Комиссар Мегрэ - Двухгрошовый кабачок

Слишком большая цифра. Я не хотел больше поддаваться. Надоело мне. Тогда я решительно сказал «нет». И пригрозил вообще прекратить с ним знакомство, если он не оставит меня в покое.

В результате — драма. Драма такая же безобразная и глупая, как и все остальное. Вы ведь помните? Он сделал так, чтобы переправиться через Сену вместе со мной. Увлек меня к навесу.

Там он вдруг вытащил из кармана маленький револьверчик, направил его на себя и произнес:

— Вот к чему вы приговариваете меня. Об одном только прошу вас — позаботьтесь о Мадо!

Бассо провел рукой по лицу, словно отгоняя ужасное воспоминание.

— Просто фатальность какая-то. В тот день у меня было отличное настроение. Вероятно, потому, что день был солнечный. Я подошел к нему, чтобы отобрать у него оружие.

Нет! Нет! — воскликнул он. — Слишком поздно. Вы приговорили меня…

— Само собой, он и не думал стрелять, — вставил Мегрэ.

— Не сомневаюсь! В этом-то и вся трагедия. Я вдруг потерял голову. Надо было отойти от него, и ничего бы не произошло. Обошлось бы очередными слезами или какой-нибудь отговоркой. Так нет! Я был так же легковерен, как с Мадо и другими.

Хотел отобрать у него револьвер. Он отпрянул назад. Я за ним. Схватил его за запястье: И случилось то, что не должно было случиться. Раздался выстрел. Файтен тут же упал — без единого слова, без стона.

Если я расскажу все это судьям, мне не поверят и отнесутся ко мне с еще большей строгостью.

Я — человек, убивший мужа своей любовницы, да еще обвиняющий его!

Я хотел убежать. И убежал. Хотел все рассказать жене, спросить, сможет ли она после всего этого оставаться со мной. Бродил по Парижу, ища встречи с Джеймсом.

Это настоящий друг — единственный из всей компании в Морсанге.

Остальное вы знаете. Жена тоже. Я бы предпочел перебраться за границу и избежать тягостного для всех процесса. Триста тысяч франков у меня. С этим да с моей энергией я мог бы начать все заново где-нибудь в Италии или Египте. Скажите, вы-то хоть верите мне?

Впрочем, он так разволновался, так был поглощен своими переживаниями, что мало задумывался над тем, верят ли ему.

— Я полагаю, вы убили Файтена, не желая того, — медленно проговорил Мегрэ, четко выговаривая каждый слог

— Вот видите!

— Подождите! Я хотел бы знать, не было ли у Файтена более сильного козыря, чем неверность жены. Короче…

Он не договорил, вытащил из кармана маленькую записную книжечку и открыл ее на букве «У».

— Короче, я хотел бы узнать, кто шесть лет тому назад убил некоего Ульриха, старьевщика с улицы Блан-Манто, и кто потом бросил труп в канал Сен-Мартен.

Мегрэ с трудом договорил, до такой степени поразила его внезапная перемена в собеседнике. Настолько внезапная, что Бассо едва не потерял равновесие, хотел опереться обо что-нибудь и схватился рукой за плиту, тут же отдернув руку.

— Проклятие!

Вытаращенные от ужаса глаза уставились на Мегрэ. Он стал пятиться назад, наткнулся на стул и обессиленно рухнул на него, ма шиналыю повторяя:

— Проклятие!

Дверь распахнулась, и госпожа Бассо с криком вбежала в комнату:

— Марсель! Марсель! Ведь это неправда? Скажи, что это неправда!

Он посмотрел на нее, ничего не понимая, должно быть, вообще не видя ее, и вдруг, застонав, схватился руками за голову и зарыдал.

— Папа! Папа! — закричал подбежавший мальчик, создавая еще большую суматоху.

Бассо ничего не слышал, оттолкнул сына, жену. Он буквально был раздавлен. Скорчившись, он сидел на стуле. Плечи его вздрагивали.

Мальчик тоже плакал. Госпожа Бассо, кусая губы, с ненавистью посмотрела на Мегрэ.

Старая Матильда, не решавшаяся войти, но видевшая конец этой сцены, потому что дверь была открыта, плакала в спальне, как плачут старые люди, часто всхлипывая и вытирая глаза концом клетчатого передника.

В конце концов, сопя и всхлипывая, она прошла в кухню, размешала кочергой уголь и опять поставила суп на огонь.

Глава 10

Отсутствие комиссара Мегрэ

Подобные сцены не длятся долго, потому что выносливость нервной системы не бесконечна, разумеется. Достигнув пароксизма, они без всякого перехода сменяются абсолютным покоем, граничащим с отупением, подобно тому, как предшествующее возбуждение граничило с безумием.

Человек словно стыдится своего неистовства, слез, сказанных слов, точно он не создан для бурных эмоций.

Чувствуя себя не в своей тарелке, Мегрэ ждал, вглядываясь через маленькое окошечко в синие сумерки, где виднелась фуражка полицейского. Он догадывался о том, что происходит за его спиной, чувствовал, как госпожа Бассо схватила мужа за плечи, слышал, как она прерывающимся голосом говорила:

— Скажи же, что это неправда!

Бассо поднялся, оттолкнул жену, ничего не понимающим взглядом, будто пьяный, осмотрелся вокруг. Печь была открыта. Старуха подбросила угля. На потолке, из которого выступали балки, отразился огромный круг красного пламени.

Мальчик посмотрел на отца и тоже перестал плакать.

— Все… Простите меня, — пробормотал Бассо, стоя посреди комнаты.

Видно было, что у него все переболело. Голос звучал устало. Он совсем обессилел.

— Вы признаетесь?

— Я ни в чем не признаюсь. Послушайте… Нахмурившись, со страдальческим выражением он посмотрел на своих.

— Я не убивал Ульриха. Если я… не смог сдержаться сейчас, это потому что я понял, что… что…

Он чувствовал себя настолько опустошенным, что не мог найти нужного слова.

— Что не сможете оправдать себя? Бассо кивнул головой.

— Я не убивал его…

— Только что то же самое вы говорили о Файтене. Тем не менее вы ведь сами признали…

— Это разные вещи.

— Вы знали Ульриха? Бассо горько усмехнулся.

— Взгляните на дату на первой странице записной книжки. Двенадцатилетней давности. Последний раз я видел папашу Ульриха лет десять тому назад.

Постепенно к нему вернулось обычное самообладание, но голос выдавал волнение.

— Еще жив был мой отец. Спросите о нем у тех, кто его знал. Это был суровый человек, жесткий по отношению к себе и другим. Карманных денег я получал меньше, чем давали самым бедным моим знакомым. Меня свели на улицу Блан-Манто, к папаше Ульриху, который имел обыкновение ссужать деньги.

— Вы не знали, что он мертв?

Бассо молчал. Мегрэ, не переводя дыхания, отчеканил:

— Вы не знали, что он убит, доставлен в машине на набережную канала Сен-Мартен и брошен в шлюз?

Собеседник ничего не ответил. Он еще больше сгорбился. Посмотрел на жену, сына, старуху, которая, не переставая шмыгать носом, накрывала на стол, потому что время пришло.

— Что вы собираетесь предпринять?

— Вас я арестую. Госпожа Бассо и ваш сын могут остаться здесь или вернуться к себе.

Мегрэ приоткрыл дверь, сказал полицейскому:

— Пришлите мне машину.

На дороге стояли группки любопытных, но, будучи людьми осторожными, как большинство крестьян, держались на расстоянии. Когда Мегрэ обернулся, госпожа Бассо обнимала мужа, а тот машинально похлопывал ее по спине, глядя в пространство.

— Поклянись, что будешь беречь себя, а главное, главное, что… что не наделаешь глупостей!

— Да.

— Поклянись!

— Да.

— Ради сына, Марсель!

— Да… — повторил он немного раздраженно, стараясь высвободиться.

Может, он боялся, что нервы опять не выдержат? Он с нетерпением ждал заказанную машину. Он не хотел ни говорить, ни слушать, ни смотреть. Пальцы его дрожали.

— Ты ведь не убивал этого человека? Послушай меня, Марсель! Ты должен меня послушать… Из-за… из-за другого тебя не смогут осудить. Ты же сам этого не сделал. Можно будет доказать, что человек этот был низким типом. Я сейчас же обращусь к адвокату, к самому лучшему.

Говорила она с жаром. Хотела, чтобы ее услышали.

— Все знают, что ты порядочный человек. Может быть, удастся добиться временного освобождения. Главное, не падай духом! Раз… раз то преступление не имеет к тебе отношения…

Она с вызовом посмотрела на комиссара.

— Завтра утром я увижусь с адвокатом. Я вызову отца из Нанси, чтобы он помог мне. Скажи же! Ты чувствуешь в себе уверенность?

Она не понимала, что ему только хуже от этих разговоров, что он вот-вот потеряет остатки самообладания. Слышал ли он ее вообще? Больше всего он прислушивался к звукам, доносившимся снаружи. Он весь превратился в ожидание.

— Я приду к тебе с сыном.

Наконец послышался звук мотора, и Мегрэ вмешался в происходящее:

— Собирайтесь.

— Ты поклялся мне, Марсель!

Она не хотела его отпускать. Она подталкивала к нему сына, надеясь, что он скорее сумеет подействовать на него. Бассо стоял на пороге и начал спускаться уже.

Тогда она с такой силой схватила Мегрэ за руку, что даже ущипнула его.

— Будьте внимательны! — проговорила она, задыхаясь. — Смотрите, чтобы он не застрелился! Я знаю его!

Она увидела собравшихся любопытных и в упор, не стыдясь и не стесняясь, посмотрела на них.

— Подожди! Шарф надень!

Она побежала за шарфом в комнату и протянула его в машину, когда та уже тронулась.

Пожалуй, достаточно было одного того, что мужчины остались одни в машине, чтобы обстановка разрядилась. Минут десять, не меньше, Мегрэ и Бассо сидели молча; за это время они успели выехать на дорогу в Париж. Первые слова Мегрэ будто вовсе не имели отношения к случившейся драме.

— У вас замечательная жена! — сказал он.

— Да… Она все поняла. Может, потому, что она мать! Разве я могу сказать, с чего я стал любовником той, другой? Молчание. Потом снова заговорил:

— Сначала не думаешь. Игра… А там уже не хватает мужества покончить с этим. Боишься слез, угроз… И вот результат!

В свете фар мелькали деревья вдоль дороги. Мегрэ набил трубку и передал кисет соседу.

— Спасибо, я курю только сигареты.

То, что они говорили самые банальные вещи, ничего не значащие фразы, которые произносят ежедневно, действовало успокаивающе.

— Однако в вашем ящике лежит с десяток трубок.

— Да. Когда-то… Я был, можно сказать, завзятым любителем трубок. Это жена попросила меня…

Он внезапно замолк Мегрэ поспешил добавить:

— Ваша секретарша тоже очень предана вам.

— Хорошая девушка. Рьяно защищает мои интересы. Что, очень расстроилась?

— Скорее, я бы сказал, что она верит в вас. Доказательство тому — она спросила, когда вы вернетесь. Да, вообще, все там вас любят.

Опять воцарилось молчание. Проезжали Жювиси. В Орли небо было освещено прожекторами с аэродрома.

— Это вы дали Файтену адрес Ульриха?

Бассо настороженно молчал.

— Файтен часто прибегал к помощи ростовщика с улицы Блан-Манто. Имя его можно найти в его книгах на всех страницах, и суммы… В день смерти старьевщика Файтен должен был ему не меньше тридцати тысяч франков.

Нет! Бассо не хотел отвечать. В его молчании чувствовалось нарочитое упорство.

— Чем занимается ваш тесть?

— Он преподаватель лицея в Нанси. Моя жена из Нормандии.

Обстановка то накалялась, то наступала разрядка, в зависимости от произносимых слов. Бывали минуты, когда Бассо говорил самым обычным тоном, словно забыв происходящее. Потом вдруг воцарялось тяжелое молчание, полное недомолвок.

— Ваша жена права. По делу Файтена у вас есть шанс быть оправданным. Максимум вы рискуете годом. А по делу Ульриха, например…

И без всякой связи добавил:

— Я оставлю вас на ночь в комнате предварительного заключения в Сыскной полиции. Завтра успеем посадить вас в тюрьму официально.

Мегрэ вытряхнул трубку, опустил стекло, чтобы сказать шоферу.

— Набережная Орфевр! Заезжайте во двор. Все произошло очень просто. Бассо проследовал за комиссаром до двери камеры, где до него уже сидел бродяга из кабачка.

— Спокойной ночи! — проговорил Мегрэ, оглядывая, все ли, что нужно, имеется в камере. — Увижу вас завтра. Обдумайте все. Вы уверены, что вам нечего мне сказать?

Вероятнее всего, Бассо был слишком взволнован, чтобы говорить. Он только отрицательно покачал головой.

«Буду четверг точка Останусь несколько дней точка Целую»

Мегрэ послал эту телеграмму жене в среду утром. Он сидел у себя в кабинете на набережной Орфевр, а телеграмму попросил отнести портье, передав ее с Жаном.

Вскоре ему позвонил судебный следователь, занимающийся делом Файтена.

— Полагаю, что сегодня вечером смогу вам передать все дело полностью, — заверил комиссар.

— Да, и виновника тоже, разумеется.

— Нисколько! Самое банальное дело! Да! До вечера, господин следователь!

Он встал и направился в инспекторскую, где застал Люка, составлявшего отчет.

— Как наш бродяга?

— Я поручил его инспектору Дюбуа. Ничего интересного. Виктор начал работать в доме Армии Спасения. Поначалу он, вроде, взялся всерьез. Так как он рассказал о своем легком, к нему отнеслись сочувственно и, надо думать, смотрели уже, как на своего. Они вообразили, что через месяц он наденет форму с красным воротником.

— И что дальше?

— Цирк! Вчера вечером лейтенант Армии Спасения велел нашему сокровищу что-то сделать. Он отказался и поднял крик еще — стыдно, мол, столь безжалостно эксплуатировать такого человека, как он, награжденного всеми болезнями. Так как его попросили убраться после этого, он пустил в ход руки. Пришлось выставить его силой. Ночь он провел под мостом Мари. Сейчас болтается по набережным. Дюбуа должен скоро позвонить.

— Меня не будет здесь, так ты скажи ему, чтобы доставил его сюда и запер в камере вместе с тем, кто там сидит уже.

— Ясно.

Мегрз вернулся домой и стал собираться. Пообедал он в кабачке, неподалеку от площади Республики, посмотрел железнодорожное расписание и нашел отличный поезд до Эльзаса — в десять сорок вечера.

Пока он неспеша занимался разными мелочами, стало уже четыре, а немного позднее он появился на террасе кафе Ройяль. Не успел он усесться, как вошел Джеймс, протянул руку, ища глазами гарсона. Потом спросил:

— Перно?

— По правде сказать…

— Два перно, гарсон!

Джеймс, скрестив ноги, сел, вздохнул и уставился в пространство, как человек, которому не о чем говорить и не о чем думать. Погода была пасмурной. Налетающие порывы ветра проносились над мостовой и поднимали тучи пыли.

— Гроза будет! — вздохнул Джеймс. Потом вдруг спросил:

— Правда, что там пишут в газетах? Бассо арестовали?

— Да! Вчера днем.

— Ваше здоровье. Глупо это.

— Что глупо?

— То, что он сделал. Серьезный, солидный человек, уверенный в себе и вдруг теряет голову, как мальчишка. Куда разумнее было бы с самого начала явиться в суд, он мог бы защищаться. В конце концов, чем ему было рисковать?

Мегрэ уже слышал подобные речи из уст госпожи Бассо и иронически усмехнулся.

— Ваше здоровье! Быть может, вы и правы, а может, наоборот, ошибаетесь.

— Что вы хотите сказать? Ведь преступление не было преднамеренным? Строго говоря, это даже нельзя назвать преступлением.

— Совершенно верно! Если у Бассо нет ничего на совести, кроме смерти Файтена, то он просто неумеющий владеть собой истерик и тряпка, по-дурацки потерявший способность соображать.

И совершенно неожиданно, настолько неожиданно, что Джеймс даже привскочил, спросил:

— Сколько с нас, гарсон?

— Шесть пятьдесят.

— Вы уходите?

— Мне надо встретиться с Бассо.

— А!

— Вы, наверно, непрочь его повидать? Согласен! Я подвезу вас. Разговор в такси не представлял особого интереса — пустые фразы.

— Как госпожа Бассо перенесла удар?

— Это мужественная женщина. И очень интеллигентная. Я бы не подумал сначала. В особенности, когда увидел ее в Морсанге в матросском костюме. А как ваша жена?

— Великолепно. Как всегда.

— События эти не взволновали ее?

— Ей-то что? Не считая того, что она не из тех, кто волнуется вообще. Занимается своим хозяйством, шьет, вышивает. Бродит по универмагам в поисках удачных покупок.

— Мы приехали. Пойдемте.

Мегрэ провел своего компаньона через двор до охраны.

— Там они?

— Да.

— Спокойны?

— За исключением того, кого Дюбуа привел сегодня утром. Грозится пожаловаться в Лигу прав человека.

Мегрэ едва заметно улыбнулся, открыл дверь и пропустил Джеймса.

В камере был только один диванчик, и устроился на нем бродяга, предварительно сняв башмаки и куртку.

Когда дверь открылась, Бассо ходил, заложив руки за спину, по комнате. Он вопросительно посмотрел на вошедших, потом взгляд его остановился на Мегрэ.

Что касается Виктора Гайяра — тот недовольно поднялся, сел, процедив что-то невнятное сквозь зубы.

— Встретил вашего друга Джеймса, — сказал Мегрэ, — и подумал, что вам будет приятно…

— Здравствуй, Джеймс, — проговорил Бассо, пожимая ему руку.

Однако что-то было не так. Трудно сказать, что именно. Какой-то еле уловимый холодок, чувство чего-то недоговоренного, возможно, заставило Мегрэ решиться ускорить события.

— Господа, — начал он, — прошу вас сесть. Разговор наш займет несколько минут. Ты подвинься там на диванчике. А главное, минут пятнадцать постарайся не кашлять. Здесь приступов не бывает!

Бродяга ограничился усмешкой, как человек, который ждет своего часа.

— Садитесь, Джеймс. И вы тоже, господин Бассо. Отлично! Теперь, с вашего позволения, я попытаюсь в нескольких словах обрисовать ситуацию. Вы внимательно меня слушаете? Недавно один приговоренный к смерти, звали его Ленуар, обвинил перед казнью человека, имя которого он назвать отказался. Речь шла о старом преступлении, заурядность которого обеспечила безнаказанность. Короче, шесть лет тому назад некая машина выехала из какой-то парижской улицы и направилась к каналу Сен-Мартен. Там водитель машины вышел, вытащил из нее труп и стал подталкивать его к воде.

Никто никогда ничего бы не узнал, если бы свидетелями сцены не стали двое бродяг, звали которых Ленуар и Виктор Гайяр. Им не пришло в голову заявить в полицию. Они предпочли воспользоваться находкой, и вот они отправляются на розыски убийцы и регулярно вытягивают из него более или менее крупные суммы.

Однако они новички в таком деле. Они не предусмотрели всех возможностей, и в один прекрасный день их банкир меняет адрес.

Вот и все! Жертву зовут Ульрих! Речь идет о старьевщике, который живет один в Париже и, следовательно, о котором никто не беспокоится.

Не глядя на собеседников, Мегрэ медленно разжег трубку. Рассказывая дальше, он больше не смотрел на них, а пристально изучал свои ботинки.

— Шесть лет спустя Ленуар случайно натыкается на убийцу, но не успевает установить с ним плодотворные отношения, так как преступление, которое он сам совершает, стоит ему смертного приговора.

Прошу вас слушать меня внимательно. Как я уже говорил, перед смертью он кое-что рассказал, что позволило мне четко ограничить круг поисков. Кроме того, он успел написать своему старому дружку, сообщив ему новость, и тот мчится в двухгрошовый кабачок.

Вот вам, если хотите, второй акт. Не мешайте мне, Джеймс. Ты тоже помолчи, Виктор.

Вернемся к воскресенью, когда погиб Файтен. В тот день убийца Ульриха находился в кабачке. Это были вы, Бассо, или я, или вы, Джеймс, или Файтен, или кто угодно другой.

Единственный человек, который может точно назвать нам его — это присутствующий здесь Виктор Гайяр.

Тот открыл было рот, но Мегрэ буквально крикнул:

— Молчать!

Дальше он стал говорить уже другим тоном.

— Однако Виктор Гайяр — великий умник и подлец, ко всему прочему, не желает говорить за красивые глаза. Он требует тридцать тысяч франков в обмен на имя. Предположим, он пойдет и на двадцать пять. Замолчи, черт тебя побери! Дай мне кончить.

Полиция не имеет обыкновения предлагать подобные вознаграждения. Единственное, что она может — это обвинить его в шантаже.

Вернемся к возможному преступнику. Я сказал вам, что подозреваться может любой из тех, кто был в то воскресенье в кабачке.

Разница в степени вероятности. Например, доказано, что Бассо в свое время был знаком с Ульрихом. Доказано также, что Файтен не только знал его, но что смерть старьевщика позволила не возвращать большую сумму денег, которую он был ему должен.

Файтен мертв. Расследование показало, что он был не слишком положительным человеком.

Если это он убил Ульриха, судебное следствие само собой прекращается, и дело остается в том виде, в каком оно было раньше.

Виктор Гайяр может, конечно, продолжать свое, но я не вправе принимать всерьез его шантаж.

Ты будешь молчать, проклятие! Будешь говорить, когда тебя спросят.

Это относилось к бродяге, который не мог усидеть спокойно и ежесекундно пытался влезть в разговор.

Мегрэ по-прежнему ни на кого не смотрел. Сказано все это было монотонным голосом, как затверженный урок.

Вдруг совершенно неожиданно он направился к двери, буркнув:

— Сейчас вернусь. Надо срочно позвонить по телефону.

Дверь открылась и снова закрылась; на лестнице послышалис удаляющиеся шаги.

Глава 11

Убийца Ульриха

— Алло, да! Через десять минут, господин следователь. Да? Не знаю еще. Клянусь вам! Разве я когда-нибудь шучу?

Мегрэ повесил трубку, прошелся по кабинету, подошел к Жану.

— Да, кстати, я сегодня уезжаю на несколько дней. Вот адрес, по которому следует пересылать мне корреспонденцию.

Он несколько раз посмотрел на часы, решил, наконец, спуститься в камеру, где он оставил троих.

Первое, что ему бросилось в глаза, когда он вошел, это злобное лицо бродяги, яростно мерившего шагами комнату. Бассо сидел на кончике дивана, опустив голову на руки.

Джеймс же стоял, прислонившись к стене, скрестив на груди руки, и со странной улыбкой в упор смотрел на Мегрэ.

— Простите, что заставил вас ждать. Я…

— Все в порядке! — сказал Джеймс. — Ваше отсутствие было ни к чему.

Увидев изумление Мегрэ, он взволнованно улыбнулся.

— Виктор Гайяр не получит своих тридцати тысяч франков ни если будет говорить, ни если будет молчать. Я убил Ульриха. Комиссар открыл дверь, окликнул проходящего инспектора:

— Заприте его где-нибудь ненадолго.

Он показал на бродягу, который успел еще бросить Мегрэ:

— Не забудьте, что это я вас привел к Ульриху! Если бы не я… А это вполне стоит…

Старание во что бы то ни стало заработать на трагедии казалось теперь уже не столько гнусным, сколько жалким.

— Пять тысяч… — крикнул он с лестницы.

В камере остались только трое. Бассо был больше всех подавлен. Он долго не мог решиться, потом поднялся и подошел к Мегрэ.

— Клянусь вам, комиссар, что я хотел дать тридцать тысяч. Что для меня эта сумма? Джеймс не согласился.

Мегрэ озадаченно, со все большей симпатией смотрел то на одного, то на другого.

— Вы знали об этом, Бассо?

— Давно, — тихо проговорил он. Джеймс уточнил:

— Это он давал мне деньги, которые вытягивали из меня оба проходимца. Я все ему рассказал.

— Глупость какая! — не мог успокоиться Бассо. — Достаточно было тридцати тысяч, чтобы…

— Нет же! Вовсе нет! — вздохнул Джеймс. — Ты не можешь понять. Комиссар тоже не поймет.

Он осмотрелся вокруг, как бы ища чего-то.

— Ни у кого нет сигареты?

Бассо протянул ему портсигар.

— Перно кончилось, разумеется! Ну ничего… Придется начинать привыкать. Впрочем, все могло быть гораздо проще.

Он стал шевелить губами, как пьяница, которого мучает жажда выпить.

— В общем-то рассказывать мне особенно нечего. Я был женат. Ничем не примечательная монотонная супружеская жизнь. Заурядное существование. Встретил Мадо. И тут я, как идиот, решил, что пришло настоящее… Литература все… Жизнь за один поцелуй… Пусть короткая жизнь, но счастливая… Долой банальность…

Флегматичный тон придавал сказанному что-то нечеловеческое, клоунское.

— В определенном возрасте это на всех находит. Мальчишество! Тайные свидания! Птифуры и портвейн! Такие вещи дорого стоят. А зарабатывал я тысячу франков в месяц. Вот и вся история — глупо до слез. Я не мог говорить с Мадо о деньгах! Не мог сказать ей, что мне нечем платить за холостяцкую квартиру в Пасси. Муж ее совершенно случайно натолкнул меня на Ульриха.

— Вы много позанимали у него денег?

— Семи тысяч не наберется. Но когда зарабатывают тысячу франков в месяц — это много. Однажды вечером, когда жена была у сестры, Ульрих явился ко мне и стал угрожать, что расскажет все моим хозяевам и посадит меня, если я не уплачу хотя бы процентов. Представляете себе катастрофу? Директор и жена, узнающие все одновременно!

Голос его по-прежнему звучал спокойно и иронично.

— Дурак я был. Сначала хотел только попугать Ульриха, съездив ему по физиономии. Но когда у него из носа пошла кровь, он принялся вопить. Я сжал ему горло. Надо сказать, что я был совершенно спокоен. Заблуждаются, думая, что в такие моменты теряют голову. Наоборот! По-моему, у меня никогда не было такой ясности ума. Я пошел за машиной. Труп я держал так, чтобы можно было подумать, будто я веду пьяного приятеля. Остальное вы знаете.

Он чуть не протянул к столу руку, чтобы взять стакан, которого там не было.

— Все кончилось. После такого жизнь представляется совсем в ином свете. С Мадо у нас еще тянулось с месяц. У жены появилась привычка осыпать меня бранью, потому что я стал пить. А еще надо было давать деньги тем двум типам. Я Бассо все рассказал. Считается, что когда расскажешь — легче становится. Это только в книгах становится легче. Единственное, от чего может стать легче — это если начать все заново, превратиться в младенца, лежащего в колыбели.

Последнее прозвучало настолько комично, что Мегрэ не смог сдержать улыбку. Он заметил, что Бассо тоже улыбался.

— Впрочем, еще глупее было бы взять да в один прекрасный день явиться в комиссариат и заявить, что убил человека.

— Тогда создают свой собственный уголок! — вставил Мегрэ.

— Надо же жить.

Сцена выглядела скорее мрачно, чем трагично. Безусловно, из-за странности характера Джеймса. Остаться таким, как всегда, для него было делом чести. Он стыдился малейшего проявления чувства.

В результате он оказался самым спокойным из всех, а вид у него был такой, точно он не мог понять, чего эти двое разволновались.

— Должно быть, мужчины совсем глупы, если в один прекрасный день Бассо тоже… И с кем — с Мадо! Не с другой ведь! Тут тоже кончилось плохо. Если бы я мог, то сказал бы, что я убил Файтена. Сразу бы со всем и покончили. Но меня ведь даже не было тогда там! Он так дураком до конца и остался. Надо же было ему удрать. Я помогал как мог.

Что-то все-таки было у Джеймса в горле, потому что прошло некоторое время, прежде чем он снова монотонно заговорил:

— Как будто не лучше было сразу рассказать правду. Вот только сейчас еще он собирался дать тридцать тысяч франков…

— Что было бы куда проще! — буркнул Бассо. — Теперь, наоборот…

— Теперь я со всем покончил раз и навсегда! — договорил за него Джеймс. — Со всем! С этим мерзким существованием! С конторой, с кафе, с моей…

Он чуть не произнес «с моей женой!». Со своей женой, с которой у него не было абсолютно ничего общего. С гостиной на улице Шампионе, где он проводил часы, без разбора читая, что под руку попадется. С Морсангом, где бродил от одних к другим в поисках компаньонов для аперитива.

— Я буду тихим, — проговорил Джеймс.

На каторге! Или в тюрьме! Теперь ему уже не надо было ждать чудес, которые никогда не произойдут!

Тихим в своем собственном углу — будет есть, пить, спать в положенный час, бить булыжник на дорогах или шить нижнее белье!

— В общем, мне дадут лет двадцать?

Бассо посмотрел на него. Вероятно, он едва различал своего друга — слезы застилали глаза, катились по щекам.

— Да замолчи ты! — воскликнул он, сжав пальцы.

— Почему?

Мегрэ высморкался, машинально попытался зажечь пустую трубку.

Казалось, ему еще никогда не приходилось сталкиваться с такой глубиной безнадежного отчаяния. Отчаяния без громких фраз, без сарказма, без позы.

Отчаяние за стаканом перно, после которого даже не наступало опьянение. Джеймс никогда не бывал пьяным.

Теперь комиссар понял, что их заставляло встречаться вечерами на террасе кафе Ройяль.

Потягивали вино, сидя рядом. Лениво обменивались какими-нибудь фразами.

В глубине души Джеймс надеялся, что в один прекрасный день приятель его арестует. Он видел, как у Мегрэ зарождается подозрение. Он подогревал его, следил, как оно нарастает, ждал.

— Перно, старина?

Он называл его на «ты». Он любил его как друга, который избавит его от самого себя.

Когда он проснулся рано утром, поезд стоял против маленького вокзальчика, утопавшего в цветах и отгороженного зеленым барьером.

Госпожа Мегрэ и ее сестра уже беспокойно осматривали все двери.

Все вокруг — вокзал, деревня, дом родителей, ближние холмы, даже само небо — было таким свежим, точно каждый день окатывалось водой.

— Я купила тебе вчера у Кальмара лакированные сабо. Посмотри.

Великолепные желтые сабо, которые Мегрэ принялся мерить, еще не сбросив темный парижский костюм.

Глядя друг на друга, Мегрэ и Бассо услышали, как Джеймс проговорил, потушив сигарету о белый некрашеный стол:

— Беда в том, что нельзя сразу убраться. Процесс… Допросы.. Плачущая или сочувствующая публика. Инспектор приоткрыл дверь.

— Судебный следователь приехал, — объявил он.

Мегрэ в нерешительности замялся, не зная, что предпринять. Потом подошел, протянул руку.

— Послушайте! Может, вы замолвите за меня словечко? Просто попросите его, чтобы побыстрее кончилось. Я признаю все, что им надо. Лишь бы поскорее упрятали меня.

Потом бросил, чтобы разрядить обстановку:

— Кто будет изумлен, так это гарсон из кафе Ройяль! Вы еще будете там, комиссар?

Три часа спустя комиссар уже катил в купе второго класса в Эльзас; вдоль Марны попадались точно такие же дешевые кабачки с пианолой, стоящей под навесом из досок.