На юноше была черная кожаная куртка, цепочка на запястье, мешковатые брюки, кроссовки. Надорванный край кармана грубо зашит суровой ниткой. Колючая стрижка не скрывала угловатой формы черепа. Он, в свою очередь, тоже разглядывал Андрея, откровенно, но без особого любопытства.
Его папироска кончилась скорее, чем сигарета Скобелева, и он вежливо попросил закурить.
Завязался легкий разговор. Первое впечатление - безупречной вежливости, удачно контрастирующей с небрежной и, на взгляд Андрея, экстравагантной одеждой, вскоре осложнилось новыми оттенками. Стас (так звали нового знакомого Андрея) охотно говорил грубости, но умудрялся делать это с таким невинным видом, что вызывал у собеседника симпатию. Основным занятием Стаса, по его словам, была игра на ударных инструментах в небольшом и не слишком знаменитом ансамбле. От родителей ему осталась комната в коммуналке. Соседей он характеризовал с таким сатирическим блеском, что мрачно настроенный Андрей готов был рассмеяться. Очевидно было, что он едва слушает собеседника и приходит в возбуждение от своего собственного остроумия. Однако в сочетании юности и грубоватого простодушия со своеобразной изощренностью было для Андрея нечто чарующее.
Даже его мнение о сонной болезни показалось Скобелеву забавно оригинальным. По Стасу, получалось, что болезни вовсе не существует.
"Что, по-вашему, смерть или скажем жизнь - это болезнь? Каждый умирает, как и живет, по своему - и
этокаждый тоже переживает по своему. Один наслаждается моральными страданиями - какая у него болезнь? Другой носится по врачам со своей душевной опухолью. Третий просто боится будущего - мало кто сейчас его не боится - ну и что?"
-- Если нет болезни, зачем было сюда приходить?
-- Да хоть так - оборудование у вас больно красивое. Подруга одна напела.
После этого под каким-то надуманным предлогом Стас предложил почитать свои стихи.
... Мы говорим, что нет надежды.
Нам говорят: "Надежды нет?!
Мы с каждым днем сильней, чем прежде,
Нас вновь боится целый свет.
Мы: "Нет любви..." Нам: "Невозможно!
Жить снова стало веселей.
Зато, зато, как ни тревожно,
В упадке вера прежних дней."
Скобелеву в который раз подумалось, что, неизвестно когда, его жизнь, как чашка, выскользнула из рук, и осколков уже не собрать.
После чтения стихов Стас притих, быть может, смутившись или просто задумавшись. Разговор на явно подошел к концу. Они обменялись электронными адресами, телефонами и до смешного церемонно простились. Стас сбежал вниз по мраморным ступенькам и мгновенно растворился во тьме.
--- * ---
Через три дня Андрей уже был в гостях у Стаса. Тот жил в длинной сумрачной комнате, обставленной ветхой мебелью. Стены поверх обоев были сплошь обклеены яркими этикетками. На столе и около громоздились, как показалось Андрею, руины старого компьютера. - Пришлось все раскрыть, чтобы с upgrade работал, иначе перегревается, - пояснил Стас. Он долго поил Андрея чаем. На своей территории он оказался еще разговорчивее, чем при первом знакомстве. Андрей слушал его, не вникая, как певчую птицу.
-- У меня завтра концерт. Будете пробегать мимо - заходите, - предложил он Андрею, уже провожая его к выходу.
С такой же частотой встречи их продолжались и после концерта. Не то, чтобы Андрею могло прийти в голову, как это называют в наше время, "сменить ориентацию", однако связь Скобелева с Таней тихо прервалась - за душевной ненадобностью. Он с легким сердцем поставил крест на предполагаемой совместной статье по применению теоретико-игровых методов в лингвистике.
Постепенно Андрей снова, как во времена своей молодости на закате советской империи, начал привыкать к дымным, шумным молодежным компаниям. Он-то думал, что это ушло навсегда, однако, похоже, изменилось не так уж много - по крайней мере, в скромном по своим финансовым возможностям окружении Стаса. Когда были деньги, на развлечения денег не жалели. Зачем? Ни на что серьезное все равно не хватит. Чуть меньше пахло табаком, и к этому запаху часто примешивался сладковатый запах марихуаны... Андрей с удовольствием записывал образцы стихотворчества Стаса:
Не то, что мните вы, Природа.
Под грохот мусоропровода
Летят обломки жизни вниз.
Такая пестрая картина!
И скорлупа, и сердцевина
Вещей - сорвались, понеслись...
Дитя Природы рукотворной
С ведром в руках на грязной, черной
Ступени лестницы стоит
И думает о древней тайне,
О хаосе первоначальном,
С которым мусор прочно слит
В его сознании печальном...
Или:
Вот тушка курицы. Она
Побеждена печальным миром.
Лежит по городским квартирам
И в ней сквозит голубизна...
Голубизна небес в тумане,
Скупой побелки потолка,
Замерзших рук в пустом кармане
И пролитого молока...
Голубизна, как ни обидно,
Плеча девичьего в окне
И трупа, всплывшего бесстыдно
У набережной при луне...
Май кончился слишком быстро.
Тратя много времени на общение со Стасом, Скобелев стал еще реже появляться на основной работе. Он старался регулярно ходить в снегиревский центр, но Снегирев все равно как-то вызвал его и сказал, что хорошо бы форсировать исследования. Нельзя же столько времени топтаться на одном месте... Оборвалась дружба Скобелева со Стасом совсем по-дурацки.
Стас зашел к Андрею в субботу - накануне они договорились о поездке на дачу к каким-то знакомым Стаса. Он явился не один, а с двумя девицами. Одна из них, длинная, как верста, в полосатой кофте, уселась в машину рядом со Скобелевым, а вторая, покороче, со Стасом на заднем сиденьи. Девицы трещали без умолку. Скобелеву пришлось принимать участие в разговоре, изображая из себя самое большее тридцатилетнего. Несколько раз у них были неплохие шансы угодить в аварию, но выручала маневренность небольшого "форда".
Ехали долго по шоссе, свернули в садоводство, едва не "сели" на грязной после недавнего дождя проселочной дороге и наконец, заляпав почти до окон машину, подъехали к искомой дачке, где уже собрались остальные участники мероприятия, приехавшие кто на чем.
Понятно, на даче много пили. Андрею запомнились мутноватые развлечения. Одно из них, предложенное Стасом: "Эстафета Харона." На язык кладется медная монета, и ее надо в поцелуе передать партнеру.
Рослая девица, по-видимому, предназначала себя Скобелеву. Ему пришлось вести себя соответственно. Едва ли, несмотря на все его старания, она осталась довольна. Ему почему-то лучше всего запомнилась родинка, похожая на букву G у нее на лопатке.
Настроение Андрея было испорчено. На следующий день он вместе со Стасом возвращался в город. С ними снова ехали две девицы, правда, другие. Стас, не желая замечать состояния Андрея, всю дорогу развлекал их трескучими парадоксами. Из его болтовни Андрей понял, что у его ночной партнерши было прозвище "Газпром". Из-за родинки или из-за небоскреба на Охте, который собирается строить богатая компания?
А в ночь на понедельник Стас без предупреждения пришел к Андрею домой. Он был избит и плохо соображал. От него попахивало какой-то дрянью. Как выяснилось, он сочинил издевательское стихотворение, адресат которого не замедлил отплатить за поруганную честь. Едва Скобелев привел Стаса в чувство, тот, дрожа от возбуждения, поспешил прочесть опус, которым очень гордился. Опус назывался "Жалоба заики".
Г-голубеют н-ночные ог-гни.
Я, з-заика н-несчастный, ст-тою
И м-мечтаю о м-милых, о н-них,
С-судьбу п-прок-клиная с-свою.
П-подходит п-последний т-трамвай.
Я д-должен й-йехать на н-нем
Д-домой, в уж-жасную даль,
П-под-давляя г-горестный с-стон.
Т-там вс-стреч-чает м-мама м-меня,
Н-не зная о с-сыне с-своем
К-как й-йему н-ненавистна в-вес-сна,
Г-русть к-каким й-йего ж-жет ог-гнем.
Андрей удивился, как такой бедный и несчастный заика мог побить полного сил автора. - Это стихи на случай. Ему прокололи шины "джипа", а денег тогда с собой у него было мало, - брезгливо пояснил Стас. - Чувства юмора никакого. И потом, не сам же он бил, когда про стихи узнал.
Стас редко заговаривал о сонной болезни. Сейчас, однако, продолжая дрожать, он высказал мнение, прямо противоположное тому, что утверждал в первый день знакомства: мол, больны все, точнее, те, кто считает себя здоровым, просто привыкли к болезни, как - и тому есть примеры в истории! - привыкали и кое к чему похуже. Только поэтому они ее и не замечают.
Чтобы Стас успокоился и смог заснуть, Скобелев сварил ему нечто вроде грога, дал таблетку пенталгина, и наконец сумел уложить в постель, накрыв толстым одеялом. Себе он постелил на раскладушке.
Проснулся он слишком рано, еще даже не совсем рассвело. Лежал, смотрел в потолок. Впервые, пожалуй, с момента знакомства, всерьез злился на Стаса. Предутренний час располагал к жестким оценкам. Хватит строить из себя дурака, ясно же, что мальчишка интересуется только собой, не говоря уж о его окружении, которое, наверное, просто считает Андрея молодящимся клоуном.
В принципе, Андрей собирался зайти сегодня в институт к Кузьме Витальевичу, хотя особой спешки не было, никто больше не требовал от него строгого соблюдения расписания. Тем не менее он поднялся, быстро оделся, сложил раскладушку, поставил кипятить чайник и вернулся будить Стаса.
Того, что последовало, он не ожидал. Глядя злыми и ясными, хотя и несколько заплывшими глазами, Стас выложил все, что думает об Андрее, не постеснявшись приплести то, что знал, видимо, со слов своих девиц. Это не противоречило недавним размышлениям Андрея, просто было намного глупее и оскорбительнее. Скобелев мог бы услышать нечто подобное, поведав о своих переживаниях очень добродетельному и очень неумному человеку.
Он не стал ничего отвечать, но сходил на улицу, остановил какую-то машину, заставил Стаса одеться, спуститься вниз и отправил домой. Водитель, довольный Скобелевской щедростью, с интересом смотрел, как Андрей впихивает на заднее сиденье внезапно потерявшего всякую волю к сопротивлению, зеленовато-бледного в водянистом утреннем свете Стаса.
Вечером Скобелева ждал неприятный разговор с соседями. Не очень-то кстати, когда у тебя начали водиться деньги и ты собираешься ставить перед ними вопрос о выгодной продаже квартиры "на разъезд".
Вдобавок на следующий день в Центре ему вновь попенял - ты совсем запустил работу, Андрей, - неугомонный Снегирев. Но этим выговор не ограничился. Приобняв его за плечи, улыбаясь, Виталий завел его к себе в кабинет. Там он уселся за стол - тот же, что и прежде, огромный, перевезенный на новое место. Зеленое сукно. Волосатые руки со сжатыми кулаками. Перстень с печаткой. Андрея он сесть не пригласил и больше не улыбался.
-- Серьезное предупреждение, Андрей. Не надо болтать о нашей работе за пределами Центра. И вообще о сонной болезни. Ты знаешь, мы ничего официально не секретим, процедуры слишком сложные, да и ограничивать свою свободу передвижения не хочется. Но это не значит, что не надо уважать определенные правила. Я хочу, чтобы все сотрудники Центра это понимали. Если хочешь, корпоративная этика. Ясно?
-- Ясно...
-- Ну вот и хорошо... - лицо Виталия заметно смягчилось. - Имей в виду, в принципе я против того, чтобы скрывать нашу деятельность. Придет время - мы все что надо обнародуем. Но я не хочу, чтобы на нас вышли сейчас какие-нибудь искатели сенсаций. Поверь, они будут играть по своим правилам.
3
Андрей скучал все больше. О да, он снова честно работал, как, наверное, работал бы в любой пригодной для жизни обстановке - интенсивность работы, вероятно, была качеством, инвариантным по отношению к сонной болезни. Другое дело, осмысленность. То, что Снегирев сумел испугать его - его вовсе не привлекала перспектива оказаться снова в своем академическом институте во власти самодура-директора, не влияло ни на эту скуку, ни на интенсивность работы. Все как-то существовало само по себе, не влияя одно на другое.
На фоне бурной деятельности по разработке Большого Опросника выделялось (и благодаря этому запомнилось) лишь несколько эпизодов.
-- Полюбуйся, - На столе перед Снегиревым лежало пухлое досье в твердом, обтянутом коричневым коленкором переплете.
-- Что это такое? Ты хочешь сказать, мне все это читать?
-- Это - предложения. Все подряд читать не обязательно, но придется принять участие в писании отзыва.
Снегирев объяснил, что пухлый том содержит "план-проект" (именно так он называется!) неотложных мер по борьбе с сонной болезнью, присланный из одной полупровинциальной клиники, и что самое лучшее, что можно в данном случае сделать - это написать отрицательное заключение.
-Здесь, например, говорится, что всех больных и даже только подозреваемыхв наличии болезни надо немедленно изолировать от здоровых, кроме специального персонала. То есть, охраны. Размещать их в специальных зонах - скажем, переоборудовать заброшенные пионерлагеря вдали от столиц, где земля не пользуется спросом.
Представь себе, эти параноики претендуют, будто они уже разработали методику безошибочного выявления больных. Ты, конечно, спросишь, как? С помощью примитивной анкетки. Она вывляет якобы характерные изменения в мотивации. Они утверждают, что их статистика подтверждает наличие связи болезни, например, с наркоманией. Требуют срочно провести исследование, чтобы выявить распределение больных по национальному признаку. Их собственых ресурсов для такого широкомасштабного исследования недостаточно, они хотят использовать нашу инфраструктуру.
-- Откуда они вообще узнали о наличии болезни?
-- Представь себе, один из этой гоп-компании повышал у нас квалификацию!
-- Но это значит - он был тут совсем недавно? Когда же они успели состряпать такую солидную работу?
-- Их данные у меня вообще не вызывают никакого доверия. Но ты пойми задачу! Меня ли тебе убеждать? Надо убедить тех, кто принимает решения.
-- Контролирует денежные потоки?
-- Именно. Там! - Снегирев ткнул пальцем вверх. - Задача ясна?
--- * ---
Читая дома фолиант, присланный на отзыв, Скобелев обнаружил периодичность в данных экспериментов. Одна группа из двух десятков чисел с точностью до небольших вставок и перестановок повторялась на протяжении обширной таблицы. Обрабатывая эти данные, авторы получали желаемый результат. Вскоре Скобелев нашел еще одно подобное место, затем еще. На следующий день он сообщил о своих открытиях Снегиреву.
-- Я же тебе все объяснил - надо убедить тех, кто принимает решения. Их что, подгонка данных волнует? Ну разве так, чуть. Для иностранных спонсоров это мог бы быть аргумент, но их роль сейчас невелика.
-- Но тут вообще сплошная ерунда. Вранье и вопиющая безответственность.
-- Вот и напиши - рабский труд неэффективен, охрана стоит дорого, поройся, кстати, в интернете, насколько дорого. Дешевой земли осталось мало, а если есть - значит, дорого будут стоить коммуникации. Вставь все это в отзыв. Чтобы к завтрашнему дню черновик отзыва был готов, с цифрами. Так уж и быть, помогу тебе отредактировать.
С этой задачей Андрей справился.
--- * ---
... Однажды в Интернете, на каком-то научно-популярном сайте Скобелев прочел заметку об опытах, где линии лабораторных мышей становились бесплодными после определенного воздействия, но проявлялось их бесплодие только в четвертом поколении. Подумалось, что если у сонной болезни есть последствия, которые проявляются столь же замедленно, то к концу следующего столетия мы можем неожиданно узнать, что человечество обречено на вымирание.
--- * ---
В конце июня Снегирев изобрел хорошо звучавшее по-английски название для сонной болезни: "Sleeping Domain Syndrome", SDS. Он вызвал к себе Скобелева.
-- Последнее усилие, старик! - к нему вернулось прежнее дружеское добродушие. - Каку тебя с английским?
-- Так, ничего. Практики мало. А что?
-- Надо срочно написать тезисы на английском, страниц на десять. В Женеве намечается хорошая конференция. Выколачивать деньги сейчас не сезон, но стоит застолбиться. Писать будем интригующе, но осторожно, всего выкладывать не будем. Наверняка на Западе тоже люди болеют, но медицина пока молчит, и в прессу еще ничего не просочилось, я просматривал. Так что твоей математики надо побольше... Пиши как получится, ошибок не бойся. Английский я отредактирую. А проектами под финансирование займемся осенью.
Андрей несколько стыдился за свой английский, но Снегирев быстро отредактировал выстраданный им текст, приписал по нескольку фраз в начале и в конце, поблагодарил. По всей видимости, со Снегиревым снова восстановились нормальные рабочие, да и дружеские, отношения. Андрей удивился, насколько ему это приятно.
--- * ---
Как-то раз Скобелев зашел в лабораторию. Работа с больными на сегодня закончилась, и три как на подбор грациозных лаборантки наслаждались кофе.
-- Присаживайся, - пригласила самая старшая, Галя, поправляя подкрашенную в розовый цвет светлую прядь.
-- Он аб-со-лютно не слушал указаний, представляете! Высвободил руку, погрозил кулаком. Да что там, приподнялся вместе с креслом, и заявил, чтобы его немедленно оставили в покое!
-- А дальше?
-- Зафиксировали кресло, закрепили понадежнее руку, сделали укол. Спросили, кто он, по его мнению, такой.
-- А он?
-- Сказал, спокойно так, я мол не тот, за кого меня принимают. Потом взял и заснул. Когда проснулся, то разумеется, ничего не помнил.
-- А другой как?
-- Тому велели рассказать о своих снах. Он говорит - я иду по Невскому, но это не совсем Невский, а другой, который параллелен нашему. В параллельном Петербурге. Там параллельные улицы, параллельные дворы, дома - все параллельное.
-- Ну и?
-- Затем он стал рассказывать другой сон, параллельный первому.
Смех.
Вторая лаборантка, та, которая рассказывала про опыты, искоса взглянула на Скобелева и застегнула одну пуговку на слишком смело расстегнутой блузке.
-- Кто проводил опыты? - спросил Скобелев, стараясь не показать своего любопытства. О таких опытах он раньше не слышал.
-- Саша.
-- Который?
-- Ну тот, с психфака, аспирант Виталия Леонидовича...
-- Слушайте, девочки, что со мной было... - в разговор вступила самая младшая из лаборанток, Леночка, безнадежно уводя его в сторону от интересной для Скобелева темы.
--- * ---
Пришла наконец пора летних отпусков, и Центр опустел. Снегирев и психолог Кира, довольные проделанной работой, улетели на Канары, аспиранты сдавали какие-то экзамены, у дипломников была защита дипломов, пациенты, похоже, также решили отохнуть, лишь лаборантки исправно появлялись на час-другой, да круглые сутки (быть может, за исключением этой пары часов) скучали охранники. Несмотря на суровость дирекции, поменьше стало народу и на основной работе Андрея.
... Он шел мимо сада, через заросшие дворы. Теперь тут образовались настоящие дебри. Кое-где ветви нависали над дорожкой, как свод. Иногда этот лес расступался, и перед ним открывалась посыпанная песком площадка, несколько покрытых шрамами скамеек, качели, а вокруг плотной, в рост человека, стеной поднимался цветущий шиповник. Над головой обещало дождь северное небо, а рядом шумели березки, липы, клены, покачивали молодыми иголками лиственицы. Были места, откуда вовсе не увидишь домов.
Он пересек проспект и снова попал в заросшие дворы. Андрей никак не мог найти дома, где некогда жил. Разговоры о том, что "хрущевки" будут сносить и строить коммерческие современные многоэтажки, шли давно, но в этих местах не чувствовалось еще никаких признаков, что слухи могут оказаться правдой. Он плутал, пока не наткнулся на металлическую сетчатую ограду, за которой виднелся знакомый двухэтажный корпус детского сада. Было видно, что сад, в отличие от жилья, давно уже не используется по назначению, но по этому ориентиру легко отыскался и дом.
Андрей сел на скамейку, подстелив на сиденье газету. Он не узнавал себя. Так же неожиданно, как в авантюру со Стасом, он пустился в воспоминания. Казалось, в душе открылись какие-то шлюзы. Его захлестывали сцены из короткой семейной жизни. В деталях - с выражениями лиц, с мимикой - разыгрывалась давняя ссора. Следующая сцена - жена гладит утюгом простыню, в окно светит низкое, но еще яркое солнце, янтарный свет которого мешает им смотреть телевизор - экрана почти не видно. Одна из немногих мирных минут, за которые он рад бы был отдать многое. На смену, тем временем, теснились новые картины.
Кафе - они с женой тянут через соломинку коктейли. Концерт - Кшиштоф Пендерецкий дирижирует исполнением собственной симфонии. Лица - друзей, знакомых. Что еще? Оказывается, он мог, абсолютно точно, будто оно находится у него перед глазами, видеть ее тело. Точнее, чем тогда. Тогда голова его была занята другим. Реальность этих воспоминаний казалась куда большей, чем реальность всего, что его сейчас окружает. Можно подумать - они неподвластны времени - настолько, что способны пережить его, остаться, когда он умрет, как пережили его жену, какой она была тогда - нет, она не умерла, просто наверняка стала совсем, совсем другой, - друзей, какими они были в старые годы. Где теперь эти друзья? Где жена - в какой солнечной Калифорнии?
Возможно, пока жива старая боль, есть что противопоставить сонной болезни.
Поток воспоминаний несколько ослаб. Начал накрапывать дождь. Первые же капли пробили не слишком густые волосы Скобелева. Он встал, раскрыл зонт. Затем сутуловатая, слегка перекошенная от постоянного ношения портфеля фигура двинулась к проспекту.
4
Теплый ветер вливался в открытые окна "фиесты".
Как обычно, Скобелев откладывал сборы в дорогу до последнего момента. Накануне ему наконец удалось переговорить с соседями - вроде бы, все согласились, что квартиру можно попробовать продать на разъезд. Это дало ему толчок - следовало исчезнуть как можно быстрее, чтобы не запутать дела новыми разговорами. Весело ругаясь про себя, он истратил полдня, разыскивая и укладывая в машину все, что могло понадобиться в путешествии. Наконец-то можно вырваться из города!
Хорошо снова оказаться на шоссе! Когда-то у Андрея был "запорожец". Андрей в конечном счете заездил своего "горбунка" досмерти, но успел досконально изучить ближние и дальние окрестности Петербурга.
За Красным Селом он увеличил скорость. Его не оставляло чувство, странное для того, кто привык к долгой болезни без особой надежды на выздоровление: чувство, что ничего не болит. Он с опаской прислушивался к себе.
Часов в восемь вечера он миновал Кингисепп. Началось более глухое, более узкое шоссе на Сланцы.
Проезжая здесь, Андрей всегда удивлялся большому количеству железнодорожных переездов. Непонятно, куда вели все эти железнодорожные ветки. Казалось бы - никуда, но ведь куда-то... В былые времена он не сомневался, что за мелколесьем скрывается военная тайна.
Еще с самого Кингисеппа впереди начал вырисовываться внушительный грозовой фронт. Сперва он еле просматривался сквозь дымку, но скоро развернулся во всей красе. Подсвеченные закатным солнцем, в небе громоздились какие-то рога, вавилонские башни, крепостные стены. В складках туч мерцали молнии. За очередным переездом трескучий раскат грома перекрыл невозмутимый шум мотора. Быстро темнело.
В конце прямого отрезка шоссе маячила на обочине угловатая мальчишеская фигура. Опять ахнул гром. Машина буквально подскочила на шоссе. Крупные капли дождя бисером разлетались по ветровому стеклу. Скобелев включил "дворники" и зажег фары. Фигура замахала рукой, голосуя. Скобелев плавно затормозил.
На обочине стояла косоглазенькая девушка. Поношенные джинсы, курточка, холщовая сумка через плечо. Короткая стрижка - волосы даже не закрывают уши. Скобелев приоткрыл дверцу.
-- Куда едем?
-- До Гдова возьмете?
-- О' кей. - В такую погоду Скобелев взял бы пассажирку хоть до Луны.
Дождь припустил сильнее, сопровождаясь оглушительным грохотом разрядов. "Дворники" отчаянно метались по стеклу, не справляясь с потоками воды. Девушка влезла внутрь, отфыркиваясь. Как на жердочку, уселась на край забрызганного водой сиденья. Захлопнула дверцу. Улыбнулась.
Скобелев, не глуша мотора, переключил передачу на "нейтралку", вытянул ручной тормоз и отпустил сцепление. Включил печку.
- Не хочу рисковать вашей жизнью. Давайте подождем. Уж больно льет сильно.
- Давайте...
Скобелев чувствовал, что гроза кончится не скоро. Даже сонная болезнь не могла сделать его настолько толстокожим, чтобы упорно ехать под этим тропическим ливнем вперед, рискуя жизнью пассажирки. Да и вообще... можно хоть раз в году не думать о болезни. В бытность владельцем "запорожца" он не раз пользовался удобной стоянкой где-то недалеко отсюда, на берегу Плюссы. Лучше бы дождь стал послабее... но не прекращался совсем. Приключение есть приключение. Скобелев был уверен, что сможет найти поворот. Подъезд к реке был хороший, с остатками асфальта.
-- Боюсь, сегодня до Гдова никак не добраться. Видите, что творится! Я знаю тут недалеко место, где можно разбить лагерь, если дождь ослабеет. Себе поставлю палатку, вы устроитесь в машине. Есть одеяло и спальник. Вас как звать?
-- Катя, - по-прежнему улыбаясь, девушка мягко провела кончиками пальцев по ткани, которой была обита крыша машины. -Крыша над головой, это хорошо.
-- А зачем вам Гдов-то?
-- Археология...
-- Вы что же, археолог?
-- Ну, не совсем... Но у меня там знакомые...
Скобелев отпустил "ручник", включил скорость и медленно тронулся с места. Чтобы стекла не запотевали, пришлось запустить печку на полную мощность. В машине стало жарко и влажно. Поворот - вот он. Скобелев осторожно съехал с шоссе. Память сильно преувеличила качество дорожки, да и времени прошло немало. Неровные пятна асфальта перемежались заполненными водой ямами. Кое-где бежали ручьи. Правда, проехать здесь все-таки было можно, да и до реки недалеко - метров двести-триста. Но от водителя требовалась полная сосредоточенность. Катя, не говоря ни слова, тихо шевелилась рядом.
- Слава богу! - Скобелев выехал к реке и остановился. К счастью, никто не занял удобного места. Все та же водительская рутина - поставить на "нейтралку", потянуть ручной тормоз. Скобелев посмотрел на Катю. Свет фар отражался от кустов, светились приборы. Было темно, но не слишком - достаточно света, чтобы понять, что она каким-то образом успела раздеться, правда, оставив на плечах свою детскую куртку. На бледном лице кругло чернели глаза.
--- * ---
Дождь перестал глубокой ночью. Скобелев сидел на каком-то мокром бревне и курил. За его спиной в автомобиле спала Катя. Интересно, со всеми ли она ведет себя так непосредственно? Сам Скобелев давно уже не был способен проявлять инициативу. Но чувствовал благодарность.
Гроза ушла, но над головой по-прежнему не было ни единой звезды. В темноте лучше прорастают зерна... Интересно, сможет ли из этого зерна вырасти что-нибудь хорошее?
Он встал, размял затекшие ноги, осторожно побрел к машине. Разделся снаружи - внутри слишком тесно. Забавно - и у него, и у нее нашлись презервативы, что, в конечном счете, тоже неплохо. Несколько комаров впилось в тело. Скобелев поспешно забрался внутрь, осторожно захлопнул дверцу, опустил защелку (мало ли), залез под одеяло, стараясь не разбудить Катю. Позавидуешь - она легко помещалась, свернувшись калачиком, на разложенном пассажирском сиденье.
Проснувшись утром, Скобелев не обнаружил в машине новой знакомой. А выглянув в окно, слегка растерялся.
За мертвым лесом выбрасывали дым в хмурое низкое небо полосатые трубы ТЭЦ. Вдали в тумане угадывались горбы сланцевых терриконов. У ближнего берега торчал из воды куст ржавой арматуры. Рядом, по колено в воде, стояла голая Катя. Не оборачиваясь, она зашла поглубже и поплыла.
... Скобелев уже готовил завтрак, когда Катя выбралась на берег.
- Зря вы не купаетесь. Вода очень теплая.
Интересно, почему у нее так искусаны руки и ноги, подумал Скобелев. Может, это не укусы? Комаров она, похоже, не чувствует совсем. Презервативы не панацея, смешно было бы помереть от СПИДА, подхваченного от встречной наркоманки.
- Однако, - Катя с интересом разглядывала полотенце. При свете дня она выглядела не очень молодой, может, лет на тридцать. Просто тип такой, "мальчиковый".
-- Вода цветет, наверное, - усмехнулся Скобелев. - Здесь купаться можно. Химические стоки, если остались, они ниже по течению.
Обмотав полотенце вокруг бедер, Катя зевнула, почесалась.
-- Тебя бы сфотографировать так - на фоне ТЭЦ. Подпись - "спиной к прогрессу", - заметил Андрей.
-- А когда я входила в воду - было "лицом к прогрессу"?
-- Хотя бы и так. Можно снять серию.
-- Ненавижу сниматься.
Вернувшись к машине, Катя неторопливо принялась одеваться.
--- * ---
Какими бы ни были иные проявления сонной болезни, фантазия не дремала. Машина бодро неслась по шоссе, рядом сидела Катя. Но разочарования не заставили себя ждать. Во-первых, Катю действительно встречали во Гдове. Двое молодых людей в брезентовых куртках на слегка заржавленной, но вполне еще бодрой "Ниве"...
Еще в Сланцах, на заправке, Катя созвонилась с ними по мобильному телефону. Пока она кружила по асфальту, выискивая зону оптимальной слышимости, Скобелев заметил в ее полуоткрытой сумке паспорт, соблазнительно высунувший наружу свой угол. Не удержавшись, Скобелев наскоро перелистал красную книжечку. Екатерина Владимировна Клочкова, 28 лет, разведена... Он осторожно положил паспорт на место.
К тому же Скобелеву, который, выбирая маршрут, вспоминал главным образом о давних поездках на "Запорожце", не пришло в голову, что сразу за Гдовом теперь может начинаться погранзона. У Кати и у ее друзей туда оказались пропуска. Андрей, по их словам, тоже мог попытаться получить пропуск - вроде бы это было нетрудно, но ехать одному к знакомым местам на берегу Чудского расхотелось. Другое дело, если бы он вообще не встретил Кати, а так... Кроме того, ему не слишком нравилась идея жить в палатке под присмотром скучающих пограничников.
