Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Царь Гильгамеш

ModernLib.Net / Фэнтези / Силверберг Роберт / Царь Гильгамеш - Чтение (стр. 7)
Автор: Силверберг Роберт
Жанр: Фэнтези

 

 


Но Думузи без Инанны ничего не может. Настало время излить силу божества в ее готовое лоно.

И вот — о, наконец-то! — настала ночь Священного Брака. Луна ушла в свою опочивальню. В то утро я омылся чистой водой из фонтана при храме Ана, потом прислужницы умастили меня маслами — все мое тело, все члены, использовав золотистое масло, выжатое из самых сочных плодов. Я надел корону и юбку, оставив верхнюю часть тела обнаженной. Меня отвели в Дом Думузи без окон на окраине города, где я провел полдня, освобождая свой ум от всего, что не было связано с богом. Я был как во сне, лишенный всего личного, полный только богом Думузи. С наступлением ночи я отправился на лодке — путешествие должно было проделано по воде: царь вплывает в город, как семя вплывает в лоно — к пристани, ближайшей к округу Эанны, а оттуда пешком к Белому Помосту и храму, где меня ждала богиня.

Я взошел на Помост с его западной стороны, не глядя ни влево, ни вправо. На кожаном поводке я вел чернорунную овцу, а на руке держал крохотного козленка — это были подношения Инанне. Может быть, воздух в ту ночь был прохладный, а может, теплый; наверное, звезды ярко сияли или, наоборот, были окутаны туманом, может быть, дул легкий ветерок, пахнувший яблоневым цветом, а может, и не было ветерка. Я не знаю. Я ничего не видел и не чувствовал, кроме блистательного храма перед собой и гладкого кирпича под босыми ногами.

Я вошел в храм и отдал козленка жрицам, а овцу — жрецу, направляясь в длинный зал. Там стояла Инанна. Живи я тысячу лет — и то не увидел бы более великолепного зрелища.

Она сияла, как солнце. Она была великолепна. Ее омыли, умастили маслами, окутали ее наготу украшениями из слоновой кости, лапис-лазури, золота и серебра. Белоснежные поножи красовались на ее ногах, и золотой треугольник прикрывал ее лоно. Большие украшения из лапис-лазури лежали у нее на груди, в волосы были вплетены золотые нити. Это были всего лишь украшения, я их видел и раньше. Они были на ней в ночь ее первого Священного брака, когда она сочеталась браком с Думузи, и на ее предшественнице, во времена Лугальбанды. Меня потрясло не великолепие украшений, а величие богини, исходившее от нее. Как я стал воплощением мужской силы — как мучительно было биение моих чресел, напоминавшее мне об этом! — так и она теперь была воплощением сияющей женственности. От золотого треугольника в основании ее живота исходила волна за волной мощная сила, словно лучи солнца.

Улыбаясь, она протянула мне руки. Ее глаза встретились с моими. Я мысленно перепрыгнул через пропасть лет, когда я, в этом самом храме, заблудился, а девочка Инанна нашла меня, и говорила мое имя, и обещала мне, что я стану царем, а она будет лежать в моих объятиях. Я вспомнил, как моя щека прижималась к ее маленькой груди, а ее притирания резким запахом дразнили мое обоняние. И вот воистину теперь свершилось все, что она мне предрекала, и мы стояли в храме лицом к лицу в ночь Священного Брака, а ее глаза, сияющие, как оникс при свете факелов, горели огнем богини.

— Слава тебе, Инанна, — прошептал я.

— Слава тебе, мой царственный супруг, источник жизни.

— Мое священное сокровище.

— Мой муж, моя истинная любовь.

Тут она просто рассмеялась.

— Видишь? Все это свершилось. Разве нет?

Я услышал музыку, возвещавшую, что нам пора выходить. Мои пальцы дотронулись до кончиков ее пальцев — только до кончиков, но это был огонь!

— вместе мы прошли по коридору и вышли из дверей храма на храмовую площадь. Двери сами растворились перед нами. Ясный полумесяц новой молодой луны поднялся над храмом. Тысячи пар глаз уставились на нас из ночной тьмы.

Мы произнесли слова ритуала. Мы пили из чаши мед, рассыпали ячмень на землю. Мы стояли, сплетя руки, пока пелись гимны в честь бога и богини. Три обнаженных жреца пели благословения. Кровью козленка, моего жертвоприношения, окропили мое плечо и щеку Инанны. Печеное мясо принесенной в жертву овцы нам протянули на золотых блюдах, и мы отведали по ритуальному кусочку каждый. Чтобы проглотить этот кусочек, мне, по-моему, понадобилась тысяча лет…

Мы снова вошли в храм. Перед нами шли жрецы, а музыканты, танцоры пели и танцевали вокруг нас, пока мы шли к опочивальне богини.

Опочивальня была небольшой комнатой с высокими потолками, устланная мягкими зелеными циновками, от которых исходил приятный аромат, потому что они были смазаны кедровым маслом. Ложе в середине комнаты было из черного дерева, инкрустированного слоновой костью и золотом. Простыня тончайшего полотна с эмблемой Инанны покрывала ложе. Повсюду на полу были разложены гроздья спелых фиников, такие, как их сняли с дерева. Финики — подлинное сокровище нашей земли, ценнее драгоценных камней. Инанна отломила от грозди финик и вложила его мне в рот, потом я так же угостил ее.

Вам, должно быть, думается, что к этому времени я обезумел от нетерпения и желания. Но нет. Во мне было божество, и в моей душе царило спокойствие и терпение. Сколько лет готовила судьба этот Брак? И что значили в сравнении с ними еще несколько минут? Я спокойно ждал, пока жрицы снимали с Инанны серьги, браслеты, кольца и амулеты. Наконец они сняли с нее бусы, закрывающие грудь, и обнажили ее. Грудь ее была высока и округла, а ведь ей наверняка было уже за двадцать. Они расстегнули застежки золотого треугольника, и передо мной приоткрылась бездна — темная, опушенная густыми волосами и богато умащенная благовониями. Потом жрицы сняли с меня украшения и юбку, обнажив мое тело. Сделав свое дело, они все ушли из комнаты и оставили нас одних.

Я подошел к ней ближе. Я стоял перед ней и смотрел, как вздымается и опадает ее грудь. Она провела языком по губам, и они заблестели. Глаза ее бесстыдно оглядывали мое тело, а я рассматривал ее фигуру, останавливаясь на ее полной груди, широких бедрах и густых волосах внизу, скрывавших источник ее женственности. Я нежно взял ее за руку и подвел к ложу.

На секунду, пока мое тело нависло над ней, моя божественная сущность вспыхнула и погасла. Моя человеческая природа вернулась ко мне, и я подумал, сколь сложные отношения связывают меня с этой женщиной. Подумал о ее неприкрытой чувственности, игривости, ее таинственности, ее силе. Я подумал еще и о том другом Думузи, смертном, которого она год за годом обнимала в этом ритуале, а потом, когда он почему-то стал ей не нужен, уничтожила. Потом снова во мне проснулся и укрепился бог, и все эти мысли ушли от меня. Я сказал, как подобает богу говорить богине в эти минуты:

— Я пастух, я пахарь, я царь, я жених. Да возрадуется богиня!

Я не стану рассказывать вам, какими словами мы обменивались в ту ночь. То, что бог должен говорить богине и богиня богу, вы уже знаете: эти слова повторяются из года в год. То, что царь говорил жрице, а жрица царю — можно легко отгадать, это неинтересно. Мы были богом и богиней, царем и жрицей. Но в той комнате были еще мужчина и женщина — и что до тех слов, которые они говорили друг другу, думаю, это должно остаться тайной. Я не повторю их вам, хотя рассказал так много. Самую великую тайну той ночи легко можно представить. Вы знаете, какие ритуальные прикосновения губ, сосков, ягодиц, рук и чресел должны быть совершены священной парой. Ее кожа пылала, жгла, как горный лед. Ее соски под моими руками были тверды, как алебастр. Прежде чем свершить самое высокое, мы делали все, что положено, и когда настал тот момент, мы сами поняли, что пора. Войти в нее было все равно, что окунуться в чистейший мед. Когда мы соединились, она рассмеялась. Это был одновременно смех той далекой девочки в коридоре — и богини в сияющих высотах. Я тоже засмеялся, ибо после стольких лет мое желание исполнялось. Потом наш смех потерялся в других — глубоких и сильных звуках. Когда мы согласованно двигались, она что-то бессвязно говорила. Это был язык женщин, язык богини, язык Древнего Пути. Глаза ее закрылись и я сжал ее в объятиях изо всех сил. Сила божества вырывалась из меня, словно текучий огонь, и она вызвала в ней ответный порыв. В потоке моего семени родился новый год. Вопль торжества был исторгнут из наших уст, и мы услышали, как его подхватили звуки музыки: музыканты ждали под дверью опочивальни. Мы заговорили друг с другом: сперва глазами, улыбками, потом словами. Потом мы начинали ритуал снова и снова, пока заря не пролила над нами благословение нового года. Мы тихо вышли из храма и постояли нагими под дождем, который наше соитие привело в наши земли.

14

Прошла ночь Священного Брака, когда Инанна и я наконец соединились. Но соединены в браке были бог и богиня, и как только кончилось празднество, каждый вернулся к своей жизни: она — в уединение храма, я — во дворец. Я не видел ее несколько недель. Когда мы встретились на ритуале сева пшеничных зерен, она обращалась со мной холодно и формально. Так оно и должно было быть, но для меня это было непереносимо. Вкус ее кожи еще был у меня на языке. А я знал, что не обниму ее снова, пока не пройдет двенадцать месяцев и не настанет следующий новый год. Как больно было сознавать это!

Служение богам и чувство ответственности заставляли нас постоянно видеться и говорить друг с другом. В Уруке царь — правая рука богини, ее меч, а она — священный посох, на который он опирается. Поэтому они навеки связаны, вращаются вокруг друг друга, а все остальное вращается вокруг них.

Мягкий дождь Ташриту в начале месяца Аразамна уступил место дождям, которые никак нельзя было назвать мягкими. Ливневые потоки пришли с севера, сметая все на пути, они шли почти каждый день. Сухая земля сперва жадно пила, потом ее жажда была утолена, а бури все еще бушевали. В это время я впервые уделил пристальное внимание состоянию каналов. За время правления Думузи их ни разу по-настоящему не ремонтировали. Если дожди будут продолжаться с той же силой, а ил из каналов не будет удален, то мы наверняка окажемся перед угрозой наводнения к ранней весне.

Я беседовал с чиновниками, ведающими оросительными системами, когда управляющий дворцовыми делами вошел в зал. Жрец из храма Энмеркара, сказал он, пришел и принес весть от Инанны. Ей немедленно нужно видеть меня. Оказалось, что демон поселился в ее хулуппу, дереве хулуппу, и мне предстоит прогнать его прочь.

Моя голова была занята вопросами, связанными с каналами, и мне, вероятно, не удалось скрыть своей досады. Я изумленно посмотрел на управляющего и спросил:

— У нее не нашлось другого заклинателя демонов?

Среди чиновников, сидящих вокруг стола, поднялся ропот. Сперва я подумал, что они, как и я, раздосадованы вторжением в нашу работу. Но нет, оказывается, их поразил не призыв Инанны, что явно был не ко времени, а мой отказ! Они неодобрительно поглядывали на меня. На минуту все замолчали.

Потом смотритель каналов прошептал, не смея прямо взглянуть на меня:

— Это дело царя, мой господин, заниматься подобными вещами, особенно когда его об этом просят.

Я покрылся потом, лицо мое заблестело, я широко развел руками:

— У нас же важная работа…

— Нельзя пренебрегать призывом Инанны, ваше величество, — тихо сказал управляющий дворцовыми делами, с величайшей деликатностью касаясь кончиками пальцев лба.

— Но каналы… — начал было я.

— Богиня просит, — сказал один из советников.

— Вы все придерживаетесь того же мнения? — спросил я, оглядев их всех.

Никто мне не ответил. Но нельзя было сомневаться в их мнении. Я сдался, и сдался с улыбкой. Делать нечего: я должен идти немедленно к храму и избавить дерево Инанны от демона.

Дерево хулуппу было — да и сейчас оно стоит — огромным и массивным, с изящными плакучими ветвями. Его посадила сама богиня перед храмом в саду пять тысяч лет назад. Место, где оно растет, настолько свято, что щепотка земли из-под его корней может вылечить множество болезней. Весной бесплодные женщины приходят к нему и обнимают его ствол; многим дает облегчение вытекающий сок этого дерева, а зеленый чай, настоянный на его листьях, используется для предсказания будущего. Это благородное и святое дерево, и я не хотел, чтобы ему был причинен какой бы то ни было вред. В какой-то момент мне казалось, что Инанна могла бы лучше присматривать за своим деревом и оставить меня в покое.

Во вторую стражу утра я отправился в храмовый сад в обществе целой компании молодых людей из дворца. Дождь на время прекратился, небо было ясное и чистое, в воздухе витал свежий запах — залах ранней зимы. Дерево хулуппу — огромное, раскидистое — стояло в северо-восточном углу за садовой оградой, возвышаясь над всеми остальными. Причитающие жрицы стояли возле него, а несколько городских старух медленно кружили, шаркая ногами, вокруг дерева, заупокойно причитая.

Не надо было быть записным садовником, чтобы понять, что с деревом непорядок. Дождь смыл с него почти все листья, длинные и узкие, и они лежали вокруг. Те, что еще не опали, увяли и пожелтели, а сами ветви казались вялыми и безжизненными. Я подошел к нему и положил ладони на его толстую морщинистую кору, словно желая почувствовать, какой демон поселился в дереве.

Я привел с собой Лугал-амарку, малорослого горбуна, черноглазого и чернобрового, его брови сходились над переносицей. Он знал чары и заклинания против демонов. Он тоже положил ладони на кору дерева и тотчас же их отдернул, словно обжегся.

— Ну? — спросил я. — Что ты обнаружил?

— Не один демон, о мой господин! Три!

Ничего хорошего. Я подумал об иле, забивающем каналы, и о дождях, которые через несколько дней наверняка вернутся. И тут еще целых три демона.

За моей спиной зашептались жрицы и старухи. Я обернулся и увидел, что ко мне шагает Инанна, не обращая внимания на то, что грязь забрызгивает ее подол при каждом шаге. Я видел ее всего несколько раз после Священного Брака. В моем воображении немедленно возникла та ночь: Инанна, ее разгоряченное, раскрасневшееся лицо, вздымающаяся грудь. Но видение пропало. Она небрежно сделала жест, каким жрица приветствует царя, и я ответил ей знаком богини.

— Ты должен спасти дерево, — сказала она.

— Как мне сказали, в нем поселились три демона.

— Ты это тоже знаешь?

Я указал кивком головы на Лугал-амарку.

— Не я. Это он увидел и сказал мне.

Горбун сказал, разведя руками:

— Это очевидно, госпожа моя.

— Конечно, — сказала она и подошла к дереву. Она бросила на меня взгляд.

— Вот, смотри. Змея, на которую не действует никакое колдовство, поселилась здесь. В коре дерева птица Имдугуд свила себе гнездо и растит тут своих птенцов. А здесь, в стволе дерева, теперь живет Лилиту, дева одиночества и отчаяния, пожирательница душ.

Я смотрел на нее. Слова Инанны падали мне в душу, словно звон колоколов. Что значит быть царем в Уруке? Я должен каждый день выполнять какой-то ритуал, а по особым дням даже три? Змея, неподвластная никакому колдовству. Птица Имдугуд? Вампир Лилиту? В земле, у основания ствола, действительно была нора. Я заглянул туда, но ничего не увидел. Не увидел я и гнезда в ветвях, и дупла в стволе, где мог бы поселиться демон. Я перевел взгляд с Инанны на Лугал-амарку, потом снова на Инанну. Три демона, и я должен их выгнать! Если бы только я мог пожать плечами и уйти, вернуться в свой дворец к делам, которые осязаемы и ощутимы для смертного. Но я должен был выполнить волю Инанны, иначе через час весь Урук будет знать, что Гильгамеш уклонился от своего долга и боится невидимого мира. Я почувствовал отчаяние, которое невозможно передать словами. Я стоял и думал только одно: каналы, каналы, каналы!

Я сказал:

— Мы расправимся с этими существами!

Я приказал Луга-амарке сварить зелье, да такое мерзкое, такое вонючее, чтобы ни одно существо не могло выдержать, даже змея, которая неподвластна никакому колдовству. Я велел приготовить зелье как можно скорее. Я отправил воина Бир-Хуртурре — моего мучителя в детстве, а теперь одного из моих ближайших советников — во дворец за моим топором. Я велел жрицам принести толстую и прочную веревку из храма Энмеркара. Мы расправимся с этим демонами здесь и сейчас. Еще первые дни своего правления я понял, что главное в управлении людьми — внушить уверенность и показать свою решимость.

Горбун вернулся быстро, неся бронзовый кувшин, наполненный какой-то пузырящейся желтой мерзостью, отливавшей то красным, то зеленым, и такой едкой и зловонной, что я удивился, как она не проделала дыр в бронзе. Горбун был горд.

— Клянусь Энлилем, отлично! Ничего лучше не придумаешь!

Давясь от омерзения и затыкая нос я вылил из кувшина зелье в нору возле корней дерева. Земля зашипела там, где жидкость пролилась на нее. Я готов поклясться, что даже края дыры отшатнулись от омерзения. Мы ждали. Через некоторое время в норе послышалось шуршание, и в темноте заблестели злобные желтые глаза, и показался черный раздвоенный язык. Змея, что не знает колдовства, не слушает ни Ана, ни Энлиля, ни даже Инанну, владычицу всех змей.

— Дай мне топор, — тихо приказал я Бир-Хуртурре.

Медленно-медленно выползала змея из своей норы. Кожа ее была темнее ночи, в желтых кольцах, а гибкое тело было толщиной чуть не с мою руку. За моей спиной жрицы пели священные гимны, и кто-то из моих воинов бормотал заклинания. Я не чувствовал никакого страха: змея выглядела такой несчастной и жалкой, такой больной и очумелой от жуткого зелья. Я замахнулся топором и разом разрубил змею надвое. Рассеченные половинки свивались и закручивались, из змеиной пасти неслось шипение, она, кажется, собиралась плюнуть в меня ядом. Я слышал за своей спиной всхлипывания и молитвы.

Еще несколько мгновений — и змея замерла навеки.

— Один, — сказал я.

Потом я взял толстую веревку, принесенную из храма, обернул ее вокруг ствола и завязал у себя за спиной, чтобы упираясь ногами в ствол и держась за веревку, я смог бы подтягивать себя вверх, словно бы шагая по стволу, поднимаясь все выше и выше. Кора была морщинистая и старая, и там, где я сдирал ее своими подошвами, она источала аромат миндаля или тонкого вина.

Я добрался до середины ствола, где, по словам, обитала женщина-демон Лилиту, темная дева, живущая в разрушенных местах и приносящая скорбь путешествующим. Если бы я остановился подумать, я насмерть перепугался бы. Бывают времена, когда не размышляешь. Я схватил конец веревки в одну руку, а другой крепко хлопнул по стволу:

— Лилиту! Лилиту! Ты меня слышишь? Я Гильгамеш, царь Урука. — Я засмеялся, чтобы показать, что не боюсь ее. — Услышь меня, Лилиту! Я запрещаю тебе жить в этом дереве, оно принадлежит Инанне! Я запрещаю тебе! Я запрещаю тебе! Прочь, прочь, изыди!

Послушается ли она? Я в это верил. Имя Инанны обладает огромной силой. Я еще дважды шлепнул по стволу, не дождался ответа и полез выше.

— Два, — сказал я.

В кроне дерева, по словам Инанны, гнездилась птица Имдугуд с птенцами. Я всматривался в плотно растущие ветви, но не увидел ничего. Я полез выше, но уже не шагая по стволу, а хватаясь руками за ветви.

— Имдугуд, — тихо сказал я. — Имдугуд, это я, Гильгамеш, сын Лугальбанды.

Она самая страшная из птиц, птица бури, носитель ветров и Дождей, у нее тело орла, а голова льва. Она птица судьбы, она произносит приговор, которого никому не избегнуть. Она не принадлежит никакому городу, никакому богу, странствуя, где захочет, одинокая и независимая. Я относился к ней с большой теплотой и вот почему. Мой отец рассказывал, что однажды когда он был совсем юн, Энмеркар отправил его как посла в дальние страны, и его обязанности привели его в страну Забу, что лежит на краю света. Когда пришло время отправиться обратно в Урук, оказалось, что пути назад нет, ибо это земля, из которой не возвращаются. Тогда отец нашел гнездо птицы Имдугуд, подождал когда она улетела, забрался в гнездо и угостил птенцов медом, хлебом и бараньим жиром. Он надел короны на головы птенцов и раскрасил их знаками почести и славы. Птица Имдугуд, вернувшись, была очень довольна тем, что сделал Лугальбанда, и подарила ему свою милость, благоволение и дружбу, сказав, что он может просить у нее что пожелает. «Даруй мне благополучное возвращение домой», — попросил Лугальбанда, и она выполнила его просьбу. Вот так добрался он домой живым и невредимым.

Я тихо сказал, вглядываясь в ветви дерева:

— Я сын Лугальбанды, о Имдугуд. Слушай меня. Это дерево принадлежит богине Инанне. И во имя Лугальбанды я прошу тебя найти себе пристанище в другом месте. Во имя Лугальбанды, искренне любившего тебя, прошу тебя.

Ответа я не услышал. В ветвях не раздавалось ни шороха. Я напряженно прислушивался, едва смея дышать. Мне показалось, что Имдугуд, если гнездо действительно было тут, послушалась меня и выполнила мою просьбу. Я поблагодарил ее.

— Три! — крикнул я тем, кто ждал меня внизу.

Прежде чем покинуть дерево, я тщательно обследовал крону, внимательно осматривая каждую ветку. Одна показалась мне странной — в ней как будто таилась смерть. Она была сухая, а на ощупь очень горячая. Она была громадной, как дерево. Я крикнул вниз, чтобы побереглись, поднял топор и рубил, пока она не упала на землю. Потом я спустился вниз. Инанна, бледная и тихая, смотрела на меня: в ее глазах застыли ужас и почтение.

— Демоны ушли с твоего дерева, госпожа, — сказал я.

Я чувствовал радость от хорошо выполненной работы. Змея убита. А отправил ли я прочь Лилиту и Имдугуд? Да были ли они там, кто может сказать?

Зимой дерево хулуппу, дерево Инанны стало выпускать новые зеленые листочки — оно выздоровело.

Из той сухой ветви, которую я срубил, Инанна приказала изготовить для себя трон и ложе. Из оставшегося дерева она приказала изготовить подарок для меня — изящный барабан и палочки, вырезанные искусным мастером Ур-нангаром, чьей рукой, должно быть, водил сам Энки. Барабанные палочки были так хорошо сделаны, что, казалось, сами прыгнули мне в руки, когда я к ним прикоснулся. Барабан был отполирован, поверхность его на ощупь была гладкой и нежной, как кожа девичьих ягодиц. Для самой поверхности барабана Ур-нангар взял выпороток газели. Он крепко натянул шкурку и закрепил жилами матери-газели. Во всем мире не было такого барабана, ничто не могло сравниться с тем, что сделал для меня Ур-нангар по просьбе Инанны. Теперь барабан для меня потерян, и дня не проходит, чтобы я не тосковал по нему и не мечтал снова взять его в свои руки.

В те годы, когда он был у меня, он служил двум целям. Одна из них была хорошо знакома жителям Урука, так как это был военный призыв. Я выходил на площадь перед дворцом, когда наступало время собирать войска, и выбивал мужественную, быструю дробь. Все знали, что она значит. «Слушайте, — восклицали они. — Гильгамеш призывает нас на войну!» При этих звуках весь город начинал шуметь, все знали, что скоро появятся новые герои и новые вдовы.

Был еще один способ применения этому барабану, — для меня он открывал двери в мир богов. В нем была и сила богини и частичка волшебства птицы Имдугуд.

Когда я уходил в самые дальние покои и тихо начинал бить в барабан, он уносил мою душу в те пределы, где блуждает душа Лугальбанды. С помощью этого барабана я мог вызывать к жизни все то, что бывало со мной, когда во мне было божественное присутствие, а вокруг меня — аура божества. Сквозь гул барабана я начинал все громче и громче слышать жужжание и гудение, перед глазами плыли волны золотого, багряного и синего цвета. Я преодолевал преграду в иной мир, за которым была лестница, поднимающаяся в небо, или колодец черной воды, в котором я тонул, или туннель, который, плавно изгибаясь, по спирали уходил вниз, словно приглашая спуститься. Это было царство богов. Когда я там бывал, я менял свой облик, взлетал под облака, парил. Я был орел, я был лев. Я пировал с богами и полубогами. Я говорил на языке снов. Я становился спутником Птицы Грома, я видел все, мудрость открывалась передо мной. Мне думается, у Этаны, царя Киша, был такой же барабан, и он пользовался им, чтобы парить в небе, а не летал туда на орлиных крыльях, как гласит старая легенда.

Я редко брал барабан для таких целей. Это было слишком необычно и пугающе, и отнимало у меня слишком много сил. Когда я возвращался из такого полета, мышцы у меня болели, язык распухал, словно я в своих полетах прикусывал его, я чувствовал головокружение и слабость. Это было моей тайной, я делал это только тогда, когда моя тоска была слишком велика, будь то голод моей души или опасность для города, предотвратить которую мог только я. Тогда я садился в одиночестве и бил в барабан до тех пор, пока не приближался к богам.

15

Вернулись дожди, еще более сильные, чем раньше, и вопрос о каналах стал на первое место.

В те дни, когда мой народ еще не жил здесь, когда здесь были люди Древнего пути, которые пользовались каменными серпами и жили в глинобитных хижинах, каналов не было. Каждую весну, когда в горах таяли снега, Две Реки вздымались и вырывались из берегов, а воды заливали поля и жилища. В иные годы разливы рек были настолько велики, что разрушали работу многих лет. Случались годы, когда горячее солнце заставляло воду быстро уходить, и не оставалось влаги, чтобы вырастить урожай. В те годы, когда вода покрывала долины все лето, большая часть земель оставалась пустыней, негодной для использования, потому что не знали способа проводить воду от залитых мест к иссушенным.

Когда мы победили и отняли землю у людей Древнего Пути, Нинурта, сын Энлиля, показал нам, как делать каналы. Нинурта был бог войны, бог бурного южного ветра.

Случилось так, что он поссорился с демоном Асагом, который обитал в подземном мире. Нинурта отправился в подземный мир и убил демона. Убийство Асага вызвало на Земле страшные бедствия, ибо именно Асаг держал во власти дракона Кура — реку, которая течет через подземный мир. Кур вырвался из заточения и пролился на землю, и все было залито.

Кур залил Землю, урожай погиб, и голод был свиреп и страшен. Ничто не росло, кроме сорной травы. В это страшное время Нинурта нашел выход. Он собрал пригоршню камней и послал их с гор дождем на землю. Потом сложил их в кучу в том месте, где Кур вырвался из подземного мира, и запер его, чтобы река не могла более вырваться наружу. Потом он построил водохранилища, каналы и соединил их протоками с руслами Двух Рек. Теперь поля рожали зерно в изобилии, а виноградники и сады щедро одаривали своими прекрасными плодами.

С тех пор мы свято выполняли наказ содержать каналы в порядке и расширять их сеть. Это наша главная задача, великий долг, которому подчинено все, ибо наше процветание зависит от каналов. Во время сильного разлива рек они позволяют отвести лишнюю воду в хранилища. Когда реки начинают входить в берега, мы закрываем шлюзы и сохраняем воду на то время, когда наступит засуха. Каналы несут эту воду из хранилищ на распаханные и засеянные поля и даже в те земли, что некогда были пустыней. Реки, что когда-то были нашими врагами, сегодня нам служат. Пристани и дамбы возвышаются по берегам рек и там, где некогда были только грязные болота. По всей стране простирается сеть каналов, соединяя поле с полем, деревню с деревней, город с городом.

Почва в нашей стране мягкая и рыхлая, и легко уносится с водой, особенно весной, поэтому каналы забиваются и ил заполняет их устья. На каждом крестьянине лежит ответственность за поддержание в порядке его маленького протока, каждый староста в деревне смотрит за тем, чтобы канал был в порядке, а чиновники правительства следят за тем, чтобы ничего не случилось в главных каналах. Но самая большая ответственность лежит на царе: он должен понимать главный принцип работы каналов, знать, где он дает слабину, держать армии рабочих для ремонта оросительной системы. Думузи позволил себе вообще не выполнять этот долг. За одно это он не заслуживает никакого прощения.

В разгар сезона дождей я мог сделать весьма немногое, разве что просмотреть отчеты надзирателей за каналами, и решить, где нужно начать починку. Я весь был окружен громоздящимися вокруг меня табличками, их накапливались целые корзины, и все они описывали бедствия Урука. Писцы стояли слева и справа от меня, чтобы читать мне эти таблички, но я редко обращался к их услугам. Когда я читал сам, я получал лучшее представление о том, что же на самом деле нужно делать.

К середине зимы дожди поутихли, и мы начали нашу работу. Реки и каналы были доверху наполнены водой. Настоящая опасность наступит, когда начнут таять снега в горах. Времени терять было нельзя.

Для начала работ я выбрал канал Уста Нимма, который лежит к северу от Урука и ведет к нам питьевую воду. Он требовал чистки, но это нельзя было считать серьезной работой, поскольку она не требовала ничего, кроме пота и напряжения мышц. Нуждались в починке и перестройке набережные и шлюзы, особенно главная дамба, которая, по словам моих строителей, могла быть снесена первым же напором внешних вод.

По старинному обычаю, в начале любой великой работы первый камень должен положить в основание именно царь. Я с радостью выполнял это требование, так как мне всегда доставляло большое удовольствие выполнять работу ремесленника, мастера своего дела. Мои астрологи выбрали благоприятный день для церемонии. Накануне вечером я связал волосы в пучок и пошел в небольшой храм Энлиля, где вымылся и провел ночь в уединении, проспав на полу из черного камня. Утром, с восходом солнца, я пошел в храм Ана и принес в жертву домашних животных. Потом, в святилище Лугальбанды, я сделал ритуальный жест — отер лицо рукой — и почувствовал, как дух моего отца вошел в меня. В полдневный час, я отправился туда, где изготавливают кирпичи, надев на голову специальную повязку, чтобы носить кирпичи на голове.

Вокруг меня стояли жрецы, когда я начал работу, полуголым, как простой строитель под солнцем. Сперва я совершил возлияние, залив воду удачи в саму форму для кирпичей. Потом зажег огонь ароматических поленьев и отогнал всех нечистых духов и демонов. Я намазал форму медом и маслом. Взял глину и поливал ее водой, пока она не размокла, смешал с соломой, тщательно перемешивая все ногами. Я взял священную лопатку, зачерпнул смесь и заполнил ею форму. Потом ребром ладони разгладил кирпич и выставил его на просушку.

Ночью дождя не было. Если бы он был, я бы насмерть запорол своих звездочетов-предсказателей. Наутро я снова зажег ароматические поленья. Затем схватив форму за ручки, я вытряхнул первый кирпич. Взяв его в руки, я поднял его к небесам, словно корону.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20