Через миллиард лет

Каждый раз, когда мы приходим пообщаться с роботом, он разыгрывает одну и ту же странную пантомиму. Тычет перепончатой лапой себе в грудь, потом показывает на нас, потом на звезды. Снова и снова. Пилазинул утверждает, что робот пытается сказать нам о своем желании показать нам дорогу куда-то — к другому сейфу или даже к планете, на которой раньше обитали Высшие. Доктор Хорккк категорически не согласен.

— Робот стремится установить наше происхождение, — говорит доктор.

— Он утверждает: ни я сам, ни вы не происходим из системы ГГГ 1145591. Он хочет сказать именно это. И ничего более.

Мне нравится думать, что Пилазинул прав. Но пока что это всего лишь догадки. И я сомневаюсь, что доживу до того времени, когда мы узнаем что-нибудь определенное.

Необходимость общаться при помощи мимики и жестов очень раздражает.

Прошло всего три часа с тех пор, как я закончил предыдущую запись, но за это время все опять успело перевернуться вверх тормашками. Представь себе, робот разговаривает с нами. По-английски.

Стин Стин и меня отправили в пещеру сделать еще парочку снимков одного прибора, потому что первую серию запороли при проявлении. Когда мы вошли, робот возился с чем-то в углу, повернувшись к нам спиной. Он не обратил на нас внимания, и мы спокойно занялись своим делом.

Через пять минут робот выпрямился и, лязгая, подошел к нам. Он протянул одну из своих рук, а другой указал на прикрепленный к первой маленький аппарат. Я подумал, что это оружие, и окаменел.

Медленно, с трудом робот произнес:

— Говорите… слово… сюда…

Я на некоторое время потерял способность ясно мыслить. Стин Стин, судя по всему, тоже пережило сильное потрясение — колебания его мантии были видны даже сквозь скафандр.

— Он действительно говорил по-английски? — спросил я.

— Кажется, да, — ответило Стин.

Робот отчетливо повторил:

— Говорите сюда слова.

Я поднял голову и присмотрелся к той штуке у него на руке. Это было не оружие. Аппарат состоял из трубочки с надписью, на один конец которой был насажен тессеракт — ну, головоломка, четырехмерный куб. Его внутренние грани светились ярко-алым цветом.

— Ваши слова… — сказал робот. — Больше. Сюда.

Понемногу мы начали понимать, что к чему. Робот слушал все, что мы говорили в его присутствии, записывал наши слова, составил себе программу анализа, пережил тяжелую головную боль — и выучил английский. А теперь он хотел, чтобы мы пополнили его словарный запас. «Наверное, — подумал я, — трубка с надписями плюс головоломка равняется некоему эквиваленту магнитофона». Я был неправ.

Стин Стин пришло к более верному заключению на долю секунды быстрее меня. Он-она — оно! — оттолкнуло меня, прижало переговорное устройство своего скафандра к светящемуся предмету на руке робота и начало быстро и отчетливо говорить — по-каламориански! Оно успело наболтать туда десяток предложений на своем родном языке, пока я не очнулся, не ухватил его-ее за скафандр и не оттащил подальше от робота.

— Убери свои грязные руки! — взвыло Стин.

— Ты, полено чертово, за каким дьяволом тебе потребовалось говорить по-каламориански?

— Чтобы запрограммировать его транслятор! — последовал негодующий всхрип. — А почему бы ему не научиться говорить на языке цивилизованной расы?

Меня так взбесила воинственная глупость Стин Стин, что я пропустил мимо ушей очень важную вещь, сказанную им.

— Тебе прекрасно известно, что английский — официальный язык этой экспедиции. Когда тебя включали в состав, ты согласилось с этим. Если мы решим пополнить словарь робота, то будем обучать его только одному языку, и этим языком будет…

— Кто-то должен сообщить роботу, что английский — не единственный язык во Вселенной! Вы запрещаете каламорианский, вы угнетаете нас, это преступление, это акт расового геноцида!

— Заткнись, — рявкнул я.

Ну, не было у меня сил проявлять терпимость к этому расовому бреду. Потом наконец до меня дошла суть происходящего. Транслятор!

Ну конечно!

Трубочки с надписями и головоломки — это не два разных предмета. Это две детали одного предмета, и их нужно соединять. Они работают только вместе. И это вовсе не записывающее устройство, как я подумал раньше.

Это была машина, которая превращает неразвитые языки примитивных рас в язык Высших.

Стин мгновенно поняло, с чем имеет дело, и захотело, нарушая все договоренности, загнать в аппарат свой драгоценный каламорианский. Может быть, это действие способствовало подъему расовой гордости, но, похоже, оно похоронило наши надежды на взаимопонимание с роботом. Теперь в трансляторе сидит дюжина фраз, не имеющих никакого отношения к английскому языку. Ни один транслятор, как бы хорош он ни был, ничего толком не переведет, если его хозяин будет убежден, что бормотание Стин Стин и то, на чем говорят все остальные, — один и тот же язык.

Я предупредил Стин Стин, что, если оно повторит этот номер, я сверну ему шею. Оно посмотрело на меня довольно злобно, но отступило. Судя по всему, оно уже добилось всего, чего хотело.

Я наклонился к аппарату. И понял: я не знаю, что говорить.

Слова не шли с языка. Стин Стин, наверное, произнесло пылкий панегирик каламорианскому народу, перечислило все его непревзойденные достоинства, но я не собирался ему-ей подражать. К тому же во мне проснулась старинная боязнь микрофонов. Я стоял, нелепо согнувшись, и пытался придумать какое-нибудь полезное и достойное заявление.

Робот попытался подбодрить меня:

— Говорите ваши слова сюда.

Я спросил:

— Какие слова? Любые?

Молчание. Хихиканье Стин Стин.

— Меня зовут Том Райс, — сказал я. — Я родился на планете Земля, наша звезда называется Солнце. Мне исполнилось двадцать два года.

Я остановился, думая, что машине нужно время, чтобы переварить эти несколько предложений, давал ей передышку, прежде чем запустить следующую порцию. На самом деле останавливался зря — теперь я это знаю.

— Говорите еще слова, — попросил робот.

— Язык, на котором я сейчас говорю, называется английский, — продолжал я. — Это один из самых главных языков Земли. Мой коллега, обратившийся к вам до меня, говорил по-каламориански. Этот язык используют на другой планете в другой солнечной системе далеко от нас.

Я говорил и видел, как цепочки иероглифов Высших пробегают по поверхности трубочки. Аппарат превращал мою устную речь в письмена Высших. И транслировал их. Не знаю, облегчало ли это роботу понимание. Когда я пишу «Дихн рууу мирт корп», я фиксирую звуковой рисунок речи робота при помощи нашего алфавита, но ни на шаг не приближаюсь к пониманию этого текста.

Наверное, все-таки как-то облегчало, потому что активный словарь робота пополнялся с каждой минутой этой странной односторонней беседы.

— Скажи имя второго, — попросил он.

— Оно — Стин Стин с Каламора. Мы прилетели сюда, чтобы узнать как можно больше всего о тех, кто построил этот сейф и оставил вас там.

— Скажи больше имен вещей.

Я принялся указывать пальцем и называть: сейф, пещера, дверь, дверной проем, корабль, небо — перечислил все, во что мог ткнуть. Осторожно подбирая слова, я дал роботу понять, что нам известно, что со дня сооружения сейфа прошло очень много времени. Я попытался объяснить, что мы — ученые, археологи, которые откопали руины станций Высших, нашли там множество вещей, оставшихся от них, но никто из разумных существ, населяющих эту часть Галактики, никогда не видел живого Высшего. И так далее.

Робот изучал надписи, плывущие по поверхности трубки, с нарастающим интересом — по крайней мере, мне так показалось, — но от комментариев воздерживался и только время от времени подгонял меня просьбами продолжать. Его наручная машина уже сожрала вполне приличную порцию информации. В какой-то миг меня осенило, что пора бы уже сообщить на корабль о том, что у нас тут происходит. Я повернулся к Стин Стин:

— Выйди на корабельную частоту и расскажи доктору Хорккку, чем мы занимаемся.

— А ты в это время будешь наполнять уши робота своей ядовитой ложью? Сам вызывай!

Я с трудом удержался от того, чтобы не дать Стин Стин пинка под зад. Спасло его только полное отсутствие зада. Я подключился к корабельной связи, попросил всех немедленно явиться сюда и прервал контакт. Робот хотел больше слов… больше… еще больше… еще… Он впитывал их, как губка.

Первыми прибыли доктор Хорккк и Пилазинул, впрочем, остальные тоже не заставили себя ждать. Я объяснил ситуацию. Доктор Хорккк пришел в восторг.

— Продолжай говорить, — сказал он.

И я продолжал.

Я договорился до того, что у меня сел голос, тогда мой боевой пост заняла Яна, а когда она тоже осипла, — Саул Шахмун. Собственно, не имело значения, что мы там болтали в аппарат. Мы просто снабжали данными мощный компьютер, а он сам отделит существенное от несущественного и установит смысловые связи. Доктор Хорккк дрожал от возбуждения и одновременно был несколько разочарован: именно такую машину, аппарат, способный переводить с голоса неизвестный язык, он и пытался построить всю свою сознательную жизнь.

Примерно через час робот был удовлетворен.

— Не надо больше слов, — сказал он. — Остальное заполнится потом само по себе.

Все ясно: машина до отказа набита всякими английскими словами. Она обработает их, установит связи и передаст информацию роботу, а если ему потом попадется непонятное слово, он легко установит его значение, ориентируясь по контексту.

Минут пять робот молча изучал поток иероглифов, скользящий по трубочке. Мы не осмеливались заговорить с ним.

Потом он поднял голову и на чистом английском языке (кстати, имитируя тембр голоса и манеру твоего братца) сказал:

— Сейчас я назову вам себя. Меня можно звать Дихн Рууу. Я — машина, созданная для служения Мирт Корп Ахм. Вы зовете этот народ Высшими. На ваш язык мое имя переводится так: «Машина, которая служит». Моя цель — пребывать в постоянной готовности, чтобы я мог вновь служить Мирт Корп Ахм, когда они возвратятся в эту систему.

Еще одна долгая пауза. Похоже, Дихн Рууу ожидал наших вопросов.

Пилазинул поднял руку:

— Сколько времени прошло с тех пор, как Мирт Корп Ахм последний раз побывали здесь?

— Как могу я обозначить промежуток времени? — спросил робот.

— Тяжелый случай, — пробормотал под нос Пилазинул. — Мы же не объяснили ему нашу систему отсчета.

Тут инициативу перехватил доктор Хорккк и, должен признать, справился замечательно.

— Базовая мера времени, наименьшая единица — секунда, — сказал он.

— Звук, который я сейчас воспроизведу, длится ровно секунду.

Он отдал приказ корабельному компьютеру, который послушно взвыл ровно на секунду. Потом доктор Хорккк объяснил роботу, как строится наша система отсчета: шестьдесят секунд — минута, шестьдесят минут — час, двадцать четыре часа — сутки, и далее до года. Робот был приличной, вежливой машиной, а потому воздержался от комментариев в адрес запутанной и непрактичной системы, с которой мы сами мучаемся, да еще другим навязали. (Почему в минуте именно шестьдесят секунд? Отчего в неделе семь дней? Кто сказал, что в году должно быть двенадцать месяцев? Отчего мы не пользуемся разумной десятичной системой? Спросите у шумеров — по-моему, это они так развлекались.)

Когда робот переварил нашу систему измерения времени, доктор Хорккк перешел к описанию линейных мер. Он начертил на полу пещеры отрезок длиной в сантиметр, рядом второй — метровой длины, а потом объяснил роботу, что такое километр, то есть тысяча метров. Наконец, он добил бедную железяку определением скорости движения астероида, выразив ее в километрах в час. Робот вышел из пещеры, несколько минут смотрел на небеса, видимо, оценивал эффект параллакса, чтобы самому определить, как быстро движется астероид. Та непонятная счетная машинка, что сидела в его голове, быстро вывела эту цифру в исчислении Высших, а потом подставила земную систему мер.

Робот сказал:

— Время полного обращения этого астероида вокруг солнца равно одному году шести месяцам пяти дням трем часам двум минутам и сорок одной секунде.

— Правильно, — сказал капитан Людвиг.

— Отлично, — коротко кивнул доктор Хорккк, словно не было ничего странного в том, что эта машина так быстро все усваивает да еще, вдобавок, способна вычислять длину местного года, один раз взглянув на небо. Теперь мы можем продолжить. Можете ли вы сказать нам, сколько времени по земной системе отсчета прошло с тех пор, как Мирт Корп Ахм в последний раз посетили эту планету?

Робот снова принялся изучать небо. На этот раз ему, видимо, пришлось оценивать изменения в положении созвездий, происшедшие с тех пор, как он в последний раз смотрел на них.

Он быстро завершил осмотр и сказал:

— Это было девятьсот сорок один миллион двести восемьдесят тысяч восемь лет два месяца и двенадцать дней назад.

От спокойных этих слов нас всех словно током ударило. С невероятной точностью робот подтвердил расчеты обсерватории Луна-Сити. Я не знаю, сколько компьютеров решали для астрономов этот вопрос и как много времени у них на это ушло, я уверен, что никакой наш компьютер не способен мгновенно выдать столь точный ответ, как это только что сделал Дихн Рууу. Подобные происшествия превращают в ничто все наши достижения, все, чем мы гордимся. Как же должны превосходить нас существа, которые создали робота, способного просидеть в камере миллиард лет и после этого так жонглировать цифрами! Впрочем, может быть, он считал так медленно и плохо, что Высшие, окажись они здесь, немедленно отправили бы его в металлолом. Ух!

— Когда вы в последний раз вступали в контакт с кем-либо из Мирт Корп Ахм? — спросил Пилазинул.

— Девятьсот сорок один миллион…

— Значит, с тех пор, как запечатали сейф.

— Да. Мне приказано ждать их возвращения.

— Они больше не вернутся, — сказал Пилазинул. — Уже миллионы лет они не появлялись в Галактике.

— Это противоречит моим данным, — спокойно ответил робот. — Хозяева не могли умереть. Они наверняка занимают существенную часть этой Галактики. И обязательно вернутся за мной. Я должен ждать.

В беседу вступил доктор Шейн.

— Вы понимаете, что я имею в виду, когда использую термин «родной мир» Мирт Корп Ахм, «родная планета»?

— Вы говорите о планете, на которой зародилась их цивилизация, — сказал робот. — О месте, где началась их история.

— Да, вы меня правильно поняли. — Доктор Шейн резко наклонился вперед. — Мы пытались найти этот мир, но не сумели. Можете вы помочь нам? Например, сказать, находится ли он в этой Галактике?

— Да, — немедленно ответил робот.

Доктор Шейн выглядел несколько озадаченно. Он-то принадлежал к научной школе, которая утверждала, что Высшие родом из другой Галактики. Доктор Хорккк подпрыгивал на месте от радости, ведь он с самого начала утверждал, что родная планета Высших находится где-то здесь.

Несмотря на ошеломление, доктор Шейн продолжал:

— Скажите, а звезда, вокруг которой вращается родной мир Мирт Корп Ахм, видна отсюда?

— Да.

— Я хотел сказать, видна ли она сейчас, ведь прошло столько времени?

— Да.

— Вы не укажете ее нам? — спросил доктор Шейн.

Я заметил, что весь дрожу. Все остальные тоже проявляли нетерпение. Это странное, неестественное интервью с невероятно древней машиной незаметно меняло картину мира. Оно уже разрешило многолетний страстный научный спор. Робот расскажет нам все. Нужно только спросить. А сейчас, вот прямо сейчас, он ответит нам на самый важный вопрос — укажет расположение родной планеты Высших.

Робот снова выбрался из пещеры, чтобы посмотреть на небеса. Он запрокинул голову.

Прошла минута. Две минуты. Три.

Без сомнения, робот сейчас сравнивал нынешние созвездия с теми, которые он видел девятьсот сорок один миллион лет назад, чтобы обнаружить уплывшее куда-то за долгие годы солнце родной планеты Высших.

Что-то было не так. Робот замер. Он оглядел небо, постоял какое-то время неподвижно, потом снова стал внимательно просматривать созвездие за созвездием.

— Наверное, у него только что включилась программа, запрещающая открывать местоположение родной планеты его хозяев чужакам, — предположил доктор Хорккк.

Спотыкаясь, робот ввалился обратно в пещеру. Я сказал «спотыкаясь», и не преувеличивал. Безупречная машина двигалась разболтанной, неуклюжей походкой человека, который только что узнал, что он обанкротился из-за одного маленького изменения в цене биржевых акций, или, скорее, человека, которому деликатно сообщили, что вся его семья погибла при неудачной посадке рейсового аэробуса.

— Звезды нет на месте, — трагическим, надтреснутым голосом сказал Дихн Рууу.

— Вы не можете ее найти? — переспросил доктор Шейн. — Ее больше не видно из этой точки космоса?

— Она должна быть видна, — ответил робот. — Я точно рассчитал положение и не мог ошибиться. Но звезды нет. Я смотрел туда, где она должна находиться, но там только темнота. Я не чувствовал никакого излучения, никакого тепла. Звезды нет. Ее больше нет.

— Как она могла исчезнуть? — прошептала Яна.

— Наверное, превратилась в сверхновую, — предположил Саул. — Взорвалась полмиллиарда лет назад, а робот был в сейфе и не знал…

— Звезда исчезла, — повторил робот.

Цвет его глазной пластины поблек, выдавая шок и ошеломление. Совершенный механический мозг, способный объять весь мир сразу и целиком, обнаружил в этом мире страшную прореху, в которую провалилась его жизнь и смысл бытия.

Мы не знали, что сказать. В самом деле, как утешать робота, узнавшего, что погасло солнце родного мира его создателей?

После долгой паузы Дихн Рууу заговорил:

— Мне больше не нужно оставаться здесь. Звезда исчезла. Куда ушли Мирт Корп Ахм? Они не вернутся сюда. Звезды нет. Это выше моего понимания, но звезды больше нет.

14. 11 ЯНВАРЯ 2376. АСТЕРОИД

Доктор Хорккк по свойственной ему подозрительности несколько дней пребывал в убеждении, что робот солгал нам, намеренно скрыл местонахождение родной планеты Высших. Все остальные этого убеждения не разделяли.

Наш главный интуист Пилазинул полагает, что робот вовсе не способен лгать. Пилазинулу кажется, что робот не стал бы при нас выходить наружу и искать в небе нужную нам звезду, если бы не собирался показать ее. И уж никак не может быть сомнений в подлинности того страха и отчаяния, которые охватили робота, когда он понял, что звезды нет на месте. Дихн Рууу не очень-то приспособлен для выражения сильных эмоций, но он на ногах не держался после своего открытия.

Куда подевалась звезда?

Наверное, Саул прав, и она все же превратилась в сверхновую. Пока никто не предложил лучшего объяснения. Если Саул прав, это чертовски плохие новости для всей нашей компании. Значит, мы не сумеем отыскать столицу империи Высших и хорошенько порыться в ее развалинах. Мир, переживший взрыв сверхновой, не представляет особого интереса для археологов.

Первые полтора дня после своего крайне огорчительного открытия робот провел, копаясь в своей аппаратуре. На нас он совершенно не обращал внимания. Пристроившись у задних стенок комнаты, он крутил рукоятки, нажимал на кнопки, переключал рычаги и не сводил глазной пластины с трех дисплеев одновременно. Видимо, искал какие-то важные сведения. Лихорадочно искал. Я думаю, робот надеялся найти записи посланий от других, подобных ему. Может быть, за сотни миллионов лет, что он провел в своем железном сне, с ним пытались связаться, чтобы объяснить, какая катастрофа постигла Высших. Но, судя по всему, его поиски ни к чему не привели.

Все это время мы старались держаться подальше от робота. Наверное, достаточно сложная машина способна испытывать боль и печаль, а Дихн Рууу потерял своих хозяев, своих создателей, смысл и оправдание своего существования. Самое лучшее, что мы могли предпринять, это оставить его в одиночестве, пока он не справится со своим горем и не научится жить в изменившемся мире.

Потом Дихн Рууу сам пришел к нам. Лерой Чанг заметил, что робот спокойно стоит невдалеке от корабля. Мы отправились ему навстречу. Дихн Рууу некоторое время смотрел на свой транслятор, изучая поток иероглифов, плывущий по трубочке, а потом медленно спросил:

— Вы можете путешествовать между звездами? Есть ли у вас средства передвижения быстрее света?

— Да. Есть. Можем, — ответил доктор Шейн. — Мы летаем в сверхпространстве.

— Это хорошо. Недалеко отсюда находится планета, на которой Мирт Корп Ахм когда-то основали большую колонию. Может быть, вы возьмете меня туда? Мне нужно многое узнать, а это ближайшее место, где я могу получить информацию.

— Как далеко отсюда? — спросил Пилазинул. — В световых годах?

Дихн Рууу помолчал немного, видимо, подсчитывал. Никак не могу привыкнуть к его скорости.

— Отсюда до этой планеты свет летит тридцать семь лет.

— Тридцать семь световых лет, — повторил доктор Шейн. — Ну, это ничего, не очень дорого. Что-нибудь придумаем. Когда крейсер вернется за нами…

— Возможно, вовсе не потребуется лететь на эту планету, — снова заговорил робот. — Скажите, вы можете посылать сообщения быстрее света?

— Да, — сказал доктор Шейн.

— Нет, — в ту же минуту возразил доктор Хорккк.

Дихн Рууу в некотором обалдении переводил свой «взгляд» с одного на другого.

— Да и нет? Не могу зафиксировать ответ.

Доктор Шейн рассмеялся:

— Нет, конечно, мы можем обмениваться информацией со скоростью много выше скорости света… — пояснил он. — Но для этого нужен человек, наделенный особыми способностями. Доктор Хорккк хотел сказать, что сейчас с нами нет существа, обладающего этим даром.

— Я понимаю, — печально проговорил Дихн Рууу.

— Впрочем, — продолжал доктор Шейн, — даже если бы среди нас и были телепаты, толку получилось бы немного. Люди-телепаты могут общаться только с людьми. Они не смогли бы коснуться сознания Мирт Корп Ахм.

— Понятно, — сказал робот. — Ваши связисты многократно усиливают мысль.

— Да, это так. А что, Мирт Корп Ахм пользовались такими же способами?

— Между собой — да, — ответил Дихн Рууу. — Но, к сожалению, только организмы, основанные на протоплазме, способны пользоваться усилителем мысли. Даже если подобные мне машины существуют во Вселенной, я все равно не смог бы связаться с ними при помощи усилителя. Только по радио. А радиоволна тридцать семь лет идет туда и тридцать семь лет обратно. Я не хочу ждать так долго.

Пилазинул вскинул голову.

— Мы сможем доставить вас на эту планету, если вы покажете нам, где она находится.

— Есть ли у вас, — робот поискал в памяти, — звездные карты…

— Конечно, — улыбнулся Ник Людвиг. — Мы нанесли на карты все закоулки Галактики.

Дихн Рууу снова запрокинул голову в небо, как бы фиксируя в мозгу положение созвездий, и вслед за капитаном Людвигом поднялся на борт. Он двигался с величайшей осторожностью, видимо опасаясь, что существо его размеров и веса может нечаянно повредить что-нибудь жизненно важное. Мы-то не беспокоились — корабль, который не смог развалить даже такой тяжеловесный и неуклюжий пассажир, как Миррик, способен выдержать любые бури. Меня, скорее, интересовало, что Дихн Рууу извлек для себя из внешнего вида нашей примитивной аппаратуры.

Капитан и робот вошли в рубку. Людвиг включил большой компьютер. Темная поверхность экрана, занимавшего всю стену, начала светиться. По приказу капитана компьютер вывел на экран картину звездного неба — такую, какой она видится с астероида.

— Скажите, куда вы желаете отправиться, — попросил Людвиг.

Дихн Рууу показал пальцем на правый верхний квадрат экрана. Людвиг кивнул Уэбстеру Файлклерку, тот нажал на клавишу, и изображение, занимавшее этот квадрат, растеклось на весь экран. Дихн Рууу снова указал направление, и через несколько минут на экране красовалась небольшая звезда типа G (немногим меньше Солнца) и шесть планет ее системы.

Файлклерк вывел на маленький экран координаты, обратился к каталогу и установил, что это ГГГ 2787891, называемая также Мак-Барни. Ее обнаружили и нанесли на карту в 2280 году, но исследовательские группы ни на одной из ее планет не высаживались.

Конечно, ничего удивительного в этом нет. Вокруг миллионы звезд и миллиарды планет, а исследователей немного, и работы у них еще столетия на четыре. В отличие от Дихна Рууу мы вовсе не уверены, что найдем в системе звезды Мак-Барни уцелевший форпост Высших, но зато там, наверняка, будет что копать. А это вполне уважительная причина для путешествия.

Итак, наша изначально пристойная археологическая экспедиция, вместо того чтобы прилипнуть на два года к унылой дождливой планете Хигби-5, пустилась в дальнее плавание. Галактическая одиссея. Сначала к астероиду в системе ГГГ 1145591, потом к звезде Мак-Барни, а потом… Бог знает, куда еще заведет нас Дихн Рууу. Но мы последуем за ним. Прибыль от месторождения ртути покроет расходы, а о серьезных детальных раскопках мы позаботимся позже. Те развалины, что мы отыщем, никуда от нас не денутся. Мы каждый день щелкаем как орешки тайны, считавшиеся непостижимыми. Ну, мы же разговариваем с роботом Высших, задаем ему вопросы об их цивилизации и получаем ответы. А еще у нас есть записи кинофильмов из шара и сейфа, а еще — уйма всякой механики в пещере…

Только очень обидно, что 408б уже нет с нами и он не может посмотреть на все эти чудеса. То, что мы узнаем, как раз по его специальности.

Мы улетаем отсюда на следующей неделе, я надеюсь.

Когда в октябре прошлого года доктор Шейн зафрахтовывал крейсер, чтобы улететь с Хигби-5, он предпринял кое-какие меры. Он знал, что, вполне вероятно, мы можем не найти ни сейф, ни робота, а если так оно и будет, то застрянем в системе ГГГ 1145591, не имея ни дела, к которому можно приложить руки, ни транспорта, чтобы убраться отсюда (лоханка Ника Людвига не годится для путешествий через сверхпространство, она может лишь ползти от звезды к звезде), ни телепата, чтобы этот транспорт вызвать. Поэтому доктор Шейн договорился с капитаном крейсера. Корабль ходит по маршруту и вернется в эту систему в середине января. По просьбе доктора Шейна крейсер подойдет к астероиду на расстояние прямой радиопередачи и подождет, не попросим ли мы подобрать нас. Эта задержка довольно дорого стоила, но лучше уж заплатить, чем сидеть на астероиде, ожидая, когда придет попутный транспорт.

Через три дня крейсер войдет в радиус действия нашего радио. Мы уже сутки передаем во все стороны наш сигнал — на случай, если капитан забыл о существовании экспедиции. Как я понимаю, они спустятся и подберут нас, а потом большие боссы договорятся о доставке нас в следующий пункт — и вперед, к звезде Мак-Барни. Дихн Рууу будет нашим проводником.

Может быть.

А пока мы нырнули в рабочие будни с головой и пятками. Мы до потери пульса допрашиваем Дихна Рууу (просто поразительно, как быстро пополняется его словарь), а также изучаем приборы и инструменты, находящиеся в пещере. Теперь мы получили полный доступ ко всей этой механике — хоть по винтику разбирай. Исчезновение звезды родной планеты Высших освободило Дихна Рууу (по его мнению) от обязанностей стража пещеры. Большую часть здешнего оборудования составляют средства связи. Насколько нам известно, они построены на том же принципе, что и наше радио. А еще здесь полным-полно оружия. Сейчас Дихн Рууу разряжает свое хозяйство. Робот утверждает, что одна из маленьких тупоносых трубок, торчащих из боковой стены, способна взорвать солнце с расстояния в три световых года. Доказать это мы, естественно, не попросили. Все остальное — банки данных, вернее, то, что Высшие называют банками данных. На одном электроне записано больше информации, чем мы можем впихнуть в протеиновую цепочку. А в углу стоит аккумулятор — эта чертова штука заряжается от звездного света и поставляет энергию всем приборам. Думаю, за миллиард лет звездного света накопилось более чем достаточно.

Нас несколько беспокоит влияние всех этих чудес техники и технологии на культуру современной Земли, а так же Тххха, Каламора, Динамона и Шиламака. Готовы ли мы к такому потопу? Даже если мы разберемся в одной сотой из того, что нашли в сейфе, и сможем воспроизвести одну тысячную, то начнется Третья промышленная революция, которая изменит наше общество куда более радикально, чем первые две. Куда двигателю внутреннего сгорания из девятнадцатого века и компьютеру из двадцатого угнаться за техническими достижениями минус… какого?.. все равно собьюсь.

Как я уже сказал, мы обеспокоены. Но не нам решать судьбу наших находок. Как ученые мы не имеем права скрывать или уничтожать знания. Мы не администраторы, а археологи. Мы отыскали пещеру, сейф, робота, технику, но не отвечаем за то, как все это будут (или не будут) использовать.

В переводе это звучит примерно так: я умываю руки, да, сестренка? Но это все же лучше, чем запрещать любое потенциально опасное знание. Почти все открытия — даже самые мелкие — приносят с собой новую опасность. Человечество проживало бы в пещерах и ело бы на завтрак, обед и ужин сырое мясо, если бы время от времени кто-то не рисковал и не пускал в ход мозги. Правда, наш случай не совсем вписывается в эту схему — все эти замечательные машины созданы не терпеливым трудом человека, они возникли вне нашей цивилизации, а свалились на нас однажды утром, как пакет подарков от куда более зрелой, мудрой и сложной расы. И нам только предстоит узнать, способны ли мы переварить все это и не погибнуть, остаться собой.

Я повторяю, повторяю: мы не имеем права принимать какое бы то ни было решение. Мы поступаем, как поступил двадцать четыре сотни лет назад один римский наместник на Ближнем Востоке, парень по имени Понтий Пилат. И мы не согласны нести ответственность за то, что произойдет потом. Наша работа — находить всякие вещи, случается — вещи опасные.

И хотя люди — существа вполне ненормальные, я не очень боюсь за их будущее. Если мы умудрились не взорваться и не улететь ко всем чертям мелкими кусочками в разные углы Галактики аж до Анно Домини 2376, мы и дальше как-нибудь проживем.