Ваш сын и брат

— Рад, поэтому смеюсь.

— Рад… Мы тоже рады, да не ржем, как ты. Степка вон не рад, что ли? А он улыбается — и все.

— Ты когда жениться-то будешь, Степка? — спросил Игнат.

— Не уйдет, куда торопиться.

Пришли к реке.

Игнат первый скинул одежду; обнажив свое красивое тренированное тело, попробовал ногой воду, тихонько охнул.

— Мать честная! Вот это водичка!

— Что? — Степан тоже разделся. — Холодная?

— Ну-ка, ну-ка? — заинтересовался Игнат. Подошел к брату и стал его похлопывать и осматривать со всех сторон, как жеребца. Степка терпеливо стоял, смотрел в сторону, беспрерывно поправляя трусы, улыбался.

— Есть, — закончил Игнат. — Есть, братишка. Давай попробуем?

— Да ну! — Степка недовольно тряхнул волосами.

— А чего, Степка? Поборись! — Отец с укором смотрел на младшего. — Не под бабой лежать…

— Бросьте вы, на самом деле, — упрямо и серьезно сказал Степка. — Чего ради сгребемся? На смех людям?

— Тьфу! — рассердился отец. — Ты втолкуй ему, Игнат, ради Христа! Он какой-то телок у нас — всего стесняется.

— А чего тут стесняться-то! Если б мы какие-нибудь дохлые были, тогда действительно стыдно.

— Объясни вот ему!

Степка нахмурился и пошел к воде. Сразу окунулся и поплыл, сильно загребая огромными руками; вода вскипала под ним.

— Силен! — с восхищением сказал Игнат.

— Я же тебе говорю! Он бы тебя уложил.

— Не знаю, — не сразу ответил Игнат. — Силы у него больше, это ясно.

Отец сердито высморкался на песок. Игнат постоял еще немного и тоже полез в воду А отец пошел вниз по реке, куда выплывал Степка. Когда тот вышел на берег, они о чем-то негромко и горячо разговаривали. Отец доказывал свое, даже прижимал к груди руки. Игнат подплыл к ним, они замолчали.

Игнат вылез из воды и задумчиво стал смотреть на далекие синие горы, на многочисленные острова.

— Катунь-матушка, — негромко сказал он.

Степка и отец тоже посмотрели на реку.

На той стороне на берегу сидела на корточках баба с высоко задранной юбкой, колотила вальком по белью; ослепительно белели ее тупые круглые коленки.

— Юбку-то опусти маленько, ай! — крикнул старик.

Баба подняла голову, посмотрела на Воеводиных и продолжала молотить вальком белье.

— Вот халда! — с возмущением негромко сказал старик. — Хоть бы хны ей!

Братья стали одеваться.

Хмель у Игната прошел. Ему что-то грустно стало.

— Чего ты такой? — спросил Степка, у которого, наоборот, было очень хорошее настроение.

— Не знаю. Так просто.

— Не допил, поэтому, — пояснил старик. — Ни два ни полтора получилось.

— Черт его знает. Не обращайте внимания. Давайте посидим, покурим…

Сели на теплые камни… Долго молчали, глядя на волны. Солнце село на той стороне, за островами. Трое смотрели на родную реку, думали каждый свое… Игнат присмирел.

— Что, Степа? — негромко сказал он.

— Ничего, — Степка бросил камешек в воду.

— Все строгаешь?

— Строгаем.

Игнат тоже бросил в воду камень. Помолчали.

— Жена у тебя хорошая, — сказал Степан. — Красивая.

— Да? — Игнат оживился, с любопытством, весело посмотрел на брата. Сказал неопределенно: — Ничего. Тяте вон не нравится.

— Я не сказал, что не нравится, чего ты зря? — Старик неодобрительно посмотрел на Игната. — Хорошая женщина. Только, я считаю, шибко фартовая.

Игнат захохотал.

— Ты у нас приблатненный, тять! Ты знаешь, что такое фартовая-то?

Отец отвернулся к реке, долго молчал — обиделся. Потом повернулся к Степке и сказал сердито:

— Зря ты не поборолся с ним. Ну хоть в ухо стукнитесь?

— Вот привязался! — удивился Степка. — Ты что?

— Заело что-то тятю, — сказал Игнат. — Что-то не нравится ему.

— Что «не нравится»? — повернулся к нему отец.

— Не знаю. На душе у тебя что-то не так, я же вижу.

— Ты шибко грамотный стал, прямо спасу никакого нет. Все ты видишь, все понимаешь!

— Будет вам! — сказал Степка. — Чего взялись? Нашли время…

— Да ну его! — Отец высморкался и полез за кисетом. — Приехал, расхвастался тут… Подарков навез, подумаешь!

Игнат даже растерялся.

— Тять, да ты что, на самом деле?

Степан незаметно толкнул его в бок — «не лезь».

— А то — уехали, на метре там разъезжают!.. «Хорошо живем!» Ну и живите, хрен с вами! Тот дурак молодой — тоже… Чего ты его сманил туда, Максима-то? Что он там ошивается? Гнать его надо оттуда, а ты подучиваешь, как ему скорей квартиру с сортиром получить. Умник!

— Ну и тут тоже — не рай, — рассердился и Игнат. — Что он тут будет делать, молодой парень? Ни выйти никуда…

— А Степка что делает?

— И Степке, думаю, не сладко… Привык просто. Невелика услада — топором всю жизнь махать.

— Дак если уж вы там такие умные стали — приезжайте, садитесь на машины да работайте. Вон их сколько!.. Город без вас не обедняет, я думаю. И жизнь счас здесь вовсе не такая уж захирелая. Самим ее надо делать, а не гоняться за рублем сломя голову. Или вы на готовенькое приедете? Трепачи!.. Да еще хвастаются приезжают… Подарки везут. Нужны они мне, твои подарки, как гармошка попу. Поп, он с кадилой проживет, а мы без твоих хромовых сапог обойдемся.

— Ну тять… я не знаю. Я хотел как лучше…

— «Лучше»… Умные люди делом занимаются — вот это лучше. А ты дурочку валяешь. И не совестно? Сильный, дак иди вон лес валить — там нуждаются. Кто ее тебе дал, силушку-то? Где ты ее взял?.. Здесь? Здесь и тратить надо. А ты — хвост дудочкой и завеялся в город: смотрите, какой я сильный! Бесстыдник! Дед твой был бы живой, он бы тебе показал силу. Он бы тебя в узелок завязал с твоей силой, хоть и старик был. У него вот была сила! Дак его добром люди споминают, не зря прожил. А ты только людей смешить ездишь по городам. «Культура тела»! Он вот зря не хочет стукнуться с тобой, — Ермолай показал на Степана, — а то бы ты улетел со своей культурой тела… в воду вон.

— Ну хватит. — Степан поднялся. — Тять, пошли домой.

— У тебя деньги есть? — спросил тот.

— Есть. Пошли.

Старик поднялся и не оглядываясь пошел первым по тропке, ведущей к огородам. Игнат и Степан шли сзади.

— Чего он? — Игната не на шутку встревожило настроение отца…

— Так… Ждал тебя долго. Сейчас пройдет. Песню спой с ним какую-нибудь.

— Какую песню? Я их перезабыл все. А ты поешь с ним песни?

— Да я ж шутейно. Я сам не знаю, чего он… Пройдет.

Опять шли огородом друг за другом, молчали. Игнат шел за отцом, смотрел на его сутулую спину.

— У него, что, слушай, — действительно одно плечо ниже или пиджак так идиотски пошит? — спросил Игнат тихонько.

Степан посмотрел на отца, пожал плечами.

— Не знаю. Что-то не замечал.

…Утро. Степан с отцом вкапывали на дворе большой воротный столб.

Подошли плотники с топорами и ножовками за поясами. Поздоровались.

— Чего это вы? — спросил один из плотников. — С утра пораньше…

Ермолай нахмурился и ничего не сказал. Степан усмехнулся.

— Братенъ вчера силенку пробовал.

— Неужели выдернул? Не может быть…

Ермолай строго посмотрел на того, кто усомнился.

— Может, попробуешь поборешься с ним?

— Из меня борец…

— Он с женой приехал?

— С женой, — ответил Степан. — Жена мировая.

— Здорово гульнули вчера?

— Маленько гульнули, — хотел соскромничать Ермолай и тут же добавил: — Ефим Галюшкин на карачках домой ушел. Седня прибежал похмеляться, говорит: все руки вчера отдавили.

Посмеялись.

— Ну-ка, помогите.

Взялись за столб, подняли насколько можно и всадили в ямку.

— Будь здоров, Игнаха, — сказал при этом один из плотников. — Валяй на здоровье городских силачей, чтоб знали наших.

Ермолай разгладил бороду.

— У его шешнадцать орденов одних, — сказал он. — Вчера фотокарточку показывал.

— Медалей, — поправил Степан.

— Ну — медалей. Какого-то немца так, говорит, приложил — у того аж в пояснице что-то хрустнуло. Весь в меня, подлец. Я в парнях когда был, одного сосняковского мужика задел, подрались чего-то с ними, — он весь свой век одним ухом не слышит. А счас вот…

— Ну, доделаешь тут, — сказал Степан. — Пойду. — Он пошел в дом за топором.

— Красивая, говоришь, жена?

— Да им глянется, а мне что?.. Восемьдесят рублишек ухнули вчера, — опять вернулся Ермолай к волнующей его теме. — Было дело.

— А где жена-то работает? Тоже циркачка?

— А шут ее знает, я не спросил. Ничо, уважительная бабенка. Меня — «папаша», «папаша»… Весь вечер от меня не отходила. Одетая с иголочки. Спят ишо. — Ермолай кивнул на дом.

Вышел Степан. Улыбался.

— Проснулся. Рассол дует.

Еще когда мужики только подошли, из дома вышла немая Вера, увидела посторонних, вернулась, надела вчерашнее дареное платье и прошлась по двору, вроде по делу. Потом ушла в дом, опять сняла его и пошла на работу в своем обычном.

…Шли по улице неторопливо. Разговаривали.

— Про Москву-то рассказывал? — все пытали Степана.

— Говорил маленько…

— А вот чо, правда или нет, говорят, на Кремле-то часы величиной с колесо? — спросил один невысокий, болезненный на вид мужичок.

— Я слыхал — больше, — возразил другой.

— Дык тогда какую же надо пружину, чтоб они ходили?

— Может, они не от пружины ходют. Может, специально движок какой-нибудь есть.

Немая, которая шла с ними вместе, свернула в переулок. Под селом, из-за гор, вставало огромное солнце. Там и здесь хлопали калитки, выходили на работу. Ночью прошел небольшой дождик. Умытая земля парила под первыми лучами, дышала всей грудью. Идут улицей плотники — строить.