Кортни - Наемник

— Я не хочу умирать, — прошептал он. — Не сейчас и не так, пожалуйста, не сейчас. Один из жандармов безрадостно рассмеялся и подошел к пулемету. Он отодвинул в сторону Андре и принялся стрелять по крошечным бегающим фигуркам людей на станции.

— Нет! — пронзительно крикнул Андре. — Не делай этого. Не сопротивляйся. Они нас всех убьют, если ты будешь стрелять.

— Они нас убьют в любом случае, — засмеялся жандарм и выпустил длинную очередь. Андре двинулся к нему, может быть, чтобы оттащить его от пулемета, но силы оставили его. Его руки, с нервно сжимающимися и разжимающимися пальцами безвольно повисли. Его губы задрожали, затем открылись и испустили крик ужаса.

— Нет! — закричал он. — Только не это! Господи, сжалься надо мной! Спаси меня! Не допусти моей смерти! Прошу тебя, господи. Он судорожно вцепился в борт платформы. Вагон замедлил свой ход. Андре разглядел подбегающих людей с винтовками, черных людей в рваной и грязной форме. Лица искажены, хищные рты широко раскрыты в похожем на волчий вое. Андре выпрыгнул на перрон. От удара о бетон у него сбилось дыхание, он упал, потом попытался встать на четвереньки, держась руками за живот и силясь что-то кричать, но удар прикладом между лопатками снова повалил его на землю. Над ним кто-то закричал по-французски:

— Он белый, оставьте его для генерала. Не убивайте его. — Его опять ударили прикладом, на этот раз — по голове. В полубессознательном состоянии он валялся в пыли и смотрел, как бандиты стаскивают с платформы остальных. Черных жандармов они пристрелили сразу же, а потом со смехом соревновались между собой в искусстве резьбы штыком по мясу. Двое детей тоже не мучались. Их вырвали из рук матерей, схватили за ноги и ударили головой о борт вагона. Старый Боуссье пытался сопротивляться, когда с его жены начали срывать одежду, но получил удар штыком в спину и две пули в голову. Все это произошло в первые минуты, до прихода офицеров, к этому времени в живых остались только Андре и четыре женщины. На глазах Андре женщин обнажили. Он с ужасом наблюдал, как их распяли прямо на бетоне, как скотину перед клеймением. Как мужчины начали выстраиваться в очередь, заранее расстегивая брюки, покрытые у некоторых свежей кровью.

Но потом появились два человека с красными шевронами на груди, судя по командному тону — офицеры. Один из них выстрелил в воздух из пистолета, а потом, добившись внимания, обратился ко всем с пламенной речью. Это возымело эффект и женщин утащили в отель. Офицер подошел к лежащему Андре, склонился над ним и, схватив его за волосы, повернул к себе лицом.

— Добро пожаловать, красавчик. Генерал будет очень рад. Жалко, что твои белые друзья улизнули, но один это все-таки лучше, чем ничего.

Он заставил Андре сесть, заглянул ему в лицо, а затем в ярости плюнул в глаза. — Уведите его. Генерал побеседует с ним позже. Они привязали Андре к одной из колонн на террасе отеля. Он мог через большие окна холла видеть, что они делали с женщинами, но не мог себя заставить видеть это. Он все слышал: к полудню крики превратились в стоны и рыдания, к вечеру все женщины замолчали. Но очередь бандитов у передней двери не исчезала. Некоторые вставали в нее по три-четыре раза. Все были абсолютно пьяны. Один весельчак ходил с бутылкой ликера в одной руке и бутылкой виски в другой и, прежде чем снова встать в очередь, останавливался перед Андре.

— Выпей со мной, красавчик, — просил он, а затем сам отвечал. — Конечно ты выпьешь, — он набирал в рот напиток из какой-либо бутылки и плевал Андре в лицо. Все остальные, стоящие в очереди, каждый раз разражались хохотом. Иногда кто-нибудь из бандитов останавливался перед Андре, снимал с плеча винтовку, отступал на несколько шагов, прицеливался штыком в лицо и бросался вперед, отводя штык в сторону в самый последний момент. Каждый раз Андре не мог удержаться от крика ужаса. И каждый раз это вызывало у окружающих взрыв смеха. К вечеру они начали поджигать дома на окраине города. Одна из групп в состоянии тоски от изнасилований и выпивки, расположилась на террасе и принялась петь. В их пении чувствовались все парадоксы Африки. Они продолжали петь, а рядом с отелем спор двух бандитов перерос в драку на ножах. Прекрасные звуки пения заглушали тяжелое дыхание двух раздетых до пояса дерущихся негров и быстрый шорох их ног в пыли дороги. Когда они сошлись грудь в грудь для последнего удара, в песне появились торжественные ноты. Один из дерущихся отступил назад, его правая рука сжимала нож, воткнутый по самую рукоятку в живот второго. Проигравший стал сползать с ножа на дорогу, песня становилась глуше, печальней и, наконец, прекратилась совсем. Они пришли за Андре уже в темноте. Четверо, менее пьяные, чем остальные. Они провели его по улице в контору горнодобывающей компании. Генерал Мозес сидел в одном из кабинетов.

В его облике не было ничего зловещего — он выглядел как вышедший на пенсию служащий. Маленького роста, с коротко остриженными, начинающими седеть волосами, в очках в роговой оправе. На его груди располагались три ряда медалей; пальцы были унизаны перстнями до второй фаланги: бриллианты, изумруды, иногда красный отсвет рубина, — все драгоценности были женского фасона, кольца разрезаны и растянуты, чтобы налезть на его короткие черные пальцы. Лицо казалось почти добрым, если бы не глаза. В них не было видно эмоций — безжизненные глаза сумасшедшего. На столе перед ним стоял неокрашенный деревянный ящик с печатями горнодобывающей компании. Крышка ящика была откинута, и, когда Андре вошел в комнату со своим эскортом, генерал достал из ящика брезентовый мешочек и высыпал из него на письменный прибор кучку серых промышленных алмазов.

Он глубокомысленно пошевелил их пальцем, заставив тускло светиться в свете керосиновой лампы.

— В вагоне был всего один такой ящик? — не поднимая головы спросил Мозес.

— Да, мой генерал, всего один, — ответил один из сопровождающих.

— Ты уверен?

— Да, мой генерал. Я лично все осмотрел. Генерал достал из ящика еще один мешочек и высыпал его содержимое на стол. Он недовольно заворчал и продолжил доставать из ящика все новые мешочки. Он все больше и больше разъярялся. Кучка промышленных серых и черных камней росла.

— Ты открывал ящик? — прорычал он.

— Нет, мой генерал. Он был опечатан. Печати были в порядке. Вы это видели. Генерал Мозес снова недовольно захрюкал, его лицо потемнело окончательно. Он опять полез руками в ящик и, вдруг, улыбнулся.

— А здесь у нас что такое? — он достал из ящика коробку из-под сигар, всю в ярких наклейках, большим пальцем откинул крышку и его лицо зажглось радостью. На слое ваты, мерцая и разбивая свет лампы на тысячи радужных спектров, лежали ювелирные камни. Генерал взял один из них между большим и указательным пальцем.

— Красота, — пробормотал он. — Какая красота. Генерал Мозес смел промышленные алмазы в сторону и положил выбранный камень на центр стола. Потом стал с наслаждением доставать из коробки другие алмазы, ласково потирая каждый пальцами, лаская, пощелкивая языком, располагая их на столе в только ему понятный узор.

— Красиво, — не переставая шептал он. — Сорок один, сорок два. Красота! Мои любимые! Сорок три. Затем он внезапно собрал все камни в мешочек, затянул завязку, положил мешочек в нагрудный карман и тщательно застегнул клапан. Он положил свои черные, все в перстнях руки перед собой на стол и посмотрел на Андре. Его глаза были дымчато-желтыми с черными зрачками, за очками они казались матовыми, их выражение сонным.

— Снимите с него одежду, — сказал генерал ничего не выражающим, как и его глаза голосом. Они грубо сорвали с Андре одежду и генерал принялся рассматривать его тело.

— Такое белое, — пробормотал он. — Почему такое белое? — Он внезапно заскрипел зубами, но его лбу появились капельки пота. Мозес вышел из-за стола. Маленький человечек источал такую энергию, что показался вдвое большим.

— Белые, как опарыши, живущие в ране на теле у слона, — он приблизил свое лицо к Андре. — Ты должен быть толще, мой опарыш. Ты так долго и так хорошо питался. Ты должен быть значительно толще. Он провел руками по бокам Андре мягким, почти ласкающим движением.

— Но сейчас уже поздно, маленький опарыш, — Андре отшатнулся и от его прикосновения и от слов. — Слон выбросил тебя из своего тела, скинул на землю, прямо себе под ноги. Ты сильно хлопнешь, когда он на тебя наступит. Его голос оставался мягким, но по лицу катился пот, и сонное выражение глаз сменилось черным огнем.

— Посмотрим, — он отошел назад. — Посмотрим, мой опарыш. — Он коленом ударил Андре в промежность с такой силой, что сам содрогнулся от удара и отскочил назад. Нижнюю часть тела Андре пронзила боль, как от раскаленного металла. Она сжала его желудок, пробежала спазмами по мышцам живота и груди в голову и взорвалась ярчайшей вспышкой.

— Держите его, — приказал генерал Мозес неожиданно визгливым голосом. Два конвоира схватили Андре за локти и опустили на колени, чтобы генерал мог без затруднений бить ботинками по половым органам и животу. Они это часто делали.

— Это за время, проведенное мной в тюрьме, — генерал нанес ботинком удар. Боль смешалась с болью и у Андре не было даже сил закричать.

— Это за оскорбления, — Андре почувствовал, что его мошонка раздавлена ударом. Но кричать он не мог.

— Это за унижения, — боль достигла верхней точки. Теперь нужно было кричать. Андре наполнил легкие воздухом.

— Это за голод. Где же крик? Он должен кричать от такой боли. «Господи, почему я не кричу?»

— Это за вашу белую справедливость. «Почему я не могу закричать? Нет, Господи!»

— Это за ваши тюрьмы и кнуты! Удары сыпались практически непрерывно, как дробь сумасшедшего барабанщика, как стук дождя по металлической крыше. Он почувствовал, как что-то рвется у него в животе.

— А еще вот за это, и это, и это! Лицо перед ним заполняло все его зрение. Голос и звук ударов наполнили слух.

— Это, и это, и это! — голос стал совсем пронзительным. Андре почувствовал в животе тепло внутреннего кровотечения.

Боль отступала. Организм включил свои системы защиты, и он не закричал. Он испытал непонятный восторг. «Последнее, что я могу сделать по-мужски — это умереть без крика». Он попытался встать, но они удерживали его, а ноги не слушались. Они принадлежали кому-то другому и отделялись от Андре огромным теплым животом. Он поднял голову и посмотрел на своего убийцу.

— Это за породившее тебя белое дерьмо! Удары перестали быть частью действительности. Он ощущал их, как человек, стоящий рядом с лесорубом. И Андре улыбнулся. Он еще улыбался, когда они отпустили его, и он упал лицом на пол.

— Я думаю, что он умер, — сказал один из конвоиров. Генерал Мозес вернулся за стол. Его трясло, как будто он пробежал большое расстояние, он часто и глубоко дышал. Китель покрылся пятнами пота. Он упал в кресло, и его тело, казалось, развалилось. Огонь ушел из глаз, они вновь стали матовыми и сонными. Конвоиры присели на пол рядом с Андре. Они знали, что ждать придется долго. Через открытое окно иногда доносились звуки пьяного смеха, и комната озарялась отблеском пожаров.

15

Брюс стоял между рельсами и критически оценивал маскировку засады. Несмотря на то, что он знал куда смотреть, ему потребовалось около двух минут, чтобы разглядеть торчащий из куста ствол пулемета.

— Хорошо, Раффи. Лучше у нас вряд ли получится.

— Думаю, что так, босс.

— Вы меня слышите? — повысил голос Брюс. Из кустов раздались утвердительные отклики.

— Если они появятся, не открывайте огонь, пока они не достигнут этой точки. Я оставлю для вас метку, — Брюс отломал от куста ветку и бросил ее на рельсы.

— Вы ее видите? Снова утвердительные ответы.

— Смена придет перед наступлением темноты. До той поры оставайтесь на месте. Поезд находился в полумиле от этого места, за поворотом. Брюс с Раффи вернулись к нему. У последнего вагона их ожидали машинист и Вэлли Хендри.

— Хорошие новости есть?

— К моему глубочайшему сожалению, мой капитан, локомотив ремонту не подлежит. Котел пробит в двух местах, медные трубопроводы серьезно повреждены.

— Благодарю вас, — кивнул Брюс. Он не был удивлен. После первичного осмотра локомотива он пришел к точно такому же выводу.

— Где мадам Картье? — спросил он Вэлли.

Мадам готовит завтрак, месье, — с издевкой ответил Вэлли. — Почему ты спрашиваешь? Тебе так быстро снова захотелось? захотелось размяться перед завтраком? Брюс подавил в себе вспышку гнева и прошел мимо. Он нашел Шерман вместе с четырьмя жандармами в кабине паровоза. Они выгребли из топки на стальной пол горячие угли, установили над ними котелки и резали в них лук и картофель.

Жандармы хохотали над какой-то, произнесенной Шерман, шуткой. Ее обычно бледные щеки раскраснелись от жара, на лбу — пятно сажи. Она профессионально орудовала огромным ножом. Когда она увидела Брюса ее лицо озарилось улыбкой.

— На завтрак — гуляш по-венгерски: говядина, картофель, лук.

— Ты назначаешься пока помощницей повара, без оплаты.

— Вы слишком добры, — она показала ему язык. Остренький, розовый, как у кошки. При взгляде на нее Брюс почувствовал напряжение мышц и сухость во рту.

— Шерман, — сказал он по-английски. — Мы не сможем отремонтировать паровоз.

— Кухня из него получилась неплохая.

— Будь серьезней, — раздраженно произнес Брюс. — Мы здесь застряли до тех пор пока чего-нибудь не придумаем.

— Но, Брюс, ты же гений. Я тебе полностью доверяю. Ты обязательно придумаешь что-нибудь сногсшибательное, — она говорила абсолютно серьезно, но в глазах блестели шутливые огоньки. — Почему бы тебе не попросить транспорт у генерала Мозеса? Глаза Брюса сузились, изогнутые брови поползли к переносице.

— Если будет невкусно, я понижу тебя в должности до третьего помощника, — он спустился из кабины и быстро зашагал вдоль поезда.

— Сержант, Хендри, подойдите сюда. Нам нужно кое-что обсудить. Они поднялись в один из вагонов. Хендри упал на полку и задрал ноги на раковину.

— Ты очень быстро справился, — его покрытые рыжей щетиной щеки растянулись в ухмылке.

— Более поганой скотины, чем ты, Хендри, я еще не встречал, — холодно произнес Брюс. — Когда мы вернемся в Элизабетвилль, то прежде чем передать тебя властям с обвинением в убийстве, я лично переломаю тебе все кости.

— Подумать только, — расхохотался Вэлли. — Да ты болтун, Карри. Капитан Карри — самый большой болтун в мире.

— Не заставляй меня убивать тебя сейчас, прошу тебя. Ты мне пока нужен.

— Ты что, влюбился в эту француженку? Или тебе просто понравилась ее задница? Не мог же ты так ошалеть от ее груди. Там даже в руку взять нечего. Брюс двинулся к нему, но затем резко повернулся к окну.

— Давай договоримся, Хендри, — его голос звучал глухо. — Пока мы отсюда не выберемся, ты отстанешь от меня, я отстану от тебя. Когда мы подъедем к узлу Мсапа, перемирие заканчивается. Ты можешь говорить все, что угодно. Если я тебя не прикончу на месте, то приложу все усилия, чтобы тебя повесили за убийство.

— Я ни с кем не собираюсь договариваться, Карри. Я продолжаю игру, пока она меня устраивает, а когда она меня перестает устраивать, я выхожу из нее без предупреждения. Что я тебе еще скажу, дружище? Придет время, и я тебя сделаю, запомни это, Карри. Потом не говори, что я тебя не предупреждал, — Хендри наклонился вперед — ладони на коленях, тело напряжено, лицо искажено яростью.

— Сделай меня сейчас, Хендри, — Брюс отскочил от окна и встал в стойку — ноги слегка согнуты, прямые ладони перед корпусом. С небывалой для человека такого размера скоростью сержант Раффараро вскочил с противоположной полки и встал между ними.

— Есть какие-либо приказания, босс? Брюс медленно выпрямился из стойки, опустил руки. Затем он раздраженно поправил ладонью упавшую на лоб прядь волос, как будто выкидывая этим жестом Вэлли Хендри из головы.

— Да, — сдержанным голосом произнес он. — Нам необходимо кое-что обсудить. Он достал из кармана пачку сигарет, закурил и глубоко затянулся. Затем уселся на крышку раковины и принялся внимательно изучать пепел на конце сигареты. Когда он заговорил, его голос был спокоен.

— Надежды на восстановление локомотива нет. Таким образом мы должны найти альтернативный способ транспортировки. У нас есть два выхода. Мы можем пройти пешком все двести миль до узла Мсапа, если наши друзья балуба нам не помешают, или мы можем проехать то же расстояние на грузовиках генерала Мозеса. Он замолчал.

— Вы хотите стащить у него грузовики, босс? Это не так просто сделать.

— Нет, Раффи, я не думаю, что нам удастся стащить их у него из-под носа. Мы будем вынуждены атаковать город и уничтожить Мозеса.

— Ты просто рехнулся! — заорал Вэлли. — Совсем сбрендил.

— Я думаю, что у Мозеса человек шестьдесят, — не обратил на него внимания Брюс. — У нас, после всех потерь, осталось тридцать четыре человека. Правильно, сержант?

— Все верно, босс.

— Хорошо. Мы должны оставить здесь в засаде по крайней мере десять человек, на случай, если генерал все-таки пошлет за нами отряд или на случай нападения балуба. Остается очень мало людей, я знаю, но мы вынуждены пойти на риск.

— Почти все гражданские вооружены. Охотничьи ружья, спортивные винтовки, — сказал Раффи.

— Да, — согласился Брюс. — Они смогут себя защитить. Таким образом для атаки на город у нас остается двадцать четыре человека. Соотношение три к одному.

— Эти бандиты будут настолько пьяны, что половина из них не сможет стоять на ногах.

— Именно на это я и рассчитываю: пьянка и внезапность нашего удара. Мы постараемся атаковать настолько быстро, что они не поймут, что происходит. Не думаю, чтобы они знали насколько сильно был поврежден паровоз. Они полагают, что мы уже за сотню миль отсюда.

— Когда мы выступаем, босс?

— Мы в двадцати милях от города. Примерно шестичасовой марш в темноте. Я хочу атаковать завтра рано утром, но позицию занять сегодня к полуночи. Мы выступаем в шесть часов, перед наступлением темноты.

— Я пойду подбирать ребят.

— Хорошо. Раффи, выдать каждому дополнительно по сто патронов и по десять гранат. Для меня лично — четыре подсумка гранат, — Брюс повернулся к Хендри. — Хендри, помоги сержанту.

— Черт возьми! Вот это будет веселье! — осклабился Хендри. — Если повезет, нарежу полный рюкзак ушей. Он удалился вслед за Раффи по коридору. Брюс откинулся на спинку дивана и снял каску. Он закрыл глаза и вновь увидел стоящих на уносящейся вниз платформе Боуссье с женой, кучку испуганных женщин и Андре с каской в руках, смотрящего на него широко раскрытыми испуганными глазами.

— Почему всегда самые добрые, безвредные и слабые? — прошептал он. Его отвлек стук в дверь.

— Да?

— Брюс, — вошла Шерман с котелком и двумя кружками, — время ленча.

— Уже? — Брюс взглянул на часы. — Господи, уже второй час!

— Ты голоден?

— Завтрак был сто лет назад.

— Правильно, — она опустила раскладной столик и начала раскладывать еду.

— Пахнет очень вкусно.

— Я знаменитый шеф-повар. От моего гуляша без ума все коронованные особы Европы. Они ели молча, так как оба были голодны. Всего один раз они посмотрели друг на друга, улыбнулись и вернулись к еде.

— Все было очень вкусно, — наконец сказал Брюс.

— Кофе?

— Будь добра.

— Что будем делать дальше? — спросила Шерман наливая кофе.

— Ты имеешь в виду пока мы одни?

— Вы слишком прямолинейны, месье. Я имею в виду, как мы отсюда выберемся?

— Я принимаю твое предложение: мы одолжим транспорт у генерала Мозеса.

— Ты шутишь, Брюс!

— Нет, — он кратко объяснил свой план.

— Это очень опасно. Тебя могут убить.

— Только самые лучшие умирают молодыми.

— Именно поэтому я и волнуюсь. Пожалуйста, возвращайся живым. Иначе ты причинишь мне боль, — ее лицо было очень серьезным и бледным. Брюс шагнул к ней, она поднялась.

— Шерман, я…

— Брюс, ничего не говори, — ее веки опустились, бросив тени от длинных ресниц, подбородок потянулся навстречу, открывая плавный изгиб шеи. Он прикоснулся к ней губами и почувствовал, как дрогнула ее кожа. Ее тело прижалось к нему, ее пальца сплелись у него на затылке.

— Брюс, мой единственный, возвращайся невредимым. Его губы неотвратимо потянулись к ее полураскрытым, ждущим губам. Они еще больше раскрылись под нажимом его языка, он почувствовал у себя на щеке прохладное прикосновение ее носа, рука его поползла вверх по спине и пальцы гладили шею, покрытую нежнейшим пушком.

— О, Брюс, — прошептала она прямо в рот. Его вторая рука опустилась на ее упругие, круглые ягодицы и придвинула ее еще ближе. Она вздрогнула и судорожно вздохнула, почувствовав сквозь одежду его мужское прикосновение.

— Нет! — она попыталась вырваться, но он удержал ее и девушка вновь доверчиво ослабла в его объятиях. — Нет, нет, — повторяла Шерман, но ее губы были раскрыты и язычок трепетал между его губ. Его рука спустилась с шеи вниз и выдернула полы рубашки из-под ремня, затем вновь поднялась по атласной поверхности ее спины, нежно погладила канавку посередине, так, что Шерман задрожала и крепче к нему прижалась. Нежно поглаживая кожу на ее лопатках, рука поднялась вверх, затем спустилась вниз к покрытым шелковистыми волосками подмышкам и дальше к ее груди с мягкими сосками, быстро твердеющими от его прикосновения. Она начала драться уже по-настоящему. Ее кулачки колотили по его плечам, губы оторвались от его губ и он с трудом остановился, опустил руку на талию и мягко удержал ее в своих объятиях.

— Не надо так, Брюс. Ты очень быстро становишься скверным, — щеки девушки раскраснелись, глаза стали темно-синими, ее губы, все еще влажные от его губ дрожали.

— Прости меня, Шерман, — нетвердым, как и у нее голосом произнес Брюс. — Я не знаю, что со мной случилось. Я не хотел напугать тебя.

— Брюс, ты очень сильный. Но не это меня испугало, со всем не это. Меня испугали твои глаза, они смотрели на меня, но меня не видели.

«Ты все испортил, — мысленно корил себя Брюс. — Брюс Карри — нежный изысканный влюбленный. Брюс Карри — тяжеловесный художник насилия». Его всего колотило, ноги дрожали, он часто дышал.

— Ты не носишь бюстгалтер, — зачем-то произнес и сразу пожалел о сказанном. Она рассмеялась.

— Ты считаешь, что это необходимо?

— Нет, я не это имел ввиду, — быстро произнес он, вспомнив мягкую пружинистость ее груди. Затем он замолчал, пытаясь осмыслить свои чувства и привести в норму дыхание. Он все еще был во власти безумного желания.

Она посмотрела ему в глаза. — Теперь ты меня видишь. Может быть я позволю тебе поцеловать меня.

— Прошу тебя. Она подошла к нему.

— «Сейчас очень нежно», — овладел собой Брюс. Дверь купе с треском распахнулась и они отпрыгнули друг от друга. В дверях стоял Вэлли Хендри.

— Так, так, так, — его маленькие глазки быстро все осмотрели. — Прекрасно. Шерман торопливо принялась заправлять в джинсы рубашку, пытаясь одновременно привести в порядок волосы.

— Нет ничего лучше этого после еды, — ухмыльнулся Хендри. — Я всегда это говорил. Очень способствует пищеварению.

— Что тебе нужно? — резко спросил Брюс.

— В том, что тебе нужно, нет никаких сомнений. И, кажется, ты это получаешь, — рыжий охватил взглядом все тело Шерман. Брюс вытолкнул Вэлли, вышел в коридор и захлопнул дверь.

— Что тебе нужно? — повторил он.

— Раффи просил, чтобы ты проверил расстановку сил. Но я могу сказать, что ты занят. Мы вообще, если хочешь, может отложить атаку до следующей ночи.

— Передай ему, что я подойду через две минуты. Вэлли прислонился к двери.

— Хорошо, передам.

— Чего ты еще ждешь?

— Ничего, совсем ничего.

— Проваливай отсюда.

— Ну не надо так заводиться, дружище. Он не спеша пошел по коридору. Шерман стояла на том же самом месте, но ее глаза были наполнены слезами.

— Какая свинья. Грязная, вонючая свинья.

— Он не стоит твоего беспокойства, — Брюс попытался обнять ее, но она отстранилась.

— Я ненавижу его. Он заставляет все выглядеть дешевым и грязным.

— Между нами не может быть ничего дешевого и грязного. Ее ярость начала испаряться.

— Я знаю, Брюс. Но он может выставить все в таком свете. Они нежно поцеловались.

— Мне нужно уходить. Меня ждут. На секунду она прижалась к нему.

— Будь осторожен. Обещай мне это.

— Обещаю, — и она выпустила его из объятий.

16

Они выступили засветло. Днем сгустилась облачность и сейчас тучи нависли над лесом и накрыли собой дневной зной.

Впереди шел Брюс, в середине строя — Раффи, замыкал — Хендри. Когда они подошли к переезду, опустилась ночь, и начался дождь, теплый дождь в темноте, крупные капли, похожие на слезы скорбящей женщины. Темнота была абсолютной. Брюс дотронулся до носа ладонью, но руки не увидел. Брюс, как слепой, постукивал по шедшему рядом рельсу палочкой, под ногами хрустел гравий. Рука идущего следом лежала на его плече и он чувствовал через нее присутствие остальных, ползущих, как змеиное тело за головой. Он слышал хруст гравия под их ногами, поскрипывание амуниции и лязг оружия. Попытка кого-то заговорить, моментально подавилась глухим рыком Раффи. После пересечения шоссе наклон дороги изменился, и Брюс был вынужден слегка наклониться вперед. Они начали подъем на холмы Луфира.

«Я устрою привал на вершине, — подумал Брюс. — Оттуда мы сможем увидеть огни города».

Дождь внезапно прекратился и наступила оглушающая тишина. Он мог ясно различить дыхание идущего следом, рядом в лесу подала голос древесная лягушка — необычно чистый, красивый звук, похожий на звон стальных шариков в хрустальном бокале.

Все чувства Брюса были обострены до предела. Он ощущал приторный запах тропического цветка и приятный запах гниющей растительности. Он осязал холод каплей дождя на своем лице и фактуру ткани на теле. И еще одно — животное чувство опасности предупредило его с ужасающей ясностью, что впереди в темноте что-то есть. Он резко остановился. Идущий следом жандарм чуть не сбил его с ног. Были слышны звуки замешательства по всей колонне, затем наступила тишина. Все замерли в ожидании. Брюс напрягся и слегка присел, держа наготове винтовку. Он ясно ощущал чье-то присутствие.

«Господи, прошу тебя, только не пулемет, — подумал он. — На таком расстоянии они разнесут нас на куски». Он осторожно обернулся, нашел в темноте голову следующего за ним жандарма и наклонил к себе.

— Тихо ложись на землю сам и передай приказ другим по колонне, — прошептал он. Он стал ждать, напряженно вглядываясь в темноту. Рука сзади похлопала его по ноге. Все залегли.

— «Ладно, пойдем посмотрим». — Брюс скинул ранец, отстегнул от пояса одну гранату. Он вытащил чеку и положил ее в нагрудный карман. Затем, нащупывая при каждом шаге шпалы, двинулся вперед. Десять шагов — остановка. И тут он услышал тихий стук скатившихся со склона камешков. Он прекратил дышать. «Я прямо над ними. Если они начнут стрелять..». Дюйм за дюймом он отвел назад руку с гранатой. «Я должен бросить ее и сразу упасть. Пять секунд задержки, слишком много. Они услышат щелчок и откроют огонь». Он до конца отвел руку, присел и опустился на колени.

«Вот и конец», — подумал Брюс. В следующий момент небо озарила далекая молния, и Брюс на мгновение обрел зрение. Холмы, на фоне бледно-серых облаков казались черными, сверкнули две линии рельсов. Лес по обе стороны высок и темен, а впереди, в двух шагах от Брюса стоял огромный золотисто-черный леопард. Одно мгновение они смотрели друг на друга, потом снова наступила полная темнота. Леопард громко фыркнул в темноте. Брюс судорожно попытался поднять винтовку, но она была у него в левой руке, а правая занята гранатой.

«В этот раз уже точно, — подумал он. — Верная крышка». Он не поверил своим ушам, когда раздался звук шуршащего на боковой поверхности насыпи гравия, а затем удаляющийся шелест кустов. Все еще сжимая гранату, Брюс упал на спину и истерически рассмеялся.

— Все в порядке, босс? — раздался встревоженный голос Раффи.

— Это был леопард, — Брюс поразился визгливости своего голоса. Послышался гомон жандармов, лязг и хруст, когда они начали подниматься на ноги, кто-то рассмеялся.

— Хватит шуметь, — Брюс поднялся на ноги, достал из кармана чеку и вставил в гранату. Он вернулся к началу колоны, надел на плечи сброшенный ранец и снова занял свое положение.

— Продолжаем движение. Во рту пересохло, дыхание было слишком частым, он чувствовал, как горят его щеки.

«Из меня просто брызжет адреналин, — криво усмехнулся Брюс. — Я напуган до смерти. Но сегодня ночью мне еще предстоит пережить страх». Цепочка из двадцати шести человек снова поползла вверх. Все были напряжены до предела. Брюс слышал это в звуках шагов, чувствовал в судорожно сжавшей его плечо руке, ощущал в доносившемся иногда до него кислом запахе человеческого пота. Впереди низкие облака медленно поднимались и он сумел различить силуэт гребня. Темнота отступала. Облака озарялись исходившим снизу оранжевым светом, который то исчезал, то появлялся снова. Они с трудом протащились последние полмили и, наконец, достигли вершины.

— Боже мой, — воскликнул Брюс. С этой точки он мог разглядеть источник света. Бандиты сжигали Порт-Реприв. Пламя пожирало все. На глазах у Брюса крыша одного из домов обвалилась в снопе искр, из оконных проемов вырвались яркие языки пламени. Горели и здания станции и жилые дома в районе конторы и отеля. Брюс быстро посмотрел в сторону миссии Св. Августина и, не увидев ничего кроме темноты, облегченно вздохнул.

— Может быть не заметили, а может быть слишком заняты грабежом, — он снова взглянул на городок и крепко сжал челюсти. — Ублюдки!

— «Ради чего они это делают?» — Рядом с отелем загорелось еще несколько домов. Брюс повернулся к стоящему рядом жандарму.

— Привал здесь. Не курить и не разговаривать. Приказ передался по цепи, бойцы опустили на землю оружие и уселись. Брюс достал из футляра бинокль и навел на город. Он был ярко освещен огнем пожара и Брюс мог даже различить черты слоняющихся по улицам людей. Все были вооружены до зубов. Многие держали в руках бутылки и походка большинства из них была нетвердой. Капитан попытался прикинуть их число, но это казалось невозможным: одни входили в дома, другие выходили, группы собирались вместе, затем рассеивались. Брюс опустил бинокль на грудь и почувствовал рядом с собой в темноте движение. Это был Раффи. Его огромная фигура казалась еще более внушительной из-за навешенного на него груза: винтовка на одном плече, цинковая упаковка с патронами на другом, на шее полдюжины подсумков с гранатами.