Тридцать три несчастья (№9) - Кровожадный Карнавал

— Но если вам стыдно, — спросил Клаус, — почему же тогда не двигаться нормально?

— Потому что я работаю в Шатре Уродов, Эллиот, — ответила Колетт. — Никто мне не будет платить, если я не буду извиваться.

— Интересная дилемма, — проговорил Хьюго, употребив затейливое слово вместо «проблема», но Бодлеры знали это слово из книги про законы, стоявшей в библиотеке судьи Штраус. — Мы тут все предпочли бы быть нормальными людьми, а не уродами, но завтра утром в Шатер явится народ смотреть, как Колетт извивается и принимает невероятные позы, как Беверли-Эллиот ест кукурузу, Чабо рычит и кидается на толпу, Кевин пишет свое имя и той и другой рукой, а я надеваю одно из этих вот пальто. Мадам Лулу говорит, что людям надо давать то, чего они хотят, а они хотят видеть представление уродов. Ну все, уже очень поздно. Кевин, подай-ка мне руку помощи, повесим гамаки для новеньких, а потом попробуем немного поспать.

— Я подам тебе две руки помощи, — мрачно отозвался Кевин. — Обе действуют одинаково. Ах, как бы я хотел быть либо только правшой, либо только левшой.

— Постарайся приободриться, — мягко посоветовала Колетт. — А вдруг завтра случится чудо, и все мы получим то, о чем мечтаем.

Больше никто в фургоне не произнес ни слова. Но пока Хьюго с Кевином вешали два гамака для трех Бодлеров, дети размышляли над тем, о чем сказала Колетт. Чудеса похожи на тефтели: не существует единого мнения относительно того, из чего они сделаны, откуда взялись и как часто возникают. Одни считают, что восход солнца — чудо, так как в нем есть нечто таинственное, и он часто бывает очень красивым. А другие считают восход солнца обыкновенным явлением природы, так как он случается каждый день и к тому же чересчур рано. Одни считают телефон чудом, ибо разве не достойно удивления, что разговариваешь с человеком, находящимся в тысячах миль от тебя. А другие считают телефон просто механическим продуктом фабричного производства, изготовленным из металлических деталей, состоящим из электронной схемы и проводов, которые очень легко перерезать. И, наконец, одни считают, что улизнуть из отеля — чудо, особенно когда вестибюль наводнен полицейскими. А другие считают это обыденным фактом, поскольку это случается каждый день. Таким образом, можно вообразить, будто на свете так много чудес, что не перечесть, или, наоборот, так мало, что и упоминать о них не стоит. Но это уже зависит от того, проводите ли вы вечер, любуясь красивым закатом, или же спускаетесь с задней стороны дома на веревке из гостиничных полотенец.

Однако чудо, о котором размышляли Бодлеры, лежа в гамаках и силясь заснуть, было несравненно чудеснее любых тефтелей, встречающихся на свете. Гамаки скрипели оттого, что Клаус и Вайолет ворочались, пытаясь устроиться поудобнее в одной рубахе и штанах на двоих, а Солнышко старалась пристроить олафовскую бороду так, чтобы она не царапала ей лицо. И все трое размышляли о чуде, столь удивительном и прекрасном, что сердца у них сжимались до боли. Чудо, разумеется, заключалось в том, что кто-то из их родителей жив и либо отец, либо мама каким-то образом уцелели во время пожара, который уничтожил их дом и положил начало злополучным скитаниям сирот. То, что на свете, возможно, существует еще один живой Бодлер, было бы столь непомерным, не-вероятным чудом, что дети прямо боялись и мечтать о нем. И все-таки мечтали. Они размышляли о словах Колетт — мол, вдруг случится чудо и они все получат то, чего больше всего желают, — и ждали утра, когда хрустальный шар Мадам Лулу вдруг подарит им чудо, о котором они мечтают. Наконец встало солнце, как встает каждый день, и наступило раннее утро. Трое Бодлеров спали очень мало, ибо все время мечтали, наблюдали, как в фургоне постепенно светлеет, слушали, как ворочаются в своих гамаках Хьюго, Колетт и Кевин, и предавались размышлениям — вошел ли уже Граф Олаф в шатер гадалки и узнал ли что-нибудь новое. И как раз когда ожидание сделалось совсем невыносимым, они услышали торопливые шаги и гром-кий металлический стук в дверь.

— Просыпайтесь! Просыпайтесь! — раздался голос крюкастого. Однако прежде чем написать, что он сказал еще, я хочу упомянуть еще об одной черте, общей для чуда и тефтелей: и то и другое может выглядеть чем-то одним, а на поверку оказаться чем-то совсем другим.

Так однажды случилось со мной в кафетерии, когда в поданном на ланч блюде у меня обнаружилась маленькая фотокамера. Так случилось и с Вайолет, Клаусом и Солнышком, хотя в тот момент они еще не знали, что сказанное крюкастым обернется чем-то совсем иным, а вовсе не тем, о чем они подумали, когда услыхали голос за дверью фургона.

— Просыпайтесь! — опять закричал крюкастый и замолотил в дверь. — Вставайте, да поживее! У меня прескверное настроение, мне с вами некогда возиться. Работы по горло. Мадам Лулу и Граф Олаф уехали по делам, поэтому я отвечаю за Шатер Уродов. Хрустальный шар обнаружил, что один из проклятых Бодлеров-родителей жив. А в фургоне с сувенирами почти не осталось статуэток.

Глава четвёртая

— Что? — спросил Хьюго, зевая и протирая глаза. — Что вы сказали?

— В фургоне с подарками почти закончились статуэтки, — повторил из-за двери крюкастый. — Но это вас не касается. Народ уже собрался, так что, уроды, чтоб через пятнадцать минут были готовы.

— Подождите минутку, сэр! — Вайолет вовремя спохватилась, что должна говорить измененным, низким голосом. Они как раз вылезали с Клаусом из гамака, по-прежнему деля на двоих одну пару штанов. Солнышко уже ждала на полу, изумленная до такой степени, что даже забыла поворчать. — Вы сказали — кто-то из родителей Бодлеров жив?

Дверь фургона приотворилась, и в нее всунулась голова крюкастого с выражением подозрения на физиономии.

— А вам, уроды, какое дело? — осведомился он.

— Так ведь мы читали про Бодлеров в «Дейли пунктилио», — нашелся Клаус. — Нас очень заинтересовало дело этих малолетних жестоких убийц.

— Да вот, понимаете, — отозвался крюкастый, — родители их считались мертвыми, но Мадам Лулу поглядела в свой хрустальный шар и увидела, что один из них жив. Это длинная история. Но все это значит, что у нас куча новых хлопот. Граф Олаф и Мадам Лулу с раннего утра уехали по важным делам и оставили Шатер Уродов под моим присмотром. Теперь я распоряжаюсь вами, так что шевелитесь и будьте готовы к представлению.

— Грр! — заворчала Солнышко.

— Чабо полностью готова, — объяснила Вайолет, — а нам собраться недолго.

— Мой вам совет — поторопитесь. — Крюкастый начал было закрывать дверь, но вдруг остановился. — Странно, один шрам у вас вроде как стерся.

— Шрамы заживают, вот и стираются, — ответил Клаус.

— И очень плохо, — отрезал крюкастый, — вид делается не такой уродский. — Он захлопнул дверь, и дети услышали удаляющиеся шаги.

— Жалко его, беднягу, — заметила Колетт. Она спрыгнула на пол и завинтилась винтом. — Каждый раз, как они с этим Графом приезжают, жалость берет, как посмотрю на его крюки.

— Все равно ему лучше, чем мне, — проговорил Кевин, зевая и расправляя свои равнодействующие руки. — Наверняка у него один крюк сильнее другого. А у меня обе руки и обе ноги действуют одинаково.

— А у меня они изгибаются в любом месте, — вставила Колетт. — Ладно, давай— те лучше делать, как он велит, — готовиться к представлению.

— Вот и правильно, — согласился Хьюго. Он протянул руку к полке рядом с га-маком и достал зубную щетку. — Мадам Лулу говорит, мы всегда должны давать людям, что они хотят, а этот человек хочет, чтобы мы были готовы как можно скорее.

— Слушай, Чабо, — Вайолет бросила взгляд на сестру, — давай помогу тебе поточить зубы.

— Грр! — согласилась Солнышко, и старшие Бодлеры сообща нагнулись, взяли на руки младшую сестру и отошли в угол, где висело зеркало, чтобы пошептаться, пока Хьюго, Колетт и Кевин совершают утренний ритуал, иначе говоря, «пока они делают все необходимое, чтобы начать свой карнавальный трудовой день».

— Ну и что вы думаете? — спросил Клаус. — Может так быть, чтобы кто-то из наших родителей остался жив?

— Не знаю, — ответила Вайолет. — С одной стороны, трудно поверить, что хрустальный шар Мадам Лулу в самом деле магический. С другой стороны, она всегда извещала Графа Олафа, где нас искать. Не знаю, что и думать.

— Тент, — шепнула Солнышко.

— Да, ты, наверно, права, Солнышко, — прошептал Клаус. — Если бы удалось проникнуть в Гадальный Шатер, может, мы бы и сами обнаружили что-нибудь полезное.

— Вы ведь обо мне шепчетесь, правда? — окликнул их Кевин с другого конца фургона. — Наверняка говорите: «Ну что за урод этот Кевин — то он бреется левой рукой, то правой, и никакой разницы нет — руки-то абсолютно одинаковые»

— Нет, Кевин, мы не про вас разговаривали, — ответила Вайолет. — Мы обсуждали историю с Бодлерами.

— Ничего про них не слыхал, — отозвался причесывавшийся Хьюго. — Кажется, вы упоминали, что они убийцы?

— Так напечатано в «Дейли пунктилио», — ответил Клаус.

— О, я никогда не читаю газет, — заявил Кевин. — Газету приходится держать перед собой обеими одинаково сильными руками, и я при этом ощущаю себя уродом.

— Тебе лучше, чем мне, — вставила Колетт. — Я так способна извернуться, что могу подобрать газету языком. Вот это действительно уродство!

— Интересная дилемма. — Хьюго снял с вешалки одно из висящих там одинаковых пальто. — Но я считаю, мы все в равной степени уроды. Так, а теперь пошли и дадим отличное представление!

Бодлеры вышли из фургона следом за своими товарищами по работе и направились к Шатру Уродов, где у входа их с нетерпением поджидал крюкастый. В одном из крюков он держал что-то длинное и мокрое.

— Заходите внутрь и дайте им отличное представление, — приказал он, показывая на откинутую полу шатра, служившую входом. — Мадам Лулу сказала, что если вы не дадите зрителям того, что они хотят, мне разрешается использовать вот эту огромную тальятеллу гранде.

— А что это такое? — поинтересовалась Колетт.

— Тальятелла — такая итальянская макаронина, — крюкастый размотал длинный мокрый предмет, — а «гранде» по-итальянски значит «большая». Тальятеллу гранде сделал для меня сегодня утром один работник на Карнавале. — Олафовский приятель начал крутить большой макарониной над головой, и Бодлеры с товарища-ми услышали мягкое свистящее шуршание, будто рядом прополз большой земляной червь. — Не будете слушаться, — продолжал крюкастый, — я вас отлуплю тальятеллой гранде. Ощущение, говорят, не из приятных, более того, даже очень и очень противное.

— Не беспокойтесь, сэр, — проговорил Хьюго, — мы все-таки профессионалы.

— Рад это слышать. — Крюкастый на-смешливо хмыкнул и последовал за ними в Шатер Уродов. Внутри шатер казался еще больше и просторнее оттого, что там стояло мало вещей: несколько складных стульев на деревянной сцене, над ней полотнище с надписью из крупных, неаккуратно выведенных букв: «Шатер Уродов». За небольшой стойкой одна из женщин с напудренным лицом продавала прохладительные напитки. В шатре в ожидании представления уже слонялось человек семь-восемь. Мадам Лулу, правда, упоминала, что дела на Карнавале Калигари идут не блестяще, но все-таки Бодлеры ожидали на представлении уродов больше народу. Когда дети и их коллеги поднялись на сцену, крюкастый заговорил, обращаясь к этой небольшой кучке людей так, будто перед ним толпа:

— Леди и джентльмены, мальчики и девочки, юноши и девушки! Спешите купить вкуснейшие прохладительные напитки. Сейчас начнется представление уродов!

— Ты погляди на них! — хихикнул немолодой мужчина с крупными прыщами на подбородке. — У этого крючья вместо рук!

— Я вовсе не из числа уродов, — зарычал крюкастый. — Я просто работаю на Карнавале.

— Ой, простите, — извинился мужчина. — Не в обиду вам будет сказано, приобрели бы лучше парочку искусственных рук, никто бы и не ошибался.

— Невежливо критиковать чью-то наружность в присутствии этого человека, — сурово заметил крюкастый. — А теперь, леди и джентльмены, смотрите на горбуна Хьюго и ужасайтесь — вместо обыкновенной спины у него большой горб, поэтому и вид у него уродский!

— Да, верно, — подтвердил прыщавый. Видно было, что ему все равно над кем — только бы посмеяться. — Ну и урод!

Крюкастый покрутил в воздухе тальятеллой гранде в качестве противного напоминания Бодлерам и их коллегам.

— Хьюго! — рявкнул он. — Надевай пальто!

Под хихиканье зрителей Хьюго вышел к краю сцены и попытался натянуть пальто, которое держал в руках. Обычно люди с необычной фигурой заказывают портному перешить одежду так, чтобы она сидела удобно и улучшала фигуру. Но когда Хьюго стал напяливать на себя пальто, стало ясно, что никакого портного никто не нанимал. Пальто сперва сморщилось на спине из-за горба, потом растянулось, а в конце концов лопнуло, как только Хьюго застегнул пуговицы. За какие-то считанные минуты пальто превратилось в лоскутья. Хьюго покраснел, отошел в глубь сцены и уселся на складной стул, в то время как немногочисленная публика разразилась хохотом.

— Ну, разве не весело? — вскричал крюкастый. — Даже пальто ему не надеть! Вот урод так урод! Но это еще не все, леди и джентльмены! — Пособник Олафа снова потряс тальятеллой гранде, а другим крюком залез себе в карман. С гадкой улыбкой он вытащил оттуда кукурузу и показал публике, подняв высоко вверх. — Вот простой кукурузный початок, — провозгласил он. — Его может съесть любой нормальный человек. Но на Карнавале Калигари нет Шатра Нормальных Людей, а есть Шатер Уродов, и наш новенький урод сейчас покажет, какой он уморительный грязнуля.

Вайолет и Клаус со вздохом вышли на середину сцены, и, думаю, не стоит описывать дальнейшее утомительное зрелище. Вы и сами догадаетесь, что старшим Бодлерам пришлось опять поедать початок кукурузы под хохот небольшой кучки зрителей. А Колетт пришлось извиваться и принимать всякие невообразимые позы. Кевину пришлось писать свое имя и левой и правой рукой по очереди. И под конец Солнышку пришлось-таки рычать и кидаться на публику, хотя по природе своей она отнюдь не была агрессивной и предпочла бы вежливо поздороваться со зрителями. Вы также сумеете вообразить, какова была реакция публики каждый раз, как крюкастый объявлял очередного выступающего и заставлял проделывать все перечисленное. Эти семь-восемь человек хохотали и выкрикивали всякие обидные прозвища и отпускали отвратительные, безвкусные шутки, а одна женщина даже запустила бумажным стаканчиком с прохладительным напитком в Кевина, как будто если у человека одинаково хорошо действует и правая и левая рука, следует перепачкать ему рубашку чем-то липким и мокрым. Но вот чего вам не вообразить, так это всей унизительности участия в подобном представлении. Вы можете подумать, что унижение, подобно езде на велосипеде или разгадыванию зашифрованных посланий, переносить легче после того, как вы испробовали это разок-другой. Над Бодлерами потешались больше, чем разок-другой, однако от этого им не стало легче переносить происходящее в Шатре Уродов. Вайолет помнила, как над ней смеялась и всячески обзывала девчонка по имени Кармелита Спатс, когда Бодлеры учились в Пруфрокской подготовительной школе, но сейчас, когда крюкастый представил ее как уморительную грязнулю, прозвище все равно обидело ее. Клаус не забыл, как оскорбила его Эсме Скволор в доме 667 по Мрачному проспекту, но его все равно бросало в краску, когда зрители хихикали и показывали на него пальцем каждый раз, как он ронял кукурузный початок. А Солнышко помнила все случаи, когда Граф Олаф смеялся над Бодлерами и их несчастьями, но все равно она испытывала смущение и даже тошноту, слыша, как зрители кричат ей вслед «уродский волчонок», когда она выходила вместе с остальными лицедеями из палатки после окончания представления. Бодлеровские сироты, разумеется, знали, что они не двухголовое чудище и не волчонок, но сейчас, сидя со своими товарищами в фургоне, дети испытывали унизительное чувство, будто они и в самом деле именно те уроды, за которых их принимают.

— Не нравится мне здесь, — сказала Вайолет Кевину и Колетт, сидя на одном стуле с братом, пока Хьюго варил горячий шоколад на плите. Вайолет так расстроилась, что чуть не забыла про низкий голос. — Мне не нравится, что на меня глазеют, не нравится, что надо мной смеются. Если кому-то кажется смешным, когда роняют кукурузу, сидели бы дома и роняли кукурузу сами.

— Кивуун! — согласилась Солнышко, забыв, что должна ворчать. Она имела в виду что-то вроде «Я думала, сейчас заплачу, когда те люди называли меня уродом». К счастью, поняли ее только брат с сестрой, так что она себя не выдала.

— Не волнуйтесь, — успокоил Клаус сестер. — Думаю, мы тут надолго не задержимся. Гадальный Шатер сегодня закрыт, потому что Граф Олаф с Мадам Лулу уехали по важному делу.

Среднему Бодлеру не требовалось добавлять, что сейчас самое время пробраться в палатку и выяснить, действительно ли хрустальный шар способен давать ответы на вопросы.

— Что тебе за дело — закрыта палатка Аулу или нет? — спросила Колетт. — Ты урод, а не гадалка.

— И чем вам тут не нравится? — добавил Кевин. — Карнавал Калигари в последнее время не слишком популярен, но ведь уроду податься больше некуда.

— Почему некуда? — удивилась Вайолет. — Люди с равнодействующими руками, Кевин, требуются повсюду: торговцы цветами, регулировщики уличного движения, да мало ли кто.

— Ты правда так думаешь? — спросил Кевин.

— Разумеется, — ответила Вайолет. — То же самое и люди-змеи, и горбуны. Все мы могли бы найти какую-то другую работу, где нас не считали бы уродами.

— Сомневаюсь! — крикнул Хьюго, не отходя от плиты. — Думаю, что двухголового человека повсюду сочтут уродом.

— Наверно, и того тоже, у кого равнодействующие руки, — вздохнул Кевин.

— Попробуем забыть про наши неприятности и сыграем в домино. — Хьюго принес на подносе шесть дымящихся кружек с горячим шоколадом. — Я решил, что обе головы захотят пить по отдельности. — Он улыбнулся. — Тем более что шоколад не совсем обычный. Волчонок Чабо добавила туда немножко корицы.

— Добавила? Чабо? — переспросил Клаус, и Солнышко со скромным видом заворчала.

— Да, — ответил Хьюго. — Сперва я подумал: что хорошего можно ожидать от уродского волчонка? Но оказалось, это очень вкусно.

— Удачная идея, Чабо, — похвалил Клаус и через силу улыбнулся.

Казалось, совсем недавно младшая из Бодлеров и ходить-то еще не умела и умещалась в птичьей клетке, и вот сейчас она уже проявляет собственные вкусы и может сойти за полуволка-получеловека.

— Ты должна гордиться собой, — подтвердил Хьюго. — Не будь ты уродом, Чабо, ты могла бы стать отличным шеф-поваром.

— Она и так может им стать, — возразила Вайолет. — Эллиот, ты не хочешь выйти — полакомиться горячим шоколадом на воздухе?

— Отличная мысль, — быстро ответил Клаус. — Я всегда считал, что горячий шоколад — уличный напиток. А потом заглянем в фургон с подарками.

— Грр, — заворчала Солнышко, и брат с сестрой поняли, что она хочет сказать «И я с вами». При этом она подползла к стулу, с которого неуклюже поднимались Вайолет с Клаусом.

— Только не задерживайтесь, — посоветовала Колетт. — Нам не разрешается бродить по территории Карнавала.

— Мы только выпьем шоколад и вернемся, — пообещал Клаус.

— Надеюсь, вы не наживете себе неприятностей, — напутствовал их Кевин. — Не хотелось бы, чтоб вам дали как следует по обеим головам тальятеллой гранде.

Только Бодлеры хотели возразить, что удар тальятеллой гранде, возможно, совершенно безболезнен, как вдруг услыхали шум куда более пугающий, чем свист большой макаронины в воздухе. Даже находясь внутри фургона, дети узнали этот оглушительный скрежет, знакомый им по долгой поездке в Пустоши.

— Похоже, вернулся друг Мадам Лулу, — заметил Хьюго. — Узнаю его машину.

— Я слышу и другие звуки, — прибавила Колетт. — Прислушайтесь.

Дети прислушались и поняли, что женщина-змея права. Кроме рева автомобиля слышался другой рев, более густой и более грозный. Бодлеры знали, что нельзя судить о чем бы то ни было по звукам, которые оно издает, как нельзя судить о человеке лишь по его внешнему виду. Но этот рев был такой громкий, такой свирепый, что дети и подумать не могли, что он возвещает о чем-то хорошем.

Здесь я должен прервать свое повествование и рассказать другую историю, сообщив при этом кое-что важное. Эта другая история — вымышленная, ее кто-то сочинил, в противоположность бодлеровской, которую некто лишь записал, делая это преимущественно по ночам. Называется эта другая история «Повесть про Королеву Дебби и ее дружка Тони». И вот как приблизительно она выглядит:

Повесть про королеву Дебби

И её дружка тони

Жила — была вымышленная королева по имени Дебби и правила она страной, в которой и случилось данная вымышленная история. В этой вымышленной стране повсюду росли леденцовые деревья, вымышленные певчие мыши делали всю черную работу и свирепые вымышленные львы охраняли дворец от вымышленных врагов. У Королевы Дебби был друг по имени Тони, и жил он в соседнем вымышленном королевстве. Оттого, что они жили так далеко друг от друга, Дебби и Тони встречались не очень-то часто, но все-таки изредка встречались и шли куда-нибудь пообедать или в кино — посмотреть новый фильм — или делали ещё что-нибудь столь же вымышленное.

Наступил день рождения Тони, но Королева Дебби была занята королевскими делами и не смогла навестить его. Вместо этого она послала ему красивую открытку и скворца в блестящей клетке. Воспитанный человек, получив подарок, естественно, пишет письмо с благодарностью, но Тони был не очень воспитанным, поэтому позвонил Дебби и пожаловался.

— Дебби, это я, Тони, — сказал он. — Я получил твой подарок, но он мне совершенно не нравится.

— Жаль это слышать, — ответила Королева Дебби и сорвала с дерева леденец. — Я специально выбрала для тебя скворца. А что бы ты хотел получить в день рождения?

— Я хотел бы получить от тебя горсть бриллиантов, — заявил Тони, который был личностью столь же жадной, сколь и вымышленной.

— Бриллиантов? — удивилась Королева Дебби. — Но ведь скворцы способны развеселить вас, когда вам грустно. Их можно приучить садиться к вам на руку, а иногда они даже умеют говорить.

— А я хочу бриллиантов, — заупрямился Тони.

— Бриллианты — вещь ценная, — сказала Королева Дебби. — если я пошлю их тебе почтой, их могут украсть, и тогда ты останешься без подарка.

— Хочу бриллиантов, — заныл Тони, становясь невыносимо занудливым.

— Я знаю, что сделаю. — В голосе Королевы Дебби послышалась улыбка. — Я дам проглотить мои бриллианты королевским львам, а потом пошлю львов в твоё королевство. Никто не посмеет напасть на свирепых зверей, так что бриллианты дойдут в целости и сохранности.

— Только поскорее, — ответил Тони, — всё-таки день этот для меня особенный.

Поторопиться Королеве Дебби ничего не стоило, поскольку певчая мышь, жившая во дворце, проделала всю подготовительную работу, и Дебби оставалось только быстренько скормить львам горсть бриллиантов, спрятав их в тунца, чтобы львы согласились их проглотить. После чего велела львам отправиться в соседнее королевство и передать подарок.

Тони в нетерпении торчал весь день на улице, поедая мороженое и праздничный торт и дразня скворца. Наконец, перед самым закатом, он увидел приближающихся львов и подбежал к ним, чтобы забрать подарок.

— Давайте сюда бриллианты, глупые твари! — крикнул Тони…» И что было дальше, рассказывать незачем. Мораль этой истории достаточно ясна: «Дареному льву в пасть не лезут». А главное вот что: бывают случаи, когда появление целой компании львов — хорошая новость, особенно если история вымышленная, а львы ненастоящие и скорее всего ничего плохого не сделают. А бывают случаи, как, например, в истории с Королевой Дебби и ее другом Тони, когда появление львов предвещает, что дальше все пойдет намного интереснее.

С сожалением, однако, должен предупредить, что случай с бодлеровскими сиротами совсем иного толка. История с Бодлерами протекает совсем не в вымышленной стране, где на деревьях растут леденцы и певчие мыши делают всю черную работу. История Бодлеров протекает в совершенно реальном мире, где над людьми смеются только из-за того, что они обладают физическими недостатками, где дети вдруг оказываются одни на целом свете и пытаются разгадать окутывающую их зловещую тайну. И в этом реальном мире появление львов обещает, что дальше все пойдет еще гораздо хуже, и если вам не по вкусу такая история (так же, как львам не по вкусу бриллианты, не вложенные в тунца), вам лучше всего повернуть назад и бежать в другую сторону. А именно этого захотелось Бодлерам, когда, выйдя из фургона, они увидели, что привез с собой Граф Олаф, вернувшийся из деловой поездки.

Граф Олаф промчался в своем черном автомобиле между рядами фургонов, едва не задавив нескольких посетителей, затормозил около самого Шатра Уродов и только тогда выключил мотор. После чего рычание, которое узнали дети, оборвалось, но не прекратилось другое, более злобное. Оно звучало и после того, как Олаф в сопровождении Мадам Лулу вышел из машины и взмахом руки указал на трейлер, прицепленный к автомобилю. Вернее, это была металлическая клетка на колесах, и между прутьями клетки Бодлеры увидели то, на что показывал негодяй.

В прицепе было полно львов. Их набилось туда так много, что дети даже не разобрали, сколько именно. Видно было, что львам плохо и неуютно в этой тесноте, они скребли прутья когтями, огрызались зубастой пастью друг на друга и невообразимо громко и яростно рычали. Вокруг стал собираться народ — кое-кто из олафовских приспешников, а также несколько посетителей, любопытствующих, что происходит. Олаф попытался сказать что-то, но львиный рык заглушил его слова. Негодяй нахмурился, достал из кармана хлыст и хлестнул львов сквозь прутья клетки. Подобно людям, животные, если их как следует стегать хлыстом, тоже пугаются и готовы делать, что им приказывают. Поэтому львы постепенно притихли, и Олаф смог наконец сделать свое заявление:

— Леди и джентльмены, мальчики и девочки, уроды и нормальные люди! Карнавал Калигари с гордостью объявляет о прибытии свирепых львов, которые примут участие в новом аттракционе.

— Это хорошая новость, — сказал кто-то в толпе, — а то сувениры в подарочном фургоне довольно паршивые.

— Да, новость хорошая, — со злобой прорычал Олаф и обернулся к Бодлерам. Глаза у него ярко блестели, и под его пристальным взглядом дети задрожали в своих маскарадных костюмах. — Потом он перевел взгляд на собирающуюся толпу и продолжал: — Теперь тут все пойдет гораздо веселее.

И бодлеровские сироты поняли, что его обещание — чистейший обман.

Глава пятая

Когда происходящее кажется чем-то на удивление знакомым, словно это уже происходило с вами ранее, такое ощущение французы называют «deja vu » ( Уже виденное (фр.) ) . Подобно многим французским выражениям (как, например, «ennui» — жеманное словечко вместо «невыносимая скучища», или «la petite mort», передающее ощущение, будто что-то в вас умерло), выражение «deja vu» относится к чему-то не слишком приятному, поскольку от ощущения, будто вы уже слышали или видели нечто подобное, становится как-то не по себе. Так же и бодлеровским сиротам было не очень приятно стоять около фургона для уродов, слушать Графа Олафа и испытывать тошнотворное чувство, определяемое словами «deja vu».

— Львы станут самым волнующим аттракционом на Карнавале Калигари! — объявил Олаф, между тем как любопытные, заслышав шум и рев, все прибывали. — Если только вы не полные идиоты, то вам известно: даже упрямый мул двинется в требуемом направлении, если держать перед ним морковку, а позади палку. Он хочет получить в награду морковку и не хочет, чтобы его больно наказали. Так же будут вести себя и львы.

— Что происходит? — спросил у детей Хьюго, выходя из фургона. За ним пока-зались Колетт и Кевин.

— «deja vu», — с горечью проговорила Солнышко.

Даже младшая из Бодлеров помнила жестокую историю про упрямого мула с той поры, как они жили у Олафа. Тогда злодей рассказывал про упрямого мула, чтобы вынудить Вайолет выйти за него замуж, но, к счастью, тогда план его в последнюю минуту сорвался. Сейчас та же история служила ему для того, чтобы привести в исполнение какой-то новый замысел, и дети, наблюдая, как он это делает, испытывали тошноту.

— Эти львы сделают то, что я им велю, — продолжал Граф Олаф, — так как хотят избежать наказания кнутом! — Он снова замахнулся и хлестнул по львам через прутья. Львы съежились. Кое-кто из зрителей зааплодировал.

— Если кнут — палка, то что будет морковкой? — спросил лысый.

— Морковкой? — повторил Олаф и рассмеялся особенно гадким смехом. — Наградой послушным львам будет вкуснейшая еда. Львы — плотоядные, то есть они питаются мясом. И здесь, на Карнавале Калигари, они получат мясо самого лучшего качества. — Он повернулся и ткнул хлыстом в сторону фургона уродов, где у входа стояли Бодлеры и их товарищи по работе. — Уроды, которых вы видите перед собой, не являются нормальными людьми, они ведут никчемную жизнь. Поэтому они будут счастливы развлечь публику.

— Конечно, — отозвалась Колетт. — Мы каждый день так и делаем.

— В таком случае вы не откажетесь сыграть главную роль в львином шоу, — продолжал Олаф. — Мы не станем кормить львов в их привычные часы, поэтому к началу представления они очень, очень проголодаются. Ежедневно вместо представления в Шатре Уродов мы будем наугад выбирать одного из уродов и смотреть, как его пожирают львы.

Все опять захлопали — все, кроме Хьюго, Колетт, Кевина и троих детей, застывших от ужаса.

— Вот потеха будет! — выкрикнул прыщавый. — Представляете, агрессивность и неряшливая манера есть одновременно! Зрелище получится роскошное!

— Целиком с вами согласна! — подхватила стоявшая рядом женщина. — Умора была глядеть, когда двухголовый урод ел кукурузу, но еще занятнее, когда будут есть его самого!

— Нет, а я бы предпочел полюбоваться, как будут есть горбатого, — возразил кто-то из толпы, — он такой потешный! И спина не такая, как у всех!

— Веселье начнется завтра днем! — возвестил Граф Олаф. — До завтра!