Лошадиный Суп

- Смотри туда!" Оля смотрит на тело матери через зеркало и видит, что у матери в теле вырезан чудовищный угол - правое плечо с правой грудью исчезли. "Теперь надо смотреть под этим углом, улыбается мать. - В него видно все самое важное. То, что надо делать". Оля всматривается в угол на теле матери, и сквозь него действительно все видится по-другому, как бы по-настоящему; она наводит тело матери, как лупу на виднеющуюся в окне Москву и видит яркую надпись: "КОМБИКОРМ". "Иди скорей, они в пять закрываются, - советует мать. - Беги напрямую через помойку!" Оля бежит через громадную помойку, проваливаясь по пояс в зловонные нечистоты, выбегает на улицу и оказывается возле громадного здания с сияющей надписью "КОМБИКОРМ"; Оля дергает ручку огромной двери, но дверь заперта. "Я умру с голоду!" - с ужасом понимает Оля и стучит в дверь. "Девушка, чего вы ломитесь! У них всегда до пяти!" - раздается голос рядом; Оля видит старуху. "Я умираю с голоду!" - рыдает Оля; "Идите к кладовщику с черного хода", советует старуха; Оля пролезает в бетонную щель и оказывается в огромном складском помещении, заваленном всякой всячиной; она идет и вдруг видит маленький столик в углу; за столиком сидит Лошадиный Суп с консервной банкой в руке; он молод и как-то печально-красив; не обращая на Олю внимания, он консервным ножом открывает банку; в банке пустота, но эта пустота и есть НАСТОЯЩАЯ ПИЩА; от нее идет пьянящий вкусный запах невероятной силы; Лошадиный Суп достает ложку и начинает есть из банки. "Дай мне! Дай мне!" кричит Оля, ползая на коленях, но он не слышит и не видит ее; стоя на коленях, Оля ловит ложку ртом, но ложка мелькает быстро, как пропеллер, насыщая Бурмистрова: банка - рот, банка - рот, банка - рот; Оля подставляет свой рот совсем быстро, и ее больно бьет ложкой, выбивая зубы.
      - Зайка! Зайка! Зайка! - Алеша тряс ее за подбородок.
      - А? - очнулась она.
      - Ты кричала. Давай еще таблетку дам?
      Оля села, вытерла мокрое от слез лицо. Она все поняла. Это понимание не напугало ее, а, наоборот, успокоило.
      - Слон, полетели в Москву.
      - Сразу? А Греция?
      - Мне очень плохо. Мне надо в Москву.
      - Но... у нас те билеты пропадут. И надо новые покупать. Еще тыщу баксов.
      - Тогда я одна полечу.
      - Ну что ты городишь, зайка!
      - Собирай вещи, и поехали.
      - Ну, зайчонок, давай все обмозгуем трезво, давай не будем пороть го...
      - Мне надо в Москву!! - закричала Оля. Они вылетели вечерним рейсом.
      Москва встретила широкой темнотой пыльных улиц и родными дикими запахами.
      Ночь Оля проспала с реладормом, а утром, едва она проснулась, Алеша объявил ей:
      - Зайка, я еду за доктором.
      - Мне не нужен никакой доктор, - потянулась она.
      - Это толковый невропатолог, посмотрит тебя. Лежи и жди нас.
      Алеша ушел.
      Оля быстро встала, оделась, причесалась, глотнула воды, нашла деньги и вышла из квартиры. Голова кружилась, но работала удивительно четко и быстро. Оля чувствовала, что она очень слаба, но одновременно она с нежным удовлетворением ощущала себя сильно помолодевшей.
      На проспекте Королева она поймала машину:
      - Мясницкая.
      Она помнила, как однажды Лошадиный Суп остановил там машину и ненадолго зашел в свой офис.
      Выйдя из машины на Мясницкой, она быстро нашла этот серо-розовый, недавно отреставрированный дом с позолоченной доской. На доске было выгравировано:
      Акционерное общество
      ПРАГМАС
      Оля вошла в дверь.
      В большой бело-голубой прихожей маячил охранник в черной униформе и сидела девушка-вахтер.
      - Здравствуйте, вы к кому? - улыбаясь, спросила она.
      - Я к вашему... начальнику, - заговорила Оля и поняла, что забыла фамилию Лошадиного Супа, вспомнив только его имя - Борис.
      - А у нас их целых два, - улыбалась девушка. - Вы к директору или к председателю?
      - Я к Борису... - начала Оля.
      - ...Ильичу? - подхватила девушка. - Вам назначено?
      - Нет. Я... по личному делу.
      - Вам повезло, он у себя. Как о вас доложить?
      - Скажите просто - Оля.
      - Хорошо. - Девушка сняла трубку. - Марина Васильевна, тут к Борису Ильичу посетительница по личному делу. Ее зовут Оля. Да. Просто.
      Девушка подождала минуту, доброжелательно кивнув Оле, потом положила трубку.
      - Проходите, пожалуйста. Второй этаж, по коридору направо до конца.
      Оля с легкостью поднялась по мраморной лестнице, но в коридоре у нее закружилась голова, и она прислонилась к стене.
      "Только бы не выгнал..."
      Придя в себя, дошла до приемной Бурмистрова.
      - Проходите, Борис Ильич ждет вас, - открыла дверь секретарша.
      Задержав дыхание, Оля вошла в кабинет. Бурмистров сидел за столом и разговаривал по телефону. Мельком глянув на Олю, он поднял кверху указательный палец и стал привставать с кресла, договаривая:
      - Я в третий раз тебе говорю - им на хер не нужен весь противогаз, им нужна только металлическая часть, фильтры, понимаешь? Что? А маски пусть на хер он себе наденет! Чего? И чего? Вить! Ну, ты что, первый год замужем? Ну, найми двадцать лохов, посади на баржу, они тебе за сутки отвинтят. А маски за борт. И весь разговор. Давай.
      Он бросил трубку на рычажки.
      Оля стояла посередине кабинета.
      Бурмистров хмуро обошел стол, приблизился к ней, долго и молча смотрел.
      У Оли дрожали губы и колени.
      - Что, на тот свет собралась? - беззлобно спросил он и ударил ее по щеке.
      Оля в изнеможении опустилась на пол.
      - Сколько суток не ела?
      - Четыре... пять... - пробормотала она.
      - Дура... - Он снял трубку, набрал. - Полина Андреевна? Здравствуйте. Значит, сегодня мне нужно. Да. Значит, пожалуйста, поезжайте туда как можно скорее, приготовьте прямо сейчас. А мы минут через... сколько надо вам? Давайте через час. Да. Спасибо.
      Оля сидела на полу.
      - Иди туда. - Бурмистров кивнул ей на два кресла возле журнального столика.
      Она встала, пошла, села.
      Бурмистров присел на угол стола, скрестил руки на груди.
      - Где была?
      - Мы путешествовали с мужем.
      - Замуж вышла?
      - Да.
      - Что последний раз ела?
      - Я... не помню... лобстера.
      - Неплохо... Дура. Ты смерти моей хочешь?
      - Нет... - прошептала Оля, в изнеможении откидываясь на кресло, и сладкие слезы потекли по ее щекам.
      - Свинья, ну, свинья... - качал голой головой Бурмистров.
      Без стука вошел довольный человек в белом пиджаке:
      - Бориска, все тики-так!
      - Чего? - хмуро буркнул Бурмистров.
      - Они берут тридцать налом и восемьдесят под гарантию банка. А Хохол еще нароет у своих лохов двадцать - двадцать пять.
      - А Лапин?
      - А чего нам теперь Лапин? Он сам хапнул рублевый, сейчас полоса такая.
      - Но он же у них теперь гарант.
      - А что ему, хуем землю рыть? - широко заулыбался человек и покосился на Олю. - Резона нет. Пусть Малахов слепит новый договор, и все.
      Бурмистров пожевал губами, глядя в паркет.
      - Знаешь... вот что. Я с батей сам перетру. А ты пока запусти Женьку, да?
      - Понял. - Человек вышел.
      Бурмистров набрал номер.
      - Олесь, трэба помиркиваты. Нет, сейчас. Давай, у трубы. Ага. Все, я выехал.
      Он вышел из кабинета.
      Едва за ним закрылась дверь, новый приступ сладких слез снизошел на Олю. Она беззвучно плакала, откинув голову на прохладную и мягкую кожу кресла. Благополучное возвращение к Лошадиному Супу наполнило ее измученное голодом и страхами тело сладким маслом нежности, которое она уже не боялась расплескать.
      - Это нэ... это нэ... - повторяла она, как ребенок, смеялась и плакала.
      Бурмистров вернулся через час - довольный и веселый.
      - Поехали!
      Опухшая от слез Оля встала.
      - Плакала? - заглянул он ей в глаза.
      Она кивнула.
      - Это хорошо! - усмехнулся он и открыл дверь. Внизу их ждал большой черный джип с шофером и охранником. Оля с Бурмистровым сели сзади. Джип выехал на Садовое и понесся.
      "Опять к Курскому", - поняла Оля.
      Там, в сталинском доме с самой высокой в Москве аркой она ела невидимое последние полгода. Еще она знала, что в этом доме когда-то жил академик Сахаров.
      Бурмистров смотрел в затемненное окно. Его гладко выбритая голова, невзрачное лицо, мутные глаза, суетливые руки, - все было родным.
      Оля вдруг поняла, что она по-настоящему счастлива.
      "Слава Богу, что он меня простил, - вздохнула она полной грудью. - А если б нет? Что тогда делать? Пусть бегут неуклюже пешеходы по ужас!"
      - Да... - вдруг вспомнил Бурмистров, достал мобильный и стал набирать номер.
      Водитель резко вильнул, обгоняя машину, мобильный выпал из рук Бурмистрова на пол.
      - Извините, Борис Ильич, - пробормотал шофер.
      - Уволю, Вася, я тебя на хер! - Бурмистров с улыбкой посмотрел под ноги.
      - Я найду, - с удовольствием наклонилась Оля.
      Она впервые в жизни увидела близко мобильный телефон. Это добавило еще одну маленькую порцию счастья. Заглянув под сиденье, она заметила его. С подсвеченным циферблатом, словно невиданное ночное насекомое из далекой тропической страны, мобильный лежал возле красивых ботинок Бурмистрова. Оля полезла туда и с тихим восторгом коснулась тонкой, костистой щиколотки Лошадиного Супа.
      "Умный и нежный", - подумала она.
      Вдруг раздался звук, словно машина въехала в сухое дерево, и высохшие ветки застучали по кабине.
      - А! - громко сказал водитель.
      Джип резко вильнул, Оля повалилась ничком, прямо на ботинки Бурмистрова.
      И снова сухие ветки застучали по машине. И мелко посыпалось стекло.
      Машина опять вильнула, визгливо затормозила и очень медленно поехала. Красивые ботинки Бурмистрова стали сильно пихать Олю.
      "Зачем он?" - подумала она и стала подниматься.
      Машина очень медленно ехала.
      Оля подняла голову, оглянулась.
      Десятки узких солнечных лучей пронизывали полумрак кабины. В лучах клубилась пыль. Оля глянула и не сразу поняла, что солнце пролилось в аккуратные круглые дырки.
      Чудовищно размозженное лицо Бурмистрова пучилось кровавыми пузырями, руки мелко дрожали, ноги дергались, как у куклы. Шофер с пятью маленькими отверстиями в шее и плечах, содрогаясь, навалился на руль. Охранник с вырванной скулой и торчащей сквозь безрукавку ключицей откинулся к окну.
      Оля смотрела.
      Машина проползла немного, стукнулась о парапет и замерла.
      Ноги Бурмистрова успокоились.
      Абсолютная тишина повисла в кабине.
      Но что-то двигалось.
      Оля перевела взгляд.
      Брызги мозга Бурмистрова ползли по темному стеклу.
      Оля нащупала ручку двери, нажала, дернула и вывалилась из джипа.
      "Ровное..." - прижалась она щекой к спокойному пыльному асфальту.
      И сразу же стали тормозить машины, захлопали дверцы и пошли ноги.
      "Это не родное..." - посмотрела Оля, встала на четвереньки и неожиданно для себя быстро побежала, пригибаясь и зажав рукой рот.
      Она неслась по какому-то переулку на полусогнутых ногах и вспомнила, как в третьем классе они с Ленкой Коптеевой так бегали наперегонки от барбариса до ворот и обратно, а Ленка рычала, когда отставала.
      "Татьяна Доронина..." - посмотрела Оля на полноватую женщину, несущую перевязанные рулоны обоев.
      Женщина проводила Олю хмурым взглядом.
      - А милиция? - спросила Оля и остановилась.
      В левой руке она сжимала мобильный, правой придерживала висящую на плече сумочку.
      - Ноль два? - спросила она и стала набирать на мобильном.
      Но он все время или гудел, или молчал.
      "И что теперь?" - Оля посмотрела на садящую в окне серо-белую кошку.
      Кошка лизала лапу.
      - Пошли, пошли, пошли... - Сунув мобильный в сумку, она быстро зашагала дальше по переулку и через некоторое время оказалась на Чистопрудном бульваре.
      "Попить надо", - взглянула она на ларек, подошла, купила пластиковую бутылочку кока-колы, на ходу стала отвинчивать красную крышку. Из-под крышки забила розовая пена. Остановившись, Оля посмотрела на пену, и дремавшая последние сутки смертельная тяжесть ртутью поднялась из желудка по пищеводу. Олю вырвало желчью. Бросив бутылку, она добрела до лавочки, села.
      - Умер, - сказала она, и весь мир сжался.
      Ей вдруг стало все видно в мире. И все было тяжелое и мертвое.
      - Там есть, - осипшим голосом прошептала Оля, вспомнив про квартиру с невидимой едой.
      Она встала, дошла до метро, поймала машину и в оцепенении доехала до дома с самой высокой аркой. Поднялась на лифте, нашла ту самую квартиру, позвонила в дверь. Открыла невысокая пожилая женщина со спокойным добрым лицом:
      - Здравствуйте! А у меня уж давно все готово.
      Женщину звали Полина Андреевна, она помогала Бурмистрову в подготовке кормления, но всегда уходила до начала процесса. Оля вошла в большую прихожую.
      - А где Борис Ильич? - Полина Андреевна пошла на кухню.
      - Он... сейчас... - Оля заглянула в столовую.
      Там стоял все тот же стол, сервированный на одного. Блюда с едой не было.
      - А я жду, жду! - громко заговорила на кухне Полина Андреевна. Думала, он отменил! Но тогда бы позвонил, да?!
      Оля пошла на кухню. В голове у нее пела сухая пустота. Сердце жадно и тяжело билось. Полина Андреевна что-то убрала в холодильник, закрыла его и заметила стоящую в дверях Олю:
      - А?
      Оля молча вошла, жадно шаря глазами.
      - Вы что-то ищете? - спросила Полина Андреевна.
      - Где еда?
      - Какая еда?
      - Моя.
      Полина Андреевна смотрела с улыбкой непонимания:
      - А... тут только яблоки в холодильнике да кефир. Помыть вам яблоко?
      Оля в упор посмотрела на нее. Полина Андреевна замолчала и перестала улыбаться.
      Оля заметила на кухонном столе что-то накрытое полотенцем. Подняла полотенце. Под ним было то самое фарфоровое блюдо, из которого Лошадиный Суп накладывал невидимой пищи. Но в блюде была просто пустота.
      Оля заглянула в холодильник. Там лежали яблоки, лимон, две пачки маргарина и начатый пакет с кефиром. В морозилке был только лед.
      Оля стала открывать шкафы, выдвигать ящики.
      Но ее пищи нигде не было.
      Ужас охватил Олю. С позеленевшим лицом она застыла посреди кухни.
      Полина Андреевна осторожно отошла в угол кухни.
      Оля посмотрела на электроплиту. Там на одной конфорке стояли одна в одной три пустые кастрюли, на другой пустая сковорода. В сковороде лежала целая консервная банка без этикетки.
      Оля взяла банку в руки. Банка была тяжелой, чуть больше среднего размера.
      Олино сердце тяжело забилось, и из губ вырвался хриплый нечленораздельный стон. Дрожа всем телом, Оля стала искать консервный нож. Но его нигде не было. Тогда, положив банку на стол, она вытянула из наклоненного букового бруска с ножами самый большой нож. Он был тяжелый, как молоток, и острый, как бритва. Оля обхватила его удобную черную ручку двумя руками, с трудом сдерживая дрожь, размахнулась и вонзила нож в банку.
      Его толстое крепкое лезвие пробило жесть как бумагу.
      - Не знали! - зло усмехнулась Оля, оглядываясь на онемевшую Полину Андреевну, нажала на нож.
      Она никогда в жизни не открывала консервные банки таким способом. Сделав пару рывков и неровно разрезав жесть, Оля, дрожа и топая ногой от нетерпения, потянула ручку ножа в другую сторону, силясь раздвинуть разрез. Левая рука, сжимающая край банки, сорвалась и порезалась о нож. Кровь закапала на стол и на банку. Но Оля смотрела не на кровь, а на уродливую, медленно раздвигающуюся, как рот железного дровосека, прорезь:
      - Чтобы не прятать... гадина...
      Жестяные губы раскрылись.
      Рот железного дровосека был набит жидким говном.
      Волосы зашевелились на голове у Оли. В банке была баклажанная икра.
      - Нет! - засмеялась она и повернулась к Полине Андреевне. - Нет, это... нет...
      Полина Андреевна с тихим ужасом смотрела на нее.
      Оля выдохнула, заметила свою окровавленную руку, сняла с крючка маленькое кухонное полотенце с ежом, несущим гриб, обмотала им руку и пошла из квартиры.
      Спускалась пешком по прохладной лестнице.
      В сумке нежно зазвонил мобильный. Оля вынула его, посмотрела, нажала красную кнопку с изображением телефонной трубки, приложила к уху.
      - Борь? - раздалось из мобильного.
      Разлепив сухие губы, Оля издала неопределенный гортанный звук.
      - Я, это, тут нанял шестнадцать рыл, они прикинули, ну и сказали, что за сутки отвинтят. Но я о чем: мы маску в воду кинули, а она не тонет ни хуя! Понимаешь, шесть тысяч масок... это проблема может быть крутая, Москва-река, все-таки, водяные наедут и пиздец... А машина к причалу подъехать не сможет, тут мусора разного горы... Борь, надо, это, ты свяжись с Самсоновым, пусть он пригонит пару говнососок, мы маски на мель скинем, а говнососки шлангами их засосут, прям с водой, а тогда...
      Оля бросила мобильный в мусоропровод.
      На улице солнце скрылось и заморосил редкий дождь.
      Оля бесцельно брела, зажав правой рукой левую. Мертвый мир обтекал Олю и расступался равнодушной тяжкой водой. Она добрела до метро "Павелецкая", увидела под ногами забрызганные дождем трамвайные рельсы и остановилась.
      На полосы рельс было приятно смотреть. От них шла волна уверенного покоя.
      Оля двинулась вдоль трамвайного пути в сторону центра.
      Дождь перестал и выглянуло робкое солнце.
      Оля постепенно дошла до Нового Арбата, купила мороженое, посмотрела на него, выбросила в урну, свернула, миновала Щукинское училище и пошла по переулку.
      Вдруг что-то бело-знакомое притянуло ее глаза. В переулке топорщилось кафе, недавно построенное из красного кирпича. В окне его сидел человек в белом пиджаке, которого Оля видела в офисе Бурмистрова.
      Она остановилась.
      С Белым Пиджаком за столом сидели еще двое - широкоплечий высокий блондин и худощавый человек с близко посаженными глазами. И этого человека Оля узнала сразу: тамбур, Бурмистров на коленях, упавшая на Олину ногу фотография. Татуировка на запястье.
      - ИРА... - произнесла Оля.
      Трое закусывали, разговаривая.
      Оля вошла в кафе. Бармен равнодушно посмотрел на ее левую руку, перетянутую окровавленным полотенцем.
      В кафе было накурено и сидели некрасивые люди. Но свободные места были. Стол с Белым Пиджаком и с ИРА был в самом углу. Оля села за неубранный стол рядом, спиной к ним.
      ИРА встал и вышел.
      Белый Пиджак допил пиво, закурил. Блондин жевал.
      - Но с первым все остается тики-так, так что вы не пересылайте зря, ясно? А второй перешлите.
      - Да это понятно.
      - Время терять не надо, щас оно пригодится.
      - Как получат - сразу.
      - Конечно, ёптеть.
      Они замолчали. Вскоре вернулся ИРА, вытер салфеткой мокрые руки.
      - После дела всегда хезать тянет.
      - Закон жизни, бля... - жевал блондин. - Я с утра посрал.
      - Слушай, а у него же дача еще была? - ИРА налил себе пива.
      - Да. В Малаховке, - ответил Белый Пиджак. - Но адреса я не помню. Да и она, это... не то чтобы. Так себе халупа. Но участок приличный.
      - Найди адрес.
      - Никуда не денется.
      - Давай по маленькой накатим...
      Звякнул графин, полилась водка.
      - Чтоб Бориске Бегемоту на том свете было на что выпить и поебаться.
      - Ага...
      - Давай.
      Выпили, стали закусывать.
      Оля посмотрела на лежащий рядом с ее рукой столовый нож, испачканный в красном соусе. Потрогала его круглый конец. Потом открыла свою сумочку, порылась в ней, вынула маникюрные ножницы, встала, подошла к жующему Белому Пиджаку и с оставшейся силой вонзила ножницы ему в шею.
      - Ай? - вскрикнул тот, как от укуса пчелы, и схватил руками воткнутые в шею ножницы.
      Блондин молниеносно вскочил, отшвырнув стул, прыгнул к Оле и, поджав руки к груди, как кенгуру, легко, но со страшной силой ударил ее ногой в левый бок. Никогда в жизни Оля не получала таких ударов. Она отлетела, стукнулась о стену, сползла на пол. ИРА встал, в руке у него появился пистолет.
      - Ай! Ай! А-а-й! - вскрикивал Белый Пиджак, приподнимаясь.
      В кафе все смолкли и тупо смотрели на происходящее.
      Оля не потеряла сознание от страшного удара, но совсем не могла больше дышать. Сердце ее смертельно затрепетало. Опершись спиной о стену, она потрогала свой левый бок. Рука нащупала ужасно-непривычную впадину со сломанными ребрами. Трясясь и икая, Оля пыталась втянуть в себя хоть глОток хоть глООток хоть глООООООООООток воздуха, но воздух не входил-дил-дил в губы и как аборт как аборт как аборт
      как нар КОЗ
      как наркоз и глОт глОт глОт
      они розовые они
      красные они жгучие и прекрАААсные МАМА и наркОООз уже уже уже уже уже уже
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - бабуль, а у меня сиськи вырастут?
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - сладкиеботинкисладкиеботинки.
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - ёжик несет гриб.
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - не вынимай, на хуй, лепило вынет!
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - Оля, что у тебя с сонатиной?
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - эта сука с ним была!
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - а Рудик Аньке глупости показывал!
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - Надя, мы Оленьку на террасе купаем?
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - всех порву, бляди!
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - положите его на стол, чего вы!
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - у Парваза кошка родила трех.
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - тихотихотихотихотихотихо.
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - я тебе, бля, вызову!
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - Ольк, отдай жука!
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      - к стене все, на хуй!
      - ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?
      Белого Пиджака с торчащими из шеи ножницами выводили под руки. Бармен приложил салфетку к разбитой губе. Двое в спортивных куртках жевали, стоя у стены с поднятыми руками. Бутылка пива катилась по полу. ИРА вытянул из кожаных ножен трехгранное шило. Подошел к Оле. Быстро присел. Шило вошло Оле в сердце.
      Но она этого не почувствовала.