Ночь, которая решила все

Она не знала, чувствительнее ли стала ее грудь, не знала, можно ли… Все ее мысли испарились, когда губы Лукаса обхватили ее сосок, и она застонала. Его язык был бархатным, играющим, соблазнительным…

Как ее рубашка и его шорты оказались на полу, она не помнила. Куда исчезли ее мысли об изменившемся теле, она не знала. Каким-то образом она потерялась в Лукасе.

Глава 9

Лукасу казалось, что он хотел ее всю жизнь. Его руки дрожали от страсти. Он оторвался от нее, чтобы остановить вихрь чувств, который подхватил и завертел его. Он не понимал, что с ним происходит. Ощущения были такими, будто он впервые прикасался к женщине, как будто все, что он знал об удовольствии до этого, было иллюзией. Даже их первая встреча не смогла подготовить его к тем ощущениям, которые он испытывал сейчас. Оливия и их ребенок теперь были центром мироздания. Он целовал ее шею, ему хотелось зарыться ей в волосы. Он целовал и играл с мочкой ее уха.

— Ты не знаешь, какая ты красивая, Оливия! Как же я мечтал, чтобы мы были вместе, как сейчас.

— Это уже не мечта, — прошептала она, задыхаясь, и грудь ее прижалась к его груди.

Он знал, что должен быть нежным. Он читал, что грудь женщины во время беременности становится гиперчувствительной. Но ее сладостный голос, ее запах, ее опьяняющий вкус затуманил его разум, и он полагался только на интуицию. Он притянул ее к себе ближе, еще ближе, свыше всяких пределов, трепеща от желания, которое накопилось в нем за всю его взрослую жизнь.

Оливия ласкала его кончиками пальцев, гладя вверх и вниз по спине. Лукас опять захватил ее рот, отчаянно стремясь обладать ею. Когда ее руки опустились ниже, к его бокам, он почти потерял над собой контроль. Ее нежное и мягкое тело рядом с его, жестким и мускулистым, страстные стоны, которые она издавала от наслаждения, жар, который исходил от них, дали ему понять, что дольше это не может длиться.

Когда он проскользнул в нее, медленно и нежно, она ахнула и сжала его плечи.

— Как ты, Оливия?

— О, Лукас!

Ее возглас наполнил его восторгом. Со следующим толчком она выкрикнула его имя, ее лицо сияло от блаженства. Больше он был не в силах сдерживать себя, они перестали существовать по отдельности, а стали единым существом, одним телом, удовольствие было настолько огромным, что они отдались ему полностью…

Когда Лукас и Оливия вошли в холл «Баррингтона» в понедельник утром, она не могла сдерживать улыбку. Взглянула на мужа и увидела, что он тоже улыбается. У них был короткий медовый месяц, но он был великолепным! Они не выходили из комнаты до самого завтрака, который обещали маме. Затем снова вернулись в свою большую кровать, пока им не пришлось в спешке одеваться, чтобы не опоздать на самолет. Лукас был таким страстным, таким нежным…

Но Оливия не могла избавиться от мысли, было ли Лукасу так же хорошо, как ей? Ее ощущения были подобны землетрясению. А он как ей казалось, стал вести себя как-то настороженно, старался не встречаться с ней глазами, как раньше, старался не показывать, что ее прикосновения волнуют и возбуждают его. Нет, он не утратил к ней желания и целовал ее снова и снова. Но после первого раза она снова почувствовала, как между ними возникла дистанция, которую держал он. Ей не однажды приходилось сдерживать признание:

«Я люблю тебя». Она интуитивно чувствовала он не готов к этому, и уж тем более не стоит ждать этих слов от него.

Что, если он никогда ей этого не скажет? Что, если он никогда не сможет полюбить ее так сильно и страстно, как любит его она? Но это невозможно! Она покажет ему, что такое любовь и как она может изменить жизнь человека.

Они стояли у лифта, когда Синди увидела их и помахала им рукой.

— Когда ты хочешь объявить всем? — спросила Оливия Лукаса. — Мои подруги, должно быть, сейчас в кафетерии, за утренним кофе.

Он без всякого стеснения обнял ее за талию.

— Чем раньше, тем лучше. Когда они вошли в кафетерий, в нем царило оживление, как обычно перед работой. Там были и подруги Оливии, и босс Молли, Джек Кавано, и Стенли. Когда Оливия и Лукас приблизились к ним, все прекратили разговаривать, заметив руку Лукаса на талии Оливии.

Оливия не понимала, почему она нервничает, ведь это же ее друзья!

— Мы с Лукасом хотим сделать объявление, она начала с улыбкой и взглянула на мужа, он продолжил, голосом достаточно громким, чтобы слышали все:

— Мы с Оливией в эти выходные поженились. Изумленное молчание встретило эти слова, пока, наконец, Синди и Молли не вскочили и не бросились обнимать Оливию.

— Поздравляю!

— Как замечательно!

— И давно вы это спланировали?

— Где вы поженились?

Смеясь, Оливия обняла подруг. Когда поздравления закончились, она увидела, что Стенли стоит с нахмуренным лицом.

Не вдаваясь в подробности, Лукас пояснил:

— Мы летали в Лас-Вегас.

— Свадьба в Лас-Вегасе! — произнесла Рэйчел с завистью. — Как романтично!

— Какая жалость, что ваши друзья и родители не смогли разделить с вами эту радость, — заметил Стенли и тепло обнял Оливию.

— Моя мама присутствовала на свадьбе, — ответила она, — мы не хотели создавать шумиху. Ее босс натянуто протянул руку Лукасу:

— Мои поздравления.

Оливии так хотелось, чтобы Стенли лучше узнал Лукаса, понял, какой он хороший человек!

Посмотрев на часы, Лукас положил ей руку на плечо:

— Мне нужно идти к себе, я жду важный звонок.

Накрыв его руку своей, Оливия сказала:

— Я пойду с тобой.

София погрозила ей пальцем:

— Тебе не удастся уйти от вопросов так легко. Мы хотим знать все подробности.

Щеки Оливии запылали, когда она вспомнила все подробности, о которых вовсе не собиралась рассказывать.

— Давайте встретимся здесь в десять тридцать в маленький перерыв. Пойдет?

— А что, у тебя уже есть планы на ланч? — поддразнила ее Синди.

Не зная, увидит ли она Лукаса в течение рабочего дня, Оливия пошутила:

— Мы не строим планов на такой долгий период. Приняв еще несколько добрых пожеланий, они с Лукасом отправились в лифте на третий этаж. Лукас сжал ее руку:

— Зайди ко мне на минутку.

Ей показалось, что он был смущен тем, что им сказали в кафе. Но ей не представилось возможности спросить его об этом, потому что мгновенно закрыв за ними дверь своего кабинета, он тут же схватил Оливию в объятия. От его поцелуя она снова почувствовала страсть, которая охватила их и этим утром, едва они проснулись.

Он ласкал ее лицо, языком разжимая ей губы, его рука скользнула под жакет, прижимая ее к себе. Как и на праздновании Рождества, прикосновения его рук захватили и унесли ее в царство страсти, которая заставляла забыть и о времени, и о том, где она находится. Сила этой страсти однажды испугала ее, но сейчас она была рада ей, как и ненасытному голоду Лукаса. Она хотела утолить его страсть, доказать свою любовь.

Он прижался лбом к ее лбу:

— Ты хотела, чтобы подруги были на твоей свадьбе?

Было ясно: он интересуется, не жалеет ли она о том, что они поторопились. Она не жалела.

— Мама была со мной. Ты был со мной. Чего еще мне надо? А со своими подругами я могу отметить это здесь, так же, как мы отпразднуем это с Мим и Уаттом;

Лукас позвонил на ранчо, как только они возвратились из Лас-Вегаса. Мим и Уатт поздравили их обоих и стали настаивать на том, чтобы они обязательно приехали во Флагстафф в ближайшие выходные.

Лукас пристально смотрел на Оливию. Притянул ее к себе для еще одного поцелуя. А потом спросил хриплым голосом:

— Встретишься со мной здесь во время ланча? Она засмеялась:

— Лукас Хантер, я знаю, что у тебя на уме. Вовсе не ланч со мной.

— А что на уме у тебя? — спросил он серьезно. Игриво поправив его галстук, она прошептала:

— Убедиться, что жалюзи опущены, а дверь заперта, пока мы едим сандвичи с курицей. От его усмешки у нее захватило дух.

— Я буду ждать тебя.

Покидая его офис, она надеялась, что будет слышать эти слова на протяжении всей своей жизни.

В четверг вечером Лукас, насвистывая, поднимался по ступенькам своего дома. Ему не терпелось поскорее рассказать Оливии о предложении, которое он сегодня получил. Он спешил провести вечер с Оливией, побыть с ней, и в постели тоже. Вчера вечером она ушла с подругами по магазинам, а он занимался ее квартирой. Он договорился, что вещи ее будут вывезены в конце месяца, а мебель отправлена на склад. Сегодня Оливия хотела заехать в магазин за образцами обоев и красок. После возвращения из Лас-Вегаса они решили преобразовать комнату для гостей в детскую. Но теперь, после того, как ему сделали такое предложение, им придется с этим подождать. И если он примет предложение о партнерстве в Нью-Йорке…

С кухни доносились аппетитные запахи, но Оливию он обнаружил в комнате для гостей. Она сидела на кровати, скрестив ноги, посреди каталогов и образцов обоев. Она подняла голову и улыбнулась ему, и он понял, как ему нравится возвращаться домой, к ней. В джинсах и футболке, волосами, собранными в конский хвост, она выглядела гораздо моложе своих двадцати шести и была необычайно привлекательна.

Он наклонился к ней, и Оливия ответила ему поцелуем, который напомнил Лукасу их совместное принятие душа сегодня утром и приятное окончание этой процедуры. Через мгновение он с грохотом сбросил на пол каталога и образцы и стал раздевать ее, яростно, быстро. С такой же страстью Оливия взялась за пряжку его ремня. Все было стремительно. Страстно. Вспышка, которая потрясла его и заставила желать большего. Он никак не мог удовлетворить свое желание. С каждым разом оно не ослабевало, а, напротив, возрастало.

Когда он повалился рядом с ней, она привстала на локте и улыбнулась:

— Ты должен помочь мне в выборе. Я взяла не только образцы обоев, но и каталоги с мебелью…

— Возможно, нам не придется переделывать эту комнату в детскую.

— Ты хочешь, чтобы ребенок был с нами? — озадаченно спросила она.

Он сел в кровати, подложив подушку себе под спину.

— Я получил сегодня письмо, а затем телефонный звонок. Одна фирма в Нью-Йорке выразила желание сделать меня своим партнером, как только я закончу работу в «Баррингтоне». Основатель фирмы прилетает, чтобы встретиться со мной на следующей неделе.

Оливия медленно села в кровати рядом с ним:

— Это та фирма, которая и раньше предлагала тебе работу?

— Только Рекс и Уиткомб знали об этом, — сказал Лукас, разозлившись, что его личную жизнь обсуждают посторонние. — И я сомневаюсь, что ты узнала об этом от Рекса.

Она покраснела и убрала волосы со лба:

— Стенли упомянул однажды об этом. Но он сказал, что ты отклонил предложение.

— И часто вы со Стенли обсуждаете мои дела?

— Нет! Просто… он сказал мне, что ты, скорее всего, не останешься в «Баррингтоне» надолго… потому, что у тебя есть другие предложения.

— И он решил, что ты должна знать об этом, потому что…

Она ответила, глядя ему прямо в глаза:

— Потому, что он знает, что для меня значат Финикс и «Баррингтон».

— Так позволь и мне знать об этом, Оливия. Что они для тебя?

Долю секунды Оливия избегала его взгляда, и он понял, что Уиткомб знает о его жене больше, чем он сам. Ему не понравилось это открытие. Раз так, ему тем более следует принять предложение о партнерстве в Нью-Йорке. Он отнимет Оливию у Уиткомба и сделает все, чтобы она забыла чувства, которые, возможно, еще испытывает к нему.

— Мы не часто говорили о моем отце, — произнесла она мягко.

— Какое отношение имеет к этому твой отец?

— Прямое, — вздохнула она.

— Не понимаю. Всякий раз, когда мы поднимали эту тему, ты говорила, что вы редко общаетесь.

— Это правда. Просто говорить о моем отце очень больно.

Он вздохнул с облегчением. Положив руку ей на колено, попросил:

— Расскажи мне.

— Особо нечего рассказывать. К тому времени, когда мне исполнилось восемь, мы уже успели пожить в десяти разных городах. Как только я поступала в школу, мама подавала заявление о работе, но шанса получить ее у нее не было, потому что мы почти сразу же срывались и переезжали в другое место. Я всегда чувствовала себя никому не нужной. Как только я заводила друзей, мне тут же приходилось с ними прощаться. И все начиналось заново. И каждый раз было так трудно начинать все сначала… — ее голос сорвался.

— А почему вы так часто переезжали?

— У отца никогда не было постоянной работы. Он начинал заниматься продажами для одной компании, затем бросал и начинал где-нибудь в другом месте. Или пытался заняться собственным бизнесом. — Она вздохнула и покачала головой. — Долги росли. Мама бралась за любую работу, которую ей предлагали, но нам едва хватало на то, чтобы свести концы с концами. Мама всегда была в ответе за семью, тогда как отец гонялся за собственными призрачными мечтами. Когда мне исполнилось девять лет, мама уже не могла выносить такую жизнь. Она узнала, что в Тусоне освободилась вакансия учителя, подала заявление, и после того, как дирекция приняла ее, подала на развод.

— А твой отец?

— Он до сих пор кочует с места на место в погоне за выгодной сделкой, которая обеспечила бы его до конца жизни. Последний раз он звонил из Лас-Вегаса! Лукас, я не хочу переезжать. Мне нравится моя работа в «Баррингтоне», у меня здесь может удачно сложиться карьера, у меня хорошие подруги. Я хочу пустить корни здесь — ради себя, и больше всего ради нашего ребенка. Ему не понравился ее решительный тон.

— Оливия, послушай. Я понимаю твои чувства. Но это предложение слишком заманчиво, чтобы от него отказываться. Тебе бы не пришлось больше работать…

— Но я хочу работать. Все эти годы я училась для того, чтобы стать адвокатом, и буду им. У меня никогда не было дома, Лукас. Мне нужен дом, и мой дом будет здесь.

— У нас не может быть дома в Нью-Йорке? Ее глаза расширились.

— В Нью-Йорке? С его бешеной скоростью жизни, с его преступностью? — И, спустив ноги с кровати, Оливия добавила:

— Я даже не хочу спорить с тобой об этом.

— А мое мнение уже не в счет?

— О, Лукас, твое мнение, конечно же, имеет огромное значение. Но скажи, почему ты хочешь уехать, почему финансовая стабильность для тебя важнее друзей? — (Точнее, одного ее конкретного «друга». Друга, который будет вдалеке от них, когда они переедут в Нью-Йорк, что безумно приятно.) — Финансовая обеспеченность — это еще не все, Лукас. И ты лучше других должен знать это. Ты как-то сказал мне, что у тебя нет семьи. Это не правда. Мим и Уатт — твоя семья. Они дали тебе дом, они любили тебя все эти годы, и будут любить до самой смерти. Это важнее любой финансовой обеспеченности.

— Мне не нужно говорить о том, что Мим и Уатт дали мне. Я знаю, чем я им обязан.

Она вопросительно посмотрела на него через плечо:

— Обязан? Ты полагаешь, они так думают? Встав, он начал собирать свою одежду.

— Я не знаю, как они, но я думаю именно так. — И, поскольку она молчала, сообщил:

— Мы сможем поехать на ранчо только в субботу, завтра вечером не получится. Утром мне снова придется лететь в Санта-Фе. Я уже позвонил Мим и сказал, чтобы нас не ждали.

Он уже дошел до двери, когда Оливия спросила:

— Ты все же собираешься рассмотреть это предложение?

— Вне зависимости от того, что ты думаешь, Оливия, я хочу лучшего для нас обоих. После встречи на следующей неделе решу.

— Брак — это тоже партнерство, Лукас, и если ты так не считаешь, то между нами скоро возникнут серьезные разногласия.

Ничего не ответив ей, он пошел в спальню, чтобы переодеться и подумать.

После ужина Лукас сделал то, чего давно уже не делал. Он открыл ноутбук и попытался отгородиться от всего, что его окружало. Прежде всего от молчания Оливии, которым сопровождался ужин. Она выглядела расстроенной. Что ж, он тоже был расстроен. Если он не сможет заставить ее уехать из Финикса, у них может и не быть совместного будущего. Эта мысль была и пугающей, и очевидной. Он все еще был уверен, что ее привязанность к Финиксу объясняется присутствием здесь Уиткомба.

Около полуночи он закончил работать на компьютере и пошел наверх. Оливия лежала в кровати и, опершись на руку, читала.

— Я думал, ты уже спишь, — сказал он угрюмо.

— Я хотела пожелать тебе спокойной ночи. Мне не хотелось засыпать, между нами столько нерешенного.

— Мы ничего не решим, пока ты не передумаешь.

— Или пока не передумаешь ты, — спокойно добавила она.

Когда он лег рядом, Оливия положила книгу на ночной столик и выключила свет. Темнота поглотила отсутствие слов между ними и расстояние между их телами. Со дня их женитьбы они спали в обнимку. Ему так хотелось дотронуться до нее, но… Оливия от него отвернулась. Он заставил себя закрыть глаза и держать руки при себе.

Выходя из лифта в пятницу вечером со стопкой папок в руках, Оливия кинула взгляд налево, в сторону офиса Лукаса. Слезы подступили к ее глазам. Он уехал утром, даже не попрощавшись. Сейчас было пять часов, и она не знала, заедет ли он в «Баррингтон», или поедет сразу домой. Может, стоит послать ему письмо по электронной почте… рассказать, что у нее на сердце, потому что это очень трудно сделать напрямую, — ведь он решительно не желает принимать во внимание ее чувства. После того, как он уехал сегодня утром, она поняла, что противится переезду в Нью-Йорк не столько потому, что не хочет уезжать из Финикса, сколько потому, что боится: этот переезд не будет последним в их жизни. А она не хочет повторять судьбу своей матери.

Лучше она напишет ему письмо в своем офисе и подсунет под дверь его кабинета в надежде, что он, по крайней мере, более откровенно поговорит с ней, прочтя письмо.

Спеша поскорее привести свои чувства и мысли в порядок, она краем глаза увидела оранжевый плакат «Осторожно. Мокрый пол», но ее мозг не зафиксировал опасности, она поскользнулась на своих высоких каблуках и, не сумев сохранить равновесие из-за папок в руках, рухнула на пол. Невыносимая боль пронзила ногу, папки и контракты разлетелись по полу.

Внезапно дверь офиса Стенли открылась. «Неужели я кричала?» — подумала Оливия.

— Оливия! — К ней спешили Стенли и Джун. Она попыталась выпрямить ногу, но тут же почувствовала острую боль в бедре и лодыжке.

— Не пытайтесь двигаться. — Стенли присел на корточки рядом с ней. — Скажите, где у вас болит.

— Я подвернула ногу. Но боюсь, что… Стенли почувствовал, что Оливия не решается сказать что-то, так как Джун стоит рядом с ними.

— Джун, принесите Оливии стакан воды.

— Мне позвонить в «скорую»? — спросила секретарь.

Оливия покачала головой.

Когда Джун ушла в офис, Оливия выпрямила ногу, и на ее глазах выступили слезы, не только из-за боли, но и из-за страха.

— Я беременна, Стенли. И боюсь, что повредила ребенку… — Выражение лица Стенли заставило ее замолчать.

Быстро придя в себя, он спросил:

— А Лукас знает?

Прикрыв рукой живот, как бы защищая его, она кивнула.

— Его не будет в городе сегодня. Вы хотите, чтобы я позвонил ему?

Оперевшись на руки, она встала на колени и, глубоко вдохнув, попыталась подняться, но, как только переместила свой вес на ногу, боль опять пронзила ее, и она пошатнулась. Стенли поймал ее за талию.

— Я отвезу вас в больницу. Поискать Лукаса? Оливия вспомнила прошлую ночь, их ссору и то, что их будущее стало неопределенным, и, после нескольких секунд молчания ответила:

— Он, наверно, уже едет домой. А если нет, я не хочу поднимать панику.

Ее переживаний хватит на двоих.

Поездка от аэропорта до «Баррингтона» показалось Лукасу вечностью. Когда он позвонил Рексу из аэропорта, оказалось, что тот еще в своем офисе. Нужно было срочно обсудить все детали встречи, которую провел Лукас. Отчет он напишет за выходные, пока они будут на ранчо, если Оливия не раздумала ехать с ним во Флагстафф.

Вечером дома они выложат все карты друг перед другом, и он выяснит, насколько важен для нее их брак, а также клятвы, которые они произнесли в спешке.

В ожидании лифта, собираясь подняться к руководству компании, он посмотрел на часы. Нужно все-таки сообщить Оливии, что он приехал.

Двери лифта открылись, и из него вышла Молли. Увидев его, она спросила:

— Как дела у Оливии? — Выражение ее лица было серьезным.

— Что ты имеешь в виду? Она что, плохо себя чувствовала?

— Я думала, она связалась с тобой… — начала Молли.

Его сердце сжалось:

— Что случилось?

— Она упала. Повредила лодыжку. Стенли отвез ее в больницу.

Не дожидаясь дальнейших подробностей, он бросился к машине. Предполагая, что Уиткомб отвез Оливию в ближайшую больницу, Лукас помчался туда, не глядя на спидометр. Если полицейские остановят его за превышение скорости он, так и быть, позволит им сопровождать его!

Глава 10

Он опоздал. Они ушли около получаса назад.

Его сердце бешено колотилось, когда он взлетел по ступенькам своего дома. В больнице ему пришлось убеждать медсестру, что он муж Оливии, и только после этого ему удалось поговорить с доктором, который осматривал ее. От него он узнал, что ей выдали больничный. Врач сказал Лукасу, что она просто растянула связки и потому ей придется побыть на костылях несколько дней и что она в основном беспокоилась из-за ребенка.

Их ребенка.

Вставив ключ в дверной замок, он понял, что дверь не заперта. Но когда он открыл ее…

Все его страхи, переживания, неопределенность их отношений слились воедино, когда он вошел в свою собственную гостиную и увидел, как Стенли Уиткомб, сидя на софе рядом с Оливией, передает ей чашку с чаем. Слепая ярость охватила его.

— Отойдите от нее, Уиткомб. Она моя жена.

— Лукас! — закричала Оливия.

— Доктор сказал мне правду? — потребовал он. — Ребенок в порядке?

Он старался не обращать внимания на бледность Оливии и на то, что Стенли все еще сидел на софе рядом с ней.

— С ребенком все в порядке. Они сделали ультразвук. Как ты узнал?

— Я встретил Молли, она думала, я знаю. Но я не знаю еще многих вещей, не так ли, Оливия? Например, почему ты не позвонила мне, когда это произошло. Почему ты обратилась за помощью к Уиткомбу, а не к одной из своих подруг? Или вот еще, я не знаю о твоих чувствах к твоему боссу, которые, видимо, не исчезли с обменом колец в Лас-Вегасе. Может быть, ты хочешь, чтобы рядом с тобой был Уиткомб, тогда нам лучше пересмотреть наш брак. Но помни: я отец этого ребенка и никогда не отдам прав на него, мальчик это будет или девочка, буду я жить в Финиксе или нет.

Стенли Уиткомб встал с изумленным выражением лица:

— Вы не имеете права…

— Я имею все права. Я ее муж. Но если она не может отказаться от своих чувств к вам, у нас никогда не будет настоящего брака. — Лукас понимал, что вот-вот взорвется и, прежде чем он прибьет этого защитника Оливии, ему лучше уйти.

. Он не мог заставить себя посмотреть на свою жену. Он не мог вынести того, что Оливия доверилась Уиткомбу, искала его помощи, значит, все его умозаключения по поводу их двоих были абсолютно верными. Распахнув дверь, он услышал, как она окликнула его, но не остановился. Им нечего сказать друг другу, пока Стенли Уиткомб находится в их доме.

Хлопнувшая дверь ошеломила Оливию так же, как и ее падение, и, к своему стыду, она разрыдалась.

— Оливия, Оливия, все будет хорошо, — постарался убедить ее Стенли, гладя по плечу.

— Он не прав, — всхлипывала она. — Я так люблю его. Но мне кажется, что он женился на мне только из-за ребенка.

— Это не правда.

— Я уже не знаю, где правда. До Рождества мне казалось, что я испытываю чувства к вам. Вы будете прекрасным мужем, думала я. Вы такой добрый и на вас можно положиться. Но после того, как я узнала Лукаса, узнала, что беременна, я почувствовала к нему такую страсть, такое желание, такую сильную потребность в нем… И тут-то я все поняла.

— Что вы поняли? — переспросил он мягко. Когда она взглянула на него, слезы текли по ее щекам.

— Вы заменили мне отца, которого у меня никогда не было. Я могла на вас положиться, довериться вам, равняться на вас, уважать вас. Но люблю я Лукаса. Я пыталась показать ему это, но… — Ее голос сорвался, и она позволила слезам катиться, потому что она не могла даже ступить на ногу, не то что бежать за Лукасом, и совсем не знала, что ей теперь делать.

Возвратившись в свой офис, Лукас позвонил Рексу и перенес их встречу на утро понедельника. Затем начал нервно ходить по кабинету. Он немного успокоился, и место злости заняла опустошенность…

Он порвал с Селестой, потому что понял: она не та женщина, рядом с которой он хотел бы прожить жизнь. Но тогда он был скорее разочарован, чем разозлен. И не чувствовал такой пустоты внутри…

Сев за стол, он включил компьютер и уставился на пустой экран.

Он не знал, сколько времени, просидел вот так, и когда дверь его кабинета открылась, он думал, что это Рекс Баррингтон, но уж никак не Стенли Уиткомб.

— Убирайтесь, — выпалил Лукас.

Но Стенли не слушал его. Он вошел и встал напротив Лукаса с мрачным лицом, выражающим неодобрение.

— Ты действительно полный дурак или притворяешься?

— Если вы знаете, что для вас лучше…

— А что хорошо для Оливии? Это тебя волнует?

— Не ваше дело.

— Ты вел себя так, что это стало моим делом. Эта молодая леди сейчас находится в твоем доме и плачет в три ручья. Не думаю, что ты стоишь этого!

Лукас понимал: опасность того, что он ударит этого человека, достаточно высока.

— Послушайте, Уиткомб…

— Нет, это ты послушай, ты же не хочешь понять, что происходит. Оливия заставила меня уйти, чтобы я не видел, как она плачет. У нее независимый характер, черт подери. Она не позволила мне позвонить кому-нибудь, чтобы ей помогли, а ведь она даже стоять не может, у нее повреждена лодыжка…

— Вы позволили ей вышвырнуть вас? — Он не понимал, почему Уиткомб не воспользовался возможностью, которая ему представилась.

— Ты плохо знаешь свою жену.

— Достаточно.

— Ты, высокомерный сукин сын! Слушай меня, Лукас. Я был для Оливии наставником. Другом. Она только что призналась мне, что когда-то думала, что между нами может быть что-то большее. Но с Рождества — и можно понять, что произошло в ту ночь, судя по ее беременности, — она поняла, что я лишь занял место ее отца, который по прихоти своей покинул семью, не обременяя себя заботой о ней.

Лукас помнил: Оливия призналась ему, как больно ей говорить об отце, и нежелание переезжать было связано с отцом, но он не стал принимать во внимание ее чувства, потому что думал, что существуют другие причины.

— Ты знаешь, что по ее мнению, ты женился на ней из-за ребенка? — продолжал давить на него Стенли. — Что ты хочешь ребенка, а она — лишь приложение к нему?

— Но это не правда!

— Тогда почему она так считает? Подумай об этом, Лукас. Она искренне произносила клятвы во время венчания. И если ты тоже искренен, то тебе лучше немедленно поехать домой и сказать ей об этом. В противном случае ты можешь не найти ее там, когда наконец надумаешь вернуться. Если она примет решение, то именно так и сделает, даже костыли не остановят ее.

Как только Стенли вышел из его офиса, оставив дверь открытой, Лукас откинулся на спинку кожаного кресла и потер рукой лоб. Он сидел в тишине, пока его мысли не пришли в порядок.

Он вспомнил, как впервые увидел Оливию на этом этаже: она стояла и дожидалась лифта. Тогда он подумал, как же она красива, какие потрясающие у нее каштановые волосы и зеленые глаза. И когда она приветливо улыбнулась ему, он почувствовал, как в его груди разгораются искры; эти искры разожгли во всем его теле огонь, который с тех пор не угасал. И во время празднования Рождества пламя этого огня взвилось к небесам в этом самом кабинете. Но все это время он тщательно ограждал себя от того, что стояло за этим огнем. За этой страстью. Это было не просто вожделение, это была… Любовь.

Он всегда охранял себя от этого чувства, потому что, когда любимый человек покидает тебя, боль невыносима. Он навечно запомнил годы после смерти матери, как он пытался найти себе место, как постоянно искал одобрения своих поступков у других. Никто не хотел брать его, поэтому Мим и Уатт по доброте душевной оставили его у себя.

А может быть, они действительно любили его все эти годы, а не просто чувствовали ответственность за него? Почему же он не понял это? Может быть, потому, что считал себя недостойным их любви?

Точно так же, как он не достоин любви Оливии?

Оливия. Она думает, что он женился на ней из-за ребенка. Разве это не она вышла за него замуж по этой причине? Хотя Стенли уверял его, что она искренне произносила клятвы во время бракосочетания.

Лукас вспомнил их первые ночи. Как она произнесла его имя, когда он впервые дотронулся до нее. Как спала, свернувшись около него клубочком. Как улыбалась ему после близости. Неужели она любит его так же сильно, как и он ее?

А если Стенли действительно был лишь ее наставником, если он на самом деле заменял ей отца и был другом?

Лукас встал и снова зашагал по кабинету. Сможет ли она простить ему его холодность и… его сомнения? Сможет ли она когда-нибудь его понять?

Он сделает все, чтобы она поняла его.

Оливия глубоко вздохнула. Хватит рыдать. Это не пойдет на пользу ни ей, ни ребенку.

Как убедить Лукаса, что она его любит?

Что ж, она не побежит за ним. Она подождет, а когда он явится, она заставит его поговорить с ней, заставит выслушать ее, заставит…

Когда дверь открылась, ее сердце бешено застучало. Если бы она могла встать, то встала бы. Если бы могла заставить его любить себя… Слезы снова подступили к ее глазам. Как можно заставить полюбить себя?

Их глаза встретились, но она не могла понять, что выражал его взгляд. В нем было смятение…

Вдруг он вернулся, чтобы сказать, что их брак не действителен? Она понимала, что выглядит безобразно, в мятой блузке и юбке, с красным носом. Она отвела глаза и наклонилась, чтобы снять грелку со льдом с лодыжки. Но Лукас тут же оказался рядом, присел на краешек дивана и перехватил ее руку.