Народная монархия

Устойчивость всей национальной жизни в стране у нас поддерживали три фактора: Монархия, Церковь и Народ. В истории же нашей интеллигенции каждое поколение или даже каждые полпоколения клали свои трудовые ноги на стол О тцов своих и говорили: «Вы, папаши и мамаши, — ослы и идиоты, а вот мы, гегелята и октябрята, — мы умные». «Мы н а ш, мы новый мир построим» — вот и строят. Разрушают до основания «старый мир» и начинают строить все новые и новые отсебятины. Пока монархия была жива — эти отсебятины ограничивались книжным рынком. А после победы интеллигенции над Монархией, Церковью и Народом: а) неразбериха керенщины, б) военный коммунизм, в) новая экономическая политика, г) период кол л ективизации. Каждая «эпоха» разрушала до корня то, что строила предшествующая. Надо надеяться и нужно работать для того, чтобы с этой «традицией» интеллигенции покончить, наконец, навсегда.

Природа не терпит пустоты. Всякая мода легче всего заполняет пустые головы. И пустые головы строят свои «новостройки» — на века и на вечность. В наших русских условиях сдерживать этих строителей может только монархия. Поэтому строители и ненавидят ее. Не учитывая, правда, и того обстоятельства, что только монархия может удержать и их от взаимной резни, как удерживала до 1917 года.

Монархия не означает никакого окончательного, вечного хозяйственно-социального строя. Монархия — это только рамка для поисков. Рамка, сдерживающая эти поиски в пределах человеческого разума и человеческ о й совести. По самому существу дела Российская Империя до 1917 г. шла по очень смешанному пути, в котором государственное, то есть почти социалистическое, хозяйств о , кооперативное, то есть четверть социалистическое хозяйство и «капиталистический сектор» развивались параллельно и одновременно — с вероятным перевесом в будущем в сторону кооперативного хозяйства. Но монархия не позволяла капиталистам взрывать кооперацию, кооператорам — бить капиталистов, социалистам резать и кооператоров и капиталистов, монархия была рамкой и монархия была арбитражем не заинтересованным ни в какой «монополии», ни капиталистической, ни социалистической, ни кооперативной. И только в условиях этой монархии граф С. Ю. Витте имел возможность в очень невежливом тоне сказать представителям русской промышленности: «Русское правительство заинтересовано в промышленности и в рабочих — но никак не в ваших, господа, прибылях». И русский капитализм понимал, что он является только «служилым элементом» в общей стройке страны, а не «диктатурой над пролетариатом», какою стал социализм. Или диктатурой одной интеллигентской теории над всеми проявлениями человеческой жизни, какою стал марксизм.

Совершенно конкретные и по-видимому совершенно неоспоримые условия сегодняшней России уже создал о благоприятну ю почву для любого политико-экономического прожектерства, скрывающего за собою совершенно конкретные групповые или классовые интересы профессиональных политиков всех сортов. В конкретных русских условиях — огромность пространств, отрезанность населения от столицы страны, атомизация этого населения, разрыв политической традиции, которая все-таки под держивала какую-то преемственность поколений, подрыв моральной традиции, которая в свое время сдерживала социально борющиеся стороны в рамках хотя бы какого-то общественного приличия — все это создает великий соблазн захвата власти — «во имя идеи» — на вывеске, и во имя шкурных интересов — на практике. Одна только угроза этого захвата парализует всякое творчество в стране.

Попытаемся перевести эти теоретические положения на язык прозаической практики.

Народное хозяйство России является специал и зи р ованным хозяйством. Говоря грубо: Москва дает ситец, О краина дает хлеб, Средняя Азия в обмен на ситец и хлеб дает хлопок. В тот момент , когда появится угроза — только угроза — «расчл е нения России», среднеазиатский землероб не может не вспомнить того периода своей жизни, когда хлопок у н его был, но есть ему было нечего. У подмосковного текстильщика был ситец, но не было ни хлеба, н и хло п ка … У украинского хлебороба не было ни ситца, ни соли (дети рождались без ногтей). Вся страна норовила перейти на уровень «натурального хозяйства». Это было вызвано «самоопределен и ем вплоть до отделения», родившимся из советского «планового» кабака. Теперь — совершенно конкретно:

В Москве кто-то там заседает. В Киеве уже кто-то успел засесть. В Москве обсуждаются проекты «самоопределения вплоть до отд е ления», а в Ташкенте какой-то тюркский дядя у же успел собрать своих джигитов. В этих условиях среднеазиатский декханин хлопка сеять не будет. Он посеет пшеницу, подмосковный текстильщик остан е тся без хлопка и без хлеба, украинский хлебороб — без ситца и соли. Все они вместе взятые останутся без нефти и к е росина, а товарищам железнодорожникам — почти сплошь великороссам — придется возвращаться heim ins Reich, бросая на произвол судьбы и джигитов и паровозы, и вагоны, и оставляя страну без транспорта. Ведь, вот же — после вооруже н ного захвата польским генералом Желиговским литовск о й столицы Вильны — Либаво-Роменская дорога была совсем разобрана — ее восстановили только советчики. Сколько таких спорных дорог, уездов, рек, портов, бассейнов, залежей и прочего окажется на территории в 22 миллиона квадр а тных верст, поделенных между полутора с та кандидатами на самоопределение вплоть до отделения ? И кто на всей этой территории будет уверен в своем завтр а шнем дне?

Можно было бы предположить , что полтораста петлюр во в сех их разновидностях окажутся достаточно разумными, чтобы не вызвать и политического и хозяйственного хаоса — но для столь оптимистических предположений никаких разумных данных нет: петлюры режут друг друга и в своей собственн о й среде. Даже и украинские самостийники поделились на пять разновидностей. В САСШ эти разновидности промышляют х алтурой, как делают это и солидаристы. При Гитлере они действовали виселицами , при Бендере убийствами и пытками. Как они будут действовать в будущем, если над всеми ними не будет монархии?

Это — в чисто хозяйственной или, точнее, в географическо-хозяйственной области. Точно так же обстоит дело и в политически-хозяйственной.

Вспомним еще раз историю многострадальной русской интеллигенции — понимая под этим термином революционный ее слой. Каждое поколение было «новым поколением», идеологическим предшественником «Союза Нового Поколения» (солидаристов), и каждое пыталось разрушать работу всех предшествующих поколений: «Вы, папаши и мамаши, были дураками, а вот мы — мы умные», «мы наш, мы новый мир построим».

Представьте лично себя в положении владельца , ди р ектора, организатора любого завода, фабрики или мастерской в любом месте России. Вы будете знать и все это будут знать, что страна нуждается в чудовищной восстановительной работе. Что пресловутая советская «тяжелая промышленность» в обозримое время не может дать никакого «ширпотреба», ибо продукция этой промыш л енности идет на мировую революцию — на танки, артиллерию, самолеты и пулеметы, а для «ширпотреба» ни заводов, ни фабрик, ни даже мастерских нет. Вот вы строите. И не знаете, так что же будет завтра? Один петлюра отрежет вас от угля, другой от железа, третий от хлопка, четвертый от рынка, а пятый, может быть, отрежет вас от головы. Это, так сказать, внешнеполитическая сторона вопроса. Но есть и внутриполитическая.

Политические партии эмиграции делятся, собственно говоря, на две группы: социалисты и монархисты. Каждая из социалистических группировок заранее предрешает весь дальнейший хозяй с твенный рост России; каждая более или менее по-своему и каждая — окончательно. Монархисты предрешают только одно; свободную конкуренцию между государственным, земским, кооперативным, частным и прочим хозяйством. Если в России восстанавливается монархия, то каждый хозяйственник «обобществленного» или «частного» сектора будет в основном зависеть только от себя: сможет ли он или не сможет выдержать конкуренцию. Но если России суждено пережить еще одну катастрофу — приход к влас т и солидаристов, — то никакой хозяйственник не будет знать, что с н им станется завтра. Посадят ли на его шею какого-то «функ-комиссара», который будет функционировать на его, хозяйственника, шее и паразитировать на его, хозяйственника, работе? Передадут ли его завод, фабрику или мастерскую в функциональную собственность той активистской ораве, которую солидаристам ведь придется как-то кормить? И не пошлют ли его, хозяйственника, как это случилось при ликвидации НЭПа, к какой-нибудь неудобоусвояемой чертовой матери, чтобы он не мозолил глаза новому солидаристскому дворянству?

В наших конкретных русских условиях — даже еще и послереволюционных — л ю бая республиканская партийная говорильня вызовет неизбежную хозяйственную катастрофу, за которой последуют и всякие остальные. Да, Россия сможет пережить и это. Для того, чтобы, пройдя и «эт о », вернуть с я к 1613 году:

«Яко едиными устами вопияху, что быти на Владимирском и Мос к овском и на всех государствах Российского Царства Государем и Царем и Великим Князем Всея России, Тебе — Великому Государю Владимиру Кирилловичу. . .»

Или, в переводе этой формулы на очень прозаический язык нашей современности:

«Хватит, Попили нашей кровушки. Во л им под Царя Московского».

ОБЕЗДОЛЕННОСТЬ

Политическое мировоззрение старой правой русской эмиграции, а также и ее политическая пропаганда, построены на исключительно шатком фундаменте. Сознательно, а еще больше, бессознательно, эта эмиграция отождествляет монархию с суммой интересов, навыков, воспоминаний и воспитания старого привилегированного слоя, служилого слоя и военного слоя _ из которых ни служилый, ни в особенности военный не пользовались решительно никакими привилегиями. Из всего русского образованного слоя военный слой был самым обездоленным. Но и это не помешало ему впитать в себя ряд навыков, воспоминаний и прочего, стоящих в прямом противоречии и с интересами офицерства, как слоя, и интересами армии, как вооруженной з а щитницы страны. Это очень обычная история: на в ы к и переживают ту обстановку, в которой и для которой они были в свое время созданы. И они п овисают в воздухе. Или, как это случилось у нас, — в безвоздушном пространстве.

Если всю эту концепцию свести к некоему одному знаменателю, то этот знаменатель будет иметь такой вид:

Было замечательное имение в Рязанской губернии. Был замечательный кадетский корпус, или пажеский корпус, или лицей. Была замечательная военная служба, насквозь проникнутая замечательными воинскими подвигами. Была широкая русская масленица и прочие «блины из Москвы». Было настоящее русское золото, а не «к е ренки» или «совзнаки» — золота этого было много. Ели русские люди икру и ездили в Ниццу, перед отъездом закусывали у Донона или Кюба или ужинали в Яре или у Тестова. Все было очень, очень замечательно. Потом пришел А. Ф. Керенский и устроил революцию.

В этой концепции чисто эгоистической воли нет, в большинстве с л учаев нет даже и чисто эгоистических интересов. Все это очень свойственно человеку вообще: идеализировать прошлое, в особенности невозвратное прошлое. Отсюда в эпосе почти всех народов есть сказка о золотом веке и отсюда же в нашем литературном эпосе — «Война и Мир», — роман, который был задуман Л. Толстым, как исключительная по своей злостности сатира, и который был написан, как позолоченная идиллия.

Люди того слоя, который создает идиллический эпос нашего прошлого, — это прошлое переживали действительно почти идиллически. Не совсем, но почт и . Из отвратительного далека сегодняшнего эмигрантского дня это прошлое кажется еще более обольстительным. Люди этого слоя не догадываются о том, что, кроме этой точки зрения, на Россию и ее историю могут быть — и законно могут быть — и иные точки зрения: например, крестьянская или купеческая. Строго официальных вариантов русского прошлого у нас есть только два: бело-дворянский и красно-дворя н ский. Первый: «Ах, как все было хорошо». Вто р ой: «До чего все это было отвратительно!» Очень многое было очень хорошо, и довольно многое было очень плохо. Задача реалистического понимания русской истории, русской монархии заключается не в идеализации и не в очернении: нам нужно видеть факты такими, какими они в действительности были. И если Л. Тихомиров утверждает, что «Царь заведовал настоящим, исходя из прошлого и имея в виду будущее нации», то мы, монархисты, должны идти тем же путем: действовать для будущего, исходя из прошлого и имея в виду настоящее. Если у топические течения во вс е м мире имеют п е ред нами огромное преимущество: обещания, реалистичность которых для среднего обывателя мира ничем не могут быть опровергнуты, — то монархизм имеет свое трезвое преимущество: он исходит из реального прошлого. Без участия прошлого не формируется никакое настоящее, а всякое будущее основ а но на сегодняшнем настоящем.

Утописты всех разрядов — социалисты, коммунисты, ан а рхисты, солидаристы обещают все, что угодно и всем, кому только угодно : до нас все было плохо — при нас все будет хорошо. Часть этих обещаний уже проверена. Но средний баран мира к фактической проверке событий относится чрезвы чайно скептически. Наличие этого барана должны учитывать и мы. Но мы также должны учесть и то обстоятельство, что, во-первых, б а ранье население России составляет меньший процент, чем где бы то ни было в мире, и что, во-вторых, «фактическая проверка» социалистических (Керенский), анархичес к их (Махно) и коммунистических (Ленин) обещаний была слишком наглядной.

Мы, следовательно, должны базироваться на фактах прошлого, организовывать настоящее и иметь в виду будущее, исходящее из прошлого и из настоящего. Мы не утописты — ни справа, ни слева. Мы — единстве н ная политическая группировка, исходящая из реальн о го, а не утопического представления о нашем прошлом и не предлагающая никаких утопий для нашего будущего. Мы не оцениваем ни России, ни русской истории с точки зрения какого бы то ни было сословия, класса, слоя и прочего. Но мы дол ж ны сказать: подавляющее большинство населения России — это ее крестьянство, — в прошлом около 90 % ив настоящем, вероятно, около 80 %. Интересы России — в самом основном были и будут интересами ее крестьянства. В процессе своего исторического возникновения и своей исторической жизни российская монархия — когда она существовала в реальности, как сила, а не как вывеска, всегда стояла на стороне верований, инстин к тов и интересов русской крестьянской массы, — и не только в самой России, но и на ее окраинах. Это есть основная традиция российской монархии, категорически отделяющая русскую монархию от всех остальных монархий в истории человечества. Именно этот пункт мы должны подчеркнуть самым отчетливым образом.

Мировая общественность, и иностранная и русская, предъявляет исторической русской монархии целый ряд совершенно конкретных обвинений. Эти обвинения сводятся к тому, что в целях подавления и своего и чужих народов, русская монархия вела завоевательные войны, что она базировалась на дес поти ческом образе правления и что она создала русскую нищету. Наиболее умеренная и наиболее классическая формулировка на эту именно тему принадлежит проф. В. Ключевскому: «Государство пухло, а народ хирел».

С некоторыми оговорками мы должны признать, что в общем, эти обвинения правильны. Или были бы правильны, если бы были направлены не по адресу монархии, а по адресу географии. Действительно, под главенством монархии русский народ не разбогател. Но В. Ключевский, не говоря уже о других историках, публицистах, философах и писателях, не догадался поставить вопрос несколько иначе: какие шансы были у рус ского народа выжить? И — в какую географию поставила его судьба?

Факт чрезвычай н ой экономической отсталости России по сравнению с остальным культурным миром не подлежит никакому сомнению. По цифрам 1912 года народный доход на душу населения составлял: в САСШ 720 рублей (в золотом довоенном исчислении), в Англии — 500, в Германии — 300, в Италии — 230 и в России — 110. Итак, средний русский — еще до Первой мировой войны, был почти в семь раз беднее ср е днего американца и больше чем в два раза беднее среднего итальянца. Даже хлеб — основное наше богатство — был скуден. Если Англия потребляла на душу населения 24 пуда, Г е рмания 27 пудов, а САСШ целых 62 пуда, то русское потребление хлеба было только 21,6 пуда — включая во все это и корм скоту. Нужно при этом принять во внимание, что в пищевом рационе России хлеб занимал такое место, как нигде в других странах он не занимал. В богатых странах мира как САСШ, Англии, Германии и Франции, — хлеб вытеснялся мясными и молочными продуктами и рыбой, — в свежем и консервированном виде.

Русский народ имел качественно очень рациональную кухню — богатую и солями и витаминами, но кладовка при этой кухне часто бывала пуста. Русский народ был, остается и сейчас, пре и мущественно земледельческим народом, но на душу сельскохозяйственного населения он имел 1,6 га посевной площади, в то время как промышленная и «перенаселенная» Германия имели 1,3, а САСШ — 3,5. При этом техника сельского хозяйства, а, следовательно , и урожайность полей в Р о ссии была в три-четыре раза ниже германской.

Таким образом, староэмигрантские песенки о России, как о стране, в которой реки из шампанского текли в берегах из паюсной икры, являются кустарно обработанной фальшивк о й: да, были и шампанское и икра, но — меньше чем для одного процента населения страны. Основная масса этого населения жила на нищенском уровне. И, может быть, самое характерное для этого уровня явление заключается в том, что самым нищим был центр страны, — любая окраина, кроме Белоруссии, была и богаче и культурнее. На «великорусском империализме» великороссы выиграли меньше всех остальных народов России.

Тем не менее, именно Великороссия построила Империю. Тем не менее, действительно, И. Ползунов первый изобрел паровую машину, П. Яблочков — электрическую лампочку накаливания (патент 1 8 7 6 года), и А. Попов беспроволочный телеграф (1895 ). [2] Тем не менее Россия дала литературе То л стого и Достоевского, в химии Бутлерова и Мендел е ева, в физиологии Сеченова и Павлова, в театре — Станиславского, Дягилева, Шаляпина, в музыке Чайковско г о, Глинку, Мусоргского, Скрябина, в войне — Суворова и Кутузова и, кроме всего этого, в самых тяжких во всей истории человечества условиях построила самую человечную в истории того же человечества государственность.

И в то же время самая богатая в истории чело в ечества нация — североамериканская, попавшая в самые благоприятные в истории человечества географические и политические условия, — не создалиничего своего. Русские люди, ослепленные богатством и привольем САСШ, не отметили, кажется, и того обстоятельства, что даже в области техники САСШ не создали решительно ничего своего: все, что создано там, — это только использование европейских вообще и русских — в частности технических изобретений: даже пресловутая атомная бомба есть реализация работы русского ученого проф. Капицы.

Промышленная реализация изобретений Ползунова, Яблочкова, Попова и Махонина (синтетический бензин) в России была почти невозможна, ибо благодаря технической отсталости и экономической бедности страны, для реализации всего этого не было никакой базы. Наша автомобильная промышленность, существовавшая и до революции, не могла р а звиват ь ся, ибо для автомобилей не было дорог. Дорог не было потому, что а) страна была т ишком бедна, б) при редкости населения на каждого жителя страны должно было бы прийтись большее количество верст шоссе, чем в какой бы то ни было иной стране мира и в) потому, что от трех до пяти меся ц ев в году русская зима делала ненужными никакие шоссе. Автомобильная п ромышленность была связана целым рядом пут не имевших решительно никакого отношения к политическому строю страны.

Наша бедность тоже не имеет к этому строю никакого отношения. Или точнее, — наша бедность обусловлена тем фактором, для которого евразий цы нашли очень яркое определение: географическая обездоленность России.

История России есть история преодоления географии России. Или — несколько иначе: наша история есть история того, как дух покоряет материю, и история САСШ есть ист о рия то г о, как материя подавляет дух.

ДВА ПОЛЮСА

Все в мире познается сравнением и только им одним. Для того, чтобы сделать сравне н ие наиболее ясным и ярким, нужно, по мере возможности, сравнивать наиболее крайние противоположности. В большой мировой истории нет более крайних противоположностей, чем история России и САС Ш .

САСШ являются наиболее республиканской страной в мире, страной, которая основала свою национальную самобытность на революционном восстании против английской монархии. Россия является страной, которая сохранила свое национальное существование , благодаря монархии. Россия — страна, которая вела наибольшее в истории человечества количество войн. САСШ — страна, которая вела наименьшее количество войн. Все основные наши войны были войнами о боронительными, хотя были и войны чисто наступательные. САСШ является страной, которая вела исключительно наступательные войны, начиная от завоевания голландской колонии Новые Нидерланды английским десантом — что положило начало англо-саксонскому преобладанию в Северной Америке, и кончая участием САСШ во Второй мировой войне. Это последнее участие было с нашей русской точки зрения — желательным и справедливым, но, все-таки, это не было обороной САСШ. И даже японско-американская война не была оборонительной — ни Германия, ни Япония завоевывать САСШ никак не собирались. Американо-германская война была войной за сохранение известного политического положения в мире, японско-американская была войной за торговые интересы на Дальнем Востоке.

Ни одна из американских войн чисто оборонительной не была, какими были наши войны против татар и Польши, против Наполеона и Гитлера. Американцы вели чисто наступательные и завоевательные войны против испанцев и французов, против Мексики и Испании и, наконец, против индейских аборигенов страны, которые были почти начисто истреблены и остатки которых еще до сих пор находятся под контролем правительственных чиновников и прав гражданства, собственно, лишены. Еще сто лет тому назад на юге и западе САСШ правительство платило за скальп взрослого индейца пять долла ров, за скальп женщины и ребенка по три и два доллара. Приблизительно в то же время завоеванные кавказцы — Лианозовы, Манташевы, Гукасовы — делали свои миллионы на «русской нефти», из русских — не сделал никто. Завоеванный кн язь Лорис-Меликов был премьер-министром, а Гончаров в о «фре гат Паллада» повествует о том, как в борьбе против «спаивания туземцев» русское правительство совершенно запретило прода ж у всяких спиртных напитков к востоку от Иркутска, — и для р у сских в том числе. Все это никак не похоже на политику «национальных меньшинств» в САСШ и Канаде, в Конго или на Борнео. Все это никак не похоже и на политику Англии в Ирландии, или Швеции в Финляндии. Англия, завоевав Ирландию, ограбила ирландцев до нитки, превратив все население страны в полубатраков. Швеция, завоевав Финляндию, захватила там для своей аристократии огромные земельные богатства, и против этой аристократии финское крестьянство вело свои знаменитые «дубинные войны». Россия отвоевала от Швеции Прибалтику и Финляндию, не ограбила решительно никого, оставила и в Прибалтике, и в Финляндии их старое законодательство, администрацию и даже аристократию — прибалтийские немцы стояли у русского Престола, и генерал Маннергейм был генерал-адъютантом Его Величества.

Наши оборонительные войны были безмерно тяжки. Американские наступательные войны были чем-то вроде наших черемисских войн или похода Ермака Тимофеевича: в основном это были войны с дикарями. Но это все-таки были войны и уж никак не оборонительные.

С начала семнадцатого века и по нашу пору, то есть в продолжение примерно трехсот лет, попав в исключительно благоприятные условия, американцы «делали доллары», но, кроме долларов, они не сделали ничего . Им не мешал никто. Мы за э то же время пережили, если не считать Смутного времени, а до него сожжения Москвы Девлет-Гиреем (1571) — такие блага мира и свободы:

· Войну с Польшей за Смоленск, Полоцк и Псков, а не за Варшаву или Краков;

· Войну со Швецией, которая была разбита у Полтавы, а не у Стокгольма;

· Войну с Францией, которая была решена у Бородина и Березины, а не у Нанси или Парижа;

· Крымскую войну, которая велась в Крыму, а не в Нормандии.

· Первое германское нашествие 1914-1918 г. г.;

· Второе германское нашествие 1941-1945 г. г.

Чисто завоевательные войны вела, конечно, и Россия. Как вели их и все в истории человечества нации. Ни при каком усилии воображения и демагогии нельзя все-таки утверждать, что англо-бурская война была чисто оборонительной и что Марокко или Индо-Китай явились результатом чисто демократических мероприятий республиканской Франции. Завоевательные вой ны вела и Россия. На западе эти войны были, собственно, толь ко стратегической обороной. И если русское общественное сознание всегда считало ошибкой разделы Польши (идея раздела существовала и в старой Москве, но старая Моск в а хотела только возврата русских земель и не хотела раздела Польши), то даже и русская общественная мысль как-то не отметила одного обстоятельства: начиная от Болеслава Смелого, захватившего Киев в начале тринадцатого века, кончая таким же захватом того же Киева Иосифом Пилсудским в начале двадцатого, — через Смоленск, Псков, Полоцк и Москву Польша семьсот лет подряд разбивала себе голову о Россию. И, разбивши окончательно, плакалась всему миру на русский империализм.

Чисто завоевательные войны Россия вела исключительно на востоке. Поход Ермака Тимофеевича был, конечно, завоевательным походом — такого же типа, каким занималась английская «Компания Гудзонова пролива». Завоевание Сибири автоматически вовлекло нас в завоевательную войну с Японией — в эту войну Япония, а не Россия, находилась в оборонительном положении. Для Сибири был необходим выход к Тихому океану. Для Япо н ии никак не было нужно, чтобы Россия охватила ее полукольцом — от Сахалина до Ляо-дуна. России был нужен выход к океану, перенаселенной Японии нужна была опора на материке. Когда будет существовать Организация Объединенных Наций, способная решать дела «по-божески», тогда эти вопросы будут решаться большинством голосов или чем-то в этом роде. Пока этого нет, они решаются силой. Нам пришлось решать силой и татарское иго, и 700-летние польские интервенции и стасорокалетнюю блокаду России со стороны Польши, Швеции и Ливонского Ордена (1551-1703) — блокаду сознатель н ую и планомерную , сознательно и планомерно отрезывавшую Россию от всякого соприкосновения с Западом. Пришлось силой ликвидировать блокаду России на берег а х Черного моря, блокаду, длившуюся триста сорок лет (1475-1812) и дополненную работорговыми налетами крымчаков на русскую землю. Нам пришлось все той же силой решать и вопрос об обоих германских нашествиях. Ничего подобного этому в истории САСШ и в п омине не было. Но что сделали бы САСШ, если бы гавань Сан-Франциско была в японск и х руках, Нью— Й орка — в голландских и Нью-Орлеана — в испанских?

В последнее столетие существования Московского Царства, Россия, при среднем населении в пять миллионов человек, держала в среднем в мирное время под оружием армию в двести тысяч бойцов, то есть около 4 % всего населения страны, около 8 % всего М ужского населения страны и около четверти всего взрослого мужского населения страны. Переведем этот процент на язык современности. Для САСШ это означало бы пост о ян н у ю, кадровую армию в составе около шести миллионов. Это — в мирное время, а мирные времена были для Москвы, да и для Петербурга, только исключениями. Армия предвоенного времени в три миллиона кажется САСШ уже почти невыносимым бременем. Что было бы, если бы САСШ были бы вынуждены содержать шестимиллионную армию вс е время и пятнадцатимиллионную почти все время? Что ост а лось бы от американских свобод и от американского богатства? Если перевести исторические данные русских условий на язык американской современности, то они означали бы вот что:

В целях сохранения не то л ько «национальной независимости», но и личного бытия каждого человека, в борьбе проти в работорговых нашествий Батыя в XIII веке и Гитлера в XX, страна вынуждена держать под оружием в среднем десять миллионов человек. Этих людей нужно вооружать, одевать и кормить. Для этого нужен аппарат, который реализовал бы воинскую повинность в любом ее варианте и собирал бы налоги — тоже в любом варианте. Для всего этого необходима сильная и централизованная государственная власть. Эта власть еще более необходима для ведения войны вообще, а в войнах не на жизнь, а на смерть — отсутствие этой власти означало бы гибель. Помимо всяких иных соображений (есть и иные соображения) весь ход истории России вел страну к созданию той формы власти, которая на русском языке называется «самодержавием» и для которой адекватного иностранного термина нет.