Комиссар Мегрэ - Мегрэ и мертвец

Странное дело! Это маленькое бистро простояло незапертым по меньшей мере четыре дня, и никто не покусился ни на бутылки на стеллаже за стойкой, ни на деньги в ящике под кассовым» аппаратом. Стены здесь были выкрашены коричневой масляной краской примерно на метр от пола, а выше — светло-зеленой, повсюду висели рекламные календари, которые можно встретить в любом деревенском кафе. В сущности. Маленький Альбер был не таким уж законченным парижанином; вернее сказать, он, как большинство парижан, сохранил крестьянские вкусы. Такое же кафе, как у него, можно найти чуть ли не в каждой французской деревне.

То же относилось и к спальне наверху. Засунув руки в карманы, Мегрэ облазил весь дом. Люкас следовал за ним, втихомолку посмеиваясь: без пальто и шляпы комиссар выглядел сейчас так, словно действительно въезжал в новую квартиру. Меньше чем за полчаса он совершенно освоился, время от времени становился даже за стойку.

— Ясно пока одно: Нины здесь нет. Они искали ее от погреба до чердака, обшарив двор и садик, загроможденный старыми ящиками и пустыми бутылками.

— Что ты об этом думаешь?

— Не знаю, шеф.

В кафе было всего восемь столиков: четыре вдоль одной стены, два у другой и еще два посередине, около печки. На один из последних Мегрэ с Люкасом и поглядывали, потому что опилки вокруг ножки его были тщательно подметены. Зачем, как не для того, чтобы уничтожить следы крови? Но кто же убрал прибор жертвы, вымыл тарелки и стаканы?

— Может, они вернулись после? — предположил Люкас.

В любом случае налицо любопытная деталь: всюду в доме прибрано, но на стойке одиноко стоит раскупоренная бутылка. Мегрэ постарался не прикасаться к ней. В бутылке был коньяк. Оставалось предположить, что тот или те, кто пил из нее, обошелся без рюмки и глотнул прямо из горлышка.

Неизвестные посетители побывали и наверху. Все перерыли, кое-как побросали обратно белье и прочие вещи, но ящики все-таки задвинули. Самое же странное заключалось в том, что две рамки на стене, в которых несомненно были фотографии, оказались пусты. К тому же вынули из них вовсе не портрет Маленького Альбера, карточка которого по-прежнему стояла на комоде: круглая, веселая физиономия, спереди хохолок, во всем облике что-то комичное, как выразился хозяин «Погребов Божоле».

Подъехало такси. На тротуаре раздались шаги. Мегрэ подошел к двери и отодвинул засов.

— Входи, — бросил он Мерсу, державшему в руке довольно увесистый чемодан. — Обедал? Нет? Рюмочку аперитива?

Этот вечер стал одним из самых памятных моментов в жизни комиссара. Время от времени он подходил и смотрел на Мерса, принявшегося за долгую и трудную работу — снятие пальцевых отпечатков по всему дому: в кафе, кухне, спальне, прочих помещениях.

— На том, кто первым притронулся к этой бутылке, были резиновые перчатки, — категорически объявил Мере.

Он взял также пробу опилок около столика посередине кафе, а Мегрэ отыскал в помойном ведре остатки трески.

Всего несколько часов тому назад мертвец оставался еще безымянным и представлял собой для Мегрэ довольно расплывчатую фигуру. Теперь комиссар не только располагал его фотографией, но и жил в его доме, среди его мебели, щупал принадлежавшую ему одежду, трогал руками его личные вещи. Сразу же по приезде он не без самодовольства указал Люкасу на вешалку в спальне: там висел пиджак из той же ткани, что и брюки, которые были на мертвеце. Иными словами, Мегрэ оказался прав: Альбер вернулся-таки домой и по привычке переоделся.

— Как ты считаешь. Мере, давно здесь побывали?

— По-моему, сегодня, — ответил молодой человек, изучив пятна спиртного на стойке, рядом с откупоренной бутылкой.

Вполне возможно. Дом был не заперт, только вот прохожие этого не знали. А при виде закрытых ставен редко кому придет в голову повернуть ручку и проверить, на замке ли дверь.

— Те, кто приходил, что-то искали, верно?

— Я тоже так думаю.

Что-то маленькое, видимо какую-то бумагу, потому что открыто все вплоть до крошечной картонной коробочки из-под сережек.

Забавно пообедал комиссар наедине с Мерсом в этом кафе! Обслуживал он сам. Отыскал на кухне колбасу, коробки сардин, голландский сыр. Спустился в подвал, нацедил густого голубоватого вина из бочки. Были там и закупоренные бутылки, но их он не тронул.

— Остаетесь, шеф?

— Обязательно. Правда, сегодня ночью вряд ли сюда явятся, но домой ехать все равно неохота.

— Хотите, я тоже останусь?

— Нет, малыш, лучше езжай и займись своими анализами.

Мере не пренебрег ничем — даже женскими волосами, застрявшими в гребне. Набережная была почти безмолвна, прохожие — редки. Время от времени, особенно после полуночи, раздавался грохот грузовика, катившего из окрестностей к Центральному рынку.

Мегрэ позвонил жене.

— Ты уверен, что снова не простудишься?

— Не бойся. Я затопил печку. Сейчас приготовлю себе грог.

— Ночью спать не будешь?

— Обязательно буду. Даже выбирать могу — постель или раскладное кресло.

— Простыни чистые?

— Возьму свежие в шкафу на лестнице.

Комиссар чуть было не застелил кровать свежим бельем, но, поразмыслив, предпочел обойтись креслом.

Мере уехал около часа. Мегрэ набил печку углем, приготовил себе грог покрепче, проверил, все ли в порядке, закрыл дверь на засов и, тяжело ступая по винтовой лестнице, отправился спать. Отыскал в шкафу голубой мольтоновый халат с отворотами из искусственного шелка, но тот оказался слишком мал и узок. Домашние туфли, стоявшие в изножье кровати, тоже не подошли. Комиссар прямо в носках завернулся в одеяло и, подложив под голову подушку, устроился в раскладном кресле. Ставней на втором этаже не было, и свет уличного фонаря, проникая сквозь занавески со сложным рисунком, вычерчивал на стене арабески. Мегрэ смотрел на них, полузакрыв глаза и неторопливо докуривая последнюю трубку. Он привыкал. Притерпевался к дому, как претерпеваются к новой одежде, осваивался с его острым и вместе с тем мягким запахом, чем-то напоминавшим деревню.

Почему все-таки похищены фотографии Нины? Почему она исчезла, бросив дом, не взяв даже выручку из кассового ящика? Правда, набирается там еле сотня франков. Альбер, несомненно, хранил деньги в другом месте, откуда их изъяли со всеми его личными бумагами. Но вот что любопытно: дом обыскан тщательнейшим образом, а следов беспорядка или применения силы почти нет. Одежду щупали, но с плечиков не сняли. Фотографии вынули из рамок, но рамки снова повесили на гвоздики.

Мегрэ так разоспался, что, услышав внизу стук в ставни, готов был голову прозакладывать — прошло всего несколько минут. Было, однако, семь утра, и солнце озаряло Сену, где уже пришли в движение баржи и звучали гудки буксиров. Комиссар наспех, не завязав шнурки, сунул ноги в ботинки и спустился вниз, непричесанный, в расстегнутом воротничке, помятом пиджаке.

Прибыл Шеврие, всего несколько лет назад поступивший в уголовную полицию; его сопровождала довольно миленькая особа в светло-синем английском костюме и красной шляпке на растрепанных волосах.

— Вот и мы, шеф.

Спутница дернула его за рукав. Он понял и спохватился:

— Прости… Позвольте представить вам, мою жену, господин комиссар.

— Не беспокойтесь, мне это дело знакомо, — храбро заверила та. — Моя мать держала у нас в деревне постоялый двор, и нам случалось с помощью всего двух служанок управляться со свадьбами на пятьдесят, а то и больше гостей.

И г-жа Шеврие устремилась к кофеварке, бросив на ходу мужу:

— Дай-ка спички.

Газ вспыхнул, и через несколько минут по дому поплыл запах кофе. Шеврие, устроившись за стойкой, что-то на ней переставлял.

— Открываем?

— Конечно. Самое время.

— Кому закупать продукты? — поинтересовалась г-жа Шаврие.

— Берите такси и езжайте, только куда-нибудь поближе.

— Шпигованная телятина со щавелем вас устроит? Она привезла с собой белый фартук. Вела себя весело и оживленно. Все пока что смахивало на игру, на вылазку за город.

— Открывайте ставни. Если клиенты начнут задавать вопросы, отвечайте, что перекупили заведение у прежних хозяев, — распорядился Мегрэ, поднялся в спальню и разыскал бритву, крем, кисточку. Почему бы нет? Судя по всему. Маленький Альбер был человек здоровый и опрятный.

Комиссар не спеша привел себя в порядок, а когда спустился вниз, жена Шеврие уже укатила за покупками. У стойки, облокотясь на нее, пили кофе с ромом два речника. Их нисколько не интересовало, кто теперь хозяйничает в бистро. Они наверняка были в Париже проездом, и разговор у них шел о каком-то шлюзе, ворота которого накануне едва не протаранил буксир.

— Что вам налить, шеф?

Мегрэ предпочел сделать это собственноручно. Он ведь впервые в жизни наливал себе ром, стоя за прилавком бара. Неожиданно комиссар расхохотался и тут же пояснил:

— Я подумал о следователе Комельо.

Он пытался представить себе, как следователь входит в бар «У Маленького Альбера» и видит за стойкой комиссара с одним из его инспекторов. Однако, если им желательно что-нибудь разузнать, другого способа нет: тех, кто убил хозяина кафе, не может не заинтересовать тот факт, что заведение опять, как обычно, открыто.

А Нину, если, конечно, она жива?

Около девяти мимо кафе несколько раз прошлась старуха гадалка, прижалась даже носом к окну и наконец удалилась, таща в руке сумку с провизией и рассуждая сама с собой.

Потом позвонила г-жа Мегрэ — ей не терпелось узнать, как там муж.

— Тебе что-нибудь привезти? Зубную щетку, например.

— Благодарю, уже купил.

— Звонил следователь.

— Надеюсь, ты не дала ему мой здешний телефон?

— Нет, только сказала, что ты ушел еще вчера. На такси, выгрузив из него кучу пакетов и ящиков с овощами, вернулась жена Шеврие. Услышав от Мегрэ слово «сударыня», она запротестовала:

— Зовите меня просто Ирма. Вот увидите, клиенты сразу же начнут обращаться ко мне именно так. Не возражаешь, Эмиль?

Посетителей почти не было. Зашли перекусить три каменщика со стройки на соседней улице. Хлеб и колбасу принесли с собой, заказали два литра красного.

— Очень неплохо, что ваше заведение снова открылось, а то до ближайшей забегаловки, где можно выпить, минут десять топать.

Новые лица ничуть их не встревожили.

— Прежний хозяин удалился от дел? — полюбопытствовал один. — Хороший был парень.

— Давно его знаете?

— Ровно две недели — с тех пор как началась стройка. Сами понимаете, наш брат привык то и дело кормушки менять.

Правда, каменщиков заинтриговал Мегрэ, слонявшийся по дому.

— Кто это? Вроде бы не здешний.

— Тсс! Это мой тесть, — с невинным видом отпарировал Шеврие.

На плите в кухне что-то урчало. Дом оживал. Сквозь широкие окна в зал, хотя и скуповато, проникало солнце. Шеврие, подтянув рукава и надев на них резинки, подмел опилки.

Телефон.

— Вас, шеф. Это Мере.

Бедняга Мере всю ночь не смыкал глаз. Отпечатки мало что дали. Они, притом самые разные, сильно стертые и беспорядочно налегшие друг на друга, имелись на всех бутылках и всей мебели. Наиболее отчетливые были переданы в антропометрическую службу, но не совпали ни с одной дактокартой.

— Весь дом обыскивали в резиновых перчатках. Надежда одна — опилки. При анализе я обнаружил на них следы крови.

— Человеческой?

— Точно отвечу через час, но почти уверен — да. Около одиннадцати появился Люкас, успевший за утро выполнить свою долю работы. Настроен он был игриво, галстук, как заметил Мегрэ, выбрал светлый.

— Один экспоркассис! — скомандовал он, подмигнув Шеврие.

Ирма повесила на дверях грифельную доску, на которой под словами «Дежурное блюдо» вывела мелом:

«Шпигованная телятина со щавелем». Слышно было, как она озабоченно расхаживает взад-вперед. Сегодня она ни с кем на свете не поменялась бы ролью!

— Пошли наверх, — позвал Мегрэ Люкаса. Они уселись в спальне у окна, которое рискнули открыть — больно уж теплый был день. У самого берега работал кран, выгружавший бочки из трюма баржи. Слышались свистки, скрип цепей и пыхтение буксиров, деловито сновавших взад и вперед по сверкавшей на солнце реке.

— Зовут его Альбер Рошен. Я побывал в Управлении косвенных налогов. Лицензию он получил четыре года назад.

— Не узнал, как зовут его жену?

— Нет. Лицензия выдана на его имя. Я отправился в мэрию, но там нет никаких сведений о нем. Если он состоял в браке, значит, женился до того, как перебрался в этот округ.

— А в комиссариате?

— Тоже ничего. Похоже, заведение было тихое. Полицию сюда не вызывали ни разу.

Мегрэ то и дело посматривал на портрет своего мертвеца, улыбавшегося ему с комода.

— Не сомневаюсь, Шеврие скоро выпытает у клиентов что-нибудь посущественней…

— Остаетесь здесь, шеф?

— Мы могли позавтракать внизу, как случайные прохожие… Что у Торранса и Жанвье?

— По-прежнему занимаются завсегдаями скачек.

— Если позвонят, передай, чтобы поглубже копнули в Венсене.

Опять то же самое. Венсенский ипподром находится, можно сказать, в интересующем их районе. А Маленький Альбер, как и Мегрэ, отличался постоянством привычек.

— Люди не удивляются, что дом отперт?

— Не слишком. Кое-кто из соседей постоял на тротуаре, заглянул в окна и, понятное дело, решил, что Альбер продал свое заведение.

В полдень Мегрэ с Люкасом перебрались вниз и заняли столик у окна, а Ирма самолично обслужила их. За другими столиками расположились немногочисленные посетители, в том числе крановщики.

— Альбер, он что, на верную лошадь наконец поставил? — полюбопытствовал один из них у Шеврие.

— Нет, просто уехал в деревню.

— Выходит, вы его сменили? А Нину он взял с собой? Тоже неплохо, может, здесь поменьше чесноку класть станут. Не то чтобы получалось невкусно, да запах чересчур уж густой.

Клиент ущипнул проходившую мимо Ирму за ягодицу, но Шеврие не моргнул глазом, более того — выдержал иронический взгляд Люкаса.

— В общем-то, он славный малый, только во г зря на скачках помешался. Но скажите, чего это он кафе на четыре дня закрыл, хотя нашел себе подмену? Да еще клиентов не предупредил! В первый день нам пришлось до Шарантонского моста тащиться, чтобы заправиться… Нет, малышка, я камамбера не ем — ежедневно только ломтик швейцарского. А Жюлю — рокфор.

Тем не менее заинтригованные посети гели продолжали шушукаться. Особенный интерес вызвала у них Ирма.

— Шеврие долго не вытерпеть, — шепнул Люкас на ухо Мегрэ. — Он всего два года женат, и если эти типы не перестанут тянуть лапы к его половине, он, глядишь, им в рожу залепит.

До этого не дошло, но инспектор, подавая рабочим выпивку, отчеканил:

— Это моя жена.

— С чем и поздравляем, приятель. Да ты не беспокойся: нам она тоже нравится, — расхохотались они. Это были неплохие ребята, сразу почувствовавшие, что хозяину не по себе. — Альбер, тот, правда, заранее меры принял и мог не опасаться, что Нину у него уведут.

— Почему?

— Ты ее видел?

— Ни разу.

— И ничего не потерял, друг. Такую можно без опаски в землянке, полной сенегальцев, ночевать оставить, хотя женщина она мировая, верно, Жюль?

— Сколько ей лет?

— А у ней нет возраста, правда, Жюль?

— Правда. Может, ей тридцать, может, все пятьдесят. Все зависит, с какого боку на нее смотреть. Со стороны здорового глаза — баба как баба. Зато с другой…

— Она что, косит?

— Спрашиваешь, папаша! Еще как! Да она зараз носки твоих ботинок и верхушку Эйфелевой башни видит.

— Альбер любил ее?

— Альбер такой парень, который больше всего свое удобство любит, понял? Жаркое у твоей хозяйки что надо, даже замечательное. Но ручаюсь: это ты шлепаешь в шесть утра на Центральный рынок. А может, и картошку помогаешь чистить. И посуду через час не она мыть пойдет, чтобы дать тебе прошвырнуться на ипподром. А вот с Ниной Альбер жил, как паша. Не говорю уж о том, что деньжонки у нее определенно водились…

Почему в этот момент Люкас украдкой глянул на Мегрэ? Уж не потому ли, что комиссара слегка задели в лице его мертвеца?

— Не знаю уж, как она его подцепила, только не на тротуаре, — данные у ней не те, — продолжал крановщик.

Мегрэ невозмутимо слушал. Даже слегка улыбался. Не упускал ни единого слова, и фразы автоматически превращались в образы. Портрет Маленького Альбера пополнялся все новыми штрихами, ничуть не умаляя симпатии комиссара к человеку, который оживал перед ним.

— Вы с женой из каких краев?

— Я из Берри, — отозвалась Ирма.

— А я из Шера, — ответил Шеврие.

— Значит, познакомились с Альбером не у себя в захолустье. Он-то был настоящий северянин. Не из Туркуэна ли, Жюль?

— Нет, из Рубэ.

— Один черт!

— Он часом не работал около Северного вокзала? — вступил в разговор Мегрэ, что было естественно в кафе, рассчитанном на немногих завсегдатаев.

— Да, в «Циферблате». Прослужил лет десять официантом в одной пивной, а уж потом тут обосновался.

Мегрэ задал свой вопрос не случайно. Он знал, что перебравшиеся в Париж северяне стараются селиться поближе к своему вокзалу, образуя форменную колонию в районе Мобежской улицы.

— Не там ли он Нину и подцепил?

— Там или не там, а повезло ему крупно. Не в смысле разных пустяков, конечно… А вот что касается жизни без забот…

— Она южанка?

— Южнее не бывает.

— Марсель?

— Тулуза… Выговор у нее такой, что диктор ихнего радио и тот за парижанина сойдет… Счет, малышка… А как насчет традиций, хозяин?

Шеврие растерянно поднял брови. Мегрэ, сообразив, в чем дело, поспешил ему на помощь:

— Верно. Когда заведение переходит в другие руки, полагается это обмыть.

Завтракать пришли всего семь человек. Кладовщик из подвалов Сесса, хмурый субъект в возрасте, сел в углу, злясь на все сразу — на непривычную кухню, на чужой прибор, который ему подсунули вместо его собственного, на белое вино, которое ему подали вместо привычного красного.

— Лавочка становится похожа на все остальные. Всюду одно и то же, — пробурчал он, уходя.

Шеврие утратил свою утреннюю оживленность. Одна лишь Ирма воспринимала жизнь в розовом свете, весело жонглируя блюдами и стопками тарелок, а за мытьем посуды даже замурлыкала песенку.

К половине второго в кафе остались только Мегрэ с Люкасом. Начинались пустые часы, когда в заведении не бывает посетителей, разве что завернет утолить жажду прохожий да заглянет пара речников, ожидающих конца погрузки.

Мегрэ переел — вероятно, чтобы сделать приятное Ирме, — и теперь, выставив живот, неторопливо покуривал трубку. Луч солнца грел ему ухо, и комиссар, казалось, блаженствовал, как вдруг его ботинок чуть не отдавил Люкасу пальцы на ноге.

По тротуару прошел человек. С любопытством заглянул в окно кафе, помедлил, повернул назад и направился к двери. Роста он был среднего. На голове ни шляпы, ни кепки. Волосы рыжие, лицо веснушчатое, глаза голубые, губы мясистые. Он повернул ручку и все так же неторопливо вошел. В походке его чувствовалось что-то звериное, в каждом движении — предельная настороженность. Его вконец стоптанные ботинки были нечищены уже много дней. Костюм поношенный, рубашка сомнительной свежести, галстук плохо повязан.

Он напоминал кота, который входит в незнакомую комнату и озирается, чуя неведомую опасность. Интеллект у него был, видимо, ниже среднего: такие глаза, где читаются только инстинктивная хитрость и недоверчивость, часто бывают у деревенских дурачков.

Мегрэ и Люкас явно встревожили его. Не сводя с них глаз, он бочком подобрался к стойке и постучал монетой об оцинкованное железо. Появился Шеврие, подкреплявшийся в кухне.

— Что желаете?

Незнакомец опять заколебался. Он, вероятно, потерял голос, потому что, выдавив из себя хриплый звук, отказался от попыток объясниться и ткнул пальцем в направлении бутылки с коньяком, стоявшей на стеллаже.

Шеврие в свой черед посмотрел ему в глаза. В них было что-то непонятное инспектору, недоступное его пониманию. Мегрэ, внешне все такой же бесстрастный, пригвоздил ботинком ногу Люкаса к полу.

Сцена длилась всего мгновение, хотя показалась бесконечной. Незнакомец левой рукой нащупал в кармане деньги, правой поднес рюмку к губам, выпил и закашлялся. На ресницы у него навернулись слезы. Он бросил на стойку несколько монет, сделал несколько не очень крупных, но быстрых шагов, вышел и, оглядываясь на ходу, устремился к набережной Берси.

— Давай! — крикнул Мегрэ Люкасу. — Боюсь только, уйдет.

Люкас выскочил на улицу. Комиссар скомандовал Шеврие:

— Лови такси! Живо!

Набережная Берси длинная, прямая, поперечных улиц нет. Быть может, на машине он успеет догнать незнакомца, прежде чем тот ускользнет от Люкаса.

Глава 5

По мере того как погоня набирала темп, Мегрэ все упорнее казалось, что он вторично переживает происходящее. Такое иногда случалось с ним во сне, и подобных снов он еще в детстве боялся больше всего. Он как бы двигался неким сложным путем, и внезапно у него появлялось ощущение, что он уже здесь был, делал те же движения, говорил те же слова. От этого у него начиналось что-то вроде головокружения, особенно в момент, когда он сознавал, что вновь переживает время, прожитое им в прошлом. Охоту на человека, начавшуюся на Шаратонской набережной, он уже наблюдал во всех ее перипетиях из окна собственного кабинета в день, когда в его ушах ежечасно звучало эхо нарастающего страха — отчаянный голос Маленького Альбера.

Страх нарастал и сегодня. Незнакомец, шедший упругим размашистым шагом по бесконечной и почти пустынной набережной Берси, время от времени оборачивался и, неизменно видя позади маленькую фигуру Люкаса, ускорял ход. Мегрэ, сидя в такси рядом с шофером, нагонял их. Какая все-таки разница между обоими! У первого и в глазах, и в походке есть что-то звериное. Даже когда он припускается бегом, его движения остаются слаженными. Висящий у него на пятках Люкас шагает, выпятив уже заметное брюшко и напоминая собой таксу-бассета, которая хоть и смахивает на сардельку с лапами, а все-таки держит звериный след лучше самых породистых гончих.

Любой прозакладывал бы голову, что рыжий уйдет. Сам Мегрэ, увидев, как незнакомец, воспользовавшись безлюдностью набережной, рванулся вперед, велел шоферу газануть. Но это оказалось излишним, хотя, как ни странно, Люкас вроде бы и не бежал, сохраняя вид маленького парижского буржуа, который степенно прогуливается и никуда не спешит.

Когда незнакомец услышал за спиной шаги и, слегка повернув голову, заметил поравнявшееся с ним такси, он понял, что ему нет смысла нестись сломя голову и обращая на себя внимание прохожих, и убавил шаг. И хотя преследуемый и преследователь разминулись в тот день с тысячами встречных, никто из последних, как и в случае с Маленьким Альбером, не догадался, какая драма разыгрывается перед ними.

Уже на Аустерлицком мосту лицо иностранца, — а Мегрэ нутром чувствовал, что рыжий — иностранец, — стало тревожным. Теперь они были на набережной Генриха Четвертого. Судя по всему, парень что-то задумал. Действительно, добравшись до квартала Сен-Поль, но так и не сумев ускользнуть от наседавшего сзади такси, незнакомец сделал новый бросок, на этот раз — в сеть улочек, раскинутую между улицей Сент-Антуан и набережными. Мегрэ едва не потерял его из-за грузовика, загородившего въезд в один из переулков.

Дети, игравшие на тротуарах, недоуменно смотрели на бегущих мужчин, которых Мегрэ нагнал через две улицы. Люкас, почти не запыхавшийся, в застегнутом на все пуговицы пальто, покамест до такой степени владел собой, что даже подмигнул комиссару, словно просигналив: «Не беспокойтесь!» Он ведь еще не знал, что эта охота, за которой, не утруждая себя, Мегрэ наблюдал с сиденья машины, займет долгие часы, с каждой минутой становясь все более жестокой.

Уверенность незнакомца в себе поколебалась лишь после телефонного звонка, который он сделал в маленьком баре на улице Сент-Антуан. Люкас зашел туда вслед за ним.

— Он его возьмет? — полюбопытствовал шофер, узнавший Мегрэ.

— Нет.

— Почему?

Для таксиста человек, которого преследуют, был человеком, которого в конце концов арестуют. К чему же эта погоня, эта излишняя жестокость? Он реагировал так, как реагировал бы любой непосвященный при виде мчащейся мимо него псовой охоты.

Не обращая внимания на инспектора, неизвестный взял жетон и закрылся в телефонной кабине, чем воспользовался Люкас, чтобы пропустить кружку пива, и Мегрэ, наблюдавшему за сценой через окно, тоже захотелось пить. Разговор был долгий — почти пять минут Раза два-три обеспокоенный Люкас подходил и смотрел в окошечко кабины, проверяя, не стряслось ли что-нибудь с его подопечным.

Затем, не обменявшись ни словом и словно впервые увидев друг друга, оба примостились бок о бок у стойки. Выражение лица у незнакомца изменилось. Он растерянно озирался, словно выжидая благоприятного момента, хотя, без сомнения, уже понял, что такой момент больше ему не представится.

Наконец неизвестный расплатился и вышел. Направился к площади Бастилии, сделал по ней почти полный круг, проследовал по бульвару Ришар-Ленуар в трех минутах ходьбы от дома Мегрэ и свернул направо по улице Рокетт. Еще через несколько минут потерял ориентировку: квартал явно был ему незнаком. Несколько раз он порывался скрыться, но либо улица оказывалась слишком людной, либо он замечал на ближайшем углу кепи постового.

Тогда он принялся пить. Заглядывал подряд во все бары, но уже не звонил по телефону, а залпом опрокидывал рюмку дешевого коньяку, и Люкас предпочел не входить вслед за ним, а ждать снаружи. В одном из баров с неизвестным кто-то заговорил, но тот не ответил, как не отвечает любой из нас, когда к нему обращаются на незнакомом языке.

Неожиданно Мегрэ понял, почему он почуял в этом человеке иностранца, едва лишь незнакомец зашел в бар «У Маленького Альбера». Дело не в том, что покрой костюма и черты у него не французские, а скорее в настороженности, присущей человеку, который попал в чужую среду, не понимает окружающих и не может с ними объясниться.

Погода стояла солнечная, очень теплая. Преследуемый долго петлял, прежде чем добраться до бульвара Вольтер, а затем до площади Республики, которую наконец узнал. Он спустился в метро, все еще, вероятно, надеясь оторваться от Люкаса. Однако вскоре убедился в бесплодности своего маневра, потому что Мегрэ увидел, как оба они опять поднялись на улицу со стороны выхода.

Улица Реомюра… Опять петляет… Улица Тюрбиго… Потом улицы Шапон и Бобур.

«Он в своем квартале», — подумал комиссар.

Это чувствовалось. По взглядам, которые бросал вокруг неизвестный, нетрудно было угадать, что он узнает любую лавку. Тут он у себя. Тут, вероятно, и живет в одной из бесчисленных дешевых гостиниц.

Он колебался. То и дело останавливался на углах. Что-то мешало ему сделать то, чего хотелось. Так он добрался до улицы Риволи, границы этого убогого района. Но не пересек ее, а по Архивной улице вновь повернул в гетто, затем двинулся по улице Розье.

— Не хочет, чтобы мы узнали его адрес.

— Но зачем и кому он звонил? Просил помощи у сообщников? И на какую помощь мог рассчитывать?

— Жаль беднягу! — вздохнул шофер. — Вы хоть уверены, что он злоумышленник?

Нет, даже в этом уверенности не было. Но охотиться на него все-таки следовало. Это был единственный способ узнать что-либо новое о смерти Маленького Альбера.

Неизвестный отчаянно потел. Из носу у него текло. Время от времени он вытаскивал из кармана большой зеленый платок. И опять заходил выпить, упорно держась на дистанции от сердцевины района, которую образовывали улицы Сицилийского Короля, Экуф и Веррери, около которой он кружил и в которую не решался войти. Он то отдалялся от нее, то, повинуясь какому-то непреодолимому зову, приближался к ней. В таких случаях шаги его становились медленней, неуверенней. Он оборачивался и смотрел на Люкаса. Потом отыскивал глазами машину и злобным взглядом провожал ее. Почем знать, не попытался ли бы он избавиться от Люкаса, не следуй за ними такси? Завлек бы инспектора в какой-нибудь темный уголок, и дело с концом.

Надвигались сумерки, и улицы становились все оживленнее. Тротуары вдоль низких и мрачных домов кишели гуляющими: с самого начала весны обитатели этих кварталов как бы переселяются на улицу. Двери магазинов были распахнуты, окна квартир открыты. От запаха грязи и бедности перехватывало дыхание, кое-где женщины выплескивали помои прямо на мостовую.

Люкас наверняка сдавал, хотя и не показывал этого. Мегрэ решил при первой же возможности подменить его. Комиссару было немножко стыдно, что он следует за ним в такси, как гость, приглашенный на охоту, но следующий за охотниками на автомобиле.

Им все чаще попадались перекрестки, где они побывали уже по несколько раз, и тут неизвестный придумал новую хитрость. Он нырнул в какую-то темную подворотню, и Люкас остановился перед ней. Мегрэ знаком приказал ему не отставать и вдогонку крикнул из машины:

— Осторожно!

Минуту спустя оба вновь выскочили на тротуар. Сомнений не оставалось: в надежде сбить полицейских со следа неизвестный забежал в первый попавшийся дом. К этой уловке он прибег дважды. Во второй раз Люкас нашел его сидящим на верхней площадке лестницы.

Около шести они вновь оказались на перекрестке улиц Вьей-Тампль и Сицилийского Короля. Неизвестный опять заколебался, затем нырнул в улицу, запруженную нищей толпой. По обеим ее сторонам над дверями гостиниц тускло посвечивали матовые плафоны. Магазинчики были узенькие, подворотни упирались в таинственные дворы.

Далеко неизвестный не ушел. Он не пробежал и десяти метров, как щелкнул выстрел, сухой, негромкий, похожий на хлопок лопнувшей шины. Толпа по инерции продвинулась еще на несколько шагов и замерла. Такси — тоже, словно оно от удивления остановилось само по себе. Затем раздался топот бегущего человека: Люкас рванулся вперед. Грохнул второй выстрел.

Разглядеть ничего не удалось — люди в толпе заметались. Мегрэ не знал, цел инспектор или нет. Он выскочил из машины и ринулся к неизвестному. Еще живой, тот сидел на тротуаре, одной рукой опираясь об асфальт, другой держась за грудь. Его голубые глаза с упреком уставились на комиссара.