Солдатская дорога домой

      - Это, знаешь, какая-то примитивная фантастика! Янус просто развалится. Его разорвет на куски.
      - Да нет же! Надо просчитать все; по-моему, двигатель получится слабенький, но постоянный. На десятки лет! И пусть Янус тащится на свое место полвека! Раньше щит и не нужен! А мы свое сделали. И сделали просто, красиво, изящно!..
      Вернувшись в "Сигнал", они просчитали несколько вариантов превращения Януса в летающую трубу. Получалось, что эта система действительно сможет двигаться самостоятельно.
      Они немедленно послали радиограмму на Землю с просьбой независимо повторить вычисления, а сами, не теряя времени, начали расширять канал.
      Через четыре часа Земля подтвердила разумность идеи. И снова под сообщением была подпись: "Первый". По мнению земных вычислителей, главным источником энергии должен был явиться не межзвездный газ, а сыпучая часть массы астероида, но общей картины это никак не меняло Выход в район щита лишь сорока процентов первоначальной массы астероида уже полностью решал проблему.
      Последняя фраза служебной части радиограммы была такая: "Досрочное создание щита - великий подарок Земле". Потом шли четыре слова лично для Радина: "Все хорошо, дети здоровы". Три слова предназначались Тополю: "Возвращайся, возвращайся скорей".
      Сигналы Земли почти совсем не выделялись на фоне общего радиошороха космоса. Только сложнейшая аппаратура "Сигнала" умела отсеять их, превратить в кривые на экранах осциллографов, перевести в ряды цифр и, наконец, расшифровать.
      "Возвращайся, возвращайся скорей..." Тополь схватил кусок ленты с этими словами, едва он только выдвинулся из дешифратора, и заметался по отсеку связи, пытаясь унять свое сердце. Он не мог жить дальше, немедленно же не сделав что-то такое, о чем бы она непременно узнала и восхитилась бы им.
      Конечно, канал вулкана не дюза ракеты, где все рассчитано с точностью до долей миллиметра. Форма его сложилась под влиянием тысяч и тысяч случайных обстоятельств. Вулканический пепел, песок, вулканические бомбы загромождали его.
      К сожалению, точно вычислить, как поведет себя вся эта разнородная масса, когда изменится характер вращения астероида, было невозможно. Их могли ждать любые неожиданности, значит, необходимо расставить в канале сотни регистрирующих приборов, связать их с вычислительным центром, разработать программу их переключения.
      На подготовку ушло двое суток труда без сна и отдыха. Когда же все было закончено, подчинившись категорическому приказу. Тополь укрылся в самом безопасном месте корабля. Он улегся в ячейку противоперегрузочной ванны "Десанта". Сам же Радин, одетый в скафандр, сжатый прозрачными защитными полусферами, расположился в кресле у главного пульта. Руки его, отдыхая, спокойно лежали на панели пульта. Управление шло по командам вычислительного центра.
      На экране кругового обзора - звездное небо и край астероида, в который нацелен "Сигнал". Над этим экраном - другой. На нем на фоне черно-серебряной россыпи звезд, крутится палица астероида. Пятикилометровая белоснежная стрела "Сигнала", впившаяся в край палицы, ничтожно маленькая серебристая черточка.
      Радин с трудом переводит глаза на часы: карусель длится уже ровно полсуток. Все это время "Сигнал" дрожит от предельного напряжения. Центробежная сила давит и давит на плечи, на голову. Быстро остановить кувыркание массы в шесть тысяч триллионов тонн невозможно. Но сколько еще ждать? По расчетам - менее суток. Половина этого срока уже прошла. Техника выдерживает. Хватит ли сил у людей?
      Теперь Радин глядит на экран-график. На нем расчетная и реальная кривые описывают одни и те же изгибы. Все идет, как задумано...
      Но как он устал! Уступить вахту Тополю? Нет. Пусть остается в "Десанте"... Чудесные стимуляторы дали им в этот полет: не спишь - и не хочется. Вот только тяжесть давит на голову. Из-за этого не хочется есть. А есть обязательно надо. Нельзя слабеть! Кто знает, что еще может случиться.
      На двадцать шестом часу карусели обнаружился первый результат: стрелки указателей ускорения на доли секунды отошли от нулей. По расчетам, в этот момент должен был резко, словно от взрыва, изменить свою плотность вулканический песок, заполняющий неровности широкой части воронки и сжатый центробежной силой. Если бы это произошло, "Сигнал" сразу же смог бы удержать Янус от дальнейшего кувыркания. Но песок остался неподвижен, видимо, он был сцементирован прочнее, чем предполагалось. Ось канала и направление орбиты вновь разошлись.
      Но Радин все равно попытался крикнуть "ура" и сам удивился тому немощному сиплому шепоту, который вырвался из его горла.
      Лишь еще через восемь часов прекратился звездный хоровод на экранах. На несколько мгновений пришла невесомость. Эти мгновенья были как отдых. Потом вновь появилась тяжесть.
      Сначала ускорение равнялось всего нескольким сантиметрам в секунду. Это было даже приятно.
      Действуя по указаниям вычислительного, центра, "Сигнал" теперь упрямо приводил астероид во вращение вокруг продольной оси: без этого Янус вновь сорвался бы в беспорядочное кувыркание. Близился самый опасный момент.
      Первыми сдвинулись вулканические пески в расширенной части воронки. Миллионы кубических метров их зашевелились, словно вспенивающаяся густая жидкость, и медленно поползли вниз, к узкой части канала.
      Экран стороннего обзора показал эту картину: по склонам кратера двигалась крутая волна. Пески текли, как вода.
      Приборы сказали: достигнув сужения, песчинки начали разогреваться от трения друг о друга и о стенки.
      Радин почувствовал слабый толчок. Ускорение увеличилось скачком. Астероид вздрогнул. Тотчас в канале возникла новая, еще более высокая и крутая волна песка, пепла, вулканических бомб и уже не потекла, а рванулась к сужению канала. Она распалась вдруг на тысячи стремительных потоков, соперничающих друг с другом. И все они - смешиваясь, переплетаясь - забушевали в сужении. Сила тяжести в корабле стала вполне определенной, заметной. В кабине "Сигнала" опять появился "верх" и "низ".
      Последовал новый рывок, затем еще один, еще... Рывки повторялись, обрушиваясь на "Сигнал", словно удары молота. С каждым разом они становились все резче. От склонов канала отрывались уже глыбы диаметром в десятки метров. Сталкиваясь, кроша друг друга, они уносились вниз...
      То, что произошло дальше, заняло доли секунды. Вся поверхность экрана кругового обзора вдруг заполнилась изображением искрящейся обсидиановой поверхности. Экран стороннего обзора погас. На экран-графике тревожно запульсировал огонек предупреждающего сигнала.
      Радин понял: та часть внешнего края воронки астероида, куда упирался "Сигнал", рухнула. "Сигнал" влетел внутрь кратера и вот-вот врежется в скалистую стенку!
      Радин реагировал быстрее автоматов и переключил двигатели на тормозной режим. Это смягчило удар.
      Следующим побуждением Радина было; включить главные двигатели. "Сигнал" наверняка освободился бы, но что при этом произойдет с Янусом? Не начнет ли он снова беспорядочное кувыркание? А если начнет, то удастся ли потом возвратить ему самостоятельное движение по новой орбите?
      Радин не успел принять никакого решения. Над командирским пультом вспыхнула надпись: "Не включать. Дюзы заэкранированы".
      Это значило: пока "Сигнал" прижат к астероиду, нельзя использовать главные двигатели - произойдет взрыв.
      Радин взглянул на приборы: преобразователи, установленные в теле астероида, были в полном порядке. Ни один из них не поврежден, хотя со склонов воронки срываются внутрь уже целые горы. Астероид потерял сто миллиардов тонн массы, впрочем, - ничтожную каплю по сравнению со всей его величиной.
      Снова засветился экран стороннего обзора. В сужении канала бушевал вихрь раскаленного до синевы вещества.
      - Если включить один какой-либо преобразователь и разнести хотя бы часть астероида в пыль, тоже можно освободиться, - шепотом сказал Радин, потому что ему было легче думать вслух, произнося слова и зная, что Тополь слышит их. - Но этого делать нельзя!
      Он пошевелился. Ускорение было значительно больше земного.
      Он откинулся в кресле, глядя на экран-график. Предостерегающий сигнал погас. "Сигнал" и астероид составляли теперь единое целое.
      Было особое упоение в том, что глыбища Януса послушно двигается в том направлении, куда толкала ее воля людей. Удовлетворение от сознания выполненного долга овладело Радиным, и вместе с этим чувством пришла почему-то усталость.
      - Чего я жду? - вяло и опять вслух спросил он сам себя. - Выхода астероида в район щита? Это займет много лет. Столько в "Сигнале" нам не прожить.
      Он вдруг подумал о Тополе:
      "Но получилось, что я все решил за него! А вдруг он не согласен?"
      - Вил, - сказал он. - Ты слышишь?
      - Слышу, - ответил Тополь. - И знаю все, о чем ты думал!
      По его голосу чувствовалось, насколько меньше устал он, находясь в противоперегрузочном челноке "Десанта".
      - Я старался не мешать тебе все эти часы, Рад!
      Радин не дослушал его. Боковой удар обрушился на "Сигнал". Автомат стремительно убрал левую полусферу, она была бы все равно прорвана, - и Радин, беспомощно заслоняясь руками, налетел на пульт вычислительной машины, круша его своим телом.
      "Хорошо, что я в скафандре, - успел подумать он. - Но я ж разнесу панель дешифратора!"
       6. ПРИЖАТЫЕ К СТЕНКЕ
      Радин очнулся. Он лежал в "Десанте", в прозрачном челноке противоперегрузочной ванны. С трудом скосил глаза. Второй челнок пуст. Тополя не было и ни в одном из пилотских кресел.
      И тогда Радин спросил:
      - Вил! Где ты?
      - У главного пульта. Рад, - донесся до него слабый и хриплый голос Тополя.
      Он ответил не сразу, с трудом, тяжело дыша.
      - Как ускорение?
      - Четырехкратное.
      Над колпаком челнока был экран виафона. Радии увидел в нем Тополя. Он лежал пластом в кресле у главного пульта.
      - Как возрастает?
      - Уже вторые сутки на одном уровне.
      - Причина?
      - Не могу понять.
      - Как двигатели?
      - Включать их нельзя.
      - Несет вместе с трубой?
      - Да.
      - Чем ты занят?
      - Ищу выход.
      - Я сейчас приду к тебе.
      - Лежи. Надо, чтобы хоть один из нас был в десантной. Чтобы ты мне помог потом... А-а, ч-черт! - сдавленным голосом вскрикнул Тополь.
      Радин ощутил сотрясение. Слабое, растянутое, замедленное. Это значило, что на "Сигнал" обрушился сильнейший удар.
      - Я сейчас, Вил... Вил! - крикнул он, пытаясь нащупать рукоятку разгерметизации челнока.
      Напрягшись, он попытался согнуть руки в локтях и только тут понял, что руки его потому неподвижны, что уложены в желоба цитаппарата. И он вспомнил: "Конечно! Они ж были сломаны!"
      Мысли его были четки и деловиты: "Цитаппарату нужно тридцать часов на излечение перелома. Заживление тканей происходит еще скорей. Итак, прежде всего узнать, сколько времени я лежу здесь, - с переломанными, недолеченными руками я не работник. Но ведь - Вил! Что с Вилом?.."
      Он увидел вдруг, что Тополь склонился над прозрачным колпаком челнока. "Как он мог так быстро появиться здесь, в десантной? - подумал Радин. Это бред. Я брежу!".
      Он всмотрелся: просто Вил навалился лицом на объектив виафона там, у пульта.
      Губы Тополя двигались, но то ли при этом он ничего не говорил, то ли микрофон был испорчен - слов не было слышно. Радин пригляделся к движению губ Тополя и понял, что именно он говорил.
      - Я вычислил, Рад, - повторял Тополь.
      Стараясь показать, что он понял его, Радин попытался кивнуть головой. И не смог. Не хватило сил.
      - ...Выход из гравитации, - беззвучно продолжал Тополь.
      - Сейчас я приду, - проговорил Радин. - Я хочу видеть вычисления. Очень важно, если ты сумел довести их до конца, - прибавил он, чтобы хоть чем-то ободрить Тополя.
      - Программа уже в машине, - вновь по беззвучно шевелящимся губам Тополя прочел Радин. - Жду твоего решения, командир...
      За все полтора года их знакомства, тренировок, отработок еще там, на Земле, всех мыслимых аварийных ситуаций, ремонтов, спасательных действий, он впервые назвал его так.
      - Подожди, я приду сейчас, - ответил Радин, напрягаясь, чтобы подняться. Теперь мешала острая боль во всем теле. - Вил, сколько я уже здесь?
      Не зная, слышит ли его Тополь, он старался говорить как можно отчетливей, энергично двигая губами.
      Тополь понял.
      - Тридцать два часа, - прочитал Радин по движению его губ.
      "Значит, он не бредит. Он действительно что-то вычислил, - сказал про себя Радин. - И уже можно вставать. Хватит жалеть себя!"
      Он высвободил руки из желобов цитаппарата.
      Экран виафона погас. Это, как удар, подстегнуло Радина. Он рванул рукоятку разгерметизации. Пружинно отскочила крышка челнока. Можно было встать. Но мышцы! Мышцы, переформированные цитаппаратом, не слушались!
      Виафон вновь включился, хотя звука по-прежнему не было.
      Радин опять увидел Тополя. Тот лежал, навалившись на наклонную панель главного пульта. Может, он что-нибудь и говорил, но лица его не было видно.
      Радин знал: покидая челнок, трудно сделать первое движение. Лежащее пластом тело сопротивляется тому, чтобы его оторвали от удобного ложа. Оно словно приросло к этому ложу. К первому движению надо готовиться, словно к прыжку через пропасть.
      "Если ничего не предпринимать, "Сигнал" станет частицей щита, - подумал он. - И они с Вилом тоже. Ни один атом не пропадет. Но как же все то, что они увидели на астероиде "Странное"? Как же любовь Вила к Чайкен? Как же он сам, его мысли, опыт? Для отдельного атома нет ни прошлого, ни будущего. Через тысячелетия они с Вилом, возможно, вновь станут травой, деревом, белкой, человеком. Но знания и чувства, которые они несли в себе, утратятся без возврата. Пока человек способен к действию, от него требуется большее, чем просто лечь тяжелым камнем, преграждая дорогу беде, - в висках Радина гулко бился пульс. - Расчетами Вила нельзя пренебречь. Но, прежде чем пробовать их, надо взять его сюда, в десантную..."
      - Вил, - проговорил он, - сейчас я помогу тебе...
      На экране виафона Радин увидел, что Тополь пошевелился. Глаза его были закрыты, но правая рука лежала теперь на пульте, и указательный палец ее упирался в рифленую кнопку управления кораблем по указаниям вычислительного центра.
      - Вил, не включай, пока не ляжешь в челнок, так безопасней! - крикнул Радин и понял, что поздно: палец Тополя утопил кнопку в панель.
      "Раз, два, три", - считал про себя Радин.
      Страшной силы толчок вышвырнул его из противоперегрузочного челнока. Он увидел приборную доску "Десанта". Она как-то внезапно возникла перед его глазами. "Удар! - мелькнуло в его мозгу. - Стоило же валяться в цитаппарате!"
      Приборная доска рванулась вперед. Радин оказался в центре кабины наступила невесомость, и вентиляторы для перемешивания воздуха, автоматически включившись, "сдули" его в эту точку.
      Дотянувшись до потолочного поручня, он по нему добрался к пульту. Светился только круглый экран стороннего обзора: "Сигнал", подхваченный струями светящегося межзвездного газа, несся в канал астероида, туда, где бушевала раскаленная синева.
      Как следует рассмотреть эту картину он не успел: экран погас.
      Испытывая пьянящую радость внезапного освобождения от тяжести, он пробрался к выходу из "Десанта". Рванул рычаг. Рычаг не поддался. Только тут он заметил рубиновый огонек над люком. Под огоньком светилось табло: "Перекос корпуса. Усилие открывания - 45 тонн".
      Разве у него было столько сил?
      Десантная ракета не имела второго выхода.
      "Выбраться через камеру главного двигателя? - подумал он. - Снять крышку сместителя, оттуда в насосный отсек, но это же долго, долго и долго!"
      И уже через несколько секунд он доставал из стенного шкафа аварийные инструменты.
       7. СЮРПРИЗЫ ИМПУЛЬСНОГО ПЕРЕКЛЮЧЕНИЯ
      Тополя спасло то же, что спасло Радина. В тот страшный момент после нажатия кнопки, когда он уже налетел всем телом на пульт, вся стена вдруг начала стремительно уходить от него. Столкновения не произошло.
      Странно было, что невесомость началась еще тогда - он это определенно заметил! - когда стрелка указателя собственной скорости бежала по шкале. Это, правда, длилось недолго. Стрелка уперлась в ограничитель (сто тысяч километров в секунду!) и замерла, но факт оставался фактом: вопреки всем законам физики некоторое время происходило возрастание скорости без малейшей инерции.
      Разве законы физики могут хоть когда-нибудь нарушаться?
      Как всегда бывало с ним в первый момент при наступлении невесомости. Тополь чувствовал необыкновенную ясность мысли.
      Он оглядывался. Стрелки приборов застыли в недопустимо крайних положениях - на нулях, за красными чертами. Контрольные лампочки частично погасли, частично, как по команде, зажглись красным светом. Гравитационный компас стоял на нуле. На нулях застыли стрелки всех указателей ускорения. Стрелка указателя собственной скорости по-прежнему была прижата к ограничителю - по меньшей мере сто тысяч километров в секунду (сто тысяч километров!) было достигнуто!
      Безмятежно голубел экран кругового обзора.
      Впереди на миллиарды и миллиарды километров была полная пустота! Более того! Судя по приборам, за пределами "Сигнала" не было ни гравитационного, ни электромагнитного полей! Но ведь и это противоречило законам физики!
      Тополь взглянул на счетчик частиц межзвездной пыли. В ячейках его стояли сплошные девятки. Прибор зашкалило! Но это значит - вокруг "Сигнала" никакая ни пустота! Корабль впаян в монолит, более плотный, чем бетон или сталь!
      "Ну да, мы же врезались в астероид. А тот уже вышел на орбиту и идет без ускорения, - подумал Тополь, успокаиваясь, и вдруг в изумлении широко раскрыл глаза: - Но почему же тогда другие проборы показывают, что вокруг пустота?.."
      Получалась какая-то цепь исключающих друг друга противоречий.
      Тополь подтянулся к окулярам анализатора твердых частиц и вгляделся: вереницы квадратов, причудливо сцепившихся друг с другом углами, плыли по экрану. Понять это можно было лишь так: вещество, окружающее "Сигнал", состоит из атомов, электроны которых располагались не по круговым, а по квадратным орбитам. То есть атомы вещества за оболочкой "Сигнала" были не шарообразной, а кубической формы!
      Он почувствовал лихорадочное возбуждение. Он - первый ученый, движущийся с околосветовой скоростью. Он на пороге великих открытий! Только бы подольше наблюдать эти чудеса!
      В центре экрана кругового обзора появилось темное пятно.
      Астероид?
      Тополь включил левую группу рулевых двигателей.
      Звенящий толчок сотряс "Сигнал". Он был такой легкий и резкий, будто тряхнулся, ломаясь, хрупкий латунный листок.
      Впечатление было такое, словно "Сигнал", бесплотный, лишенный инерции, на полной скорости сделал поворот под прямым углом. Но еще непонятней было то, что сразу же на приборной панели главного пульта осветился циферблат часов зависимого времени.
      Анализировать было, впрочем, некогда. Темное пятно так и осталось в центре экрана.
      Тополь вновь рванул рукоятку включения рулевых двигателей левой группы, продолжая поворот.
      Последовал новый звонкий рывок.
      Диск зависимых часов погас. В центре экрана по-прежнему темнело пятно. Включение рулевых двигателей ничего не давало.
      И Тополь понял: это пятно в центре экрана - знак того, что оболочка "Сигнала" начала разрушаться.
      Он включил тормозные двигатели. Сразу все, сразу на полную мощность.
      Ни приборы, ни он сам ничего не заметили. Не было даже легчайшего сотрясения!
      Он попытался сделать хоть какие-то выводы.
      Итак, при движении с околосветовой скоростью электронные оболочки атомов, говоря грубо, из шарообразных превращаются в кубические. Криволинейное движение - невозможно. Гравитация равна нулю. Инерции нет. Но, значит, и массы нет! Нет материи! Так что ж тогда находится там, за пределами корабля? Ведь корпус "Сигнала" разрушается, и, следовательно, какое-то поле, какая-то материя за пределами корабля обязательно есть! Он связал все уцелевшие датчики анализаторов среды за бортом с вычислительным центром и поставил задачу: оценить эту среду.
      Печатающее устройство не работало. Ответ появился в виде бегущей неоновой надписи: "Поле за пределами корабля не может быть точно воспринято и точно описано".
      "Первый итог, - подумал Тополь, - постичь то, что происходит при движении с околосветовой скоростью, объяснить с помощью обычных физических понятий нельзя... И какая обида: самый решающий опыт достаточно не подготовлен! Да кто ж и готовил его? Наша цель была - щит!
      На пульте гасли последние лампочки. Уже гибли не датчики. Гибли их вторичные, контрольные цепи и контрольные цепи этих цепей.
      А ведь при испытаниях на Земле они выдерживали ускорения в десятки тысяч метров в секунду, температуру в сотни и сотни градусов, давление в тысячи атмосфер! Разрушалось, выходило из строя самое главное - оболочка "Сигнала".
      Тополь взглянул на крышку люка. Как там Рад? Может, "Десант" уцелеет? Пробраться туда? Но не все ли равно? Когда разрушится корпус "Сигнала", неизбежно дойдет очередь и до десантной ракеты. Какой же смысл выгадывать эту отсрочку? Если что-то и предпринимать, то сейчас, здесь, пока еще не совсем замер главный пульт.
      Но с чем же бороться? Вокруг - пустота! Как она может разрушать? Даже если считать, что пустота - тоже материя!
      Погасла панель ловушек межзвездного газа. Погасла целиком - все сигнальные огни и все светящиеся надписи, ловушки физически срезаны!
      Новый сигнал - перестала светиться сразу целая россыпь лампочек: уничтожены антенны дальней связи - пятисотметровые сверхпрочные полосы, заделанные заподлицо в оболочку... Срезаны кольца противорадиационной защиты... А тормозные двигатели? Двигатели по-прежнему не оказывают никакого действия! И баки пусты. Реакторы выжигают уже низон из пористых защитных слоев внутренней облицовки... Забрать последние килограммы низона? Те, что в "Десанте"? Тормозить и тормозить! Но где же гарантия, что и это поможет?
      На табло вычислительного центра вновь замелькали, передвигаясь, неоновые буквы. "Движение "Сигнала", - прочитал Тополь, - происходит в такой среде, где время имеет два измерения. При движении в направлении на центр мира и от него - ноль. При поперечном движении - равномерный ход. Всякое движение прямолинейно. Поворот возможен только под прямым углом и является мгновенным. В момент поворота материя не наблюдаема".
      Сомнений не было: "Сигнал" находился теперь в мире с совершенно иными физическими законами, чем те, которые существовали в их прежней Вселенной. Но, значит, их вынесло за пределы этой Вселенной?
      Или, что было, пожалуй, даже более вероятно, начиная двигаться с околосветовой скоростью, мы как бы переносимся в мир с другими физическими законами, существующий в нашей же Вселенной, параллельно с ней, и до того не обнаруживающийся?..
      Вот тебе и выход на поверхность векторного предвосхищения, о которой они с Чайкен и мечтали еще со студенческих времен!..
      Тополю вдруг показалось, что уже прошло много-много времени с того момента, как он застыл вот так у экрана; что он вообще всегда-всегда стоял вот так, одеревеневшими ногами упершись в пластиковый плинтус, а руками до боли сжимая тонкие, с карандаш, хромированные скобы волноводов.
      Потом внезапно в нем возникло тревожное ощущение того, что необоримо-властная разумная сила извне вторглась в "Сигнал", в кабину главного пульта, и все изучает в ней, постигает смысл всех вещей и приборов - их назначение, материал, - а постигнув, моделирует, заменяет их такими же по внешнему виду и назначению, но с перестроенной атомной структурой, внесенными извне, делая это, чтобы уберечь их от распада в новых физических условиях.
      Это было еще не самое жуткое. Ужас пришел к Тополю позже, когда он вдруг понял, что и сам он уже другой. Его, прежнего Вила, не было. А того Вила, который был теперь, изумляло уже не то, что атомы кубичны, а то, что они могут быть шарообразны!
      И еще он видел, что воздух внутри кабины стал голубым и густым, как стекло. И он, этот новый Вил, считал такой воздух нормальным. И он знал также, что дело совсем не в движении с околосветовой скоростью, а в том, что он находится теперь за Гранью.
      Но где-то, в самых отдаленных, потаенных глубинах сознания, все же робко билась мысль о Радине, о Чайкен, о Земле, о том, что там их очень и очень ждут, - мысль далекая, безотчетная, как инстинкт. Как подсознательная тяга к чему-то родному-родному, впитанному с молоком матери.
      И он, этот новый Тополь, который чувствовал себя уже коренным обитателем "кубического" мира, поставил пред собой трудную цель: познать не тот мир, в котором он теперь был хозяином, а мир соседней Вселенной.
      И он, новый Тополь, решил эту задачу.
      Сперва в теории, потом - практически.
      С помощью какого математического аппарата? С какой техникой?
      Он не помнил этого. Он помнил только, что всплеск особым образом сконцентрированной энергии вытолкнул его за пределы "кубического" мира...
      Пульт с потухшими шкалами, тусклое аварийное освещение - это словно выплывало из редеющего тумана.
      Где Рад? Ах да, он в десантной! Хорошо хоть он не так пострадал. Теперь его вахта.
      - Моя вахта кончилась, - проговорил он вслух.
      Голос звучал необычно. Во время земных тренировок так бывало в тех случаях, когда в барокамере очень уж понижали давление воздуха, имитируя разрушение оболочки.
      "Одеть бы скафандр", - вяло подумал он.
      В ушах толчками бился звон. Уши были колоколами. Сердце распухло и било в эти колокола. То в левый, то в правый.
      "Так умирают, - спокойно подытожил Тополь. - Но почему у меня сердце в ушах?.."
      Он вдруг увидел себя со стороны, словно глядя в экран стороннего обзора. Увидел, как легкая ослепительно золотая соломинка пропеллером завращалась и полетела, полетела, полетела...
      На пульте внутренней безопасности пульсировало красное табло: "Кабина разгерметизирована".
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ВТОРОЕ ДЫХАНИЕ
      ...В аварийном положении каждый обязан говорить себе суровую правду и каждый обязан поддержать силы другого надеждой. Люди Земли видят тебя, космонавт, только прекрасным.
      п.16 Космического Устава 2014 года.
       1. "ТОГДА СЧИТАТЬ МЫ СТАЛИ РАНЫ..."
      Он пришел в себя уже в десантной ракете. Он лежал в противоперегрузочном челноке. Обручи цитаппарата стягивали грудь и голову. Крышка челнока была открыта.
      - Живой, конечно, живой, - говорил Радин, склонившись над ним.
      - Что с "Сигналом"? - спросил Тополь.
      Радин не ответил.
      - Очень плох? Ты ходил, смотрел? - продолжал Тополь, понимая в то же время, что спрашивает что-то не то, что есть нечто гораздо более важное, о чем нужно узнать в первую очередь.
      - Осматривал, - ответил наконец Радин. - Но ведь дальше кольцевого коридора никуда не пройдешь.
      Он смягчил эту фразу улыбкой.
      - Малого кольцевого?
      - Да. Люки перекрыты противорадиационными шторами.
      - Корпус?
      - Трудно сказать. Датчики срезаны, сигнализация распалась на автономные системы. Но реакторы внутреннего цикла работают хорошо, хотя мы и пронеслись через этот чертов вулканический кратер.
      - Если б это одно! - грустно усмехнулся Тополь.
      Радин продолжал:
      - Ну и, видимо, тогда мы приобрели радиоактивность.
      - Уровень очень высок?
      - Один-два рема в сутки.
      - Это в "Сигнале"?
      - Нет, Вил. Это здесь, в "Десанте". Активной защиты теперь у нас нет. Придется носить скафандры. Ну а гравикомпас работает. Я прикинул: мы миллионах в тридцати от Юпитера. Я даже думаю: уж не пронесло ли "Сигнал" сквозь его атмосферу?
      - Мы возле Юпитера? - переспросил Тополь и вспомнил, что именно надо было узнать прежде всего. - Ты не смотрел сводную ленту? Что на ней? И что на кадрах кинолетописи?
      Сводной называли широкую белую ленту, на которой десятки самописцев фиксировали показания приборов. Вместе с кинолетописью она заменяла применявшийся в прошлом бортовой журнал.
      - Да, - ответил Радин. - Я смотрел. Но это мало что дает: с того момента, как начались твои переключения, на ленте почти чистое поле. Единственный вывод: некоторое время, пожалуй, скорость была околосветовой. Я заложил ленту в кассету хранения. Ты взглянешь потом.
      - И с какой скоростью мы шли?
      - По меньшей мере восемь или девять десятых. По зависимым часам за это время прошло тридцать часов. Ну а по собственным, - Радин несколько мгновений помедлил, словно делая в уме какие-то вычисления, - по собственным - пять с половиной.
      - Помолодели на целые сутки, - проговорил Тополь.
      Он вдруг подумал о Чайкен. Нежность к ней, радость от того, что он вспомнил ее, охватила его. Он продолжал:
      - Вернемся на Землю, все удивятся: "Думали, вы с бородами вернетесь..." А мы даже помолодели!
      Радин, соглашаясь, кивнул:
      - Вернемся... Обязательно надо вернуться, - но глаза его были суровы, холодны, и в углах губ лежали резкие складки.
      И Тополь понял: какая же это несбыточная мечта - вернуться на Землю в таком изуродованном корабле!..
      Жить надо так, будто любимый, самый дорогой тебе человек все время видит тебя.
      Тополь перенес в "Десант" пульт гравикомпаса и, обложившись пластинами звездных карт, стал определять орбиту "Сигнала".
      Через полчаса он знал: со скоростью сорок семь километров в секунду они приближались к Юпитеру. Однако они не упадут на эту планету. Постепенно изменяя скорость, они пронесутся мимо нее и сами станут планетой спутником Солнца. Они будут вечно кружиться вокруг него по сильно вытянутой, кометной орбите - один оборот за семьдесят восемь лет. В перигее они станут приближаться к Солнцу на расстояние восемьдесят миллионов километров. В апогее будут отдаляться на полтора миллиарда. Правда, через восемнадцать лет и два месяца "Сигнал" промчится всего лишь в пятистах тысячах километров от Земли. Это могло быть спасением: либо они выйдут к ней на "Десанте", либо их еще раньше заметят и сумеют оказать помощь.