Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ставка на мертвого жокея (сборник рассказов)

ModernLib.Net / Зарубежная проза и поэзия / Шоу Ирвин / Ставка на мертвого жокея (сборник рассказов) - Чтение (стр. 14)
Автор: Шоу Ирвин
Жанр: Зарубежная проза и поэзия

 

 


      Притчард подошел к бюро и разглядывал стоявшую там фотографию Марка в кожаной рамке.
      -- Это и есть получатель ваших писем?
      На бюро, кроме фотографии,-- открытая коробка туалетной бумаги "Клинекс", маленький кругленький стержень для завивки ресниц и съеденная наполовину плитка шоколада. Констанс стало неудобно -- все это барахло валяется рядом с фотографией ее Марка. Какое пренебрежение к нему с ее стороны!
      -- Очень красив, ничего не скажешь.-- Притчард не отрывал глаз от фотографии.
      -- Да, красив,-- эхом отозвалась Констанс. Нашла наконец эластичные тапочки, поскорее натянула на ноги и почувствовала себя куда более уверенно.
      -- Здесь он такой серьезный...-- Притчард отодвинул коробку "Клинекс", чтобы получше разглядеть Марка.
      -- Он и в жизни такой серьезный,-- подтвердила Констанс.
      За три недели, что провела с Притчардом, катаясь на лыжах, она почти не упоминала о Марке. Говорили обо всем на свете, но каким-то странным образом по обоюдному молчаливому согласию избегали в своих беседах говорить о нем. Катались вместе каждый день, подолгу делились мыслями о лыжной технике, о необходимости все время наклоняться грудью вперед, об умении падать, успев при этом расслабиться, об учебе Притчарда в общественной школе в Англии, о его отце, о лондонских театрах и американских писателях; серьезно обсуждали животрепещущий вопрос о том, как ощущает себя человек в двадцатилетнем и тридцатилетнем возрасте; живо воскрешали в памяти веселое время, когда наступает Рождество в Нью-Йорке, замечательные футбольные матчи, что проходили по уик-эндам в Принстонском университете; устроили даже настоящую полемику по поводу природы мужества -- это когда Констанс вдруг оробела, струсила посередине крутой лыжни: день уже клонился к вечеру, солнце заходило, и горы стали безлюдными и пустынными.
      Притчард наконец оторвал взгляд от фотографии.
      -- Напрасно ты обулась.-- Впервые он вдруг обратился к ней на "ты", указывая на эластичные тапочки.-- Самое приятное в лыжном спорте -- это те минуты, когда сбрасываешь эти проклятые тяжелые ботинки и разгуливаешь по теплому полу в шерстяных носках.
      -- Мне приходится постоянно вести отчаянную борьбу с собой, чтобы не быть неряшливой,-- оправдывалась Констанс.
      Помолчали немного, стоя напротив друг друга.
      -- Ах,-- вдруг опомнилась она,-- да садись же, что ты стоишь?
      -- Спасибо,-- как-то довольно официально поблагодарил он и присел на удобный стул.-- Я, впрочем, на минутку -- проститься.
      -- "Проститься"? -- ничего не соображая, тупо повторила Констанс.-Куда же ты едешь?
      -- Домой. По крайней мере в Англию. Подумал -- не оставить ли тебе свой адрес?
      -- Конечно, конечно!
      Протянув руку к бюро, он взял листок бумаги и ручку, что-то на нем написал.
      -- Это адрес отеля, ну, пока не подыщу квартиру.-- И положил листок на бюро, но все еще поигрывал ручкой.-- Теперь у тебя появился еще один человек, которому можно писать,-- английский получатель писем.
      -- Понятно,-- грустно откликнулась она.
      -- Можешь сообщать мне, какой выпал снег, сколько раз ты съехала с вершины горы и кто накануне напился в баре до чертиков.
      -- Все это так неожиданно, не находишь? -- молвила она.
      Как ни странно, с самых первых дней их знакомства ей и в голову не приходило, что Притчард может уехать. Был ведь здесь, когда она приехала, и, казалось, прочно привязан к этому месту невидимыми нитями -- такая же неотъемлемая часть отеля, как мебель, теперь ей очень трудно представить себе, как обходиться целыми днями без него.
      -- Что же здесь неожиданного? Просто хотел попрощаться с тобой наедине, вот и все.
      "Поцелует меня на прощание или нет?.." -- гадала она. За все эти три недели он только держал ее за руку и дотронулся до нее, лишь когда поднимал после неудачного падения. Нет, стоит не шелохнувшись, загадочно улыбается, играя с ее ручкой, поразительно неразговорчив,-- словно ожидает, что она сама скажет ему.
      -- Итак,-- наконец произнес он,-- надеюсь, увидимся?
      -- Непременно!
      -- Давай устроим прощальный обед. В меню, как обычно, телятина. Но попробую раздобыть чего-нибудь получше по такому случаю.-- Аккуратно положил ручку на стол, сказал: -- Пока,-- и вышел, закрыв за собой дверь.
      Констанс уставилась в закрытую дверь, думая: "Все уезжают..." -- и чувствуя, как внутри нее закипает гнев без всяких на то причин. Понимала, что глупо, что ведет себя как маленький ребенок, который не желает, чтобы так быстро заканчивался его день рождения, но ничего не могла с собой поделать. Оглядела комнату и, нетерпеливо тряхнув головой, принялась наводить порядок. Поставила ботинки в коридор, повесила парку в кладовке, отнесла коробку с туалетной бумагой в ванную комнату, а недоеденную плитку шоколада отдала горничной. Поправила покрывало на кровати, опорожнила пепельницу и вдруг, под воздействием какого-то импульса, выбросила стержень для завивки ресниц в мусорную корзину, решив: "Тоже мне заботы! Буду я еще волноваться из-за незавитых ресниц!"
      Притчард заказал бутылку бургундского, так как, по его мнению, швейцарское вино слишком слабое, чтобы пить его при расставании. За обедом почти не разговаривали; обоим казалось, что его уже в какой-то мере нет здесь. Раза два Констанс все порывалась сказать, как благодарна ему за его ангельское терпение с ней, там, в горах, но слова застревали в горле, и в результате оба чувствовали себя за этим прощальным обедом все более неловко. Притчард заказал кофе с бренди, и она тоже выпила, хотя от этого крепкого напитка у нее началась изжога. Ансамбль из трех музыкантов начал играть в тот момент, когда они пили бренди,-- разговаривать стало почти невозможно.
      -- Не хочешь потанцевать? -- предложил он.
      -- Нет, не хочется что-то.
      -- Очень хорошо! -- похвалил ее Притчард.-- Лично я презираю танцы.
      -- Пойдем отсюда, а? -- попросила она.-- Лучше прогуляемся.
      Разошлись по своим комнатам -- одеться потеплее. Притчард уже ждал ее перед входом в отель, когда она появилась, в тяжелых лыжных ботинках и медвежьей шубе, которую подарил ей отец год назад. Притчард стоял, оперевшись спиной о столб, и ее не заметил. Довольно долго Констанс наблюдала за ним, пораженная: какой усталый у него вид, как он неожиданно стареет, если не чувствует, что кто-то за ним следит. Он повернулся к ней.
      Зашагали по главной улице,-- звуки музыки за спиной становились все глуше. В ясную ночь звезды ярко сияли над пиками гор, поразительно голубых в это время. На вершине самой высокой горы, где кончалась подвесная канатная дорога, в сторожке горела единственная лампочка,-- там всегда можно погреться перед спуском, выпить пряного нагретого вина и съесть пару бисквитов.
      В конце улицы свернули на тропинку, проложенную вдоль катка. На темном льду слабо отражались звезды, невдалеке слышалось журчание ручья -- он протекал с той стороны катка и редко замерзал.
      Остановились на укутанном снегом мостике, и Притчард зажег сигарету. Огни городка теперь довольно далеко от них, а окружающие их деревья хранят в темноте полную тишину. Притчард, закинув голову, указал рукой на одиночный огонек на вершине горы,-- из его полураскрытых губ вырывалась струйка дыма.
      -- Боже, что за жизнь! -- воскликнул он.-- Там постоянно живут двое. Одна зимняя ночь сменяет другую, и они там, на этой верхотуре, каждое утро ожидают прибытия людей из другого мира.-- Сделал еще одну затяжку.-- Знаешь, а они даже не женаты. Только швейцарцам могла прийти в голову мысль поместить неженатую пару в сторожке на вершине горы. Сам он старик, а она религиозная фанатичка, они ненавидят друг друга, но ни за что не уйдут на другую работу, чтобы только не доставить удовольствия друг другу.
      Он фыркнул, и оба теперь смотрели на эту яркую точку у них над головами.
      -- В прошлом году разразилась метель, и канатная дорога не работала целую неделю -- почти все электрические провода были порваны. Им пришлось пробыть там, в снежном плену, целых шесть дней: рубили на дрова стулья, питались шоколадом и супом из консервов, но не обмолвились ни словом.-Притчард задумчиво глядел на далекий свет в поднебесье.
      -- Вполне сойдет за символ этого красивого континента в этом году,-тихо молвил он.
      Вдруг Констанс осознала наконец, что ей хотелось ему сказать.
      -- Алэн,-- она шла впереди него,-- я не хочу, чтобы ты уезжал.
      Притчард только посасывал сигаретку.
      -- Шесть дней и шесть недель...-- уточнил он.-- И все из-за черствости их сердец.
      -- Я не хочу, чтобы ты уезжал.
      -- Но я пробыл здесь достаточно долго. Мы воспользовались самым лучшим снегом.
      -- Женись на мне. Я так хочу этого!
      Притчард с изумлением взглянул на нее. Она видела -- пытается улыбнуться.
      -- Вот что самое чудесное в двадцатилетнем возрасте,-- произнес он.-Можно запросто, безотчетно говорить вот такие вещи.
      -- Я сказала, что хочу, чтобы ты женился на мне, ясно?
      Он выбросил сигарету -- еще горит на снегу... Сделал к Констанс шаг, поцеловал ее. Она ощутила слабый вкус бренди вперемешку с табаком на его губах. Он прижался к ней на мгновение, потом, отступив немного, стал расстегивать пуговицы на ее шубе -- очень осторожно, словно нянька, помогающая маленькой девочке раздеться.
      -- Алэн! -- воззвала Констанс.
      -- Беру все свои слова назад: ты совсем не похожа на девушек, которые рекламируют мыло и пиво в американских магазинах.
      -- Прошу тебя, не нужно делать мне больно!
      -- Но что ты знаешь обо мне? -- Сбив пушистый снег с перил моста, он уперся в них грудью, стряхивая снежинки с рук сухими хлопками.-- Разве тебя никто не предостерег, не рассказал о молодых людях, которых ты можешь встретить в Европе?
      -- Прошу тебя, не сбивай меня с толку, не смущай, прошу! -- умоляла она его.
      -- Ну а что скажешь по поводу того парня в кожаной рамочке?
      Констанс глубоко вздохнула -- холод пробрал легкие.
      -- Не знаю. Его здесь нет.
      Притчард фыркнул, но фырканье получилось не веселым, а печальным; сказал:
      -- Затерян... Затерян в океане.
      -- Дело не только в океане.
      Снова молча пошли вперед, прислушиваясь к поскрипыванию снега под ботинками на замерзшей тропе. Между пиками гор выплывала луна, бросая на снег молочный свет.
      -- Тебе полезно узнать кое-что.-- Голос Притчарда звучал тихо; взор не отрывался от длинной тени, сотворенной на их тропинке лунным светом.-- Я был женат.
      -- Ах это! -- Констанс ступала осторожно, стараясь попадать в следы тех, кто протоптал эту дорожку.
      -- Все было, конечно, несерьезно.-- Он поглядел на небо.-- Мы развелись два года назад. Это тебя не останавливает?
      -- Твое дело,-- ответила Констанс.
      -- Нет, нужно как-нибудь обязательно посетить Америку,-- он насмешливо фыркал,-- там явно выращивают новый тип женщины.
      -- Что еще? -- поинтересовалась Констанс.
      -- Второе еще менее привлекательно. У меня в кармане нет ни фунта. Я не работал с окончания войны: жил на драгоценности матери. Их было не очень много, последнюю брошь я продал в Цюрихе на прошлой неделе. Вот почему мне нужно возвращаться, даже если бы не было никаких других причин. Как видишь,-- угрюмо улыбнулся он,-- ты получила приз за дохлую лошадку.
      -- Что еще? -- упорствовала Констанс.
      -- Разве этого тебе мало? Хочешь услышать еще?
      -- Да, хочу.
      -- Я никогда не стану жить в Америке. Я уставший, нищий, списанный старый летчик Королевских ВВС, и мое место не там. Ну, пошли! -- И, резко подхватив ее под руку, потащил за собой, словно больше не хотел разговаривать на эту тему.-- Уже поздно. Пошли лучше в отель.
      Но Констанс выдернула руку.
      -- Ты что-то от меня все равно утаиваешь.
      -- Неужели и этого недостаточно?
      -- Нет.
      -- Ну хорошо. Я не могу поехать с тобой в Америку, даже если бы этого очень сильно хотел.
      -- Это почему же?
      -- Потому что меня туда не пустят.
      -- Почему? -- Констанс недоумевала, ничего не понимая.
      -- Ты помнишь швейцарский эвфемизм "хрупкий"? -- хрипло проговорил он.-- Лоуренса Д.-Г. выдворили за это из штата Нью-Мексико, позволив ему умереть на Ривьере. Но их, конечно, нельзя винить, у них и своих болезней полно. А теперь пошли в отель.
      -- Но с виду ты такой здоровый, такой крепкий... Занимаешься лыжами...
      -- Все здесь умирают с виду здоровенькими,-- мрачно возразил Притчард.-- У меня болезнь то обостряется, то ослабляется, наступает ремиссия. Один год, кажется, я уже избавился от нее,-- пожал он плечами, почти неслышно хмыкнув,-- а на следующий -- на тебе, снова является. Доктора вытягивают шеи, когда видят, как я поднимаюсь в гору на подъемнике. Так что поезжай домой,-- решительно заключил он,-- я тебе не пара! Я угнетен; ты, слава Богу, этого не чувствуешь. В конце концов, это был бы, по сути дела, смешанный брак -- между белой и черным. Мы когда-нибудь вернемся в отель?
      Констанс кивнула; медленно пошли назад. Городок, расположенный на холме впереди них, теперь окутала плотная темнота, но в ясном ночном воздухе до них доносилась танцевальная музыка -- играл маленький ансамбль.
      -- Мне наплевать! -- заявила Констанс, когда достигли первых домов.-Мне на все наплевать!
      -- Когда мне было двадцать, я говорил то же самое.
      -- Прежде всего, будем людьми практичными,-- продолжала Констанс.-Чтобы остаться здесь, тебе нужны деньги. Ты их получишь завтра же.
      -- Я не могу взять от тебя деньги.
      -- Они не мои,-- уточнила Констанс,-- отцовские.
      -- Англия останется в вечном долгу перед тобой.-- Притчард пытался улыбнуться.-- Но только поосторожнее со мной.
      -- Что ты имеешь в виду?
      -- Мне все больше кажется, что меня все же можно утешить.
      -- Что же в этом дурного?
      -- Это может иметь смертельный исход,-- прошептал ей Притчард, неловко, по-медвежьи, обнимая ее,-- для тех из нас, которые безутешны.
      Когда проснулись на следующее утро, то вначале были подчеркнуто вежливы и, не упоминая о том, что произошло, как ни в чем не бывало обсуждали погоду: если судить глядя через щель в неплотно прикрытой шторе, она ненастная, безрадостно серая, неопределенная.
      -- Как ты себя чувствуешь? -- спросил ее Притчард.
      Констанс не торопясь, сморщив лоб, обдумывала его вопрос, чтобы не попасть впросак и ответить поточнее.
      -- Я чувствую себя... поразительно взрослой.
      Притчард расхохотался, и от почтительной, даже торжественной вежливости не осталось и следа. Лежали в удобной постели, говорили каждый о себе, загадывали, что им готовит будущее. Констанс постоянно волновалась, хотя, конечно, не очень серьезно, что скажут о них постояльцы отеля, не разразится ли скандал, а Притчард ее успокаивал: швейцарцы -- такой народ, который никогда не скандалит, что бы здесь ни вытворяли иностранцы, и от этих его утешительных, ласковых слов ей становилось еще уютнее -- ведь как приятно находиться в цивилизованной стране.
      Строили планы насчет свадьбы; Притчард предложил для заключения брака поехать в французскую часть Швейцарии, так как ему не хотелось делать это здесь, в немецкой ее части, а Констанс стало досадно, что она сама об этом прежде не подумала.
      Потом решили все же встать и одеться -- нельзя же вечно лежать в постели,-- Констанс, глядя на него, испытывала к нему жалость (какой он худущий!) и, словно заговорщик, обдумывала про себя, как все исправить: яйца, молоко, масло, отдых -- вот и весь рецепт. Вышли из номера вместе, намеренно бросая всем вызов, но, к сожалению, ни в коридоре, ни на лестнице не было ни души, чтобы обратить внимание на их счастливые лица.
      "Тем лучше,-- сочла Констанс,-- нам двойное удовольствие: мы ничего не скрываем, но никто на нас не смотрит, и это, несомненно, доброе предзнаменование". Бросив взгляд на часы в отеле, вспомнили, что уже время ланча, и вошли вместе в столовую с потертыми деревянными панелями. Заказали сначала вишневой водки, потом апельсиновый сок, яйца с беконом и чудесный черный кофе. Вдруг в самом разгаре трапезы слезы выступили на глазах у Констанс. Притчард удивленно спросил, в чем дело, почему она плачет, и она ответила:
      -- Думаю о том, как мы будем впредь всегда завтракать вдвоем.
      У Притчарда тоже увлажнились глаза, и она, глядя на него через стол, это заметила:
      -- Прошу тебя, плачь почаще!
      -- Это почему же? -- недоуменно осведомился он.
      -- Потому что это так не по-английски!
      И оба засмеялись.
      После завтрака Притчард сказал, что собирается на гору, раза два спуститься. Поинтересовался, не составит ли она ему компанию, но Констанс отказалась: в этот день внутри у нее "все поет", и такое состояние не для лыж. Услышав это "все поет", он широко улыбнулся.
      -- И еще мне нужно написать кое-какие письма,-- добавила она.
      Он тут же задумался, помрачнел.
      -- Как джентльмен, я должен немедленно написать твоему отцу и все ему объяснить.
      -- Не смей и думать об этом! -- испуганно воскликнула она, и не просто так, шутки ради: отлично знала -- ее папаша, получив такое письмо, прилетит сюда на первом же самолете.
      Констанс долго глядела ему вслед, когда он большими шагами шел между наметенными по обочинам сугробами, в своем красном свитере, с лыжами на плече,-- такой юный, веселый, совсем мальчишка. У себя в номере она написала Марку письмо.
      Все между ними кончено; ей, конечно, очень жаль, но тут ничего не поделаешь,-- она теперь уверена, что совершила ошибку. Писала спокойно, совсем не волнуясь, ничего не чувствуя, кроме уюта своего небольшого, теплого номера. О Притчарде ничего не сообщила -- это уже Марка не касается.
      Потом написала письмо отцу и оповестила о своем разрыве с Марком. Не обмолвилась и ему ни о Притчарде,-- чтобы не прилетел сюда на первом же самолете,-- ни о своем возвращении. Зачем зря торопиться -- можно и подождать.
      Запечатав письма, легла немного вздремнуть и проспала без сновидений почти целый час. Встала, оделась потеплее, как и подобает в этом снежном царстве, и пошла на почту отправить письма; долго наблюдала у катка, как детишки скользят по льду на коньках. По дороге в отель купила для Притчарда легкий желтый свитер -- ведь скоро уже солнце начнет припекать по-весеннему и в зимней одежде ему будет жарко.
      Сидела в баре, терпеливо ожидая его прихода, но он все не шел. Потом услыхала, что он разбился. Никто к ней не подошел, не сообщил о несчастье -не видели для того особой причины.
      Инструктор, под чьим руководством Притчард иногда катался, объяснял в баре каким-то американцам:
      -- Понимаете, он утратил контроль над собой,-- видимо, не рассчитал, и на сумасшедшей скорости врезался в дерево. Через пять минут умер. Хороший был парень, веселый. Развил слишком высокую скорость, и у него не хватило техники, чтобы с ней справиться.
      Инструктор, конечно, не говорил так, словно смерть лыжника -- дело обычное, рутинное, но в голосе его не чувствовалось и особого удивления. Сколько раз он сам ломал ребра, как и все его друзья; сколько раз врезались в деревья, в каменные стены; сколько раз ему приходилось падать и в летнее время, когда становился инструктором по скалолазанию. Вот он и говорил так, словно такой конец неизбежен и даже вполне заслужен, ибо время от времени людям в горах приходится расплачиваться жизнью за пробелы в технике лыжного спуска.
      Констанс осталась, чтобы принять участие в его похоронах; шла, вся в черном, за санями до церкви и потом до вырытой в укрытой снегом земле ямы,-неожиданная ее чернота, когда все вокруг по-зимнему бело, поразила ее. Никто на похороны из Англии не приехал, да и кому приезжать? Правда, бывшая жена прислала по телеграфу деньги на цветы. Пришло много деревенских жителей, но все они были только друзьями; пришли несколько лыжников, шапочно знакомых с Притчардом; Констанс все принимали тоже за его друга.
      На могиле инструктор по лыжам, повинуясь профессиональной привычке, свойственной всем учителям, повторять одно и то же, еще раз отметил:
      -- Он не обладал достаточной техникой для такой высокой скорости.
      Констанс не знала, что делать с желтым свитером, и в конце концов отдала горничной -- пусть носит ее муж.
      Спустя восемь дней она была в Нью-Йорке. Отец встречал ее на пирсе. Она помахала ему рукой, он помахал в ответ, и даже с такого большого расстояния ей стало ясно, как он рад ее возвращению. Когда она сошла с трапа, отец крепко обнял ее, поцеловал, потом, отстранив от себя на вытянутую руку, с восхищением изучая ее, довольный, воскликнул:
      -- Боже, ты выглядишь просто превосходно! Ну что, кто прав?
      Она, конечно, не хотела, чтобы он заводил об этом речь, но понимала, что он не в силах сдержаться.
      -- Неужели ты думаешь, что я не знаю, о чем говорю?! -- радовался он.
      -- Да, папа, ты прав,-- подтвердила она.
      Про себя думала: "Как я могла когда-то на него сердиться? Ведь он не глупый, низкий, эгоистичный или ничего не понимающий человек,-- нет, просто он одинок".
      Взяв ее за руку, как обычно, когда водил ее, еще маленькую девочку, гулять, отец повел ее к таможне. Нужно подождать, когда из грузового трюма доставят ее багаж.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14