Комиссар Мегрэ - Промах Мегрэ

Жорж Сименон

«Промах Мегрэ»

Глава 1

Старая дама с Килберн-Лейн и мясник из Парка Монсо

Жозеф, курьер, тихо, как мышка, поскребся в дверь и так тихо появился в кабинете Мегрэ, что со своей лысиной в ореоле невесомых седых волос он смог бы сыграть роль привидения.

Комиссар, склонившийся над бумагами с трубкой, зажатой в зубах, не поднял головы, и Жозеф остался стоять около двери.

Уже неделю Мегрэ был не в духе, и сотрудники входили к нему в кабинет буквально на цыпочках. Впрочем, он не единственный в Париже, да и вообще во Франции, пребывал в таком настроении, потому что никогда еще в марте не было такой сырой, холодной и мрачной погоды. В одиннадцать часов в кабинетах было темно, как на рассвете во время приведения в исполнение смертного приговора; лампы оставались зажженными до полудня, а в три часа начинало смеркаться. Речь шла уже не о том, что льет дождь: все просто жили в дождевой туче, вода была повсюду, а люди трех слов не могли сказать не сморкаясь. В газетах публиковали фотографии жителей пригородов, которые возвращались домой на лодках по улицам, которые стали реками.

Утром, приходя на работу, комиссар спрашивал:

— Жанвье здесь?

— Болен.

— Люка?

— Его жена позвонила и сказала…

Инспекторы выбывали из строя один за другим, иногда целыми отделами, так что две трети работников отсутствовали. У мадам Мегрэ не было гриппа — у нее болели зубы. Каждую ночь, часа в два-три, несмотря на то, что она ходила к зубному врачу, ее прихватывало, и она не могла сомкнуть глаз до утра. Она держалась стойко, не жаловалась и старалась не стонать.

Однако это было еще хуже. Мегрэ просыпался, почувствовав, что она не спит и едва сдерживает стоны, боясь даже дышать.

Некоторое время он молча следил за ее страданиями, потом ворчал:

— Почему ты не примешь таблетку?

— Ты не спишь?

— Нет. Прими таблетку.

— Ты же знаешь, что они на меня больше не действуют.

— Все равно прими.

Он вставал, шел за ее коробочкой с лекарством, протягивал ей стакан с водой, безуспешно пытаясь скрыть усталость, граничащую с раздражением.

— Извини меня, — вздыхая, говорила она.

— Ты же не виновата.

— Я могла бы спать в комнате для прислуги.

У них была комнатка на седьмом этаже, которой почти никогда не пользовались.

— Давай я пойду туда. Завтра ты будешь чувствовать себя усталым, а у тебя так много работы!

У него было больше забот, чем настоящей работы.

И как раз этот момент старая англичанка, миссис Мюриел Бритт, о которой писали все газеты, выбрала, чтобы исчезнуть.

Женщины пропадают каждый день, и в большинстве случаев это происходит как-то незаметно, их находят или не находят. И газеты посвящают этому событию буквально три строчки.

Что же касается Мюриел Бритт, то она исчезла с большим шумом, потому что приехала в Париж с группой из пятидесяти двух человек, одним из тех стад, которые туристические агенты собирают в Англии, Соединенных Штатах, Канаде или других странах и за ничтожную плату прогуливают по Парижу.

Это произошло как раз в тот вечер, когда группа совершала экскурсию по ночному Парижу. Автобус повез мужчин и женщин, почти все они были пожилыми, на Центральный рынок, на площадь Пигаль, на улицу Лапп и Елисейские Поля, причем билеты давали право на стаканчик на каждой остановке.

К концу экскурсии все были навеселе, у многих порозовели щеки и блестели глаза. Перед последней остановкой потерялся коротышка с нафабренными усами, бухгалтер из небольшого городка, но на следующий день после обеда его обнаружили в собственной постели, куда он тихонько удалился.

С миссис Бритт все было по-другому. Английские газеты подчеркивали, что у нее не было никакой причины исчезать. Эта пятидесятивосьмилетняя, худая, сухопарая женщина, изможденное лицо и тело которой свидетельствовали о тяжелой жизни, держала семейный пансион на Килберн-Лейн, где-то к западу от Лондона.

Мегрэ абсолютно не представлял себе, что это такое — Килберн-Лейн. Судя по фотографиям в газетах, это был унылый дом, где жили секретарши и мелкие служащие, которые три раза в день усаживались все вместе за круглым столом.

Миссис Бритт была вдовой. Сын ее находился в Южной Африке, а замужняя дочь проживала где-то в районе Суэцкого канала. В газетах подчеркивали, что это был первый настоящий отдых, который бедная женщина позволила себе за всю жизнь.

Естественно, поездка в Париж! Групповая, за умеренную цену. Вместе с другими она остановилась в гостинице при вокзале Сен-Лазар, с которой были связаны те, кто специализировался на подобного рода «турах».

Она вышла из автобуса одновременно со всеми и пошла в свой номер. Три свидетеля слышали, как она заперла дверь. На следующее утро миссис Бритт в комнате не оказалось, и с тех пор не удалось обнаружить никаких ее следов.

Приехал сержант из Скотленд-Ярда, весьма растерянный. Поговорил с Мегрэ и начал скромненько вести свое расследование.

Английские газеты вели себя гораздо менее скромно и вовсю трубили о беспомощности французской полиции.

Однако существовали некоторые детали, о которых Мегрэ не хотелось сообщать журналистам. Во-первых, то, что в номере миссис Бритт нашли бутылки со спиртным, спрятанные в разных местах: под матрасом, под бельем в ящике комода и даже на шкафу. Во-вторых, как только ее фотография появилась в вечерних газетах, на набережную Орфевр явился лавочник, который продал ей эти бутылки.

— Вы заметили что-нибудь необычное?

— Хм! Она была под хмельком… Но тут не винцо…

Судя по тому, что эта дама у меня купила, она предпочитала джин.

А может, миссис Бритт изрядно выпивала тайком в семейном пансионе на Килберн-Лейн? Английские газеты не писали об этом.

Ночной портье в гостинице тоже дал показания:

— Я видел, как она бесшумно спустилась. Была навеселе и начала заигрывать со мной.

— Она вышла?

— Да.

— В какую сторону направилась?

— Я не знаю.

Один полицейский видел, как она топталась у входа в бар на улице Амстердам. И это было все. Из Сены не выловили ни одного тела. На пустырях не нашли ни одной женщины, разрезанной на кусочки.

Суперинтендент Пайк из Скотленд-Ярда, которого Мегрэ хорошо знал, каждое утро звонил из Лондона:

— Извиняюсь, Мегрэ. Никаких следов?

Этот дождь, мокрая одежда, зонты, с которых текла вода, расставленные по всем углам, и к тому же зубы мадам Мегрэ — все это раздражало невероятно, и чувствовалось, что комиссар только ждал случая, чтобы взорваться.

— Что такое, Жозеф?

— Шеф хочет поговорить с вами, господин комиссар.

— Я сейчас иду.

Для доклада это было неурочное время. Когда начальник криминальной полиции вызывал таким образом Мегрэ днем в свой кабинет, это означало, что речь шла о чем-то очень важном.

Тем не менее Мегрэ закончил читать досье, набил новую трубку и только тогда направился в кабинет патрона.

— Ничего нового, Мегрэ?

Комиссар молча пожал плечами.

— Только что с курьером я получил письмо от министра.

Когда говорили просто «министр», это означало «министр внутренних дел», которому подчинялась криминальная полиция.

— Я слушаю вас.

— Около половины двенадцатого придет один человек…

Было четверть двенадцатого.

— Это некий Фюмаль, похоже, важная персона в своей области. На последних выборах он бог знает сколько миллионов вложил в партию…

— Что совершила его дочь?

— У него нет дочери.

— Тогда сын?

— И сына у него тоже нет. Министр не пишет, о чем идет речь, просто мне кажется, что этот господин хочет видеть лично вас и что нужно сделать все, чтобы удовлетворить его просьбу.

Мегрэ только пошевелил губами, но можно было легко догадаться, что слово, которое он не произнес, начиналось на букву «Д».

— Прошу меня извинить, старина. Я же понимаю, что это очень тяжело. Но все же постарайтесь совершить невозможное. У нас и так в последнее время было достаточно неприятностей.

В приемной Мегрэ остановился около Жозефа:

— Когда Фюмаль придет, ты проведешь его прямо ко мне.

— Кто придет?

— Фюмаль! [1] Это его фамилия.

Эта фамилия, между прочим, Мегрэ о чем-то напоминала. Странно, но он мог поспорить, что воспоминание было какое-то неприятное, но у него и так хватало неприятностей, чтобы вспоминать о какой-то еще.

— Айвар здесь? — спросил он, войдя в кабинет инспекторов.

— Сегодня не появлялся.

— Болен?

— Он не звонил.

Жанвье вышел на работу, но у него было землистого цвета лицо и красный нос.

— Как дети?

— Конечно же все гриппуют.

Пять минут спустя в дверь кабинета снова поскреблись, и Жозеф с таким видом, будто произносил нечто не совсем приличное, объявил о приходе посетителя:

— Месье Фюмаль.

Мегрэ, не взглянув на визитера, пробурчал:

— Садитесь.

Потом, подняв голову, обнаружил перед собой огромного рыхлого мужчину, который едва умещался в кресле.

Фюмаль смотрел на него с хитрым видом, как будто ждал от комиссара определенной реакции.

— О чем идет речь? Мне сказали, что вы хотите поговорить со мной лично.

На пальто посетителя было всего лишь несколько капель, должно быть, он приехал на машине.

— Вы меня не узнаете?

— Нет.

— Ну подумайте.

— У меня нет времени.

— Фердинанд.

— Какой Фердинанд?

— Толстый Фердинанд… Бум-Бум!..

Внезапно Мегрэ вспомнил. Он оказался прав, когда за несколько минут до этого подумал, что речь идет о каком-то неприятном воспоминании. Ассоциация пришла издалека, от школы в его деревне, которая называлась Сен-Фиакр, в департаменте Алье, а учительницей в этой школе была мадемуазель Шенье.

В те времена отец Мегрэ был управляющим в замке Сен-Фиакр. А Фердинанд был сыном мясника из Катр-Ван, деревушки, которая находилась в двух километрах по соседству.

В классе всегда бывают такие парни, как этот, больше, чем остальные, с какой-то болезненной полнотой.

— Ну, теперь вспоминаете?

— Да.

— И что вы почувствовали, когда меня увидели? Ну, я-то знал, что вы стали фараоном, потому что видел вашу фотографию в газетах. А раньше мы вроде бы были на «ты».

— Не теперь, — обронил Мегрэ, выбивая свою трубку.

— Как вам угодно. Вы читали письмо министра?

— Нет.

— И вам ничего не говорили?

— Говорили.

— В общем, у нас обоих есть достаточный жизненный опыт. Но не одинаковый. Что касается меня, то мой отец был не управляющим, а простым деревенским мясником. Из лицея в Мулене меня выгнали после пятого класса[2].

Чувствовалось, что он настроен очень агрессивно, и не только по отношению к Мегрэ. Это был тот самый тип человека, который злобно и неприязненно относится ко всему: к людям, к небу…

— Ну так вот, Оскар сегодня сказал мне…

Оскар был министр внутренних дел.

— «Иди к Мегрэ, потому что именно с ним ты хочешь увидеться, и он будет в полном твоем распоряжении. Впрочем, я прослежу за этим».

Комиссар никак не прореагировал и продолжал смотреть на собеседника тяжелым взглядом.

— Я очень хорошо, очень хорошо помню вашего отца… — продолжал Фюмаль. — У него были рыжеватые усы, не так ли? Он был худым… У него была слабая грудь… Они с моим отцом, должно быть, провернули вместе немало делишек…

На этот раз Мегрэ было трудно сохранять хладнокровие, так как Фюмаль затронул чувствительное место в его душе, это было одно из самых тяжелых воспоминаний его детства.

Как многие деревенские мясники, отец Фюмаля, которого звали Луи, приторговывал скотом. Он даже арендовал луг, где откармливал скот, и понемногу расширял свою деятельность в районе.

У него была жена, мать Фердинанда, которую звали Красотка Фернанда и судачили, что она никогда не носила трусиков и однажды даже цинично заявила: «Пока будешь их снимать, можно упустить случай».

Неужели в детских воспоминаниях каждого есть какое-то темное пятно?

В качестве управляющего Эварист Мегрэ должен был заниматься продажей скота, принадлежащего замку. Он долго отказывался иметь дело с Луи Фюмалем. Однако однажды решился. Фюмаль пришел в контору, достал свой потертый бумажник, как всегда набитый деньгами.

Мегрэ было тогда семь или восемь лет, и он не пошел в тот день в школу. Он болел не гриппом, как дети Жанвье, а свинкой. Его мать еще была жива. На кухне было тепло и сумрачно. По стеклам хлестал дождь.

В кухню ворвался отец с непокрытой головой, что противоречило его привычкам, с капельками влаги на усах.

Он был очень возбужден.

— Этот негодяй Фюмаль!.. — воскликнул он возмущенно.

— Что он сделал?

— Я не сразу заметил… Когда он ушел, я положил деньги в сейф, потом позвонил по телефону и только тогда заметил, что он подсунул две купюры под пресс-папье.

О какой сумме шла речь? Мегрэ по прошествии стольких лет уже не мог вспомнить, но он очень хорошо помнил гнев отца, тот чувствовал себя оскорбленным…

— Я догоню его…

— Он поехал в двуколке?

— Да. На велосипеде я его догоню и,..

Остальное вспоминалось как-то расплывчато. Однако с тех пор фамилию Фюмаля произносили в доме с особенной интонацией. Мужчины больше не здоровались.

Произошло еще что-то, о чем у Мегрэ было и того меньше информации. Должно быть, Фюмаль попытался посеять сомнения у графа де Сен-Фиакр (то был еще старый граф) в отношении своего управляющего, и тот вынужден был оправдываться.

— Я вас слушаю.

— А вы после школы не слышали обо мне?

В голосе Фердинанда слышалась теперь глухая угроза.

— Нет.

— А вам знакомо название «Мясные ряды»?

— Понаслышке.

Это были мясные лавки, расположенные повсюду — одна находилась на бульваре Вольтера, недалеко от дома Мегрэ, — против которых мелкие торговцы выступали без всякого результата.

— Это я. А вы слышали об «Экономных рядах»?

Смутно. Еще одна сеть лавочек в рабочих кварталах и в пригороде.

— И это опять я, — заявил Фюмаль с вызовом во взгляде. — А вы знаете, сколько миллионов стоят эти два предприятия?

— Это меня не интересует.

— Я стою также за «Северными мясными рядами», администрация которого находится в Лилле, и за Ассоциацией мясников, чья контора на улице Рамбюто.

Мегрэ чуть было не сказал, глядя на жирного мужчину, сидящего в кресле: «Ну это же очень много мяса!»

Он сдержался, предчувствуя, что это дело будет еще более неприятным, чем исчезновение миссис Бритт. Он уже ненавидел Фюмаля, и не только из-за воспоминаний об отце — этот человек был слишком уверен в себе, той наглой уверенностью, которая оскорбительна для простых смертных. И в то же время под этой маской можно было угадать некоторое беспокойство и даже, может быть, нечто вроде паники.

— А вы не спрашиваете себя, зачем я пришел сюда?

— Нет.

Это еще один из способов вывести людей из себя: быть абсолютно спокойным, инертным. Во взгляде комиссара не было ни любопытства, ни интереса, и это начало выводить его собеседника из себя.

— А вы знаете, что у меня достаточно большое влияние, чтобы сместить чиновника, какое бы высокое положение он ни занимал?

— Ах так!

— Даже чиновника, который считает себя очень важным.

— Я слушаю вас, господин Фюмаль.

— Заметьте, что я пришел сюда как друг.

— Ну и что дальше?

— Вы сразу повели себя…

— Вежливо, месье Фюмаль.

— Предположим! Как вам будет угодно. Если я захотел поговорить именно с вами, так это потому, что подумал… Вследствие нашей старой дружбы…

Они никогда не дружили, никогда не играли вместе.

Впрочем, Фердинанд Фюмаль не играл ни с кем и все перемены проводил в одиночку, забившись в угол.

— Позвольте мне заметить в свою очередь, что у меня много работы.

— У меня еще больше работы, чем у вас, но я все же приехал к вам. Я мог бы вас пригласить в одну из моих контор…

К чему спорить? Фюмаль был знаком с министром, которому оказал кое-какие услуги, как и, без всякого сомнения, другим политикам, а это кое-что значило.

— Вы нуждаетесь в помощи полиции?

— Да.

— Я вас слушаю.

— Естественно, все, что я вам скажу, должно остаться между нами.

— Если только вы не совершили преступления…

— Не люблю подобных шуток.

Мегрэ, вне себя, встал и подошел к камину, с трудом сдерживаясь, чтобы не вышвырнуть посетителя за дверь.

— На мою жизнь покушаются.

Мегрэ чуть было не сказал: «Оно и понятно», но сделал над собой усилие, стараясь казаться спокойным.

— Вот уже около недели я получаю анонимные письма, на которые сначала не обратил никакого внимания.

Такие значительные люди, как я, должны быть готовы к тому, что вызывают зависть, а иногда даже ненависть окружающих.

— Письма у вас с собой?

Фюмаль достал из кармана такой же пухлый бумажник, какой когда-то был у его отца.

— Вот первое. Я выбросил конверт, так как не знал его содержания.

Мегрэ взял письмо и прочитал следующие слова, написанные карандашом: «Ты скоро сдохнешь».

Он положил письмо на стол и спросил:

— Что в остальных?

— Вот второе, я получил его на следующий день. Я сохранил конверт, на котором, как вы увидите, стоит штамп почтового отделения в районе площади Оперы.

На этот раз в письме, также написанном карандашом, печатными буквами, говорилось: «Я тебя достану».

Были еще и другие, которые Фюмаль держал в руке и одно за другим протягивал комиссару, сам вынимая их из конвертов.

— На этом я не могу разобрать штамп.

«Считай свои последние дни, сволочь».

— Я думаю, что вы не имеете ни малейшего представления, кто отправитель?

— Подождите. Всего их семь, последнее пришло сегодня утром. Одно из них было опущено на бульваре Бомарше, другое — в главном почтовом отделении улицы Лувр, и, наконец, третье — на авеню Терн.

Содержание писем было несколько различным.

«Тебе не долго осталось жить».

«Пиши завещание».

«Подлец».

И наконец, в последнем говорилось то же, что и в первом: «Ты скоро сдохнешь».

— Вы мне доверите эту корреспонденцию?

Мегрэ выбрал слово «корреспонденция» специально, не без иронии.

— Если это поможет вам обнаружить отправителя.

— Вы не думаете, что это шутка?

— Люди, с которыми я общаюсь, в большинстве своем не способны на шутки подобного рода. Что бы вы обо мне ни думали, но я не из тех, кого легко испугать. Видите ли, такого положения, как мое, не добиваются не нажив себе врагов, и я их всегда презирал.

— Зачем вы пришли?

— Потому что, как гражданин, я имею право быть защищенным. Я не хочу быть убитым, даже не зная, откуда ветер дует. Я говорил об этом с министром, и он мне сказал…

— Я знаю. Значит, вы хотите, чтобы вас незаметно охраняли?

— Мне кажется, это само собой разумеется.

— И еще, конечно, чтобы мы обнаружили автора анонимных писем?

— Если это возможно.

— Может быть, вы подозреваете какого-нибудь определенного человека?

— В общем-то нет. Хотя…

— Продолжайте.

— Заметьте, что я его не обвиняю. Это слабак, и, если он способен на угрозы, он никогда не смог бы их осуществить.

— Кто это?

— Некий Гайярден. Роже Гайярден, из «Экономических торговых рядов».

— У него есть причины вас ненавидеть?

— Я его разорил.

— Специально?

— Да. После того, как я ему сказал, что это сделаю.

— Почему?

— Потому что он встал мне поперек дороги. Сейчас он находится на стадии ликвидации имущества, и я надеюсь упрятать его в тюрьму, потому что к банкротству прибавилась еще и история с чеками.

— У вас есть его адрес?

— Улица Франциска Первого, 26.

— Это мясник?

— Не профессиональный. Банковский воротила. Он ворочает деньгами других, а я — своими собственными.

Вот и вся разница.

— Он женат?

— Да, но он живет с любовницей.

— Вы ее знаете?

— Мы втроем часто куда-нибудь ходили.

— Ваша жена была с вами?

— Моя жена давно уже никуда не ходит.

— Она больна?

— Если вам так будет угодно. По крайней мере, она так думает.

— Я должен кое-что записать.

Мегрэ сел, взял папку и бумагу.

— Ваш адрес?

— Я живу в собственном особняке. Это дом номер 58, по бульвару Курсель, напротив парка Монсо.

— Прекрасный квартал.

— Да. У меня конторы на улице Рамбюто около Центрального рынка, на Ла-Виллетт.

— Понятно.

— Я уже не говорю о филиалах в Лилле и других городах.

— Я думаю, у вас должно быть много слуг.

— На бульваре Курсель — пятеро.

— Шофер?

— Да, я так и не смог научиться водить машину.

— Секретарь?

— У меня личная секретарша.

— На бульваре Курсель?

— У нее есть там своя комната и бюро, но она ездит со мной, когда я отправляюсь в различные филиалы.

— Она молодая?

— Лет около тридцати, по-моему.

— Вы спите с ней?

— Нет.

— А с кем?

Фюмаль презрительно улыбнулся:

— Я ожидал этого вопроса. Да, у меня есть любовница. У меня их было много. В настоящее время это некая Мартина Гийу, которую я поселил в квартире на улице Этуаль.

— В двух шагах от вашего дома.

— Естественно.

— Где вы с ней познакомились?

— В ночном кабаре, год назад. Она очень спокойная и почти никогда не выходит из дому.

— Я думаю, что у нее нет никакой причины ненавидеть вас.

— Я тоже так думаю.

— У нее есть любовник?

Он прорычал в бешенстве:

— Если он у нее и есть, то я об этом ничего не знаю.

Это все, что вы хотите знать?

— Нет, не все. Ваша жена ревнует?

— Я предполагаю, что с таким тактом, какой у вас обнаружил, вы сами ее об этом спросите.

— Из какой она семьи?

— Она дочь мясника.

— Прекрасно.

— Что — прекрасно?

— Ничего. Я хотел бы поближе познакомиться с вашим ближайшим окружением. Вы сами разбираете почту?

— Ту, что приходит на бульвар Курсель, — да.

— Это личная корреспонденция?

— Более или менее. Остальное посылается на улицу Рамбюто и Ла-Виллетт, где этим занимаются служащие.

— Значит, это не ваша секретарша, которая…

— Она вскрывает конверты и отдает их мне.

— Вы показали ей эти письма?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю.

— А вашей жене?

— Тоже нет.

— Вашей любовнице?

— Тем более. Это все, что вы хотите знать?

— Я думаю, вы разрешите мне побывать на бульваре Курсель? Под каким предлогом?

— Что я подал жалобу по поводу исчезновения документов.

— Я могу обратиться также в различные ваши конторы?

— Под тем же предлогом.

— А на улицу Этуаль?

— Если вам этого так хочется.

— Благодарю вас.

— Это все?

— Уже сегодня я поставлю охрану около вашего дома, но мне кажется, что будет очень трудно охранять вас во время перемещений по Парижу. Я думаю, вы ездите на лимузине?

— Да.

— У вас есть оружие?

— Я не ношу оружия при себе, но у меня есть револьвер, который лежит в ночном столике.

— Вы с женой спите в разных комнатах?

— Уже десять лет.

Мегрэ поднялся и посмотрел на дверь, потом бросил быстрый взгляд на часы. Фюмаль встал тоже, начал с трудом подыскивать слова, но сумел только сказать:

— Я не ожидал, что вы так себя поведете.

— Я что, был невежлив?

— Я этого не говорю, но…

— Я займусь вашим делом, месье Фюмаль. Надеюсь, что ничего плохого с вами не случится.

В коридоре хозяин мясных лавок в бешенстве ответил:

— Я тоже на это надеюсь. Для вашего блага!

После чего Мегрэ резко захлопнул дверь.

Глава 2

Секретарша, которая не знает, и супруга, которая не пытается понять

С бумагами в руках вошел Люка, распространяя вокруг себя запах лекарств, и Мегрэ, который еще не сел за стол, ворчливо спросил у него:

— Ты его видел?

— Кого, патрон?

— Типа, который вышел отсюда.

— Я чуть было не наткнулся на него, но толком не разглядел.

— Это твоя ошибка. Или я очень сильно заблуждаюсь, или он принесет нам больше неприятностей, чем англичанка.

Мегрэ употребил более грубое слово, чем «неприятности». Он был не только в плохом настроении, но и очень встревожен, как будто что-то давило на него. Его беспокоило, что из далекого прошлого вдруг появился парень, к которому он всегда питал отвращение и отец которого обидел его отца.

— Кто это? — спросил Люка, раскладывая документы на столе.

— Фюмаль.

— Мясная торговля?

— Ты что, знаешь об этом?

— Мой приятель проработал два года помощником бухгалтера в одной из его контор.

— И что твой приятель об этом думает?

— Он предпочел уволиться.

— Займись, пожалуйста, этим делом.

Мегрэ пододвинул к Люка письма с угрозами.

— Покажи их сначала Мерсу, на всякий случай.

Редки были случаи, когда люди из лаборатории не могли чего-нибудь выудить из какого-либо документа. Мере знал все сорта бумаги, все сорта чернил, а возможно, все разновидности карандашей. А может быть, на письмах обнаружатся уже известные отпечатки пальцев?

— Ну, что мы будем делать, чтобы его защитить? — спросил Люка, прочитав письма.

— Не имею ни малейшего понятия. Для начала пошли кого-нибудь на бульвар Курсель, ну, например, Ваше.

— Быть в доме или снаружи?

Мегрэ ответил не сразу.

Дождь прекратился, но от этого не стало суше. Поднялся холодный, влажный ветер, который приклеивал одежду на прохожих и заставлял их придерживать шляпы. А на мосту Сен-Мишель некоторые шли отклонившись назад, как будто их кто-то толкал.

— Снаружи. Пусть он возьмет кого-нибудь, чтобы порасспросить соседей в окрестностях. А ты мог бы пойти посмотреть, как обстоят дела на улице Рамбюто и Ла-Виллетт.

— Вы считаете, что угроза существует?

— Во всяком случае, со стороны Фюмаля, это точно.

Если мы не поступим, как он хочет, он задействует всех своих друзей-политиков.

— А чего он хочет?

— Не знаю.

Это была правда. Чего же в действительности хотел этот оптовый торговец мясом? Что значил его визит?

— Ты идешь обедать домой?

Было уже за полдень. На протяжении последней недели через день Мегрэ обедал на площади Дофина не из-за того, что у него было много работы, а потому, что в половине двенадцатого его жена шла на прием к зубному врачу, а он не любил есть один.

Люка пошел с ним. Как всегда, около стойки находилось несколько инспекторов, и они прошли в маленькую заднюю комнату, главенствующее место в которой занимала настоящая печка, которую топили углем, как любил комиссар.

— Как насчет телятины под белым соусом? — спросил патрон.

— По мне, это просто замечательно.

На ступенях лестницы Дворца правосудия какая-то женщина безуспешно пыталась опустить юбку, которую порыв ветра вывернул, словно зонтик.

Немного позже, когда им подавали закуски, Мегрэ повторил как бы про себя:

— Я не понимаю…

Случается, что маньяки или полусумасшедшие пишут письма, подобные тем, которые получил Фюмаль. Иногда они даже выполняют свои угрозы. Это жалкие люди, которые долго пережевывали свои претензии, не осмеливаясь сказать обо всем открыто.

Такой человек, как Фюмаль, должно быть, очень многим навредил. А его надменность глубоко ранила других.

Но Мегрэ все же не понимал сути его визита, причины его агрессивного поведения.

А может быть, это комиссар начал? Может быть, он был не прав, когда показал, что помнит зло, причиненное еще во времена его детства в деревне Сен-Фиакр?

— Из Скотленд-Ярда вам не звонили сегодня, патрон?

— Нет еще, но наверняка позвонят.

Подали телятину, которую даже мадам Мегрэ могла бы приготовить нежнее, а мгновение спустя гарсон пришел сообщить, что Мегрэ просят к телефону. Только на набережной Орфевр знали, где можно его найти.

— Да. Я слушаю. Жанэн? А что она хочет? Попроси ее немного подождать. Ну, четверть часика…. Да… Лучше всего в приемной…

Возвратившись на свое место, он сказал Люка:

— Его секретарша хочет со мной встретиться. Она в конторе.

— Она знала, что ее патрон должен был к вам прийти?

Мегрэ пожал плечами и принялся за еду. Он не стал есть ни сыра[3], ни фруктов, а ограничился лишь чашкой обжигающего кофе, который выпил, набивая трубку.

— Не торопись. Делай то, что я тебе сказал, и держи меня в курсе событий.

Ну, он тоже наверняка заболеет. Когда он входил под арку здания криминальной полиции, порыв ветра сорвал с него шляпу, которую поймал дежурный.

— Спасибо, старина.

На втором этаже Мегрэ с любопытством посмотрел через заклеенную дверь приемной и увидел белокурую молодую женщину, лет тридцати, с правильными чертами лица, которая ждала, положив сумочку на колени и не выказывая никаких признаков нетерпения.

— Это вы хотели со мной поговорить?

— Комиссар Мегрэ?

— Идемте со мной. Присаживайтесь…

Он снял пальто и шляпу, сел на свое место и снова внимательно посмотрел на нее. Не ожидая его вопросов, она начала говорить голосом, который вскоре окреп и стал звучать обычно:

— Меня зовут Луиза Бурж, я работаю личным секретарем месье Фюмаля.

— Как давно?

— Три года.

— Насколько мне известно, вы живете на бульваре Курсель, в особняке вашего патрона?

— Обычно да. Но у меня есть маленькая квартирка на набережной Вальтера.

— Я слушаю вас.

— Должно быть, месье Фюмаль приходил к вам сегодня утром.

— Он вам об этом говорил?

— Нет. Я слышала, как он разговаривал по телефону с министром внутренних дел.

— В вашем присутствии?

— Иначе я бы об этом не знала, так как у меня нет привычки подслушивать под дверьми.