В ожидании землетрясения

«Я Надя. Приди ко мне».

Он долго и неотрывно смотрел на мерцающие в вышине шары, и их шепот уже начинал казаться ему грохотом.

Морисси тряхнул головой. Союз с космическими существами не для него. До сих пор он не стремился покинуть Медею, не покинет ее и сейчас. Он оставался всего лишь самим собой и самим собой уйдет из этого мира. А тогда, только тоща, пусть берут его душу.

До землетрясения оставалось два месяца, неделя и один день, когда Морисси добрался до изнывающего от жары Энрике, расположенного прямо на экваторе. Энрике славился своим Отелем Люкс, утопавшим в роскоши. Морисси облачился в один из своих парадных костюмов, и некому было сказать ему при входе «нет». Воздушные кондиционеры продолжали работать, бар был полон, за гостиничным садом тщательно ухаживали садовники из фэксов, которые словно и не знали, что их хозяева уехали. Услужливые роботы поставили перед Морисси различные деликатесы, каждый из которых в былые дни мог стоить ему месячной зарплаты. Проходя через притихший сад, он подумал, как чудесно было бы оказаться здесь вместе с Надей, Даниэлем и Полем. А находиться одному среди всего этого великолепия просто бессмысленно.

Но так ли уж он одинок? В первую ночь, да и в последующую тоже, он слышал в темноте какой-то хохот, сотрясавший плотный приторный воздух. Фэксы не смеялись. Шары тоже не смеялись.

На третий день, утром, из окна своего номера он заметил в кустах, окружавших лужайку, какую-то возню. Пять, семь фэксов-самцов, мрачных, двуногих похотливых существ… Чем они там занимались? Мелькнуло человеческое тело! Белая кожа, голые ноги, длинные неопрятные волосы. Женщина! Она возникала тут и там, громко хихикая, увиливая от преследовавших ее фэксов.

— Эй! — крикнул Морисси. — Вы что там делаете? Я все вижу.

Он бросился вниз по лестнице и весь оставшийся день не выходил из сада. Время от времени он замечал на приличном расстоянии от себя мельтешение беснующихся нагих тел, скачущих и прыгающих в разные стороны. Он громко звал их, но они его словно не слышали. В административном корпусе Морисси обнаружил кубовый видеоинформатор и включил его. На экране появилась молодая темноволосая женщина с сердитым лицом.

— Что? Уже началось?

— Нет еще.

— А я-то думала… Никак не дождусь… Хочу посмотреть, как этот чертов отель начнет разваливаться.

— Куда вы ушли?

— А куда тут уйдешь, — она хихикнула. — Только в кусты. К фэксам. Тут так: либо ты их ищешь, либо они ищут тебя. — Ее лицо вспыхнуло. — Старые рекомбинантные гены, видите ли, все еще очень активны. Фэксов влечет ко мне, а меня к ним. Вам бы тоже не мешало бы быть поактивнее. Кем бы вы ни были.

Морисси, вероятно, следовало возмутиться, но ему уже приходилось слышать нечто подобное. В последние годы жизни на Медее образовалось несколько видов миграции. Одни колонисты выбирали массовый отъезд на Землю, другие примыкали к коллективному разуму Ахья, а третьи просто-напросто возвращались к жизни зверей. А что? В конце концов никого из обитателей Медеи нельзя было назвать чистокровным. В земной генофонд так или иначе вошли здешние гены. И хотя по виду колонисты почти не отличались от людей, на самом деле все были смешаны с шарами или с фэксами, а то и с теми и другими. Без ранних рекомбинантных манипуляций колонии никогда бы не выжить, — человеческая жизнь и природные организмы Медеи были несовместимы. Только благодаря генетическому сращиванию раса получила возможность преодолеть естественную биологическую несовместимость.

Интересно, сколько же колонистов теперь, когда смутное время было на пороге, сбросило с себя одежду и удалилось в джунгли? Было ли это хуже, чем карабкаться в панике на борт корабля, направляющегося на Землю, или, отказавшись от собственной индивидуальности, соединяться с шарами? Разве важно, какой путь к спасению выбран? Морисси вообще не искал спасения, тем более в джунглях с фэксами.

Он летел на север. В Катамаунте голос закубированного старшего администратора сообщил ему: «Все уже выбрались отсюда, а я собираюсь в следующий День Сумерек. Здесь ничего больше не осталось». В Йеллоулифе закубированный биолог говорил о генетической тенденции, о чуждых генах. В Сандиз Мишигос кубов не было, но на центральной площади Морисси обнаружил около двух десятков лежащих в беспорядке скелетов. Неужели жертвоприношение? А может, массовое убийство в последние часы жизни города? Морисси собрал кости и зарыл их во влажной, пористой желтоватой почве. На это ушел весь день. Потом он продолжил полет, останавливаясь в каждом из городов, усеявших пока не добрался до Арки.

И где бы он ни приземлялся, всюду видел одно и то же: из людей никого, только шары да фэксы, причем, большинство шаров плыло к морю, а фэксы в большинстве своем двигались внутрь страны. И всюду, где только было можно, он включал видеоинформаторы, но ничего кроме того, что все уехали, узнать не удалось. Так или иначе люди оставляли Медею. Зачем дожидаться конца? Зачем ждать, когда начнет трясти? Домой, к шарам, в лес

— только прочь, прочь, прочь отсюда!

Как много городов, думал Морисси. За тысячу лет мы распространились вдоль побережий, всюду, где только наш образ жизни мог закрепиться. Изумленно взирая на блистающее небо, на близнецы-солнца, на странные существа, мы понастроили всюду исследовательских станций. Но со временем мы потеряли цель нашего прихода сюда, которая в самом начале была определена как чисто исследовательская. Несмотря на это, мы продолжали оставаться, продолжали все портить. Мы сами стали медейцами, а Медею превратили в безумное подобие Земли. Потом, обнаружив, что все впустую, что стоит этому миру лишь повести плечом, и мы вылетим из него, как пробка, мы испугались, собрали вещички и покинули этот мир. Грустно, подумал он. Грустно и глупо.

Он провел в Арке несколько дней, а потом направился в глубь страны, над унылой пустыней, которая отлого поднималась к Горе Олимпу. До землетрясения оставалось семь недель и один день. На протяжении первой тысячи километров на глаза ему попадались расположившиеся лагерем фэксы-мигранты, двигавшиеся в Жаркий. Почему, с удивлением думал Морисси, они позволили отнять у себя их мир? Они же могли отстоять его. Еще в самом начале было достаточно месяца партизанской войны, чтобы вышвырнуть нас отсюда. Вместо этого фэксы смирились с нашим приходом сюда, и в то время как мы прокладывали дороги в наиболее плодородные зоны, их планеты, позволили обратить себя в домашних животных, рабов, лакеев. Но что бы мы о них ни думали, фэксы продолжали оставаться самими собой. Мы даже не интересовались, как они сами называют Медею. Да, они мало нам доверяли. Но они терпели нас. Почему?

Земля внизу была горячей, как печка, — бесплодная равнина, покрытая вперемежку красными, желтыми и оранжевыми полосами, — и фэксы в поле зрения Морисси больше не попадали. Но вот начались первые зубчатые предгорья Олимпа, — равнина кончилась. Морисси уже видел саму гору, вздымающуюся, словно черный клык, к тяжелой, низко нависшей и закрывшей собой полнеба, массе Арго. Он не отважился приблизиться к ней. Гора была священной и внушала ужас. Исходившие от нее горячие потоки воздуха могли волчком, как сбитую муху, швырнуть его флиттер наземь, а умирать Морисси еще не собирался.

Он снова полетел на север, держа курс к полярному региону. Показался Кольцевой Океан, свернувшийся клубком за полярными берегами, словно огромный змей, удушающий свою жертву-планету. Морисси рванул свой флиттер ввысь, туда, где он мог находиться в наибольшей безопасности и откуда можно было взглянуть на Дальний, в атмосфере которого струились белые реки углекислоты, а долины наводняли озера сжиженных газов. Он чувствовал себя словно шесть тысяч лет назад, когда он вел в этот суровый край отряд геологов. Как серьезны все они тогда были, проверяя ошибочные данные и пытаясь определить результаты, к которым могло бы там привести землетрясение. Словно это имело какое-то значение! Чего ради он бился? Ради чистого знания, чистой науки? Возможно. Но каким несерьезным казалось ему все это сейчас. Конечно, с тех пор прошла целая вечность. Тогда он был гораздо моложе, жил совсем другой жизнью. Морисси собирался побывать в Дальнем, хотел сказать формальное прости ученому, которым он когда-то был, но передумал. Зачем? Он уже и так со многим простился. Морисси повернул на юг и долетел до Северного Мыса, расположенного на восточном побережье, облетел дивный по своей красоте изгиб Больших Каскадов и приземлился на посадочной полосе в Чонге. До землетрясения оставалось полтора месяца и два дня. В этих высоких широтах близнецы-солнца казались тусклыми, бледными, несмотря на Воскресенье. Даже гигантский Арго казался отсюда каким-то сморщенным. Проведя десять лет в тропиках, Морисси почти совсем забыл вид северного неба. Но разве не было трех десятков лет жизни в Чонге? Однако теперь, когда время сжалось до предела, эти тридцать лет казались мигом.

Вид Чонга тяжело подействовал на него: слишком много ассоциаций, слишком печальны воспоминания. Но он держался как мог до тех пор, пока не увидел всего этого… Ресторан, в который они с Надей пригласили Поля и Даниэля, чтобы отпраздновать их союз; дом на Владимирской, где они жили; геофизическую лабораторию и павильон для лыж сразу за Каскадами. На всем лежал отпечаток его переживаний.

Город и его окрестности были совершенно пустынны. День за днем Морисси бродил взад и вперед, оживляя в памяти время, когда Медея жила такой полной жизнью. Славное времечко! О том, что землетрясение произойдет, знали все, вплоть до часа, но никто не придавал этому значения, кроме разных чудаков и невротиков, никто о нем не вспоминал. Но вдруг все сразу вспомнили. И вокруг все резко изменилось.

В Чонге Морисси не стал смотреть кубы. Сам город, каскады серебристых горячих крыш которого излучали сияние, казался ему огромным кубом, буквально кричащим о том, что с ним здесь когда-то происходило.

Когда стало совсем невмоготу, он решил продолжить полет и отправился дальше на юг, огибая по кривой восточное побережье. До землетрясения оставалось четыре недели и один день.

Его первой остановкой был Остров Медитации, служивший своеобразным трамплином для тех, кто хотел повидать расположенные в Дальнем причудливые и постоянно обновляющиеся ледяные скульптуры Вирджила Оддума. Миллиард лет назад прибыли сюда четверо новобрачных и уехали, смеясь и обнимаясь, на аэросанях, чтобы увидеть одно из чудес искусства, которыми славилась Медея. Морисси нашел будку, где они останавливались. Она совсем потеряла вид, крыша ее покосилась. Он подумал было провести на Острове Медитации ночь, однако через час уже покинул его.

Пролетая над тропиками, он снова видел десятки шаров, плывущих по воздуху в сторону океана, и фэксов, влекомых в глубь материка непонятным ему ритуальным чувством.

Три недели, два дня, пять часов.

Он летел теперь совсем низко. Фэксы спаривались прямо у него на глазах. Это поразило его: какая, однако, похоть перед лицом грядущего бедствия! Была ли это непреодолимая сила гона, заставлявшая их спариваться? Был ли у новорожденных какой-либо шанс выжить? Не лучше ли было их матерям в столь опасное время иметь пустые чрева? О землетрясении знали все и тем не менее… Морисси это казалось безумием.

Но вдруг его осенило. Вид этих фэксов помог ему увидеть туземное население изнутри, и он, хотя бы на первое время, нашел объяснение тому, что они творили. Морисси по-новому взглянул на их терпение, их спокойствие, их терпимость ко всему, что им пришлось выносить. Да и как им не спариваться! Они ожидали этого землетрясения, для них оно не было катастрофой. Святой миг, момент очищения — вот чем это для них было. Как бы он хотел обсудить это сейчас с Дайнувом! Он внезапно почувствовал искушение вернуться в Дюны, разыскать старого фэкса и проверить на нем версию, которая у него только что возникла. Но сначала в Порт-Медею.

Восточное побережье осваивалось самым первым, поэтому плотность заселения здесь была очень большой. Первые две колонии — Воздушная Гавань и сам город Медея — давно срослись в урбанистическое образование, которое радиально расходилось из Порт-Медеи. Приближаясь к нему с севера, Морисси еще издалека мог видеть гигантский полуостров, на котором во все стороны раскинулись и Порт-Медея, и ее пригороды. Тропическая жара волнами окутывала маленький флиттер Морисси, направляющийся к этому ужасающему, отвратительному бетонному спруту.

Дайнув оказался прав. В Порт-Медее действительно стояли звездные корабли, целых четыре — безумное расточительство! Почему их не использовали при эвакуации? Были ли они оставлены для эмигрантов, которые не решились уйти с похотливыми фэксами или предаться душою шарам? Об этом он никогда не узнает. Он поднялся в один из кораблей и сказал:

— Распорядительную дирекцию.

— К вашим услугам, — ответил бесплотный голос.

— Пожалуйста, рапорт о состоянии корабля. Можете совершить полет на Землю?

— Горючим заправлены, техника в порядке.

— А экипировка для усыпления?

— Все в рабочем состоянии.

Морисси прикинул свои возможные последующие действия. Это ведь так легко, подумал он, улечься, заснуть, а корабль пусть несет тебя к Земле. Так легко, так просто и так бесполезно.

— Сколько вам потребуется времени для обеспечения взлета? — спросил он.

— Сто шестьдесят минут после приказания.

— Считайте, что приказание вы получили. Сделайте отметку и взлетайте. Пункт назначения Земля, и примите следующие сообщения: «Медея говорит до свидания. Надеюсь, этот корабль еще пригодится. Искренне ваш Дэниэл Ф.Морисси. Дата: День Землетрясения минус две недели, один день и семь часов».

— Подтверждаю. Подготовка к отправке началась.

— Хорошего полета, — сказал Морисси звездолету.

Он поднялся во второй корабль и отдал ему точно такое же приказание. То же самое сделал в третьем. Помедлил перед тем, как войти в последний, гадая, не осталось ли кого из колонистов, кто, быть может, именно сейчас отчаянно спешит к Порт-Медее, чтобы взойти на борт одного из этих кораблей, прежде чем разразится катастрофа. «Да ну их всех к дьяволу, — подумал Морисси. — Надо было раньше решаться». И четвертому кораблю он тоже велел лететь к Земле.

На обратном пути в город он увидел, как с интервалом в несколько минут четыре яркие полосы света прочертили небесную вышину, как, чуть помедлив и резко выделяясь на темном фоне громады Арго, они быстро устремились в окрашенные утреннею зарею небеса. Через шестьдесят один год они опустятся на изумленную Землю с грузом в ноль человек. Будет о чем потолковать любителям загадочных историй. Как же! Еще одна великая тайна космоса — Полет Пустых Кораблей.

Со странным чувством выполненного долга он покинул Порт-Медею и полетел вдоль побережья к прилизанному курорту Мадагозар, где когда-то развлекалась элита Медеи, наслаждаясь тропической роскошью. Морисси всегда посмеивался над этим теплым местечком. Но поскольку все там было в целости и сохранности, все действовало с безукоризненной точностью, Морисси решил немного побаловать себя. Он обходил винные подвалы лучших отелей, завтракал на бочках с охлажденным кавьяром, нежился в лучах солнца, купался в соке гвоздики и почти ни о чем не думал.

За день до землетрясения он полетел обратно, на Дюны-под-Арго.

— Значит, ты решил не возвращаться? — сказал Дайнув.

Морисси решительно тряхнул головой.

— Земля никогда не была моим домом. Медея — вот мой дом. В него я и вернулся. А потом сюда, потому что это место стало моим последним пристанищем. Я рад, что ты все еще здесь, Дайнув.

— А куда мне деваться? — ответил фэкс.

— Все ваши движутся сейчас в глубь материка. По-моему, чтобы быть ближе к священной горе, когда наступит конец. Это так?

— Так.

— А ты почему не с ними?

— Это ведь и мой дом. Времени осталось так мало, что мне уже все равно, где я буду, когда начнет трясти. Но скажи мне лучше, друг Морисси, летал ты не зря?

— Не зря.

— Что ты видел? Что узнал?

— Я видел Медею, всю целиком, — сказал Морисси. — Я даже не подозревал, как много мы у вас отхватили. Под конец мы осели всюду, где только было можно, скажи? А вы не произнесли ни слова. Вы стояли и смотрели, как мы распространяемся по всей стране.

Фэкс молчал.

— Теперь я все понимаю, — сказал Морисси. — Вы ждали этого землетрясения, разве нет? Вы знали о его приближении задолго до того, как мы наконец собрались сделать расчеты. Сколько раз оно случалось за то время, как фэксы появились на Медее? Каждые семь тысяч сто шестьдесят лет фэксы начинают двигаться к возвышенности, а шары — лететь к Дальнему, происходит землетрясение, и все рушится. Потом снова появляются выжившие с потомством в чреве, и все начинается сначала. Вы уже знали, когда мы пришли сюда, когда строили повсюду свои городки, превращавшиеся постепенно в большие города, а вас сгоняли, как скот, заставляли работать на нас, когда мы смешивали свои гены с вашими и заменяли микробов в воздухе, чтобы лучше приспособиться к здешней жизни. Вы знали — то, что мы делаем, не будет длиться вечно, так? Это была ваша тайна, ваше скрытое утешение, что все пройдет. И вот оно прошло. Нас не стало, счастливые молодые фэксы снова спариваются. Я единственный, кто остался, не считая нескольких голых психов в кустах.

Он заметил, что глаза фэкса блеснули. Что это было? Удивление? Презрение? Сочувствие? Поди пойми этих фэксов.

— Все время вы только и ждали землетрясения, — продолжал Морисси. — Верно ведь? Землетрясения, которое снова сделает всех цельными. И вот-вот оно начнется. Я буду стоять рядом с тобой и ждать, когда оно наступит. Это мой вклад в межвидовую гармонию. Я буду человеческой жертвой, буду тем, кто один искупит вину за все, что мы тут понаделали. Что ты на это скажешь, Дайнув?

— Я хочу, — медленно проговорил фэкс, — чтобы ты сел на один из кораблей и отправился на Землю. Твоя смерть не доставит мне удовольствия.

Морисси кивнул.

— Я минут через пять вернусь, — сказал он и направился в свой домик.

Кубы Нади, Поля и Даниэля лежали рядом с экраном. Он годами их не трогал, но сейчас опустил в прорезь, и на экране появились три человека, которые были ему дороже всего во всей вселенной. Они улыбались ему, и Даниэль радушно поздоровался, Поль подмигнул, а Надя послала воздушный поцелуй.

— Здесь почти все закончено, — сказал Морисси. — Сегодня день землетрясения. Я только хотел попрощаться. Я хотел лишь сказать, что люблю вас и скоро буду вместе с вами.

— Дэн… — сказала Надя.

— Не надо ничего говорить. Я знаю, что вас здесь нет. Мне просто хотелось увидеть всех напоследок. И я счастлив.

Он вынул кубы, вынес их в сад и осторожно зарыл в мягкую сырую землю. Фэкс невозмутимо наблюдал за ним.

— Дайнув, — сказал Морисси, — еще один вопрос, последний.

— Я слушаю.

— Все те годы, что мы прожили на Медее, нам никак не удавалось узнать, как вы называете ваш мир. Как бы мы ни пытались, нам всегда отвечали, что это табу, и даже если удавалось кого-нибудь уговорить, другие начисто опровергали сказанное. Но сейчас, когда конец близок, я прошу тебя как о последней милости — скажи мне, как вы называете ваш мир. Пожалуйста, мне нужно это знать.

— Мы зовем его Санун, — сказал старый фэкс.

— Санун? В самом деле?

— В самом деле, — подтвердил фэкс.

— Что это означает?

— Да просто мир, — сказал Дайнув. — Что еще!

До землетрясения оставалось около тридцати минут. Морисси не заметил, как в течение последнего часа белые солнца исчезли за массивом Арго. Вдруг он услышал далекое громыхание и ощутил, что землю начало трясти так, как будто что-то мощное сонно зашевелилось у него под ногами и вот-вот проснется, вырвется наружу. На берег с ужасающим ревом обрушились волны.

— Вот оно, — хладнокровно сказал Морисси.

Прямо над головой, словно подпрыгивая в танце, слабо поблескивающие шары поднимались ввысь — это было очень похоже на танец триумфа.

Воздух сотрясал гром. Еще миг — и землетрясение обрушится на них всей своей мощью. Кора планеты задрожит, страшные толчки будут разрывать ее на куски, а море выйдет из берегов и затопит землю. Морисси заплакал, но не от страха. Однако взял себя в руки:

— Цикл закончен, Дайнув, — криво улыбнулся он. — На руинах Медеи возникает Санун. Эта страна снова стала вашей.