Башня (Вздымающийся ад)

      Дурацкий вопрос не заслуживает даже дурацкого ответа. Поль подошел к телевизору и выключил его. Ну, спасибо, все было замечательно. То, что было раньше. Он подошел к дверям: Мне будет недоставать уютной атмосферы этого отеля. Его рука уже лежала на ручке двери.
      Куда ты?
      Зайду кое к кому, ответил Поль. А потом, скорее всего, пойду домой.
      Двери за ним бесшумно закрылись.
      Зиб замерла неподвижно посреди комнаты. Непостижимо, невероятно вот какие слова приходили ей в голову.
      Она отогнала их, чтобы разобраться во всем позднее, подошла к кровати, плюхнулась на неё и сняла трубку.
      Ей не нужно было вспоминать номер. За все эти годы она достаточно хорошо запомнила телефон канцелярии. Нат был там. Зиб говорила спокойно, без тени волнения.
      Я передала Полю твои слова.
      Он придет?
      Нет. И после паузы. Мне очень жаль, Нат. Я пыталась.
      Куда он пошел?
      В его голосе звучало что-то, чего Зиб раньше никогда не замечала. Назовите это решимостью, силой или как угодно. Теперь это в нем было главным.
      Сказал, что к кое-кому зайдет. А потом пойдет домой.
      Хорошо, сказал Нат.
      Что ты собираешься делать?
      Его заберут. Ты имеешь что-нибудь против? Зиб молча покачала головой. Ничего против она не имела.
      Он все видел по телевидению. И я передала ему твои слова. Она снова помолчала. Сказал, что ничем не может вам помочь.
      Голос Ната звучал тихо, но уверенно.
      Ну что ж, все вместе взятое, это говорит достаточно о многом, сказал он и повесил трубку.
      Отвернулся от телефона и обвел взглядом трейлер. Там был Браун и два командира пожарных частей, потом Гиддингс, Патти, Поттер и он сам.
      Саймон, сообщил он, увидел все, что ему было нужно, по телевидению. Не знаю, может он нам помочь или нет, но думаю, что мог бы понадобиться здесь.
      Если он вам нужен, мы его доставим, ответил Поттер.
      Гиддингс сказал:
      И что гораздо важнее, если Льюис уже закончил свои расчеты, то нужно послать несколько человек и выяснить, нельзя ли подать напряжение хотя бы на один лифт.
      Нат щелкнул пальцами:
      Его бригадир... как же его зовут? Пит? Пат Харрис. Он взглянул на Гиддингса и увидел, что тот понял. Для Брауна объяснил:
      Нам нужен он. И несколько его людей. Возможно, это поможет, возможно, нет, но стоит попробовать. Он помолчал. Но Харрис нам нужен и по другой причине. Саймон не делал изменения собственноручно. Харрис должен о них знать.
      Патти откашлялась. Она оказалась в этом мужском мире одна и немного робела, но здесь ей было хорошо. Сколько строек прошла она вместе с отцом? Сколько раз сидела в таких же трейлерах, прислушиваясь к разговорам и дожидаясь, когда же кончатся технические дебаты и они вместе отправятся куда-нибудь? Сколько сведений она при этом неосознанно впитала?
      Есть ещё кое-кто, знающий обо всех изменениях, сказала она и тут же запнулась. Но потом продолжила: Инспектор, который принимал работу. Кто он?
      Нат тихо повторил:
      Умница девочка. Гиддингс сказал:
      Ну, это мы выясним, черт возьми, и притащим этого говнюка сюда. Я его знаю в лицо. Зовут его... он долго вспоминал, Гарри. Как дальше, не знаю, но выясню.
      ГЛАВА XVI
      17. 01-17. 11
      Мэр Рамсей вышел из канцелярии в поисках своей жены. Нашел её, одиноко стоящую у окон, выходящих на широкую сверкающую реку. Когда подошел, она улыбнулась.
      Ты такой серьезный, Боб, сказала она. Действительно все так плохо, как намекал Бент?
      К сожалению, да.
      Ну, вы что-нибудь придумаете.
      Нет. Мэр покачал головой. Думать придется специалистам Бену Колдуэллу, его парню там внизу или Тиму Брауну.
      Он помолчал, криво улыбаясь.
      А все приказы будет отдавать Бент, а не я.
      Но это твой город, Боб.
      Он снова возразил, покачав головой:
      Бывают минуты, когда человек должен признать чужое превосходство. Тут мне с Бентом не сравниться.
      Это глупости, нежно улыбнулась Паола. А если ты не выбросишь из головы такие мысли, я рассержусь. Ты лучше всех, кого я когда-либо знала.
      Рамсей помолчал, глядя на реку, словно она его завораживала.
      Бент сегодня обронил одно замечание. Заявил, что это здание ещё одно стадо динозавров. Он улыбнулся жене: В этом есть доля правды. Возможно, у меня было слишком много работы и просто не хватило времени это осознать.
      Я тебя не понимаю, Боб.
      Так ли почетно построить что-то крупнейшее в мире? Крупнейшую пирамиду, или корабль, или самое большое здание? Или, если уж зашла речь, самый большой город. Динозавры тоже были крупнейшими, и в этом была их погибель. Это точка зрения Бента.
      Он покачал головой:
      Нет, критериями должны быть целесообразность и качество, и прежде всего необходимость. Нам это нужно? Это в наших силах? Вот два вопроса, которые нужно бы всегда задавать в самом начале и ответы на них записывать несмываемыми чернилами и большими буквами, чтобы не забывались.
      А ты этого не сделал? спросила Паола.
      Я допустил, что этого не сделал город. Нужно ли ему такое здание? Ответ нет. Конторских помещений вполне достаточно. Более чем достаточно. И я мог всему этому помешать. Вместо того я оказал всяческую помощь, которую только может предложить мэрия. Другая причина тщеславие, ну как же, здание, которое поразит весь мир!
      Но так и будет, Боб.
      Мэр открыл рот, но передумал и промолчал. Потом только сказал:
      Возможно.
      Не имело смысла преждевременно оглашать приговор.
      Паола продолжала:
      Тридцать пят лет кое-что да значат, Боб. За эти годы можно как следует узнать человека. Вот я стою с тобой, размышляю и знаю, что у тебя в голове. Она улыбнулась. Тут ведь есть телефоны. Мы могли бы воспользоваться одним из них, как ты думаешь?
      Мэр нахмурился.
      Мы могли бы позвонить Джилл, продолжала Паола. Она хотела посмотреть репортаж об открытии. Будет страшно беспокоиться.
      Это хорошая мысль. Он уже улыбался той мальчишеской улыбкой, которую так хорошо знали избиратели. По крайней мере её успокоим.
      Я не совсем это имела в виду, ответила Паола.
      Тогда подождем. Мальчишеская улыбка тут же исчезла. Нет никаких оснований для паники.
      Для паники нет, Боб, но настало время перестать делать вид, что все идет как надо. Те вертолеты что они могут? Те пожарные, о которых Бент говорит, что они идут вверх по лестницам... Паола покачала головой. Ее улыбка была нежной и даже понимающей, но голос выражал несогласие. Последняя безумная попытка покорения вершины Эвереста зачем? Чего они хотят достичь?
      Черт возьми, ответил мэр, человек так просто не сдается.
      Я тоже не сдаюсь, Боб.
      Возможно, я тебя не понял, медленно сказал мэр, но что тогда ты хотела сказать Джилл?
      В основном всякие пустяки.
      И что ты именно хотела сказать? Паола иронически улыбнулась. Но её улыбка тут же исчезла. И Паола тихонько ответила:
      О'ревуар. Я хотела бы ещё раз услышать её голос. Хотела, чтобы она слышала наши голоса. Хотела сказать ей, где в нашем огромном доме лежит фамильное серебро серебро бабушки Джонс. Хотела, чтобы она знала, где некоторые мои драгоценности, часть из них подарил ты, часть в нашей семье уже несколько поколений, они в сейфе в филиале Ирвинг Траст на углу Сорок второй и Парк-авеню, и что ключ в моем туалетном столике.
      А кроме этих материальных проблем, я бы хотела, чтобы она знала, что не обманула наших надежд, хотя и развелась. Чтобы поняла, что мы знаем, каким адом были для неё бесконечные телекамеры, репортеры и микрофоны в доме, из-за которых и для нас, знающих жизнь, было тяжело сохранить реальный взгляд на вещи, а тем более для нее, почти ребенка, с самого начала привыкшей видеть мир как конфетку, которая принадлежит ей, ещё до того, как она это заслужила. И что человек все должен заслужить сам.
      Хочу, чтобы она была счастлива, чтобы нашла свою судьбу, и потому ей будет лучше, что нас не станет, потому что не будет убежища, куда она может спрятаться, где может плакать и жаловаться.
      Но больше всего я хочу, Боб, чтобы она знала то, что есть и всегда было правдой, что мы её ужасно любим, что мы счастливы, что она у нас есть и что сейчас, попав в дурацкую западню здесь, наверху, мы думаем только о ней.
      Наверняка, ей это немного поможет, прибавит ей больше сил, чем когда-либо до сих пор.
      Паола замолчала.
      Это кое-что из тех пустяков, о которых я хотела с ней поговорить, Боб. Или не стоит?
      Мэр взял её под руку. Голос его звучал нежно.
      Пойдем поищем какой-нибудь телефон, сказал он.
      * * *
      Кэри Уайкофф нашел сенатора Петерса, опиравшегося о стену и разглядывавшего зал.
      Я смотрю, вы совершенно спокойны, заметил конгрессмен.
      Это прозвучало как обвинение.
      А вы что предлагаете? спросил сенатор. Произнести речь? Собрать комиссию? Составить заявление или передать дело в суд? Он помолчал, а потом совсем иным тоном продолжал: Или позвонить в Белый дом, свалить всю вину на власти, а потом позвонить Джеку Андерсену и рассказать ему, как тут идут дела?
      Уайкофф возмутился:
      Вы и Бент Армитейдж обращаетесь со мной, как с мальчишкой, у которого ещё молоко на губах не обсохло.
      Это, наверно, потому, сынок, ответил сенатор, что вы иногда ведете себя именно так. Не всегда, только иногда. Как, например, сегодня. Он обвел взглядом зал. Здесь полно глупцов, которые понятия не имеют, что происходит. Вам уже доводилось видеть панику? Настоящую панику? Толпу, охваченную животным ужасом?
      А вам? спросил Уайкофф и тут же подумал, что вопрос этот излишен. Джейк Петере никогда не вступал в дискуссию с незаряженным револьвером.
      В шестьдесят четвертом году я был в Анкоридже, когда произошло землетрясение, сказал сенатор и после паузы продолжал: Вы никогда не попадали хотя бы в небольшое землетрясение? Нет? Мне кажется, это ни с чем не сравнимо. Человек всегда считает землю чем-то надежным, неизменным и безопасным. И когда она начинает колебаться под ногами, то спасения искать негде. Он махнул рукой. Но Бог с ним. Да, я уже пережил панику. И не хотел бы этого ещё раз. Особенно здесь.
      Вы правы, ответил Уайкофф, я тоже. Что вы хотите предпринять?
      Перестать подпирать стену, ответил сенатор и так и сделал.
      Рассерженный Уайкофф раскрыл было рот, но тут же снова закрыл.
      Не надо нервничать, продолжал сенатор. Я не собираюсь насмехаться над вами. Потрогайте стену. Ну как, горячо? Я стоял, прислонившись к ней, и чувствовал, как она раскаляется. Это происходит очень быстро. Видимо, это означает, что по шахтам в ядре здания поднимается горячий воздух, возможно и пламя. Он посмотрел на часы и невесело усмехнулся. Быстрее, чем я думал.
      Вам нужно было стать ученым, недовольно сказал Уайкофф.
      Ну, а разве мы с вами не ученые, вы и я? Мы ведь занимаемся общественными науками, не так ли? Сенатор усмехнулся, на этот раз веселее. Наши методы не слишком научны, признаю, но мы все пытаемся держать руку на пульсе и контролировать кровяное давление избравшего нас народа, и действовать сообразно с ним.
      А иногда, и чаще всего, добавил Уайкофф, бездействовать.
      Бездействие тоже действие. Некоторые понимают это слишком поздно, другие никогда. "Так не стойте же действуйте!" вот обычная реакция. Хотя требование "Ничего не делайте, лучше стойте" часто могло быть более разумным решением. Помните, как Маугли попадает в логово кобр, которые не хотят причинить ему зла, и тогда кобры говорят удаву Каа дословно следующее: "Ради Бога, скажи ему, чтобы перестал вертеться и наступать на нас!" Черт побери, парень, мне вся эта ситуация нравится не больше, чем вам, но я не вижу, что можно предпринять, и пока мне не придет в голову ничего умного, я не собираюсь ничего делать, чтобы не навредить больше. Так что успокойтесь и наблюдайте за окружающими. Как вы думаете, куда так целеустремленно направляются Боб и Паола Рамсей? Может быть, в туалет?
      Уайкофф улыбнулся:
      Может быть. Это настолько же правдоподобная гипотеза, как и любая другая.
      Самая правдоподобная, сказал сенатор. Однажды, помню, посреди дискуссии, которая расшевелила обе палаты и заполнила галерею журналистами, репортерами с радио и телевидения и просто любопытными или убежденными в том, что решается судьба народа а возможно, так и было, один старый сенатор от Небраски, или Оклахомы, или, скажем, от Нью-Йорка наклонился к своему коллеге и что-то прошептал ему на ухо. Репортеры на галерее враз определили что-то происходит. И действительно. А старик сенатор сказал: "Слушай, Джордж, я должен пойти отлить, а то лопнет мочевой пузырь. Столько кофе, и к тому же ещё фасолевый суп... Пока этот старый козел закончит, я уже вернусь".
      И он встал и величественно вышел из зала. Все на галерее при этом думали, что он направляется прямо в Белый дом, чтобы обсудить что-то с Ним.
      Уайкофф снова улыбнулся:
      Какую бы вы хотели эпитафию, Джейк? "Он ушел, смеясь"?
      Сенатор покачал головой. Лицо его стало серьезным:
      Нет, мне кажется, я заслуживаю самой почетной надписи: "С тем, что имел, сделал все, что мог". Думаю, что мы спокойно можем выпить, а?
      * * *
      Инженер-электрик Джо Льюис сказал:
      Что произошло, нам по-прежнему неизвестно. Возможно, сгорели электромоторы. Или полетел подводящий кабель. Все, что можем сделать проложить от подстанции новый кабель, подключить его и надеяться, что щиты настолько уцелели, чтобы подать напряжение на лифты. Он развел руками: Ничего другого сделать не можем.
      Ну так беритесь за дело, ответил Гиддингс. Электростанция "Кон Эдиссон" готова помочь нам всем, чем сможет. Он замолчал и уставился в небо, где гигантские здания почти соединялись вершинами. Назовите мне хоть одну разумную причину, взмолился он, почему нужно было это чертово здание строить таким высоким?
      Потому, ответил Джо Льюис, что кто-то построил другое высокое здание и нам нужно было его превзойти. Нет ничего проще. В этом вся суть.
      ГЛАВА XVII
      17. 0317. 18
      Зиб уже снова сидела за столом в редакции журнала, но никак не могла сосредоточиться. Было уже поздно, и перед ней все ещё лежали груды рукописей, уже прочитанных и рекомендованных к изданию. По большей части это чтение она воспринимала как гимнастику для ума. Но сейчас, в эти минуты, рукописи казались ей никчемными, даже глупыми и как сейчас говорят неактуальными.
      Но это была неправда. Даже не глядя на их страницы, она знала, что изрядная часть, даже большинство этих историй о молодых женщинах и их проблемах, а если это не актуально, тогда что же? Ведь она тоже молодая женщина, не так ли? И, слава Богу, наконец стало ясно, что у неё те же проблемы, что и у всех.
      Она была воспитана как Зиб Марлоу, это имя что-то значило, и вышла замуж за многообещающего Ната Вильсона из знаменитой фирмы Бена Колдуэлла. Уже эти два обстоятельства выделяли её из толпы. И не только они.
      Она занимала должность литературного редактора в одном из немногих оставшихся общенациональных журналов и хорошо знала свое дело. А её внешность, её положение, её знания и полученное образование тоже были на высшем уровне. И кроме того, по любому другому критерию становилось ясно, что Зиб Марлоу-Вильсон достигла вершины совершенства.
      Правда, за исключением тех старомодных понятий о чести, которые всегда считались такими важными. Как быть с ними, дорогая?
      Вычеркнем этот вопрос. На него Зиб уже нашла ответ, и именно потому она добилась того, чего добилась.
      И кстати, как ни парадоксально, именно здесь, в редакции журнала, определяющего интеллектуальный уровень верхнего среднего класса, она неожиданно нашла повод усомниться в нерушимости своих жизненных принципов. Например, несколько месяцев назад ей понравился рассказ, за который она напрасно билась с Джимом Хендерсоном.
      Бетси, милочка, сказал тогда Джим, наши читательницы необычайно интеллигентны, иначе они ничего бы не читали, а сидели, уткнувшись в телевизор. Но вместе с тем они жены и матери, у которых проблемы с домашним бюджетом, с налогами, с родительским комитетом, просто с повседневными мелочами. И большинство из них не заметит, что переживает кризис своего внутреннего "я", даже если он наступит в действительности. Не уверен, заметил бы и я сам. Они соль нашей земли. Это я с благодарностью признаю. А теперь возьмем эту полную самоанализа историю...
      Вы мне совершенно напрасно даете понять, сказала Зиб, что шеф здесь вы. Но ведь это прекрасно написано, актуально, свежо...
      Глупости, ответил Хендерсон. Встал с кресла, обошел вокруг стола и снова сел. Он был без пиджака, длинный, худой и безжалостный.
      У меня иногда от тебя голова кругом идет, детка. Как литературный редактор ты класс, по крайней мере в большинстве случаев. Но как только какой-нибудь литературный агент, вроде Сомса, знающий твои слабости, подсунет тебе нечто подобное, ты тут же начинаешь пускать слюни, хотя не хуже меня знаешь, что это не для нас.
      А должно быть для нас.
      Это тоже ерунда, и ты прекрасно понимаешь, только прикидываешься. Сейчас же отошли это обратно. Он держал рукопись двумя пальцами, как нечто нечистое.
      Зиб в ярости вернулась в свой кабинет и позвонила Сомсу.
      Мне очень жаль, Джон. Рассказ мне очень понравился...
      Хочешь, дорогуша, я угадаю, в чем дело? Он не понравился лорду Хендерсону, и точка. А чего ещё можно было ожидать. Не было никаких шансов.
      Так зачем вы мне его вообще посылали?
      Джон улыбался. Зиб буквально видела это. На загорелом лице под шапкой седых волос эта улыбка, собирав морщины в уголках глаз за стеклами очков, напоминала улыбку типичного английского профессора или литератоpa-лауреата, уверенного в своей непогрешимости.
      Только для того, чтобы показать, какого уровня литературу мог бы при желании печатать ваш журнал, чего же еще, милочка?
      В тот день настроение у неё было ни к черту, и она решила, что не даст себя обманывать. Особенно сейчас.
      Ради этого вы не тратили бы свое время, ответила! Зиб. И мое тоже.
      Наступила тишина. Погасла ли его улыбка, утратил ли он хоть на гран самоуверенность?
      Скажу вам откровенно, милочка, произнес Сомс совершено иным тоном. Я послал вам рассказ, надеясь на один шанс из миллиона, что вы решитесь сделать на него головокружительную ставку и сорвать куш, десятина от которого перепала бы и мне. А теперь я попытаю счастья в другом месте, возможно, в конце концов, и даром отдам, лишь бы взяли. Если моя доля превысит десять долларов вместо ста пятидесяти, на которые я рассчитывал от вас, я буду крайне удивлен.
      Вы, по крайней мере, откровенны, признала Зиб, хотя, разумеется, могла догадаться, в чем дело. Скажите мне ещё одно. На месте Джима Хендерсона вы бы его купили?
      Упаси Бог! Что вам в голову пришло? Эта историйка сентиментальна, надуманна и напыщенна. Но, как мы уже говорили, в ней есть своя прелесть и в литературном мире она наделала бы немало шума.
      Но почему же она так живо переживает все это, ведь прошло столько времени? Потому, сообразила она, что человек никогда не забывает полученных оплеух, хотя и надеется, что их скроет пыль времен. Не выдержав, громко прошептала:
      Чем я тогда вообще занимаюсь? Чем, Бетси?
      Зиб, дорогая, в дверях стояла редактор Кэти Хирн. Как ты можешь оставаться спокойной? То здание, которое строил твой драгоценный супруг, трещит по всем швам. Это передают по радио, и Джим к тому же принес переносной телевизор, а ты тут сидишь и работаешь! Держите меня! Ты что, с ума сошла?
      "Кэти, подумала Зиб, так и осталась девушкой из провинциального городишки на Среднем Западе. Выросла на кукурузе и очарована большим городом. Она толста, из-за этого вечно озабочена, хитра как черт, но пытается это скрывать. О сексе имеет примерно такое же понятие, как самка кролика, но тем не менее от неё исходит аромат цветущей девственности".
      А что, вполне возможно, ответила Зиб. Кэти утвердила одну из своих объемистых ягодиц на углу стола Зиб.
      У тебя проблемы, дорогуша? И тут же добавила: Разумеется, тут замешан мужчина. Как всегда. Она покачала головой. На этот счет есть свои правила. Если твой муж вдруг входит и застает тебя с другим, то должен сказать: "Ах, пардон! Продолжайте, пожалуйста!" И если вы сможете продолжить, получится французская семья.
      "Только представить себе в этой роли Ната. Да ты что? Признайся, сказала себе Зиб, ты вышла за деревенщину, за настоящего, порядочного, упрямого, неиспорченного крепкого хозяина и отца семейства".
      На мгновенье в ней поднялась ярость, которая вспыхнула и тут же погасла.
      Он что, тебе изменяет? В голосе Кэти звучало сочувствие.
      Зиб покачала головой. Длинные волосы закрыли лицо. Она сердито отбросила их назад.
      Нет, даже не это.
      Тогда я тебе советую, с умным видом произнесла Кэти, сходить к одному из этих знахарей, пусть выпишет таблетки или исповедует тебя на диванчике.
      Она помолчала, потом недовольно спросила:
      Ты, надеюсь, не забеременела или чего-нибудь ещё в этом роде?
      Зиб снова покачала головой. Снова то же сердитое движение, которым она отбросила волосы назад. Зачем, собственно, она носит такие длинные волосы? Зачем их вообще носят? Потому что это идет? Потому что так велит сегодняшняя мода? Просто смешно.
      Я не беременна. Перестань дурить, Кэти.
      Моя проблема в том, начала Кэти, что я в душе мать. Когда была маленькой, я занималась в кружке юных натуралистов. Точно. Думала только о цыплятах, ягнятах и телятах. Просто ночей не спала. Училась готовить, пекла; пироги и была совершенно уверена, что в один прекрасный день приедет на белом коне ОН, посадит меня в седло если, конечно, поднимет, и мы вместе отправимся в сторону заходящего солнца, построим дом и заведем семью, и тогда, наконец, буду спать спокойно. Вместо этого я здесь и раздаю бесплатные советы...
      Беги уже, Кэти.
      Но Кэти только покачала головой. Обеими руками отбросила волосы за плечи.
      А тебя оставить тут в прострации? Ни за что. Когда человек слишком долго копается в себе, выясняется, что ему там ничего не нравится, вообще ничего. И вся его жизнь, оказывается, сплошная ошибка, одно недоразумение. Оказывается, все эти годы только тем и занимался, что пытался выяснить, кто он такой, ну знаешь, как это пишут в романах, и расковыривал все свои болячки, но в конце концов нашел только жалкое скукожившееся "я", запутавшееся в своей ночной сорочке, и ничего больше, но что ещё хуже, это жалкое недоразумение над ним ещё и посмеивается.
      Она замолчала, чтобы перевести дух.
      Зиб ответила медленно и серьезно:
      Да, ты права. Еще и посмеивается. Кэти некоторое время не знала, что сказать.
      Тяжело тебе будет, девонька. Вам, патрицианским типам, и в голову не приходит мысль об ответственности за собственные неудачи. Он...
      Ты так думаешь, Кэти? Голос был её, но звучал, как совершенно чужой, задавая вопрос, о котором Зиб никогда не задумывалась. Да?
      Ну, все не так плохо, Кэти иронически усмехнулась, признавая, что преувеличила.
      Но кое-что в этом есть? "Неужели Нат думает так же?"
      Знаешь, ответила Кэти, эти девичьи проблемы, она снова улыбнулась, мы безоговорочно решали только в нашем лагере в Кикапу, у костра после ужина, и тогда главной проблемой было: "Когда начинать носить бюстгальтер?".
      Я ведь тебя о чем-то просила, Кэти, сказала Зиб. Скажи откровенно, что ты обо мне думаешь. Кэти заколебалась:
      По-моему, ты просто напрашиваешься! Она помолчала. Ну ладно. Тогда так: я ходила в школу в сельской местности, куда добрую сотню человек привозили на автобусах. Автобус был единственной возможностью добраться туда нас свозили каждый день с территории в сто пятьдесят квадратных километров. Где училась ты? В пансионе мисс Икс или миссис Игрек?
      Я училась в колледже, название которого ты никогда в жизни не слышала. А ты? Вассар? Или Смитсоновский колледж? Уэлсли колледж? Рэдклифф?
      Мой отец ходил в ту же школу, что и я, только не окончил, потому что был кризис и дед оказался без работы, так что отцу пришлось идти работать куда возьмут, чтобы хоть что-то приносить домой. Твой отец закончил Гарвард? Или, может быть, Йель? Меня бы не удивило, если и вас затронул кризис, да так, что осталась всего одна яхта, не больше. Но ваши-то знали, что это временные неприятности, не более, а для моих наступил конец света. Главная разница между тобой и мной в том, что ты, что бы ни делала, все считаешь правильным, потому что другого и быть не может. А я должна раздумывать и проверять каждый шаг, потому что сколько себя помню, Хирны всегда оставались с носом, и я, возможно, буду первой, кому удалось прорваться, но, может быть, их гены во мне только ждут момента, чтобы показать свои когти.
      Кэти помолчала.
      В этом и заключается разница в происхождении и культурном уровне.
      Я не знала, Кэти. Мне это никогда и в голову не приходило.
      Но вот чего я не хочу от тебя слышать, продолжала Кэти, так это, что я бедняжка.
      Не услышишь. Зиб задумалась. Ты знаешь Ната. Говоришь, он порядочный человек. Нат...
      Он, наконец, плюнул тебе в лицо? Тон Кэти говорил больше, чем слова. Зиб подняла голову.
      А ты ожидала, что это случится? Ждала, когда же это произойдет? Но почему она не чувствует даже обиды?
      Ну, не то чтобы в редакции уже держали пари, ответила Кэти, но всем было совершенно ясно, как у вас обстоят дела. Она встала со стола. И вот доказательство: там творится Бог весть что, а ты здесь сидишь и читаешь эти бредни.
      Наконец-то они дошли до сути, до голой и неприкрытой правды.
      Я думала о себе, ответила Зиб, и без всякого усилия над собой продолжала: О том, что происходит в городе, не имела понятия. И потом еще: Видно, у меня вошло в привычку думать о себе.
      Да уж, ответила Кэти и вышла из комнаты.
      ГЛАВА XVIII
      Маленький приветливый домик в Гарден Сити. Зеленый газон, цветущие белые петунии, баскетбольное кольцо с сеткой на воротах гаража, огромная телевизионная антенна на вершине кирпичной трубы, нацеленная поверх крыши в сторону города.
      Жена Пата Харриса открыла ему в облегающих розовых джинсах, в теннисных туфлях того же цвета и в полосатой "под арестанта" футболке. Ее волосы были накручены на синие пластмассовые бигуди. Она была молода, привлекательна и очень хорошо знала об этом.
      Не может быть, какой сюрприз, мистер Саймон! Хотите говорить с Патом?
      Хотел бы. Поль задействовал свою актерскую улыбочку и старался держаться непринужденно.
      Он там смотрит телевизор. Она помолчала. Мы думали, вы будете на открытии "Башни мира", мистер Саймон. Я-то не смотрю, но знаю, что уже началось. Знаете, по дому столько работы, особенно когда Пат дома. Так что проходите. Он будет очень рад вас видеть.
      "Сомневаюсь", сказал себе Поль, но по дороге в обшитую деревом гостиную его улыбка не изменилась. На экране цветного телевизора в массивном футляре пожарные шланги, извивавшиеся на Тауэр-плаза, казались кровеносными сосудами. Звук был приглушен, и голос комментатора едва слышен:
      Мы только что получили сообщение, дамы и господа, что пожар в Башне усиливается. Вся эта катастрофа потому что все и вправду похоже на катастрофу кажется просто невероятной. Здание снабжено всеми средствами безопасности, какие только могли архитекторы...
      Экран погас, и звук умолк. Пат Харрис, сидевший в кресле, сказал:
      Здравствуйте, шеф. Я так и знал, что вы приедете.
      Он положил пульт дистанционного управления на журнальный столик и вскочил с кресла.
      Выпьете?
      В его словах слышалось скрытое недружелюбие.
      Неплохая идея, ответил Поль. Сел и осмотрело вокруг.
      В комнате стояли бар, большой стол для бильярда, длинная, обтянутая искусственной кожей кушетка и к ней такие же кресла, столик с картами и кучкой жетонов, а на стене мишень с торчавшими в яблочке тремя стрелками.
      У вас тут мило, заметил Поль. Взял стакан, благодарно кивнул, пригубил хорошее шотландское виски "Чивас Ригал", как ему показалось. Очень мило.
      Ну! Пат Харрис был маленьким шустрым человечком. Его беспокойные глаза бдительно следили за лицом Поля.
      Если человек много работает, он любит хорошо пожить. И после паузы. Я ведь только исполнитель. Делаю что прикажут.
      Поль, не замечая умолкнувшего телевизора, все внимание сосредоточил на Харрисе,
      Вы собираетесь продолжать в том же духе? спросил он. И, не дождавшись ответа, добавил: Делать что приказано?
      Харрис закурил сигарету и выдохнул облако дыма. С сигаретой во рту занялся разрыванием на части бумажной спички. Движения его были быстрыми и резкими.
      Я как раз об этом думал. Он мельком улыбнулся, но эта улыбка ни о чем не говорила. Это странно, но я как раз об этом думал, когда вы шли по лестнице.
      Поль медленно и осторожно спросил:
      И к каким выводам вы пришли?
      Очередное облако дыма. Харрис наклонился и стряхнул пепел в пепельницу на журнальном столике. Потом снова выпрямился.
      Знаете что, вот, допустим, вы работаете на какого-то парня, понимаете? Он отличный парень, хорошо к вам относится, значит, вы ему чем-то обязаны, так?
      По-моему, это разумный подход, ответил Поль. Товарищеский подход, добавил он.
      С другой стороны, продолжал Харрис, понимаете, что я имею в виду? С другой стороны, человек должен подумать и о себе, понимаете? Мы живем в мире, где один пожирает другого. Человек или урвет свое, или отдаст концы. Он выжидательно замолчал.
      Думаю, что и этот подход в известной мере приемлем, сказал Поль.
      Для меня это слишком мудрено.
      "А мудреные слова опасны, сказал себе Поль, потому что звучат двусмысленно". Но не оставалось ничего другого, как не обращать внимания на эти пререкания.
      Ну, а дальше? спросил он Харриса.
      Как мне кажется, продолжал Харрис, человек взвешивает то так, то этак и пытается выяснить, что правильно.
      Поль кивнул и отпил виски. Оно вдруг потеряло всякий вкус и начало жечь горло. "Ерунда, просто нервы шалят", сказал он себе.