Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари) - Дневник

* * *

Главное для женщины – быть приятной и мягкой, спокойной и уравновешенной. И тогда ее обхождение и доброта будут умиротворять. Пусть ты непостоянна и ветрена – если нрав твой от природы открыт и людям с тобой легко, они не станут осуждать тебя. Та же, кто ставит себя чересчур высоко, речью и видом – заносчива, обращает на себя внимание излишне, даже если ведет себя с осторожностью. А уж если на тебя устремлены взоры, то тут уж не избежать колкостей по поводу того, как ты входишь и садишься, встаешь и выходишь. Те же, чья речь полна несуразностей, суждения о людях – пренебрежительны, привлекают к себе глаз и ушей еще более. Если же у тебя нет дурных наклонностей, то злословить о тебе не станут и отнесутся с сочувствием, хотя бы и показным.

Тот, кто выходит из себя и задевает других, достоин насмешек. Люди истинно добросердечные думают и заботятся даже о тех, кто ненавидит их. Но как трудно достичь этого! Сам всесострадательный Будда – разве говорил он, что возводить хулу на Три Сокровища – грех небольшой? В нашем мире, погрязшем в пороке, отвечать злом на зло – дело обычное. Кто-то при этом считает себя лучше других, говорит вещи ужасные и злобно смотрит прямо в глаза; а кто-то прячет свои чувства и выглядит вполне дружелюбно. И в этом – виден человек.

* * *

Есть такая женщина – Саэмон-но Найси. По какой-то странной причине она меня невзлюбила – уж и не знаю почему. Дошло до меня, что рассказывает она обо мне разные гадости.

Однажды государь изволил слушать, как кто-то читал вслух «Повесть о Гэндзи». «Эта женщина читала даже «Анналы Японии». Похоже, она действительно образованна», – промолвил он. Саэмон-но Найси прознала про это и, повторяя, «она говорит, что очень образованна», разнесла молву по высшему свету, так что я получила прозвище «госпожа Анналы».

Это просто смешно! Даже служанкам в своем доме я стесняюсь показать свои знания. А уж при дворе-то – и подавно! Когда мой брат, делопроизводитель ведомства церемоний, был еще мальчиком и учился чтению, я приноровилась слушать его. Места, где он запинался или же забывал, я помнила на удивление хорошо, и отец, отдававший книгам все свое сердце, постоянно досадовал: «Какая жалость! Была бы ты мальчиком!»

Однако я то и дело слышала, как люди повторяли: «Даже мужчинам ученость счастья не приносит», и я перестала учиться. Даже иероглиф «единица» толком написать не могу. Так и получилось, что выросла я совсем неграмотной. Что же до книг, которые я когда-то читала, то я совсем забросила их. И все же до меня продолжали доходить обидные мне слова и, беспокоясь о том, что же подумают люди, услышавшие их, я стала делать непонимающее лицо даже при виде написанного на ширме . Когда же государыня попросила меня прочесть кое-что из стихов Бо Цзюйи – она желала узнать побольше о таких вещах, – для того, чтобы избежать посторонних глаз, мы выбрали время, когда никого вокруг не было, и, начиная с лета позапрошлого года, я тайно читала ей два свитка баллад, хотя и не могу сказать, что я слишком искусна. И государыня тоже скрывала наши занятия, но Митинага с государем все-таки прознали про них и заказали несколько превосходных свитков, которые Митинага преподнес государыне. Но я никогда не слышала, что эта сплетница Саэмон-но Найси догадывается, что государыня просила меня заниматься с ней. Ах, если бы знали, сколько на этом свете злых языков и как много в нем печали!

* * *

А сейчас я буду совершенно откровенна. Что бы люди там ни говорили, а я решила все помыслы обратить к будде Амиде и сутрам. Беды этого мира – лишь недолговечная роса и не должно душе заботиться ими и не стоит жалеть сил, дабы прилепиться к праведности. Но ведь если даже и решу отвернуться от мира, еще будут минуты слабости – вплоть до тех пор, пока не вознесусь на облако. Вот и колеблюсь. Но годы подходят. Когда состарюсь, глаза ослепнут, сутры будет читать не в мочь, и порыв мой ослабнет. Может показаться, что я лишь подражаю людям с чувствами истинно глубокими, но сейчас мысли мои действительно заняты только одним. Разумеется, грешникам вроде меня спастись не так просто. Стоит лишь вспомнить о прегрешениях в прошлых рождениях, и печаль охватывает тебя.

* * *

Мне хотелось бы рассказать Вам все без утайки – о чем и не расскажешь в письме – о хорошем и о дурном, о людях и своих горестях. Но кому бы я ни писала, продолжать было бы вряд ли оправданно. Только посмотрите – на горести свои и на мое опечаленное сердце. Пишите же – о чем думаете, и неважно, если письмо окажется короче, чем мои бессмысленные каракули. Я жду его. И в страшном сне не вообразить, что будет, если мое послание увидят другие. Вокруг столько глаз и ушей!

Недавно я порвала и сожгла все старые бумаги и письма, и после того, как этой весной из остатков я смастерила дом для кукол, никто мне больше не пишет, а самой мне писать на новой бумаге тоже не хочется. Поэтому-то мое письмо столь неопрятно. На то есть свои причины, а обидеть Вас я не хотела.

После того, как прочтете письмо, верните его поскорее. Наверное, там есть места, которые не прочесть, а есть – где слова пропущены. Не обращайте внимания и читайте дальше. Вы видите – я все еще беспокоюсь, что обо мне подумают. Подводя итог, я должна признать, сколь глубоко привязана к этому миру. Но что я могу поделать?

* * *

На рассвете одиннадцатого дня государыня проследовала в молельню. Супруга Митинага находилась вместе с ней в экипаже, а придворные дамы отправились на лодке. Сама же я припозднилась и прибыла туда лишь вечером. Размахом своим сцена моления напоминала действо в знаменитых храмах. Потом сановники, которые только что развлекались, рисуя во множестве белые пагоды на лепестках лотоса, уже почти все разошлись; остались лишь немногие. Поздней ночью священнослужители – числом двадцать – читали оберегающие государыню молитвы – каждый свою. Над ними частенько посмеивались, поскольку они перебивали друг друга.

Когда все было окончено, придворные расселись по лодкам, и один за другим отчалили, услаждая себя музыкой. В восточной части дворца, перед открытой дверью, глядящей на север, сидел Таданобу, держась за перила лестницы, спускавшейся к воде. Когда Митинага подошел ненадолго к государыне, Таданобу завел разговор с госпожой Сайсе, стараясь, однако, чтобы его поведение не показалось государыне слишком вызывающим. Все вокруг было так интересно.

Вышла луна, подернутая дымкой. Сыновья Митинага распевали песни в нынешнем вкусе. Они разместились в одной лодке, и их голоса звучали молодо и прекрасно. Главный казначей Фудзивара Масамицу сидел там же с самым серьезным видом, но отвернувшись от них – молча и тихо, чем производил престранное впечатленне. Женщины, находившиеся за бамбуковыми шторами, тихонько посмеивались над ним.

– И в лодке он чувствует груз прожитых лет, сказала я. Таданобу, видно, услышал меня. Он продекламировал: «Сюй Фу и Вэнь Чан мололи чепуху». И голос его, и облик были привлекательны и современны. Когда запели «Ряска на озере», вступила флейта, и от этих звуков даже несущий их утренний ветерок ощущался как-то совсем по-особому. Для каждой малости есть свое место и время.

* * *

Когда Митинага увидел «Повесть о Гэндзи» у государыни, он разразился своими обычными шутками, а затем написал стихотворение на листе бумаги, придавленном несколькими сливами, и передал его мне:

Знают все –

Кисловата слива,

Но кто зрелость этих плодов увидит,

Мимо просто так не пройдет,

Рукою коснется.

«От вас я этого не ожидала», – отвечала я:

Не тронут плод

Никем.

Так кто же

Смеет молвить:

«Кисловата слива»?

* * *

Как-то ночью, когда я спала у себя в комнате, дверями выходящей в коридор, я услышала стук в дверь. От страха я лишилась дара речи и прободрствовала до рассвета, когда пришло послание:

Всю ночь напролет

Громче болотного пастушка

Я плакал и плакал –

Стучался напрасно

В дверь твою.

Я отвечала:

Только раз услышала я

Голос болотного пастушка.

Открыла б если дверь –

И что ж? Как горько

Было б мне тогда.

* * *

Первые три дня этого года все знатные придворные дамы сопровождали двух юных принцев для участия в обряде дарения рисовых лепешек. Начальник левой стражи Фудзивара Еримити держал мальчиков на руках, а Митинага преподнес лепешки государю. Повернувшись лицом к восточным дверям комнаты Футама, государь возложил лепешки на головы принцев. Шествие к месту действия и обратно представляло собой прекрасное зрелище. Государыня там не присутствовала.

В первый день Нового года госпожа Сайсе, прислуживавшая за столом, была одета с присущим ей вкусом и выглядела очень привлекательно. Ей помогали Такуми и Хего. С их забранными наверх волосами они смотрелись совсем неплохо, но куда им было до Сайсе! Тут уж ничего не поделаешь. Фуя-но Хакасэ подавала вино. Держалась она назойливо и вызывающе. Раздавали притирания, как это и было заведено.

* * *

Пир в честь государыни во второй день Нового года отменили, но для гостей, которые всетаки пришли, открыли, как обычно, восточную галерею. Сановники разместились в два ряда и сидели друг против друга. Там были: воспитатель наследника дайнагон Митицуна, Правый главнокомандующий Санэсукэ, управитель делами дворца государыни Таданобу, дайнагон Кинто, гонтюнагон Такаиэ, тюнагон Юкинари, начальник Левой стражи Еримити, советник Арикуни, главный казначей Масамицу, начальник Левой охраны Санэнари и советник Минамото-но Ерисада. Тюнагон Минамото-но Тосиката, начальник Правой стражи Ясухира, Правый и Левый советники Цунэфуса и Канэтака (оба в чине тюдзе) сидели на веранде в начале вереницы высших сановников.

Митинага вынес старшего принца и велел ему поприветствовать собравшихся как то следовало. Выглядело это весьма трогательно. Затем Митинага сказал супруге: «Принести, что ли, меньшого принца?» Но тут мальчик выказал сильную ревность и заплакал. Это было так умилительно. Митинага пришлось его успокаивать. Правый главнокомандующий Санэсукэ и некоторые другие нашли происшествие весьма забавным.

Затем все отправились выразить свое почтение государю, который вышел для приема в Залу Сановников. Играла музыка, Митинага напился, как обычно. Я подумала, что добром это не кончится, и хотела было спрятаться, но он меня заметил. Митинага раздраженно воскликнул: «Я лригласил твоего отца на представление, а он ушел так скоро. Почему?» Затем он стал меня понукать: «Ты должна загладить его вину и сочинить стихотворение. Вместо отца. Сегодня первый день Крысы. Ну скорей же, скорей!»

Но уступить ему было бы совсем уж неправильно. В сущности, Митинага не был так уж пьян; кровь прилила к его щекам и в пламени светильников он выглядел весьма привлекательно. «Мне было очень горько видеть, что у государыни нет детей так долго. А теперь – куда ни посмотришь – всюду суета. Очень приятно», – сказал он и отошел поглядеть на почивавших принцев. «Если б не было сосенок в полях…», – бормотал он. Это старое стихотворение подходило к случаю много лучше любого нового, чем Митинага и покорил меня.

XL. 3-й день 1-й луны

Вечером следующего дня небо как-то вдруг затуманилось, но кроме полоски над крышей галереи напротив я ничего не видела, поскольку карнизы были расположены слишком близко друг к другу. Кормилице Накацукаса случилось быть возле меня, и мы обе восхищались находчивостью Митинага, которую он проявил вчера вечером. Душа у нее такая понимающая и тонкая!

XLI. 15-й день 1-й луны

Я пробыла дома совсем недолго и вернулась во дворец 15-го дня 1-й луны, чтобы принять участие в чествовании принца Ацунага, которому исполнилось пятьдесят дней. А госпожа Косесе прибыла, когда уже рассвело, почему я чувствовала себя весьма неловко. Как и прежде, мы поселились вместе. Еще раньше мы две комнаты объединили в одну, и все оставалось на своих местах, даже когда кто-то из нас отсутствовал. Когда же мы обе находились при дворе, нас разделяла лишь занавеска. Митинага посмеивался над нами. «А что если одна из вас решит пригласить кого-то сюда, то что тогда станет делать другая?» – бесцеремонно спрашивал он. Напрасное беспокойство – ведь у нас и в мыслях такого не было.

Солнце поднялось высоко, и мы отправились к государыне. Косесе одела алую короткую накидку поверх бело-красных нижних одеяний вместе с обычным набивным шлейфом. Мои же одежды состояли из темно-зеленой накидки поверх нижних одеяний цветов сливы. На шлейфе был набивной узор. Мои одежды носили печать нынешнего дня, и лучше бы я поменялась ими с Косесе, чтобы не выглядеть столь молодо. Семнадцать дам из государева дворца находились при государыне.

Татибана-но Самми прислуживала за столом принцу Ацунага. Подавали еду Кодаю и Гэнсикибу, которые доносили блюда до входа в залу, где их принимала Косесе.

Государь и государыня пребывали на двух зашторенных помостах. В лучах утреннего солнца они выглядели сиятельно прекрасно. На государе были обычные придворные одежды – широкие штаны-хакама. Государыня же поверх обычной алой накидки одела накидки цветов сливы, свежей зелени, ивы, цветов ямабуки. Поверх этого – накидка лиловая, а потом еще одна – бледно-зеленая с белым. Крой одежд и их цвета выглядели необычайно современно. Чувствуя, что на меня устремлено слишком много глаз, я поспешила занять место подальше.

Кормилица Накацукаса вынесла младенца из прохода между двумя помостами и расположилась в южной части залы. Облик ее не показался мне уж особенно впечатляющим, но выглядела она спокойно и достойно – вполне подходяще для ее должности. Поверх длинных накидок – шелковой лиловой и однотонной голубой – на ней была короткая накидка цветов сакуры.

В этот день все женщины были одеты превосходно, и лишь Кодаю и Гэнсикибу обнаруживали погрешности в расцветке рукавов. Когда они внесли еду, то привлекли к себе недоуменные взгляды сановников и придворных. Я слышала потом, как госпожа Сайсе досадовала по этому поводу. В сущности, ничего страшного не случилось. Просто сочетание цветов вышло не слишком удачным. Поверх однотонной накидки алого цвета Кодаю одела пять слоев накидок различных оттенков алого на лиловой подкладке. Ее короткая накидка была цветов сакуры. У Гэнсикибу поверх темно-алой накидки на лиловой подкладке была одета еще одна тонкая – алое лицо на лиловой же подкладке. Плохо, что ее короткая накидка была выполнена не из узорчатого шелка. Однако узорчатый шелк все равно не полагался ей по рангу. И Кодаю и Гэнсикибу находились прямо перед глазами, и любая погрешность в их одеждах привлекала внимание, но придираться к качеству ткани – это уж слишком.

После того, как рисовые лепешки положили перед принцами и подносы уже убрали, дамы из дворца государя расселись к западу от помоста, где были подняты бамбуковые шторы, отделяющие залу от галереи. Татибана-но Самми была там же вместе со своими помощниками.

Дамы из дворца государыни разместились так: юные – на веранде, старшие – в восточной галерее, где раздвижные перегородки на южной стороне были открыты и повешены бамбуковые шторы. Я же присоединилась к госпоже Дайнагон и госпоже Косесе, которые сидели в узком проходе между помостом и восточной галереей, и наблюдала за происходящим уже оттуда.

Государь занял свое место, и тогда подали еду. Блюда выглядели так красиво – словом не скажешь. На южной веранде лицом к северу, рядком с запада на восток сидели сановники: министры – Левый, Правый и Центра; Митицуна – наставник наследного принца; управитель дворца государыни Таданобу; дайнагон Кинто. Остальных мне не было видно.

Играла музыка. Высшие придворные сидели в коридоре в юго-восточном крыле. Низшие же чины сидели там, где им положено – в саду. Там были: Кагэмаса-но Асон, Корэкадзэ-но Асон, Юкиеси, Томаса. Дайнагон Кинто находился в галерее и отмерял ритм хлопками. Митиката играл на бива, кто-то еще – на кото, Левый советник Цунэфуса в чине тюдзе – на флейте. Они спели «Священную песню», потом – «Мусирода» и «Этот дворец», все – в тональности содзе на музыку двух последних частей «Танца птицы Калавинка». Люди в саду подыгрывали им на флейтах. Когда в отбивке ритма вышла ошибка, раздался ропот. Потом исполняли «Море в Исэ». Правый министр Акимицу слушал-слушал, да и скажи: «Японское кото – инструмент и вправду замечательный!» Настроение у него было чересчур игривое, и он допустил непростительную ошибку. Всех аж холодный пот прошиб. Я видела, как Митинага преподнес государю ларец с флейтой Хафутацу.

Примечания

1

Т. е. по сравнению с утренней свежестью цветов сама Мурасаки выглядит поблекшей.

2

Сайсё – имеется в виду дочь сановника Сугавара-но Сукэмаса или же Фудзивара-но Тонори

3

В полях цветов патринии с избытком – аллюзия на стихотворение Оно-но Ёсики:

«Плохо подумают

Обо мне,

Если замешкаюсь

В поле, где

Цветов патринии с избытком».

4

Го – старинная игра, пришедшая из Китая

5

Кото – японская цитра

6

Сайсё – здесь и далее имеется в виду придворная из свиты государыни

7

Цвет «хаги» – темно-алый на зеленой подкладке

8

Цвет «Лиловый сад» – лиловый на темно-алой подкладке

9

Хёбу, Косёсё и Дайнагон – придворные из свиты государыни

10

Отпугнуть старость, чтобы она никогда не настигла вас! – считалось, что если вытереть лицо материей, пропитавшейся за ночь росой с цветов хризантем, то это сохранит молодость

11

Фудо-мёо – буддийское божество

12

Кура-но Мёбу – придворная дама

13

Мия-но Найси – придворная из свиты государыни

14

Бэн-но Найси – придворная дама

15

Накацукаса, Таю-но Мёбу – придворные из свиты государыни

16

Канэтака – Фудзивара-но Канэтака (985—1053)

17

Масамити – Минамото-но Масамити (?—1017)

18

Цунэфуса – Минамото-но Цунэфуса (969—1023)

19

Таданобу – Фудзивара-но Таданобу (967—1035)

20

Зерна риса летели на наши головы – считалось, что разбрасывание зерен риса отпугивает алых духов

21

Котюдзё – придворная из свиты государыни

22

Ёрисада – Минамото-но Ёрисада (977—1020)

23

Ясухира – Фудзивара-но Ясухира (953—1017)

24

«…Митинага разговаривал с ним стоя» – место деторождения считалось ритуально нечистым, и перед отправлением в синтоистский храм находиться там не разрешалось

25

Татибана-но Самми – придворная дама

26

Осаэмон – придворная из свиты государыни

27

Мия-но Найси – придворная из свиты государыни

28

Кинто – Фудзивара-но Кинто (966—1041)

29

Хакама – часть официального костюма у мужчин в виде широких шаровар, напоминающих юбку

30

Митимаса – Фудзивара-но Митимаса (992—1054)

31

Гора Хорай – буддийский символ долголетия

32

Тикудзэн и Сакё – придворные дамы

33

«…а лишь те, кто принадлежал к северному дому» – северная ветвь дома Фудзивара пользовалась наибольшим влиянием при дворе

34

«Сегодня хороший день» – фольклорная по своему происхождению песня типа сайбара

35

«…изображающую какое-то состязание» – различного рода состязание (поэтические, конкурсы цветов, благовоний и т. п.) были чрезвычайно популярны при дворе

36

Моти – рисовые ритуальные лепешки

37

Так какой же смысл приходить ей сюда? – в данном случае имеется в виду Мурасаки – героиня «Повести о Гэндзи»

38

Кинсуэ – Фудзивара-но Кинсуэ (957—1029)

39

Видя это, Кинсуэ залился пьяными слезами – чтобы не нарушать правил приличия, запрещавших проходить перед старшими, Санэнари спускается по боковой лестнице с веранды в сад и поднимается туда же, но по центральной лестнице

40

Такаиэ – Фудзивара-но Такаиэ (979—1044)