Осенний Лис (№2) - Драконовы сны

— Твой черед? Ищи дурака! Ща я бросаю.

— Ах так… Ах вот ты как… А ну, иди сюда! Иди сюда!

— Убери щупальцы, Дитмар! Молод ты еще права качать.

— На себя посмотри! Как мухлевать, так на моей игре! Отдай стакан!

— На, черт с тобой, тряси.

— И потрясу… Вот потрясу… Ха! Двойка! Продулся, Корявый?

— Отыграмся.

— Чем? Где деньги возьмешь? Хе!

— Не твое дело.

— Ставишь пояс? Ставишь? А?

Жуга переступил через порог и огляделся. Дверь корчмы с тяжелым скрипом захлопнулась за его спиной, пламя трех свечей в закапанном жиром подсвечнике заколыхалось. Игроки за столом обернулись к вошедшему; двое — рыжий парень в синем расстегнутом полукафтанье и невероятно толстый бородач с узким шрамом от ножа на вздернутой губе поднялись навстречу, смерили пришлеца взглядом. Переглянулись. Ни корчмаря, ни вышибал, ни Пауля за стойкой в зале не было. В руках у игроков и на столе дымились трубки.

Полумрак.

Треск дров в большом камине.

Тошнотворно-сладкий запах гашиша.

Игроков было четверо.

Все четверо — с оружием.

— Закрыто, — буркнул толстяк, положив ладони на широкий, усаженный серебряными бляхами ремень. — Нету пива. Завтра приходи.

Жуга посмотрел на него, перевел взгляд на рыжего.

— Я ищу Эриха, — сказал он. — Эриха Штауфера. Он должен быть здесь.

— Нет тут никакого Эриха. Сказано — проваливай!

Из-за стола встал третий — совсем молодой парнишка в сером кожушке.

— Слышь, Ульрих, погоди. Сдается, это Лис, я у него зубья лечил… Слышь, Лис! — он повернулся к травнику, — ты это… уходи давай. Нет тута Эриха твово.

— Я знаю, что он здесь.

— Ага! Под лавкой спрянтался. Фью-фью, эй, Эрих, вылезай! — парнишка в кожушке притворно заглянул под лавку и состроил удивленную мину. Три его приятеля заржали. Четвертый игрок рассеяно катал по столу кости, изредка бросая исподлобья взгляд на травника, взгляд быстрый, жалящий, как выстрел из арбалета.

Хуго.

Жуга не двинулся с места, и бородач снова нахмурился.

— Ну хватит, — рявкнул он. — Чеши отседова, дурилка соломенная, покуда тебе ухи не подрезали.

Жуга ничего не ответил. Ясно было лишь одно — пускать его в корчму никто не собирался. Меж тем до полуночи он должен был увидеться с солдатом. Увидеться, во что бы то ни стало, иначе смерти будут продолжаться.

— Вы пропустите меня, — сказал он. — Иначе я пройду сам.

— Ты как, просто глухой, али не понял? — толстяк сноровисто выхватил меч. — Ну, раз так… Пришел бы ты безо всего, так просто бы под зад получил. А коли с железкой…

— Хватит, Хорст, — отрывисто сказал вдруг Хуго. Встал и посмотрел Жуге в глаза. — Он хочет повидаться с Эрихом? Он его увидит.

Хорст плюнул и вложил меч в ножны. Протянул руку к травнику:

— Сымай меч.

— Обойдешься, — сказал Жуга.

Толстяк побагровел, бросил взгляд на Хуго — тот молчал, спокойно наблюдая за происходящим, и вмешиваться не спешил. Жуга меж тем прошел к камину. За стол, однако, не сел.

— Ты за огнивом? — спросил Хуго.

— Да. Где Эрих?

Хуго усмехнулся:

— Эрих далеко. Можно сказать, нигде. Объяснить?

— Я понял, — травник помолчал. — Так стало быть, огниво у тебя?

— У Эриха язык работал быстрей, чем голова, — пожал плечами Хуго. Вынул из кармана огниво и подбросил его на ладони. — Очень скоро он бы разболтал о нем всему городу.

— Так значит, это для тебя теперь собаки носят серебро?

— Да. Для меня.

— И надо понимать, что огнива ты мне не отдашь.

— Чего бы ради? — усмехнулся Хуго.

— Они убивают, — травник поднял взгляд. — Ты знаешь, что они убивают, чтоб вернуть монеты?

Хуго рассмеялся лающим, отрывистым и очень громким смехом, от которого травника передернуло.

— Мне-то до того какое дело? — проговорил наконец наемник. — Меня они не трогают.

— У тебя огниво.

— Да? — Хуго вновь подкинул огниво на ладони. — Знаешь, Лис, а ты мне нравишься. В последнее время мне нечасто встречались такие наглецы. Предлагаю игру. Ты хочешь огниво? — Хуго положил его на стол возле свечей. — Вот оно, — он вынул меч. — А вот он я. Сегодня я уже высек огонь. В полночь явится собака. С кошелем. Тот, у кого будет огниво, как ты понимаешь сам, останется в живых. Сыграем?

Жуга медлил. Трое людей за его спиной настороженно молчали. Потрескивал камин. Горели свечи на столе. Тупая грань щербатого кресала матово поблескивала.

— Ну? — кончик меча подтолкнул огниво к травнику. — Бери же! Ну!

Это был хороший меч.

И это была нечестная игра.

Травник понял, что попался. Теперь повернуться и уйти означало бы оскорбить наемника в лицо. Драться же придется все равно, пускай не сразу, но потом; Жуга не оборачивался, и без того буквально чувствуя спиной ухмылки трех головорезов. И дело было даже не в том, что предстояла драка в одиночку против четверых. По всем его прикидкам выходило, что до полночи осталось времени совсем чуть-чуть. Хуго играл в салочки со смертью: кто быстрей, и по его причуде все они сейчас играли с нею.

«Плохо, — подумал травник, — ох, как плохо…»

Неожиданно дверь корчмы распахнулась и на пороге возникла Беата, сопровождаемая невысоким кривоногим парнем, тоже вооруженным мечом.

— Хуго, я договорилась. Нас будут ждать до… — она умолкла, мгновение переводила взгляд с травника на Хуго и обратно, затем разразилась проклятьями:

— Какого черта?! Что ты задумал?

— Помолчи, — отрывисто бросил тот.

Беата выхватила меч и подскочила к столу.

Травник стоял недвижный, молчал, полузакрыв глаза.

— Чего ему надо? — выкрикнула девушка. Взгляд ее упал на огниво, она мгновенно все поняла и замахнулась на травника мечом:

— Получай!!!

Часы соборной башни ожили, и в вечерней тишине гулко прозвучал первый из двенадцати ударов.

И одновременно с этим начал двигаться Жуга.

Тил чуть не свалился с крыши при виде того, что началось в корчме.

— Рик, смотри! — вскричал он, хватая дракона за крыло. — Смотри!

Раз…

Дитмар следил за каждым движением пришельца, стремясь не пропустить момента, когда рука двинется к плечу. Все равно, какая, правая или левая. Мечом его смутить было трудно — несмотря на свой возраст, он был опытным бойцом, а оружие… Оружие после войны валялось повсюду и нередко среди этого ржавого хлама попадались очень странные экземпляры, вроде этого меча без гарды. Он уже встречал людей, которые носили меч за спиной таким же способом, как этот парень. Но чтобы этот меч выхватывали снизу…

Такое Дитмар видел в своей жизни в первый раз.

И, как выяснилось — в последний.

Два…

Клинок Беаты рассек пустоту. Дитмар захрипел, шагнул назад и рухнул, как подкошенный. Из рассеченного горла фонтаном ударила кровь, обдав камзол и сапоги оказавшейся рядом Беаты. А в следующий миг травник рыжей бестией прыгнул к столу и одним взмахом меча срубил все три свечных головки.

И наступила темнота.

Три…

Тени заметались в отблесках каминного огня — тень на тени и внутри теней. Хуго перемахнул через стол и ринулся в атаку, волосы его взметнулись темной гривой. Зал корчмы был невелик и заставлен столами, и дерущиеся слишком поздно поняли свою ошибку: убегая от кого-то одного, Жуга всякий раз преследовал другого.

Сшибая лавки и столы, слепая драка закружила по корчме.

Четыре…

Корявый Ульрих и толстяк столкнулись возле стойки. Первый запнулся и, падая, боднул в живот второго. Живот у Хорста оказался неожиданно тугой, как тюк с овечьей шерстью. На краткий миг у стойки словно привидение возник Жуга, меч травника свистнул, сметая уцелевшую посуду, но целил он отнюдь не в чашки и не в кружки. Хорст издал какой-то странный звук и Ульрих почувствовал, что падает. Два тела рухнули на пол, что-то теплое брызнуло ему на лицо.

Ульрих поднял взгляд на Хорста и его вырвало.

Пять…

Матиас растерялся. Он был еще неопытен, Хорст взял его на дело в первый раз, а драка стала совершенно беспорядочной. «А я у него зубья лечил», — нелепо вдруг подумалось ему, когда перед ним из темноты возникло лицо Жуги. Меч закрутило, вырвало из рук, зубы травника клацнули у самого его носа — Матиас невольно отшатнулся и получил в грудь рукоятью черного меча.

И свалился в горящий камин.

Шесть…

Травник, не задерживаясь, продолжал свой бег. Беата ринулась на перехват, охваченная злобой и азартом. Матиас завизжал и вылетел из камина, дымя штанами, упал и закатался по полу: «Горю! Горю!». Над стойкой шевельнулись занавески — кабатчик Вальтер выглянул в корчму.

И предпочел не вмешиваться.

Семь…

Август Мосс по прозвищу «СамТретей» — тот, что сопровождал Беату в ее походе к пристаням, ругался, на чем свет кляня и Хуго и Беату и всю эту дурацкую затею. Хуго был отменным бойцом, Беата — никудышным, привыкшим драться с безоружными и пускать меч в ход по делу и без дела. А в драке группа уравняется по слабому. Травник расправлялся с ними резко и безжалостно, отлавливая их по одиночке. Он ускользал, кружил, вертелся, прятался в тени. Так не дерутся. Так убивают.

СамТретей не верил ни в каких собак с деньгами в кошелях.

Он так и не успел в них поверить.

Восемь…

Хуго и Беата все-таки загнали травника в угол. Хуго, несмотря на все свое искусство фехтовальщика, уже был дважды ранен — в ногу и в плечо. Беата наседала, беспорядочно и торопливо размахивая мечом. Ни один удар не доходил до цели. Ульрих наконец опомнился, вскочил и бросился на помощь, забыв что в нападении третий — лишний. Меч травника отбил очередной удар Беаты, растекся дымным высверком и Ульрих потерял клинок из виду.

Он его почувствовал.

Девять…

Атака. Выпад. Вновь атака. Финт, удар, защита, выпад. Вновь удар… Беата вновь открылась — в третий раз, и снова травник задержал удар. «Не могу», — подумалось ему. Он сам не понимал, что останавливает его руку с мечом. Остановиться бы, подумать, но — не было времени.

И он опять обрушился на Хуго.

Десять…

Дверь корчмы хлопнула и драка замерла. Беата, Хуго, Вальтер — все смотрели на собаку, возникшую на пороге. Матиас тихо всхлипывал, забившись в угол.

Травник опустил свой меч.

Одиннадцать…

Ни одни часы на свете не показывают точного времени — все либо спешат, либо запаздывают, а если по какой-то прихоти это все же происходит, то длится недолго.

Часы собора в Лиссбурге запаздывали.

Двенадцать.

Огниво осталось лежать на столе, у погасших свечей.

Травнику не требовалось объяснений. Все шло так, как он и ожидал. То была третья собака, сестра двух первых — огромная мокрая тварь золотисто-рыжей масти, с кошелем в зубах. В том, что кошель набит золотом, Жуга не сомневался. Он даже знал, сколько там монет — пятьдесят.

Собака посмотрела на Жугу, на Хуго, положила на пол кошель. Ощерила клыки и двинулась вперед. Шерсть на ее загривке встала дыбом, отблески каминного огня отразились в огромных зеленых глазах.

Травник двинулся в обход стола, бесшумным мягким шагом. Пальцы левой руки скользнули за пазуху, нащупали туго набитый кошель. Собака помедлила и двинулась за ним.

— Не двигайтесь, и может быть, останетесь в живых, — не оборачиваясь, бросил остальным Жуга. Хуго и Матиас послушно кивнули; Хуго — медленно, Матиас — быстро и несколько раз. Беата молчала, оцепенев от страха. Угли в камине почти не давали света, от тлеющей соломы на полу тянуло гарью.

— Я не возьму твоего золота, — сказал Жуга. Собака продолжала идти. Он достал кошель и бросил ей под ноги. — Здесь твое серебро и медь. Забирай и уходи.

Собака не остановилась, медленно и неуклонно приближаясь к столу, где лежало огниво. Ключ, — вдруг понял травник, — ей нужен ключ. Не для того, чтобы самой открывать эту Дверь, но чтобы закрыть ее навсегда. Когда-то, кто-то, где-то поставил этих трех собак стеречь свое богатство. Ослушаться они не могли. Эйнар сумел заставить их служить себе при помощи своего колдовского огнива. Но и прежнего приказа никто не отменял. Сокровища надлежит охранять, а значит, надо их вернуть на место.

Монеты рано или поздно кончатся, и снова кто-нибудь ударит кремнем о кресало.

Жуга остановился, вложил меч в ножны и взял со стола огниво.

— На, — он протянул его собаке. — Бери. Оно твое.

Пару мгновений собака смотрела ему в глаза…

Потом подошла и взяла.

Беата, Хуго и Матиас вскрикнули разом. Ослепительная вспышка осветила темный зал, заставив всех невольно прикрыть глаза, а когда все трое проморгались и опять привыкли к темноте, ни собаки, ни травника в корчме уже не было.

— Жуга не приходил?!

Рудольф оторвался от созерцания костяных фигурок и посмотрел на Телли. Мальчишка запыхался, видимо, бежал всю дорогу. За спиной его маячил Рик. Дракончик выглядел еще более растерянным, чем его хозяин.

— Явились, безобразники, — с неудовольствием констатировал Рудольф. Кивнул на доску перед собой. — Какого лешего тебе понадобилось расставлять эту дребедень?

— Рудольф, Рудольф, погоди, — Телли выставил ладонь перед собой; он все никак не мог отдышаться, — постой, дай сперва сказать… Там… Там эти — Хуго со своей подружкой… в «Красном петухе»…

— Хуго? — Рудольф нахмурился. — Какой еще Хуго?

— Хуго Шнеллер.

— Не знаю такого. Должно быть, кто-то из молодых.

— Да высокий же такой, длинноволосый! С бровями. Говор у него еще такой нездешний…

— А, Баскервиль! — Рудольф откинулся на спинку кресла. — Так бы сразу и говорил. Так что там с ним?

— Не с ним. Там Жуга. Они там драку затеяли, в корчме, Жуга их всех порезал… Потом собака прибежала. А Жуга пропал.

— Пропал? — Рудольф непонимающе заморгал. — Постой, постой. Что ты несешь? Как так пропал? Куда пропал?

— Да я откуда знаю! — взорвался Телли и забегал по комнате. — Он подошел к ней, а потом — ба-бах! — и пропали… и он, и она. Девка в крик, мол, где они, Хуго свечи запалил, а там только трупы и этот, паленый… Потом они кошельки подобрали и смылись оба, пока стража не нагрянула.

— Постой, не тараторь. Не пойму никак… Ты что, там тоже был, что ли?!

— Не, я на крыше сидел… Они к реке пошли, а я за ними до самого причала шел, до этой… как ее… «Иксар…», «Играс…» Ну, зеленая такая лохань! Я спрашивал, название забыл…

— «Иггдрасиль»?

— Во-во! — Тил замахал руками. — Что теперь делать, Рудольф, а? Делать-то что?

Старьевщик помедлил.

— Ждать, — сказал он наконец.

Взгляд мальчика меж тем упал на доску.

— Рудольф… Ты… трогал что-нибудь?

— А? Трогал. Да. Но они не отрываются. А что, что-то не так?

Телли гулко глотнул и поднял взгляд на старика.

— Я лису ставил… не сюда.

ЧТО-ТО НЕ ТАК

«Мудрый познает не существование и гибель, а их причины.»

Страж Границы.

В эту ночь Телли долго не мог уснуть. Он долго лежал в обнимку со своим драконом в комнате, где раньше спал Жуга и на его же тюфяке, лежал и смотрел в потолок, а заснувши, то и дело вскакивал и с колотящимся сердцем вслушивался в ночь — не стукнула ли дверь? — и всякий раз напрасно. Ближе к утру, когда стал заниматься рассвет, он встал и спустился вниз. Рик запищал, потеряв источник тепла, свернулся сам в себя под серым войлоком одеяла и остался досматривать свои драконьи сны.

В комнате внизу было сыро и холодно, в окошко царапался дождь. Тил остановился и уселся прямо на ступеньках. Поднял взгляд. В пустых овалах двух зеркал отразились две мальчишеские головы, обе темноглазые, беловолосые и заспанные. Левое ухо у обоих до сих пор торчало немного в сторону. По-над зеркалом, из темноты отблескивал стеклянный желтый глаз совы.

Обычно Тил так рано не вставал, это Жуга вскакивал ни свет ни заря, но даже травника опережал порой Рудольф, соскучившийся за ночь по своей любимой трубке. Но сегодня комната была пуста. Рудольф и Бликса спали, утомленные тревогой и суетой. Телли вдруг поймал себя на мысли, что давно уже не связывает для себя этот дом со стариком Рудольфом. Здесь все напоминало о Жуге — большая деревянная бадья для ванн, мешки, горшочки, баночки на полках, связки сохнущих трав и кореньев на стенах и под потолком, ступка с пестиком, разрешение на торговлю и патент от бургомистра в рамке на стене… И даже круглая доска с дурацкими фигурками из кости тоже напоминала о нем. В углу примостился посох — им травник бился с тенью каждый день. Телли взял его и покачал на ладони. Увесистый, с оплеткой на концах, посох был на добрый локоть выше его роста. Вспомнилось, как однажды, с вечера упившись чаем, он проснулся раньше обычного и застал травника внизу. Вспомнился рисунок его дикого, стремительного танца, когда, казалось, все, что есть на полках вот-вот сметет гудящий рукотворный вихрь, а стекла окон и зеркал как брызнут серебристыми осколками… Тил вздохнул и покачал головой — как правило, Жуга никогда и ничего не задевал. А что касается корчмы… У Телли вновь захватило дух при воспоминании об этом. Он толком даже не видал, что было после того, как травник загасил огонь. Был выпад, хлесткий, с разворота росчерк серого меча, упавший с распоротым горлом один из бойцов и вслед за этим лишь мельканье беспорядочных теней, глухие выкрики и звон железа.

Потом примчалась собака.

Потом была вспышка.

Потом — пустота.

Какое-то время Телли лелеял надежду, что Жуга неведомо каким манером вырвался из окружения врагов и спрятался — на кухне, в подполе, на чердаке — неважно, где, но спрятался. Но миновали сутки, а травник все не приходил, и ничто не говорило за то, что он придет. Напряженье ожидания росло. Казалось, вот сейчас, через мгновенье гулко хлопнет дверь, и Жуга, с утра ушедший в лес, возникнет на пороге с ворохом только что собранных трав, вихрастый, рыжий, как всегда чем-то озабоченный; дом наполнится возней и суетой, осенним шорохом сушеных листьев, стуком пестика, веселым треском дров в камине и кипеньем каши в котелке, приправленным обычным старческим ворчанием Рудольфа…

Но дом был мертв. Мертв, мертв, мертв.

Что-то пошло не так.

Тил вздохнул и с сожалением поставил посох обратно в угол. Если бы он мог хотя бы в половину, хотя б на четверть драться так же, как Жуга! Все эти поганые стражники, всякие там Отто-Блотто и прочие Румпели сидели бы в своих канавах по уши и квакнуть лишний раз боялись!

Он наскоро умылся, набрал в котел воды и принялся растапливать камин.

Со всей этой возней и суматохой, внезапными находками, потерями, собаками, убийствами и исцелениями все окончательно потеряли голову; никто и не подумал пополнить запасы продуктов. Мешок с крупой погрызли мыши, хлеб засох, а сыр заплесневел. Лишь во всегдашней бутылке Рудольфа что-то еще плескалось, да на дне сундука обнаружилась желтоватая дряблая тыква. Телли пошарил за бутылками, вытащил берестяной коробок, где Жуга обычно держал деньги, помедлил и высыпал их на стол.

Восемь серебренников и три медяшки.

Мало.

Он вздохнул и принялся за стряпню.

Первым, как ни странно, пробудился Бликса, и не только пробудился, но и сам спустился к завтраку. Как и предрекал Жуга, раны и ожоги на лудильщике заживали быстро. Тем не менее Телли настоял на том, чтобы сменить повязки, прежде чем тот сядет за стол. Затем проснулся и Рудольф, посмотрел на мальчишку, на рассыпанные по столу монеты, покачал головой и принялся раскуривать свою трубку.

— Ну, что ж, друзья мои, — сказал он, когда с завтраком было покончено, — пора решать, как дальше быть. На эти деньги долго мы не проживем, а если дела пойдут так же плохо, то на зубах у нас не будет ничего, кроме церковного звона. У меня есть кое-какие сбережения, но и их надолго не хватит. Троих теперь мы не потянем. Бликса, слышь, ты как насчет того, чтобы домой пойти?

Бликса в сомнении потер небритый подбородок.

— Пойти-то, конечно, можно, — сказал он неуверенно, — но может, лучше я пока у вас останусь? Как-никак, я в долгу перед вами. Так что, ежели струмент какой найдется, я бы и поработать не прочь, а заработок — вам.

— У Людвига твои паялки лежат, он их прибрал, я спрашивал, — рассеянно ответил Тил, перебирая деньги на столе. — Можешь забрать, если хочешь. — Он поднял взгляд. — Рудольф, а может, не так все плохо?

— А что ты предлагаешь?

— Ну… продадим что-нибудь.

— Что, например?

— Ну… — Тил почему-то покосился на свои башмаки, купленные для него по случаю травником, и поспешил сменить тему: — Потом, я ведь кое-что помню, чему Жуга учил, а больные все же деньги платят… Зиму как-нибудь протянем, а там, быть может, и Жуга объявится.

Наверху послышался топот и писк. Скрипнула дверь. Все невольно вскинулись и посмотрели на Рика, который вперевалочку спускался по лестнице.

— Этот еще… зелень ходячая… — старик поморщился и откинулся на спинку кресла. — Сомневаюсь я насчет Жуги. После всего, что ты рассказал, вряд ли он вообще вернется. Более того, думаю, что и твои аптечные дела теперь пойдут все хуже и хуже.

— С чего ты взял?

Тот пожал плечами:

— Предчувствие.

Рудольф как в воду глядел — не прошло и дня, как неприятности посыпались на них как из мешка. Из семерых больных лишь двое взяли предложенные Телли снадобья. Четверо решили подождать, покуда не вернется Жуга, а один и вовсе отказался говорить о своих болячках, когда узнал, что травника нет дома. Тил пробежался по аптекам и по докторам в надежде получить заказ на травы и настойки, как бывало раньше, но заказов набралось всего ничего и мальчишка приуныл уже всерьез.

А ближе к вечеру, как будто всего этого было мало, в дом старьевщика ввалились четверо алебардистов из городской стражи с капитаном Альтенбахом во главе. Они подождали, пока этот самый Альтенбах разворачивал пергаментный свиток и объявлял, что ему приказано «арестовать и препроводить под стражу местного фармация по имени Жуга, который смутьян и безобразник третьего дня в корчме под Красным Петухом подлую драку учинил, четверых человек при свидетелях насмерть мечом порешивши», а после, грохоча сапогами, сопя и ругаясь, перевернули в доме все вверх дном и ушли, напоследок огрев дракона древком алебарды по спине и засветив мальчишке кулаком под глаз.

Спустя еще часок заявился посланник из канцелярии бургомистра, ткнул Рудольфу под нос свиток с красно-золотой печатью и обявил, что поскольку Жуга с прозваньем Лис исчез из города и пребывает в розыске, патент и разрешенье, выданные на его имя, отныне следует считать недействительными, и любая деятельность Телли по сбыту и изготовлению лекарств подлежит пресечению.

Потом явился посланник от гильдии ростовщиков с намереньем напомнить о заложенном Рудольфом доме, который откупил себе Жуга, который в свою очередь исчез теперь неизвестно куда, не выплатив проценты по закладу и не уладив перед тем еще какие-то формальности, и Телли начал сатанеть.

— Да что они там, с ума все посходили?! — кричал он, в бессильной ярости бросаясь на Рудольфа. — Что же это творится?

Но настоящие неприятности, как выяснилось вскоре, еще только начинались.

Весть о случившейся вчера в корчме резне распространялась со скоростью пожара, обрастая по пути все новыми и новыми подробностями, и к вечеру о ней уже знал весь город. Едва стемнело, к улице Синей Сойки двинулась большущая толпа, вооруженная лопатами, факелами и дрекольем, и распаленная пивом и злобой.

— Думаю, вам лучше уйти, — сказал Рудольф, выглянув в окошко и теперь запирая дверь.

— А ты? — опешил Бликса.

— Вряд ли они пришли за мной.

— Ты думаешь, они будут разбираться?

— Чего спорите? — угрюмо вмешался Телли. — Все равно уже поздно.

Рудольф не ответил.

Старый тополь уже давно не был преградой — и сами обитатели Рудольфова особняка, и разные бродяги уже растащили на дрова все ветки и макушку. Толпа запрудила улицу, по крыше дома загремели камни.

— Эй, душегубцы! А ну выходите, лекаришки поганые!

— Отпирай, Рудольф!

— Где энтот, Лис который? Пушшай выйдет!

— А не то дом сожгем!

— Верно! Петуха им пустить. За «Петуха»!

— Эта… красного!

Подобранная кем-то прогнившая балка тараном ударила в ставни, оконное стекло со звоном лопнуло. Кто-то влез на крышу, кровлю разобрать побоялся, но от злобы помочился в трубу. Угли в камине противно зашипели, комнату наполнила вонь. Шутку на улице встретили хохотом и улюлюканьем и с новой силой набросились на дверь.

Рудольф встал:

— Я выйду.

— С ума сошел! — вскочил Телли.

— Должен же им кто-то сказать, что Жуги здесь нет! Пусти.

Решительным движеньем отстранив мальчишку, старьевщик снял засов и распахнул дверь. Толпа невольно притихла, только пламя факелов, потрескивая, трепетало на ветру. Взгляд Рудольфа медленно скользил по серым, в сумерках почти неразличимым лицам горожан.

— Чего пришли? — сказал он наконец. — Это мой дом. Вы все меня знаете. Я вам зла не делал.

Толпа зашевелилась.

— Где этот… рыжий?

— Да, иде он?

Рудольф нахмурился.

— Его здесь нет. Стражники сегодня уже обыскивали дом.

«Врешь, тута он!», — загомонили люди. — «Негде больше…», «Выйдет пусть только… сами разберемся…».

Кто-то бросил камень. Еще. Рудольф шатнулся, ухватился за косяк и медленно осел на ступеньки крыльца. Едва соображая, что делает, Телли выскочил и едва успел подхватить старика. Закусил губу и обернулся к толпе.

— Вы что ж творите, гады?!

И в этот момент наружу высунулся Рик.

Толпа охнула разом и сдала назад. Взревела:

— Вон он!

— Вона!

— Бесовское отродье! Бей его!

— Бей! Бей!

Кто-то спешно проталкивался назад, другой наоборот лез вперед, толпа сливалась в серое бесформенное месиво — свет факелов в глазах, оскаленные зубы, палки, камни, кулаки. Рудольф с неровной ссадиной на лбу… Слезы мешали смотреть, Тил чувствовал, как что-то злобное, отчаянное поднимается в груди, комком клокочет в горле. В один короткий миг как будто что-то вдруг открылось в голове, он вскинул руки — не то закрываясь, не то для удара, и… стал выкрикивать:

— Айло айвэтур энг Ихэл Айвэнгилэ…

Народ сперва по-прежнему шумел и наседал, потом вдруг попритих. В молчаньи, незнакомо, звонко падали слова:

— Ло Айвэнгилэ эллома…

— Да заткните же его! — закричал костлявый длинноногий парень, выхватил у кого-то факел и подбежал к крыльцу. Замахнулся — пламя с гулом разорвало воздух. Рик гневно пискнул, вскинулся и растопырил крылья, а в следующий миг вдруг ударил нападавшего мордой в живот. Драконья шея распрямилась как таран, парень отлетел шагов на пять, выронил факел и шлепнулся в грязь. Телли осекся и умолк на полуслове, ошеломленно глядя на толпу. Потряс головой, как будто избавляясь от непрошенного наваждения. А Рик внезапно весь раздулся как бочонок, напрягся…

И выдохнул.

Две длинные струи оранжевого пламени вдруг с шумом вырвались из узких — щелочкой — драконовых ноздрей, прошлись широким веером над землей, опалив передние ряды, взлетели к небу и распались язычками синего огня на мостовой. Все замерли, кто где стоял, лишь костлявый парень выл и метался на земле, сбивая пламя со спины.

А после началась паника. Толкаясь, падая, люди с криками мчались прочь, улица быстро пустела. Телли, Бликса и Рудольф ошарашено глядели, как Рик невозмутимо прошествовал обратно в дом и улегся на любимый коврик у камина. Поерзал там, устраиваясь поудобнее, зевнул и закрыл глаза.

— Высморкался… — невпопад сказал вдруг Бликса. — А я его веником гонял… — Он выглянул на улицу. — Может, не стоит ему это… у камина спать? Полыхнет еще.

Рудольф медленно поднялся и долго смотрел на спящего дракона. Перевел взгляд на Телли.

— Раньше с ним бывало… такое? — Мальчишка помотал головой. — Ты смог бы это повторить?

— Да я ж не делал ничего! — вскричал Телли. — Он сам!

Старик нахмурился.

— М-да, — он вытер кровь со лба. — Коль так пойдет и далее… Эй, ты чего?

Бликса, разинув рот, смотрел куда-то в сторону стола.

— Это… — пролепетал лудильщик и указал рукой. — Доска…

— Что «доска»?

— Доска… шевелится.

Рудольф мгновение стоял, соображая, что к чему, затем метнулся к столу.

— Телли! — вскинулся он, — кто передвинулся?

Тот вгляделся в костяные фигурки. Поднял на старика растерянный взгляд.

— Дракон… вроде бы.

— Точно — дракон?!

— Ну… вроде бы.

Все посмотрели на Рика — тот спал, как ни в чем не бывало.

Рудольф, пошарил под стойкой и вынул из коробки кусок мела. Аккуратно пометил на доске все клетки, где стояли фигурки, вытер пальцы о накидку и, ни слова не говоря, отнес доску на камин. Все молчали. Без слов было ясно: происходит что-то странное.

— Как думаешь, Рудольф, они вернутся?

— Нет, — сказал старик, косясь на Рика, — но я бы не советовал тебе всякий раз надеяться на чудо. Дом они поджечь не смогут, но ходить по городу одному теперь опасно. Дракон, конечно, вещь хорошая, но кто знает, что у него на уме… Жуга ведь учил тебя драться? Ты сможешь за себя постоять?

Телли молча поднял травников посох, повертел его в руках. Теплое шероховатое дерево уверенно лежало в ладонях. Рудольф был прав. Неважно, что он говорил сегодня — все те слова, что были брошены в толпу, наверное не имели никакого смысла, так — причуда детского ума…

«Что будут стоить тысячи слов, когда важна будет крепость руки?».

Тил помедлил в нерешительности, отмерил посох себе по росту, наступил ногой и с треском отломил излишек. Посмотрел на Бликсу, на Рудольфа. Те смотрели на него. Он понял, что должен что-то им сказать, и ничего не смог придумать, кроме как ответить:

— Да. Смогу.

B таверне воровская шайка

Всю ночь играла в домино.

Пришла с яичницей хозяйка;

Монахи выпили вино.

На башне спорили химеры:

Которая из них урод?

А утром проповедник серый

B палатки призывал народ…

Тил замедлил шаг. Навострил уши. Забавная песенка, которую с непонятной грустью кто-то пел на рынке, странным образом напомнила мальчишке о событиях в корчме, хотя там не было ни домино, ни этих самых химер, ни хозяйки с яичницей, а при словах: «А утром проповедник серый» Телли почему-то представлялся вовсе даже и не проповедник, а тогдашний парень с факелом. Он подошел поближе и стал проталкиваться сквозь толпу.