Точку поставит пуля

— Тебе пепси, Фарук? — Рэмбо был похож на большого русского мишку, каким его изображали в журналах.

— Давай…

Из коридора передали двухлитровую пластмассовую бутыль, чашки.

— Какие проблемы? — Рэмбо налил пепси всем, включая себя.

— Речь идет об участниках разгона…

Голубоглазый повторил сказанное им по телефону, но теперь уже более подробно. По молчаливому уговору Голубоглазый убрал также из своего сообщения все, что могло поставить Рэмбо и его помощников в положение людей, способствующих совершению преступления, либо недоносителей об уже совершенном.

— …Сегодня утром мы случайно увидели их вместе у Ярославского вокзала: тех, кто выступал как менты, и таксиста, приезжавшего с товаром… Это — одна банда.

— Естественно… У вас есть их установочные данные?

— Номера машин. «Тойота»-пикап… — Фарук так и не записал его, держал в уме. — И такси… — Спичечный коробок, на котором записан был второй номер, остался у носильщика, но Голубоглазый помнил и его — ММТ 71-31…

— Седьмой парк…

— Я звонил диспетчеру. Карпухин Константин. Сегодня будет работать в ночь… А вот «Тойота»… Увы!

— С этим нет сложностей…

Из-за опущенных штор в комнате было полутемно. Свет падал только из коридора.

— Кто был продавцом?

— Хабиби. Его можно найти через анонимного посредника. Если хорошо поговорить. Вот телефон… — Фарук продиктовал.

— А пароль?

— «Андрей»…

— За таксистом придется погонять… Народ шустрый! — Дремавший, казалось, помощник Рэмбо шевельнулся в кресле.

Голубоглазый понял: «Этот — разведчик! Наружное наблюдение. „Николай Николаевич“…»

— Что бы ты хотел от нас? — Рэмбо отставил пепси, он так и не притронулся к чашке. Курил.

— Помочь вернуть деньги! Или товар!

Бывший мент улыбнулся:

— Подавай в суд.

— А если с твоей помощью?

Рэмбо покачал головой.

— Ниже уровня городской канализации мы не опускаемся… Мы не бандиты. — Он и раньше заявлял нечто подобное.

— Тогда информация! Кто эти люди? Где и с кем они повторят эту игру? Свести нас с ними во время следующего разгона…

— Наш разговор пишется… — предупредил Рэмбо.

— Я знаю. Мы не собираемся нарушать уголовный кодекс. Если не захотят возместить нам ущерб, мы будем вынуждены сдать их в правоохранительные органы. Законно?

— Более или менее.

Фарук поднялся к письменному столу, выключил диктофон.

— Заказ непростой. И когда это все тебе нужно?

— Сегодня к вечеру… Таксист выезжал с утра. Формально свою смену отработал. Так что…

Не давая Рэмбо времени на раздумывание, Фарук достал пачки в банковских упаковках, разложил по столу.

— ..Еще с ними может быть поездной вор. Кличка — Пай-Пай. Ну вот… На первые расходы, думаю, тут достаточно… Мы будем в гостинице. Телефон…

Дежурный у входа ни о чем их не спросил. Голубоглазый вслед за Андижанцем поднялся на полуэтаж, к лифту. На площадке двое кавказцев пересчитывали валюту.

«Блатной отель!..» — подумал Фарук. Сам он никогда тут не останавливался.

— Нам на пятый, — сказал Андижанец.

На пятом всюду виднелись следы ремонта, разор. В номере пахло свежей краской.

— У тебя душ, ванна? — Фарук с ходу скинул пиджак, распустил галстук.

— И то и другое. Полотенце за дверью.

— Где Уби?

— Может, на рынке. Может, с девушкой.

— Если позвонит, скажи — он мне нужен…

Ванна оказалась неудобной, маленькой.

«Кавалерка»…

Голубоглазый включил воду. Краны запели беззвучно-тоскливо, как немые. Сбоку, у ванны, лежали газеты. В их прошлой, закончившейся жизни профессиональных спортсменов — участников сборной — Андижанец на выездах всегда читал всю местную прессу. Звук льющейся из крана воды усыпил. Ночь в поезде давала о себе знать. Его сморило…

Плывущий под ногами пол вагона; ритмичный стук колес, усиливающийся каждый раз, когда открывается дверь тамбура.

Фарук приезжал в Новосибирск в связи с нападением на людей, находившихся под «крышей» Белой чайханы: торговцев цветами, фруктами, кофточками… Налеты совершались все чаще.

Последний был совершен, когда Голубоглазый был уже в городе, поздно вечером на квартиру, в которой Фарук остановился. Самого Голубоглазого дома не было. Хозяин — человек Чапана — досматривал по видаку затянувшийся боевик и допустил непростительную оплошность. Он открыл дверь незнакомым. Потом расплачивался. Ворвавшихся было трое. Первый — с гранатой — толкнул дверь в спальню, где находилась хозяйка с детьми. Руководил явный уголовник — молодой, симпатичный, с блестящими, словно покрытыми глянцем веками. На нем был джинсовый костюм. Всех вытолкнул в гостиную.

— Быстро! Руки к стене!

Обыскали. В карманах у хозяина ничего не оказалось, кроме газовой «пукалки».

— От кого вы? — Хозяин был тоже крутой, трижды судимый. Он держался достойно.

Гранатометчик ответил вопросом:

— В Москву приезжал? По весне?

— Был…

Он действительно приезжал с делами. Продукция левых цехов — галантерея, ширпотреб. Москва, ближнее Подмосковье — Серпухов, Тула…

— За «крышу» расплатиться думаешь?

— Я и так отстегиваю.

— Белой чайхане?

— А кому еще?

— Это твои трудности… В Москве платят москвичам!

— Неужели ехали через всю Россию получить свое?

— А ты думал?!

За четыре месяца долг вырос в несколько раз, проценты на проценты… Сумма накрутилась большая.

— Это мы забираем, к утру приготовь остальное… Понял?

— Слышу.

— Понял или нет? — Руководившему что-то не понравилось в ответе.

— Понял…

Они уже вытаскивали стоявшую в углу коробку от телевизора, освобождали сумки. Особого богатства в квартире не было: видео, телевизор «Шарп», стереосистема, несколько кожаных курток, мужские и женские — хозяин привозил по паре с каждой поездки. Ограничились бы нападавшие вещами, окажись он, Фарук, тогда в доме?

Уже несколько месяцев южноазиатская группировка чувствовала на себе давление московских криминальных структур.

В Новосибирске Фаруку кое-что удалось узнать.

— Руководил нападением человек Афанасия, авторитета. Назад будет возвращаться фирменным Новосибирск — Москва. Кличка его Пай-Пай. На вокзале тебе покажут…

Перед отправлением поездника действительно показали — с предостережениями, издалека. Пай-Пай выглядел крутым, немногословным, с убегающим в сторону взглядом. «Чистый уголовник…» — Голубоглазый словно видел его перед собой.

— Фарук! — окликнул Андижанец из комнаты. — Не опоздаем?

— Собираюсь…

Когда Голубоглазый вышел из ванной, у Андижанца все было готово для чайной церемонии. Пиалы и чайник были предварительно обданы крутым кипятком. Андижанец налил себе, вторую, по обычаю, из рук в руки передал гостю. Разломанную лепешку кусочками разложил по краю стола. Из них двоих соблюдавшим обычаи Востока был, конечно, он — русский. Даже собираясь на историческую родину — в Россию, Андижанец захватил с собой кок-чай, пиалы, пестрые скатерти-сюзане. Они пили чай и смотрели телевизор. Внизу, под окном, по-прежнему толклись кавказцы.

— Спасибо! — Фарук отставил пиалу, подождал, пока Андижанец сделает последний глоток.

— Омэн! — Оба разом, по обычаю, поднесли сложенные вместе ладони к подбородку.

Пора было собираться в аэропорт. Встречать летевших в Москву бойцов Белой чайханы.

Домодедово встретило сипением невидимых моторов, грудами неубранного аэропортовского мусора — битых стаканов, бумаги, сосисочных ошметок и картонных тарелок вдоль буфетов. За то время, пока Фарук и Андижанец не были тут, в Домодедове мало что изменилось.

«Может, только это?»

На лотках торговали фотографиями голых баб. Этого добра хватало и в Душанбе, и в Ташкенте, но там больше из-под полы. А тут — открыто. Все это называлось «Анти-СПИД».

Здоровые молодые мужики посреди зала управлялись с поломоечным комбайном. Ручки агрегата торчали, как у плуга.

— Аэробус из Ташкента только что прибыл… — Девушка в справочной думала о своем. Не глядя, расстегнула две верхние пуговицы на кофточке. — Сейчас объявят…

Радио не замедлило откликнуться:

— …Совершил посадку аэробус рейса…

К залу прилета потянулись вновь прибывшие с традиционными азиатскими гостинцами: дынями, виноградом, — изрядно одуревшие от полета. Еще издали в толпе мелькнули знакомые лица.

«Баранниковы! Петр и Вениамин…»

Поклонникам бокса фамилии и имена говорили о многом!

Фарук и Андижанец же обратили внимание на другое. Быстрота, с которой Белая чайхана отреагировала на случившееся в Новосибирске, в Москве и в Туле, статус прибывших бойцов свидетельствовали о значении, которое Чапан и его советники придавали престижу авторитета на столичном теневом рынке. Оба поездивших по миру бывших чемпиона двигались неспешно — тяжелые, с легкими сумочками, в одинаковых спортивных костюмах и клетчатых картузиках, похожих на клоунские. Обоих братьев давно не видели в родных пенатах.

— Говорили: у них статус беженцев! Американские визы… — удивился Андижанец.

— Непонятно!

Спортивная судьба улыбнулась Баранниковым больше, чем их соперникам. Старший стал чемпионом первым, за ним тянулся второй. А там росли еще трое погодков… Теперь старшие сошли, а младшие только еще штурмовали пьедестал. Несколько лет назад о семье мало кто и слышал. Разве только в своей махале! Глава пил, мать занималась хозяйством, будущие чемпионы в жару торговали на кладбище водой из-под крана — пятак за стакан… Первые свои бои за рубежом они все больше выигрывали: их сытые соперники не готовы были стоять насмерть. Нашим терять было нечего. Теперь положение изменилось. Планов своих братья не открывали. Но что-то было известно. Огромные свои квартиры вначале отремонтировали, потом благополучно продали. Теперь снимали холостяцкую жилплощадь. Родная их сестра и куча родственников давно уже были в Израиле. Фарук заметил:

— Эти клетчатые картузы… Наверняка оттуда!

— Вероятно… Не пойму только: этим-то зачем ввязываться?

— Посмотрим.

Баранниковы заметили земляков.

— Салам…

Вновь прибывшие и встречающие отошли в сторону, чтобы поздороваться.

— Новости есть? — спросил старший — Вениамин.

— Мы ждем сигнала от Рэмбо.

— Он в курсе?

— Они уже работают…

Обыск в парткоме обувной фабрики и его результат произвели в Партийном Доме впечатление разорвавшейся бомбы. Через час о преступлении, характеризующемся особым цинизмом — потому что его совершил привилегированный партийный активист, — стало известно в верхах. Немедленно нашлись заинтересованные лица, которые придали случившемуся широкий общественный резонанс. Слухи быстро обросли нескромными эротическими подробностями. Секретарь парткома, он же член районного комитета и бюро райкома партии, оказался пешкой в игре больших столичных гроссмейстеров. Вместе с вещественными доказательствами он был мгновенно препровожден на вокзал. Допрошен. Десятки материалов о преступлениях пылились в ожидании возбуждения уголовных дел неделями с нарушением сроков… В этом случае сделано было исключение. Дело немедленно возбудил и принял к производству обычный дознаватель, даже не следователь! В отделе милиции спешили… К концу рабочего дня во многих коридорах районной и городской власти под хозяевами уже тряслись кресла. Картузов не успевал отвечать на звонки. Звонили по разным поводам, но чаще это оказывалось лишь предлогом. Никто не сомневался в том, что действия Картузова направляла мощная, неопознанная пока политическая сила.

— Данные по парткому пришли к тебе сверху?

Картузов валял ваньку:

— Девчонки с фабрики замучили… Ходили жаловались! Надоело слушать…

— Брось темнить!

Случившееся пришлось удивительно ко времени! Факт морального разложения в верхушке партийного звена был последним аргументом в пользу укрепления аппарата столицы проверенными руководящими кадрами периферии. Теперь краснодарцам, ставропольцам, сибирякам была законно открыта зеленая улица. Главный удар ожидался по районному комитету партии, где состоял на учете теперь уже бывший секретарь парткома и бывший коммунист. Никто не работал — в кабинетах упаковывали вещи, обсуждали грядущие персональные изменения, увольнения, перестановки. В последнюю минуту срочно вызвали начальника линейной милиции — возмутителя спокойствия и главного виновника обрушившихся на райком бед. Когда Картузов — с невинными глазами, круглый, точно накачанный воздухом, катился по коридору, случайные встречные отшатывались от него как от зачумленного. Предлог для вызова подобран был на стороне, не имеющий отношения к происшедшему недостатки в милицейской сети партийного образования, а конкретно, возмутительный факт — срыв занятия в семинаре второго года обучения, который вел Картузов. Напоследок решено было сунуть выговорешник с занесением. На память. В качестве благодарности за проделанную работу. Получилось иначе. Говорить о злополучном занятии районному Первому, однако, не хватило ни самообладания, ни выдержки.

— Ну что? Ниспроверг распутные Содом и Гоморру серой и огнем…

— Ниспроверг… — Картузов — святая простота! — словно и не догадывался, какую свинью подложил райкому. Ждал похвалы. — Полюбуйтесь! Чистая порнография… — Он достал из папки несколько фотографий. — Вот, например…

На сером любительском снимке было что-то плохо видимое, похожее на вертикально торчащие белые столбы.

— Это ноги… А вот еще! И вот…

Секретарь брезгливо отмахнулся.

— Порнография плюс сводничество. Развращение малолетних. Целый клубок преступлений… Теперь этому конец!

— Пресек, значит… — непонятно сказал районный Первый. — Молодец!

— Стараемся… — Картузов и тут играл роль неумного мента-начальника, бескорыстного борца за общественные устои. С его лица не сходила благостная улыбка.

— Старайся, старайся!

— Спасибо… — Картузов аккуратно сложил фотографии назад, в папку. — Линейная милиция не подведет… Могу идти?

— Можешь… — Первого буквально трясло от бешенства, хотя формально ни к чему нельзя было придраться. — Кражи-то у пассажиров как? Раскрываешь или все прячешь?

— Раскрываем! Укрепили коммунистами оперативный состав дежурных частей…

Первый вышел из-за стола, подошел ближе.

— Хер ты раскрываешь! — Они стояли друг против друга — одинакового роста, темперамента, переполненные неудержимого желания прорваться наверх, в номенклатуру, к общественному пирогу. — Большой Политикой занялся! Вместо того чтобы порядок на дороге наводить, на станциях и в поездах, железнодорожная милиция по парткомам бегает, интересуется, кто голых баб фотографирует…

— Обижаете, Алексей Иванович!..

— Тебя обидишь! Тебе ссы в глаза — все Божья роса…

Из автомата, тут же, недалеко от райкома, Картузов подробно информировал о разговоре своего патрона — полковника Авгурова.

— Первый мне этого никогда не простит! Враг на всю жизнь!

— Пустяки… — Авгуров отреагировал спокойно. — В райкоме его песенка давно спета. И вообще… С ним все в порядке. Уйдет в народное хозяйство или в ВЦСПС. Вы, я надеюсь, к нему в подчинение не собираетесь…

— Упаси Бог!

— Я так и думал… Сейчас главное — другое. Необходимо развить успех.

Конкурент Скубилина и первый претендент на его генеральское кресло немедленно включился в режиссуру дальнейших действий.

— Как много у вас фотографий?

— Около сотни. Но качество любительское, все серое, нет контрастности…

Авгуров на секунду задумался.

— Негативы есть?

— Полно…

— А сюжеты?

— Ничего! Ну, сами понимаете, если человек, лежа на голой бабе, ногой нажимает на автоспуск… В общем, есть на что полюбоваться!..

Авгуров заметил больше для себя:

— Сейчас готовится пленум горкома по идеологии…

— Думаете, кто-то заинтересуется? — Картузов был уверен в обратном.

— Конечно! Если случай получит громкую огласку, большие фигуры в горкоме могут уйти с доски… Понимаете? Приезжающим с периферии нужен только предлог, чтобы все тут перетрясти!.. — Он задумался. — У вас эксперт-криминалист на месте?

— Я его видел…

— Фотографирует он ничего?

— Хорошо. В журналах печатается!

— Прекрасно. Вот пусть и покажет свое умение. На фотобумаге, на ретуше не экономьте: нужны большие прекрасные фотографии. Некоторые пусть будут кабинетного формата. У старичков глаза слабые… Проконтролируйте лично. Молодые красивые женщины. Пикантное положение, недвусмысленные позы.

— Понимаю…

— Начальника канцелярии срочно пошлите в ГУМ, в ЦУМ — пусть купит большие альбомы.

— Будет сделано…

— Альбомы понадобятся в городском комитете партии, в отделе административных органов. И не по одному. Там тоже захотят одарить нужных людей!.. Лучше сразу сделать пару десятков. Министру, прокурору города… Понимаете? Тут расклад тонкий…

— Вы имеете в виду вкусы?

— Отнюдь! Чисто деловая часть… Смогут Жернаков со Скубилиным угодить большому начальству или нет, а мы с вами подарок им уже преподнесли… Свалили бюро райкома! Благодаря вашим инспекторам. Кстати! Люди эти, которые делали обыск… Надо их сразу поощрить. И чтобы раньше времени никому ни гуту!

Картузов за это был спокоен:

— Тут порядок. Этих ребят я знаю. Я дал денег. Сейчас где-нибудь квасят. В «Эльбрусе» или в «Иртыше»…

Картузов ошибся в малом: Качан и младший инспектор Карпец обмывали успех дальше от вокзала — в «Цветах Галиции». Настроение у обоих было праздничное. Водку заказали сразу. С закуской вышла небольшая заминка. На деньги, которые кинул Картузов, разгуляться было трудно. Они и так добавили все свои — какие были.

— Принесешь минералки, — приказал Карпец официанту со своей обманной суетливой улыбочкой, которая вводила всех в заблуждение. — И чего-нибудь из овощей… Капустку…

— Капусты нет.

Официант знал обоих, открыто их презирал. «Менты вокзальные… Заказ мизерный. Чаевых не будет. Только место заняли…»

— Ну огурчиков! Смотри сам. Чего-нибудь…

Официант недовольно черкнул в блокноте карандашом.

— Горячее выбрали?

— Потом решим.

— Мне в кухне надо заказать!

— Пока принеси что сказали!

Официант ушел.

— Не понравилось… — заметил Качан.

— Ничего. Перебьется.

Постепенно огляделись. Народу было немного. На круглой сцене усердствовал небольшой ансамбль — даже издалека было заметно, что музыканты все, как один, — поддаты. За соседним столом жировали гости столицы: толстяк — черноглазый, не первой молодости, с седыми усами подковой, с ним два быка — молодые, накачанные. Все трое сразу уставились на стол, за которым сидели менты. Первую рюмку выпили под минералку. Про огурцы и капусту официант и не вспомнил. Носился с тарелками к соседям, то и дело менял пепельницы, сдувал со скатерти. Поддатый ансамбль явно переусердствовал по части шума; в грохоте Карпец и старший опер не слышали друг друга.

— Официант! — позвал Карпец, Он легко дурел и быстро отходил. Это никак не отражалось на приятном, с чуть заискивающей улыбкой лице. — Про закуску забыл?

Тот продолжал кружить рядом, делал вид, что не слышит.

— Друг, подойди!..

Снова ноль внимания. Гости постарались тоже ничего не заметить.

— Вот сволочи! — Младший инспектор скрипнул зубами. — Сейчас бы автомат сюда! Дать из «АКМ» очередью…

— Близко сидим! — со знанием дела возразил Качан. — Бери «узи»!

— «Узи» мне и даром не нужен!

— В ближнем бою он хорош!

— Тогда уж «галиль»… Сто двадцать выстрелов за тридцать секунд запросто!

— Израильская подделка под «Калашникова»… Знаем! Калибр пять, пять и шесть. Как у американской «М-16» или «АК-73». У «М-16» хотя бы ствол длиннее!

Разговор шел профессиональный.

— У «галиля» еще и прицел на задней крышке ствольной коробки. Болтается, как хрен в проруби… А мушка на конце газоотвода!

— Зато фосфоресцирует!..

Сошлись на «Калашникове».

— Только «АК-76»! И хлопок тише.

Оба прошли Афган. Знали толк в таких делах.

— Не спешит, сволочь! — заметил Карпец по поводу официанта. Тот, однако, не терял времени. Побежал на сцену, переговорил с оркестром. Музыканты забацали что-то тяжелое, заунывное. Черные за соседним столом пригорюнились. Ни Качан, ни младший инспектор ничего не имели против обоих.

— Может, траур у них?

Карпец снова позвал официанта.

— Пойми, друг!

Усатый здоровяк за соседним столом что-то сказал своему визави, молодой бык взял несколько тарелок с закуской, поднялся.

— От нашего стола…

Гости явно хамили. Бык расставил перед разыскниками тарелочки: помидорчики, сыр, что-то национальное, острое даже по виду. Вернулся к себе за стол. Тотчас, словно из-под земли, перед соседями возник официант, что-то шепнул — гости столицы обидно засмеялись.

— Сказал им, кто мы…

Карпец, словно того и ждал, аккуратно осушил рюмку. Поправил галстук.

— Сейчас будет бутылка!

— Не стоит!

— Нельзя, чтобы тебе ссали на голову…

Не переставая улыбаться, младший инспектор подошел к соседнему столу, цепко ухватил здоровяка за галстук, притянул к тарелке. Усатый провел носом над огромной, как лопата, натуральной отбивной. Быки вскочили, но хозяин, не поднимая головы, что-то буркнул. Быки стояли, не смея пикнуть. Карпец был небольшого роста, крепкий, медлительный на вид.

— А теперь извиняйся. — Он ослабил натяжение галстука. — Делай как принято…

Усатый, похоже, тоже понял, что шутка была неуместной. Пробормотал несколько слов. Инцидент, к общему облегчению, шел к благополучному концу, Карпец уже возвращался к своему столу. Все испортил холуй-официант: он рассчитывал на большие чаевые.

— Вон из ресторана, если себя вести не умеете! — Озлобление, копившееся в нем на милицейскую шантрапу в течение вечера, прорвалось громогласно и неудержимо. Он бросился к столу. Оркестр перестал играть.

— Не лезь не в свое дело, козел! — спокойно посоветовал Качан. — Они же нас первые обидели!

Вернувшись к столу, Карпец быстро разлил водку по рюмкам. Было ясно, что больше тут не сидеть.

— Я тебе дам «козел»!

Официант схватил Качана за рукав. Послышался треск, от подмышки потянулось белое пятно — подкладка.

— Вот сволочь!..

Выпить не удалось.

Молодой бык, подносивший позорное угощение, увидев, что младший инспектор обернулся к нему спиной, вскочил с недвусмысленными намерениями. Секунда — и Карпец дорого бы заплатил за дерзкий рейд к чужому столу. Но этого не случилось. Помогло развитое периферийное зрение, играющее не последнюю роль в боевых искусствах. Медлительный с виду Карпец, развернувшись, захватил запястье нападавшего и второй рукой вывернул локоть быка наружу…

— Милицию! Срочно! — заорал кто-то.

Гости столицы выскочили в проход. Менты моментально протрезвели. Карпец бросил на стол отложенные на пьянку деньги.

— Делаем ноги!

— Пошли!

Они уже линяли, когда официант с телефона, стоявшего на столике у мэтра, по 02 вызвал 36-е.

— Уходят! — крикнул он напоследок, бросаясь наперерез отступающим. — Хватайте их!

— Держи! — Качан, не останавливаясь, на ходу врезал ему по челюсти. — Это аванс! За костюм! Остальное — завтра!

— Перекрывайте лестницу!

Сзади уже набегали поддатые оркестранты. Появившийся откуда-то мэтр быстро просек ситуацию, попытался их остудить:

— Это же менты! Вы что? Рассорить хотите нас с 36-м?

— А, пошли они!..

Карпец с боем прокладывал путь вниз. С Качаном, однако, получилось неважно: потраченные на официанта доли секунды сыграли роковую роль. Уклонившись от контактного боя, оркестранты прибегли к недостойному маневру — двинули вперед банкетные столы, загоняя старшего опера в угол. На втором этапе, нанося и получая удары, джазмены навалились всей командой — Качана свалили, принялись пинать. Костюм Качана мгновенно потерял вид. В разгар схватки подъехали из 36-го.

— Кто? Где?

Куча мала мгновенно распалась. Качан хотел напоследок врезать официанту в пах. Не успел: его уже держали. Пообещал только:

— Я еще с тобой посчитаюсь, козел!

— Ни с того ни с сего. Видите… — пожаловался официант. — По счету не расплатились!

— Там они, на столе!

— Не знаю…

— Нужны объяснения очевидцев! Свидетельская база! Этого, — старший милицейского наряда внимательно взглянул на Качана, — мы сейчас свозим на медицинское освидетельствование…

— И их тоже! — Качан ткнул в оркестрантов.

— Помолчи. Тебя не спрашивают… — Мент взглянул еще внимательнее. — Документы с собой?

— Нет, конечно…

Мент что-то почувствовал:

— Сотрудник?

— А ты думал, бомж? С бомжами они не свяжутся! Побоятся! — Качан показал, во что превратился его костюм. — Эй, официант! Смотри, что ты сделал! Как я в нем на работе покажусь?

— Сами виноваты! А второй где? Их двое было! Швейцар!

Одутловатый, болезненного вида человек показался из гардеробной.

— Я никого не выпускал…

Официант, из-за которого все началось, счел себя обязанным довести все до конца.

— Здесь! Никуда не делся…

Он побежал вдоль первого этажа, дергая все двери подряд. Карпец как в воду канул.

— Этого — в машину! — приказал старший милицейского наряда. Пока Качана эскортировали в стоявший перед входом «газик», старший наряда прошел по коридору. Внимание его привлек дамский туалет, верхняя фрамуга окна в нем оказалась открытой.

— Можно не искать! — Результат осмотра можно было вполне считать удовлетворительным. — Отсюда он и сиганул!

— Тут паркуемся…

Бакланов сбросил скорость. Их цель — мрачное здание на Лубянке, продолжение известного всем сорокового гастронома, темное, с зашторенными изнутри окнами, выглядело малоосвещенным. Как нечасто бывало перед входом, на панели толпилась хорошо одетая публика. Знаменитый колдун, маг и парапсихолог уже неделю давал в Москве шумные, пользовавшиеся скандальным успехом гастроли. На этот раз — в Центральном клубе КГБ. Это, несомненно, содействовало новому имиджу зловещего ведомства. Продвинутое интеллигентное общество столицы искало возможность попасть на концерт. Бакланов рулил впритирку со сверкающей «Вольво». Еще несколько иномарок впереди стреляли рубиново-красными сигнальными фонарями.

— А Роберт Рождественский будет? — спросил он неожиданно.

— Может быть, — Игумнов заинтересовался. — А что он тебе?

— Да так. Интересно.

— Приехали.

Игумнов еще издали увидел жену и ее коллег по фонду. Одетые на валюту, ухоженные, они торчали как селективные парковые деревья. Прохожие тщательно их обходили.

— Не проведете? — несколько человек ринулось к Игумнову и Бакланову.

— К сожалению…

Игумнов окинул взглядом жену — даже в этом нестандартном окружении она обращала на себя внимание.

«Мисс „Литературный фонд“ в защиту интеллектуальной собственности…»

Ее коллеги, все — номенклатура во втором поколении — действующий резерв КГБ, пользующийся в зарубежных поездках «крышей» фонда, были тоже сама благовоспитанность. Они весело приветствовали разыскника:

— Рады вас видеть! Сколько лет…

— Какие люди!..

Игумнов не обольщался. Возвращаясь из поездок, мужики под завязку были заняты личным: обустраивали дома, детей, жен; меняли квартиры, унитазы, мебель — и все у них получалось. Даже болезни приходили к ним как по заказу — если можно было лечь в классную клинику где-нибудь в Брюсселе или, что не хуже, в Зимбабве — бывшей английской Южной Родезии. Журналисты и литераторы — они работали под диссидентов. Правил фондом поэт, слывший в свое время большим леваком, вслед за Евтушенко и Вознесенским.

— Как ваш сегодняшний поход? — спросил он, здороваясь.

— Все в порядке.

— У меня ночью самолет… Вена. Оттуда Берн. Но я не мог не прийти…

«Театр абсурда! Страна дешевой полиции и дорогостоящих фондов…»

— Нас приглашают!..

Бакланов, прошедший внутрь, уже звал их из вестибюля.

— Ты идешь?

— Как прикажешь, начальник… — Жена взяла его под руку.

Ей нравилась дурацкая эта приговорка и сама игра в мента и его подружку — то ли вокзальную торгашку, то ли путану. Люди эти жили в мире слов, которые они приучились забавно и искусно сплетать. Игумнов не раз думал об этом. Уделом мента были поступки. Может, этим он и обратил на себя внимание будущей своей жены? «Разные категории человечества…»

Бакланов остался у входа. Сотрудники фонда, поблагодарив, двинулись в огромный пустоватый вестибюль.

Маги, экстрасенсы вызывали у этих сугубо практичных людей необъяснимый интерес.

— Тебя это нимало не увлекает… — Жена улыбнулась.

— Важно, что это захватывает тебя.

— Я знаю. Спасибо, начальник… — Мысленно она была уже на сцене.

В отличие от обычных ведьмаков, этот был дипломирован — доктор оккультных наук, экстрасенс, президент академии черной и белой магии. Зрители встретили его грохотом аплодисментов. С места в карьер колдун включился в работу. Для разминки он умножил в уме умопомрачительные числа; в стихотворениях, которые читал на память по заявкам зрителей, успевал подсчитывать буквы, слоги…

Игумнову представилась почти идеальная возможность поразмышлять над своим.

«Голубоглазый, Лейтенант, Афанасий… Теперь им уже не разобраться без крови…»

Афанасию не нужны были под боком криминальные структуры — ни Белая чайхана, ни Лейтенант. Действия авторитета было легко предвидеть. «Он стравит группировки между собой и нанесет удар по обеим…»

Это можно было сделать через таксиста — Карпухина — со всеми тремя группами. Кому таксист служил в действительности, догадаться было нетрудно: «Хозяин, безусловно, — московский авторитет. Карпухину с ним жить. Неизвестно, правда, как долго…»

Вокзальная милиция умывала руки, оставляя поле деятельности городской конторе — МУРу.

«Все произойдет очень быстро! Может, уже через несколько часов…»

Следовало как можно скорее установить контроль за передвижением на трассе Тула — Москва, снять с колес серебристый шведский микроавтобус под окнами у Афанасия. Одновременно силами городской и транспортной конторы разоружить Лейтенанта и его бригаду. Выйти через Карпухина на Хабиби. На Белую чайхану. И — что не менее важно — на поездного вора. На Пай-Пая!