Бригадир державы (№16) - Боги не дремлют

По тропе мы ехали гуськом. Матильда сзади меня, отстав на полтора крупа лошади. У меня же, наконец, появилась возможность подумать о своем будущем. Увы, оно представлялось таким туманным, что я сразу же постарался отвлечься от грустных мыслей. Самое неприятное, у меня пока не было никаких перспектив выбраться из этой эпохи. В лучшем случае, вернуться домой я мог на «генераторе времени», замаскированном под могильную плиту в городе Троицке, но одна мысль опять методом «тыка», скачками, перемещаться в будущее, вызывала отвращение. Уж лучше оставаться в девятнадцатом веке, чем попасть в какую-нибудь индустриализацию, коллективизацию или Сталинскую пятилетку.

– Как ты думаешь, мы скоро приедем? – окликнула меня Матильда, когда ей надоело молчать.

Куда она предполагает приехать, конечно, не уточнила.

– Скоро, – ответил я.

– А волки и медведи здесь есть? – спустя минуту спросила она.

– Должны быть, – ответил я, – только в такое время года они вряд ли на нас нападут.

– А если нападут, что мы будем делать?

– Убьем и съедим, – ответил я. – А что это ты медведей и волков вспомнила?

– А один вон там из кустов выглядывал, – спокойно сказала она.

– Где там? – быстро спросил я, натягивая повод.

– Там, – Матильда повернулась в седле и показала пальцем на густой кустарник. – Наверное медведь, он такой большой, бурый и лохматый.

– Сейчас посмотрю, что это за медведи здесь по кустам прячутся, – сказал я, соскальзывая с лошади. – Подержи коня и оставайся на месте.

– А зачем нам медведь? – поинтересовалась она, подъезжая вплотную.

– Кушать его будем, это вы французы любите лягушек, а мы русские предпочитаем мясо, – нарочито шутливо ответил я, чтобы ее зря не пугать. – Возьми повод и держи наготове пистолет.

Я вытащил из седельной сумки пистолет капитана Леви, взвел курок и передал его Матильде. Она осмотрела оружие и осталась им довольна.

– Стреляй только в крайнем случае! – на всякий случай предупредил я. – А то меня еще подстрелишь.

Оставив ее на тропе, я со вторым пистолетом и саблей наголо, укрываясь за деревьями, побежал к кустам. На медведя я, честно говоря, не рассчитывал. Не такие это звери, чтобы попусту подсматривать за проезжими. До нужного места было метров пятьдесят. Я подкрался и затаился перед самыми кустами. Медведя слышно не было. Тогда я лег на палую листву и посмотрел, что называется по низу. Совсем близко от меня в просвет между стволами виднелись ноги сидящего на корточках человека. Он был обут в лапти, потом я разглядел его ноги в серых, домотканого полотна, холщевых портках, Кажется, мужик был здесь один. Во всяком случае, никого рядом с ним я не увидел.

– Эй, ты что тут делаешь? – громким шепотом, спросил я.

– Тише ты, анафема, – отозвался крестьянин, – в лесу хранцузы! Упаси Боже, услышат!

– Какие еще французы, – ответил я, вставая с земли и отряхивая с панталон приставшую прелую листву, – выходи, не бойся!

– Ты что, шумишь, – сердито ответил он, – я их только что своими глазами видел. Двое на лошадях!

– Это были мы, с товарищем, – успокоил я его. – Не бойся, мы русские, просто украли у французов форму.

– Ишь ты, у хранцузов украли! – уважительно сказал мужик и, наконец, поднялся на ноги.

Было он довольно молод с окладистой бородой, ветхом армяке и в медвежьей шапке. Теперь мы оказались друг против друга и с любопытством друг друга рассматривали.

– Правда, наш! – определил он. – А я смотрю, хранцузы по лесу на конях разъезжают. Вот думаю, попадутся нашим мужикам. Только чтобы беды не было!

– Вы что, от французов в лесу прячетесь? – спросил я.

– А то! Их на всех дорогах видимо-невидимо. Даже и не знал, что в ихних краях столько народа живет. А какие все черные, да страшные, не приведи Господи!

– А нам с вами переждать можно?

– Это как староста скажет. Скажет, что можно, милости просим, а нет, так не обессудьте. Он у нас мужик сурьезный.

– Ты нас к нему не проводишь? – попросил я. – А то мы с товарищем ваших мест не знаем.

– Почему не проводить? Можно и проводить, только, вдруг, пока я тобой валандаюсь, аккурат, хранцузы нагрянут?

– А если я тебе денежку дам? – предложил я, правильно поняв паузы, которые он делал между словами.

– Денежку? – переспросил крестьянин. – А не обманешь?

– Не обману.

– А побожись!

– Ей богу! – поклялся я.

– Тогда чего ж, тогда и проводить можно.

Мы вышли из кустарника, и пошли к ожидавшей на тропе Матильде.

– Вот он твой медведь, – представил я ей мужика, – он отведет нас к крестьянам, они здесь в лесу прячутся от французов.

– Нет, что нам прятаться, – поправил меня часовой. – Мы просто так на случай, сюда пришли. Мало ли что может приключиться. А так все у нас путем.

Он внимательно осмотрел Матильду и спросил:

– Ты барин, никак, тоже из наших будешь?

– Из наших, – подтвердил я. – Ну, что пошли, герой? Звать-то тебя как?

– Филатом кличут.

Мужик пошел впереди, а мы на лошадях поехали следом. Он, видимо, так намолчался в лесу, что очень хотел поговорить с новыми людьми, несколько раз замедлял шаги, оборачивался, но так и не придумал что сказать.

Крестьянский табор оказался поблизости, о чем возвестил запах дыма. Филат свернул с тропы, мы спустились в небольшой овражек, и оказались в древнем кочевом поселении. Нас кто-то заметил, и предупредили свистом жителей. Из покрытых еловым лапником шалашей выползали люди. Народу тут оказалось довольно много, полные семьи с малыми детьми.

Наш проводник подвел нас к старосте, пожилому мужику с иконописным лицом и длинной, седой бородой. Тот явно испугался вооруженных людей во французской форме и сердит глянул на часового. Мы поклонились и поздоровались по-русски.

– Так что, Иван Михеич, – доложил Филат, – тут вот в лесу люди незнакомые показались, просили к тебе проводить. Ты уж не обессудь, они не антихристы, а по-нашему понимают.

– Ты, Иван Михеевич, не беспокойся, – сказал я, – мы не французы, сами от них прячемся. Хотим поближе к людям…

Однако мое объяснение на старосту не произвело никакого впечатления, он продолжал хмуриться, и отводить взгляд. Стало понятно, что нашим появлением он очень недоволен. Я не сразу понял почему, подумав, догадался, что он просто не хочет связываться с подозрительными господами.

Мы стояли друг перед другом и молчали. В принципе, особой нужды оставаться с крестьянами у нас не было. Такой же, как у них, шалаш, я мог сделать и сам. Другое дело – вопрос с едой, но ее можно было попытаться у них же и купить.

– Если мы вам мешаем, – сказал я, – мы уйдем.

– Лес у нас не купленный, – подумав, сказал староста, – вольному воля, спасенному рай.

– Здесь поблизости нет какой-нибудь деревни? – спросила Матильда, которой спартанские условия жизни крестьян совсем не понравились.

– Есть деревни, как же не быть, только там везде эти стоят, – ответил Иван Михеевич, покосившись на нашу форму. – Сами по лесам от ворога прячемся.

– А продовольствия у вас можно купить? – спросил я.

– Не продаем, у самих мало, сами не знаем, чем деток кормить, – хмуро, сказал он. – Тут уже всякие покупали, теперь не знаем, что с теми ассигнациями делать…

Я догадался, что разговор идет о фальшивых ассигнациях, которыми рассчитывались с крестьянами французы, и предложил расплатиться серебром. Правда, монеты у меня были только французские, но зато из благородных металлов.

– Ну, если серебром, тогда, ничего. Если серебром, тогда, конечно, и подумать можно, – сказал староста. – И жить можете сколько угодно. А ежели нечистого не боитесь, так хоть в охотничьем доме.

– Охотничий дом с нечистым! – неожиданно для присутствующих, обрадовался я. – И далеко он отсюда?!

Староста удивленно на меня посмотрел и пожал, плечами:

– Близко, с версту отсюда, только там жить нельзя, кикиморы болотные замучают. Кто туда попадет, назад не вернется.

– Ничего, у меня против нечисти специальная молитва есть! Как-нибудь справлюсь!

Ничего более приятного, я услышать просто не мог. В таких страшных для местных жителей домах вполне могли обитать не совсем обычные для этой эпохи люди. Возможно, как-то связанные с моей проблемой перемещения во времени…

– Я не хочу жить в доме с нечистой силой! – вмешалась в разговор Матильда. – Я боюсь привидений!

– Ладно, – легко согласился я, – боишься, оставайся здесь. Я тебе самый лучший шалаш построю!

– Я не хочу жить в шалаше, – подумав, сообщила она.

– Тогда сама предлагай, что хочешь, можно в деревне, только если там тебя поймают французы …

– А почему я одна, а как же ты?

– Я нечистой силы и прочих глупостей не боюсь, зачем же мне мучиться в антисанитарных условиях?

Конца фразы Матильда, само собой, не поняла, но смысл уловила верно. Подумала, и легкомысленно, махнула рукой.

– Ладно, где наша не пропадала, познакомимся с кикиморами. Баня там хотя бы есть? – спросила она у старосты.

Тот не ответил и испуганно перекрестился.

– Свят, свят, свят, откуда же мне то ведать, я с нечистыми не знаюсь!

Мне показалось, что он уже пожалел, что предложил нам такое сомнительное жилище.

– Нас хотя бы туда проводят? – спросил я.

– И не проси, барин, кто же захочет в такое место идти. Если только Филатка, если с ним сторгуешься. Больше некому. Да и то навряд, не станет он душой рисковать.

Мы оба посмотрели на стоящего невдалеке провожатого. Он понял, что разговор идет о нем, и подошел ближе.

– Филат, – обратился я к нему, – отведешь нас в охотничий дом, где нечистая сила обитает?

Мужик сначала даже не понял о чем идет разговор, но когда староста объяснил, что мы от него хотим, замахал руками.

– И ни, Боже мой! Я что себе враг! У меня баба и малые ребята, если кикимора в болото утащит, кто их кормить-поить будет!

– Я хорошо заплачу, – пообещал я.

– Слышал я, барин, уже твои посулы, только пока ломанной полушки от тебе не видел, – сердито сказал он. – Наперед за прежнее разочтись, тогда и разговор разговаривать будем!

Я без слова вынул кошель с французскими монетами и дал ему пять франков. Это произвело впечатление не только на Филата, но и на старосту. Мне кажется, что он уже пожалел, что упустил такого выгодного клиента.

– Неужто золотой отвалишь? – дрогнувшим голосом спросил мужик.

– Золотой будет слишком жирно, а серебряным награжу, – ответил я. – Тебе и дело-то указать, где тот охотничий дом.

– Коли так, то я сам покажу, – по правилам свободной конкуренции, вмешался в торг староста.

– Ты, Иван Михеич, совесть поимей, чего не в свои дела встреваешь! – разом потеряв уважение к начальству, сердито оборвал старосту Филат. – Мы с барином уже почитай свои люди, а ты встреваешь! Не гоже тебе так поступать!

– Ладно, – попытался я погасить спор, – готовь нам с собой еду и у тебя будет серебро, – сказал я Ивану Михеевичу.

Тот смерил мужика многозначительным взглядом и, ворча себе под нос, пошел за провиантом. Филат же, окрыленный одержанной победой, попытался нам рассказать какой он значительный человек.

– Филат Фадеич, – это тебе не просто так! Меня голыми руками не возьмешь, – заговорил он, вполне довольный собой.

– Не бойся, – тихо сказал я Матильде, – никакой нечистой силы не существует, все это бабушкины сказки. Если там и есть что-нибудь необычное, то вполне земного происхождения.

– Ишь, умный какой нашелся, думает все ему можно! Раз староста, так все ему дозволено, – бубнил проводник, однако лишь показался Иван Михеич, замолчал, кажется, сам испугавшись собственной смелости.

– Берите, гости дорогие, – сказал тот, ставя перед нами две ивовые корзины, наполненные берестяными туесами, – чем богаты, тем и рады. Дал бы больше, только сами в большой нужде.

– Что здесь? – спросил я.

– Пшено, маслице, медок, сметана, творог, – перечислил он, указывая на «упаковки».

Честно говоря, я даже не ожидал такого изобилия продуктов. Вот что значит не халявные, а товарно-денежные отношения! Я рассчитался, как было оговорено, и довольный староста по любому вопросу попросил обращаться только к нему.

– Ну что, пойдем? – спросил я проводника.

– Пойти оно конечно можно, почему не пойти, – ответил он, глядя на Ивана Михеевича горящим завистью взглядом. – Только боязно мне что-то. Как бы чего с нечистой силой не вышло! Ты бы, барин, набавил малость, а то неправильно получается. Как же так, одним все, а другим кукиш!

– Может быть, ты еще хочешь получить свободу, равенство и братство? – ехидно поинтересовался я.

– Так кто ж не хочет? – неожиданно для меня, ответил он.

– Чего не хочет? – переспросил я, поражаясь тому, что не успел в Россию прийти Наполеон, как идеи французской революции стали уже так популярны у нашего народа.

– Так ясно чего, богатства! Набавить нужно, барин, а то смотри, скупой платит дважды! – припугнул Филат.

– Точно, – согласился я, – только ты другую поговорку забыл: жадность фраера сгубила!

– Так я сам вас и отведу, – вполне адекватно понял суть нашего разговора староста. – Почему хорошим людям не поспособствовать! Оно, конечно, там нечисто, люди зря говорить не стану, да где наша не пропадала!

– Это как так ты все, Иван Михеич, о себе понимаешь? – возмутился Филат. – Не у тебя был договор с барином, а у меня!

– Был да сплыл, – ответил я ему вместо старосты. – Все, друг ситный, твой поезд ушел!

– Как это ушел?! А справедливость? – возмутился Филат, демонстрируя замечательную сущность русского человека, проникать прямо в сущность предмета, минуя непонятные слова. – Ты сперва разочтись за посул, а потом иди куда хочешь, договор дороже денег!

Глава 11

Справедливость оказалась попрана, кривда победила правду, и бедолаге Филату осталось только сетовать на человеческую подлость и копить в себе социальную ненависть. Мы же, не теряя времени, отправились разыскивать таинственный охотничий домик.

– Слышно, барин, хранцуз хорошо поживился в Москве? – поинтересовался Иван Михеевич, когда мы, забредя в непроходимые заросли, вынуждены были остановиться и спешиться.

От кого он это услышал в глухом лесу, староста не объяснил. Я не стал вдаваться в подробности и подтвердил справедливость слухов, рассеянным кивком. В тот момент думал, как мы сумеем пробраться через заросли с лошадями. Ничего даже отдаленно напоминающее тропу тут не было, а лес даже без листвы, казался темным и мрачным.

– Далеко еще? – спросила Матильда, которой уже надоело бесцельное блуждание по чащобе. – Ты же говорил, что идти не больше версты, а мы уже третий час идем и никакого просвета!

– Место-то нечистое, вот оно и выходит. Знать нам нечистый так глаза отводит, и по кругу водит, – объяснил староста. – Я наши леса как свои пять пальцев знаю. Как-нибудь приведу!

– Дальше куда? – спросил я, чтобы прервать бессмысленный спор.

– Думаю, теперь нужно идти на полдень. Да вы, барины, не опасайтесь, Иван Михеев еще никого не подводил! Сказал, приведу, значит приведу. Раньше дорога здесь была, а как тут больше никто со страха не ходит, все и заросло молодью.

Мы повернули на юг, и пошли в обход зарослей. Как и все последние дни моросил дождь. Земля в лесу успела промокнуть, но пока ноги не вяли, и идти было не трудно. Однако Матильде не нравилось само предприятие, и она периодически начинала на меня ворчать.

– Неужели ты боишься нечистой силы? – спросил я, после ее очередного едкого замечания по поводу мужской безответственности. – Ты ведь христианка и не должна верить в языческую нечисть!

– Я сама знаю, во что мне верить, – сердито ответила она. – Долго мы здесь еще будем бродить?!

– Скоро придем, – успокоил я, – здесь самое подходящее место для дома с привидениями.

В этот момент наш проводник остановился и начал внимательно осматривать окрестности. Потом подошел к нам и, указывая рукой в заросли орешника, доложил:

– Кажись, дошли.

Я посмотрел в нужном направлении, но ничего интересного не увидел. Лес как лес.

– Ну и где тут же охотничий дом? – спросила Матильда.

– Смотри, вон стоит дуб, – ответил староста. – За ним и начинается плохое место.

– Ну, так что мы тогда стоим, пошли туда, – сказал я.

– Мне это никак невозможно, – покачал головой Иван Михеевич, – у меня жена, дети малые, вы теперь сами и без меня найдете. Рассчитай меня, барин, и отпусти от греха подальше.

Мне его предложение совсем не понравилось. Он получает деньги и исчезает, оставив нас в глухом лесу. Поэтому я предложил свой вариант:

– С расчетом тебе, Иван Михеевич, придется подождать. Вы с молодым барином останетесь здесь, а я схожу, посмотрю, где этот дом. Если все в порядке, тогда и разочтемся.

Староста согласно кивнул и с опаской осмотрелся по сторонам:

– Только ты, барин, не долго ходи, а то мне расчета тут ждать нету.

Я передал поводья Матильде и пошел напрямик к дубу. Пробравшись сквозь густой орешник, я и оказался на чистой от кустарника поляне. Место здесь было красивое. Сразу за дубом начинался пологий склон, образующий небольшую лощину, укрытую от ветров. В ее глубине действительно виднелось строение теремного типа, окруженное невысоким частоколом.

Чтобы не испытывать терпение Матильды, я сразу же пошел назад, только теперь в обход кустарника, через который было не провести лошадей. Оказалось, что сюда можно пройти и чистым лесом. Мои спутники ждали на прежнем месте и очень обрадовались, увидев меня живым.

– Где ты столько времени ходишь! – набросилась на меня Матильда. – Мы уже думали, что с тобой что-то случилось!

– Дом внизу, – сказал я, рассчитываясь со старостой. – Дыма нет, людей тоже не видно.

– Зря ты, барин, в такое место идешь, – сказал на прощанье Иван Михеевич, пряча за пазуху монету, – люди даром говорить не будут, плохое это место!

– Ничего, как-нибудь с молитвой прорвемся, – пообещал я. – Спасибо тебе за помощь.

Староста поклонился и быстро, не оглядываясь, ушел. Мы остались вдвоем.

– Ты, правда, не боишься туда идти? – спросила Матильда.

– Не боюсь, – ответил я, забирая у нее повод. – Для людей нет ничего страшнее человека, а с нечистой силой, если она там есть, мы постараемся поладить.

Миновав рощицу, мы вышли на склон лощины. Теперь, когда спешить было некуда, я подробнее рассмотрел «охотничий домик». Был он сравнительно невелик, метров двенадцать на двенадцать в два этажа с парой островерхих башенок, делающих его похожим на сказочный терем. Довольно красивый образчик русского деревянного зодчества. Днем, при свете ничего таинственного в нем не было. Дом как дом.

Мы спустились вниз по пружинящему под ногами дерну и подошли к воротам. Они оказались запертыми снаружи, но не на замок, а чекой, вставленной в воротный пробой, Это могло говорить о том, что в доме никого нет, и хозяева не опасаются незваных гостей, если не запирают ворота более надежно.

Я отворил ворота, и мы ввели лошадей внутрь. Судя по заросшему травой двору, здесь давно никого не было. Пожелтелый бурьян еще не полег, напоминая о недавнем лете. Мы подошли к дому. Первый его этаж был довольно высок, с узкими стрельчатыми окнами, второй, похоже, спальный, с небольшими окошками, напоминавшими бойницы. Высокое крыльцо опиралось на резные столбы. Судя по цвету дерева, дом был не старый, срублен не более десяти лет назад, что никак не вязалось с его дурной славой. Приведения больше любят селиться в старинных строениях. Однако входить в него без оглядки, я не рискнул и попросил Матильду:

– Я пойду, посмотрю, что там внутри, а ты оставайся здесь, если что, будь наготове.

Матильда согласно кивнула и я начал медленно подниматься по скрипучим ступеням. Крыльцо было обычное, разве что слегка украшенное навесом с резными досками. Так, ничего особенного, обычная топорная плотничья резьба, способная произвести впечатление только на невзыскательного ценителя примитивного народного творчества.

– Дом заперт? – спросил француженка, зорко оглядываясь по сторонам.

– Тоже только на чеку, – ответил я, распахивая входные двери.

Изнутри пахнуло сыростью и, почему-то, пылью. Обнажив на всякий случай саблю, я осторожно вошел в сени. Там было пусто, не оказалось даже обычной в избах лавки, бочки для воды и ведер. Оставив входную дверь открытой, я подошел к внутренней двери и осторожно в нее заглянул. За ней оказалась большая комната, занимающая, скорее всего, весь первый этаж дома. От дверей был виден большой стол посередине залы, на котором стояло несколько винных бутылок и металлические кубки. Там никого не было, и никто не отозвался на жалобный визг несмазанных дверных петель. Пока никаких следов обитателей дома заметно не было.

Оставив излишнюю осторожность, я прошел в зал. При дневном свете он выглядел обычной большой комнатой украшенной охотничьими трофеями. На стенах висели пара чучел кабаньих голов, оленьи рога, распятая шкура большого бурого медведя. Я подошел к столу. В кубках оказалось вино, уже частично высохшее, о чем можно было судить по следам на стенках.

Кроме недопитого вина, на столе больше ничего не оказалось. Было, похоже, что что-то внезапно прервало трапезу, и люди все бросив, срочно отсюда ушли. Еще в зале оказался старинный сундук, я его открыл, но в нем оказались только бутылки с вином. Больше здесь смотреть было нечего, и я поднялся по лестнице наверх. Тут находилось несколько спален, как принято в эту эпоху с низкими потолками и маленьким окнами, для лучшего сохранения тепла. Все было чисто убрано и никаких следов недавнего пребывания людей. Больше не задерживаясь, я вернулся к Матильде.

– Никого нет, – сказал я. – Если кто-то и был, то несколько недель назад. Давай устроим лошадей и будем обживаться.

В отдалении от дома, виднелось несколько бревенчатых служб, туда и мы направились. В одной из них оказался сенной сарай, с приличным запасом сена, во втором конюшня примерно на десять голов. Здесь же нашелся ларь с овсом, что было в самый раз нашим усталым, полуголодным лошадям. Я их разнуздал, отер сухим сеном и задал овса, после чего мы с Матильдой пошли смотреть баню, стоящую в самом дальнем углу двора.

Судя по всему, хозяева охотничьего домика были людьми запасливыми и предусмотрительными. Все здесь оказалось подготовлено к их неожиданному приезду, сено, запас дров, вода в бочках.

– Ну, что, ты еще боишься нечистую силу? – спросил я Матильду.

Она не ответила, сердито на меня посмотрела и перекрестилась по православному. Я не стал к ней приставать с шутками и, прихватив охапку дров, понес в дом. Пока я возился с печью, кстати, хорошей конструкции, так называемой «голландкой», Матильда прибралась в зале. Когда мы кончили заниматься хозяйством, было решено пообедать. В корзинах нашелся печеный хлеб, масло, мед, и мы сели за стол.

– Ты не хочешь выпить вина? – спросила француженка, указывая на початые бутылки, которые зачем-то оставила на столе.

– Нет, спасибо, – отказался я, – откуда ты знаешь, сколько времени они тут стоят, мало ли что в них может быть намешано.

– Вон там полно запечатанных бутылок, – сказал она, указывая на сундук, который я оставил открытым.

– Все равно, слишком рискованно, – отрицательно покачал я головой, помня истории о том, как дачники, замученные постоянными грабежами, оставляют отравленные спиртные напитки непрошенным гостям. – Неизвестно, что это за вина.

– Я попробовала, вино настоящее и совсем неплохое, – успокоила она.

– Зря, давай лучше обойдемся своими продуктами, может быть за домом недаром идет дурная слава.

– Вот уж не думала, что ты такой трус! – насмешливо сказала она. – Ну, всего по одному бокалу?! Мне кажется вино очень старое и выдержанное.

– Я пас, – твердо сказал я, – и тебе не советую.

Сделал я это зря, но понял только тогда, когда она решительно встала и принесла бутылку из сундука. Выглядела она действительно соблазнительно, «благородной» формы, пыльная, с залитым красным сургучом горлышком. Настоящий раритет. Матильда соскоблила ножом сургуч и запнулась на пробке. Штопора у нас не было, а вдавить ее внутрь она не догадалась.

– Не хочешь, не пей, а я ничего не боюсь! Потом будешь мне завидовать. Ну, что ты на меня смотришь? Вытащи пробку!

Я понял, что чем упорнее стану ее отговаривать, тем больше она будет упрямиться, равнодушно пожал плечами и выбил пробку.

– Ради Бога, делай что хочешь. Ты взрослая и сама вправе за себя решать.

Кажется, это немного подействовало, во всяком случае, Матильда пригубила из кубка самую малость, и, настояв на своем, успокоилась. Я быстро доел хлеб с маслом и пошел топить баню.

Здесь, как и везде в усадьбе, все было благоустроено. Даже печь уже набита дровами, Мне осталось только разжечь огонь. Единственно чего не доставало это растопки. Я нащипал лучин, а вместо бересты решил воспользоваться страничками из рукописи Пузырева, которую приспособил для «хозяйственных» целей.

Пока дрова разгорались, я осмотрел саму баню. Ничего опасного или просто подозрительного тут тоже не оказалось. Обычная хорошая баня, с запасом всего самого необходимого, от веников до сушеных ароматных трав. Не знаю почему, но именно это меня начало, что называется, напрягать. Слишком все здесь было хорошо и спокойно для места с дурной славой.

Печь быстро разгорелась, я принес из поленницы еще охапку дров и остался в предбаннике, подкинуть новую порцию топлива. Сидел на скамье, наблюдал за огнем и пытался понять, что здесь не так. Если исключить мистику, которой пока и не пахло, все вроде было обыденно и спокойно. Оставалось ждать ночи, когда темные силы начинают свои черные дела. Пока же от нечего делать, я вытащил из кармана пачку листков с каракулями Пузырева, открыл для света дверь и попытался разобраться, о чем он все-таки писал.

Зная покойного автора, максимум, на что можно было рассчитывать, это на примитивные сентенции, типа, «лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным».

Я уже один раз пробовал разобраться с его писанием, когда мы только вскрыли ларец с рукописями, но это делал в темноте при свечах, когда и печатный текст сложно прочитать, не то, что неразборчивые каракули, написанные гусиным пером на обрывках дешевой бумаги.

Даже теперь, при хорошем освещении, удавалось с трудом разбирать большинство слов. Однако, промучившись с первой попавшейся страницей, и все-таки прочитав текст, я оказался несколько обескуражен. То, что писал Пузырев, никак нельзя было назвать ни легким чтением, ни тем более сентенциями. Мало того, почти ничего я просто не понял. Пришлось искать начало рукописи. Увы, его не оказалось. Наверное, первые страницы уже были «использованы», нами не по назначению. Тогда я стал читать то, что осталось.

На пятой разобранной странице, я понял, что законченный идиот не Пузырев, а я, и шапка-то оказалась явно не по Сеньке. Виктор Абрамович, мой заблудившийся в прошлом современник, по моей оценке, жлоб, жмот, мелкий тиран и убогая личность, математически описывал теорию множественности миров. Даже то, что я при своем математическом невежестве смог понять, никак не говорило о его дилетантизме.

– Ты куда пропал? – спросила Матильда, заглядывая ко мне в открытую дверь.

– Читаю трактат твоего мужа, – ответил я, досадуя на собственную самоуверенность и легкомыслие. – Оказывается, он и правда ученый.

– Да, конечно, я же тебе говорила. Виктор все свободное время занимался чем-то умственным. Его многие уважали, тот же Федор Васильевич Ростопчин. К нему даже из Европы приезжали какие-то ученые.

– Ты это серьезно? – спросил я, окончательно переставая себя уважать.

– Да, только все больше немцы. Мне они, правда, не нравились, какие-то странные и совсем не светские.

– Фамилии не помнишь?

Матильда задумалась, потом отрицательно покачала головой.

– Не помню. Виктор меня с некоторыми знакомили о них рассказывал, но мне было не интересно, и я не запомнила.

– Жаль.

– А зачем тебе это знать?

– Попытался бы выяснить, в каких он областях науки работал, – объяснил я.

Матильда явно не поняв о чем, я говорю, вздохнула:

– Бедный Виктор, он иногда был таким нудным. Мне так его жаль. А ты такого немца Гегеля не знаешь?

– Слышал. Так что, к нему сам Гегель приезжал?!

– Нет, они только переписывались. Виктор его очень уважал, говорил, что он чего-то там такое придумал научное. Извини, я подробности забыла.

– А с Иммануилом Кантом он случайно не переписывался? – с завистливой тоской спросил я.

– Да, точно, переписывался, он мне о нем говорил, только тогда мы еще не были женаты, этот Кант, кажется, уже умер?

– Понятно, – уныло протянул я.

Ведь надо же, придурок Пузырев с Кантом и Гегелем переписывался, создал теории, в которых я не могу разобраться, а я в это время только махал саблей и соблазнял встречных красоток! Прекрасная миссия летучего полового разбойника! Нет, пора и мне браться за ум, – без особого, впрочем, энтузиазма, подумал я. Найду жену, заживу оседло, засяду в кабинете и изобрету что-нибудь этакое. Например, телескоп или телевизор. Попаду во все энциклопедии, как Леонардо да Винчи. Я даже представил себе статью о себе в энциклопедии.

«Крылов А. Г. выдающийся ученый-футуролог, за сто десять лет до изобретения лучевой трубки с гениальной прозорливостью описал принцип действия телевизора. Крупный мыслитель, он на полтора столетия опередил свое время, предвидя появление автоматических стиральных машин и сотовых телефонов».

Мечты, мечты!

– Скоро баня натопится? – спросила Матильда, теряя к разговору о непонятных немцах всякий интерес. – Я хочу помыться и переодеться в свое платье.