Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Леонид Утесов. Друзья и враги

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Скороходов Глеб / Леонид Утесов. Друзья и враги - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 3)
Автор: Скороходов Глеб
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


      – Сначала вы расскажете обо мне, покажете два ролика – я привезла их: один из «Веселых ребят», другой из «Волги-Волги», – попросила она. – Потом уж выступлю я и отвечу на вопросы.
      Один вопрос у меня возник тут же:
      – Ролик из «Веселых ребят» оригинальный или дублированный?
      – А вам дублированный не нравится?
      – Нет. И я никогда не смогу понять, зачем за вас поет в нем Леокадия Масленникова и мы слышим голос не Анюты, а оперной примадонны. Как не понимаю, зачем вместо Утесова звучит Трошин, – он не только не передает одесских интонаций, но на высоких нотах, что Утесов легко брал, хрипит и переходит на речитатив. По-моему, все это ужасно.
      – Вы должны понять, Григорий Васильевич хотел продлить жизнь фильму, – объясняла Любовь Петровна. – Фонограмма картины так износилась, что печатать новые копии стало невозможно!
      Это была неправда. Точнее, ложь, которой Александров пытался – не найду другого слова – запудрить мозги и жене, и сотрудникам Госкино. Подлинных причин освежевания собственной работы сегодня не установить. Можно предположить, режиссер в трудную минуту захотел подзаработать – за так называемое «восстановление» фильмов прошлых лет платили неплохо. Или он стремился представить «улучшенный» вариант на Всемирную выставку 1958 года в Брюсселе, но ничего там не снискал – об этом сообщалось в печати.
      Когда я заставил себя посмотреть «восстановленную» копию, скрипел от возмущения зубами. Изменилось все: голоса актеров, ведущих диалоги, голоса актеров поющих, вместо вдохновенно играющего утесовского джаза и блистательных авторских инструментовок с экрана лились дистиллированные звуки академически холодного ансамбля Вадима Людвиковского, переделавшего Дунаевского на свой лад.
      Такая «новизна» оказалась чужеродна старой ленте и соединялась с нею как масло с ледяной водой.
      Леонид Осипович переживал все это остро. И измену Людвиковского, столько лет проработавшего у него вторым дирижером, и инсинуации Александрова, уговорившего Владимира Трошина петь и говорить за Утесова, якобы наотрез отказавшегося от переозвучания.
      Эти переживания в конце концов нашли у Утесова своеобразный выход: он написал эпиграмму. Не очень профессиональную и не очень веселую. Скорее грустную:
 
Был веселый фильм когда-то,
Были песни, была радость.
Где ж «Веселые ребята»?
Обновили – стала гадость.
Обошлось это во сколько?
Все в бухгалтерском тумане.
Веселее стало только
В александровском кармане!
 
      Пытаясь все-таки разобраться, чем вызвано «восстановление» знаменитой картины, я связался с Госфильмофондом – главным нашим кинохранилищем. И тут-то и выяснилось самое неожиданное. На фильмофондовских полках лежат в целости и невредимости и первая, и вторая копии «Веселых ребят», напечатать с которых можно сотни экземпляров, идентичных первоначальному варианту фильма. Никакой нужды в обновлении картины не было.
      Я позвонил Леониду Осиповичу:
      – Мы можем сделать пластинку со всей музыкой из «Веселых ребят». Госфильмофонд перепишет нам звуковую дорожку с кинопленки на магнитку.
      – Надеюсь, вы имеете в виду оригинальный вариант фильма? – спросил Утесов.
      – Только его. И хотел бы попросить вас прочесть на этом диске комментарий, чтобы слушателям было ясно, почему звучат та или иная песня, мелодия или диалог на фоне музыки.
      Утесов с радостью согласился. Пластинку мы сделали быстро. Получилось путешествие по фильму с увлекательным экскурсоводом! Во всяком случае, любители грамзаписи оценили диск своим кошельком – он раскупался охотно и вышел не одним тиражом.
      А появление на экранах улучшенного варианта «Веселых ребят» вызвало нешуточный скандал. В газетах (и не в одной!) появились статьи композиторов, критиков, письма зрителей с недоумениями и возмущениями по поводу «измывательства над любимой картиной». Госкино пришлось выпустить приказ: «Изъять из проката все восстановленные копии „Веселых ребят“ и выпустить на экраны первоначальный вариант».
      Счастливый финал некрасивой истории. К сожалению, единичный. Телевидение и сегодня продолжает крутить «восстановленные» копии десятков фильмов прошлых лет, фильмов, говорящих и поющих современными голосами. Ну как отнестись к тому, что вместо Раневской, мастерски сыгравшей врача в «Небесном тихоходе», мы слышим голос неизвестной актрисы, ни на йоту не похожий на оригинал?! И примеров таких не перечесть!
      Последний парадокс с «Веселыми ребятами» произошел несколько лет спустя, после того как с экранов убрали искореженные экземпляры. На этот раз новый вариант оставил оригинал почти в неприкосновенности. Но лента теперь начинается с досъемки – неким вступлением, в котором сам Александров сообщает зрителям, как он безумно счастлив, что они наконец увидят картину такой, какой она появилась в 1934 году!

Случай на даче

      Утесов был не совсем прав: «Веселые ребята» принесли ему еще одну, пусть недолгую, радость. Картина вышла на экраны еще до того, как Александров, Орлова и примкнувший к ним Николай Экк, постановщик первой советской звуковой ленты «Путевка в жизнь», добровольно обратились в правительство с просьбой избавить их, а заодно и всех работников кино от непосильного бремени доходов: до 1937 года с каждого сеанса в пользу создателей фильмов шли отчисления с проданных билетов. Отчисления крошечные – в одну десятую копейки, но при миллионных зрителях куш получался приличный. Пользуясь им, Орлова и Александров, а также Утесов и Дунаевский построили во Внукове хорошие дачи среди лесного массива.
      И когда Эрдман в начале 1937-го, отсидев срок, вышел на свободу («свободу минус три», что означало без права проживания в Москве, Ленинграде и Киеве), он поселился у Леонида Осиповича: Внуково не считалось ближним Подмосковьем. На утесовской даче его посетили родители – Роберт Карлович и Валентина Борисовна, а главное – приехал Миша Вольпин, и они засели за сценарий фильма «Волга-Волга». Владимир Масс все еще находился в ссылке, в Тобольске, где стал художественным руководителем самодеятельности местного клуба. В Москву ему разрешили вернуться только в 1943 году.
      К жене – Дине Воронцовой – Николай Робертович выбирался тайно, на один-два дня, нарушая предписанный режим.
      – Ты опять рискуешь, – говорил ему не раз Утесов, понимая, что слова его бесполезны: Эрдман любил рисковать, хоть никогда и не бравировал этим.
      Соавторы ходили на дачу к Орловой и Александрову – она располагалась в ста метрах, советовались с ними, и однажды Эрдман прочел им готовый сценарий. Оба были в восторге.
      – Великолепно! Любочкина роль – просто блеск! И характеры какие – один Бывалов чего стоит! Остро и злободневно – настоящий удар по бюрократизму! – возбужденно восклицал Александров. – Дуня с Кумачом истосковались по такой работе!
      Любочка, явно довольная, сначала улыбалась, но не сказала ни слова. Неожиданно она напряглась и замкнулась, будто хранила некую тайну.
      Гриша попросил Эрдмана пройти в другую комнату: «Есть разговор».
      – Понимаешь, Коля, ты написал прекрасную вещь. Да, да, – поправился он, видя, что Эрдман хочет что-то сказать. – Вы, вы вдвоем написали, но это не меняет дела. И ты, и Миша были арестованы и побывали в ссылке. Знаю, басен он не писал, но сотрудничал с тобою – этого достаточно. И вот теперь я кладу на стол знакомого тебе Шумяцкого сценарий, написанный людьми, вернувшимися из мест не столь отдаленных и лишенных права жить в столице! Ты представляешь, какой будет эффект! Сценарий тут же зарубят!
      – Что ты предлагаешь? – спокойно спросил Николай Робертович.
      – Безусловно необходимо снять ваши фамилии, – уверенно произнес Александров. – Пойми, слава мне не нужна, ее и так хватает, за сценарий вы получите все сполна, до копейки. И единственный выход – оставить только мою фамилию.
      – Согласен, – кивнул Эрдман.
      – Но это не все. – Александров выдержал паузу. – Сегодня вошло в практику, что Иосиф Виссарионович смотрит фильмы до выхода на экран. Особенно мои. Скорее всего, Качалова с твоими баснями он не забыл, и, если увидит в титрах твою фамилию, готовую картину не увидят зрители. Поэтому...
      – Понятно, – прервал его Эрдман. – Поступай как знаешь.
      Больше с ним он никогда не встречался. А на экраны «Волга-Волга» вышла с одним указанием – «Сценарий и постановка Григория Александрова».
      «Волга-Волга» действительно стала любимым фильмом Сталина. Он смотрел ее много раз и знал наизусть. Игорь Владимирович Ильинский, сыгравший в этой картине Бывалова, рассказывал, как однажды на приеме в Кремле, куда пригласили его, Сталин подошел к нему:
      – А, гражданин Бывалов! Вы бюрократ, и я бюрократ, нам есть о чем поговорить. Всегда поймем друг друга!
      И предложил гостям посмотреть «Волгу-Волгу». Сам сел в центре первого ряда. Слева – Ильинский, справа – Владимир Иванович Немирович-Данченко, основатель МХАТа, с традиционной серебряной бородкой венчиком – ему исполнилось восемьдесят. Начался просмотр, и Сталин, то и дело опережая реплики Бывалова, хлопал Владимира Ивановича по колену и говорил:
      – А сейчас он скажет: «Примите у граждан брак и выдайте им другой!»
      У Эрдмана рассказ об этом восторга не вызвал.

«Тишина» и вокруг нее

      Эрдман был уже занят новой работой для Утесова – одноактным водевилем «Много шума из тишины». Поставил его режиссер Алексей Григорьевич Алексеев, первый, а потому и старейший конферансье на русской эстраде.
      Действие водевиля в трех картинах с прологом поначалу воспринимается как шутовство, в котором всегда был силен Эрдман. По сюжету пьесы утесовские музыканты достают по знакомству путевки в санаторий, где они собираются отрепетировать новую программу. На этот раз никакого маскарада – все они играют самих себя и в пьесе обозначены собственными именами: Орест (Кандат), Аркаша (Котлярский), Альберт (Триллинг), Миша (Ветров) и т. д. Но санаторий, в котором они оказались, не простой, специализированный, только для сердечников и называется «Спасибо, сердце». А над его воротами водружен плакат со словами из старинного романса:
 
Так медленно сердце усталое бьется,
Что с песнями надо скорее кончать!
 
      Это заставляет музыкантов насторожиться. И не без оснований. Оказывается, руководство санатория ведет неустанную борьбу за тишину. Вдохновитель и организатор ее побед – Главврач (Р. Юрьев), кредо которого: «Поднимем тишину на небывалую вышину!» Его заместитель – Завтишиной (Л. Утесов) – немедля подхватывает: «Я за тишину любому больному голову оторву!»
      Водевиль остается водевилем, и обязательная для него любовная интрига сочетается с песнями, куплетами, переодеваниями, шутками, репризами. Комизм только усиливается оттого, что все нанизывается на главный стержень действия – достичь абсолютной тишины, при которой все и вся должно хранить молчание. Даже жужжание случайной мухи вызывает мгновенную реакцию Завтишиной – нарушительница подлежит ликвидации: последний полет мухи озвучивается «Полетом шмеля» Римского-Корсакова, сыгранного А. Триллингом.
      Санаторий постепенно обрастает наглядной агитацией – лозунгами с цитатами из классиков – от древних греков до Пушкина, от них уже не остается живого места и даже в роще приколочен к березе плакат «Не шуми, маты зеленая дубравушка!». Молчание здесь неписаный закон, предсказанный Эрдманом: «Когда вас бьют, вы издаете звуки, коль вас не бить, вы будете молчать».
      Но действующие лица как бы не замечают предписаний. Напротив, коровница Дуся (Эдит Утесова) втайне ненавидит тишину всей душой, а влюбленный в нее усердный Завтишиной, когда остается один, задраивает в комнате окна и двери и поет «Поговори хоть ты со мной, гитара семиструнная», добавляя: «Поговори, но только тихо!»
      Все это игралось в водевиле легко, с юмором, вызывая смех зрителей. Как и стихи, что писал влюбленный:
 
Среди числа несметных Дусь
Лишь вы – единственная Дуся.
Признаться в этом не стыдюсь
И нежной страсти предадуся!
 
      Для нее, единственной, звучит его песня «Тайна» – «Отчего, ты спросишь, я всегда в печали?», с ней в коровнике он поет дуэтом «Ты не только съела цветы, в цветах ты съела мои мечты», а Дуся, скромная и застенчивая, за глаза просила его: «Приходи, милый, в вечерний час, птицей сизокрылой ночь укроет нас». Водевиль наполнялся музыкой и танцами, и весь оркестр, устроившись в гостеприимном коровнике, играет задорные мелодии, под которые бьет чечетку обслуга, а повара в такт ритму жонглируют котлетами.
      И только Главврач в ужасе врывается в это скопище нарушителей.
       Аркаша. Доктор, поймите!
       Главврач.Я никогда ничего не понимал, не понимаю и не буду понимать!
      Это единственная фраза, которую «завопросил» цензор, но и ее, и весь водевиль пропустил без исправлений, не усмотрев в нем никаких намеков на современность.
      И снова огромный успех у зрителей. Более двух месяцев лета 1939 года Утесов играет «Тишину» в московских «Эрмитаже» и парке ЦДСА, затем везет в Ленинград, Киев, далее везде – на гастроли длиною в год.
      «Мы старались, – писал Утесов, – чтобы каждая наша программа, даже просто концертная, была насыщена юмором и смехом – без шутки не представляю себе ни концерта, ни жизни, – и это нам чаще всего удавалось: с нами охотно работали самые остроумные авторы того времени».
      Что же, «Много шума из тишины» – еще одно проявление «сломанности» Эрдмана? Кто может, пусть согласится.
      Одновременно Николай Робертович пишет для Утесова «пустячки», к которым он якобы перешел после отсидки. Но он и прежде тяготел к вещицам коротким, остроумным, к конферансу, насыщенному репризами. Вспомним хотя бы текст ведущего в утесовском «Джазе на повороте».
      В конце тридцатых Эрдман делает для Утесова несколько сценок и скетчей, которые Леонид Осипович исполнял в обычных концертах. Одна из них шла в программе «Песни моей Родины», включавшей преимущественно произведения так называемого гражданского звучания.
      «Я никогда не думал, что буду петь нечто подобное, – рассказывал певец, – считал, что мое призвание – куплеты, юмористические песенки, в крайнем случае чисто любовная лирика. А „Марш веселых ребят“ убедил меня, что зрители ждут от меня и другое. Оттого и появились „Каховка“, „Партизан Железняк“, „Прощальная комсомольская“, „Тачанка“, „Два друга“ и многие другие. Но утяжелять концерт такими, в общем, близкими друг другу песнями, не считал себя в праве. И пел среди них „Маркизу“, „Бороду“, „Джаз-болельщика“ – вещи шуточные. И тут очень кстати пришлись скетчи Эрдмана. Публика принимала их на ура. В них я был знакомым для нее Утесовым, не изменившим своему призванию комика».
      Эрдман предложил тогда Утесову скетч, в котором разыгрывался казус, якобы произошедший в старом, еще дореволюционном театре. Заболел или запил исполнитель главной роли, его согласился заменить коллега, слегка подшофе, никогда не игравший в этом спектакле и потому работающий под суфлера. Смельчака изображал Утесов, суфлера – Самошников, актрису, знающую пьесу наизусть, – Эдит Утесова. Скетч начинался с появления смельчака, никак не ориентирующегося в действии. Вот самое его начало:
       Суфлер. Детка!
       Актер. Чего?
       Суфлер. Детка!
       Актер. Через «д» или через «т»?
       Суфлер. Что через «д» или «т»?
       Актер. Дедка от слова «дедушка» или детка от «дитя»?
       Суфлер. От дитя, от дитя. Что вы ищете?
       Актер. Дитю.
       Актриса. Это я детка, идиот!
       Актер. Простите, не догадался. Детка!
       Суфлер. Раньше ты любила, когда я тебя так называл.
       Актер. Раньше ты любила, когда я тебя так называл.
       Суфлер. Помнишь?
       Актер. Помнишь? (Актриса отрицательно качает головой.) Не помнишь. Конечно, ведь это лет сорок, наверное, назад тому было.
       Суфлер. Почему вы молчите? Почему не отвечаете? (Вскакивает, вынимая кинжал.)
       Актер. Что?
       Суфлер. Вскакивает!
       Актер. Уже вскочил. Дальше что?
       Суфлер. Вскакивает, вынимая кинжал.
       Актер. Не понимаю. Подавайте ясней!
       Суфлер. Вы-ни-мая.
       Актер. Так вот почему она молчит! Ты немая.
       Суфлер. Не ты немая, а вынимая.
       Актер. Какая разница, ты немая или вы немая, все равно отвечать не может!
       Суфлер. Смотри, жестокая, как на твоих глазах умрет твой Рауль!
       Актер. Смотри, жестокая, как на твоих глазах умрет твой Рауль!
       Актриса. Молчи, коварный, ты давно уже не мой!
       Актер. Как? Я тоже немой? Значит, мы оба немые!..
      И тут ведь смех не ниже пояса, что сплошь и рядом работает сегодня. Тут нужно хотя бы минимальное чувство языка, его возможностей. А смех это вызывало, по свидетельству Утесова, гомерический.
      Могу и сам свидетельствовать: в 1947 году, еще школьником, видел в «Эрмитаже» программу Утесова, посвященную восьмисотлетию Москвы. Во втором отделении исполнялся скетч Эрдмана «В старом театре», близкий к приведенному выше, но абсолютно оригинальный. От смеха публика стонала. Леонид Утесов (Актер), Эдит Утесова (Актриса), Николай Самошников (Суфлер), Аркадий Котлярский (Графиня) долго не могли уйти со сцены: требования «бис», крики «браво» не смолкали.
      В пятидесятые – шестидесятые годы для Утесова Эрдман почти не писал. Много работал над киносценариями, получил в 1951 году Сталинскую премию за приключенческих «Смелых людей». Пользовались успехом и его картины «Застава в горах» (1953), «Шведская спичка» по Чехову (1954), экранизация водевиля Ленского «Лев Гурыч Синичкин» – «На подмостках сцены» (1956), «Каин XVIII», сценарий которого написал вместе с Евгением Шварцем по его сказке (1963). Были у него и слабые работы, не оставившие следа в кинематографии.
      Сергей Юрский, тогда еще нечастый гость на экране, вспоминает, как познакомился с Эрдманом. Артиста пригласили в Таллин на кинопробу и сказали, что прежде всего с ним хотел бы побеседовать автор сценария, который ждет его в своем люксе. Юрский сразу зашел к нему. Он «сидел в пижаме в гостиной своего номера и неспешно открывал бутылку коньяка. Было девять часов утра.
      Эрдман сказал «С приездом», и я сразу подумал о Гарине, его манере говорить.
      Эрдман продолжал:
      – Мы сейчас выпьем за ваш приезд.
      – Спасибо большое, но у меня проба в двенадцать, – чинно сказал я.
      – У вас не будет пробы. Вам не надо в этом фильме сниматься.
      – Почему? Меня же вызвали.
      – Нет, не надо сниматься. Сценарий плохой.
      У меня глаза полезли на лоб от удивления.
      – Я, видите ли, знал вашего отца. Он был очень порядочным человеком по отношению ко мне. Вот и я хочу оказаться порядочным по отношению к вам. Пробоваться не надо и сниматься не надо. Сценарий я знаю – я его сам написал. Вам возьмут обратный билет на вечер, сейчас мы выпьем коньячку, а потом я познакомлю вас с некоторыми ресторанами этого замечательного города».
      Этот рассказ приведен в книге Станислава Рассадина «Самоубийцы», посвященную не только Эрдману, но и тем, кто загубил свой талант. Автор приводит эпизод последних дней тяжело больного Эрдмана, которого с помощью видных ученых удалось положить в больницу Академии наук. Михаил Вольпин рассказал:
      «Когда Николай Робертович уже лежал в этой больнице, администрация просила, на всякий случай, доставить ходатайство от Союза писателей. Мы понимали, что это место, где ему положено умереть, притом в скором будущем. И вот я позвонил Михалкову, с трудом его нашел. А нужно сказать, что Михалкова мы знали мальчиком, и он очень почтительно относился к Николаю Робертовичу, даже восторженно.
      Когда я наконец до него дозвонился и говорю: «Вот, Сережа, Николай Робертович лежит...» – «Я н-ничего н-не могу для н-него сделать. Я не диспетчер, ты понимаешь, я даже Веру Инбер с трудом устроил. – Не сказал, куда-то там... – А Эрдмана не могу». А нужна была только бумажка от Союза, которым он руководил, что просят принять уже фактически устроенного там человека...»

Раритеты «салона»
(публикуются впервые)

Николай Эрдман, Владимир Масс
Музыкальный магазин
Джаз-комедия

       Магазин музыкальных инструментов. На полках и прилавках всевозможные музыкальные инструменты и ноты. Два рояля. В стороне футляр огромного контрабаса. На стене большие часы. Стрелка показывает без пяти девять. Шторы опущены, дверь на замке – магазин еще не открывался.

Музыкальный номер

       (Бой часов)

Явление первое

       Входит заведующий магазином Федор Семенович. Видит, что никого нет. Кричит.
       Фед. Сем.Костя! Костя! Константин. Константин Иванович. Вот сукин сын. Опять его нет. Не было дня, чтобы этот негодяй не опаздывал. Прямо не человек, а поезд какой-то. Кончено, я его выгоню. ( Берет телефонную трубку.) Пять, одиннадцать, тридцать три. Это ты, Константин? Ты почему опаздываешь?
 

Явление второе

       Футляр контрабаса раскрывается. В футляре на стуле сидит Костя. В левой руке он держит телефонную трубку, приложенную к уху. В правой – кофейник, из которого наливает кофе в телефонную трубку. Наполнив ее, наливает молоко, кладет два куска сахара и размешивает ложечкой. В течение последующего телефонного разговора он время от времени отхлебывает кофе из телефонной трубки.
       Фед. Сем.Ты почему опаздываешь, я тебя спрашиваю?
       Утесов.Трамвай, Федор Семенович.
       Фед. Сем.Что?
       Утесов.Трамвай, говорю, Федор Семенович.
       Фед. Сем.Не слышу.
       Утесов.А вы подождите минуточку, Федор Семенович, у меня еще сахар не растаял. ( Размешивает кофе ложечкой.) Теперь слышите?
       Фед. Сем.Плохо, кто-то мешает.
       Утесов.Это я мешаю, Федор Семенович. ( Отхлебывает.) Теперь слышите?
       Фед. Сем.Слышу.
       Утесов.Так вы на чем остановились, Федор Семенович?
       Фед. Сем.Ты почему опаздываешь, я тебя спрашиваю.
       Утесов.Вы не кричите так, Федор Семенович, а то у меня цикорий всплывает.
       Фед. Сем.Что?
       Утесов.Я говорю, цикорий всплывает.
       Фед. Сем.Вот черт паршивый. Немедленно являйся сюда и чтобы здесь духу твоего не было. Понял? ( Вешает трубку.)
       Утесов( вешая трубку). Как же это – являйся сюда и чтобы здесь духу твоего не было? Диалектика. Ничего не поделаешь, придется идти. ( Выходит из футляра.) Здрасьте, Федор Семенович.
       Фед. Сем.Ты откуда? Что ты там делаешь?
       Утесов.Живу, Федор Семенович.
       Фед. Сем.Как – живешь? На каком основании?
       Утесов.На правах застройщика, Федор Семенович.
       Фед. Сем.Что?
       Утесов.Я тут квартирку себе отстроил, Федор Семенович.
       Фед. Сем.Какую квартирку?
       Утесов.Обыкновенную квартирку из двенадцати комнат.
       Фед. Сем.Как – из двенадцати? Что ты врешь?
       Утесов.Вот ей-богу. Хотите посмотреть? ( Открывает контрабас, садится.) Мой кабинет. Красное дерево. ( Выходит, кладет футляр набок, ложится головой направо.) Моя спальня карельской березы. ( Выходит, опять поднимает футляр, вынимает из кармана булку, ест.) Столовая. ( Грызет орехи, сплевывает шелуху.) Ореховое дерево. ( Выходит, кладет футляр на другой бок, ложится.) Спальня моей жены. Мореный дуб. ( Выходит, ставит футляр, садится, берет в руки примус.) Кухня. ( Выходит, кладет футляр, ложится.) Спальня домашней работницы. Видите, очень удобно, совсем рядом с кухней.
       Фед. Сем.Это же твоя спальня.
       Утесов.Нет, Федор Семенович, вы спутали. Моя спальня помещается между кабинетом и столовой. Помните, где я орехи грыз, так вот это столовая, а рядом со столовой моя спальня. ( Ставит футляр, подвешивает ручку на цепочке. Садится.) Еще один кабинет. Фаянсовое дерево. ( Дергает ручку – контрабас автоматически закрывается.)
       Утесов( выходя из контрабаса). Последнее слово жилищной техники. «Аппартман гомеопатик». Обратите внимание, Федор Семенович, ни одной проходной комнаты и все удобства. Одного только удобства нет.
       Фед. Сем.Какого?
       Утесов.Жить невозможно.
       Фед. Сем.Ну, знаешь, голубчик, хватит. Я такого безобразия не потерплю. Ты здесь больше не служишь. Я тебя выгоняю.
       Утесов.Ну не может этого быть.
       Фед. Сем.Как – не может быть, когда я тебя увольняю.
       Утесов.Ну вы шутите.
       Фед. Сем.Да увольняю же я тебя.
       Утесов.Бросьте, бросьте разыгрывать.
       Фед. Сем.Пшел вон.
       Утесов.Между прочим, если вы мне жалованья не прибавите, я все равно не останусь.
       Фед. Сем.Я тебе в последний раз говорю, что я тебя выгоняю на стройку.
       Утесов.А я вам в последний раз говорю, что, если вы мне жалованья не прибавите, я все равно не останусь.
       Фед. Сем.Как же ты можешь не остаться, если я тебя выгоняю.
       Утесов.А как вы можете меня выгонять, если я все равно не останусь.
       Фед. Сем.Убирайся, я тебе говорю.
       Утесов.Бросьте, бросьте разыгрывать.
       Фед. Сем.Ну шут с тобой, пропади ты пропадом. Оставайся.
       Утесов.Ну вот теперь пропади-оставайся. Диалектика.
       Фед. Сем.Отпирай магазин. Завтра поговорим.

Музыкальный аттракцион

       УтесовКостяподнимает штору. Не выпуская из рук шнура, тянется за лежащим на полу гвоздем. Не может достать. Отпускает шнур, берет гвоздь. Штора взвивается кверху. Кладет гвоздь, берется за шнур. Тянется за гвоздем. Та же игра повторяется несколько раз, сопровождаясь музыкальным аккомпанементом.
       Фед. Сем.Дурак. Ты сначала возьми гвоздь, а потом поднимай штору.
       Утесов.Диалектика. ( Открывает штору, снимает с двери замок.)
       Фед. Сем.Ну что ты опять встал без дела. Садись за рояль.
       Утесов садится позади рояля на корточки.
      Я тебе сказал, садись за рояль, а ты куда сел?
       Утесов.Я и сел за рояль.
       Фед. Сем.Когда говорят «за», это значит «перед»!
       Утесов.За – перед? Диалектика.
       Фед. Сем.Вот получена новая пачка нот. Надо их проиграть.
       Утесов( перебирая ноты, читает названия). «Данс индустриал» на слова «Эх вы шарики-подшипники мои», «Спаренная езда, или Реквием обезлички», «Гимн единоначалию – многоголосная декламация», «Колыбельная песня „Сон кулака“, „Полный курс исторического материализма“, музыка Давиденко, „Митинг в паровозном депо“, сонатина. Попробуем „Митинг в паровозном депо“. ( Начинает играть страшную какофонию.)
       Фед. Сем.Что за белиберда?
       Утесов.Искания, Федор Семенович.
       Фед. Сем.Попробуй что-нибудь другое.
       Утесов снова садится за рояль. Не может дотянуться до клавиш. Придвигает к себе рояль.
      Дурак, ты бы лучше стул придвинул.
       Утесов.Стул? Диалектика.
       Фед. Сем.Ну играй.
       Утесов, перебирая пальцами по клавишам, переходит за пределы клавиатуры. Продолжает играть, перебирая пальцами в воздухе.
      Что ты делаешь?
       Утесов.Рояль кончился, Федор Семенович. Всего каких-нибудь пол-аршина не хватило.
       Фед. Сем.Попробуй что-нибудь полегче.
       Утесов играет. Неожиданно склоняется над роялем и начинает горько плакать.
      Что ты плачешь?
       Утесов.Слона жалко.
       Фед. Сем.Какого слона?
       Утесов.Вы войдите, Федор Семенович, в его положение.
       Фед. Сем.В чье положение?
       Утесов.В слоновье. Вы представьте себе только, Федор Семенович. Девственный лес. Тропики. Тишина. Вдруг – бах, и он падает.
       Фед. Сем.Кто?
       Утесов.Слон. Представляете себе, такой умный, культурный, с хоботом, полный сил и здоровья, молодой, всего каких-нибудь двести – двести пятьдесят лет, и вдруг его убивают, делают из него клавиши и потом на них такую гадость играют. Я считаю, если ты против слонов, ну убивай, но чтобы потом над останками, над косточками этого бедного животного так измываться, это нужно зверем быть. Ну вот вы сами послушайте. ( Играет.) Ну что это такое? Прости меня, Симба... ( Плачет.)
       Фед. Сем.( берет скрипку). Проаккомпанируй мне «Сон кулака». Довольно реветь. Возьми скрипку. Я буду тебе аккомпанировать, а ты играй.
       Утесов берет скрипку, начинает играть первый.
      Подожди. Ты не здесь вступаешь. Смотри на меня. Начинай, когда я сделаю знак. ( Играет, делает знак Утесову кивком головы.)
       Утесов.Здравствуйте, Федор Семенович.
       Фед. Сем.Дурак, мы уже виделись. Я тебе делаю знак, чтобы ты начинал. ( Играет. Делает знак, другой, третий.) Ну что же ты? Я тебе киваю, а ты не обращаешь внимания.
       Утесов.А что мне обращать внимание? Я не дурак, мы уже виделись.
       Фед. Сем.Я не здороваюсь с тобой, а я тебе киваю, чтобы ты начинал.
       Утесов.Диалектика. Федор Семенович, давайте лучше я буду вам кивать. ( Садится за рояль, передав скрипку Фед. Сем. Играет. Вдруг резко наклоняет голову. Фед. Сем. вступает.) Вы почему же не на месте вступаете?
       Фед. Сем.Ты же мне кивнул.
       Утесов.Я не кивал, а посмотрел, на какую я педаль нажимаю, на левую или на правую.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4