Комиссар Мегрэ - Мегрэ и Долговязая

— Это все?

— Нет. Пусть тебе кто-нибудь поможет, чтобы выиграть время. Еще мне бы хотелось, чтобы порасспросили людей, живущих поблизости от Серров, поставщиков…

— Сколько их в семье?

— Двое. Мать и сын. Матери уже около восьмидесяти. Сын — зубной врач. Попытайся разыскать это такси. Надо также навести справки на вокзале, поговорить с персоналом, обслуживающим этот поезд.

— Могу я взять машину?

— Конечно.

Больше Мегрэ почти ничего и не делал. Только попросил соединить его с бельгийской полицией, куда были переданы приметы Фреда Унылого. В полиции ответили, что пока на след напасть не удалось. Был у него еще долгий разговор с комиссаром, визировавшим паспорта на границе, в Жемоне. Комиссар в тот день лично осматривал поезд, на котором собирался уехать Альфред, но пассажира, напоминавшего специалиста по сейфам, припомнить не мог.

Это еще ничего не значило. Нужно было ждать.

Подписав несколько бумажек за начальника полиции, Мегрэ, в компании с одним сотрудником из справочного отдела, выпил аперитив в пивной «У дофины», а потом сел в автобус и возвратился домой.

— Что будем делать? — спросила мадам Мегрэ, убрав со стола.

— Пойдем прогуляться.

Это означало, что они не спеша дойдут до Больших бульваров, а там посидят на террасе какого-нибудь кафе.

Солнце уже зашло. Воздух стал свежее. Только от камней тротуаров, казалось, еще исходило тепло. Двери и окна кафе были приотворены, и оттуда доносились обрывки мелодии, которую исполнял жалкий оркестрик.

Большинство посетителей, как и супруги Мегрэ, молча сидели за круглыми столиками, глядя на прохожих.

В сумерках лица становились все более и более неясными. Потом зажглись фонари, и все приняло иной вид.

Посидев, они, как и другие пары, медленно направились домой. Рука мадам Мегрэ опиралась на руку мужа.

На следующий день солнце светило все так же ярко.

Вместо того чтобы отправиться в уголовную полицию, Мегрэ сделал крюк и, пройдя через набережную Жемапп, у шлюза Сен-Мартен отыскал выкрашенное зеленой краской бистро с вывеской «Вина и закуски в любое время», и, войдя, облокотился о стойку.

— Белого вина!

И тут же задал вопрос. Овернец, обслуживавший его, не колеблясь, ответил:

— Точно не скажу, который это был час, но телефон действительно звонил. Уже рассвело. Мы с женой не стали подходить. В такое время нам никто не может звонить, а Эрнестина спустилась, и я слышал, как она долго разговаривала.

По крайней мере, тут уж Долговязая не соврала!

— В котором часу Альфред ушел из дому накануне?

— В одиннадцать, что ли? А может быть, немного раньше. Помню, что он уехал на велосипеде.

Дверь из бистро выходила прямо в коридор, откуда лестница вела в верхние этажи. Стены на лестнице были выбелены, как в деревне. Слышался гул подъемного крана, разгружавшего стоящую неподалеку баржу с песком.

Мегрэ постучал, дверь тут же приоткрылась, и на пороге показалась Эрнестина в одной рубашке.

— Ах, это вы! — нисколько не удивившись, сказала она и, взяв с неубранной постели халат, быстро надела его.

Может быть, Мегрэ улыбнулся, вспомнив прежнюю Эрнестину?

— Знаете, это я, чтобы пощадить вас. Теперь на все это не так уж приятно смотреть, — пояснила она.

Окно в комнате было открыто. На подоконнике стояла ярко-красная герань. Покрывало на постели тоже было красное. Из комнаты дверь вела в маленькую кухню, откуда доносился вкусный запах кофе.

Он и сам хорошенько не знал, зачем пришел сюда.

— Вчера вечером ничего не получили до востребования?

Она ответила с тревогой в голосе:

— Нет. Ничего.

— Вам не кажется странным, что он не написал?

— Быть может, это он из осторожности. Видимо, Фред удивлен, что обо всем этом ничего не пишут в газетах. Он, наверное, думает, что за мной следят. Я сейчас как раз собиралась сходить на почту.

В углу валялся старый чемодан.

— Это его вещи?

— И его, и мои. У нас обоих не больно-то густо.

Потом, многозначительно посмотрев на него, заметила:

— Вам хочется устроить обыск? Ну что ж. Я понимаю. Вам это нужно сделать. Здесь есть кое-какие инструменты. Они у него в двух экземплярах. Еще два старых костюма, несколько платьев, немного белья.

Продолжая говорить, она выкладывала на стол содержимое чемодана, открывала ящики комода.

— Я подумала и поняла то, что вы вчера говорили.

Кто-то здесь, конечно, наврал, иначе быть не может.

Либо эти люди, мать и сын, либо Альфред или я. У вас нет никаких оснований верить нам больше, чем им.

— Есть у Альфреда родственники в деревне?

— Да у него вообще нет родственников. Он знал только мать, но она умерла уже двадцать лет назад.

— Вы с ним никогда не уезжали из Парижа?

— Никогда дальше Корбея.

В Корбее он скрываться не мог. Слишком это близко от Парижа. Мегрэ уже начинал думать, что и в Бельгию он не уехал.

— Не называл ли он вам какие-нибудь места, где хотел бы побывать?

— Он частенько говорил, что хочет навсегда поселиться в деревне, но не уточнял где. Это было его давнишней мечтой.

— Вы родились в деревне?

— Да. В поселке Сен-Мартен-де-Пре, близ Невера.

Она вытащила из ящика почтовую открытку с изображением деревенской церкви. Напротив церкви виднелся прудок, куда скот ходил на водопой.

— Вы ему это показывали?

Она поняла. Такие женщины, как Эрнестина, понимают сразу.

— Я бы очень удивилась, если бы он поехал туда.

Звонил он мне действительно из кафе возле Северного вокзала.

— Откуда вы знаете?

— Вчера вечером я отыскала этот бар. Это на улице Мобеж, рядом с магазином чемоданов. Называется он «Восточный бар». Хозяин вспомнил Фреда, потому что в этот день он был его первым клиентом.

Хозяин только успел включить кофеварку, как вошел Альфред. Кстати, не желаете ли чашечку кофе?

Ему не хотелось отказываться, но он только что выпил белого вина.

Мегрэ с трудом нашел такси и велел шоферу ехать в «Восточный бар».

— Да, помним такого, низенький, худощавый человек с печальным лицом и красными, словно заплаканными, глазами, — сказали ему.

Нет сомнения, Альфред Жюсьом, у которого часто краснели веки.

— Он долго говорил по телефону, потом выпил две чашечки кофе без сахару и направился в сторону вокзала, все время оглядываясь, словно боялся, что за ним следят. Он что-нибудь натворил?

Только в десять часов Мегрэ наконец поднялся по лестнице уголовной полиции. Проходя по коридору, он не посмотрел, как обычно, сквозь стеклянную перегородку в зал ожидания, направился прямо в комнату инспекторов, где почти никого не оказалось.

— Жанвье еще не приходил?

— Приходил около восьми и снова ушел. Он оставил на вашем столе записку.

В записке значилось:

«Женщину зовут Мария Ван Аэртс. Ей 51 год. Родилась она в Снееке, в Голландии. Я поехал в Нейи, в семейный пансион на улице Лоншан, где она проживала. Такси пока обнаружить не удалось. Вокзалом занимается Ваше».

В дверь просунулась голова Жозефа, рассыльного.

— Я не видел, как вы вошли, месье Мегрэ. А вас уже полчаса ожидает какая-то дама.

Он протянул комиссару бланк, на котором старая мадам Серр мелким остроконечным почерком проставила свое имя.

— Можно ей войти?

Мегрэ снова надел пиджак, который только что снял, затем встал, открыл окно, набил трубку и снова сел.

— Да, пусть войдет!

Мегрэ подумал, как она будет выглядеть вне стен своего дома, но, к его удивлению, вид у старой женщины оказался вполне благообразным. Она была не в черном, как накануне, а в платье из ткани с темным рисунком на белом фоне. Шляпка на ней совсем не казалась смешной, и держалась старая дама вполне непринужденно.

— Вы, наверное, ожидали увидеть меня здесь, не так ли, месье комиссар?

Он не ожидал ее и уклонился от ответа.

— Садитесь, мадам!

— Спасибо.

— Дым вам не помешает?

— Мой сын не выпускает изо рта сигары. Вчера я была так смущена тем, как он вас принял. Я знаками пыталась дать вам понять, чтобы вы не настаивали.

Ведь я его знаю.

Она казалась спокойной, говорила не спеша и иногда улыбалась комиссару так, как будто они должны были понимать друг друга.

— Мне кажется, я его плохо воспитала. Видите ли, у меня он один, а когда умер мой муж, сыну едва исполнилось семнадцать. Я его избаловала. Гийом был единственным мужчиной в доме. Если у вас есть дети, то вы…

Мегрэ смотрел на нее, пытаясь представить себе это, но не смог.

— Вы родились в Париже?

— Да, в доме, где вы были вчера.

Удивительное совпадение, что в этой истории были замешаны двое людей, родившихся в Париже. Обычно люди, с которыми ему приходилось иметь дело, были в большей или в меньшей степени связаны с провинцией.

— А ваш муж?

— Его отец еще до рождения сына уже имел адвокатскую контору на улице Токвиль в семнадцатом округе.

Так, значит, уже трое! И все-таки атмосфера дома на улице Ла-Ферм была совершенно провинциальной.

— Мы с сыном почти всегда жили вдвоем, и от этого, как мне кажется, он немного одичал.

— Но ведь он был женат в первый раз еще до этого брака?

— Да, но его жена прожила недолго.

— Через сколько лет после замужества она умерла?

Старая женщина открыла рот. Мегрэ понял, что внезапная мысль заставила ее заколебаться. Ему даже показалось, что на щеках у нее выступил легкий румянец.

— Через два года, — наконец произнесла она, — странно, не так ли? Меня это только сейчас поразило. Ведь с Марией он тоже прожил два года.

— Кто была его первая жена?

— Женщина из прекрасной семьи, Жанна Девуазен, с которой мы как-то познакомились в Дьеппе. В ту пору мы ездили туда отдыхать каждое лето.

— Она была моложе вашего сына?

— Постойте! Ему было тридцать два года… А ей примерно столько же. Она была вдова.

— Детей у нее не было?

— Нет. По-моему, у нее не было и родственников, кроме сестры, которая жила в Индокитае.

— От чего она умерла?

— От сердечного приступа. У нее было слабое сердце, и она большую часть времени проводила у врачей.

Она снова улыбнулась:

— Да, ведь я еще не сказала, почему я к вам явилась. Вчера, когда сын отправился совершать свою обычную прогулку, я чуть было вам не позвонила, но потом подумала, что правильнее будет нанести вам визит. Я хочу извиниться за тот прием, который Гийом оказал вам, и заверить вас, что его плохое настроение никак не связано с вашим приходом. Просто у него вспыльчивый характер.

— Я это заметил.

— При одной мысли, что вы могли его заподозрить в чем-то неблаговидном… Это у него с детства…

— Он мне солгал?

— Простите?

Лицо старой дамы выражало искреннее удивление.

— С чего вы взяли, что он солгал? Я не понимаю.

Ведь вы, собственно говоря, не задавали вопросов. Я специально пришла к вам сегодня, чтобы на них ответить, если бы вы захотели мне их задать. Скрывать нам нечего. Мне и в голову не приходит, что вас могло к нам привести. Здесь, видимо, какое-нибудь недоразумение или козни кого-нибудь из соседей.

— Когда было разбито окно?

— Я вам уже говорила, а может быть, говорил мой сын. У меня уже все перемешалось в памяти. На прошлой неделе во время грозы. Я была на втором этаже и не успела закрыть все окна, как вдруг услышала звон разбитого стекла.

— Это было днем?

— Примерно около шести часов вечера.

— Значит, к тому времени ваша прислуга Эжени уже ушла?

— Она уходит в пять. Кажется, я вам это тоже говорила. Я не сказала сыну, что иду к вам. Я подумала, что вы, может быть, захотите осмотреть дом, а это лучше всего сделать в его отсутствие.

— Иначе говоря, во время его обычной прогулки в конце дня?

— Да. Прошу вас также учесть, что нам абсолютно нечего скрывать. Если бы не характер Гийома, все бы выяснилось еще вчера. Заметьте, мадам Серр, что вы пришли сюда по собственному желанию.

— Конечно.

— И вы сами просите, чтобы я задавал вам вопросы.

Она утвердительно качнула головой.

— Итак, вернемся к событиям, начиная с последней трапезы, которую вы провели вместе: вы, ваш сын и ваша невестка. Багаж вашей невестки уже был упакован. Где он находился?

— В коридоре.

— Кто снес его вниз?

— Эжени снесла чемоданы, а мой сын взял сундук, который для нее был слишком тяжел.

— Сундук очень большой?

— Дорожный сундук. До замужества Мария много путешествовала, жила в Италии, в Египте.

— Что вы ели на ужин?

Казалось, вопрос ее позабавил и удивил.

— Постойте! Поскольку кухней занимаюсь я сама, я сейчас вспомню. Сначала овощной суп. Мы всегда едим овощной суп, это полезно. Потом жареную рыбу с картофельным пюре.

— А на десерт?

— Шоколадный крем. Да. Мой сын с детства обожает шоколадный крем.

— Никакой ссоры за столом не произошло? В котором часу закончился ужин?

— Около половины восьмого. Я сложила посуду в раковину и поднялась наверх.

— Значит, вы не присутствовали при отъезде вашей невестки?

— Я и не хотела. Такие минуты весьма неприятны, а я стараюсь оградить себя от волнений. Я попрощалась с ней внизу, в гостиной. Я на нее совсем не в обиде. У каждого свой характер и…

— Где в это время был ваш сын?

— Думаю, что в своем кабинете.

— Вы не знаете, разговаривал ли он с женой перед ее отъездом?

— Вряд ли. Она снова поднялась наверх. Я слышала, как она ходила по комнате, готовилась к отъезду.

— Ваш дом, как и большинство старых домов, построен из прочных материалов. Вряд ли со второго этажа можно слышать шум на первом.

— Это ко мне не относится, — ответила она, недовольно поморщившись.

— Что вы этим хотите сказать?

— Что у меня тонкий слух. Я слышу малейший скрип паркета.

— Кто пошел за такси?

— Мария. Я вам уже вчера говорила.

— Долго она отсутствовала?

— Довольно долго. Поблизости от нас нет стоянки, и приходится ловить попутную машину.

— Вы подошли к окну?

Она едва заметно поколебалась.

— Да.

— Кто донес сундук до такси?

— Шофер.

— Вы не знаете, какой компании принадлежала эта машина?

— Откуда мне это знать!

— Какого она была цвета?

— Красновато-коричневого, с гербом на дверце.

— Вы не запомнили внешность шофера?

— Точно не помню. Кажется, он был небольшого роста, скорее толстый.

— Как была одета ваша невестка?

— На ней было сиреневое платье.

— Без пальто?

— Пальто она держала на руке.

— Ваш сын по-прежнему оставался в своем кабинете?

— Да.

— Что же произошло потом? Вы спустились вниз?

— Нет.

— Вы не заходили в кабинет сына?

— Нет. Он поднялся ко мне.

— Сразу?

— Вскоре после отъезда такси.

— Он был взволнован?

— Примерно такой, каким вы его видели. Характер у него скорее угрюмый, но я вам уже объясняла, что на самом деле человек он очень чувствительный и малейшее происшествие глубоко его трогает.

— Он знал, что жена больше к нему не вернется?

— Догадывался.

— Она ему говорила?

— Точно не утверждала. Но дала это понять. Она говорила, что ей необходимо изменить обстановку, снова увидеть родину. Коль уже об этом зашел разговор, вы сами понимаете…

— Что вы делали потом?

— Привела в порядок волосы ко сну.

— Сын был в вашей комнате?

— Да.

— Он не выходил из дому?

— Нет. А зачем?

— Где он держит свою машину?

— В ста метрах от нас есть старые конюшни, переделанные в гаражи для частных машин. Гийом снимает один из этих гаражей.

— Таким образом, он может взять или поставить машину незаметно?

— А зачем ему прятаться?

— Он спускался еще раз вниз?

— Не знаю. Думаю, что да. Я ложусь спать рано, а У него привычка читать до одиннадцати или даже до двенадцати.

— В кабинете?

— Да. Или у себя в спальне.

— А она возле вашей?

— Да. Рядом. Нас разделяет только ванная.

— Вы слышали, как он ложился спать?

— Конечно.

— В котором часу это было?

— Я не зажигала свет.

— Больше никакого шума вы не слышали?

— Нет.

— Наверное, утром вы спускаетесь вниз первая?

— Летом я всегда спускаюсь уже в половине седьмого.

— Вы заходили в комнаты?

— Сначала зашла в кухню, чтобы согреть воду. Потом открыла окна. В такое время воздух еще свежий.

— Значит, вы заходили и в кабинет?

— Вероятно.

— А точно не помните?

— Как же, скорее всего, заходила.

— Выбитое стекло было уже вставлено?

— Кажется, да… Конечно…

— Вы не заметили в комнате никакого беспорядка?

— Никакого… Ну, конечно, как всегда, в пепельницах окурки сигар, валяются две-три книги. Не понимаю, что происходит, месье Мегрэ? Как вы видите, я честно отвечаю на ваши вопросы. Я и пришла для того, чтобы на них ответить.

— Потому что вы встревожены?

— Нет. Потому что меня смутил прием, который мой сын оказал вам. А еще потому, что я угадываю: за вашим визитом скрывается какая-то тайна. Женщины больше принимают все к сердцу, чем мужчины. При жизни мужа, когда в доме раздавался какой-нибудь шум, он как ни в чем не бывало лежал себе в кровати, а я вскакивала и бежала узнать, что произошло. Вы меня понимаете? Наверное, ваша жена такая же. В сущности, по этой причине я и пришла к вам. Вы что-то говорили насчет ограбления. Вы, кажется, беспокоитесь за Марию.

— Вы от нее ничего не получили?

— А я и не рассчитываю получить. Вы что-то скрываете, и это меня тревожит. Для меня даже в ночных шорохах нет ничего таинственного. Мне кажется, достаточно посмотреть на вещи трезвыми глазами — и все становится ясно.

Она уверенно глядела на него, и у Мегрэ даже создалось впечатление, что она считает его ребенком, вторым Гийомом. Она словно хотела сказать: «Расскажите все, что у вас на душе. Не бойтесь! Вы увидите, все прояснится».

Мегрэ тоже посмотрел ей прямо в лицо.

— В ту ночь в ваш дом влез один человек.

Глаза старой дамы выражали недоверие, с оттенком сочувствия, словно она жалела комиссара за то, что он все еще верит в оборотней.

— Зачем?

— Чтобы ограбить сейф.

— И он это сделал?

— Он залез в дом, предварительно вырезав стекло, чтобы открыть задвижку.

— Стекло, которое уже разбилось во время бури?

Видимо, он потом его снова вставил?

Она по-прежнему решительно отказывалась принимать его слова всерьез.

— Что же он унес?

— Он ничего не унес, потому что его электрический фонарик вдруг осветил предмет, который он никак не рассчитывал увидеть в этой комнате.

Она по-прежнему улыбалась.

— Что же это за предмет?

— Труп пожилой женщины, который, вполне возможно, мог быть трупом вашей невестки.

— Он вам это сказал?

Мегрэ посмотрел на руки в белых перчатках, которые совсем не дрожали.

— Почему вы не попросите этого человека, чтобы он явился и сам высказал мне эти обвинения?

— Потому что его нет в Париже.

— А вы не можете его вызвать?

Мегрэ предпочел не ответить. Он был не слишком доволен собой. Он даже подумал, не поддался ли и он сам влиянию этой женщины, своей снисходительной невозмутимостью напоминавшей настоятельницу монастыря.

— Я не знаю, о ком идет речь, и у вас об этом не спрашиваю. У вас, конечно, есть основания верить этому человеку. Как же, ведь это взломщик, не так ли? А я всего лишь восьмидесятилетняя старуха, которая никому в жизни не причинила зла. Позвольте же мне, коль я уже об этом узнала, настоятельно просить вас прийти к нам. Я открою вам все двери и покажу все, что вы пожелаете. А мой сын, когда он будет в курсе дела, со своей стороны не станет уклоняться от ответов на ваши вопросы. Когда же вы придете, месье Мегрэ?

Теперь она встала, все так же непринужденно; в ее манере держаться не чувствовалось ничего, агрессивного, разве только в выражении лица немного горечи.

— Может быть, сегодня днем. Я еще не знаю. Ваш сын в последние дни пользовался машиной?

— Вы сможете задать ему этот вопрос.

— А он сейчас дома?

— Вероятно. Когда я уходила, он был дома.

— Эжени сейчас тоже у вас?

— Конечно.

— Благодарю вас.

Он проводил ее до двери. Выходя из кабинета, она обернулась.

— Я хочу попросить вас об одном одолжении, — сказала она мягко. — Когда я уйду, попытайтесь хоть на минутку встать на мое место, забыть, что вы всю жизнь занимаетесь преступлениями. Представьте себе, что это вам неожиданно задают такие вопросы, которые вы задавали мне, что вас подозревают в том, будто вы кого-то хладнокровно убили.

Уходя, она добавила:

— До скорой встречи, месье Мегрэ.

Дверь закрылась, а он с минуту простоял неподвижно, потом подошел к окну и увидел, как старая дама мелкими шажками идет под палящим солнцем, направляясь к мосту Сен-Мишель.

Мегрэ снял телефонную трубку:

— Соедините меня с полицейским комиссариатом в Нейи!

Он вызвал не комиссара, а инспектора, с которым был знаком.

— Ванно? Это Мегрэ. Все в порядке, спасибо! Послушай, что я тебе скажу. Дело довольно деликатное.

Сейчас ты сядешь в машину и поедешь на улицу Ла-Ферм, номер 436.

— К зубному врачу? Жанвье был здесь вчера вечером и говорил мне об этом. Кажется, речь идет об одной голландке?

— Не важно. Дело срочное. Тип этот не слишком любезный, а я не хочу пока брать ордер. Нужно действовать быстрее, пока не вернулась домой его мать.

— А она далеко?

— На мосту Сен-Мишель. Наверное, она сейчас возьмет такси.

— Что мне делать с этим типом?

— Увести его из дома под любым предлогом. Наплети ему что-нибудь. Скажи, например, что тебе нужны его свидетельские показания.

— А потом?

— Потом приеду я. Сейчас уже спускаюсь и сажусь в машину.

— А если дантиста не окажется дома?

— Подождешь где-нибудь рядом и задержишь перед тем, как он успеет войти к себе.

— Это не совсем законно.

— Совсем незаконно.

И прежде чем Ванно повесил трубку, Мегрэ добавил:

— Захвати кого-нибудь с собой и поставь на посту напротив конюшен, которые превращены в гараж и находятся на той же улице. Один из гаражей снимает дантист.

— Понял.

Через минуту Мегрэ сбежал по лестнице и сел в одну из полицейских машин, стоящих во дворе. Когда автомобиль повернул в сторону Нового моста, ему показалось, что промелькнула зеленая шляпка Эрнестины. Но он не был в этом уверен и решил не терять времени. В сущности, он скорее уступил своему чувству досады на Долговязую.

Когда проехали Новый мост, Мегрэ стал раскаиваться, но было уже поздно.

— Ну и черт с ней! Пусть подождет.

Глава 4

в которой подтверждается, что допросы не похожи один на другой, и в которой суждения Эжени не мешают ей сделать категорическое заявление

Полицейский комиссариат находился на первом этаже мэрии, уродливого квадратного здания, расположенного на участке земли, обсаженном чахлыми деревцами.

Над дверью свисал грязный флаг. Мегрэ мог бы прямо с улицы войти в комнаты инспекторов, но, чтобы не столкнуться лицом к лицу с Гийомом Серром, он долго бродил по коридорам, где гуляли сквозняки, и в конце концов заблудился.

В опустевших комнатах на столах трепыхались от ветра какие-то бумажки. В других кабинетах сидели служащие без пиджаков и рассказывали пикантные пляжные истории. Редкие налогоплательщики с обескураженным видом бродили по коридору в поисках комнаты, где им подпишут бумагу или поставят печать.

Наконец Мегрэ увидел полицейского, который его узнал.

— Где я могу найти инспектора Ванно?

— Второй кабинет налево. Третья дверь.

— Не можете ли вы зайти к нему и попросить его выйти? У него в кабинете, вероятно, сидит один человек. Только не произносите вслух мое имя.

Через несколько минут к нему вышел Ванно.

— Он в кабинете?.. Как все это происходило?

— Да, в общем, никак. Довольно просто. Я предусмотрительно взял с собой повестку из комиссариата.

Позвонил. Открыла служанка, и я сказал, что хочу видеть хозяина. Пришлось подождать несколько минут в коридоре, пока этот тип спустился вниз. Я протянул ему бумажку. Он прочитал, посмотрел на меня, но промолчал. «Если вам будет угодно, — сказал я, — можете пойти вместе со мной. Меня ждет машина». Пожав плечами, он снял с вешалки панаму, надел ее и последовал за мной. Теперь он сидит на стуле в моем кабинете, но до сих пор не проронил ни слова.

Через несколько минут Мегрэ вошел в кабинет Ванно и увидел Гийома Серра, который курил очень черную сигару. Комиссар сел за стол в кресло инспектора.

— Прошу прощения, месье Серр, за то, что мне пришлось вас потревожить, но я хотел бы задать вам несколько вопросов.

Как и накануне, огромный дантист смотрел на него тяжелым взглядом, и в его темных глазах не промелькнуло и тени симпатии. Мегрэ вдруг сообразил, на кого похож этот человек — на турка, какими их раньше изображали на картинках. Он был такой же толстый, тяжеловесный и, вероятно, такой же могучий. Ибо, несмотря на свою тучность, он производил впечатление человека очень сильного. В нем также чувствовалось пренебрежительное спокойствие паши, изображенного на пачке сигарет.

Вместо того чтобы утвердительно кивнуть, произнести какую-нибудь вежливую фразу или даже протестовать, Серр вытянул из кармана желтоватую бумажку и заглянул в нее.

— Я был вызван комиссариатом полиции Нейи, — сказал он, — и жду, чтобы мне сообщили, чего хочет от меня комиссариат.

— Следовательно, вы отказываетесь мне отвечать?

— Категорически.

Мегрэ колебался. Он видел на своем веку разных людей: настойчивых, упрямых, скрытных, хитрецов, но никто еще никогда не отвечал ему так спокойно и решительно.

— Полагаю, что настаивать бесполезно?

— Я так думаю.

— Или пытаться вам доказать, что ваше поведение не послужит вам на пользу?

На этот раз его собеседник ограничился вздохом.

— Прекрасно. Подождите. Сейчас вас примет комиссар полиции.

Мегрэ пошел в кабинет к комиссару, который не сразу понял, чего от него хотят, и согласился очень неохотно. Кабинет у него был более комфортабельный, можно сказать, почти роскошный по сравнению с другими помещениями полиции. На камине стояли мраморные часы.

— Проводите ко мне месье Серра! — сказал комиссар дежурному.

Он указал ему на стул, обитый красным плюшем.

— Садитесь, месье Серр. Речь идет об обычной проверке, и я вас не задержу.

Комиссар полиции пробежал глазами бумагу, которую ему только что принесли.

— Итак, месье Серр, вы являетесь владельцем машины с номерным знаком PC 88—22 Л?

Дантист утвердительно кивнул. Мегрэ уселся на подоконник, не спуская глаз с Серра.

— Эта машина по-прежнему у вас?

Снова утвердительный кивок.

— Когда вы пользовались ею в последний раз?

— Полагаю, что я вправе узнать, в связи с чем мне задаются все эти вопросы?

Комиссар полиции заерзал на стуле. Ему совсем не по душе была задача, которую взвалил на него Мегрэ.

— Предположим, что ваша машина стала причиной автомобильной аварии…

— А разве это случилось?

— Предположим, что нам сообщили, будто машина с таким номером кого-то сбила.

— Когда?

Чиновник бросил на Мегрэ укоризненный взгляд.

— Во вторник вечером.

— Где?

— Неподалеку от Сены.

— Во вторник вечером моя машина не выезжала из гаража.

— Может быть, кто-нибудь воспользовался ею без вашего ведома?

— Не думаю. Гараж запирается на ключ.

— Вы утверждаете, что не пользовались своей машиной ни во вторник вечером, ни позднее, в ночь на среду?

— А где свидетели происшествия?

Комиссар снова с отчаянием взглянул на Мегрэ.

А тот, понимая, что все это ни к чему не приведет, сделал ему знак, чтобы он не настаивал.

— У меня к вам, месье Серр, больше вопросов нет.

Благодарю вас.

Дантист поднялся, на какое-то мгновение он словно заполнил своей массой весь кабинет. Потом надел панаму и вышел, пристально посмотрев на Мегрэ.

— Я сделал все, что мог. Вы видели, — сказал комиссар полиции.

— Я видел.

— Вас это на что-нибудь натолкнуло?

— Может быть.

— С этим человеком мы еще хватим фунт лиха. Он знает свои права.

— Понимаю.

Можно было подумать, что Мегрэ своим видом невольно подражает дантисту. Такой же тяжеловесный и мрачный, он встал и направился к двери.

— Скажите, Мегрэ, а в чем его обвиняют?

— Пока еще не знаю. Возможно, он убил свою жену.

По дороге он заглянул в кабинет Ванно, чтобы поблагодарить инспектора, а потом вышел на улицу, где его ожидала машина уголовной полиции. Но перед тем как сесть в машину, он зашел в бар, тут же на углу, и пропустил стаканчик. Проходя мимо зеркала, Мегрэ вдруг подумал, как бы он выглядел, если бы надел панаму, и тут же лукаво усмехнулся при мысли, что все это напоминает состязание двух борцов тяжелого веса.

— Поезжайте по улице Ла-Ферм, — сказал он шоферу.

Неподалеку от дома 436 они заметили Серра, который шел по тротуару крупными, немного вялыми шагами. Во рту у него, как всегда, торчала длинная сигара. Проходя мимо гаража, он, видимо, заметил стоявшего на посту инспектора, спрятаться которому было негде.

Мегрэ колебался, не зная, остановить ли ему машину у дома с черной оградой. Но зачем? Все равно в дом его не впустят.

Эрнестина ждала его за стеклянной перегородкой в приемной на набережной Орфевр, и он пригласил ее в кабинет.

— Есть что-нибудь новенькое? — спросила она.

— Ровно ничего.

Он был в плохом настроении. Эрнестина не знала, что ему даже нравилось быть не в духе, когда он начинал вести трудное дело.

— А я получила сегодня утром открытку. Я ее принесла.