. А что под венец случается со всякой монополией?.. — намекал автор. Вот-вот, и время-таки показало, что проект “постдемократической партии порядка” не задался.
Кремль поневоле принялся “разукрупнять” монополию “медведей”. Вот тогда и возник триумвират “жизнелюбов”, “родинцев” и “пенсионеров”. “Переформатирование” политического поля, контролируемого режимом, — упреждающее действие. Оставь “медведей” в одиночку против КПРФ — беды не оберешься. “Единороссы” бездарно просадили свой 50-процентный рейтинг. А идеологи Банного переулка так и не разродились, не создали никакой справной партийной философии. В памфлете “На углу Краловских Виноградов…” я прозвал идеологию “Единой России” “эманацией особого аппаратного мышления, не замутненного никакими максами веберами”. И в самом деле, это чистейший идеологический “самопал”, которому грош цена. Заправская олигархическая, по послужному списку и ангажированности, партия выдает себя за великодержавную, народную заступницу, исповедующую “сердоболизм” вместо социальной политики. И если бы не злосчастный Русский сон в “синем тереме”, то эта партия, пусть даже, как в дурном сне, раздвоившаяся, ничем бы не поживилась на избирательных участках.
Но великий спящий когда-то проснется. Александр Зиновьев со свойственной ему прямотой, без околичностей говорил о “понижении природного интеллекта” в нашем народе, который простаком вообще-то никогда не слыл. Ведь диво, что на политический театр ряженых Большой и Малой Дмитровки избиратель заглядывается, рассуждая про себя, от кого, “медведей” или “справедливцев”, больше будет ему, “сметливому”, проку. На мякине его, кажется, не проведешь, но покуда “пустосвяты” и “пустоплясы” мельтешат перед ним, завлекая, он, того и гляди, проторгуется на этом торжище, где в закладе наша общая судьба.
К 100-летию со дня смерти Д. И. Менделеева
ГЕНИЙ И ГРАЖДАНИН РОССИИ
Конец XIX и начало XX века — великая эпоха в развитии русской науки. Циолковский и Лобачевский, Павлов и Чижевский, Мечников и Менделеев — фигуры под стать самым великим исполинам Возрождения по новизне идей, по универсальности знаний, по широте человеческих интересов, по тому факту, что каждый из них на многие десятилетия обогнал в своей мыслительной работе возможности времени. Семена их прозрений дали обильнейшие всходы после смерти каждого из них и проросли далеко ещё не все. Таблица Менделеева — гениальнейшее открытие мировой науки. Но ведь она лишь малая часть всего, что рождено этим поистине феноменальным человеком.
Много лет назад мне в руки попалась его книга “К познанию России”. К своему изумлению, я увидел, что это — блестящее социологическое исследование результатов первой Всероссийской переписи населения 1897 года. Книга была издана в 1906 году и в течение полугода несколько раз переиздавалась! Мысли, насыщающие эту книгу, настолько значительны, что и поныне чуть ли не в каждой нынешней дискуссии о миграции населения, о демографическом взрыве, о путях, ведущих к богатству нации, о национальной политике, о техническом прогрессе слышится их мощный отголосок. И за всеми этими рассуждениями, сохраняющими своё значение и по сей день, стоит фигура не просто гения, но Гражданина, болеющего за будущее родины, активного члена патриотической организации “Союз русского народа”.
Масштаб его любознательности был безграничен. За свою жизнь Менделеев написал более 400 работ самого разного характера. “Бакинское нефтяное дело”, “Заметки о народном просвещении России”, “Коммерческая политика России”, “Об исследовании Северного полярного океана”, “О доходности молочного скотоводства”, “Проект поднятия уровня Азовского моря запрудой Керченского пролива”, “О происхождении и уничтожении дыма”, “Стеклянное производство”, “О развитии железной промышленности” — вот перечень нескольких взятых наугад работ Дмитрия Ивановича Менделеева. Поскольку он был гений, то за непостижимо короткие сроки Менделеев мог изучить ту или иную отрасль жизни, интересующую его, и нарисовать перспективы её развития. Он работал для будущего. Для будущего России. Её недра, её уголь и железо, нефть и лес, её просвещение и образование, её земля и её скот, её военное могущество и её наука — всё волновало его. За всё он чувствовал себя лично ответственным. Сколько идей Менделеева опережали время — не сосчитать! Тут и боль за хищнически сведённые леса и проекты их восстановления, и мысли о том, что нефть — драгоценнейший минерал земли и что “топить нефтью — топить ассигнациями”, и прозрения о роли для России Северного Ледовитого океана и земель, к нему прилегающих, и предсказания о том, что “угля из земли вынимать не будут, а там, в земле, сумеют превращать в горячие газы и их по трубам… распределять на далёкие расстояния”.
Одержимость учёного владела им всегда. Его гениальность умножалась на его волю, на его решимость доводить любое дело до конца. Порой эта одержимость граничила с полной беспощадностью к себе. Так, например, в 1887 году Менделеев поднялся во время солнечного затмения на воздушном шаре и выполнил всю программу исследований. Полёт был весьма опасен: шар из-за дождя намок и был не в состоянии поднять двух пассажиров, тогда Менделеев попросил остаться на земле пилота и полетел один. В конце жизни Менделеев издал книгу под названием “Заветные мысли”. Она была написана рукой великого Гражданина. Поскольку охарактеризовать более или менее полно личность учёного и его деятельность невозможно, я выбрал из разных сочинений его любимые суждения, к которым он возвращался постоянно и которые навсегда оставят за Дмитрием Ивановичем Менделеевым право называться истинным сыном Отечества.
Станислав Куняев
Дмитрий Менделеев Из “заветных мыслей”
* * *
Недаром весь мир считает нас, русских, народом еще молодым, свежим. Мы молоды и еще свежи — именно в промышленном смысле. Знание России в ее естественных условиях и знание русского народа в его способностях ко всяким видам человеческой деятельности убеждают не меня одного в том, что предстоящие России промышленные завоевания должны составить истинный венец творений Петра, небывалый расцвет русских сил.
* * *
Еще через какие-нибудь сто, много двести лет, во всем мире в среднем будет столь же тесно, как теперь в Германии, а кругом нас и очень уж тесно. Поэтому-то нам загодя надо, во-первых, устраивать так свои достатки и все внутренние порядки, всю частную свою жизнь, чтобы размножаться быстрее своих соседей и всего человечества, что мы теперь, т. е. в последние десятилетия, с успехом и выполняли, а во-вторых, нам необходимо помимо всего быть на чеку, не расплываться в миролюбии, быть готовыми встретить и внешний напор, т. е. быть страною, быстро возвышающею свои достатки всемерно (как земледельцы, как промышленники и как торговцы), пользующеюся богатствами и условиями своей земли, блюдущею внутренний свой порядок и внешний мир, и в то же время страною, всегда готовою к отпору всякому на нас посягательству. (…) Грозными нам надо быть в войне, в отпоре натисков на нашу ширь, на нашу кормилицу землю, позволяющую быстро размножаться, а при временных перерывах войны, — ничуть не отлагая, улучшать внутренние порядки, чтобы к каждой новой защите являться и с новой бодростью, и с новым сильным приростом военных защитников и мирных тружеников, несущих свои избытки в общее дело. Разрозненных нас — сразу уничтожат, наша сила в единстве, воинстве, благодушной семейственности, умножающей прирост народа, да в естественном росте нашего внутреннего богатства и миролюбия.
* * *
Любовь к отечеству, или патриотизм, как вероятно небезызвестно читателям, некоторые из современных учений, крайних индивидуалистов, уже стараются представить в худом виде, говоря, что ее пора заменить совокупностью общей любви ко всему человечеству с участием в делах узкого кружка лиц, образующих общину (коммуну), город или вообще физически обособленную группу. Такое, очевидно недомысленное, учение приписывает патриотизму многие худые явления общественности и похваляется тем, что к этому клонится уже всеобщее сознание, а в будущем перейдет будто бы все человечество. Лживость такого учения становится, на мой взгляд, ясною не столько со стороны одних важных исторических услуг скопления народов в крупные государственные единицы, вызывающие самое происхождение патриотизма, сколько со стороны того, что ни в каком будущем нельзя представить слияния материков и стран, уничтожения различий по расам, языку, верованиям, правлениям и убеждениям, а различия всякого рода составляют главнейшую причину соревнования и прогресса, не упоминая уже о том, что внутреннее чувство ясно говорит, что любовь к отечеству составляет одно из возвышеннейших отличий развитого, общежитного состояния людей от их первоначального, дикого или полуживотного состояния.
Для народов, подобных русскому, сложившихся и окрепших еще сравнительно недавно и еще занятых своим устройством, т. е. еще молодых, дикость учения о вреде патриотизма до того очевидна, что не следовало бы об нем даже упоминать, и если я делаю это, то имею в виду лишь тех еще не переводящихся соотечественников, про которых написано: “что книжка последняя скажет, то сверху и ляжет”, прибавляю однако, что — лечь-то ляжет, но улежится недолго.
* * *
Индивидуализм, эта язва нашей образованности, есть созревший и даже загнивающий плод понятия об единице, существующей самостоятельно в природе. От этого плода, когда сгниет, останется, однако, надо думать, семя; оно даст новое пышное развитие. Я царь природы, это мое, я сознаю себя, я буду жить, я стану творить, я буду блаженствовать, я нашел… — это все понятия, слова и мысли, опирающиеся на твердую уверенность в единицу. И все это недодумано и перестроится, изменится с веками, стушуется в мыслях. Так изменилось уже многое с тех пор, как писал Гомер, даже Виргилий. “Да ты не царь природы, — скажут нам, — а если царствуешь, то только потому, что получил и пользуешься наследием предков твоих, потому что сложился в семью, в общество, в государство. Сам один ты — просто раб природы. Твое индивидуальное — зоологическое, животное и все твое человеческое и все, чем хвалишься, — все то ведь oт других, с другими — не одному тебе, не личное, а общее. Поймешь и перестанешь хвастаться за одного себя”. “Да это не твое, а данное тебе кем-то. Так правый рукав не собственность правой руки, а всего человека, шерсть от овцы, нить от прядильщика, ткань — от ткача, шов от портного — дело и собственность не одного, а многих, многих”. “Ты сознаешь себя, — скажут нам когда-нибудь, — только потому, что твоя мысль развилась от отца и матери, сестер и братьев, учителей и товарищей, словом, от того, что ты не единица в природе, а часть целого, клетка в крупном организме”. “И твое хваленое Я так же бессмысленно, как была бессмысленна похвальба твоей руки, что она рисует или пишет, что рукав — ее”.
* * *
Необходимо усложнить первичную сельскохозяйственную деятельность иными видами промышленности (индустрию) — для роста всего народного благосостояния, богатства и сил, свободы и порядка, образованности и трудолюбия — всего более относится к народам северным, подобным нашему русскому, у которых для сельскохозяйственного труда назначается лишь малая часть года. Те, кто ратует за исключительное преобладание у нас сельского хозяйства, не чувствуют того, что они стоят за ограничение приложения труда к деятельности на общую пользу. Труд в других областях промышленности прежде всего характерен тем, что он может быть приложен в течение круглого года, а количеством производительного труда или существующих потребностей людских определяется сумма народного богатства, а с нею ныне и вся сумма образованности и других видов современного благосостояния народного. Как бы ни развивалось наше хозяйство, как бы ни умножалась его интенсивность, все же трудом, относящимся к земледелию и скотоводству, нельзя занять ни преобладающей массы русского народа, ни даже сколько-нибудь значительной его доли в зимние месяцы, и сельскохозяйственный труд в странах умеренного пояса всегда остается преимущественно страдным, т. е. усиленным только в течение сравнительно небольшого времени, оставляя массу его совершенно свободным от необходимых трудовых занятий, определяющих в конце концов своим количеством величину народного благосостояния. Сотни раз надо повторять и всегда помнить, что все дается — только труду.
* * *
Меня, признаюсь, возмущают те многочисленные даже теперь публицисты, которые хотели бы сохранить в преобладании сельскохозяйственный строй, но желали бы в то же время, чтобы он приобрел тот самый характер, который он получает только при господстве промышленного строя. Хотелось бы им не только искусственных удобрений, травостояния и улучшенных орудий, но даже паровых плугов, правильной мировой торговли хлебом и т. п. новинок, вводимых в сельское хозяйство при господстве промышленного быта. Желать улучшения дорог, развитой и правильной торговли, дешевизны всякого рода улучшенных орудий и искусственных удобрений — ведь в сущности не что иное, как желать промышленного строя, потому что только он может доставить все это в таком изобилии и столь дешево, как это нужно для возможности правильного хода земледельческой промышленности в нашей стране.
* * *
Мнe не хочется вдаваться в рассмотрение той слащавой мысли, что первым условием “блага народного” должно считать довольство первичными потребностями, т. е. сохранением лишь тех из них, которые возникли по совершенной необходимости: пищи, одежды, жилища и некоторых духовных надобностей. Не хочется мне этого делать уже по той причине, что, долго живши, я слыхал речи подобного рода только от лиц с очень сложными потребностями, больше всего от литераторов, и никогда их не слыхал ни от людей, которых привыкли называть средними или обычными, среди которых идет жизнь, ни от тех, кого называют простонародьем. Я готов согласиться с тем, что ежедневное чтение газеты или еженедельное посещение театра составляет роскошь, в которой возможно сокращение, а не настоятельную потребность; но никак не могу считать за излишек современной жизни пароходы или железные дороги, хорошее освещение, теплое жилье и целую массу других народившихся потребностей. Для меня, как реалиста, сложность народившихся потребностей, для удовлетворения которых столь необходимы фабрики и заводы, так же естественно возникла из умножения народонаселения (потому с него и начал), как и все развитие просвещения, и я полагаю, что люди, проповедующие надобность “упроститься”, “прут против рожна”.
* * *
Несмотря на сравнительную скудость средств русского народа и на суровость климата в значительной части России, возможность очень широкого будущего в ней развития земледельческой, горной, фабрично-заводской и торговой промышленности — при продолжающемся значительном естественном приросте населения — настолько велика и вероятна, что большая кредитоспособность России не подлежит никакому сомнению нигде и ни у кого, кроме тех, в сущности, одряхлевших уже людей, которые обо всем судят с классических точек зрения и считают все в мире зависящим от политических форм жизни, а не свойства и качества людей, обычаев и законов страны. Для меня же лично для светлого будущего России кажется важным препятствием только один недостаток — широкого и современно-реального образования, развивающего понимание и обладание природою, разумность, уменье и настойчивость в личной предприимчивости вместе с должным уважением как к трудолюбию и бережливости, так и пытливости, к истории и к силе науки (…) следует считать наиболее обеспеченным потому особенно, что внимание всего народа неизбежно должно сосредоточиться на промышленном росте и на задачах, с ним связанных.
* * *
…Труд совсем не связан прямо с работой, понимаемой в механическом смысле, хотя, в сущности говоря, без доли работы никогда не обходится. Во всяком случае под трудом должно понимать нечто потребное или необходимое и спрашиваемое людьми, считая в том числе и того, кто трудится, главное же в труде — отсутствие неизбежной необходимости, то есть для него нужен особый толчок собственной, личной воли (волевой импульс), хотя бы и напряженной под влиянием самосохранения, любви к ближним и т. п. прирожденных и бессознательных интересов. В труде уже содержится понятие о свободной воле; к работе можно принудить, к труду же люди приучаются только по мере развития самосознания, разумности и воли. Работу могут производить и ветер, и вода, и животные, труд же есть дело чисто человеческое, выражающееся не только внешним, так сказать, физическим результатом, но и внутренним, так сказать, духовным способом, особенно влиянием на волю других людей.
* * *
Желать истинной, т. е. с помощью кораблей, победы над полярными льдами Россия должна еще в большей мере, чем какое-либо другое государство, потому что ни одно не владеет столь большим протяжением берегов в Ледовитом океане, и здесь в него вливаются громадные реки, омывающие наибольшую часть империи, мало могущую развиваться не столько по условиям климата, сколько по причине отсутствия торговых выходов чрез Ледовитый океан. Победа над его льдами составляет один из экономических вопросов будущности северо-востока ЕВРОПЕЙСКОЙ России и почти всей Сибири, так как лес, хлеб и другие тяжелые сырые материалы отдаленных краев могут находить выгодные пути сбыта у себя в стране и во всем мире только по морю. Но и помимо большого экономического значения военно-морская оборона страны должна выиграть, когда можно будет — без Суэцкого или иных каналов теплых стран — около собственных своих берегов переводить военные суда или хотя бы их часть из Атлантического океана в Великий и обратно, ибо Россия там и тут должна держать сильный флот для защиты своих жизненных интересов.
* * *
Известно, что ни в одной стране нет такого абсолютного количества и такого процента евреев. Лишенные своего отечества, они расселялись во всем мире, преимущественно же по берегам Средиземного моря и в Европе, хотя и азиатские страны не лишены евреев. Уживаются они у нас, как известно, благодаря своей юркости и склонности к торговле. Всем известно, что преимущественно по религиозным причинам нигде народ не любит евреев, хотя народец этот обладает многими способностями и свою пользу странам приносит, конечно, не своими кагальными или масонскими приемами и политиканством, а своим торговым посредничеством, которого очень недостает в России, как о том скажу далее. Мне кажется, что евреям у нас предстоит легко доступный выход: ассимилироваться с преобладающим населением, отказавшись от кичливой заносчивости, и встать в ряды обычных тружеников, так как, по мне, русские люди охотно подружатся даже и с евреями.
* * *
Как ни покладист русский человек, как ни хочет мирно жить со всеми народами, как ни широки его объятия, все же у него к одним народам исторически сложилось более дружественное отношение, чем к другим, в особенности к тем, которые его дразнят. (…) Наше добродушие никогда не оставляло нас в сношении с китайцами, мы даже не раз им помогли в критических положениях, например в 1859 и в 1895 гг., при внешних опасностях и при Тайпингском восстании, при внутренней опасности. Едва ли какой другой народ в мире отдает столько справедливости, как мы, китайцам. Ведь они сумели сохранить семейственную благодушность и миролюбивое следование за своими мудрецами при всех исторических передрягах, с ними бывших. Другие народы совсем исчезли или слились с пришельцами в обстоятельствах и условиях гораздо менее тяжких, чем китайские. Их не понимают правильно, когда полагают, что это народ по природе косный и принципиально одряхлевший, потому что судят о китайцах только по современному Китаю в его внешних проявлениях, забывая, что народ этот раньше европейцев изобрел не только письмена и бумагу, но и печать, что он противник войн, великий и передовой земледел, умеющий обходиться без аристократических привилегий, почитающий мудрецов и лиц ученых, добродушный и верный, изобретший и компас и астрономические счисления, сумевший сам по себе хлопок превратить в ткани, которыми мы пользуемся, открывший искусство получать шелк из червяка, изобретший фарфор, давший всем людям чай, нашедший порох и т. п.
* * *
Замереть России — гибель. Ее удел поэтому все двигаться вперед, и составленное историческое имя ей должно удержать на должной высоте, пользуясь для того своевременно ясными уроками истории окружающих народов Востока и Запада.
Однако так как не история в ее развитии составляет цель моей статьи, а только именно указание ее уроков по отношению их к развитию промышленности, то прямо перехожу к тем выводам, которые в этом отношении сложились в моих мыслях.
Когда кочевой период кончается, то, как всякому известно, начинается вместе с оседлостью земледельческое развитие страны. Тогда народ еще не крепко сидит на земле, ищет лучшего, формируется, и это — действительная эпоха юности народной: тогда слагается и мысль, и песня, и история — в ее зачатке. Но вот дошли до краю — идти некуда или надо рисковать всем нажитым. Тогда земля закрепляется как за народом в целой массе, так и за отдельными владельцами земельных участков. Это — конец юности, эпоха критическая и в физическом и в духовном смысле. Потому — в физическом, что тогда надо оставить привычку менять землю, изъезженную сохою и серпом, на новую, надо научиться из истощенной земли, из земли определенного, ограниченного размера, извлекать все условия для нарастающего поколения, надо сломить дремоту прежнего порядка, заменить его порыв упорным трудом, без которого, хозяйничая по-старому, не получить прежнего урожая, как бывало в старину, все со свежей земли. Такая смена дается нелегко. Но еще труднее и во много раз опаснее необходимое духовное преобразование. Вместо того, чтобы видеть только общее и крупное, становится тогда необходимо вникнуть в мелочи частностей; тогда надобно сменить прозорливость передовых, за которыми все шли, как стадо, благоразумною осмотрительностью каждого, тогда становится надобным разобрать, что уже нельзя оставаться безответственным в общем деле; судьба народа тогда становится в особую зависимость от деятельности, инициативы и энергии многих, если еще не всех. Тогда личность приобретает новый вес, какого до тех пор не имела. Каждый ум тогда должен быть себе господином и должен разучиваться свои беды сваливать на других; весь строй своих мыслей и привычек тогда приходится сменять.
Раздумья мастера
(Записи Марины Гах
на поэтических семинарах Ю. Кузнецова)
Образ тени в мировой поэзии
Образ лежит на поверхности, но корни уходят в доисторическую, мистическую глубину. Здравый крестьянин из загадок Садовникова: “что со стены не вырубишь, с земли не подымешь?”, “что тела не имеет, а видно?”, “что на воде лежит, не тонет?”, “век провожает, на чай не просит”, “ходит без ног, рукава без рук, уста без речи”, “чего не догонишь?” — это схвачено с точки зрения здравого смысла, через зрение. У Даля:
Мету, мету, не вымету,
Несу, несу, не вынесу.
Пора придет, сама уйдет.
Еще пословица у Даля: “Тень, как девушка, за ней бежишь — она от тебя, от нее бежишь — она за тобой”, — нащупаны мистические глубины, возникает царство мертвых, царство теней.
Тени прошлого, былого связаны с другой тенью, невидимой здравым смыслом и глазами. Что такое тень?
Герберт Спенсер — философ, социолог, позитивист, занимался первобытной культурой, писал, что ребенок-дикарь думает о тени как о некоем существе. Тени — души, которые наблюдают за людьми и свидетельствуют против них. Абориген считает, что тень — одна из двух душ человека, которая выходит ночью.
Макс Мюллер — мифолог, востоковед, языковед, знаток санскрита, писал, что, хотя понятия “дыхание”, “дух”, “душа” более употребимы, мы говорим о тенях умерших, которые первоначально обозначали человеческие тени. Тень наиболее близка к тому, что было бы бестелесно, но тесно связано с телом.
Греки тень связывали с жизнью, говоря о жизни как о тени: мертвое тело не отбрасывает тени, так как тень отделилась.
Данте в “Божественной комедии” пластически уловил образ тени — она тяжелая:
Сошел в челнок учитель благосклонный,
Я вслед за ним. И лишь тогда
Ладья впервые оказалась отягченной.
Харон
Вон тот второй пришлец,
Когда идет, шевелит камень грубый,
Так не ступает ни один мертвец.
Вергилий
Ведь он не тень, что в воздухе плывет.
Тень упирается в образ пещеры у Платона. Этот символ прошел насквозь всю мировую культуру: философия “тени в пещере”. Но сначала был “Прометей прикованный” Эсхила.
Прометей (о людях):
Они глаза имели, но не видели
………………………………………………
Теням снов подобны были люди,
Весь свой долгий век
Они без света жили в глубине пещер.
Платон этот образ разработал в философском труде “Государство”, книга 7-я, связав его с человеческой природой в просвещении и непросвещении: человек жил в тюрьме, свет огня — солнце, необходим подъем в область непостигаемого, к идеалу — в этом символ пещеры.
