– Смотри, чтобы ничего не потерялось, – распорядился он.
На траву упало семь сверкающих камней неземного происхождения, небольшой, искусно изготовленный, небесный глобус, пять золотых монет императорского Роума прошлых циклов, кольцо, сияющее словно живое, флакон каких-то духов, набор миниатюрных музыкальных инструментов из драгоценных пород дерева и металлов, восемь человеческих фигурок. Я сгреб все это в кучу.
– Это внутренний карман, – сухо пояснил Принц, – вшитый искусным хирургом мне в тело. Я предвидел, что придет время, когда мне придется спешно бежать из дворца. Я поместил в нем все, что мог. Расскажи, что я вынул.
Я перечислил все. Он напряженно слушал, и я понимал, что он все пересчитал заранее, а сейчас проверял мою честность. Когда я закончил, он удовлетворенно кивнул.
– Возьми глобус, – велел он, – кольцо и два ярких камня. Спрячь в свой кошелек. Остальное положи обратно.
Он раздвинул края разреза, и я побросал туда драгоценности. Наверное, он мог засунуть в этот карман половину своего дворца. Затем он сжал края разреза, и тот сросся не оставив следа. После этого принц поправил свои одежды.
В городе мы быстро нашли Ремесленника Бордо. Это был коренастый человек с рябым лицом и седой бородой. Один глаз у него дергался в тике, портил его и плоский грубый нос, но пальцы его были изящны, как у женщины.
В его темной лавке с маленькими окнами, деревянные полки покрывал толстый слой пыли. Такую лавку могли построить и десять тысяч лет тому назад. На полках лежало несколько изящных вещиц. Он с опаской поглядел на нас, явно озадаченный тем, что Наблюдатель и Пилигрим пришли к нему.
– Моему другу нужны глаза, – объяснил я ему.
– Я делаю такое устройство. Но оно дорогое, и требуется несколько месяцев, чтобы его изготовить. Пилигрим не сможет его купить.
Я положил на прилавок один камень.
– Средства у нас есть.
Явно пораженный, Бордо схватил камень, начал вертеть его в руках и увидел сияние неземных огней.
– Если вы придете, когда начнут падать листья…
– У вас нет запаса глаз? – оборвал его я.
– На подобные вещи заказчиков мало, – уклончиво ответил он. – Товара у нас немного.
Я положил на прилавок небесный глобус. Бордо понял, что это работа мастера, и открыл в изумлении рот. Он положил глобус на ладонь, а другой рукой теребил свою бороду. Я дал ему достаточно времени, чтобы он оценил вещицу, а затем забрал ее и сказал:
– До осени долго ждать. А нам нужно идти в другое место. Может быть, в Перриш. – Я взял Принца за локоть и мы пошли к двери.
– Постойте, – воскликнул Бордо. – Я поищу. Может быть, пара глаз и найдется.
И он начал рыться в сумках на стене.
Конечно же, у него нашлись глаза. Я поторговался с ним, и мы сошлись на глобусе, кольце и одном камне. Все это время Принц хранил молчание. Я настоял на том, чтобы немедленно вставить глаза. Бордо возбужденно кивнул головой, нашел мыслешлем и вызвал хирурга с желтым лицом. Вскоре началась подготовка к операции. Принца положили на стол в другой стерильной комнате. Он снял ревербератор и маску, и, когда открылось его лицо, Бордо, который бывал при дворе в Роуме, вскрикнул в изумлении и начал что-то бормотать. Я с силой наступил ему на ногу, и он проглотил свои слова.
Хирург, ничего не поняв, начал чистить глазницы.
Глаза представляли собой жемчужно-серые сферы с поперечными щелями действия. Я не имел представления, видел лишь, что от задних стенок сфер отходили золотые волоски, которые нужно было соединить с нервами. Принц спал в начале операции, я стоял в стороне, а Бордо ассистировал Хирургу.
Когда все было кончено, Принца разбудили. Его лицо исказилось от боли, но он так быстро овладел собой, что Бордо пробормотал молитвы при виде такого проявления воли.
– Подайте сюда свет, – распорядился Хирург.
Бордо пододвинул светящийся глобус ближе. Принц сказал:
– Да, да, я чувствую разницу.
– Надо проверить, – сказал Хирург.
Бордо вышел из комнаты, я за ним. Он весь дрожал, и лицо его позеленело от страха.
– Вы нас убьете сейчас? – спросил он.
– Конечно, нет.
– Я узнал…
– Вы узнали бедного Пилигрима, – сказал я, – с которым случилось несчастье во время путешествия. И ничего больше.
Затем появились Хирург и его пациент. Жемчужные сферы в глазницах Принца Хирург закрепил искусственной кожей. С этими мертвыми веками он был больше похож на машину, а не на человека. Когда он двигался, щели в сферах расширялись, сужались, снова расширялись.
– Глядите, – сказал Принц, идя по комнате, показывая и называя предметы.
Я знал, что он все видит словно через густую вуаль, но по крайней мере, он теперь мог хоть как-то ориентироваться. Он вновь надел маску, и с наступлением ночи мы покинули Дижон.
Принц казался жизнерадостным. Но то, что находилось у него в глазницах, было жалким подобием того, чего лишил его Гормон, и вскоре Принц в полной мере осознал это. Ночью, когда мы спали на грязных койках в гостинице для Пилигримов, он вдруг начал издавать во сне крики ярости. В перемежающемся свете настоящей луны и двух ложных я видел, как поднимались его руки, как сжимались его кулаки и как его ногти впивались в воображаемого противника снова и снова.
2
К концу лета мы добрались до Перриша. Мы вошли в город с южной стороны по широкой магистрали, по обочинам которой росли древние деревья.
Шел освежающий дождь. Листья над ними шелестели на ветру. Та ужасная ночь, когда мы покинули захваченный Роум, казалась каким-то сновидением.
Пешее путешествие весной и летом укрепило наш дух, а серые башни Перриша, казалось, обещали новую жизнь. Конечно, я подозревал, что мы обманывали себя, ибо что может дать этот мир Принцу, надежды которого разрушены и который видит только тени, и Наблюдателю, слишком зажившемуся на этом свете?
Перриш оказался более мрачным городом, чем Роум. Даже поздней зимой над Роумом сияет чистое небо и яркий солнечный свет. А над Перришем, казалось, всегда висят облака, поэтому улицы выглядят сумрачно. Даже стены зданий были грязно-серыми и некрасивыми. Городские ворота были распахнуты настежь. Около них, прислонившись к стене, стоял маленький угрюмый человечек в одежде гильдии Стражей. Он даже не пошевелился, когда мы подошли. Я вопросительно взглянул на него. Он покачал головой.
– Проходи, Наблюдатель.
– Без проверки?
– Ты что, не слышал? Все города объявлены свободными шесть ночей тому назад по приказу завоевателей. Теперь ворота никогда не закрываются.
Половина стражей – безработные.
– Я думал, что завоеватели ищут врагов, – удивился я. – Бывших сановников.
– У них повсюду контрольные пункты, и стражи не нужны. Город свободен. Входите. Входите.
Проходя мимо его, я сказал:
– Тогда зачем ты здесь?
– Я стою здесь сорок лет, – ответил страж. – Куда мне идти?
Я сделал знак, означающий, что я разделяю его печаль, и мы с Принцем вошли в Перриш.
– Пять раз я входил в Перриш через южные ворота, – вспоминал Принц. – И всегда на колеснице. Впереди шагали Измененные, и из их глоток неслось пение. Мы двигались к реке вдоль старинных зданий и памятников ко дворцу Графа Перриша. А ночью танцевали на гравитационных пластинках высоко над городом. Балетные представления давали Летатели, а с башни Перриша на нас нисходило сияние. А вино, красное перришское вино! А женщины, их открытые одежды, груди с красными сосками, пышные бедра! Мы купались в вине, Наблюдатель.
– Это Башня Перриша? – спросил он, неопределенно указывая рукой.
– Мне кажется, это руины погодной машины, – ответил я.
– Но ведь погодная машина строится в виде вертикальной колонны. А это постройка сужается кверху, как Башня Перриша.
– А я вижу, – мягко произнес я, – что это вертикальная колонна высотой по меньшей мере в тридцать человек. И кроме того, башня не стоит так близко к южным воротам.
– Да-да, – согласился Принц. Значит, это все-таки погодная машина.
Глаза, которые мне дал Бордо, мало что видят. Я обманываю себя, Наблюдатель. Найди мыслешлем и узнай, сбежал ли Граф Перриша.
Я глядел на башню машины погоды, на это фантастическое устройство, которое принесло столько несчастья миру во времена Второго цикла. Я попытался проникнуть вглубь сквозь ее лоснящиеся, маслянистые мраморные стены и увидеть свернувшиеся клубком, загадочные приспособления, с помощью которых можно было потопить целые континенты. Давным-давно именно с их помощью моя родина на западе превратилась из гористой страны в груду островов. Затем я отвернулся, надел мыслешлем общественного пользования, спросил о Графе Перриша и получил ответ, который и ожидал услышать. Тогда я спросил, где мы можем остановиться.
– Ну? – нетерпеливо воскликнул Принц.
– Граф и все его сыновья убиты во время нападения. Династия уничтожена, его титул упразднен, а дворец его завоеватели превратили в музей. Остальные перришские сановники либо убиты, либо сбежали. Я найду место для вас в жилище для Пилигримов.
– Нет, возьми меня с собой к Летописцам.
– Вы хотите присоединиться к этой гильдии?
Принц начал нетерпеливо размахивать руками:
– Не в этом дело, балбес! Подумай, как я могу остаться один в чужом городе, где у меня нет друзей? Что мне сказать настоящим Пилигримам в их жилище? Я останусь с тобой. Ведь Летописцы не прогонят слепого Пилигрима?
У меня не оставалось выбора. И он пошел со мной в Зал Летописцев.
Нам пришлось пересечь полгорода, и на это ушел почти весь день.
Похоже, что народ Перриша в смятении. Нашествие завоевателей разрушило структуру нашего общества, и огромная масса людей была оторвана от выполнения своих обязанностей, этой участи подверглись и целые гильдии. Я видел на улицах десятки Наблюдателей. Некоторые еще тащили свои ящики с приборами. Мои товарищи по гильдии выглядели угрюмыми и опустошенными, у многих лица опухли от пьянства, поскольку на дисциплину все уже махнули рукой. Бесцельно слонялись и Стражи, так как им нечего было охранять, да и Защитники, испуганные и подавленные после провала сопротивления. Я не видел, конечно, ни Мастеров, ни Властителей, но зато мог наблюдать множество безработных Клоунов, Музыкантов, Писцов и других, ранее служивших при дворе.
На улицах также толпились орды ньютеров. Они бесцельно бродили с тупым видом, поскольку их тела, в головах которых не осталось ни капли рассудка, не привыкли к безделью. Только купцы и сомнамбулы продолжали заниматься своим бизнесом.
Множество завоевателей по двое и по трое бродили по улицам. Это были существа с длинными конечностями – их руки болтались почти на уровне колен. На их лицах выделялись тяжелые веки, а ноздри прикрывались мешочками-фильтрами. Большинство из них были одеты в одинаковую одежду темно-зеленого цвета, – очевидно, военную форму. Некоторые носили при себе оружие. – Примитивные тяжелые штуковины, которые висели за спиной скорее для устрашения, чем для защиты. Они ходили среди нас спокойно, без напряжения – настоящие завоеватели, самоуверенные, гордые. Их не страшило, что к ним будут приставать побежденные люди. Однако то, что они не ходили в одиночку говорило об их осторожности. Я не чувствовал в душе злобы к ним даже тогда, когда с подчеркнутым нахальством, они взглядом собственников пялились на старинные памятники Перриша. Однако Принц Роума, для которого все фигуры были подобны темно-серым теням, как-то инстинктивно различал их, и при их приближении его дыхание становилось прерывистым от ненависти.
На улицах также толпилось множество существ из других миров.
Некоторые из них могли дышать нашим воздухом, другие использовали герметические шлемы в виде шаров или пирамид. Конечно, не было ничего необычного в присутствии на земле инопланетян – поражало только их количество.
Они проникали повсюду: в дома древних землянских религий, в лавки Купцов, где они покупали сверкающие модели Башни Перриша, в рестораны…
Они взбирались на верхние уровни пешеходных дорожек, заглядывали в жилые дома, фиксировали картинки из жизни, обменивали валюту у пугливых торгашей, флиртовали с Воздухоплавательницами и Сомнамбулами. Некоторые группами, как овцы, двигались от одного зрелища в другому. Создавалось впечатление, будто завоеватели сообщили во все галактики: прилетайте полюбоваться на старую Землю при новом правлении.
Стали процветать местные нищие: завоеватели охотно подавали им, отгоняя нищих из других миров. Только у Измененных ничего не получалось их не признавали за местных. Я видел, как несколько этих мутантов, разозленные тем, что им не подавали милостыню, набросились на нищих, которым повезло, и били их, свалив на землю. А те, снимали сцену, которая потом позабавит кого-то на их галактической родине.
Тем временем мы подошли к Залу Летописцев.
В этом внушительном здании было собрано все о прошлом нашей планеты; оно возвышалось над южным берегом Сены, как раз напротив огромного дворца Графа. Но покои свергнутого Графа размещались в старинном здании, по-настоящему старинном. То была длинная спиральная постройка из серого камня с зеленой металлической крышей в традиционном перришском стиле, возведенная еще в Первом Цикле. А Зал Летописцев представлял собой белую колонну без окон. Вокруг нее донизу вилась спираль из полированного металла, на которой была отражена вся история человечества. Верхние кольца спирали не были исписаны. Издали я не мог ничего прочитать и задумался: сочли ли своей обязанностью Летописцы Земли?… Позже я узнал, что они этого не сделали, таким образом, официальная история фактически была доведена лишь до момента вторжения.
Наступила ночь. И Перриш, который выглядел так уныло этим туманным дождливым днем, расцвел красотой, как знатная вдова, приехавшая из Ерслема, где ей вернули юность и сладострастие. Городские огни обворожительно лучились. Мягкая дымка сглаживала углы, прятала въевшуюся в стены грязь тысячелетий, примитивность становилась поэзией: дворец Графа из неуклюжего тяжелого строения превратился в воздушный волшебный замок.
Башня Перриша, подсвеченная сумерками, казалась воплощением грации и очарования. Зал Летописцев с его целомудренной белизной и спиралью истории поражали своей красотой. Перришские Воздухоплаватели в этот час давали над городом грандиозное балетное представление. Их прозрачные крылья были широко распахнуты, а изящные тела парили, протянувшись до самого горизонта. Они были прекрасны, эти генетически измененные дети Земли, эти удачливые члены гильдии, которая требует от своих участников только одного – чтобы они получали удовольствие от жизни. К их воздушному танцу присоединились и завоеватели. Я не мог понять, каким образом они летали, их длинные конечности были прижаты к телу. Я обратил внимание, что Воздухоплаватели не выказывали неприязни чужакам, они приглашали их, освобождая место в танце.
Высоко в небе плыли с запада на восток две ложные луны, полированные и пустые. Пятна искусственного света кружились в водовороте в средних слоях атмосферы, этим зрелищем тоже с удовольствием любовались перришцы.
Из динамиков, плававших под облаками, лилась приятная музыка. Где-то слышался смех девушек.
Я почувствовал аромат искрящегося вина. Это Перриш, который завоеван, каков же был он свободным?!
– Мы уже у Зала Летописцев? – спросил Принц.
– Да, – подтвердил я. – Вон та белая башня.
– Я знаю, как он выглядит, дурак. Но теперь я хуже вижу в сумерках.
Вон то здание?
– Вы показываете на двор Графа, Ваше Высочество.
– Тогда вон там?
– Да.
– Почему же мы не входим?
– Я любуюсь Перришем, – ответил я. – Никогда не видел подобной красоты. Роум тоже красив, но по-другому. Роум похож на императора, а Перриш на куртизанку.
– Ты как будто стихи читаешь, высохший старик.
– Я чувствую, как годы слетают с моих плеч. Сейчас я мог бы плясать на улицах. Город поет для меня.
– Войдем. Мы должны увидеть Летописцев. Пусть город споет для тебя после.
Я вздохнул и повел его ко входу в большой зал. Мы пошли по переходной дорожке из какого-то блестящего черного камня. Лучи света ощупывали нас, обследуя и запоминая. Чудовищной величины дверь из черного дерева шириной в пять человек и высотой в десять оказалась оптическим обманом. – На самом деле она оказалась гораздо меньше. Когда мы проходили через дверь, я почувствовал какое-то тепло и ощутил странный аромат.
За ней открывался вестибюль, почти такой же ужасающий, как и во дворце принца Роума. Все было белым. Камень излучал свет изнутри, и все вокруг сверкало. Направо и налево массивные порталы вели во внутренние помещения. Хотя наступила ночь, много людей толпилось возле банков информации у задней стенки вестибюля – там, где с помощью экранов и мыслешлемов можно было получить любые сведения из основных картотек гильдии Летописцев. С интересом я обнаружил, что среди тех, кто пришел сюда со своими вопросами о прошлом человечества, было много завоевателей.
Наши шаги звонко раздавались по всему огромному помещению, когда мы пересекали вестибюль, ступая по плиткам его пола.
Я не заметил ни одного Наблюдателя и потому пошел к банку информации, надел мыслешлем и сообщил забальзамированному мозгу, с которым он был связан, что я разыскиваю Летописца Бэзила.
– Какое у тебя к нему дело?
– Я принес ему шаль, которая оказалась у меня, когда он бежал из Роума.
– Летописец Бэзил вернулся в Роум, чтобы завершить свое исследование с разрешения завоевателей. Я пришлю другого члена гильдии, чтобы он забрал шаль.
Нам не пришлось долго ждать. Мы стояли в глубине вестибюля, и я размышлял о том, как много придется узнать завоевателям. Через несколько мгновений к нам подошел плотно сбитый человек с кислым выражением на лице.
Он был на несколько лет младше меня, но все же уже не молод. На его широкие плечи была накинута церемониальная шаль его гильдии.
– Я Летописец Элегро, – представился он с важным видом.
– Я принес шаль Бэзила.
– Пошли. Следуйте за мной.
Он появился из какого-то незаметного места в стене, где массивный блок двигался на шарнирах. Теперь он вновь отодвинул его и быстро пошел.
Затем Летописец Элегро остановился в нетерпении. Его рот с опущенными уголками кривился, короткие пальцы теребили густую черную бороду. Когда мы догнали его, он пошел медленнее. Мы миновали бесчисленное количество переходов и очутились в обиталище Элегро, где-то на вершине башни.
Комната, довольно темная, была полна экранов мыслешлемов, пишущих приспособлений, разговорных аппаратов и других технических средств обучения. Стены покрывала темно-пурпурная ткань, очевидно живая, ибо по ее краям была заметна ритмическая пульсация.
– Где шаль? – спросил Элегро.
Я достал ее из кошеля. Меня забавляло то, что я мог носить ее в те первые смутные дни завоевания. В конце концов Бэзил сам оставил ее в моих руках, когда побежал по улице. Я не собирался выдирать ее у него, но, очевидно, потеря мало волновала его. Вскоре, однако, я спрятал ее, поскольку вызывал удивление окружающих в своих одеяниях Наблюдателя и шали Летописца. Элегро резко взял у меня шаль, развернул и тщательно осмотрел так, как будто искал вшей.
– Как она попала к тебе?
– Мы встретились с Бэзилом как раз во время нашествия. Он был сильно взволнован. Я попытался задержать его, когда он пробегал мимо, но он убежал, оставив шаль в моих руках.
– Он рассказывал другую версию этой истории.
– Сожалею, если скомпрометировал его, – сказал я.
– По крайней мере ты все-таки вернул шаль. Я сообщу об этом в Роум сегодня вечером. Ты ждешь вознаграждения?
– Да.
Явно недовольный Элегро спросил:
– Чего же именно?
– Я хочу поступить учеником к Летописцам.
Он пришел в изумление.
– Но ты ведь принадлежишь к гильдии.
– В эти дни быть Наблюдателем – это все равно, что не принадлежать к ней. Зачем мне вести наблюдение? Я свободен от обязательств.
– Возможно. Но ты стар, чтобы вступить в новую гильдию.
– Не слишком стар.
– У членов нашей гильдии нелегкая жизнь.
– Я намерен упорно работать. Я желаю учиться. Хоть я и стар, любопытство еще не оставило меня.
– Стань Пилигримом, как твой друг. Повидай мир.
– Я видел мир. Теперь я хочу изучить прошлое.
– Ты можешь получить всю интересующую тебя информацию внизу. Наши банки информации открыты для тебя, Наблюдатель.
– Это не то. Примите меня в гильдию.
– Вступи учеником в гильдию Индексаторов, – предложил Элегро. – Они имеют доступ к информации, но к их работе не предъявляется столько требований.
– Нет, я прошу Летописцев принять меня в ученики.
Элегро тяжело вздохнул. Он ломал свои пальцы, вертел головой, губы его кривились. Он явно был в замешательстве. В это время открылась внутренняя дверь, и в комнату вошла женщина в одеяниях летописцев. В руках у нее был небольшой музыкальный шар. Она остановилась, явно удивленная тем, что у Элегро посетители, кивнула и сказала:
– Я приду позже.
– Останься, – предложил ей Элегро.
Нам с Принцем он представил ее:
– Это моя жена – Олмейн. А это Путешественники, только что пришедшие из Роума, – объяснил он жене. – Они принесли шаль Бэзила. Наблюдатель хочет поступить учеником в нашу гильдию. Что ты скажешь на это?
Олмейн поморщила свой белоснежный лоб. Она положила музыкальный шар в темную хрустальную вазу. Шар включился и, прежде, чем она его выключила, раздалось несколько звенящих звуков. Затем она принялась рассматривать нас, а я ее. Она была явно моложе своего мужа. Он был средних лет, а она, казалось, только прошла первую пору зрелости. Очевидно, подумал я, она побывала в Ерслеме, чтобы возродить свою юность. В таком случае странно, что ее муж не сделал то же самое. Внешность ее, безусловно, отличалась привлекательностью. На ее широком лице выделялись высокий лоб, выдающиеся скулы, крупный, чувственный рот и выступающий вперед подбородок. Черноту ее волос резко оттеняла необычная бледность кожи. Сейчас у нас редко можно встретить белую кожу, хотя теперь я знаю, что в древние времена это было обычным явлением. Эвлюэлла, моя любимая малышка Летательница, обладала таким же сочетанием черного и белого, но на этом сходство этих двух женщин заканчивалось. Эвлюэлла казалась воплощением хрупкости, а Олмейн олицетворяла силу. Ее длинная изящная шея покоилась на плечах прекрасной формы. У нее было цветущее тело, высокая грудь и крепкие ноги. А осанка поистине королевская.
Она некоторое время изучала нас своими широко расставленными темными глазами и, наконец, спросила:
– Наблюдатель считает, что у него достаточно способностей и знаний, чтобы поступить в нашу гильдию?
Казалось, вопрос был обращен к любому, кто взялся бы ответить. Я колебался. Элегро тоже. Наконец Принц Роума сказал повелительным тоном:
– У этого Наблюдателя достаточно знаний и способностей, чтобы вступить в вашу гильдию.
– А кто ты такой? – требовательно спросила Олмейн.
Принц мгновенно изменил тон.
– Я несчастный слепой Пилигрим, который пришел пешком из Роума вместе с эти человеком. Если мне позволено рассудить, я считаю, что вы сделаете ошибку, если не примете его в ученики.
Элегро поинтересовался:
– А что ты намерен делать? Какие у тебя планы?
– Я ищу здесь только убежище, – ответить Принц. – Я устал от бродяжничества, и мне нужно многое осмыслить. Позвольте мне выполнять здесь какие-нибудь мелкие поручения. Я не хотел бы разлучаться со своим спутником.
Мне Олмейн сказала:
– Мы обсудим твою просьбу. В случае согласия ты будешь подвергнут испытаниям. Я буду твоим поручителем.
– Олмейн! – воскликнул Элегро, явно изумленный.
Она улыбнулась всем нам безмятежной улыбкой.
Казалось вот-вот разразится семейная ссора, но этого не произошло.
Нам предложили еду, соки, крепкие напитки и ночлег. Пока мы ужинали, Летописцы собрались, чтобы обсудить мою необычную просьбу. Принц пребывал в каком-то странном возбуждении. Он глотал пищу не пережевывая, опрокинул флягу вина, нервно перебирал обеденные принадлежности, время от времени касался своих металлических зрачков.
Наконец он попросил тихо, но нерешительно:
– Опиши мне ее.
Я сделал это, стараясь нарисовать картину, как можно более полно.
– Ты говоришь, она красивая?
– Мне кажется, да. Вы знаете, в моем возрасте нужно полагаться на зрение, а не на гормоны, которые выделяют железы.
– Ее голос возбуждает меня, – признался Принц. – В ней есть сила. Она божественна. Должно быть, она красива, было бы несправедливо, если бы ее тело не соответствовало голосу.
– Она, – напомнил я сурово, жена другого и оказала нам гостеприимство.
Я вспомнил тот день в Роуме, когда паланкин Принца вынесли из дворца, и Принц высмотрел Эвлюэллу, приказал привести ее к нему и, задернул занавески. Властитель может командовать людьми более низких гильдий, а Пилигриму это не позволено, и я опасался намерений Принца Энрика. Он снова потрогал свои глаза, его лицо пришло в движение.
– Обещайте мне, что вы не будете ее беспокоить, – сказал я.
Уголок его рта дернулся, он готов был сердито ответить, но сдержался.
– Ты неправильно судишь обо мне, старик. Я буду уважать законы гостеприимства. Будь добр, возьми вина.
Я протянул руку в нишу и получил еще одну фляжку. Это было крепкое красное вино – не такое, как золотистое в Роуме. Я налил вина, мы выпили.
Фляжка скоро опустела. Через несколько мгновений вошла Олмейн. Она сменила свою одежду. Раньше на ней было дневное платье темного оттенка из грубой ткани, а теперь она надела алое платье, закрепленное на груди. Оно подчеркивало все достоинства ее фигуры. Меня удивило, что пупок ее был открыт. Ее соблазнительность привела в волнение даже меня.
Она произнесла благосклонно:
– Твоя просьба удовлетворена. Ты будешь под моим попечительством.
Сегодня же ты подвергнешься испытаниям. – В ее глазах вдруг появилась лукавая искорка. – Больше всего, чтобы ты знал, недоволен мой муж. Но неудовольствия моего мужа не следует бояться. Пойдемте со мной оба.
Она протянула руки и взяла нас с Принцем за руки. Пальцы ее были прохладными. Я внутренне дрожал как в лихорадке, и удивленно думал, что ощутил этот призрак юности, даже не побывав в водах дома возрождения в святом Ерслеме.
– Пошли, – повторила Олмейн и повела нас к месту испытаний.
3
Так я попал в гильдию Летописцев.
Испытания были обязательными. Олмейн привела нас в другую комнату, где-то наверху башни. Ее стены украшали панели из редких пород дерева различных оттенков. Вокруг стояли скамьи, а в центре возвышалась спираль высотой с человека, исписанная буквами, такими мелкими, что их невозможно было прочитать. Полдюжины Летописцев сидели или стояли, прислонившись к стене. Они собрались явно из-за прихоти Олмейн, ибо не испытывали никакого интереса к старому обшарпанному Наблюдателю, которого она взялась опекать.
Мне дали мыслешлем. Скрипучий голос внутри задал мне с десяток вопросов, стараясь выявить типичные ответы и интересуясь деталями биографии. Я дал свои идентификационные данные в гильдии, чтобы они могли, войдя в контакт с местным мастером гильдии, проверить правдивость ответов и освободить меня от клятв. В обычное время невозможно было освободиться от клятв, которые давал Наблюдатель, однако теперь настали другие времена, и я знал, что моя гильдия сокрушена.
Через час все кончилось. Сама Олмейн набросила мне шаль на плечи.
– Вам дадут жилище около наших покоев, – сказала она. – Ты должен сменить одеяние Наблюдателя, а твой друг может остаться в одежде Пилигрима. Твое обучение начнется после испытательного периода. А пока ты имеешь полный доступ к цистернам памяти. Ты понимаешь, конечно, что пройдет лет десять или больше прежде, чем ты станешь полноправным членом гильдии.
– Понимаю, – ответил я.
– Теперь твое имя будет Томис, – сообщила мне Олмейн. – Но пока не Летописец Томис, а Томис из Летописцев. Это разные вещи. Твое прошлое имя недействительно.
Нам с Принцем отвели небольшую комнатку. Это было довольно скромное жилище, но там имелись приспособления для мытья, выходные отверстия для мыслешлемов и других информационных устройств и пищевая отдушина. Принц Энрик обошел комнату, ощупывая вещи, определяя, как они расположены.
Шкафы, кровати, стулья и другая мебель выдвигались из стен, когда он нажимал кнопки. Наконец он все изучил, нажал нужную кнопку, и из стены опустилась кровать, на которой он растянулся.
– Скажи мне одну вещь, Томис из Летописцев.
– Да?
– Удовлетвори любопытство, которое меня гложет. Как тебя звали в прошлой жизни? Или ты снова откажешь мне?
– Теперь это не имеет значения.
– Ты ведь не связан сейчас никакими клятвами.
– Это просто старая привычка, – пояснил я. – Долгое время мне было запрещено называть свое имя.
– Так скажи его сейчас.
– Вуэллиг, – назвался я.
В том, что я это сделал, проявилось какое-то странное чувство освобождения от прошлого. Мое прежнее имя, казалось, висело в воздухе около моих губ, носилось по комнате, как прекрасная птичка, выпущенная на свободу.
Я задрожал.
– Вуэллиг, – повторил я еще раз. – Меня звали Вуэллиг.
– Больше нет Вуэллига.
– Есть Томис из Летописцев.
Мы вдруг начали смеяться и смеялись до колик в животе. Слепой Принц вскочил на ноги и хлопал в знак дружбы меня по руке, мы непрерывно выкрикивали его и мое имя, как маленькие дети, которые внезапно обнаружили, как мало силы в словах, казавшихся им страшными.
Так я вошел в жизнь Летописцев.
Первое время я вообще не выходил из Зала Летописцев. Мои дни и ночи были полностью заняты. Принц, у которого было больше времени, тоже почти все время находился в здании, уходя только тогда, когда им овладевала тоска или ярость. Иногда с ним уходила Олмейн, чтобы ему не было одиноко в его темноте. Но я знаю, что иногда он покидал здание сам, с вызовом демонстрируя, что, даже слепой, он может передвигаться по городу.
