Пауки

Проклятое стремление после проигрыша немедленно начать отыгрываться!

Дальнейший путь в дом был отработан.

«Через балкон спальни первого этажа…»

Я убедился — его чаще оставляют открытым, чтобы весенняя свежесть полнее наполнила спальню. Металлическая штора действительно не была закрыта до упора. Я поднял ее. Протащил вбок раму имеете со стеклом.

Я был уже в спальне.

Кассета с записью разговора киллера с О'Брайеном должна была находиться где-то поблизости! Джамшит не зря отсылал меня к дому в Рехавии. Я оставил окно на балкон открытым, быстро обежал здание. Музыкального центра не нашел. Снова пустой дом, чемоданы. В туалетах туалетная бумага с надписью по-английски «Собственность королевы»… Снова дом, предназначенный для продажи. Ламм должен был руководствоваться какой-то идеей, пряча кассету. Вместе с кассетником, например. У музыкального центра…

«Аудиокассета должна быть на глазах: чтобы сразу обнаружить пропажу!»

На третьем этаже я попал в небольшую комнату неясного назначения и сразу понял: «Музыкальный центр…»

Еще я увидел огромное количество компакт-дисков, аудиокассет…. Идеальное место, чтобы спрятать то, что я искал! Дверь по какой-то причине была не заперта… По другую сторону — еще дверь. Непонятно, что за ней находилось. Небольшое квадратное окно убрано решеткой. Я подошел к музыкальному комбайну. Аудиокассеты были расставлены в образцовом порядке. Я быстро нашел то, что требовалось. Аудиокассета «Ten Years After» лежала среди других. Я поставил ее, нажал клавиш «play». Послышались знакомые записи шестьдесят седьмого года: «I want to know» и «I can't keep from Crying Something»… Я уже мог воспроизвести часть знакомой композиции. Пришлось отмотать часть пленки.

«Feel in for me…»

Внезапно что-то насторожило меня. Я увидел направленный в мою сторону небольшой электронный глаз, не больше того, что установлен при входе в московское метро. Глаз на стене неспешно, размеренно мигал. Информация обо мне передавалась на пункт сбора. Я вынул аудиокассету, сунул в карман. Резко подался к дверям. Я знал о возможностях электронного стража. Но было уже поздно. Дверь захлопнулась. Щелкнул замок. Одновременно поползли вниз оконные шторы… Свет под потолком стал медленно гаснуть. Пока не погас полностью. Стало темно.

«Быстрые шахматы — не твоя игра!» — каждый раз говорю я себе и каждый раз снова играю!

Одно утешение: «Если ты принимаешь решение трезвый и оно неверно, тебе некого в этом винить. Это твой уровень!»

Я попробовал выбить дверь. С равным успехом можно было пытаться повалить все здание. Я бросился ко второй двери. К окну! Все было сделано прочно, надежно. Ловушка!

Мы словно играли в жмурки. Я был водящим. Черная повязка закрывала от меня мир. Мои противники видели меня в обычный прибор ночного видения, который наверняка включался вместе с остальным оборудованием…

За мной могли приехать. Могли, наоборот, оставить гнить в этой камере надолго…

Я щелкнул зажигалкой. Сбоку на шкафчике лежало несколько газет. При желании я мог устроить небольшой костер. Но не стал этого делать.

Вскоре под окнами раздался звук подъезжавшей машины.

Сработал первый вариант.

Вторая дверь внезапно отворилась, теперь уже водящим был тот, кто вошел. Вспыхнул свет.

«Окунь!»

Мускулистый, с крепкой спиной и крутым крепким задом, он приближался. На нем был джинсовый костюм, мягкие кроссовки. В руке он держал пистолет.

«Это конец!..»

Но в ту же секунду в дверях возник еще один человек…

Я видел, как над головой Окуня взлетел короткий ломик.

Раздался треск. Президент «Алькада» словно переломился пополам, всем телом тяжело рухнул на пол. Ноги его несколько раз судорожно дернулись. Он замер.

До меня донеслось:

—Сваливай через двор кафе…

Человек, вырубивший Окуня, скрылся в коридоре, откуда только что появился. Через секунду мне предстояло пройти по тому же коридору…

Я двинулся вперед очень медленно, в любую секунду готовый получить свое…

Впереди была лестница черного хода. Я заглянул за перила. Наружная дверь внизу открыта…

После убийства начальника кредитного управления и помощницы президента банка нам объявили войну на уничтожение. Мы словно вступили на минное поле, где могли взлететь в воздух в любую минуту…

Но банк выстоял.

Мы обратились к знакомым и незнакомым банкирам. Наша участь могла стать их завтрашней моделью существования. Мы просили пролонгации займов и новых кредитов. Про наше противоборство с О'Брайеном, про жертвы, которые мы понесли ввойне к р ы ш, стало широко известно.

«Парадокс!..»

В прекрасном итальянском фильме о войне именно жулик от имени генерала Делла Ровере призвал народ к сопротивлению и стал его знаменем!

А Джамшит был уголовником. И, как ни странно, ему поверили. Нам пошли навстречу!

В конце ноября, перед отъездом в Израиль, я появился у себя в Химках довольно поздно. Жена после работы заехала к родителям. Дома был только сын.

— Пап! — Он скучал по отцу. — А тебя тут по телевизору показывали…

— Как по телевизору?

Словно кто-то невидимый внезапно ударил меня сзади под колени, но я удержался на ногах. Застыл с пальто в руках.

—В вечерней передаче. Ну, ты знаешь…

У него была виноватая милая улыбка.

— Будто ты в камере. Изолятор временного содержания. Ты чего, пап? Не знал?

— Нет.

— Ты был в костюме. Я тебя сразу узнал. Потом звонила мама. Она тоже…

— И все?

—Еще кто-то. Он сказал, что перезвонит…

«Пастор?..»

— Лиц не показали. Кто тебя не знает, тот никогда не догадается, что это ты. Что-то не так, пап?

— Так…

— А тот — другой мужик — высокий… В пиджаке. Новый русский. В камере вы были как два киллера…

В голосе прозвучала плохо скрываемая гордость.

Я вспомнил:

«На второй день, при новой смене, когда мы с Пастором сидели на нарах, кинокамера действительно стрекотала…»

—Погоди, я должен позвонить…

Я сделал несколько звонков. Вскоре узнал, что произошло. К очку камеры приблизилась кинокамера известного репортера. Кому-то из смены подкинули за это баксы.

Что-то изменилось в моем лице, потому что сын замолчал. Дети внутренне растут в час испытаний. «ДДТ» и телевизор тоже сразу умолкли.

— Как называлась передача? — спросил я.

— Вот в программе…

Я прочитал: «Секретный агент уголовного розыска. Разведчик или предатель?»

Мне предстояли новые разборки, разбирательства, вызов в инстанции. Очные ставки с Николаевым, с начальником ИВС, с Пастором… Если у меня прежде были сомнения — принять или нет предложение Джамшита, то теперь они мгновенно испарились.

— Вот что, — сказал я сыну. — Мне, пожалуй, самый раз съездить по своим делам…

— Не надолго, пап?

— Хочу надеяться.

Я бросил в кейс документы, какую-то мелочь, несколько фотографий. Потом в "Израиле я рассмотрел свою добычу. Серебряные фигурки — персонажи китайского театра теней. Кусок тысячелетней чинары из Ургута. Диплом об окончании университета моей бабкой. Свидетельство о смерти деда: «1938-й. Возраст 33 года. Причина смерти — расстрел»…

Мужики в моем роду не умирали своей смертью.

Я пошел к дверям. Жена могла вернуться в любую минуту. У меня не было сил видеть ее…

Мы гнали в Шереметьево на машине «Лайнса». С Рембо за рулем… Перед тем ненадолго заехали на Котляковское кладбище, поставили свечку. Витькина могила была еще вся в венках. «От друзей!», «От Московского уголовного розыски», «От банка „Независимость“. На снегу стоял Витькин портрет под стеклом. Горели свечи.

Рембо вспомнил:

—Мы тогда еще в операх ходили в МУРе. Летом, и жару, принес он бутылку спирта. Тишина! В кабинете только свои. Взял графин со стола, половину — и окно. Влил спирт…

Я знал эту историю.

Только собрались выпить, в дверях — Батя, начальник отдела. Витька поставил графин, с ходу нырнул за стол. В бумаги. Пережидали. Батя шел от начальника МУРа. Разгоряченный. С него сняли стружку. Тут еще жара.

—…Батя, ни слова не говоря, к графину на Витькином столе. Налил стакан. Мы голов не поднимаем. Витька — тише всех! Батя, тот вообще не пил. Над ним даже посмеивались за это. Тут хватанул, не чувствуя…

В истории важен конец. В зависимости от него она либо умирает, либо передается от одного слушателя к другому. Как эта, ставшая легендой среди муровских сыщиков.

Батя поставил стакан. Повернулся к Витьке: «X… разводишь!» — и вышел.

Когда мы с Рембо шли к воротам, навстречу показалась высокая крашеная блондинка, худая, в странной широкой шляпе, яркой куртке.

— Узнаешь? — Мы были уже близко.

— Вера! Черт возьми!

Это была Витькина первая жена, когда-то симпатичная смешливая девчонка. Витька привез ее из Ярославля. Вера была поддата, выглядела старо. Я бы ее не узнал, если бы не пристрастие Веры к широченным мексиканским головным уборам…

«Такие приколы в жизни!»

Витька никогда не рассказывал о ее дальнейшей судьбе.

Вид жалкой спившейся супружницы кричал о Витьке, о всех нас…

Нас оставалось не так уж много.

«Мент, — говорил Рембо, — это состояние души…»

Мы подчинялись внутреннему нравственному закону, независимо от того, кем потом становились те, кому мы присягали…

Какая, положа руку на сердце, разница, командует ли тобой Щелоков, Чурбанов, Станкевич или вор в законе Сильвестр, Захар, другой авторитет?!

Мы разыскивали убийц и воров, защищали от разбоев, краж.

Мы требовали выполнения древних заповедей: «Не убий!», «Не укради!»…

Москва убегала назад. Мелькали перекрестки проспектов. Узорные ограды московских скверов. Мы гнали под прокопченными мостами. Все остававшееся позади было исполнено скрытого смысла. Затоптанный снег под ногами, мокрая мостовая. Брызги из-под колес.

Два пацана в огромных сапогах, намеренно тяжело шаркавших по обочине Ленинградки. Таксист-подсадчик в теплой шапке, в плаще с глубоко засунутыми в карманы руками. Какое-то голое, как у вареной курицы, лицо женщины при свете светофора: желтоватая кожа, тонкая и бледная.

Перед регистрацией Рембо дал мне визитную карточку адвоката Леа, номер своего контактного телефона.

—Напрямую связываться опасно…

Шла посадка… Харедимы с развевающимися бородами. Бархатные кепи и береты религиозных женщин, словно сошедших с иллюстраций, посвященных Польше прошлого века…

С выездом у меня не должно было быть проблем. Я выезжал по российскому паспорту. И предъявлял вместо въездной визы израильский внешний паспорт — «даркон». Я прошел «хомут». Не звенело. Никто не прошел по другую сторону металлоулавливателя. Я знал этот трюк. Когда хотят обыскать, кто-то проходит рядом с «хомутом» по другую сторону, и тот все равно звенит.

Через три с половиной часа я должен был приземлиться в аэропорту Бен-Гурион.

Рембо предупредил напоследок:

—Тебе поможет один человек! Я не буду называть… В трудную минуту он объявится сам! Бывший мент…

Тело Окуня валялось позади меня…

«Такова бандитская жизнь!»

Я не жалел его. Он стрелял в меня в Химках. Был одним из организаторов убийства в Кельне Камала Салахетдинова, в ресторане дискотеки — Жени Дашевского.

Пересекая коридор, тянувшийся вдоль этажа, я обернулся. Тот, кто пришел мне на помощь, удалялся по коридору. Борцовского вида кавказец, телохранитель О'Брайена и Ламма… «Бизнес-клуб», Шереметьево, Рехавия. Места наших встреч…

—Тебе надо сваливать из Израиля!

Кавказец меланхолично, не переставая, жевал. Я кивнул. Благодарность была неуместна. Более того — оскорбительна. На то, что он сейчас сделал, нельзя было ответить словом.

«Тебе надо сваливать из Израиля!»

Самому моему спасителю, похоже, сваливать было поздно.

Перебегая двор, я слышал переливчатые звуки полицейских машин, приближавшихся к вилле. Я снова сиганул через забор. Две женщины во дворе, по другую сторону мусорного танкера, были ошеломлены моим появлением. У меня был наготове вопрос:

—Вы не видели собаку? Черная, небольшая… Шотландский терьер!

Я мог спросить про инопланетянина, про поезд московского метро, про Шварценеггера. Они не успели опомниться.

—Там женщина, ее хозяйка. Плачет… — Я неопределенно махнул рукой.

По другую сторону забора полиция, судя по всему, уже штурмовала здание.

Потом я узнал, что почти одновременно полиция взяла приступом две другие виллы Ламма — в Рамоте и на Байт ва-Ган. А также виллу О'Брайена в Ашдоде.

Я уезжал. До московского рейса «Эль-Аль» еще оставалось время. Я не хотел маячить на глазах полиции в аэропорту. Ехалв автобусе. Красная лава хвостовых огней текла впереди. Перед тем как свалить, я позвонил хозяину квартиры. Он спал. Я передал его жене, что срочно уезжаю. Арендная плата была уплачена, как водится, до конца квартала.

—Моля! — Мои хозяева были из Болгарии. Мы говорили на смеси русско-болгарского и иврита. — Заповядуйте във кышти…

Я перевел это как «Пожалуйста, приезжай»…

«А что? Может быть…»

Я все оставлял. Меблировку, белье.

У меня ничего не было тут своего, кроме компьютера. Он тоже оставался.

«Нищему собраться — только подпоясаться!»

В минуту я уничтожил файлы с рецензиями…

Побросал в сумку несколько вещей, сопровождавших меня по жизни…

В последний раз направил бинокль на Байт ва-Ган. На вилле за окном было тихо. Несколько полицейских машин стояло по обе стороны холма.

Я поставил аудиокассету. Запись «Choo Choo Мота» из альбома «Rock amp; Roll musik to the World» 1972 была отличной.

Я перекрыл воду, газ. Выключил электричество.

Мелодия в это время внезапно прервалась.

Запись пошла с середины:

«— А что в Кельне? — спросил теперь уже покойный Ургин. — Когда Камал там появится…

—Ему позвонит Пастор. С п о н т а передаст Салахетдинову приглашение воров приехать разбираться в ресторан… — О'Брайен говорил медленно, со значением. — Камал приедет с Пастором. Окунь присоединится в Кельне. Он приедет с ними. В ресторане их будет ждать мой человек. Ты будешь вместе с Вахой. Насчет машины вам позвонят, в машине будет «Калашников». Вас подбросят к ресторану. Я хочу, чтобы Камал подох, как собака…

— Не беспокойся…

— Деньги сейчас получишь. Сделаешь как надо. Иначе мне придется самому ехать мочить. Чужих после этого Камал к себе не подпустит. Или же придется его взрывать с шумом. Вместе с Кельнским собором… А ты что об этом думаешь, господин адвокат?»

Тут был очевидный прокол.

Уклониться от разговора Ламм не мог!

«— Камал — сволочь…»

Аденоидный голос грозил бациллами даже в записи:

«— Неплохо было бы для начала поставить ему электроутюг на спину…»

По иронии судьбы Ламм был членом международного комитета по борьбе с пытками подследственных!

Я смотрел в окно автобуса. Мы двигались между скальными складками. В одном месте они напоминали среднеазиатские Ворота Тимура. Дорога шла ущельем. Далеко наверху, словно в красных кипах, виднелись покрытые яркой черепицей дома. У одной из автозаправок автобус остановился. Девчушка из нашего автобуса с карабином на плече перебежала на другую сторону шоссе к бензоколонке «сделать пи-пи». В автобусе спокойно ждали. Никто не сказал ни слова.

Я взглянул в окно. Израильские кроты нарыли ямки вдоль дороги. Сосед впереди читал свежий номер «Вестей». Я навалился на спинку его кресла.

«Убийство в Ашдоде раскрыто…» «Убитый турист стал жертвой обычного грабежа…» «Три бывших репатрианта из Иерусалима препровождены на Русское подворье!»

Речь шла о Владе, его жене и их друге, всегда молчавшем в моем присутствии, чтобы потом шантажировать меня по телефону.

«В случае подтверждения их вины преступников может ждать пожизненное заключение в израильской тюрьме…»

Вездесущие журналисты за короткий срок успели узнать о них многое. Влад и его жена, которым был перекрыт выезд, пытались скрыться с фальшивыми паспортами, оставив огромные неоплаченные счета за телефонные переговоры. В том числе с заграницей… Полиция получила в свое распоряжение распечатки телефонных переговоров преступников. Компания систематически шантажировала приезжавших бизнесменов…

Было еще много по мелочи. Конец корреспонденции меня обескуражил:

«Амир Мизрахи, следователь полиции, уже на первом допросе был поставлен в тупик: организатор группы Владпросил разрешить ему перед судом пройти обряд обрезания…»

Я прекратил чтение, откинулся назад в кресло.

В утренних газетах израильтян ждало не менее сенсационное сообщение.

Полицейская операция по аресту главаря так называемой «русской мафии» и его ближайших партнеров в этот момент уже завершалась. Три трупа в роскошных виллах, среди антиквариата, фонтанов, сотни тысяч долларов наличными, которые следователи изымут вместе с пистолетами, автоматами, патронами…

Девушка с карабином наконец появилась. Несколько минут она пережидала встречный транспорт. Перешла дорогу. Села на свое место. Ни насмешки, ни замечания…

Нескончаемое чешуеспинное пресмыкающееся, зажатое между разделительной полосой и тротуаром, медленно двинулось в путь.

Мы уже приближались. Пошел небольшой дождь. После всех сроков, когда уже молитва о дожде больше не читалась в синагогах.

Израильский пограничник характерным жестом выкинул перед собой три сложенных щепотью пальца, останавливая автобус. Пассажиров, въезжавших на территорию аэропорта, попросили выйти — показать, что все вещи в багажном отделении едут со своими владельцами…

Аэропорт Бен-Гурион встречал нас чистенький, весь отмытый последним в этом году неожиданным зимним дождем. Камни мостовых плавно соединялись с тротуаром, чтобы тележки пассажиров не чувствовали перепада.

Серая, с рваными краями туча быстро удалялась.

Регистрация пассажиров заканчивалась.

«Господи! Я сваливаю!..»

Многие, завязанные со мной в этом деле, должны были возвратиться на родину в цинковых гробах. Пастор, Окунь, Ваха, Ургин…

Лобан и его команда, видимо, бежали через Хайфу па Кипр. Остальные были арестованы. В том числе супермодель и Инна Снежневская…

Я был уверен, что Рембо и Леа, адвокат, вместе с главой детективного агентства «Нэшек» помогут моему спасителю-кавказцу. В его действиях не было состава преступления. Убийство Окуня вызывалось крайней необходимостью — спасением другого человека. Я мог прислать свои показания из России…

Символом честности и исполненного долга мог стать любой, кто находил в себе смелость противиться несправедливости и шантажу, взять в руки оружие.

Я выполнил заказ.

Я увозил из Израиля аудиокассету, которая стоила всего неоплаченного нам «Алькадом» кредита.

Шофер включил последние известия на иврите. Я услышал русское имя и фамилию. Меж других новостей радио сообщало о прибытии министра внутренних дел РФ Анатолия Куликова.

«Российские следователи доставили материалы, имеющиеся у них против О'Брайена, Ламма…»

Итак: «Прощай, Израиль»?

Или опять только — «До свидания»?

Примечание

В связи с арестами в Израиле представителей российских криминальных структур из так называемой «русско-еврейской мафии», обвиняемых в убийстве российского банкира, отмывании денег, хранении огнестрельного оружия и мошенничестве, а также попытке проникновения в политические структуры, подкупе политических деятелей и государственных чиновников накануне прошедших парламентских выборов, автор считает необходимым предупредить, что имеющиеся совпадения с событиями, описанными в романе, являются не более чем случайными.

Ноябрь 1996 — август 1997

Москва — Иерусалим — Москва