Льюис Элиот - Наставники

Найтингейл сидел немного поодаль от нас. Он все еще держался напряженно и скованно, но после сообщения Кроуфорда в глазах у него вспыхнула лютая, яростная непреклонность. Он вовсе не казался отчаявшимся: слушая Кроуфорда, он как-то весь подобрался, посуровел и явно на что-то решился. Он слушал молча. Его губы ни разу не искривились в злобной ухмылке. Но я заметил, что на меня он посматривает с откровенной враждебностью. Глаза у него лихорадочно блестели.

Когда я уходил, Кроуфорд и Винслоу приканчивали бутылку портвейна, а Найтингейл по-прежнему сидел чуть поодаль.

Назавтра, примерно за полчаса до обеда, я услышал на лестнице стремительные, резкие, но довольно тяжелые шаги Фрэнсиса Гетлифа. Раньше он часто наведывался ко мне по пути в трапезную, по после нашей размолвки не заходил ни разу.

– Ты занят? – спросил он.

– Да нет.

– Прекрасно. – Он сел в кресло у камина, вынул сигарету и откашлялся. Ему почему-то было неловко, но он посматривал на меня с очевидным превосходством.

– Послушай-ка, Льюис, – сказал он, – я решил, что тебе надо об этом знать. У вас больше нет абсолютного большинства.

Он праздновал в душе победу, он говорил с явным удовлетворением, но как друг не мог не сочувствовать мне.

– И кто же перебежчик? – спросил я, зная, что можно и не спрашивать.

– Найтингейл. Он сам сказал вчера вечером Кроуфорду, что будет голосовать за него. Винслоу тоже там был.

Я мысленно упрекнул себя: нельзя было оставлять Найтингейла, в его нынешнем состоянии, наедине с нашими противниками. Но тут же понял, что это чепуха, что я все равно ничего бы не изменил.

– Если забыть об этих проклятых выборах, – сказал я, стараясь, чтобы Фрэнсис не заметил моей озабоченности, – то вам привалило сомнительное счастье.

Он кисло усмехнулся.

– Итак, шесть против пяти. Абсолютного большинства нет теперь ни у нас, ни у вас. Не знаю, как ты, а я не предполагал, что мы окажемся в таком тупике.

19. «Прекрасная небольшая компания»

Как только Фрэнсис ушел, я позвонил Брауну. Он сказал, что у него сидит студент, но он скоро спровадит его и придет ко мне. Вскоре он появился, и я сразу же сказал ему о ренегатстве Найтингейла.

– Вот, значит, как, – проговорил Браун. Он ничуть не удивился.

– Что ж, чему быть, того не миновать, – со степенным спокойствием добавил он. – До сих пор все у нас шло слишком гладко. А без неудач, как известно, не проживешь. Хорошего-то в этом, конечно, мало, что и говорить. Ну, да жалобами делу не поможешь, а исправлять положение нужно, и, значит, нам нужно думать, как его исправить.

– Вряд ли Найтингейл переметнется к нам снова, – сказал я.

– По-видимому, вы правы, – согласился Браун. – Но у нас, знаете ли, есть и другие колеблющиеся, за которыми тоже следует присматривать. А я, между прочим, еще в первый день говорил, – раздраженно добавил он, – что мы неправильно ведем себя с Найтингейлом. Его обязательно надо было взять на совещание к Джего. Поспешность всегда все портит. Это, конечно, я виноват, что не настоял тогда на своем.

Но Браун был деловым человеком и понимал, что, ругая себя самого или Кристла, он впустую тратит время. Он принялся по-деловому прикидывать, к чему привело отступничество Найтингейла. Шесть против пяти. За Кроуфорда – Винслоу, Деспард-Смит, Гетлиф, Гей и Найтингейл; за Джего – Браун, Кристл, Калверт, Элиот, Пилброу и Льюк.

– Очень плохо, что мы утратили абсолютное большинство. Это может пагубно подействовать на нашу партию, – размышлял Браун. – Я думаю, что сейчас они чувствуют себя гораздо уверенней, чем мы. Нам нужно позаботиться, чтобы наши союзники не потеряли веры в победу.

– Вы собираетесь что-нибудь предпринять прямо сегодня? – спросил я.

– Нет, – ответил Браун. – Нам надо немного переждать. И незачем пока сообщать об этом Джего. Нет смысла тревожить его раньше времени. Мы узнали эту новость от наших противников. Теперь я, кстати, понимаю, почему Винслоу так ехидно разговаривал сегодня с Кристлом. Да, так вот – мы, по-моему, должны дождаться, когда эту новость объявит нам сам Найтингейл. Он ведь старается вести себя пристойно, и ему придется поговорить с Джего. Приличный человек не может переметнуться в противоположный лагерь без всяких объяснений. Ну и, кроме того, есть вероятность, что он одумается.

Однако на этот раз благоразумие Брауна сослужило нам плохую службу. По колледжу в тот же день расползлись нелепые слухи – было очевидно, что Найтингейл уже начал злобно поносить Джего и «его клику». До Джего, правда, эти слухи еще не докатились, но мне-то рассказали о них никак не связанные между собой люди. Браун, поговорив с Кристлом, понял, что избрал неверную тактику, и решил вывести Найтингейла «на чистую воду». Они запланировали прихватить Найтингейла в трапезной наедине – как бы по случайности, после обеда. Была суббота, самый удобный для этого день. Число наставников, обедающих в колледже, прямо зависело от дня недели. По воскресеньям в трапезной собирались почти все члены Совета – женатые люди, отпустив на выходной прислугу, «спасались от холодного домашнего ужина», как говаривал Деспард-Смит. Зато по субботам обедающих было меньше всего: только холостяки, которые постоянно жили в колледже, – а в эту субботу Пилброу отправился на концерт, Рой, сопровождавший миссис Джего, тоже, а Деспард-Смит простудился и прихворнул, так что в трапезную пришли только Найтингейл с Льюком да наша троица – Браун, Кристл и я.

Найтингейл упорно молчал. Браун вел легкий, ни к чему не обязывающий разговор о спортивных успехах наших студентов, но постоянно посматривал на застывшее, словно защитная маска, лицо Найтингейла.

– Когда вы последний раз видели весенние гребные гонки? – вдруг спросил Найтингейла Кристл.

– У меня нет на это времени, – ответил Найтингейл. До сих пор он не произнес ни одного слова.

– Вы ведете нездоровый образ жизни, Найтингейл, – с неподдельным сочувствием проговорил Кристл. – Пойдемте-ка со мной в следующую субботу – посидим на бережку канала, посмотрим. Это, знаете ли, очень полезно для здоровья.

– Как-нибудь обойдусь без ваших забот, – буркнул Найтингейл. Сегодня он даже не старался быть вежливым.

– Вы всегда так отвечаете, – сказал Кристл. – А вот попробуйте-ка, послушайтесь хоть раз моего совета.

Во взгляде Найтингейла не отражалось никаких чувств: слушая безмятежно спокойный голос Брауна и отрывистые реплики Кристла, он прекрасно понимал, о чем они вскоре заговорят, но деваться ему было некуда.

Льюк ушел сразу после обеда. Он все еще трудился как каторжник и объяснил нам, что ему надо обработать результаты последних опытов. Его деликатность всегда поражала меня; но я так и не понял, догадался ли он в тот вечер, что мы хотим поговорить с Найтингейлом наедине. Браун сказал:

– Ну, а у нас составилась прекрасная небольшая компания.

Он заказал бутылку кларета и сел на председательское место. Найтингейл уже встал из-за стола. Он шагнул к двери. Он собирался уйти, даже не попрощавшись. Мы переглянулись – как раз в это мгновение он, стоя у двери, посмотрел на нас, резко остановился, вернулся к столу и с вызывающим видом сел по правую руку от Брауна. В его осанке вдруг появилась какая-то злобная внушительность.

Мы разлили вино, и Браун, согревая в ладонях свой бокал, небрежно спросил:

– Джего нет обедает последнее время в колледже? Я не видел его всю неделю.

– В те дни, когда я здесь обедал, его не было, – ответил я.

– На этой неделе я обедал в колледже только один раз, – сказал Кристл. – И Джего в тот день не появлялся.

Найтингейл молча размешивал свой кофе.

– А вы его видели? – обратился к нему Браун.

– Нет.

– Кстати, я все собирался у вас спросить, – по-прежнему беззаботно проговорил Браун, – что вы теперь думаете о выборах ректора?

– А вы?

– То же, что и раньше, разумеется, – сказал Браун. – Собираюсь поддерживать Джего и считаю, что никто из членов Совета не справится с этой работой лучше, чем он.

– Так уж и никто?

– Именно. К тому же я, как и вы, взял на себя совершенно определенные обязательства…

– Обязательства? – перебил Брауна Найтингейл. – Вы, значит, считаете, что если я однажды свалял дурака, то теперь до конца жизни буду связан по рукам и ногам? Так вот, объявляю вам, что я поумнел и не собираюсь поддерживать Джего!

– Жаль, очень жаль, – сказал Браун. – Но, может быть, мы…

– И объявляю вам, что у моля есть для этого серьезные причины. Да-да, я очень рад, что вовремя одумался. Вы хотите заставить меня голосовать за человека, который еще до выборов… когда еще жив нынешний ректор… ведет себя так, как будто его уже избрали? Да что там он – его жена уже готова лопнуть от чванства! – Найтингейл перевел дыхание и заговорил еще озлобленней: – Вы хотите, чтобы я поддерживал его вместе с людьми, которые позорят наш колледж?

– Это кто же позорит колледж? – возмущенно спросил я.

– Да хотя бы ваш друг Калверт!

– Ну, Калверт-то, конечно, не вам чета… – начал я.

– И разные другие, которые живут отдельно от своих жен. Не знаю уж, для чего им понадобилось…

– А ну прекратите, Найтингейл! – рявкнул Кристл, прежде чем я успел заговорить. – Вы слишком много себе позволяете. А я не желаю это терпеть – понятно?

Найтингейл, белый как мел, откинулся на спинку стула.

– А я очень рад, что сказал вам, почему не хочу голосовать за Джего! – выкрикнул он.

Со злостью глядя на Найтингейла и стараясь успокоиться, я думал, почему же он все-таки примкнул к партии Кроуфорда. Его терзали зависть и отчаяние. Кроуфорд, небрежно рассказывая об Обществе, словно это был клуб, в который он вступил без всякого труда, постоянно бередил кровоточащую рану Найтингейла – тот слушал его, как слушает отвергнутый любовник своего удачливого соперника. Найтингейла приводили в исступление Кристл и Браун, счастливые, преуспевающие, умело руководящие жизнью колледжа, миссис Джего с ее вопросами о количестве комнат в Резиденции и разговорами о балах для студентов-выпускников, Рой Калверт, который так правился женщинам… Найтингейл все время страдал. Причем страдания ничуть не облагораживали его чувств, а поэтому он мучился постоянно и почти невыносимо – ведь благородство хотя и не облегчает страданий, но все же помогает их переносить, – мучился подло, мелко, как крыса, всегда ожидающая удара и готовая укусить. Он не знал, что на свете существует самоотверженность, не догадывался, что можно относиться к себе с иронией. Всегда внутренне ощерившийся, он чувствовал облегчение, только измышляя способы мести своим «притеснителям». Ему даже не приходило в голову, что человек может быть уверенным, спокойным и свободным.

Я понимал, что он страдает – страдание было написано у него на лицо, – по не сочувствовал ему: он возбуждал во мне только неприязнь. Временами он вдруг начинал добиваться чего-нибудь с яростным упорством маньяка – он был одержим завистливым отчаянием, и вспышки лихорадочной деятельности, вроде нынешней травли Джего, ничуть не удивляли меня: его силы питала одержимость.

Но я не понимал, почему отчаяние и зависть сначала оттолкнули его от Кроуфорда, а теперь привлекли к нему снова. Может быть, на него успокаивающе действовала кроуфордовская самоуверенность? Может быть, в глубине души он хотел походить на Кроуфорда?

Этого я не знал. Но я был уверен – да и Артур Браун говорил о том же, – что сейчас он стремится к какой-то вполне определенной корыстной цели. И ему, наверно, казалось, что его поведение приближает его к этой цели. Возможно, он надеялся, что Кроуфорд поможет ему пройти будущей весной в Королевское общество. И он, вероятно, решил, что Джего не назначит его наставником, не захочет ему помогать. Разумеется, его расчеты на помощь Кроуфорда выглядели полено. Кроуфорд, равнодушный даже к своим друзьям, едва ли даже заметил бы, что Найтингейл ждет от пего помощи – если б ему и можно было помочь. Тем не менее он явно считал себя расчетливым и мудрым.

Кристл сказал:

– Вы должны были предупредить нас, что не собираетесь поддерживать Джего.

– Это почему же?

– Потому что вы были связаны с нами определенными обязательствами.

– Не был я ни с кем связан.

– Как это не были? Вы обещали свою поддержку одному кандидату, а потом вдруг объявили, что собираетесь голосовать за другого. Так дела не делаются, Найтингейл.

– Значит, я, по-вашему, всегда должен поступать корректно, а другие пусть вытворяют все, что им в голову взбредет? Нет уж, больше я дураком не буду!

– Так дела не делаются, Найтингейл, – повторил Кристл.

– Обделывать всякие делишки я предоставляю зашей клике, – сказал Найтингейл. Он встал и, не попрощавшись, пошел к двери. На этот раз он даже не оглянулся.

– Ничего не понимаю, – проговорил Кристл. – Что это с ним творится?

– Ладно, бог с ним, – сказал Браун.

– Неужели его нельзя образумить? – недоумевал Кристл.

– Безнадежно, – ответил я.

– Откуда у вас такая уверенность?

– Должен сказать, что я, пожалуй, согласен с Элиотом, – заметил Браун. – Да и вообще, если мы будем готовиться к худшему, а жизнь покажет, что мы ошибались, это по крайней мере нам не повредит. Ну, а что касается Найтингейла, те я, признаться, очень удивлюсь, если он образумится.

– Да, наверно, вы правы, – сказал Кристл.

– Не наверно, а наверняка, – уточнил я.

– И у вас нет ни малейших сомнений? – все еще не желая верить в неудачу, спросил Кристл.

– Тут я готов целиком положиться на мнение Элиота, – проговорил Браун.

– В таком случае, – резко перестраиваясь, сказал Кристл, – нам необходимо сейчас же повидаться с Джего.

– Вам этого хочется? – спросил Браун; до сих пор я ни разу не замечал, чтобы он пытался увильнуть от дела.

– Нет, конечно. Но его нельзя оставлять с неведении.

– Вы правы, не стоит искушать судьбу…

– Если мы не сообщим ему об этом сегодня вечером, то завтра или послезавтра его обязательно просветит какой-нибудь доброжелатель. Прискорбно, конечно, но ничего не поделаешь – он меньше расстроится, если услышит эту новость от нас.

– Да, дьявольски неприятно…

– Ладно, я схожу к нему одни, – сказал Кристл. – Если уж вам невмоготу.

– Спасибо, Кристл. – Браун улыбнулся и, немного поколебавшись, добавил: – Нет, будет лучше, если мы сходим к нему все вместе. Пусть он лишний раз удостоверится, что его партия не распалась.

Нам с Брауном очень хотелось отсрочить визит к Джего – хотя бы всего лишь на десять минут. Однако Кристл, всегда склонный действовать решительно и как бы черпающий в решительных действиях свежие силы, почти насильно увел нас из профессорской.

20. Честолюбие

Мы знали, что жопы Джего дома нет. Сам он сидел в своем кабинете и читал. Когда мы вошли, его глаза тревожно вспыхнули; он казался очень настороженным, в его приветствии прозвучала преувеличенно радостная горячность.

– У нас плохие вести, – прервав его на полуслове, объявил Кристл.

Джего даже не попытался скрыть свои чувства.

– Предвыборная борьба всегда изобилует приятными и неприятными событиями, – стараясь смягчить удар, сказал Браун. – Нас, конечно, ждет еще много неожиданностей.

– Да что случилось? Что случилось? – вскричал Джего.

– Найтингейл переметнулся к Кроуфорду, – объяснил ему Кристл.

– Понятно…

– Ни печалиться, ни удивляться тут нечему, – сказал Браун. – На мой взгляд, он по недоразумению стал нашим союзником, а теперь закономерно перешел в партию Кроуфорда, и силы распределились так, как мы могли ожидать с самого начала.

Джего, по-видимому, даже не услышал успокоительной реплики Брауна.

– Это все потому, что я по пообещал назначить его наставником, – пробормотал он. – Но я же не мог! Я не мог согласиться на эту недостойную сделку. Решительно не мог. А сейчас уже ничего не исправишь. Сейчас было бы трудно сделать первый шаг…

Браун смотрел на Джего с тревогой.

– Забудьте про Найтингейла, – твердо сказал он. – Просто выкиньте его из головы.

– Ведь если б я пообещал ему эту должность, он наверняка остался бы в нашей партии! – жалобно воскликнул Джего.

– Сомневаюсь, – сказал я.

– И всего-то было надо – дать ему самое неопределенное обещание!

– Послушайте, Джего, – вмешался Кристл. – Если б вы дали ему обещание, он-то, может, и не переметнулся бы к Кроуфорду, но вы зато потеряли бы всех остальных сторонников. Так что выбора у вас не было.

– Неужели мы не попытаемся его удержать? – воскликнул Джего. – Неужели его нельзя переубедить?

– Безнадежно, – сказал Кристл.

– А может быть, мне самому надо с ним поговорить? – спросил Джего.

– Ни в коем случае, – ответил Кристл.

– Это бесполезно, – решительно поддержал Кристла Браун. Потом по-дружески добавил: – Он очень упрям. Ваша встреча, скорей всего, только осложнила бы положение. Перебежчики, знаете ли, становятся самыми ожесточенными врагами. Так что вам, по-моему, надо поставить на нем крест.

– Иначе я не смогу поручиться за последствия, – сказал Кристл.

Браун с Кристлом говорили сейчас, как солидные, основательные, твердо стоящие на земле люди, и Джего – клубок напряженных нервов – был вынужден их слушать. Они утверждали – хотя и не прямо, а косвенно, – что он но должен пытаться удержать Найтингейла, не должен даже намекать ему на возможность сделки.

А Джего-то как раз надеялся, что мы его поддержим, жаждал услышать от нас макиавеллиевский совет, который прозвучал бы примерно так: «Обещать Найтингейлу вы, разумеется, ничего не должны, однако будет совсем по плохо, если ему покажется, что он все же получил обещание… потом, обнаружив свою ошибку, он, конечно, разозлится – ну, да и бог с ним». Услышав что-нибудь подобное, Джего немедленно побежал бы к Найтингейлу и в беседе с ним, полагаясь на свое обаяние, застраховался бы только очень неопределенными оговорками. Да, при малейшей возможности он заключил бы в тот вечер сделку с Найтингейлом. Но его остановила угроза Кристла.

Когда Найтингейл впервые предъявил нам свои требования, Джего оскорбился больше всех, а сейчас он был готов пойти на такие позорные уступки, какие никому из его сторонников не пришли бы и в голову. Тогда, солнечным февральским утром, он думал с горделивой надменностью: «Так вот, значит, до какой низости может довести человека честолюбие?» Но в то утро он считал, что его-то честолюбию ничто не угрожает. А сейчас, когда рушились его собственные честолюбивые надежды, он, мучимый отчаянием, не погнушался бы прибегнуть к хитрости, коварству и прямой лжи.

Но он услышал угрозу Кристла. Он внимательно посмотрел на него – и встретил твердый, неуступчивый взгляд. Тогда он мельком глянул на меня и несколько секунд вглядывался в огорченное, исполненное сочувствия, но непреклонное лицо Брауна.

Внезапно Джего опомнился. Ему стало непереносимо стыдно. Он, видимо, по достоинству оценил свои намерения.

– Я должен снять свою кандидатуру? – сломленно спросил он.

Улыбка Брауна засветилась дружелюбным облегчением, а его заботливая воркотня показала мне, как сильно он волновался.

– Нельзя кидаться из одной крайности в другую, – проворчал Браун. – Наша партия по-прежнему сильнее, чем кроуфордовская. К врагам переметнулся наш самый ненадежный союзник – и только. Но у вас до сих пор больше сторонников, чем у Кроуфорда. Вы просто утратили чувство реальности.

– Я согласен с Брауном, – холодноватым, но все же подбадривающим тоном проговорил Кристл. Джего улыбнулся нам – улыбнулся доверчиво и беззащитно.

– Мы должны изменить тактику, – заметно повеселев, сказал Браун. – Вам-то беспокоиться незачем, всю организационную работу мы возьмем на себя. В партии Кроуфорда тоже есть ненадежные люди. Калверт с Элиотом хотели предпринять кое-какие шаги, но Элиот, кажется, согласился со мной, что пока еще рано. Мы должны обезопасить самих себя от новых дурацких неудач. Не знаю, согласны ли вы со мной, но, по-моему, у нас остался только один не совсем надежный союзник.

– Вы имеете в виду старика Пилброу? – спросил Джего.

– Да, Пилброу – союзник ненадежный, – сказал Кристл. – Вечно он носится с каким-нибудь очередным чудаком.

– Правда, у Винслоу с Гетлифом так ничего и не получилось, когда они попробовали перетянуть его на свою сторону, – заметил Браун. – И я думаю, что мы вполне можем рассчитывать на его последовательность. Он, по счастью, относится к вам с искренней симпатией.

– Меня это, признаться, до сих пор удивляет, – вставил Джего. – Но как бы то ни было…

– Как бы то ни было, – перебил его Кристл, – других ненадежных союзников у нас нет.

Джего сказал:

– Вы трое по-настоящему надежные сторонники именно потому, что знаете обо мне все самое худшее. Если кто-нибудь из вас перестанет меня поддерживать, я потеряю не только должность ректора. Я навсегда потеряю веру в себя.

– Короче, других ненадежных людей в нашей партии нет, – повторил Кристл. – Все остальные будут поддерживать вас до конца. Вы можете твердо рассчитывать на пять голосов. Мы вас не подведем.

Джего благодарно улыбнулся.

– Итак, – сказал Браун, – сейчас самое главное для нас – удержать Пилброу. Если он останется нашим союзником, Кроуфорд в ректоры не пройдет. Большинство – хотя и не абсолютное – у нас. Тем более что Кроуфорд решил не голосовать за себя. Я, правда, человек земной, грешный, и не удивлюсь, если он передумает. Вам, кстати, вскоре предстоит договориться с ним, как вы распорядитесь своими собственными голосами. И учтите – они могут оказаться решающими.

– Да, теперь вам обязательно придется об этом договориться, – сказал Кристл.

– Как раз сегодня я получил от Кроуфорда записку – он хочет со мной встретиться. Меня это, признаться, удивило…

– Наши противники тоже наверняка понимают, что этот треклятый перебежчик сделал ваши собственные голоса решающими, – зорко и настороженно глянув на Джего, проговорил Браун.

– Мне придется с ним встретиться, – сказал Джего. – Отказаться было бы неприлично.

– Но будьте очень осторожны. Любое предложение, каким бы безобидным оно вам ни показалось, надо тщательно обдумать. Поэтому не связывайте себя обязательствами, не решайте ничего сразу. – Давая Джего подробнейшие наставления, Браун немного оживился, но потом снова помрачнел.

– И я опять вынужден вас предостеречь… – Браун нерешительно замолчал; Джего не смотрел на него. Через несколько секунд Браун заговорил снова – медленно, с трудом подбирая слова: – Мы были бы плохими сторонниками и друзьями, если б не решились вам сказать, что вы рискуете безнадежно проиграть еще до выборов. Или, говоря иначе, мы должны предупредить вас, что Найтингейл перешел на сторону Кроуфорда отчасти из-за вашего собственного поведения. И если вы не перестроитесь, то навредите себе еще больше.

Джего промолчал.

Браун заговорил опять:

– С Найтингейлом мы и сами наделали много ошибок. Он разозлился на нас с самого начала. Но одна наша ошибка – я уже намекал вам о ней – разъярила его вконец: ему показалось, что кое-кто из нас ведет себя так, будто считает результаты выборов заранее предрешенными. Излишняя уверенность чревата, знаете ли, серьезными опасностями. Мне очень неприятно, но я вынужден предостеречь вас еще раз… – Браун замялся, немного помолчал и закончил: – …что женские беседы за чашкой чая тоже не всегда бывают безвредными.

Брауну было неловко, но говорил он решительно и твердо. Джего сидел, опустив голову, и молчал. Браун, разумеется, еще помнил то утро, когда Джего, при намеке куда менее определенном, чем сегодняшний, ответил ему с резкой и враждебной отчужденностью. Брауну потребовалось все его дружелюбие, вся решимость и мудрость, чтобы заговорить об этом снова – заговорить именно сегодня, когда Джего получил жестокий удар, потерял на время веру в свои силы и осудил себя.

– Спасибо за дружеский совет, – не поднимая головы, проговорил он. – Я постараюсь им воспользоваться… если смогу.

Внезапно он посмотрел на Брауна, и в его глазах вспыхнуло неподдельное волнение.

– Мне остается попросить моих друзей, – негромко сказал он, – чтобы моя жена не узнала об этих предостережениях. Она примет их исключительно на свой счет, и я просто не смогу вынести ее страданий.

– Но сами-то вы с ней поговорите? – настойчиво спросил Браун.

Мне показалось, что Джего не собирается отвечать. Но он сказал:

– Поговорю… если буду уверен, что это не причинит ей слишком сильного горя.

Слушая его, мы понимали, что перед нами приоткрывается глубокий и мучительный жизненный опыт. Никто из нас, даже Браун, не решился продолжать. Даже Браун не нашел в себе сил потребовать у Джего более определенного ответа.

Вскоре пришла с концерта миссис Джего и сопровождавший ее Рой Калверт. По иронии судьбы, она вернулась домой в превосходном настроении – я никогда еще не видел ее такой счастливой. Ей удалось попасть на концерт, где собралась вся элита Кембриджа, ее спутником был один из самых обаятельных молодых людей в нашем городе, и все знакомые разговаривали с ней необыкновенно дружелюбно.

Рой подошел к камину, а миссис Джего села рядом в кресло, кокетливо, снизу вверх посмотрела на него и сказала:

– Подумать только, ведь вы могли пригласить на концерт какую-нибудь совсем молоденькую женщину!

– Слишком молоденькие женщины, как правило, несносны, – отозвался Рой.

– Да, хотелось бы нам верить, что это правда, – проворковала миссис Джего.

– Вы прекрасно знаете, что это правда, – сказал Рой. – Признайтесь.

Он разговаривал с ней весело, чуть игриво и очень заботливо, так что она, ощутив на мгновение полную уверенность в себе, отказалась от своих обычных претензий и сварливых жалоб – я, пожалуй, ни разу не замечал в ней такой милой и наивно жизнерадостной привлекательности. Возможно, именно эти ее качества очаровали Джего двадцать пять лет назад.

Это было странное зрелище – радостно щебечущая пожилая грузная женщина в черном вечернем платье, которое ничуть не скрадывало ее массивности, и стройный, чрезвычайно изящный молодой человек, она сидела в кресле, а он стоял с ней рядом, спиной к камину, слегка откинувшись назад и опершись плечами о мраморную каминную доску.

Миссис Джего с улыбкой посмотрела на мужа и сказала:

– Я уверена, что провела время гораздо веселее, чем ты.

– Вероятно, ты права, – нежно улыбнувшись ей в ответ, согласился он.

21. Пропагандистская война

Когда леди Мюриэл открыла мужу правду, он попросил, чтобы к нему не пускали никого, кроме Роя. Но в конце триместра он передал нам, что хочет поговорить с каждым членом Совета. И вот что поразительно – он решил так поступить не для собственного удовольствия или успокоения, а ради нас. «Я уверен, что ему по-прежнему никого не хочется видеть, – печально заметил Калверт, – но он щадит наши чувства». Ройс понимал, что нам всем будет очень тяжело, если он не захочет встретиться с нами перед смертью, и смирился: в нем пробудилась странная для умирающего чуткость к переживаниям других.

Да, нам было очень странно видеть его искреннюю и бескорыстную самоотверженность. Но еще более странно чувствовали мы себя, когда после визита к ректору снова окунались в насыщенную враждой атмосферу нашей повседневной жизни.

Потому что Найтингейл, буквально источающий ненависть, вовсю развернул яростную кампанию против Джего. Он вел злобную и методическую пропагандистскую войну. Он тенденциозно подбирал факты-и каждый вечер, если в трапезной или профессорской но было активных сторонников Джего, без конца повторял все, что ему удалось узнать.

Он нападал не только на самого Джего, но и на близких ему люден. Прежде всего на миссис Джего. Из вечера в вечер повторял он ее слова, доказывающие, что она считает себя женой будущего ректора; она и правда расспрашивала знакомых, где можно купить мебель восемнадцатого века, чтобы обставить парадную гостиную Резиденции, и жаловалась, что в Кембридже очень трудно найти слуг. Найтингейл издевался над ее выговором и ее социальным происхождением. «Вы только представьте себе, – говорил он, – в Резиденции, после леди Мюриэл, будет хозяйничать дамочка из предместий Бирмингема!»

Эта злобная реплика особенно возмутила Брауна, хотя было ясно, что, в общем-то, она бьет мимо цели.

Другие обвинения были гораздо опасней. Найтингейл постоянно рассказывал о нелепых флиртах миссис Джего. И он не лгал. Еще несколько лет назад она флиртовала напропалую – флиртовала для самоутверждения, потому что не верила в свою привлекательность. Флирты эти были совершенно невинными, но иногда – именно из-за неопытности миссис Джего – казались слишком уж откровенными и как бы даже почти неприличными.

Нападая на жену Джего, Найтингейл не забывал поносить его друзей и сторонников, а в особенности Роя Калверта. Я тоже не избежал общей участи, но острую неприязнь ко мне Найтингейл перенес почему-то на Роя. В профессорской открыто заговорили о Роевых любовных делах. Было упомянуто имя Джоан. Кто-то сказал, что в ближайшее время объявят об их помолвке. О помолвке? Найтингейл ухмыльнулся.

Сплетню разнесли по всему колледжу. Я сам однажды слышал, как Деспард-Смит сказал:

– Очень странный он человек, этот Рой Калверт. Меня, знаете ли, беспокоит его судьба. Представьте себе – встречаюсь я с ним сегодня и после всего, что слышал, естественно, спрашиваю, не собирается ли он жениться. А он мне отвечает… это был, знаете ли, очень странный ответ. Он сказал: «Калверты никогда не женятся. Мой отец, правда, женился, но он у нас был исключением». Да, меня беспокоит судьба этого молодого человека. Я начинаю думать, что у него извращенное чувство юмора. – Деспард-Смит нахмурился. – И я начинаю думать, что ему, ради его же пользы, надо сообщить о вакансии в Британском музее.