- Ну не в буквальном смысле, конечно. Вот смотри... Иван стал объяснять с помощью звездной сферы. Вокруг погасшей и провалившейся в бездонную тьму звезды Сан увидел ровное, лоскутное пространство, какие-то вихри и воронки. Вот одна из воронок засасывает в себя корабль и выбрасывает его в другом, точно рассчитанном месте - за сотню тысяч световых лет. Иван добился своего - теперь ночами Сану снились звезды - оранжевые, зеленые, синие. Звезды, ослепительно взрывающиеся, и звезды, проваливающиеся в черную бездну. - Возьми меня с собой на Полярную звезду,- попросил однажды мальчик. - Лучше я привезу тебе в кармане парочку звезд.- Иван с улыбкой взъерошил ему волосы.- А хочешь, подарю кусочек саванны? Сан не придал значения этом словам, счел за шутку. Но через несколько дней, переступив порог своей комнаты, он очутился в... ночной саванне! Над ним в темно-фиолетовом небе мерцали крупные звезды, в пяти шагах горел на камнях большой костер. Ошарашенный, Сан оглянулся. В дрожащем свете костра он понемногу стал различать кровать, стены и понял, что находится в своей комнате. Только потолок выгнут наподобие небесной сферы, а в стену вделан большой, почти в рост человека, камин. Сложенный из камней, он напоминал Сану пещеру. Радости мальчика не было предела. Он суетился около огня, вбегал в кабинет дяди Вана и благодарил его, снова возвращался. С наслаждением понюхав смолистые сосновые сучья, совал их в костер. Афанасий подносил свежие порции дров. Сан понимал: хворост выдают таинственные глубины города. Золу, угли и дым из камина город втягивает в себя, чтоб переработать в механизмы и приборы, в рубашки и вкусные хрустящие хлебцы, снова в дрова... А как уютно читалось у камина! Сан брал книги и странствовал по их удивительным страницам, переходя из столетия в столетие, шагая по развалинам древних государств, отражая набеги пиратов. Читал он книги уже по-иному. Вернее, не только читал, но и думал. Мальчика удивляло, что не так давно, во времена Фенимора Купера, люди жили почти в таких же землянках, как и его племя, пользовались почти таким же оружием. Только вместо каменных топоров и костяных ножей - стальные, вместо дротиков - стрелы, а потом пули. Книги, размышления над ними помогали мальчику заполнить громадную пропасть времени в триста веков - ту пропасть, которая отделяла его от тех далеких дней, когда он босиком бегал по берегам Большой реки и восхищался каменными изделиями Хромого Гуна. Хромой Гун... Все чаще вспоминался Сану древний мастер. Каменный век сменился бронзовым и железным, потом появились пар и электричество. Совсем недавно, лет двести назад, грохотал век атомный и электронный. И вот, когда на земле было покончено с последними остатками капитализма, возник тихий, но могущественный век, приютивший Сана,- век гравитонный. Возник не случайно и не сразу, тысячелетия подготавливали его. Воздушные и подводные города, "Хронос" и другие исполинские лаборатории создавались постепенно, руками таких же мастеров... От волнения сердце заколотилось у Сана в груди. Он открыл для себя великую тайну мира, в котором сейчас находится. Вокруг него живут и трудятся такие же умельцы, как.. Как Хромой Гун! Но умельцы более искусные и знающие. Каждый что-то делает, все к чему-то стремятся. Антон хочет стать астронавигатором. И он добьется своей цели, уже сейчас знает интегральное исчисление, легко решает задачки, которых Сану не одолеть. А у дяди Вана совсем уж удивительная цель - Полярная звезда. "А у меня что есть? - спрашивал себя Сан.- Ничего!.." Неуютной показалась Сану его комната, холодом повеяло от камина. Он здесь лишний, никому не нужный. В каменном веке он стал бы охотником. А в гравитонном? Яснов заметил, что с мальчиком опять творится неладное. В "Хроносе" Сан был рассеянным и угрюмым, дома чаще всего сидел у камина, но не читал, а задумчиво глядел на огонь. Однажды Сан ошеломил вопросом: - Дядя Ван, а я здесь кто? Экспонат? - Ну чего ты выдумываешь? - в растерянности пробормотал Иван. Ответ, конечно, не слишком вразумительный... Но вопрос-то каков! Он застал врасплох, хотя Иван знал, что вопрос этот рано или поздно у мальчика возникнет. "Малыш взрослеет,- думал Иван.- Взрослеет куда быстрее своих сверстников". В конце февраля снега в городе растаяли и неслись стеклянно звенящими потоками в пруды и бассейны. В саду, перед окном Сана, зазеленела яблоня, на сухом пригорке засветились желтые огоньки мать-и-мачехи. Сан часами сидел под тополем и смотрел на переливающийся в траве ручеек. Что он видел в его солнечных бликах? О чем думал? Антон соблазнял своего друга лыжной прогулкой. - Посмотри,- показывал он рукой вдаль.- Сан, ты только посмотри! Далеко за городом, за невидимой сферой, создающей теплый микроклимат, еще держалась зима. После обильных февральских снегопадов установилась морозная ясная погода, и многие горожане, отложив дела, проводили целые часы в чистых, хрустально-звонких лесах. - Хочешь покататься на обыкновенных лыжах? - спрашивал Антон.- Устанешь, можно сменить их на гравитационные. Это чудо - гравилыжи! Дух захватывает. Летишь на них по сугробам, как птица. Но Сан от прогулки отказался. Опять он уходил в себя, в свой мир. Услышал вдруг крики птиц своей родины, пчелиный гул на цветущем лугу. Потом увидел песчаный берег реки и нарисованный им диск Огненного Ежа... Однако он вспоминал не только свои солнечно-беззаботные дни и часы: их на долю мальчика в каменном веке выпало немного. Помнились ему и зимы, когда голод терзал желудок, когда он босиком бегал по мокрому снегу в ближайшую рощу, чтобы принести хворосту в землянку. Но и эти дни казались сейчас Сану бесконечно милыми, пахнущими родным дымом. Там он был на своем месте, среди своих. Вечером у камина ему вспоминалась ненастная осень. Мокрыми волчьими шкурами плыли над стойбищем серые тучи. "Духи неба гневаются",- говорили старые охотники. Духи то сеяли мелкий дождик, то швыряли вниз холодные и острые копья ливней. Маленький Сан грелся в такие вечера в своей землянке. Тяжелые капли стучали по оленьей шкуре, закрывшей наглухо вход. За ней в осенней тишине слышался холодный плеск реки, глухой шорох мокрых ветвей, и от этого в землянке, у раскаленных камней очага, становилось особенно тепло и уютно. "Туда бы сейчас",- вздохнул Сан. Утром, перед отправкой в "Хронос", он спросил: - Дядя Ван, я часто вижу на хроноэкране свое племя. Можно мне вернуться туда? - Куда, дурачок? - с горькой нежностью спросил Иван.- Куда? В пасть тигра? Ты же знаешь, что история, уготовив тебе гибель... Что она сделала? - Вычеркнула меня из той реальности,- заученно ответил Сан. - Правильно. И в той ушедшей реальности нет ни одной щелочки, куда бы мы могли втиснуть тебя, не нарушив причинно-следственной связи. К тому же мы могли б вернуть тебя только в натуральное время. А по натуральному времени прошло почти два года, как мы тебя спасли. Но ведь и в каменном веке прошло столько же - день в день, минута в минуту. - Понимаю. Многое изменилось в жизни племени за это время. Некоторых уже нет. Мать свою не вижу... - Считают, что в племени пронеслась эпидемия. И мать твою похоронили ночью. Это заметили хрононаблюдатели в инфракрасных лучах. - А сестренка Лала живет сейчас в землянке Гуры. - Верно. Бездетная Гура приютила твою сестру. Так что нет у тебя сейчас родной землянки. Ты такой же сирота, как и я. Ты знаешь, что родители мои погибли на далеком Плутоне во время опасного эксперимента. Мы оба сироты... Но мы не лишние здесь. Слышишь? Ты не лишний - ты мой брат! Разница в двадцать лет - сущий пустяк. И больше не зови меня дядей. Колдуном можешь звать. Даже Урхом! Но дядей ни в коем случае. Обижусь. Хочешь быть моим братом? Сан улыбнулся: еще бы - иметь такого брата! Однако разговор о сиротстве не прошел бесследно. Ночью мальчик метался во сне, плакал и стонал. Иван разбудил его и, гладя по голове, спрашивал: - Братишка, что с тобой? Приснилось что-то? - Мать вижу... На берегу реки, иногда в землянке... Она смотрит на меня и все плачет. Мне страшно... Иван кое-как успокоил мальчика. Сан заснул. Но сон был беспокойным - видения древней родины звали к себе. А Иван так и не мог уснуть. В голову навязчиво лезла фраза: "Мы больше растения, чем думаем". Где он ее вычитал? Кажется, в "Дворянском гнезде" Тургенева. И сказал эти слова герой романа, который долгие годы жил в Париже, тоскуя по России. Растения... С этим словом у Яснова был связан один случай из детства. Как потешались тогда над ним мальчишки, его одногодки! Что поделаешь - мальчишки всегда мальчишки. Они называли Ваню неженкой и даже девчонкой. Это сейчас, после долгих лет самовоспитания, он стал "каменным Иваном", волевым командиром легендарного "Призрака". А тогда? Не любил Иван вспоминать тот эпизод. Было в нем что-то стыдное, сентиментальное. Но сейчас он возник перед ним со всеми подробностями, как будто это было вчера. Одиннадцатилетний Ваня Яснов приметил за городом простенький полевой цветок. Он рос на пригорке и сиротливо качался на холодном ветру, почему-то вызывая у мальчика щемящую жалость. Со всеми предосторожностями он выкопал растеньице и перенес под окно своей комнаты. Ухаживал за ним, поливая питательными растворами. Но то ли почва оказалась неподходящей, то ли Ваня повредил корни цветок медленно увядал и наконец засох совсем. Для мальчика это было первое горе в жизни - погибло что-то живое, бесконечно ему дорогое. Ваня чуть не заплакал, глядя на побуревшие лепестки и жалко поникшие стебли. "А мы что сделали с Саном? - спрашивал сейчас себя Яснов.- Вырвали из родной почвы! Но корни, незримые душевные корни остались там. А что, если мальчик зачахнет, как тот цветок?" От таких мыслей Ивану стало не по себе. Утром он отправился не на космодром, а в "Хронос", к Жану Виардо. Недолюбливал его Иван, очень не хотелось ему встречаться с Виардо - человеком, который отлично знал о той глубоко запрятанной чувствительности, ранимости, которой Иван стыдился в себе. Жан будто видел его насквозь... Но встретиться с ним надо - Виардо был главным психологом "Хроноса". Иван застал его в одной из лабораторий. Виардо стоял перед стеной-экраном и поочередно смотрел то на голографический портрет какого-то сотрудника "Хроноса", то на извивающиеся синусоиды и световые всплески. "Занимается вивисекцией душ",- с иронией отметил Иван. Психолог отвернулся и вопросительно взглянул на гостя. - Мальчик тоскует...- начал Иван. - Знаю,- остановил его Виардо и жестом пригласил сесть.- Многим казалось, что наш приемыш - натура простенькая, первобытная и что он легко, безболезненно войдет в нашу жизнь. Его, дескать только накорми, и он будет доволен. - Я так не думал,- нахмурился Иван. - Думал,- возразил Виардо.- Многие так думали. Между тем мальчик попал к нам в любопытнейшем возрасте, когда психика еще гибка, подвижна, пластична. Хуже было бы, если бы у нас оказался первобытный охотник с окостеневшими рефлексами и представлениями, с застывшими нейронными связями. А Сан еще не успел огрубеть, затвердеть душой в своем суровом мире, этом царстве необходимости. И вот он попадает к нам - в царство свободы. Здесь-то и начинает фор-мироваться интересный и сложный характер. Многих смущает, что Сан плохо усваивает абстрактные науки. Что поделаешь, вырос он в стихии конкретного мифологического мышления. В этом его известный недостаток, но в этом же его преимущество. Величайшее! Сан знает не меньше наших детей. Только его знания другие. Он умеет пользоваться дротиком и идти по следу зверя; он понимает пение птиц и чувствует движение соков в стеблях трав. Информацию о внешнем мире он воспринимал иначе, чем наши дети. Он ее впитывал. Сан с малых лет жил жизнью стихий, вдыхал их запахи, окунался в травы и росы, в туманы и звездный блеск. - Изящно сказано! - Не ехидничай. Знаю, что недолюбливаешь меня. Но вернемся к Сану. В своем веке он прошел суровую, но неоценимую жизненную школу. Пульсы и ритм природы он чувствует, как собственный пульс. И у нас он пройдет хорошую школу. Думаю, что Сан найдет у нас свое место, совмещая в себе мудрость двух эпох. - Мудрость двух эпох? - усмехнулся Иван.- Ну уж загнул! - Если и загнул, то незначительно,- стоял на своем Виардо.- Рядом с тобой живет сын Октавиана - Антон. Наш сегодняшний мальчишка. Никогда не знал лишений, страданий, тоски по утраченной родине. Это хорошо или плохо? Коварнейший вопрос, однозначного ответа никто не даст. Антон, конечно, многого добьется, ибо у него спокойный, рассудительный, целеустремленный характер. Но если хочешь знать, тоскующий, мятущийся Сан мне симпатичнее. - Мне тоже. - Так чего же ты хочешь? - удивился Виардо. - Мальчик страдает. Ведь вы, психологи, как-то можете приглушить воспоминания, даже отсечь их. - Отсечь! - Виардо в негодовании всплеснул руками и вскочил на ноги.- Да ты понимаешь, что предлагаешь? Хирургическое вмешательство в психику! Предлагаешь лепить психику по своему произволу, лишать людей индивидуальности, превращать их в роботов. Это же фашизм! "Ну, разошелся",- с неудовольствием подумал Иван. Но психолог быстро взял себя в руки, сел и спокойным, даже учтивым тоном продолжал: - Да, технически нам многое доступно. Но согласись, что лечить человека от тоски по родине так же нелепо, как лечить, например от безответной любви, от переживаний вообще. За мальчиком мы, конечно, наблюдаем, но не будем грубо вмешиваться в естественное развитие души. А она у него уже необратимо переросла каменный век. Правда, иногда он кажется себе слишком "первобытным". В такие минуты посматривает в зеркало на свои зубы. Ты замечал? Но это со временем пройдет, ибо зубы у него нормальные. Только поострее, чем у нас... А вообще Сан склонен к сильным колебаниям настроений. Амплитуда колебаний великовата, но в общем в пределах нормы. У кого не бывает порой беспричинных переходов от печали к радости и наоборот? У кого не бывает своих недостатков? Разве что у роботов! Но даже роботы перенимают мелкие человеческие слабости, чтобы больше походить на живых людей... Еще в старину понимали: недостатки людей - продолжение их достоинств. Я, например вспыльчив, легко взрываюсь. Твой друг, глава нашего института, Октавиан Красс иногда нерешителен в острых ситуациях. Но хирургически срезав у Октавиана нерешительность, мы тем самым задели бы другие душевные струны и лишились бы, вероятно, одареннейшего ученого, обладающего редкой способностью выбирать из веера многочисленных вариантов одно-единственное верное решение. Или возьмем тебя. Иван поморщился: начинается! - В космофлоте ты славишься холодным самообладанием, твердой волей. Иной раз становишься несколько неуживчивым, как, например, сейчас, обрастаешь этакой колючей иронией.- Виардо мягко улыбался.- Однако члены твоего экипажа не только уважают, но и любят, тянутся к тебе. Почему? Да потому, что за жесткой требовательностью, за твоими колючими репликами они чувствуют беспредельную доброту, даже нежность и ранимость. Иван снова поморщился. - Кстати, ты этих глубоко затаенных качеств почему-то стыдишься, считаешь сентиментальностью. Но, ты знаток старинной поэзии, ты должен помнить, что Маяковский не стыдился, когда сравнивал себя с нежным облаком. Его поэма так и называется "Облако". - "Облако в штанах",- поправил Иван. - Верно! Вот ты и есть доброе облако в штанах,- улыбнулся психолог.- И в то же время ты кремень, гранит. Редкое сочетание! Вот потому мы и выбрали тебя для первого рейда в прошлое, хотя кандидатов было хоть отбавляй. И не ошиблись! В древней саванне воля твоя справилась с чудовищной силы хроношоком. А с первобытным мальчиком ты быстро и естественно наладил контакт. Сан сразу же доверился тебе, почувствовал в незнакомце человека бесконечно доброго... - Меня тревожит, чем все это кончится. - Положись на время. Мальчик вживется в нашу эпоху. Как выражается Октавиан, психологически состыкуется. ...Весной предположение это начало как будто сбываться. Случайно Иван стал однажды свидетелем такой сцены: Сан стоял перед зеркалом и вдруг шаловливо показал своему отражению язык. Наверняка он увидел в зеркале вполне "гравитонного" мальчика с приятным лицом. Маятник настроений качнулся у него, видимо, в лучшую сторону. Этому способствовало и весеннее солнце. В саду перед завтраком Сан подолгу глядел на встающее светило и улыбался. Что он видел там, в дымном блеске утренней зари? Ивана радовало, что Сан спит спокойно, прилежно учится в "Хроносе", снова стал проявлять интерес к книгам. "Вживется",- решил Иван. Однако в середине июня случилось неожиданное - Сан исчез.
Побег
В тот день, рано утром, Сану захотелось немного полетать на "лебеде". - Пусть прогуляется,- сказал Октавиан.- Часа через два я вернусь домой, и мы вместе отправимся в "Хронос". Но через два часа дома мальчика не оказалось. По-настоящему Яснов и Октавиан встревожились уже после полудня, когда на посадочной площадке увидели "личную" аэрояхту Сана. "Лебедь" вернулся без пассажира. Несчастный случай на такой машине был совершенно исключен. Неужели сбежал? Но куда? Вместе с Лианой Павловной и школьниками - своими одногодками - Сан не раз путешествовал на летающей платформе - учебном географическом классе. Он видел сверху земные ландшафты и приземлялся во многих странах. Сильное впечатление произвела на него африканская саванна. Решили искать Сана именно там, а также в северо-американских прериях и южноамериканских пампасах - в тех местах, которые больше всего напоминали мальчику родные просторы. ... Сану и в самом деле почудилось, что он неожиданно оказался "дома", в своем веке. Однако приземлился он сравнительно недалеко от города, к северу от Байкала, там, где река Лена, выйдя из горных сумеречных трясин, медлительно текла по малолесным равнинам. "Лебедь" важно расхаживал на своих длинных лапах вдоль берега, а Сан, не выходя из кабины, вертел головой и не мог наглядеться. Что-то щемяще знакомое виделось ему в плавных извивах реки, в прибрежных кустах и густой осоке, в ласточках и чайках, носившихся над водой. У Сана вдруг пересеклось дыхание: это же Большая река! Мальчик выпрыгнул из кабины и помчался по поляне, до головокружения напоминавшей его любимый древний луг. Сан все узнавал! Со всеми травами и кустами он встречался будто после долгой разлуки. Он почувствовал себя птицей, вырвавшейся на свободу. Берега реки, заросшие бледным камышом, были топкими. Но Сан вскоре обнаружил среди кустов уютный заливчик с сухой песчаной отмелью. Он присел и быстро начертил на песке круг с расходящимися лучами. "Огненный Еж",- заулыбался Сан, следя, как искристые волны постепенно смывают рисунок. Долго сидел он так, ни о чем не думая, счастливо растворяясь в тихом плеске реки, ленивом колыхании света и тени. Но радость, переполнявшая Сана, перехлестывала через край. Она требовала движений. Мальчик снова выбежал на поляну, где желтыми огоньками горели купавки и лютики. Прыгал и, вскидывая руки, кричал: - У-о-ха! У-о-ха! Случайный взгляд его упал на огромную белоснежную птицу. В ожидании пассажира "лебедь" все так же важно, величаво вышагивал вдоль берега. Наверно, пора возвращаться? Мальчик еще раз огляделся вокруг и замер: Гора Духов! Как он ее раньше не заметил? С плавными склонами, покрытыми кустами и редколесьем, она, как две капли воды, походила на священную гору Ле- нивого Фао. - Фао! - засмеялся Сан.- Ленивый Фао! Мальчик снова взглянул на большую седую птицу и у него возникла озорная мысль. - Лети! - махнул он рукой. "Лебедь" повернул голову и посмотрел на мальчика, как бы спрашивая: "Куда? С кем?" - Лети обратно! Без меня! Птица легко оттолкнулась ногами, взмахнула крыльями и с лебединым кличем поднялась над лугом. Летела сначала низко, потом круто взмыла вверх и, набрав скорость, исчезла в густой синеве. Минуту спустя Сан, продираясь сквозь кустарник, взбирался на гору. На вершине остановился: перед ним высились почти такие же каменные изваяния, как на Горе Духов. Сан вскинул руки и закричал: - Ленивый Фао! Где ты? Где твои духи? Грозных духов Фао не было. Вместо них Сан видел другие, вышедшие из книг и воплотившиеся в камне образы: затейливо изогнутый гранитный столб сма-хивал на древнеримского легионера в шлеме и со щитом, а тянувшиеся рядом каменные палатки - на пиратскую шхуну. Сан тут же дал ей название: "Альбатрос". Цепляясь за каменные карнизы и выемки, Сан взо-брался на палубу "Альбатроса" и увидел, что шхуна давно брошена экипажем. Поперек "палубы" лежал поваленный ветром ствол сосны - рухнувшая бизань-мачта. Кругом валялись ржавые сучья-сабли и похожие на ножи щепки - следы абордажной схватки. Сначала Сан бегал по палубе. Потом сел на бизань-мачту и замер: внизу перед ним колыхалось бескрайнее зеленое море - море свежих ветров и приключений. Незаметно подкрался вечер. И уже другой вид поднимался перед Саном: красное солнце, словно корабль, вплывало в синие тучи и роняло вниз свои золотые якоря. Сан глядел в тихий закат, и неясная легкая грусть томила его. Потом понял, в чем дело: светлых и добрых духов огня, увы, уже не было. Вместо пляски веселых духов он видел в струистом пламени заката иные образы - скачущую боевую конницу с развернутыми красными знаменами, голубые лагуны, алые паруса... В конце концов Сан примирился и с таким закатом - он стал нравиться ему даже больше вечерних зорь. Закат погас. Сан спустился вниз и под каменной шхуной развел костер. Он глядел в извивающиеся космы пламени и видел родной огонь - живой и вольный, не закованный в каменные своды камина. Мальчик нашел прямую палку, конец ее обжег в пламени и заточил на камне. Получилось что-то похожее на дротик. Сан лег на траву лицом к огню. Сжимая дротик в правой руке, левую он подсунул под голову, и сон, легкий и приятный, охватил его. Уснул так крепко, как не спал уже давно. Проснулся от утренних лучей, коснувшихся закрытых век. Вскочил и, сжимая палку-дротик, испуганно оглянулся. Вспомнив, что находится не в древнем своем, полном опасностей мире, успокоился. Здесь и хищников, наверное, нет, а людей бояться и подавно нечего. Подул слабый ветер. Вставало теплое, дымное солнце, и Сан загляделся на него. В короне желтых лучей утреннее светило показалось ему живым существом - мыслящим и добрым, похожим на лик златокудрого античного бога. Как его звали? Аполлон или Феб? Сану так и не удалось вспомнить имя лучезарного обитателя древнегреческого Олимпа. Исподволь, незаметно, закрадывалась тревога. Если вчера безлюдье радовало, то сейчас оно начинало тяготить. Хотелось встретить кого-нибудь и узнать, как вернуться домой. Вольная жизнь, понял Сан, хороша до поры до времени. Вспомнились уют каминного огня, книги, смешной и услужливый Афанасий. И, конечно же, брат. Добрый и ве- селый старший брат. А тут еще голод стал допекать. Сан спустился с горы. Небольшая, залитая солнцем поляна у подножия так и светилась красными брызгами земляники. Но ягоды только распалили голод. После них есть захотелось просто нестерпимо. Поляну обступал со всех сторон густой лес. Сан, держа наготове дротик, углубился в чащу. И заговорили, зазвенели в крови древние инстинкты. Он почувствовал себя охотником. Шел пригнувшись, ступая мягко и бесшумно. На первой же облитой солнцем лесной прогалине увидел лося. Тот стоял боком к нему и задумчиво жевал ветви. Сан изготовился для броска, но тут же сообразил, что таким "дротиком" горло не проткнуть. Да и сил у него явно не хватит повалить крупного зверя. Лось повернул голову и посмотрел на Сана. Мальчик уставился на него, ничего не понимая: зверь не убежал! Не испугался человека! Более того, лесной великан словно понял, что охотник перед ним никудышный. Он приблизился к Сану, с минуту постоял на своих мосластых ногах-ходулях. Затем, мотнув головой, презрительно фыркнул и неторопливо ушел в глубину чащи. Мальчик с досады швырнул палку в куст и вернулся на поляну. Встал на колено, чтобы набрать ягод, и тут увидел выскочившего из леса зайца. Вот такой зверь как раз по его силам. Сан хотел кинуться за ним, но спохватился: не догнать! - Зайчик! - окликнул он. Заяц замер, поводя длинными ушами. - Сюда, зайчик! - манил рукой Сан, хотя и понимал, конечно нелепость своих слов.- Иди ко мне! И тут Сан вытаращил глаза: заяц запрыгал в его сторону. Еще один прыжок - и пушистый комочек в руках у пораженного мальчика. "Сумасшедший какой-то заяц",мелькнула мысль. Сан нащупал теплую шейку - и придушил... На гору он вбежал в один миг. Костер еще не погас, на оранжевых углях скакали голубые огоньки. Сан навалил сухих веток, и заплясало, загудело пламя. Мальчик отстегнул от пояса металлическую пряжку и заточил ее на камне. Забыл он, что эта пряжка особенная, с ее помощью можно связаться с любой точкой земного шара. Сан воспользовался пряжкой как ножом, освежевал тушку и зажарил на костре. Через час он спускался с гор сытый и повеселевший. - Сумасшедший заяц,- не переставал удивляться мальчик. Вспомнился такой же удивительный лось, странные непуганые птицы, и в душу начало заползать глухое беспокойство. Решив проверить смутную догадку, от которой вдруг заныло в груди, он стал подкрадываться к сосне: на ее нижней ветке сидела белка. Увидев его, рыжая непоседа взмахнула хвостом и затихла. Сан подо-шел и погладил хвост - пушистый и яркий, как огонь. В тот же миг словно от ожога отдернул руку и с криком бросился в сторону. Он все понял! Звери и птицы потому так доверчивы, что привыкли видеть в человеке своего друга и защитника. "Что я наделал,- в ужасе заметался Сан.- Зайчика съел... Своего младшего друга. Дикарь я. Дикарь!" Чувствуя себя чуть ли не людоедом, Сан упал на траву и завыл.
Саня
Ночь Сан провел на горе около костра. Спал плохо. Снились страшные сны: десятки, сотни зайцев доверчиво скакали перед Саном, а он хватал их и глотал живьем. Мальчик вскрикивал, просыпался. Сунув в костер веток, снова засыпал. Проснулся с восходом солнца. Однако и оно сейчас Сана не радовало. Он спустился с гор и зашагал на восток. Шел без мыслей и без желаний, в смутном настроении. Давно кончилась чащоба, где Сан встретился с лосем. Открылась степь, окаймленная по горизонту лесистыми горами. Недалеко справа кудрявилась березовая роща, наполненная птичьими звонами. Вверху, словно подгоняемые солнечными лучами, плыли на запад белые паруса облаков. В густой синеве неба сверкнули под солнцем две стремительно летевшие пушинки. Это были "лебеди". Сан укрылся под раскидистой, одиноко росшей сосной. Не хотел он, чтоб его увидели люди. Стыдно ему было перед ними. Когда "лебеди" скрылись за зелеными холмами, Сан вышел из-под сосны и прислушался. Его встревожил топот и чей-то звонкий голос. Вскоре из-за рощи выскочила великолепная черная лошадь с белыми ниже колен ногами. У Сана от восхищения загорелись глаза: лошадь мчалась легко и красиво, как на крыльях. Лошадь-птица! На ней, пригнувшись, сидела девочка лет двенадцати в коричневых шароварах и белой блузке, облаком вздувшейся на спине. - Стой, Белоножка! Стой! - крикнула она и соскочила с лошади.- Ты откуда, мальчик? Сан вздрогнул и завертел головой в поисках какого-нибудь укрытия. - Ты чего испугался? Вот смешной! Девочка внимательно вгляделась и воскликнула: - Так это же Саня! Санечка! Нашелся наконец! Тебя же ищут! И где? В прериях и пампасах... А он здесь! Девочка решительно схватила Сана за руку. - Идем! Ты, наверное, проголодался? Конечно, проголодался! Ну, идем же! Белоножка, за мной! Лошадь послушно пошла за девочкой. Да и Сан не мог устоять перед таким напором. "Ну и ну,- подумал он.- Не девчонка, а вихрь какой-то" - Меня зовут Зина. Запомнил? Зина! А тебя как? - и рассмеялась.- Что это я? Ты же Саня! Санечка! А еще ты похож на Буратино, особенно твой нос. Помнишь сказку про золотой ключик? Она осмотрела его закопченный костюм, обгоревшие рукава. И восхитилась: - Дым! Как приятно пахнет от тебя дымом. Ночевал у костра? Завидую тебе! Смеясь, беспрерывно задавая вопросы и сама же отвечая на них, Зина привела мальчика в березовую рощу. Спиной к ним на небольшой поляне сидел черноволосый с проседью человек. Рядом матово белел невысокий, почти вровень с травой, стол. Сан однажды уже видел подобный столик, сотканный из каких-то неведомых ему полей и умещающийся в свернутом состоянии в сжатом кулаке. Создан он был, видимо, по тому же принципу, что и "лебедь". На столе лежали какие-то яства, остро ударившие в нос. Сан проглотил слюну. Человек оглянулся и с удивлением посмотрел на Сана. - Знакомься, это Буратино, мальчик из сказки,- с серьезным<_>и<_>торжественным видом представила Зина.- Да что ты, папа? Не узнаешь? Это же Саня! Саня нашелся! - Саня? - человек улыбнулся и жестом пригласил присесть.- Ты неплохо осовременила ему имя. Саня! То есть Александр! - он протянул мальчику руку.Будем знакомы, тезка. Александр Грант. А это моя дочь. Придвигайся к столу, если есть хочешь. - Если есть хочешь! - Зина в притворном возмущении всплеснула руками.- Да ты что, пап? Посмотри на него. Он голоден, как сто волков. Да он мою Белоножку съест. У Сана оборвалось что-то в груди. Мигом вспомнился съеденный зайчик. Он вскочил на ноги, оглянулся по сторонам и тут же устыдился своего намерения бежать. Надо признаться во всем. Но как трудно это сделать! Сан сел на траву с опущенной головой. Лицо его жалко сморщилось, на глазах выступили слезы. - Ты чем-то расстроен? - спросил Грант. - Я...- начал было Саня, но губы его задрожали, и он замолк. - Что стряслось? Да говори же! - торопила Зина. - А я... Я зайчика съел. - Кого? - не понял Грант. Саня, торопясь и запинаясь, рассказал о своем вчерашнем пиршестве. - Он сам виноват,- оправдывался мальчик.- Я только поманил его рукой, а он... Сам бросился в руки. - Съел? Ну и что? - искренне изумился Александр Грант.- Из-за этого ты так ужасно переживаешь? Отец и дочь взглянули друг на друга и рассмеялись. Если отец смеялся чуточку нарочито, то Зина хохотала так безудержно и громко, что лошадь, щипавшая неподалеку траву, всхрапнула и посмотрела на свою хозяйку. На губах Сана робко проглянула улыбка. Вина его, видимо, не так уж велика... - Саня! Ха-ха-ха! До чего смешной! Зайчика съел! - не унималась Зина.- Съел прямо у костра? С дымом? Представляю себе! - Видишь ли Саня,- посерьезнев, стал объяснять Грант, зайчиков у нас давным-давно никто не ест. Сотни лет люди не охотятся на птиц и животных, не обижают их. Вот они и привыкли к человеку. - Я понял,- кивнул Саня.- Еще вчера. - Тогда давай завтракать. Саня набросился на паштет. Приготовленный из искусственного мяса, он казался ему вкуснее и ароматнее вчерашней зайчатины. Грант воткнул в землю небольшой стержень с решетчатой антенной. - Установлю связь с нашей квартирой,- пояснил он Сане.- Пусть домашние посмотрят на нас да и на тебя тоже. - Весть о тебе тут же разнесется по всему миру,- смеялась Зина.- Ты же событие! Она рассказала, что живут они в Австралии, но в Сибири бывают часто. Папа ее цветовод. Сейчас он изучает высокогорную растительность Сибири, а потом будет разводить ее на Марсе. - Здесь я подружилась с Белоножкой. Лесник разрешает мне кататься на ней. После завтрака я отведу ее обратно в табун, и мы пойдем пешком.
