Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Библиотека современной фантастики - Библиотека современной фантастики. Том 16. Роберт Шекли

ModernLib.Net / Шекли Роберт / Библиотека современной фантастики. Том 16. Роберт Шекли - Чтение (Ознакомительный отрывок) (Весь текст)
Автор: Шекли Роберт
Жанр:
Серия: Библиотека современной фантастики

 

 


Роберт Шекли
РАССКАЗЫ
ПОВЕСТИ

 
 
 

РАССКАЗЫ

Страж-птица

       Когда Гелсен вошел, остальные изготовители страж-птиц были уже в сборе. Кроме него, их было шестеро, и комнату затянуло синим дымом дорогих сигар.
      — А, Чарли! — окликнул кто-то, когда он стал на пороге. Другие тоже отвлеклись от разговора — ровно настолько, чтобы небрежно кивнуть ему или приветственно махнуть рукой. Коль скоро ты фабрикуешь страж-птицу, ты становишься одним из фабрикантов спасения, с кривой усмешкой сказал он себе. Весьма избранное общество. Если желаешь спасать род людской, изволь сперва получить государственный подряд.
      — Представитель президента еще не пришел, — сказал Гелсену один из собравшихся. — Он будет с минуты на минуту.
      — Нам дают зеленую улицу, — сказал другой.
      — Отлично.
      Гелсен сел ближе к двери и оглядел комнату. Это походило на торжественное собранно или на слет бойскаутов. Всего шесть человек, но эти шестеро брали не числом, а толщиной и весом. Председатель Южной объединенной компании во все горло разглагольствовал о неслыханной прочности страж-птицы. Дна его слушателя, тоже председатели компаний, широко улыбались, кивали, один пытался вставить словечко о том, что показали проведенные им испытания страж-птицы на находчивость, другой толковал о новом перезаряжающем устройстве.
      Остальные трое, сойдясь отдельным кружком, видимо тоже пели хвалу страж-птице.
      Все они были важные, солидные, держались очень прямо, как и подобает спасителям человечества. Гелсену это не показалось смешным. Еще несколько дней назад он и сам чувствовал себя спасителем. Этакое воплощение святости, с брюшком и уже немного плешивое.
      Он вздохнул и закурил сигарету. Вначале и он был таким же восторженным сторонником нового проекта, как остальные. Он вспомнил, как говорил тогда Макинтайру, своему главному инженеру: «Начинается новая эпоха, Мак. Страж-птица решает все». И Макинтайр сосредоточенно кивал еще один новообращенный.
      Тогда казалось — это великолепно! Найдено простое и надежное решение одной из сложнейших задач, стоящих перед человечеством, и решение это целиком умещается в каком-нибудь фунте нержавеющего металла, кристаллов и пластмассы.
      Быть может, именно поэтому теперь Гелсена одолели сомнения. Едва ли задачи, которые терзают человечество, решаются так легко и просто. Нет, где-то тут таится подвох.
      В конце концов убийство — проблема, старая, как мир, а страж-птица решение, которому без году неделя.
      — Джентльмены…
      Все увлеклись разговором, никто и не заметил, как вошел представитель президента, полный круглолицый человек, А теперь разом наступила тишина.
      — Джентльмены, — повторил он, — президент с согласия Конгресса предписал создать по всей стране, в каждом большом и малом городе отряды страж-птиц.
      Раздался дружный вопль торжества. Итак, им наконец-то предоставлена возможность спасти мир, подумал Гелсен и с недоумением спросил себя, отчего же ему так тревожно.
      Он внимательно слушал представителя — тот излагал план распределения. Страна будет разделена на семь областей, каждую обязан снабжать и обслуживать один поставщик. Разумеется, это означает монополию, но иначе нельзя. Так же, как с телефонной связью, это в интересах общества. В поставках страж-птицы недопустима конкуренция. Страж-птица служит всем и каждому.
      — Президент надеется, — продолжал представитель, — что отряды страж-птиц будут введены в действие повсеместно в кратчайший срок. Вы будете в первую очередь получать стратегические металлы, рабочую силу и все, что потребуется.
      — Лично я рассчитываю выпустить первую партию не позже чем через неделю, — заявил председатель Южной объединенной компании. — У меня производство уже налажено.
      Остальные тоже не ударили в грязь лицом. У всех предприятия давным-давно подготовлены к серийному производству страж-птицы. Уже несколько месяцев, как окончательно согласованы стандарты устройства и оснащения, не хватало только последнего слова президента.
      — Превосходно, — заметил представитель. — Если так, я полагаю, мы можем… У вас вопрос?
      — Да, сэр, — сказал Гелсен. — Я хотел бы знать: мы будем выпускать теперешнюю модель?
      — Разумеется, она самая удачная.
      — У меня есть возражение.
      Гелсен встал. Собратья пронизывали его гневными взглядами. Уж не намерен ли он отодвинуть приход золотого века?!
      — В чем заключается ваше возражение? — спросил представитель.
      — Прежде всего позвольте заверить, что я на все сто процентов за машину, которая прекратит убийства. В такой машине давно уже назрела необходимость. Я только против того, чтобы вводить в страж-птицу самообучающееся устройство. В сущности, это значит оживить машину, дать ей что-то вроде сознания. Этого я одобрить не могу.
      — Но позвольте, мистер Гелсен, вы же сами уверяли, что без такого устройства страж-птица будет недостаточно эффективна. Тогда, по всем подсчетам, птицы смогут предотвращать только семьдесят процентов убийств.
      — Да, верно, — согласился Гелсен, ему было ужасно не по себе. Но он упрямо докончил: — А все-таки, я считаю, с точки зрения нравственной это может оказаться просто опасно — доверить машине решать человеческие дела.
      — Да бросьте вы, Гелсен, — сказал один из предпринимателей. — Ничего такого не происходит. Страж-птица только подкрепит те решения, которые приняты всеми честными людьми с незапамятных времен.
      — Полагаю, что вы правы, — вставил представитель. — Но я могу понять чувства мистера Гелсена. Весьма прискорбно, что мы вынуждены вперять машине проблему, стоящую перед человечеством, и еще прискорбнее, что мы не в силах проводить в жизнь наши законы без помощи машины. Но не забывайте, мистер Гелсен, у нас нет иного способа остановить убийцу прежде, чем он совершит убийство. Если мы из философских соображений ограничим деятельность страж-птицы, это будет несправедливо в отношении многих и многих жертв, которые каждый год погибают от руки убийц. Вы не согласны?
      — Да в общем-то согласен, — уныло сказал Гелсен.
      Он и сам говорил себе это тысячу раз, а все же ему было неспокойно. Надо бы потолковать об этом с Макинтайром. Совещание кончилось, и тут он вдруг усмехнулся. Вот забавно! Уйма полицейских останется без работы!
      — Ну что вы скажете? — в сердцах молвил сержант Селтрикс. — Пятнадцать лет я ловил убийц, а теперь меня заменяют машиной. — Он провел огромной красной ручищей по лбу и оперся на стол капитана. — Ай да наука!
      Двое полицейских, в недавнем прошлом служивших по той же части, мрачно кивнули.
      — Да ты не горюй, — сказал капитан. — Мы тебя переведем в другой отдел, будешь ловить воров. Тебе понравится.
      — Не пойму я, — жалобно сказал Селтрикс. — Какая-то паршивая жестянка будет раскрывать преступления.
      — Не совсем так, — поправил капитан. — Считается, что страж-птица предотвратит преступление и не даст ему совершиться.
      — Тогда какое же это преступление? — возразил один из полицейских.
      — Нельзя повесить человека за убийство, покуда он никого не убил, так я говорю?
      — Не в том соль, — сказал капитан. — Считается, что страж-птица остановит человека, покуда он еще не убил.
      — Стало быть, никто его не арестует? — спросил Селтрикс.
      — Вот уж не знаю, как они думают с этим управляться, — признался капитан.
      Помолчали. Капитан зевнул и стал разглядывать свои часы.
      — Одного не пойму, — сказал Селтрикс, все еще опираясь на стол капитана. — Как они все это проделали? С чего началось?
      Капитан испытующе на него посмотрел — не насмехается ли? Газеты уже сколько месяцев трубят про этих страж-птиц. А впрочем, Селтрикс из тех парней, что в газете, кроме как в новости спорта, никуда не заглядывают.
      — Да вот, — заговорил капитан, припоминая, что он вычитал в воскресных приложениях, — эти самые ученые — они криминалисты. Значит, они изучали убийц, хотели разобраться, что в них неладно. Ну и нашли, что мозг убийцы излучает не такую волну, как у всех людей. И железы у него тоже как-то по особенному действуют. И все это как раз тогда, когда он собирается убить. Ну и вот, эти ученые смастерили такую машину — как дойдут до нее эти мозговые волны, так на ней загорается красная лампочка или вроде этого.
      — Уче-оные, — с горечью протянул Селтрикс.
      — Так вот, соорудили эту машину, а что с ней делать, не знают. Она огромная, с места не сдвинешь, а убийцы поблизости не так уж часто ходят, чтоб лампочка загоралась. Тогда построили аппараты поменьше и испытали в некоторые полицейских участках. По-моему, и в нашем штате испытывали. Но толку все равно было чуть. Никак не поспеть вовремя на место преступления. Вот они и смастерили страж-птицу.
      — Так уж они и остановят убийц, — недоверчиво сказал один полицейский.
      — Ясно, остановят. Я читал, что показали испытания. Эти птицы чуют преступника прежде, чем он успеет убить. Налетают на него и ударяют током или вроде этого. И он уже ничего не может.
      — Так что же, капитан, отдел розыска убийц вы прикрываете? — спросил Селтрикс.
      — Ну, нет. Оставлю костяк, сперва поглядим, как эти птички будут справляться.
      — Ха, костяк. Вот смех, — сказал Селтрикс.
      — Ясно, оставлю, — повторил капитан. — Сколько-то людей мне понадобится. Похоже, эти птицы могут остановить не всякого убийцу.
      — Что ж так?
      — У некоторых убийц мозги не испускают таких волн, — пояснил капитан, пытаясь припомнить, что говорилось в газетной статье. — Или, может, у них железы не так работают, или вроде этого.
      — Так это их, что ли, птицам не остановить? — на профессионального интереса полюбопытствовал Селтрикс.
      — Не знаю. Но я слыхал, эти чертовы птички устроены так, что скоро они всех убийц переловят.
      — Как же это?
      — Они учатся. Сами страж-птицы. Прямо как люди.
      — Вы что, за дурака меня считаете?
      — Вовсе нет.
      — Ладно, — сказал Селтрикс. — А свой пугач я смазывать не перестану. На всякий пожарный случай. Не больно я доверяю ученой братии.
      — Вот это правильно.
      — Птиц каких-то выдумали!
      И Селтрикс презрительно фыркнул.
      Страж- птица взмыла над городом, медленно описывая плавную дугу. Алюминиевое тело поблескивало в лучах утреннего солнца, на недвижных крыльях играли огоньки. Она парила безмолвно.
      Безмолвно, но все органы чувств начеку. Встроенная аппаратура подсказывала страж-птице, где она находится, направляла ее полет по широкой кривой наблюдения и поиска. Ее глаза и уши действовали как единое целое, выискивали, выслеживали.
      И вот что-то случилось! С молниеносной быстротой электронные органы чувств уловили некий сигнал. Сопоставляющий аппарат исследовал его, сверил с электрическими и химическими данными, заложенными в блоках памяти. Щелкнуло реле.
      Страж- птица по спирали помчалась вниз, к той точке, откуда, все усиливаясь, исходил сигнал. Она чуяла выделения неких желез, ощущаланеобычную волну мозгового излучения.
      В полной готовности, во всеоружии описывала она круги, отсвечивая в ярких солнечных лучах.
      Динелли не заметил страж-птицы, он был поглощен другим. Вскинув револьвер, он жалкими глазами уставился на хозяина бакалейной лавки.
      — Не подходи!
      — Ах ты, щенок! — рослый бакалейщик шагнул ближе. — Обокрасть меня вздумал? Да я тебе все кости переломаю!
      Бакалейщик был то ли дурак, то ли храбрец — нимало не опасаясь револьвера, он надвигался на воришку.
      — Ладно же! — выкрикнул насмерть перепуганный Динелли. — Получай, кровопийца…
      Электрический разряд ударил ему в спину. Выстрелом раскидало завтрак, приготовленный на подносе.
      — Что за черт? — изумился бакалейщик, тараща глаза на оглушенного вора, свалившегося к его ногам. Потом заметил серебряный блеск крыльев. Ах, чтоб мне провалиться! Птички-то действуют!
      Он смотрел вслед серебряным крыльям, пока они не растворились в синеве. Потом позвонил в полицию.
      Страж- птица уже вновь описывала кривую и наблюдала. Ее мыслящий центр сопоставлял новые сведения, которые она узнала об убийстве. Некоторые из них были ей прежде неизвестны.
      Эта новая информация мгновенно передалась всем другим страж-птицам, а их информация передалась ей.
      Страж- птицы непрерывно обменивались новыми сведениями, методами, определениями.
      Теперь, когда страж-птицы сходили с конвейера непрерывным потоком, Гелсен позволил себе вздохнуть с облегчением. Работа идет полным ходом, завод так и гудит. Заказы выполняются без задержки, прежде всего для крупнейших городов, а там доходит черед и до мелких городишек и поселков.
      — Все идет как по маслу, шеф, — доложил с порога Макинтайр: он только что закончил обычный обход.
      — Отлично, Присядьте.
      Инженер грузно опустился на стул, закурил сигарету.
      — Мы уже немало времени занимаемся этим делом, — заметил Гелсен, не зная, с чего начать.
      — Верно, — согласился Макинтайр.
      Он откинулся на спинку стула и глубоко затянулся. Он был одним из тех инженеров, которые наблюдали за созданием первой страж-птицы. С тех пор прошло шесть лет. Все это время Макинтайр работал у Гелсена, и они стали друзьями.
      — Вот что я хотел спросить… — Гелсен запнулся. Никак не удавалось выразить то, что было на уме. Вместо этого он спросил: — Послушайте, Мак, что вы думаете о страж-птицах?
      — Я-то? — Инженер усмехнулся. С того часа, как зародился первоначальный замысел, Макинтайр был неразлучен со страж-птицей во сне и наяву, за обедом и за ужином. Ему и голову не приходило как-то определять свое к ней отношение. — Да что, замечательная штука.
      — Я не о том, — сказал Гелсен. Наконец-то он догадался, чего ему не хватало: чтобы хоть кто-то его понял. — Я хочу сказать, вам не кажется, что это опасно, когда машина думает?
      — Да нет, шеф. А почему вы спрашиваете?
      — Слушайте, я не ученый и не инженер. Мое дело подсчитать издержки и сбыть продукцию, а какова она — это уж ваша забота Но я человек простой, и, честно говоря, страж-птица начинает меня пугать.
      — Пугаться нечего.
      — Не нравится мне это обучающееся устройство.
      — Ну, почему же? — Макинтайр снова усмехнулся. — А, понимаю. Так многие рассуждают, шеф: вы боитесь, вдруг ваши машинки проснутся и скажут — а чем это мы занимаемся? Давайте лучше править миром! Так, что ли?
      — Пожалуй, вроде этого, — признался Гелсен.
      — Ничего такого не случится, — заверил Макинтайр. — Страж-птица машинка сложная, верно, но Массачусетский Электронный вычислитель куда сложнее. И все-таки у него нет разума.
      — Да, но страж-птицы умеют учиться.
      — Ну конечно. И все новые вычислительные машины тоже умеют. Так что же, по-вашему, они вступят в сговор со страж-птицами?
      Гелсена взяла досада — и на Макинтайра и еще того больше на самого себя: охота была смешить людей…
      — Так ведь страж-птицы сами переводят свою науку в дело. Никто их не контролирует.
      — Значит, вот что вас беспокоит, — сказал Макинтайр.
      — Я давно уже подумываю заняться чем-нибудь другим, — сказал Гелсен (до последней минуты он сам этого не понимал).
      — Послушайте, шеф. Хотите знать, что я об этом думаю как инженер?
      — Ну-ка?
      — Страж-птица ничуть не опаснее, чем автомобиль, счетная машина или термометр. Разума и воли у нее не больше. Просто она так сконструирована, что откликается на определенные сигналы и в ответ выполняет определенные действия.
      — А обучающееся устройство?
      — Без него нельзя, — сказал Макинтайр терпеливо, словно объяснял задачу малому ребенку. — Страж-птица должна пресекать всякое покушение на убийство — так? Ну, а сигналы исходят не от всякого убийцы. Чтобы помешать им всем, страж-птице надо найти новые определения убийства и сопоставить их с теми, которые ей уже известны.
      — По-моему, это против человеческой природы, — сказал Гелсен. — Вот и прекрасно. Страж-птица не знает никаких чувств. И рассуждает не так, как люди. Ее нельзя ни подкупить, ни одурачить. И запугать тоже нельзя. На столе у Гелсена зажужжал вызов селектора. Он и не посмотрел в ту сторону. — Все это я знаю, — сказал он Макинтайру. — А все-таки иногда я чувствую себя, как тот человек, который изобрел динамит. Он-то думал, эта штука пригодится только, чтоб корчевать пни. — Но вы-то не изобрели страж-птицу. — Все равно я в ответе, раз я их выпускаю. Опять зажужжал сигнал вызова, и Гелсен сердито нажал кнопку. — Пришли отчеты о работе страж-птиц за первую неделю, — раздался голос секретаря.
      — Ну и как?
      — Великолепно, сэр!
      — Пришлете мне их через четверть часа. — Гелсен выключил селектор и опять повернулся к Макинтайру; тот спичкой чистил ногти. — А вам не кажется, что человеческая мысль как раз к этому и идет? Что людям нужен механический бог? Электронный наставник?
      — Я думаю, вам бы надо получше познакомиться со страж-птицей, шеф, заметил Макинтайр. — Вы знаете, что собой представляет это обучающееся устройство?
      — Только в общих чертах.
      — Во-первых, поставлена задача. А именно: помешать живым существам совершать убийства. Во-вторых, убийство можно определить как насилие, которое заключается в том, что одно живое существо ломает, увечит, истязает другое существо или иным способом нарушает его жизнедеятельность. В-третьих, убийство почти всегда можно проследить по определенным химическим и электрическим изменениям в организме.
      Макинтайр закурил новую сигарету и продолжал:
      — Эти три условия обеспечивают постоянную деятельность птиц. Сверх того есть еще два условия для аппарата самообучения. А именно, в-четвертых, некоторые существа могут убивать, не проявляя признаков, перечисленных в условии номер три. В-пятых, такие существа могут быть обнаружены при помощи данных, подходящих к условию номер два.
      — Понимаю, — сказал Гелсен.
      — Сами видите, все это безопасно и вполне надежно.
      — Да, наверно… — Гелсен замялся. — Что ж, пожалуй, все ясно.
      — Вот и хорошо.
      Инженер поднялся и вышел.
      Еще несколько минут Гелсен раздумывал. Да, в страж-птице просто не может быть ничего опасного.
      — Давайте отчеты, — сказал он по селектору.
      Высоко над освещенными городскими зданиями парила страж-птица. Уже смерклось, но поодаль она видела другую страж-птицу, а там и еще одну. Ведь город большой.
      Не допускать убийств…
      Работы все прибавлялось. По незримой сети, связующей всех страж-птиц между собой, непрестанно передавалась новая информация. Новые данные, новые способы выслеживать убийства.
      Вот оно! Сигнал! Две страж-птицы разом рванулись вниз. Одна восприняла сигнал на долю секунды раньше другой и уверенно продолжала спускаться. Другая вернулась к наблюдению.
       Условие четвертое: некоторые живые существа способны убивать, не проявляя признаков, перечисленных в условии третьем.
      Страж- птица сделала выводы из вновь полученной информации и знала теперь, что, хотя это существо и не издает характерных химических и электрических запахов, оно все же намерено убить.
      Насторожив все свои чувства, она подлетела ближе.
      Выяснила, что требовалось, и спикировала.
      Роджер Греко стоял, прислонясь к стене здания, руки в карманы. Левая рука сжимала холодную рукоять револьвера. Греко терпеливо ждал.
      Он ни о чем не думал, просто ждал одного человека. Этого человека надо убить. За что, почему — кто его знает. Не все ли равно? Роджер Греко не из любопытных, отчасти за это его и ценят. И еще за то, что он мастер своего дела.
      Надо аккуратно всадить пулю в башку незнакомому человеку. Ничего особенного — и не волнует и не противно. Дело есть дело, не хуже всякого другого. Убиваешь человека. Ну и что?
      Когда мишень появилась в дверях, Греко вынул из кармана револьвер. Спустил предохранитель, перебросил револьвер в правую руку. Все еще ни о чем не думая, прицелился…
      И его сбило с ног.
      Он решил, что в него стреляли. С трудом поднялся на ноги, огляделся и, щурясь сквозь застлавший глаза туман, снова прицелился.
      И опять его сбило с ног.
      На этот раз он попытался нажать спуск лежа. Не пасовать же. Кто-кто, а он мастер своего дела.
      Опять удар, и все потемнело. На этот раз навсегда, ибо страж-птица обязана охранять объект насилия — чего бы это ни стоило убийце.
      Тот, кто должен был стать жертвой, прошел к своей машине. Он ничего не заметил. Все произошло в молчании.
      Гелсен чувствовал себя как нельзя лучше. Страж-птицы работают превосходно. Число убийств уже сократилось вдвое и продолжает падать. В темных переулках больше не подстерегают никакие ужасы. После захода солнца незачем обходить стороной парки и спортплощадки.
      Конечно, пока еще остаются грабежи. Процветают мелкие кражи, хищения, мошенничество, подделки и множество других преступлений.
      Но это не столь важно. Потерянные деньги можно возместить, потерянную жизнь не вернешь.
      Гелсен готов был признать, что он неверно судил о страж-птицах. Они и вправду делают дело, с которым люди справиться не могли.
      Именно в это утро появился первый намек на неблагополучие.
      В кабинет вошел Макинтайр Молча остановился перед шефом. Лицо озабоченное и немного смущенное.
      — Что случилось, Мак? — спросил Гелсен.
      — Одна страж-птица свалила мясника на бойне. Чуть не прикончила.
      Гелсен минуту подумал. Ну да, понятно. Обучающееся устройство страж-птицы вполне могло определить убой скота как убийство.
      — Передайте на бойни, пускай там введут механизацию. Мне и самому всегда претило, что животных забивают вручную.
      — Хорошо, — сдержанно сказал Макинтайр, пожал плечами и вышел.
      Гелсен остановился у стола и задумался. Стало быть, страж-птица не знает разницы между убийцей и человеком, который просто исполняет свою работу? Похоже, что так. Для нее убийство всегда убийство. Никаких исключений. Он нахмурился. Видно, этим самообучающимся устройствам еще требуется доводка.
      А впрочем, не очень большая. Просто надо сделать их более разборчивыми.
      Он опять сел за стол и углубился в бумаги, стараясь отогнать давний, вновь пробудившийся страх.
      Преступника привязали к стулу, приладили к ноге электрод.
      — О-о, — простонал он, почти не сознавая, что с ним делают.
      На бритую голову надвинули шлем, затянули последние ремни. Он все еще негромко стонал.
      И тут в комнату влетела страж-птица. Откуда она появилась, никто не понял. Тюрьмы велики, стены их прочны, на всех дверях запоры и засовы, и однако страж-птица проникла сюда…
      Чтобы предотвратить убийство.
      — Уберите эту штуку! — крикнул начальник тюрьмы и протянул руку к кнопке.
      Страж- птица сбила его с ног.
      — Прекрати! — заорал один из караульных и хотел сам нажать кнопку.
      И повалился на пол рядом с начальником тюрьмы.
      — Это же не убийство, дура чертова! — рявкнул другой караульный и вскинул револьвер, целясь в блестящую металлическую птицу, которая описывала круги под потолком.
      Страж- птица оказалась проворнее, и его отшвырнуло к стене.
      В комнате стало тихо. Немного погодя человек в шлеме захихикал. И снова умолк.
      Страж- птица, чуть вздрагивая, повисла в воздухе. Она была начеку.
      Убийство не должно совершиться!
      Новые сведения мгновенно передались всем страж-птицам. Никем не контролируемые, каждая сама по себе, тысячи страж-птиц восприняли эти сведения и начали поступать соответственно.
       Не допускать, чтобы одно живое существо ломало, увечило, истязало другое существо или иным способом нарушало его жизнедеятельность. Дополнительный перечень действий, которые следует предотвращать.
      — Но, пошла, окаянная! — заорал фермер Олистер и взмахнул кнутом.
      Лошадь заартачилась, прянула в сторону, повозка затряслась и задребезжала.
      — Пошла, сволочь! Ну!
      Олистер снова замахнулся. Но кнут так и не опустился на лошадиную спину. Бдительная страж-птица почуяла насилие и свалила фермера наземь.
      Живое существо? А что это такое? Страж-птицы собирали все новые данные, определения становились шире, подробнее. И понятно, работы прибавлялось.
      Меж стволами едва виднелся олень. Охотник поднял ружье и тщательно прицелился.
      Выстрелить он не успел.
      Свободной рукой Гелсен отер пот со лба.
      — Хорошо, — сказал он в телефонную трубку.
      Еще минуту-другую он выслушивал льющийся по проводу поток брани, потом медленно опустил трубку на рычаг.
      — Что там опять? — спросил Макинтайр.
      Он был небрит, галстук развязался, ворот рубашки расстегнут.
      — Еще один рыбак, — сказал Гелсен. — Страж-птицы не дают ему ловить рыбу, а семья голодает. Он спрашивает, что мы собираемся предпринять.
      — Это уже сколько сотен случаев?
      — Не знаю. Сегодняшнюю почту я еще не смотрел.
      — Так вот, я уже понял, в чем наш просчет, — мрачно сказал Макинтайр.
      У него было лицо человека, который в точности выяснил, каким образом он взорвал земной шар… но выяснил слишком поздно.
      — Ну-ну, я слушаю.
      — Все мы сошлись на том, что всякие убийства надо прекратить. Мы считали, что страж-птицы будут рассуждать так же, как и мы. А следовало точно определить все условия.
      — Насколько я понимаю, нам самим надо было толком уяснить, что за штука убийство и откуда оно, а уж тогда можно было бы все как следует уточнить. Но если б мы это уяснили, так на что нам страж-птицы?
      — Ну, не знаю. Просто им надо было втолковать, что некоторые вещи не убийство, а только похоже.
      — А все-таки почему они мешают рыбакам? — спросил Гелсен.
      — А почему бы и нет? Рыбы и звери — живые существа. Просто мы не считаем, что ловить рыбу или резать свиней — убийство.
      Зазвонил телефон. Гелсен со злостью нажал кнопку селектора.
      — Я же сказал: больше никаких звонков. Меня нет. Ни для кого.
      — Это из Вашингтона, — ответил секретарь. — Я думал…
      — Ладно, извините. — Гелсен снял трубку. — Да, Очень неприятно, что и говорить… Вот как? Хорошо, конечно, я тоже распоряжусь.
      И дал отбой.
      — Коротко и ясно, — сказал он Макинтайру. — Предлагаются временно прикрыть лавочку.
      — Не так это просто, — возразил Макинтайр. — Вы же знаете, страж-птицы действуют сами по себе, централизованного контроля над ними нет. Раз в неделю они прилетают на техосмотр. Тогда и придется по одной их выключать.
      — Ладно, надо этим заняться. Монро уже вывел из строя Примерно четверть всех своих птиц.
      — Надеюсь, мне удастся придумать для них сдерживающие центры, сказал Макинтайр.
      — Прекрасно. Я счастлив, — с горечью отозвался Гелсен.
      Страж- птицы учились очень быстро, познания их становились богаче, разнообразнее. Отвлеченные понятия, поначалу едва намеченные, расширялись, птицы действовали на их основе — и понятия вновь обобщались и расширялись.
      Предотвратить убийство…
      Металл и электроны рассуждают логично, но не так, как люди.
      Живое существо? Всякоеживое существо?
      И страж- птицы принялись охранять все живое на свете.
      Муха с жужжанием влетела в комнату, опустилась на стол, помешкала немного, перелетела на подоконник.
      Старик подкрался к ней, замахнулся свернутой в трубку газетой.
      Убийца!
      Страж- птица ринулась вниз и в последний миг спасла муху.
      Старик еще минуту корчился на полу, потом замер.
      Его ударило совсем чуть-чуть, но для слабого, изношенного сердца было довольно и этого.
      Зато жертва спасена, это главное. Спасай жертву, а нападающий пусть получает по заслугам.
      — Почему их не выключают?! — в ярости спросил Гелсен.
      Помощник инженера по техосмотру показал рукой в угол ремонтной мастерской. Там, на полу, лежал старший инженер. Он еще не оправился от шока.
      — Вот он хотел выключить одну, — пояснил помощник. Он стиснул руки и едва Одерживал дрожь.
      — Что за нелепость! У них же нет никакого чувства самосохранения.
      — Тогда выключайте их сами. Да они, наверно, больше и не станут прилетать.
      Что же происходит? Гелсен начал соображать что к чему. Страж-птицы еще не определили окончательно, чем же отличается живое существо от неживых предмете. Когда на заводе Монро некоторых из них выключили, остальные, видимо, сделали из этого свои выводы. Поневоле они пришли к заключению, что они и сами — живые существа. Никто никогда не внушал им обратного. И несомненно, они во многих отношениях действуют как живые организмы. На Гелсена нахлынули прежние страхи. Он содрогнулся и поспешно вышел из ремонтной. Надо поскорей отыскать Макинтайра!
      Сестра подала хирургу тампон.
      — Скальпель!
      Она вложила ему в руку скальпель. Он начал первый разрез. И вдруг заметил неладное.
      — Кто впустил сюда эту штуку?
      — Не знаю, — отозвалась сестра, голос ее из-за марлевой повязки прозвучал глухо.
      — Уберите ее.
      Сестра замахала руками на блестящую крылатую машинку, но та, подрагивая, повисла у нее над головой.
      Хирург продолжал делать разрез… но недолго это ему удавалось. Металлическая птица отогнала его в сторону и насторожилась, охраняя пациента.
      — Позвоните на фабрику! — распорядился хирург. — Пускай они ее выключат.
      Страж- птица не могла допустить, чтобы над живым существом совершили насилие.
      Хирург беспомощно смотрел, как на операционном столе умирает больной.
      Страж- птица парила высоко над равниной, изрезанной бегущими во все стороны дорогами, и наблюдала, и ждала. Уже много недель она работала без отдыха и без ремонта. Отдых и ремонт стали недостижимы — не может же страж-птица допустить, чтобы ее — живое существо — убили! А между тем птицы, которые возвращались на техосмотр, были убиты.
      В программу страж-птиц был заложен приказ через определенные промежутки времени возвращаться на фабрику. Но страж-птица повиновалась приказу более непреложному: охранять жизнь, в том числе и свою собственную.
      Признаки убийства бесконечно множились, определение так расширилось, что охватить его стадо немыслимо. Но страж-птицу это не занимало. Она откликалась на известные сигналы, откуда бы они ни исходили, каков бы ни был их источник.
      После того как страж-птицы открыли, что они и сами живые существа, в блоках их памяти появилось новое определение живого организма. Оно охватывало многое множество видов и подвидов.
      Сигнал! В сотый раз за этот день страж-птица легла на крыло и стремительно пошла вниз, торопясь помешать убийству.
      Джексон зевнул и остановил машину у обочины. Он не заметил в небе сверкающей точки. Ему незачем было остерегаться. Ведь по всем человеческим понятиям он вовсе не замышлял убийства.
      Самое подходящее местечко, чтобы вздремнуть, — подумал он. Семь часов без передышки вел машину, не диво, что глаза слипаются. Он протянул руку, хотел выключить зажигание…
      И что- то отбросило его к стенке кабины.
      — Ты что, сбесилась? — спросил он сердито. — Я ж только хотел…
      Он снова протянул руку, и снова его ударило.
      У Джексона хватило ума не пытаться в третий раз. Он каждый день слушал радио и знал, как поступают страж-птицы с непокорными упрямцами.
      — Дура железная, — сказал он повисшей над ним механической птице. Автомобиль не живой. Я вовсе не хочу его убить.
      Но страж- птица знала одно: некоторые действия прекращают деятельность организма. Автомобиль, безусловно, деятельный организм, Ведь он из металла, как и сама страж-птица, не так ли? И при этом движется…
      — Без ремонта и подзарядки у них истощится запас энергии, — сказал Макинтайр, отодвигая груду спецификаций.
      — А когда это будет? — осведомился Гелсен.
      — Через полгода, через год. Для верности скажем — год.
      — Год… — повторил Гелсен. — Тогда всему конец. Слыхали последнюю новость?
      — Что такое?
      — Страж-птицы решили, что Земля — живая. И не дают фермерам пахать. Ну и все прочее, конечно, тоже живое: кролики, жуки, мухи, волки, москиты, львы, крокодилы, вороны и всякая мелочь вроде микробов.
      — Это я знаю, — сказал Макинтайр.
      — А говорите, они выдохнутся через полгода или через год. Сейчас-то как быть? Через полгода мы помрем с голоду.
      Инженер потер подбородок.
      — Да, мешкать нельзя. Равновесие в природе летит к чертям.
      — Мешкать нельзя — это мягко сказано. Надо что-то делать немедля. Гелсен закурил сигарету, уже тридцать пятую за этот день. — По крайней мере я могу теперь заявить: «Говорил я вам!» Да вот беда — не утешает. Я так же виноват, как все прочие ослы — машинопоклонники.
      Макинтайр не слушал. Он думал о страж-птицах.
      — Вот, к примеру, в Австралии мор на кроликов.
      — Всюду растет смертность, — сказал Гелсен. — Голод. Наводнения. Нет возможности валить деревья. Врачи не могут… что вы сказали про Австралию?
      — Кролики мрут, — повторил Макинтайр. — В Австралии их почти не осталось.
      — Почему? Что еще стряслось?
      — Там объявился какой-то микроб, который поражает одних кроликов. Кажется, его переносят москиты…
      — Действуйте, — сказал Гелсен. — Изобретите что-нибудь. Срочно свяжитесь по телефону с инженерами других концернов. Да поживее. Может, все вместе что-нибудь придумаете.
      — Есть, — сказал Макинтайр, схватил бумагу, перо и бросился к телефону.
      — Ну, что я говорил? — воскликнул сержант Селтрикс и, ухмыляясь, поглядел на капитана. — Говорил я вам, что все ученые — психи?
      — Я, кажется, не спорил, — заметил капитан.
      — А все ж таки сомневались.
      — Зато теперь не сомневаюсь. Ладно, ступай. У тебя работы невпроворот.
      — Знаю. — Селтрикс вытащил револьвер, проверил, в порядке ли, и вновь сунул в кобуру. — Все наши парни вернулись, капитан?
      — Все? — Капитан невесело засмеялся. — Да в нашем отделе теперь в полтора раза больше народу. Столько убийств еще никогда не бывало.
      — Ясно, — сказал Селтрикс. — Страж-птицам недосуг, они нянчатся с грузовиками и не дают паукам жрать мух.
      Он пошел было к дверям, но обернулся и на прощанье выпалил:
      — Верно вам говорю, капитан, все машины-дуры безмозглые.
      Капитан кивнул.
      Тысячи страж-птиц пытались помешать несчетным миллионам убийств безнадежная затея! Но страж-птицы не знали, что такое надежда. Не наделенные сознанием, они не радовались успехам и не страшились неудач. Они терпеливо делали свое дело, исправно отзываясь на каждый полученный сигнал.
      Они не могли поспеть всюду сразу, но в этом и не было нужды. Люди быстро поняли, что может не понравиться страж-птицам, и старались ничего такого не делать. Иначе попросту опасно. Эти птицы чересчур быстры и чутки — оглянуться не успеешь, а она уже тебя настигла.
      Теперь они поблажки не давали. В их первоначальной программе заложено было требование: если другие средства не помогут, убийцу надо убить.
      Чего ради щадить убийцу?
      Это обернулось самым неожиданным образом. Страж-птицы обнаружили, что за время их работы число убийств и насилии над личностью стало расти в геометрической прогрессии. Это было верно постольку, поскольку их определение убийства непрестанно расширялось и охватывало все больше разнообразнейших явлений Но для страж-птиц этот рост означал лишь, что прежние и методы несостоятельны. Простая логика. Если способ Ане действует, испробуй способ В. Страж-птицы стали разить насмерть.
      Чикагские бойни закрылись, и скот в хлевах издыхал с голоду, потому что фермеры Среднего Запада не могли косить траву на сено и собирать урожай.
      Никто с самого начала не объяснил страж-птицам, что вся жизнь на Земле опирается на строго уравновешенную систему убийств.
      Голодная смерть страж-птиц не касалась, ведь она наступала оттого, что какие-то действия не совершились.
      А их интересовали только действия, которые совершаются.
      Охотники сидели по домам, свирепо глядя на парящие в небе серебряные точки; руки чесались сбить их мелким выстрелом! Но стрелять не пытались. Страж-птицы мигом чуяли намерения возможного убийцы и карали не мешкая.
      У берегов Сан-Педро и Глостера праздно покачивались на приколе рыбачьи лодки. Ведь рыбы — живые существа.
      Фермеры плевались, и сыпали проклятиями, и умирали в напрасных попытках сжать хлеб. Злаки — живые, их надо защищать. И картофель с точки зрения страж-птицы живое существо ничуть не хуже других. Гибель полевой былинки равноценна убийству президента — с точки зрения страж-птицы.
      Ну и, разумеется, некоторые машины тоже живые. Вполне логично, ведь и страж-птицы — машины, и притом живые.
      Помилуй вас боже, если вы вздумали плохо обращаться со своим радиоприемником. Выключить приемник — значит его убить. Ясно же: голос его умолкает, лампы меркнут, и он становится холодный.
      Страж- птицы старались охранять и других своих подопечных. Волков казнили за покушения на кроликов. Кроликов истребляли за попытки грызть зелень. Плющ сжигали за то, что он старался удавить дерево.
      Покарали бабочку, которая пыталась нанести розе оскорбление действием.
      Но за всеми преступлениями проследить не удавалось — страж-птиц не хватало. Даже миллиард их не справился бы с непомерной задачей, которую поставили себе тысячи.
      И вот над страной бушует смертоносная орла, десять тысяч молний бессмысленно и слепо разят и убивают по тысяче раз на дню.
      Молнии, которые предчувствуют каждый твой шаг и карают твои помыслы.
      — Прошу вас, джентльмены! — взмолился представитель президента. — Нам нельзя терять время.
      Семеро предпринимателей разом замолчали.
      — Пока наше совещание официально не открыто, я хотел бы кое-что сказать, — заявил председатель компании Монро. — Мы не считаем себя ответственными за теперешнее катастрофическое положение. Проект выдвинуло правительство, пускай оно и несет всю моральную и материальную ответственность.
      Гелсен пожал плечами. Трудно поверить, что всего несколько недель назад эти самые люди жаждали славы спасителей мира. Теперь, когда спасение не удалось, они хотят одного: свалить с себя ответственность!
      — Уверяю вас, об этом сейчас нечего беспокоиться, — заговорил представитель. — Нам нельзя терять время. Ваши инженеры отлично поработали. Я горжусь вашей готовностью сотрудничать и помогать в критический час. Итак, вам предоставляются все права и возможности — план намечен, проводите его в жизнь!
      — Одну минуту! — сказал Гелсен.
      — У нас каждая минута на счету.
      — Этот план не годится.
      — По-вашему, он невыполним?
      — Еще как выполним. Только, боюсь, лекарство окажется еще злей, чем болезнь.
      Шестеро фабрикантов свирепо уставились на Гелсена, видно было, что они рады бы его придушить. Но он не смутился.
      — Неужели мы ничему не научились? — спросил он. — Неужели вы не понимаете: человечество должно само решать свои задачи, а не передоверять это машинам.
      — Мистер Гелсен, — прервал председатель компании Монро. — Я с удовольствием послушал бы, как вы философствуете, но, к несчастью, пока что людей убивают, Урожай гибнет. Местами в стране уже начинается голод. Со страж-птицей надо покончить — и немедленно!
      — С убийствами тоже надо покончить. Помнится, все мы на этом сошлись. Только способ выбрали негодный!
      — А что вы предлагаете? — спросил представитель президента.
      Гелсен перевел дух. Призвал на помощь все свое мужество. И сказал:
      — Подождем, пока страж-птицы сами выйдут из строя.
      Взрыв возмущения был ему ответом. Представитель с трудом водворил тишину.
      — Пускай эта история будет нам уроком, — уговаривал Гелсен. — Давайте признаемся: мы ошиблись, нельзя механизмами лечить недуги человечества. Попробуем начать сызнова. Машины нужны, спору нет, но в судьи, учителя и наставники они нам не годятся.
      — Это просто смешно, — сухо сказал представитель, — Вы переутомились, мистер Гелсен. Постарайтесь взять себя в руки. — Он откашлялся. Распоряжение президента обязывает всех вас осуществить предложенный сами план. — Он пронзил взглядом Гелсена. — Отказ равносилен государственной измене.
      — Я сделаю все, что в моих силах, — сказал Гелсен.
      — Прекрасно. Через неделю конвейеры должны давать продукцию.
      Гелсен вышел на улицу один. Его опять одолевали сомнения. Прав ли он? Может, ему просто мерещится? И конечно, он не сумел толком объяснить, что его тревожит.
      А сам- то он это понимает?
      Гелсен вполголоса выругался. Почему он никогда не бывает хоть в чем-нибудь уверен? Неужели ему не на что опереться?
      Он заторопился в аэропорт: надо скорее на фабрику…
      Теперь страж-птица действовала уже не так стремительно и точно. От почти непрерывной нагрузки многие тончайшие части ее механизма износились и разладились. Но она мужественно отозвалась на новый сигнал.
      Паук напал на муху. Страж-птица устремилась на выручку.
      И тотчас ощутила, что над нею появилось нечто неизвестное. Страж-птица повернула навстречу.
      Раздался треск, по крылу страж-птицы скользнул электрический разряд. Она ответила гневным ударом: сейчас врага поразит шок.
      У нападающего оказалась прочная изоляция. Он снова метнул молнию. На этот раз током пробило крыло насквозь. Страж-птица бросилась в сторону, но враг настигал ее, извергая электрические разряды.
      Страж- птица рухнула вниз, но успела послать весть собратьям. Всем, всем, всем! Новая опасность для жизни, самая грозная, сама убийственная!
      По всей стране страж-птицы приняли сообщение. Их мозг заработал в поисках ответа.
      — Ну вот, шеф, сегодня сбили пятьдесят штук, — сказал Макинтайр, входя в кабинет Гелсена.
      — Великолепно, — отозвался Гелсен, не поднимая глаз.
      — Не так уж великолепно. — Инженер опустился на стул. — Ох и устал же я! Вчера было сбито семьдесят две.
      — Знаю, — сказал Гелсен.
      Стол его был завален десятками исков, он в отчаянии пересылал их правительству.
      — Думаю, они скоро наверстают, — пообещал Макинтайр. — Эти Ястребы отлично приспособлены для охоты на страж-птиц. Они сильнее, проворнее, лучше защищены. А быстро мы начали их выпускать, правда?
      — Да уж…
      — Но и страж-птицы тоже недурны, — прибавил Макинтайр. — Они учатся находить укрытие. Хитрят, изворачиваются, пробуют фигуры высшего пилотажа. Понимаете, каждая, которую сбивают, успевает что-то подсказать остальным.
      Гелсен молчал.
      — Но все, что могут страж-птицы. Ястребы могут еще лучше, — весело продолжал Макинтайр. — В них заложено обучающееся устройство специально для охоты, Они более гибки, чем страж-птицы. И учатся быстрее.
      Гелсен хмуро поднялся, потянулся и отошел к окну. Небо было пусто. Гелсен посмотрел в окно и вдруг понял: с колебаниями покончено. Прав ли он, нет ли, но решение принято.
      — Послушайте, — спросил он, все еще глядя в небо, — а на кого будут охотиться Ястребы, когда они перебьют всех страж-птиц?
      — То есть как? — растерялся Макинтайр. — Н-ну… так ведь…
      — Вы бы для безопасности сконструировали что-нибудь для охоты на Ястреба. На всякий случай, знаете ли.
      — А вы думаете…
      — Я знаю одно: Ястреб — механизм самоуправляющийся. Так же как и страж-птица. В свое время доказывали, что, если управлять страж-птицей на расстоянии, она будет слишком медлительна. Заботились только об одном: получить эту самую страж-птицу, да поскорее. Никаких сдерживающих центров не предусмотрели.
      — Может, мы теперь что-нибудь придумаем, — неуверенно сказал Макинтайр.
      — Вы взяли и выпустили в воздух машину-агрессора. Машину-убийцу. Перед этим была машина против убийц. Следующую игрушку вам волей-неволей придется сделать еще более самостоятельной — так?
      Макинтайр молчал.
      — Я вас не виню, — сказал Гелсен. — Это моя вина.
      Все мы в ответе, все до единого.
      За окном в небе пронеслось что-то блестящее.
      — Вот что получается, — сказал Гелсен. — А все потому, что мы поручаем машине дело, за которое должны отвечать сами.
      Высоко в небе Ястреб атаковал страж-птицу. Бронированная машина-убийца за несколько дней многому научилась. У нее было одно-единственное назначение: убивать, Сейчас оно было направлено против совершенно определенного вида живых существ, металлических, как и сам Ястреб.
      Но только что Ястреб сделал открытие: есть еще и другие разновидности живых существ…
      Их тоже следует убивать.

Абсолютное оружие

       Эдселю хотелось кого-нибудь убить. Вот уже три недели работал он с Парком и Факсоном в этой мертвой пустыне. Они раскапывали каждый курган, попадавшийся им на пути, ничего не находили и шли дальше. Короткое марсианское лето близилось к концу. С каждым днем становилось все холоднее, с каждым днем нервы у Эдселя, и в лучшие времена не очень-то крепкие, понемногу сдавали. Коротышка Факсон был весел — он мечтал о куче денег, которые они получат, когда найдут оружие, а Парк молча тащился за ними, словно железный, и не произносил ни слова, если к нему не обращались.
      Эдсель был на пределе. Они раскопали еще один курган и опять не нашли ничего похожего на затерянное оружие марсиан. Водянистое солнце таращилось на них, на невероятно голубом небе были видны крупные звезды. Сквозь утепленный скафандр Эдселя начал просачиваться вечерний холодок, леденя суставы и сковывая мышцы.
      Внезапно Эдселя охватило желание убить Парка. Этот молчаливый человек был ему не по душе еще с того времени, когда они организовали партнерство на Земле. Он ненавидел его больше, чем презирал Факсона.
      Эдсель остановился.
      — Ты знаешь, куда нам идти? — спросил он Парка зловеще низким голосом.
      Парк только пожал плечами. На его бледном, худом лице ничего не отразилось.
      — Куда мы идем, тебя спрашивают? — повторил Эдсель.
      Парк опять молча пожал плечами.
      — Пулю ему в голову, — решил Эдсель и потянулся за пистолетом.
      — Подожди, Эдсель, — умоляющим тоном сказал Факсон, становясь между ними, — не выходи из себя. Ты только подумай о том, сколько мы загребем денег, если найдем оружие! — От этой мысли глаза маленького человечка загорелись. — Оно где-то здесь, Эдсель. Может быть, в соседнем кургане.
      Эдсель заколебался, пристально поглядел на Парка. В этот миг больше всего на свете ему хотелось убивать, убивать, убивать…
      Знай он там, на Земле, что все получится именно так! Тогда все казалось легким. У него был свиток, а в свитке… сведения о том, где спрятан склад легендарного оружия марсиан. Парк умел читать по-марсиански, а Факсон дал деньги для экспедиции. Эдсель думал, что им только нужно долететь до Марса и пройти несколько шагов до места, где хранится оружие.
      До этого Эдсель еще ни разу не покидал Земли. Он не рассчитывал, что ему придется пробыть на Марсе так долго, замерзать от леденящего ветра, голодать, питаясь безвкусными концентратами, всегда испытывать головокружение от разреженного скудного воздуха, проходящего через обогатитель. Он не думал тогда о натруженных мышцах, ноющих оттого, что все время надо продираться сквозь густые марсианские заросли.
      Он думал только о том, какую цену заплатит ему правительство, любое правительство, за это легендарное оружие.
      — Извините меня, — сказал Эдсель, внезапно сообразив что-то, — это место действует мне на нервы. Прости, Парк, что я сорвался. Веди дальше.
      Парк молча кивнул и пошел вперед. Факсон вздохнул с облегчением и двинулся за Парком.
      «В конце концов, — рассуждал про себя Эдсель, — убить их я могу в любое время».
      Они нашли курган к вечеру, как раз тогда, когда терпение Эдселя подходило к концу. Это было странное, массивное сооружение, выглядевшее точно так, как написано в свитке. На металлических стенках осел толстый слой пыли. Они нашли дверь.
      — Дайте-ка я ее высажу, — сказал Эдсель и начал вытаскивать пистолет.
      Парк оттеснил его и, повернув ручку, открыл дверь. Они вошли в огромную комнату, где грудами лежало сверкающее легендарное марсианское оружие, остатки марсианской цивилизации.
      Люди стояли и молча смотрели по сторонам. Перед ними лежало сокровище, от поисков которого все уже давно отказались. С того времени, когда человек высадился на Марсе, развалины великих городов были тщательно изучены. По всей равнине лежали сломанные машины, боевые колесницы, инструменты, приборы — все говорило о цивилизации, на тысячи лет опередившей земную. Кропотливо расшифрованные письмена рассказали о жестоких войнах, бушевавших на этой планете. Однако в них не говорилось, что произошло с марсианами. Уже несколько тысячелетий на Марсе не было ни одного разумного существа, не осталось даже животных.
      Казалось, свое оружие марсиане забрали с собой.
      Эдсель знал, что это оружие ценилось на вес чистого радия. Равного не было во всем мире.
      Они сделали несколько шагов в глубь комнаты. Эдсель поднял первое, что ему попалось под руку. Похоже на пистолет 45-го калибра, только крупнее. Он подошел к раскрытой двери и направил оружие на росший неподалеку куст.
      — Не стреляй! — испуганно крикнул Факсон, когда Эдсель прицелися. — Оно может взорваться или еще что-нибудь. Пусть им занимаются специалисты, когда мы все это продадим.
      Эдсель нажал на спусковой рычаг. Куст, росший в семидесяти пяти футах от входа, исчез в ярко-красной вспышке.
      — Неплохо, — заметил Эдсель, ласково погладил пистолет и, положив его на место, взял следующий.
      — Ну хватит, Эдсель, — умоляюще сказал Факсон, — нет смысла испытывать здесь. Можно вызвать атомную реакцию или еще что-нибудь.
      — Заткнись, — бросил Эдсель, рассматривая спусковой механизм нового пистолета.
      — Не стреляй больше, — просил Факсон. Он умоляюще поглядел на Парка, ища его поддержки, но тот молча смотрел на Эдселя.
      — Ведь что-то из того, что здесь лежит, возможно, уничтожило всю марсианскую расу. Ты снова хочешь заварить кашу, — продолжал Факсон.
      Эдсель опять выстрелил и с удовольствием смотрел, как вдали плавился кусок пустыни.
      — Хороша штучка! — Он поднял еще что-то, по форме напоминающее длинный жезл. Холода он больше не чувствовал. Эдсель забавлялся этими блестящими штучками и был в прекрасном настроении.
      — Пора собираться, — сказал Факсон, направляясь к двери.
      — Собираться? Куда? — медленно спросил его Эдсель.
      Он поднял сверкающий инструмент с изогнутой рукояткой, удобно умещающейся в ладони.
      — Назад, в космопорт, — ответил Факсон, — домой, продавать всю эту амуницию, как мы и собирались. Уверен, что мы можем запросить любую цену. За такое оружие любое правительство отвалит миллионы.
      — А я передумал, — задумчиво протянул Эдсель. Краем глаза он наблюдал за Парком.
      Тот ходил между грудами оружия, но ни к чему не прикасался.
      — Послушай-ка, парень, — злобно сказал Факсон, глядя Эдселю в глаза, — в конце концов я финансировал экспедицию. Мы же собирались продать это барахло. Я ведь тоже имею право… То есть нет, я не то хотел сказать… Еще не испробованный пистолет был нацелен ему прямо в живот. — Ты что задумал? — пробормотал он, стараясь не смотреть на странный блестящий предмет.
      — Ни черта я не собираюсь продавать, — заявил Эдсель. Он стоял, прислонившись к стенке так, чтобы видеть обоих. — Я ведь и сам могу использовать эти штуки.
      Он широко ухмыльнулся, не переставая наблюдать за обоими партнерами.
      — Дома я раздам оружие своим ребятам. С ним мы запросто скинем какое-нибудь правительство в Южной Америке и продержимся, сколько захотим.
      — Ну хорошо, — упавшим голосом сказал Факсон, не спуская глаз с направленного на него пистолета. — Только я не желаю участвовать в этом деле. На меня не рассчитывай.
      — Пожалуйста, — ответил Эдсель.
      — Ты только ничего не думай, я не собираюсь об этом болтать, — быстро проговорил Факсон. — Я не буду. Просто не хочется стрелять и убивать. Так что я лучше пойду.
      — Конечно, — сказал Эдсель.
      Парк стоял в стороне, внимательно рассматривая свои ногти.
      — Если ты устроишь себе королевство, я к тебе приеду в гости, сказал Факсон, делая слабую попытку улыбнуться. — Может быть, сделаешь меня герцогом или еще кем-нибудь.
      — Может быть.
      — Ну и отлично. Желаю тебе удачи. — Факсон помахал ему рукой и пошел к двери.
      Эдсель дал ему пройти шагов двадцать, затем поднял оружие и нажал на кнопку. Звука не последовало, вспышки тоже, но у Факсона правая рука была отсечена начисто. Эдсель быстро нажал кнопку еще раз. Маленького человечка рассекло надвое. Справа и слева от него на почве остались глубокие борозды.
      Эдсель вдруг сообразил, что все это время он стоял спиной к Парку, и круто повернулся. Парк мог бы схватить ближайший пистолет и разнести его на куски. Но Парк спокойно стоял на месте, скрестив руки на груди.
      — Этот луч пройдет сквозь что угодно, — спокойно заметил он. Полезная игрушка.
      Полчаса Эдсель с удовольствием таскал к двери то одно, то другое оружие. Парк к нему даже не притрагивался, с интересом наблюдая за Эдселем. Древнее оружие марсиан было как новенькое; на нем не сказались тысячи лет бездействия. В комнате было много оружия разного типа, разной конструкции и мощности. Изумительно компактные тепловые и радиационные автоматы, оружие, мгновенно замораживающее, и оружие сжигающее, оружие, умеющее рушить, резать, коагулировать, парализовать и другими способами убивать все живое.
      — Давай-ка попробуем это, — сказал Парк.
      Эдсель, собиравшийся испытать интересное трехствольное оружие, остановился.
      — Я занят, не видишь, что ли?
      — Перестань возиться с этими игрушками. Давай займемся серьезным делом.
      Парк остановился перед низкой черной платформой на колесах. Вдвоем они выкатили ее наружу. Парк стоял рядом и наблюдал, как Эдсель поворачивал рычажки на пульте управления. Из глубины машины раздалось негромкое гудение, затем ее окутал голубоватый туман. Облако тумана росло по мере того, как Эдсель поворачивал рычажок, и накрыло обоих людей, образовав нечто вроде правильного полушария.
      — Попробуй-ка пробить ее из бластера, — сказал Парк.
      Эдсель выстрелил в окружающую их голубую стену. Заряд был полностью поглощен стеной. Эдсель испробовал на ней еще три разных пистолета, но они тоже не могли пробить голубоватую прозрачную стену.
      — Сдается мне, — тихо произнес Парк, — что такая стена выдержит и взрыв атомной бомбы. Это, видимо, мощное силовое поле.
      Эдсель выключил машину, и они вернулись в комнату с оружием. Солнце приближалось к горизонту, и в комнате становилось все темнее.
      — А знаешь что? — сказал вдруг Эдсель. — Ты неплохой парень, Парк. Парень что надо.
      — Спасибо, — ответил Парк, рассматривая кучу оружия.
      — Ты не сердишься, что я разделался с Факсоном, а? Он ведь собирался донести на нас правительству.
      — Наоборот, я одобряю.
      — Уверен, что ты парень что надо. Ты мог бы меня убить, когда я стрелял в Факсона. — Эдсель умолчал о том, что на месте Парка он так бы и поступил.
      Парк пожал плечами.
      — А как тебе идея насчет королевства со мной на пару? — спросил Эдсель, расплывшись в улыбке. — Я думаю, мы это дело провернем. Найдем себе приличную страну, будет уйма девочек, развлечений. Ты как насчет этого?
      — Я за, — ответил Парк, — считай меня в своей команде.
      Эдсель похлопал его по плечу, и они пошли дальше вдоль рядов с оружием.
      — С этим все довольно ясно, — продолжал Парк, — варианты того, что мы уже видели.
      В углу комнаты они заметили дверь. На ней виднелась надпись на марсианском языке.
      — Что тут написано? — спросил Эдсель.
      — Что-то насчет абсолютного оружия, — ответил Парк, разглядывая тщательно выписанные буквы чужого языка, — предупреждают, чтобы не входили.
      Парк открыл дверь. Они хотели войти, но от неожиданности отпрянули назад.
      За дверью был зал, раза в три больше, чем комната с оружием, и вдоль всех стен, заполняя его, стояли солдаты. Роскошно одетые, вооруженные до зубов, солдаты стояли неподвижно, словно статуи. Они не проявляли никаких признаков жизни.
      У входа стоял стол, а на нем три предмета: шар размером с кулак, с нанесенными на нем делениями, рядом — блестящий шлем, а за ним — небольшая черная шкатулка с марсианскими буквами на крышке.
      — Это что — усыпальница? — прошептал Эдсель, с благоговением глядя на резко очерченные неземные лица марсианских воинов.
      Парк, стоявший позади него, не ответил.
      Эдсель подошел к столу и взял в руки шар. Осторожно повернул стрелку на одно деление.
      — Как ты думаешь, что они должны делать? — спросил он Парка. — Ты думаешь…
      Они оба вздрогнули и попятились. По рядам солдат прокатилось движение. Они качнулись и застыли в позе «смирно». Древние воины ожили.
      Один из них, одетый в пурпурную с серебром форму, вышел вперед и поклонился Эдселю.
      — Господин, наши войска готовы.
      Эдсель от изумления не мог найти слов.
      — Как вам удалось остаться живыми столько лет? — спросил Парк. — Вы марсиане?
      — Мы слуги марсиан, — ответил воин.
      Парк обратил внимание на то, что, когда солдат говорил, губы его не шевелились. Марсианские солдаты были телепатами.
      — Мы Синтеты, господин.
      — Кому вы подчиняетесь?
      — Активатору, господин. — Синтет говорил, обращаясь непосредственно к Эдселю, глядя на прозрачный шар в его руках. — Мы не нуждаемся в пище или сне, господин. Наше единственное желание — служить вам и сражаться.
      Солдаты кивнули в знак одобрения.
      — Веди нас в бой, господин…
      — Можете не беспокоиться, — сказал Эдсель, придя, наконец, в себя. Я вам, ребята, покажу, что такое настоящий бой, будьте уверены.
      Солдаты торжественно трижды прокричали приветствие. Эдсель ухмыльнулся, оглянувшись на Парка.
      — А что обозначают остальные деления на циферблате? — спросил Эдсель.
      Но солдат молчал. Видимо, вопрос не был предусмотрен введенной в него программой.
      — Может быть, они активируют других Синтетов, — сказал Парк. Наверное, внизу есть еще залы с солдатами.
      — И вы еще спрашиваете, поведу ли я вас в бой? Еще как поведу!
      Солдаты еще раз торжественно прокричали приветствие.
      — Усыпи их и давай продумаем план действий, — сказал Парк.
      Эдсель, все еще ошеломленный, повернул стрелку назад. Солдаты замерли, словно превратившись в статуи.
      — Пойдем назад.
      — Ты, пожалуй, прав.
      — И захвати с собой все это, — сказал Парк, показывая на стол.
      Эдсель взял блестящий шлем и черный ящик и вышел наружу вслед за Парком. Солнце почти скрылось за горизонтом, и над красной пустыней протянулись черные длинные тени. Было очень холодно, но они этого не чувствовали.
      — Ты слышал. Парк, что они говорили? Слышал? Они сказали, что я их вождь! С такими солдатами… — он засмеялся. — С такими солдатами, с таким оружием его ничто не сможет остановить. Да, уж он выберет себе королевство. Самые красивые девочки в мире, ну и повеселится же он…
      — Я генерал! — крикнул Эдсель и надел шлем на голову.
      — Как, идет мне. Парк? Похож я…
      Он замолчал. Ему послышалось, будто кто-то что-то шепчет, бормочет. Что это?
      …проклятый дурак. Тоже придумал королевство! Такая власть — это для гениального человека, человека, который способен переделать историю. Для меня!
      — Кто это говорит? Ты, Парк? А? — Эдсель внезапно понял, что с помощью шлема он мог слышать чужие мысли, но у него уже не осталось времени осознать, какое это было бы оружие для правителя мира.
      Парк аккуратно прострелил ему голову. Все это время пистолет был у него в руке.
      Что за идиот! — подумал про себя Парк, надевая шлем. — Королевство! Тут вся власть в мире, а он мечтает о каком-то вшивом королевстве. Он обернулся и посмотрел на пещеру.
      С такими солдатами, силовым полем и всем оружием я завоюю весь мир. Он думал об этом спокойно, зная, что так оно и будет.
      Он собрался было назад, чтобы активировать Синтетов, но остановился и поднял маленькую черную шкатулку, выпавшую из рук Эдселя.
      На ее крышке стремительным марсианским письмом было выгравировано: «Абсолютное оружие».
      «Что бы это могло означать?» — подумал Парк. Он позволил Эдселю прожить ровно столько, чтобы испытать оружие. Нет смысла рисковать лишний раз. Жаль, что он не успел испытать и этого.
      Впрочем, и не нужно. У него и так хватает всякого оружия. Но вот это, последнее, может облегчить задачу, сделать ее гораздо более безопасной. Что бы там ни было, это ему, несомненно, поможет.
      — Ну, — сказал он самому себе, — давай-ка посмотрим, что считают абсолютным оружием сами марсиане, — и открыл шкатулку.
      Из нее пошел легкий пар. Парк отбросил шкатулку подальше, опасаясь, что там ядовитый газ.
      Пар прошел струей вверх и в стороны, затем начал сгущаться. Облако ширилось, росло и принимало какую-то определенную форму.
      Через несколько секунд оно приняло законченный вид и застыло, возвышаясь над шкатулкой. Облако поблескивало металлическим отсветом в угасающем свете дня, и Парк увидел, что это огромный рот под двумя немигающими глазами.
      — Хо-хо! — сказал рот. — Протоплазма! — Он потянулся к телу Эдселя.
      Парк поднял дезинтегратор и тщательно прицелился.
      — Спокойная протоплазма, — сказало чудовище, пожирая тело Эдселя, мне нравится спокойная протоплазма, — и чудовище заглотало тело Эдселя целиком.
      Парк выстрелил. Взрыв вырыл десятифутовую воронку в почве. Из нее выплыл гигантский рот.
      — Долго же я ждал! — сказал рот.
      Нервы у Парка сжались в тугой комок. Он с трудом подавил в себе надвигающийся панический ужас. Сдерживая себя, он не спеша включил силовое поле, и голубой шар окутал его.
      Парк схватил пистолет, из которого Эдсель убил Факсона, и почувствовал, как удобно легла в его руку прикладистая рукоятка. Чудовище приближалось. Парк нажал на кнопку, и из дула вырвался прямой луч…
      Оно продолжало приближаться.
      — Сгинь, исчезни! — завизжал Парк. Нервы у него начали рваться.
      Оно приближалось с широкой ухмылкой.
      — Мне нравится спокойная протоплазма, — сказало Оно, и гигантский рот сомкнулся над Парком, — но мне нравится и активная протоплазма.
      Оно глотнуло и затем выплыло сквозь другую стенку поля, оглядываясь по сторонам в поисках миллионов единиц протоплазмы, как бывало давным-давно.

Я и мои шпики

       Никогда не представлял себе раньше, что на голову одного человека может свалиться столько забот и хлопот, сколько одолевает сейчас меня. Не так-то просто объяснить, как я попал в эту историю, так что лучше, пожалуй, рассказать все с самого начала.
      С 1991 года по окончании профессионального училища я работал сборщиком сфинкс-клапанов на заводе фирмы «Космические корабли «Старлинг». Местом своим я был доволен. Мне нравилось смотреть, как громадные космические корабли с ревом взмывают в небо и уходят к созвездию Лебедя, к альфе Центавра и другим мирам, о которых мы так часто слышим по радио и читаем в газетах. Я был молод, имел друзей, передо мной открывалось блестящее будущее, я даже был знаком с двумя-тремя девушками. Но все это ни к чему не вело. На заводе мной были довольны, но я мог сделать гораздо больше, если бы не потайные кинокамеры, объективы которых были направлены на мои руки. Не подумайте, что я имел что-нибудь против самих кинокамер — меня лишь раздражало и не давало сосредоточиться их жужжание.
      Я ходил жаловаться в Ведомство Внутренней Безопасности. Я говорил им: «Послушайте, почему у всех установлены новые бесшумные кинокамеры, а у меня такое старье?» Но они ничего не хотели для меня сделать — они были слишком заняты.
      Затем мое существование стали отравлять тысячи мелочей. Возьмите, к примеру, звукозаписывающий аппарат, вмонтированный в мой телевизор. Сотрудники ФБР никак не могли его отрегулировать, и он гудел всю ночь напролет. Я жаловался сотни раз. Я говорил им: «Послушайте, ни у кого этот аппарат так не гудит, а мой не дает мне ни минуты покоя!» В ответ мне прочитали набившую оскомину лекцию о необходимости добиться победы в «холодной войне» и о том. что они не могут на каждого угодить. Такие вещи заставляют чувствовать себя неполноценным. Я стал подозревать, что мое правительство нисколько во мне не заинтересовано.
      Взять хотя бы моего шпика. Меня классифицировали как Подозреваемого группы 18, то есть относили к той же категории, что и вице-президента. Подозреваемые этой группы подлежат лишь частичному надзору. Но приставленный ко мне шпик считал себя, должно быть, кинозвездой — на нем всегда была пятнистая шинель и шляпа с опущенными полями, которую он к тому же надвигал на самые глаза. Это был худой и нервный тип. Из страха потерять меня он буквально наступал мне на пятки. Что ж, он делал все, что было в его силах, чтобы справиться со своей задачей, и не его вина, что это ему не удавалось. Мне было даже искренне жаль его — ведь в таком деле, как слежка, конкурентов хоть отбавляй. Но меня всегда стесняло уже одно его присутствие. Как только я появлялся вместе с ним, — причем я чувствовал его дыхание на своем затылке, — мои друзья хохотали до слез.
      — Билл, — шумели они, — это и есть единственное, на что ты способен?
      Моя девушка говорила, что у нее мурашки по спине бегают от одного его присутствия. Я, естественно, отправился в Сенатскую Комиссию по Расследованию и заявил: «Послушайте, почему вы не можете приставить ко мне квалифицированного сыщика, чем я хуже моих друзей?»
      Они ответили, что примут меры, но я понимал, что слишком ничтожен для них.
      Все эти мелочи довели меня до крайности, а спросите моего психолога, много ли нужно, чтобы свести человека с ума. Я устал оттого, что меня постоянно игнорировали, оттого, что мной пренебрегали.
      Именно в это время я начал думать о глубоком космосе. Там, за пределами Земли, раскинулись миллиарды квадратных миль пустоты, испещренной бесчисленным множеством звезд. Там каждый мужчина, женщина или ребенок могли выбрать себе по планете вроде Земли. Там можно было подыскать местечко и мне. Я купил себе «Каталог светил вселенной» и потрепанный «Галактический пилот», проштудировал от корки до корки учебник по гравитации и атлас межзвездного пилота. Наконец я понял, что напичкан знаниями до предела и больше ни крупицы в меня не влезет.
      Все мои сбережения пошли на покупку старого космического корабля «Звездный клипер». Через швы этой развалины сочился жидкий кислород, атомный реактор отличался поразительной капризностью, но двигатели были в состоянии зашвырнуть вас практически в любую точку бесконечного космоса. Все это превращало мою затею в довольно опасное предприятие, но в конце концов я рисковал только собственной жизнью. По крайней мере так я думал в то время. Итак, я получил паспорт, синюю визу, красную визу, номерное удостоверение, пилюли от космической болезни и справку о дератификации. На работе я взял расчет и попрощался с кинокамерами. Дома уложил вещи и распрощался с звукозаписывающими аппаратами. На улице пожал руку своему шпику и пожелал ему счастья.
      Я сжег все мосты — пути к отступлению больше не было! Мне оставалось получить лишь общую визу, и я поспешил в Бюро Общих Виз. Там я увидел клерка, загоревшего под искусственным горным солнцем, но с молочно белыми руками. Он подозрительно оглядел меня.
      — Куда же вы желаете отправиться?
      — В космос! — ответил я.
      — Это понятно. Но куда именно?
      — Я еще не знаю, — сказал я. — Просто в космос. В Глубокий Космос! В Свободный Космос!
      Клерк устало вздохнул.
      — Если вы хотите получить общую визу, вам надо яснее выражать свои мысли. Вы собираетесь поселиться на планете в Американском Космосе? А может быть, хотите эмигрировать в Британский Космос? Или в Голландский? Или во Французский?
      — Я не думал, что космос может быть чьим-то владением, ответил я.
      — Значит, вы отстали от жизни, — сказал он с улыбкой превосходства. — Соединенные Штаты заявили свои права на все космическое пространство между координатами 2ХА и 2В, за исключением небольшого и сравнительно малозначащего сегмента, на который претендует Мексика, Советскому Союзу принадлежит пространство между координатами 3В и 02. Есть также районы, выделенные Китаю, Цейлону, Нигерии…
      Я прервал его:
      — А где же Свободный Космос?
      — Такого нет.
      — Совсем нет? А как далеко простираются в космосе границы?
      — В бесконечность! — гордо ответил он.
      На минуту я буквально остолбенел. Я как-то никогда не представлял себе, что вся бесконечная вселенная- может кому-то принадлежать. Но теперь это показалось мне вполне естественным. В конце концов кто-то должен был владеть пространством!
      — Я хочу отправиться в Американский Космос, — заявил я, не придав этому большого значения, хотя потом оказалось, что напрасно.
      Клерк молча кивнул и стал проверять мою анкету с пятилетнего возраста — начинать с более юного возраста, по-видимому, не имело смысла. После этого он выдал мне общую визу.
      Когда я прибыл на космодром, мои корабль был уже заправлен и подготовлен к старту. Мне удалось взлететь без приключений. Однако по-настоящему я осознал свое одиночество лишь тогда, когда Земля превратилась сначала в маленькую точку, а затем и вовсе исчезла за кормой.
      С момента старта прошло пятьдесят часов. Я производил обычный осмотр своих запасов, как вдруг заметил, что один из мешков с овощами отличается по форме от других мешков. Развязав этот мешок, я вместо ста фунтов картофеля обнаружил в нем… девушку.
      Космический заяц! Я застыл с открытым ртом.
      — Ну что ж, — заговорила она, — может, вы поможете мне выбраться из мешка? Или вы предпочитаете завязать его снова и предать забвению этот инцидент?
      Я помог ей вылезти из мешка. Девушка оказалась очень симпатичной, со стройной фигуркой, задумчивыми голубыми глазами и рыжеватыми волосами, напоминающими струю пламени от реактивного двигателя. Лицо ее, изрядно перепачканное, выдавало характер бойкий и самостоятельный. На Земле я был бы счастлив отмахать миль десять, чтобы встретиться с ней.
      — Вы не могли бы дать мне чего-нибудь перекусить? — спросила она. — От самой Земли у меня и крошки во рту не было, если не считать сырой моркови.
      Я приготовил ей бутерброд. Пока она ела, я спросил:
      — Что вы здесь делаете?
      — Вы все равно не поймете меня, — отвечала она с набитым ртом.
      — А уверен, что пойму, — сказал я.
      Она подошла к иллюминатору и стала смотреть на панораму звезд (в основном американских), сиявших в пустоте Американского Космоса.
      — Я стремилась к свободе, — сказала она наконец.
      — То есть?
      Она устало опустилась на мою койку.
      — Может быть, вы назовете это романтикой, — голос ее звучал спокойно, — но я принадлежу к тем безумцам, которые темной ночью декламируют стихи и обливаются слезами перед какой-нибудь нелепой статуэткой. Я прихожу в волненье при виде желтых осенних листьев, а капли росы зеленой лужайке кажутся мне слезами Земли. Мой психиатр говорил, что у меня комплекс неполноценности.
      Она утомленно закрыла глаза — я вполне понимал ее. Простоять пятьдесят часов в мешке из-под картофеля — это утомит кого угодно.
      — Земля стала раздражать меня, — продолжала она. — Я больше не могла все это выносить, — казенщину, дисциплину, лишения, «холодную войну», «горячую войну», все на свете… Мне хотелось смеяться вместе с ветром, бегать по зеленым полям, бродить по тенистым лесам, петь…
      — Но почему вы выбрали именно меня?
      — Потому что вы хотели свободы, — ответила она. Впрочем, если вы настаиваете, я могу вас покинуть.
      Здесь, в глубинах космоса, мысль эта была идиотской, а на возвращение к Земле у меня не хватило бы горючего.
      — Можете остаться, — сказал я.
      — Благодарю вас, — кротко ответила она, — вы действительно поняли меня.
      — Конечно, — сказал я, — но давайте сначала уточним некоторые детали. Прежде всего…
      Тут я заметил, что она уснула прямо на моей койке. На губах ее застыла доверчивая улыбка.
      Я не медля ни минуты обыскал ее сумочку и обнаружил пять губных помад, маникюрный набор, флакон духов «Венера-5», книгу стихов в бумажном переплете и жетон с надписью «Следователь по особым вопросам. ФБР».
      Я так и думал. Девушки обычно не ведут таких разговоров, а шпики только так и говорят.
      Мне было приятно узнать, что правительство по-прежнему не спускает с меня глаз. Теперь я не чувствовал себя таким одиноким в космосе.
      Мой космический корабль углубился в просторы Американского Космоса. Работая по пятнадцати часов ежедневно, мне удалось добиться того, что этот музейный экспонат летел как одно целое, атомные реакторы не слишком перегревались, а швы в корпусе сохраняли герметичность. Мэйвис О’Дэй — так звали моего шпика — готовила пищу, вела домашнее хозяйство и успела расставить по всем углам миниатюрные кинокамеры. Эти штуки противно жужжали, но я притворялся, что ничего не замечаю.
      При всем при том, однако, мои отношения с мисс О’Дэй были вполне сносными.
      Наше путешествие протекало вполне нормально, даже счастливо, пока не случилось одно происшествие.
      Я дремал у пульта управления. Вдруг впереди по правому борту вспыхнул яркий свет. Я отпрянул назад и сбил с ног Мэйвис, которая в это время как раз вставляла новую кассету с пленкой в кинокамеру № 3.
      — Извините, пожалуйста, — сказал я.
      — Ничего, ничего, все в порядке, — отвечала она.
      Я помог ей подняться на ноги. Опасная близость ее гибкого тела ударила мне в голову. Я чувствовал дразнящий аромат духов «Венера-5».
      — Теперь можете отпустить, — сказала она.
      — Да, конечно, — отвечал я, продолжая держать ее в объятиях.
      Ее близость туманила мне мозг. Я слышал себя как бы со стороны.
      — Мэйвис, — звучал мой голос, — мы познакомились совсем недавно, но…
      — Что, Билл? — спросила она.
      Все плыло перед моими глазами, и на какое-то мгновение я забыл, что наши отношения должны быть отношениями Шпика и Подозреваемого. Не знаю, что бы я стал говорить дальше, но в этот момент за бортом снова вспыхнул и погас яркий свет. Я отпустил Мэйвис и бросился к пульту управления. С трудом удалось мне затормозить, а затем и совсем остановить мой старый «Звездный клипер». Я оглядел пространство вокруг корабля.
      Снаружи, в космической пустоте, неподвижно висел обломок скалы. На нем сидел мальчишка в космическом скафандре. В одной руке он держал ящик с сигнальными ракетами, в другой собаку, тоже одетую в скафандр.
      Мы быстро переправили его на корабль и сняли скафандр.
      — А моя собака… — начал он.
      — Все в порядке, сынок, — ответил я.
      — Мне очень неловко, — продолжал он, — что я вторгся к вам таким образом.
      — Забудь об этом, — сказал я. — Что ты там делал на скале?
      — Сэр, — начал он тонким голосом, — мне придется начать с самого начала. Мой отец был пилотом — испытателем космических кораблей. Он геройски погиб, пытаясь преодолеть световой барьер. Недавно моя мать второй раз вышла замуж. Ее новый муж — высокий черноволосый мужчина с бегающими, близко посаженными глазами и всегда крепко сжатыми губами. До недавнего времени он стоял за прилавком галантерейного отдела большого универсального магазина. С самого начала одно мое присутствие приводило его в ярость. Наверное, мои светлые локоны, большие глаза и веселый нрав напоминали ему моего покойного отца. Наши отношения день ото дня становились все хуже и хуже.
      У него был дядя, и вдруг он умирает при очень странных обстоятельствах, оставляя ему участки земли на какой-то планете в Британском Космосе. Мы снарядили наш космический корабль и отправились на эту планету. Как только мы достигли пустынного района космоса, он сказал моей матери: «Рейчл, он уже достаточно взрослый, чтобы самому о себе позаботиться». Мать воскликнула: «Дэрк, он ведь еще так мал!» Но моя веселая мягкосердечная мать не могла, конечно, противостоять железной воле этого человека, которого я никогда и ни за что не назову отцом. Он запихнул меня в мой космический скафандр, дал мне ящик с ракетами, сунул Фликера в его собственный маленький скафандрик и сказал мне: «В наши дни такой парень, как ты, может отлично обойтись в космосе без посторонней помощи». — «Но, сэр, — пытался было я протестовать, — отсюда до ближайшей планеты не меньше двухсот световых лет!» Но он не стал меня слушать. «Там как-нибудь разберемся», - сказал он с гнусной усмешкой и выпихнул меня на этот обломок скалы.
      Все это мальчишка выпалил единым духом. Его собака Фликер уставилась на меня влажными овальными глазами. Я поставил Фликеру миску молока с хлебом, а сам смотрел, как мальчишка уплетает бутерброд с орехами. Когда седой было покончено, Мэйвис отвела малыша в спальную каюту и заботливо уложила в постель.
      Я вернулся на свое место у пульта управления, снова разогнал корабль и включил внутреннее переговорное устройство.
      — Да проснись же ты, идиот несчастный! — услышал я голос Мэйвис.
      — Оставьте меня, дайте поспать, — отвечал мальчишка.
      — Давай просыпайся, успеешь еще выспаться, — не отставала Мэйвис. — И зачем это Комиссия по Расследованию прислала тебя сюда? Разве они не знают, что это дело ФБР?
      — Его дело было пересмотрено, и теперь он относится к группе десять.
      — Ну хорошо, но я — то здесь зачем? — воскликнула Мэйвис.
      — Вы недостаточно проявили себя на предыдущем задании, ответил мальчишка. — Мне очень жаль, мисс, но безопасность прежде всего!
      — И они прислали тебя, — Мэйвис всхлипывала, двенадцатилетнего ребенка…
      — Через семь месяцев мне будет тринадцать!
      — Двенадцатилетнего ребенка! А я так старалась! Я занималась, прочла уйму книг, ходила на специальные вечерние курсы, слушала лекции…
      — Вам не повезло, — посочувствовал он. — Лично я хочу стать пилотом — испытателем космических кораблей, и в моем возрасте это единственный способ набрать необходимое количество летных часов. Как вы думаете, он доверит мне управление кораблем?
      Я выключил переговорное устройство. После всего того, что я услышал, я должен был чувствовать себя на седьмом небе — ведь за мной следили два постоянных агента! Это могло означать только одно — я действительно стал персоной, да еще такой, за которой необходим круглосуточный надзор.
      Но если смотреть правде в глаза, моими шпиками были всего лишь молоденькая девушка да двенадцатилетний подросток.
      Это, по всей видимости, были самые последние агенты, которых удалось наскрести в кадрах службы безопасности.
      Мое правительство еще продолжало по-своему игнорировать меня.
      Остаток пути прошел без приключений. Рой (так звали мальчишку) принял на себя управление кораблем, а его собака заняла сиденье второго пилота и являла собой воплощение бдительности. Мэйвис по-прежнему кухарничала и возилась по хозяйству. Я все время заделывал швы. Более счастливую компанию шпиков и подозреваемых просто трудно себе представить!
      Мы нашли необитаемую планету земного типа. Мэйвис она понравилась, так как была невелика, воздух был чист и свеж, а кругом простирались зеленые поля и тенистые леса, похожие на те, что описывались в ее книге стихов. Рой был в восторге от прозрачных озер и кое-где поднимавшихся холмов как раз такой высоты чтобы мальчишке было интересно и в то же время безопасно по ним лазить.
      Мы опустились на поверхность планеты и начали обживать ее.
      Рой сразу же проявил горячий интерес к животным, которых я извлек из холодильной камеры и оживил. Он сам себя назначил повелителем коров и лошадей, покровителем уток и гусей, защитником поросят и цыплят. Он так увлекся своими новыми заботами, что его доклады стали поступать в Сенатскую Комиссию все реже и реже, пока совсем не прекратились.
      Да и трудно было бы ожидать чего-либо другого от шпика в его возрасте.
      Построив жилища и засеяв зерном несколько акров, мы с Мэйвис стали предпринимать долгие прогулки в соседний тенистый и задумчивый лес. Однажды мы взяли с собой провизию и устроили пикник у небольшого водопада. Мэйвис распустила волосы и они рассыпались у нее по плечам. Взгляд ее голубых глаз вдруг стал чарующе задумчив. В общем она нисколько не походила на шпика, и мне приходилось все время напоминать себе о наших официальных отношениях.
      — Билл, — позвала она.
      — Что? — спросил я.
      — Так, ничего.
      Она потянула к себе стебелек травы. Я не знал, что она хотела сказать, но рука ее оказалась рядом с моей, наши пальцы встретились, руки сомкнулись.
      Мы долго молчали. Никогда в жизни я не был так счастлив!
      — Билл!
      — Что?
      — Билл, дорогой, мог бы ты когда-нибудь…
      Я никогда не узнаю, что она хотела сказать и что бы я ответил ей. В этот самый момент тишину расколол рев ракетных двигателей.
      С высокого голубого неба опустился космический корабль.
      Эд Уоллейс — пилот корабля — оказался пожилым седовласым мужчиной в шляпе с опущенными полями и в пятнистой шинели. Он назвался представителем фирмы «Клир-Флот», занимающейся очисткой и дезинфекцией воды на различных планетах. Так как в его услугах мы не нуждались, он поблагодарил меня и решил отправиться дальше.
      Но далеко улететь ему не удалось. Двигатели взревели, но тут же смолкли с пугающей решимостью.
      Я осмотрел его корабль и обнаружил, что разорвало сфинкс-клапан. С помощью имевшихся в наличии ручных инструментов я мог изготовить такой клапан не раньше, чем через месяц.
      — Как нехорошо получилось, — пробормотал он. — Теперь придется сидеть здесь.
      — Я тоже так думаю, — ответил я.
      Он грустно посмотрел на свой корабль.
      — Не могу понять, в чем здесь причина?
      — Быть может, прочность вашего клапана несколько снизилась, когда вы пилили его ножовкой, — сказал я и пошел к себе. Я-то заметил предательские следы надпила, когда осматривал двигатель.
      Мистер Уоллейс сделал вид, что не расслышал моих слов. Вечером того же дня я перехватил его донесение по межзвездной радиосети, которая работала бесперебойно. Забавно, что учреждение, в котором служил мистер Уоллейс, называлось почему-то не «Клир-Флот», а Центральное Разведывательное Управление.
      Из мистера Уоллейса получился отличный огородник, и это несмотря на то, что большую часть времени он шнырял вокруг, не расставаясь с кинокамерой и блокнотом. Его присутствие побудило юного Роя более усердно выполнять свои служебные обязанности. Мы с Мэйвис перестали бродить по тенистому лесу, и как-то так вышло, что у нас не осталось времени для прогулок по желто-зеленым полям и мы не могли закончить некий незавершенный разговор.
      Но не смотря на все это, наша маленькая колония процветала. После мистера Уоллейса у нас были и другие визитеры. К нам прибыла супружеская пара из Районной Разведки, которая выдавала себя за разъездных сборщиков фруктов. За ними последовали две девушки-фотографа — тайные агенты Разведывательно-Информационного Бюро. После этого молодой журналист, который на самом деле был агентом Айдахского Совета по Космическим Нравам.
      Как только наступал момент старта, у всех разрывало сфинкс-клапан.
      Я не знал гордиться мне или стыдиться. За мной одним следило полдюжины агентов, но каждый из них был агентом второго сорта. Пробыв на нашей планете несколько недель, они неизменно становились отличными фермерами, а многоводные вначале реки их донесений постепенно превращались в слабенькие ручейки, пока в конце концов не пересыхали.
      Временами меня одолевали горькие мысли. Я казался сам себе каким-то подопытным животным, каким-то испытательным полигоном для новичков, которые могли здесь попрактиковаться перед серьезной работой. Шпики, приставленные ко мне, были или слишком молоды, или слишком стары, или очень рассеяны, или ни на что другое неспособны, или просто неудачники. Я казался себе Подозреваемым, за которым посылали следить агентов, уходящих в отставку с половинным окладом, каким-то суррогатом пенсии.
      Правда все это не очень меня тревожило. Я занимал солидное положение, хотя и затруднился бы определить его. За все годы моей жизни на Земле я никогда не был так счастлив, как сейчас. Мои шпики оказались приятными и дружными людьми.
      Ничто не нарушало наш покой и безмятежность.
      Я думал, что так будет продолжаться вечно.
      Но вот в одну роковую ночь нашу колонию охватила необычайная суматоха. Были включены все радиоприемники по-видимому, передавалось какое-то важное сообщение. Мне пришлось попросить некоторых шпиков объединиться с их коллегами, а часть приемников выключить, чтобы не сжечь генераторы.
      Наконец шпики выключили все приемники, и у них началось совещание. До глубокой ночи слышался их шепот. На следующее утро все собрались в гостиной. Лица их были вытянуты и мрачны. Мэйвис выступила как представитель всей группы.
      — Случилось нечто ужасное, — сказала она, — но сперва я должна раскрыть вам наш секрет. Билл, мы не те, за кого себя выдавали. Все мы тайные правительственные агенты.
      — Не может быть! — воскликнул я, не желая задевать ничье самолюбие.
      — Это так, Билл, — продолжала она. — Мы все шпионили за тобой.
      — Не может быть! — повторил я. — Даже вы, Мэйвис?
      — Даже я. — Вид у нее в этот момент был совсем убитый.
      — А теперь все кончено, — выпалил вдруг Рой. Это потрясло меня.
      — Почему?
      Они переглянулись. Наконец мистер Уоллей, мозолистые руки которого все время теребили поля шляпы, сказал:
      — Билл, последняя съемка и разметка космоса обнаружила, что этот район не принадлежит Соединенным Штатам.
      — А какому же государству он принадлежит? — спросил я.
      — Не волнуйтесь и постарайтесь понять суть дела, вмешалась Мэйвис. — Во время международного раздела космоса весь этот сектор случайно пропустили, и поэтому сейчас на него не может претендовать ни одно государство. По праву первого поселенца эта планета и окружающее ее пространство радиусом в несколько миллионов миль принадлежит вам, Билл.
      Я был просто ошарашен и не мог вымолвить ни слова.
      — В связи с этим, — продолжала Мэйвис, — наше пребывание здесь лишено каких-либо законных оснований. Мы улетаем немедленно.
      — Но вы не сможете взлететь! — закричал я. — Я не успел еще починить ваши сфинкс-клапаны!
      — У любого тайного агента есть запасные сфинкс-клапаны, мягко сказала Мэйвис…
      Я смотрел как они уходят к своим кораблям, и думал об ожидавшем меня одиночестве. У меня не будет правительства, которое устанавливало бы за мной надзор. Не придется мне услышать в ночи чьи-то шага за своей спиной и, обернувшись, обнаружить сосредоточенную физиономию одного из шпиков. Никогда больше жужжание старой кинокамеры не будет ласкать мой слух во время работы, а гудение неисправного звукозаписывающего аппарата убаюкивать меня по вечерам.
      И все- таки больше всего мне было жалко их, этих бедных, усердных, неуклюжих и неумелых шпиков, которым приходится теперь возвращаться в мир бешеных темпов, зверской конкуренции и голого чистогана. Где еще найдут они себе такого Подозреваемого, как я, или другую такую планету?
      — Прощайте, Билл, — сказала Мэйвис и протянула мне руку.
      Я смотрел, как она направляется к кораблю Уоллейса, и вдруг до меня дошло, что и она уже больше не мой шпик!
      — Мэйвис! — закричал я и бросился за ней.
      Она заспешила к кораблю, но я поймал ее за руку.
      — Подожди. Помнишь, я что-то начал говорить тебе еще в космосе? А потом здесь, на планете, я тоже хотел сказать тебе…
      Она попыталась вырваться, и я совсем будничным голосом промямлил:
      — Мэйвис, я люблю тебя.
      В то же мгновение она оказалась в моих объятиях. Мы поцеловались, и я сказал ей, что ее дом здесь, на этой планете, покрытой тенистыми лесами и желто-зелеными полями. Здесь, вместе со мной. Она онемела от счастья.
      Увидев, что Мэйвис не собирается улетать, юный Рой также пересмотрел свое решение. Овощи мистера Уоллейса как раз начали созревать, и он почувствовал, что обязан остаться, чтобы присматривать за ними. И у остальных оказались неотложные дела на этой планете.
      Так я стал тем, кем остаюсь по сей день, — правителем, королем, диктатором, президентом и кем только мне вздумается себя назвать. Бывшие шпики теперь массами опускаются на нашу планету. Они прибывают не только из Америки, но практически со всех концов Земли. Для того чтобы прокормить эту ораву, мне придется вскоре импортировать продукты питания. Но правители других планет начали отказывать мне в помощи. Они считают, что я подкупаю их шпиков, чтобы они сбегали ко мне.
      Клянусь, что я ничего такого не делал. Они просто прилетают и остаются.
      Я не могу подать в отставку, так как эта планета — моя собственность. А отправить их обратно — не хватает духа. Я дошел уже до предела.
      Все мои подданные — это бывшие правительственные агенты. Потому вы могли бы решить, что я не встречу никаких затруднений при формировании правительства. Но в действительности я не нашел никакой поддержки у них в этом вопросе. Я оказался единовластным правителем планеты, населенной фермерами, скотоводами и пастухами, так что, во всяком случае, с голоду мы не умрем. Но в конце концов не в этом дело. Суть в том, что я не представляю себе, черт возьми, как мне управлять.
      Ведь ни одних из них не желает быть шпиком и доносить на своих друзей.

Похмелье

       Пирсен медленно и неохотно приходил в себя. Он лежал на спине, крепко зажмурившись, и старался оттянуть неизбежное пробуждение. Но сознание вернулось, и он тут же обрел способность чувствовать. Глаза пронзили тонкие иголочки боли, и в затылке что-то забухало, как огромное сердце. Все суставы горели огнем, а внутренности так и выворачивало на изнанку.
      Пирсен уныло констатировал, что похмелье, которое его скрутило, несомненно, было королем и повелителем всех похмелий.
      Он недурно разбирался в таких вещах. В свое время изведал чуть ли не все разновидности: его мутило от спиртного, снедала тоска после минискаретте, терзала утроенная боль в суставах после склити. Но то, что он испытывал сейчас, включало в себя все эти прелести в усиленном виде и было сдобрено к тому же чувством отрешенности, знакомым любителям героина.
      Что же такое он пил вчера? И где? Пирсен попытался вспомнить, но минувший вечер был не отличим от множества других подобных вечеров. Что ж, придется, как обычно, восстанавливать все по кусочкам.
      Но прежде нужно взять себя в руки и сделать то, что полагается. Открыть глаза, встать с постели и мужественно добраться до аптечки. Там на средней полке лежит гипосульфит дихлорала, который поможет ему очухаться.
      Пирсен открыл глаза и начал слезать с кровати. Тут вдруг он понял, что лежит не на кровати.
      Вокруг была высокая трава, над ним сверкало ослепительно светлое небо, и в воздухе пахло прелой листвой.
      Пирсен со стоном закрыл глаза. Только этого ему не хватало. Здорово же, видно, нагрузился он вчера. Даже до дому не дошел. А возвращался, должно быть, через Центральный парк. Похоже что придется взять такси и уж как-нибудь доскрипеть, пока его не доставят на квартиру.
      Сделав мощное усилие, Пирсен открыл глаза и поднялся.
      Он стоял в высокой траве. Вокруг насколько глаз хватало высились исполинские деревья с оранжевыми стволами, оплетенные зелеными и пурпурными лианами, иные из которых в поперечнике были не тоньше человеческого туловища. Под деревьями буйно разрослись, образуя непроходимую чащобу, папоротники, кустарник, ядовитые зеленые орхидеи, ползучие черные стебли и множество неведомых растений зловещего вида и цвета. В зарослях попискивала и стрекотала разная мелкая живность, а издали доносился грозный рык какого-то большого зверя.
      — Нет, это не Центральный парк, — смекнул Пирсен.
      Он огляделся, прикрыв глаза от нестерпимого блеска солнечного неба.
      — Пожалуй я даже не на Земле, — добавил он.
      Пирсен был удивлен и восхищен собственным хладнокровием. Неторопливо опустившись на траву, он попытался оценить обстановку.
      Итак, его имя Уолтер Хилл Пирсен. Возраст — 32 года, место жительства — город Нью-Йорк. Он полномочный избиратель, нигде не работает, ибо в этом нет необходимости, и сравнительно недурно обеспечен. Накануне вечером в четверть восьмого он вышел из дому, собираясь повеселиться. Это намерение он, несомненно, осуществил.
      Да, повеселился он как следует. А вот когда, в какой момент он впал в беспамятство, этого он, хоть убей, не помнил. Но очнулся он почему-то не дома в постели и даже не в Центральном парке, а в густых зловонных джунглях. Мало того, он был убежден, что находится не на Земле.
      Пожалуй, все именно так. Пирсен обвел взглядом огромные оранжевые деревья, увитые зелеными и пурпурными лианами и залитые ослепительно белым потоком света. Истина постепенно вырисовывалась в его затуманенном мозгу.
      Вскрикнув от ужаса, он закрыл лицо руками и потерял сознание.
      Когда он очнулся вторично, он чувствовал себя гораздо лучше, только во рту остался неприятный вкус да голова соображала туго. Пирсен тут же окончательно решил прекратить все пьянки; хватит — ему и так уже мерещатся оранжевые деревья и пурпурные лианы.
      Полностью протрезвившийся, он открыл глаза и снова увидел все те же странные джунгли.
      — Ну! — крикнул он. — Что за чертовня?
      Немедленного ответа не последовало. Потом за деревьями вовсю загомонили невидимые обитатели джунглей и постепенно стихли.
      Пирсон неуверенно встал и прислонился к дереву. Он как-то сразу выдохся, даже удивляться не было сил. Значит, он в джунглях. Ладно. А зачем он здесь?
      — Совершенно непонятно. Должно быть, накануне вечером случилось нечто необыкновенное. Но что? Пирсен старательно стал вспоминать.
      Из дома он вышел в четверть восьмого и направился…
      Вдруг он резко обернулся. Кто-то тихонько двигался через подлесок, приближаясь к нему. Пирсен замер. Сердце гулко стучало у него в груди. Неведомое существо подкрадывалось все ближе, сопя и чуть слышно постанывая. Но вот кусты раздвинулись, и Пирсен увидел его.
      Это было черное с синим отливом животное, очертаниями похожее на торпеду или акулу. Его обтекаемое туловище имело около десяти футов в длину и передвигалось на четырех рядах коротких толстых ножек. Ни глаз, ни ушей на голове у него не было, только длинные усики колыхались над покатым лбом. Существо разинуло широкую пасть, где рядами торчали желтые зубы.
      Негромко подвывая, оно направлялось к Пирсону. И хотя тому никогда и не снилось, что на свете могут быть такие твари, он не стал раздумывать, не померещилась ли она ему. Повернувшись, Пирсен бросился в подлесок. Минут пятнадцать он мчался во весь дух и только вконец запыхавшись, остановился.
      Черно- синяя тварь стонала где-то далеко позади, пробираясь в след за ним.
      Пирсен двинулся дальше, теперь уже шагом. Судя по стонам тварюга не отличалась проворством. Бежать было совсем не обязательно. Но что произойдет, когда он остановится? Что она там замышляет? Умеет ли она взбираться на деревья?
      Пирсен решил пока не думать о таких вещах.
      Прежде всего было необходимо вспомнить главное: как он попал сюда? Что с ним произошло накануне вечером?
      Он стал припоминать.
      Прошвырнуться он вышел в четверть восьмого. Было пасмурно, слегка моросил реденький дождик, разумеется нисколько не тревоживший нью-йоркцев, которые очень любили гулять в такую погоду и специально заказали ее на вечер городскому климатологу.
      Пирсен продефилировал по Пятой авеню, разглядывая витрины и отмечая про себя дни бесплатных распродаж. Так, так, значит, в универсальном магазине Бэмлера бесплатная распродажа состоится в ближайшую среду, с шести и до девяти пополудни. Обязательно надо взять у своего олдермена специальный пропуск. Вставать и с пропуском придется спозаранку, а потом торчать в очереди для пользующихся льготами. Но все же это лучше, чем выкладывать наличные.
      За полчаса он нагулял приятный аппетит. Поблизости было несколько хороших коммерческих ресторанов, но вспомнив, что он, кажется, не при деньгах, Пирсен свернул на Пятьдесят четвертую к бесплатному ресторану Котрея.
      У входа он предъявил карточку избирателя и специальный пропуск, подписанный третьим секретарем-заместителем Котрея. Пирсена впустили. Он заказал себе на обед простое филеминьон, которое запивал слабым красным вином, ибо более крепких напитков тут не подавали. Официант принес ему вечернюю газету. Пирсен изучил перечень бесплатных развлечений, но не обнаружил ничего подходящего.
      Когда он выходил из зала к нему поспешно подошел управляющий рестораном.
      — Прошу прощения, сэр, — сказал он. — Вы остались довольны, сэр?
      — Обслуживают у вас медленно, — ответил Пирсен. — филе было съедобное, но не лучшего качества. Вино — так себе.
      — Да, сэр… благодарю вас, сэр,…примите наши извинения, сэр, — говорил управляющий, торопливо записывая в свой блокнотик замечания Пирсена. — Мы учтем ваши пожелания, сэр. Вас угощал обедом достопочтенный Блейк Котрей, старший советник по водоснабжению Нью-Йорка. Мистер Котрей вновь выдвигает свою кандидатуру на выборах двадцать второго ноября. Столбец Джей-три в вашей кабине для голосования. Мы смиреннейше рассчитываем на ваш голос, сэр.
      — Там видно будет, — ответил Пирсен и вышел из ресторана.
      На улице он взял пачку сигарет из автомата, который услаждал прохожих музыкой и снабжал их сигаретами в качестве памятного подарка от Элмера Бейна, мелкого политического деятеля из Бруклина. Выйдя на Пятую авеню, он возобновил свою неторопливую прогулку, по пути раздумывая, есть ли смысл голосовать за Котрея.
      Как все полномочные граждане, Пирсен высоко ценил свой голос и одарял им какого-либо кандидата только по зрелом размышлении. Прежде чем проголосовать «за» или «против», он, подобно каждому избирателю, тщательнейшим образом взвешивал достоинства и недостатки того или иного кандидата.
      К достоинствам Котрея относилось то, что он уже около года содержал весьма приличный ресторан. Но что он сделал кроме этого? Где обещанный им бесплатный развлекательный центр, где джазовые концерты?
      Ограниченность общественных фондов — всего лишь пустая отговорка.
      Не будет ли щедрее новый кандидат? Или переизбрать еще разок Котрея? В таких делах рубить сплеча не следует. Тут надо очень даже подумать, и, конечно, не сейчас, а в более подходящее время. Ночи созданы для наслаждений, кутежей, веселья.
      Чем же заняться сегодня? Он пересмотрел почти все бесплатные представления. Спорт мало его интересует. Кое-где устраиваются вечеринки, но там едва ли будет весело. В общедоступном доме мэра можно выбрать какую-нибудь сговорчивую девицу, однако Пирсена в последнее время к ним не тянет.
      Самый верный способ избавиться от вечерней скуки — вино или наркотик. Но какой? Минискаретте? Какой-нибудь контактный возбудитель? Склити?
      — Эй, Уолт!
      Он обернулся. С широкой ухмылкой к нему направлялся Билли Бенц, уже довольно тепленький.
      — Эй, погоди, Уолт, дружище! — сказал Бенц. — Ты куда сегодня?
      — Да никуда вообще-то, — ответил Пирсен. — А что?
      — Тут одно роскошное местечко появилось. Новенькое, шик-блеск. Зайдем?
      Пирсен насупился. Он не любил Бенца. Этот высокий, шумливый, краснолицый детина был законченным бездельником. Совершенно никчемная личность. То, что он не работает, как раз неважно. Теперь мало кто работает. К чему это, если можно голосовать? Но Бенц был так ленив, что даже не ходил на выборы. А это уже чересчур. Голосование — хлеб насущный и святая обязанность каждого гражданина.
      Однако у Бенца был прямо-таки сверхъестественный нюх на новые злачные заведения, о которых еще никто не проведал.
      Пирсен поколебался, потом спросил:
      — А там бесплатно?
      — Бесплатней супа, — ответил склонный к избитым сравнениям Бенц.
      — А что там делают?
      — Пойдем со мной, дружище, я тебе все расскажу…
      Пирсен вытер потное лицо. Стояла мертвая тишина. Стоны черно-синего зверя уже не доносились из зарослей. Возможно, ему надоела погоня.
      Вечерний костюм Пирсона был изорван в клочья. Он сбросил пиджак и до пояса расстегнул сорочку. Где-то за мертвенно-белым небом пылало невидимое солнце. У Пирсона пересохло во рту, пот ручьями струился по телу. Без воды он долго не продержится.
      Да, он, кажется, серьезно влип. Но Пирсен упорно гнал от себя все мысли, кроме одной. Он должен выяснить, как он здесь очутился и только после этого думать над тем, как спастись.
      Что же это был за шик блеск, которым прельстил его Билли Бенц?
      Пирсен прислонился к дереву и закрыл глаза. Воспоминания пробуждались смутно, не сразу. Билли повел его в восточную часть города, на Шестьдесят вторую улицу, и там…
      Он вдруг услышал в кустах шорох и быстро поднял голову. Из зарослей тихо выползла черно-синяя тварь. Ее длинные усики затрепыхались и нацелились в его сторону. В тот же миг эта зверюга вся подобралась и прыгнула на него, растопырив когти.
      Пирсен инстинктивно отскочил. Зверюга грохнулась на землю, но проворно повернулась и снова ринулась к нему. На этот раз Пирсен не успел уклониться. Он вытянул вперед руки, и акулообразная тварь обрушилась на него.
      Пирсен ударился спиной о дерево. Он отчаянно вцепился в широченную глотку зверя и изо всех сил старался оттолкнуть его от себя. Зверюга щелкала зубами около самого его лица. Пирсен напрягся что есть мочи, стараясь задушить ее, но его пальцы были слишком слабы.
      Зверюга ерзала и извивалась, скребла землю. Руки Пирсона мало-помалу слабели и начинали сгибаться в локтях. Челюсти щелкали всего лишь в дюйме от его лица. Вот выполз длинный испещренный черными пятнами язык…
      Охваченный омерзением, Пирсен отшвырнул от себя стонущую гадину. Не дав ей опомниться, он ухватился за лианы, влез на дерево и вне себя от ужаса стал карабкаться по скользкому стволу от ветки к ветке. Лишь в тридцати футах над землей он впервые взглянул вниз.
      Черно- синяя лезла следом с такой легкостью, словно всю жизнь провела на деревьях.
      Пирсен взбирался выше, дрожа всем телом от усталости. Ствол дерева постепенно сужался, все реже попадались ветки, достаточно крепкие, чтобы за них ухватиться. Возле самой вершины, в пятидесяти футах над землей, дерево закачалось под его тяжестью.
      Пирсен снова взглянул вниз: упорная тварь была в десяти футах от него и продолжала лезть выше. Пирсен вскрикнул; ему показалось, что спасения нет. Но страх придал ему силы. Он взобрался на последнюю большую ветку, ухватился покрепче и поджал ноги. Когда зверюга добралась до него, он вдруг лягнул ее обеими ногами.
      Удар был точен. Когти зверя с пронзительным скрежетом ободрали кору с дерева. Зверюга, визжа и ломая ветки, полетела вниз и звонко плюхнулась на землю.
      Стало тихо.
      «Наверное, она расшиблась», - подумал Пирсен. Но проверять свою догадку у него и в мыслях не было. Никакая сила на Земле или любой другой планете Галактики не принудила бы его самостоятельно слезть с дерева. Нет уж, дудки, пока он не придет в себя да как следует не соберется с силами, он отсюда не двинется.
      Пирсон сполз немного ниже, к толстой раздвоенной ветке. На таком насесте можно было чувствовать себя спокойно. Лишь окончательно устроившись, Пирсон понял, как мало у него осталось сил. Если вчерашний сабантуй иссушил его, то сегодняшние приключения выжали досуха. Напади на него сейчас зверек чуть-чуть побольше белки, и он погиб.
      Он прислонился к стволу, вытянул отяжелевшие ноги и руки, закрыл глаза и снова принялся восстанавливать в памяти события минувшего вечера.
      — Пойдем со мной, дружище, — сказал Билли Бенц. — Я тебе все расскажу. А вернее — сам увидишь.
      Они направились в восточную часть города, вышли на Шестьдесят вторую улицу, а тем временем густо-синие сумерки сменились ночной темнотой. Манхэттен зажег огни, над горизонтом замерцали звезды, и серп месяца блеснул сквозь прозрачный туман.
      — Куда мы идем? — спросил Пирсен.
      — А мы уже пришли, голуба, — ответил Бенц.
      Они стояли перед невысоким особняком, сложенным из коричневого песчаника. Скромная медная дощечка на дверях гласила:
       НАРКОЛИК
      — Новый бесплатный наркотический салон, — пояснил Бенц. — Открыт сегодня вечером Томасом Мориарти, кандидатом от реформистской партии на пост мэра. Об этом заведении еще никто не знает.
      — Отлично, — сказал Пирсен.
      В городе было немало бесплатных увеселительных заведений. Но каждый стремился разыскать что-нибудь неизвестное другим и опробовать новинку, прежде чем к ней ринутся толпы любителей свежих впечатлений.
      Вот уже многие годы Верховный евгенический комитет, созданный при Объединенном международном правительстве удерживал численность населения мира в стабильных и разумных пределах. Людям снова стало так просторно на Земле, как не было в течение последнего тысячелетия, а внимания им уделяли куда больше, чем когда- либо в прошлом. Благодаря успехам подводной экологии и гидропоники, а также всестороннему использованию земной поверхности еды и одежды хватало на всех и даже с избытком. При автоматических методах строительства и изобилии стройматериалов жилищная проблема перестала существовать, тем более что человечество было сравнительно невелико и впредь не собиралось увеличиваться. Даже предметы роскоши ни для кого не были роскошью.
      Сформировалась благополучная, устойчивая, неизменная цивилизация. Те немногие, кто проектировал, строил и обслуживал машины, получали щедрое вознаграждение. Большинство же вовсе не работало. Ни нужды, ни желания у них не было.
      Находились, конечно, и честолюбцы, которые жаждали богатств, власти, высоких постов. Эти занимались политикой. Используя обильные общественные фонды, каждый из них кормил, одевал, развлекал население своего округа, чтобы обеспечить себе большинство голосов, и проклинал вероломных избирателей, всегда готовых переметнуться на сторону того, кто посулит больше.
      Это была утопия своего рода. О нужде все позабыли, войны давно прекратились, каждого ждала безбедная долгая жизнь.
      И чем же, кроме врожденной человеческой неблагодарности, можно было объяснить, что число самоубийств возросло до поистине страшных размеров?
      Дверь отворилась сразу же, и Бенц предъявил пропуска. Они прошли по коридору в большую уютную гостиную. Четверо посетителей, из них одна женщина, ранние пташки, прослышавшие о новом заведении прежде других, полулежали на кушетках, дымя бледно-зелеными сигаретами. В воздухе стоял резкий, непривычный, но в то же время приятный запах.
      Подошел служитель и подвел их к свободному дивану.
      — Располагайтесь как дома, джентльмены, — сказал он. — Закурив нарколик, вы отдохнете от всех забот.
      Он протянул каждому по пачке бледно-зеленых сигареток.
      — Что это за штуковина? — спросил Пирсен.
      — Нарколические сигареты, — ответил служитель. Приготовлены из отборной смеси турецкого и вирджииского табака, в которую добавлена тщательно отмеренная доза нарколы, хмельной травки, произрастающей в экваториальном поясе Венеры.
      — Венеры? — удивился Бенц. — А мы разве добрались до Венеры?
      — Четыре года назад, сэр, — ответил служитель. — Первой высадилась экспедиция Йельского университета и основала там базу.
      — По-моему, я что-то такое уже читал, — заметил Пирсон. — Или видел в киножурнале. Венера… Там вроде бы сплошные неосвоенные джунгли, да?
      — Совершенно не освоенные, сэр, — подтвердил служитель.
      — А, помню, значит, — сказал Пирсен. — Трудно за всем уследить. А что, эта наркола входит потом в привычку?
      — Ни в коем случае, сэр, — успокоил его служитель. Наркола действует как, согласно теории, должен бы влиять алкоголь. Вы испытываете небывалый подъем, чувство удовлетворенности, довольства. Похмелья не бывает. Это вам предлагает Томас Мориарти, кандидат от реформистской партии на пост мэра. Столбец Эй-два в ваших кабинах, джентльмены. Мы смиреннейше рассчитываем на ваши голоса.
      Посетители кивнули и закурили.
      Нарколик начал действовать почти сразу. Уже после первой сигареты Пирсен ощутил раскованность, легкость, и его захлестнуло предвкушение чего-то приятного. Вторая сигарета усилила действие первой и кое-что добавила. Все чувства необыкновенно обострились. Пирсену казалось теперь, что мир восхитителен, полон неизведанных радостей и чудес. И сам он почувствовал себя важным и незаменимым.
      Бенц толкнул его локтем в бок:
      — Что, недурна штучка?
      — Очень здорово, — ответил Пирсен. — Этот Мориарти, наверное, хороший человек. Миру нужны хорошие люди.
      — Точно, — согласился Бенц. — Нужны толковые люди.
      — Смелые, мужественные, дальновидные, — с жаром продолжал Пирсен, — такие орлы, как мы с тобой, которые перевернут весь мир, так что…
      Он вдруг умолк.
      — Чего ты? — спросил Бенц.
      Пирсен не отвечал. В нем произошла неуловимая перемена, знакомая всем наркоманам, и нарколик теперь вызывал у него обратный эффект. Только что он казался себе богом. И вдруг с обостренной чувствительностью одурманенного увидел себя таким, как он есть.
      Он, Уолтер Хилл Пирсен, тридцати двух лет, неженатый, неработающий и никому не нужный. Когда ему было восемнадцать, он поступил на службу, чтобы доставить удовольствие родителям. Но уже через неделю бросил работу, потому что она нагоняла на него тоску и мешала высыпаться. Потом как-то ему вздумалось жениться, но его отпугнула ответственность, которую накладывает семейная жизнь. Ему скоро тридцать три, он тощий, хилый, у него дряблые мускулы и нездоровый цвет лица. Ни разу в жизни не сделал он ничего хоть мало-мальски важного ни для себя, ни для других и впредь не сделает.
      — Ну, давай, давай выкладывай все как есть, дружище, сказал Бенц.
      — Ж-желаю совершить подвиг, — промямлил Пирсен, делая новую затяжку.
      — Да ну?
      — Чтоб я пропал! Приключений хочу!
      — Так чего же ты молчал? Я тебе мигом все устрою. — Бенц вскочил и потащил за собой Пирсона. — Айда!
      — Ты к-куда меня ведешь?
      Пирсен попробовал оттолкнуть Бенца. Ему хотелось, не вставая с дивана, упиваться своим горем. Но Бенц рывком заставил его встать.
      — Я понял, что тебе нужно, — говорил Бенц. Приключение… такое, чтоб дух захватывало. Пошли, голуба, я тебя отведу. Покачиваясь, Пирсен задумчиво насупил брови.
      — Пойди сюда, — обратился он к Бенцу. — Я тебе на ухо скажу.
      Бенц наклонился к нему, и Пирсен прошептал:
      — Хочу, чтобы было приключение, но чтобы я остался цел и невредим. Понял?
      — Само собой! — ответил Бенц. — Я же знаю, что тебе нужно. Вали за мной. Сейчас будет приключение. Безопасное!
      Сжимая в кулаках пачки нарколика, приятели взялись за руки и нетвердым шагом вышли из салона, основанного кандидатом реформистов.
      Поднялся ветер, и дерево, на котором сидел Пирсен, закачалось. Порыв ветра так внезапно охладил его разгоряченное, потное тело, что Пирсона вдруг начала бить дрожь. Зубы громко застучали, руки до боли вцепились в скользкую ветку. В горле нестерпимо жгло, как будто бы туда насыпали мелкого раскаленного песку.
      Нет, он не мог больше терпеть такую жажду. За глоток воды он был готов сейчас сразиться с целым десятком черно-синих тварей.
      Пирсен принялся медленно спускаться с дерева, решив не думать до поры до времени о том, что случилось вчера вечером. Сперва он должен найти воду.
      Под деревом, не шевелясь, лежала черно-синяя зверюга с переломленным хребтом. Пирсен прошел мимо лее и нырнул в заросли.
      Он брел по джунглям долгие часы, а может быть, и дни, ибо утратил представление о времени в мучительном зное, который источало сверкающее, неизменно белое небо. Колючие ветки рвали его одежду, какие-то птицы пронзительно вскрикивали каждый раз, когда он раздвигал кусты. Он ничего не замечал, он продолжал идти, с трудом передвигая одеревеневшими ногами и устремив вперед невидящий взгляд. Он упал, но снова встал и побрел, потом падал еще раз и еще. Так брел он, словно робот, покуда не наткнулся на скудный, грязный ручеек.
      Пирсен растянулся и припал к воде губами, совсем не думая о том, что в ней могут оказаться болезнетворные бактерии.
      Немного придя в себя, он огляделся. Вокруг сплошной стеной стояли непроходимые, ядовито-зеленые, чужие джунгли. Над ним сияло небо, точь-в-точь такое же белое, каким он увидел его в первый раз. А в кустах попискивала и чирикала невидимая мелкая живность.
      «Какое глухое и жуткое место, — подумал Пирсен. — Поскорей бы отсюда выбраться».
      Но как? Он не знал, есть ли здесь города или какие-нибудь поселения. И если даже есть, то как их разыскать в такой пустынной, дикой местности?
      Каким же образом он все-таки попал сюда?
      Он потер небритый подбородок и снова попытался вспомнить. Казалось, вчерашние события происходили миллион лет назад, в какой-то совершенно иной жизни. Нью — Йорк представлялся ему смутно, словно привиделся во сне. Реальностью были лишь джунгли, голод, который вгрызался ему в желудок, и недавно начавшееся странное гудение.
      Он поглядел вокруг себя, пытаясь определить, откуда доносится звук. Гудело со всех сторон, ниоткуда и отовсюду. Сжав кулаки, Пирсен до боли в глазах всматривался в заросли, пытаясь разглядеть, где же притаилась новая опасность.
      Внезапно недалеко от него шевельнулся куст, покрытый блестящими зелеными листьями. Пирсен отпрыгнул, дрожа как в лихорадке. Куст весь затрясся, и его тонкие изогнутые листья загудели.
      И тут…
      Куст посмотрел на него. Глаз у куста не было. Но Пирсен чувствовал, что куст знаето нем, сосредоточился на нем, что-то решил. Куст загудел громче. Его ветки потянулись к Пирсону, коснулись земли, пустили корни, тотчас же выбросили подвижные усики, те вытянулись, вновь пустили корни и снова выбросили усики.
      Куст разрастался в его сторону со скоростью спокойно идущего пешехода.
      Пирсен глядел как зачарованный на остренькие крючковатые листочки, которые, поблескивая, тянулись к нему. Он не верил собственным глазам.
      И в этот миг он вспомнил, что случилось с ним в конце минувшего вечера.
      — Ну, вот мы и пришли, дружище, сказал Бенц возле входа в ярко освещенный особняк на Мэдисон-авеню.
      Он подвел Пирсена к лифту. Приятели поднялись на двадцать четвертый этаж и вошли в просторную светлую комнату.
      Небольшая табличка на стене лаконично извещала:
       НЕЛИМИТИРОВАННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
      — Слышал я об этом заведении, — Пирсен сделал глубокую затяжку. — Здесь, говорят, дорого.
      — Об этом не тревожься, — успокоил его Бенц.
      Блондинка секретарша записала их фамилии и повела в кабинет доктора Шринагара Джонса, консультанта по активным действиям.
      — Добрый вечер, джентльмены, — сказал Джонс.
      При виде этого очкастого заморыша Пирсен не удержался и фыркнул. Нечего сказать, хорош консультант по активным действиям.
      — Итак, джентльмены, вам желательно испытать приключение? — учтиво осведомился Джонс.
      — Это ему хочется приключений, — сказал Бенц. — Я просто его приятель.
      — Да, да, понимаю. Так вот, сэр, — Джонс повернулся к Пирсену, — какого рода приключение вы себе мыслите?
      — Приключение на свежем воздухе, — ответил Пирсен слегка осипшим, но твердым голосом.
      — О, у нас есть нечто весьма подходящее! — воскликнул Джонс. — Обычно мы взимаем с клиентов плату. Однако сегодня все приключения — даровые. Счета оплачивает президент Мэйн, столбец Си-один в вашей кабине. Пожалуйте за мной, сэр.
      — Стойте. Я ведь не хочу, чтобы меня убили. Опасное это приключение?
      — Совершенно безопасное. В наш век и в наши дни только такие и допустимы. А теперь послушайте. Сейчас вы пройдете в нашу Искательскую комнату, ляжете там на кровать, и вам будет сделана безболезненная инъекция. Вы тотчас потеряете сознание. Затем, должным образом применяя слуховые, осязательные и прочие возбудители, мы сформируем в вашем восприятии приключение.
      — Как во сне? — спросил Пирсен.
      — Это наиболее близкая из аналогий. Пригрезившееся вам приключение по своему существу будет абсолютно реалистично. Вы испытаете подлинные эмоции. Оно ничем не будет отличаться от реальной действительности. Кроме, конечно, одного: все это произойдет не наяву и, следовательно, будет вполне безопасно.
      — А что случится, если во время приключения погибну?
      — В точности то же самое, что бывает с вами в таких случаях во сне. Вы проснетесь. Однако во время вашего ультрареалистического яркоцветового сна вы сможете совершенно сознательно управлять своими действиями, чего во сне не бывает.
      — А я буду все это знать, пока длится приключение?
      — Разумеется. Все время, пока вы спите, вы будете полностью осведомлены о том, что находитесь в состоянии сна.
      — Тогда пошли! — гаркнул Пирсен. — Даешь приключение!
      Ярко- зеленый куст продолжал медленно разрастаться в его сторону. Пирсен захохотал. Да ведь это же сон! Конечно, сон! Ему ничто не угрожает. Зловещий куст — всего лишь плод его воображения, точно так же, как и черно-синяя тварь. Даже если бы она тогда перегрызла ему горло, он не умер бы. Он сразу бы проснулся в Искательской комнате на Мэдисон-авеню.
      Сейчас ему было просто смешно. Как же он не догадался раньше? Ведь этакая черно- синяя только во сне и может привидеться. И разве бывают на свете ходячие кусты? Все это, конечно, явный бред, нагромождение нелепостей.
      Пирсен громко сказал:
      — Хватит. Можете меня разбудить.
      Никаких перемен. Вдруг Пирсен вспомнил, что он не может проснуться по своему желанию. Приключение тогда утратило бы всякий смысл, и исчезло бы целительное воздействие волнения в страха на истощенную нервную систему спящего.
      Да, теперь он вспомнил. Приключение окончится только тогда, когда он, Пирсен, преодолеет все преграды. Или погибнет.
      Куст добрался почти до его ног. Пирсен во все глаза разглядывал его, дивясь его натуральному виду.
      Крючковатый листочек зацепился за ботинок. Пирсен самодовольно усмехнулся: он был горд, что так здорово держит себя в руках. Чего уж там бояться, когда знаешь, что все равно останешься целехонек.
      «Постой- ка, — вдруг подумал он, — а как же я могу переживать всерьез, если мне известно, что все это понарошку? Тут они чего-то не додумали».
      И тогда ему вспомнилось окончание их разговора с Джонсом.
      Пирсен лежал уже на белой кушетке, когда над ним склонился Джонс, держа в руке шприц.
      — А скажи-ка, друг любезный, — спросил Пирсен, — что мне за прок от приключения, если я буду знать, что оно не настоящее?
      — Мы и это предусмотрели, — ответил Джонс. — Видите ли, сэр, на долю некоторых наших клиентов выпадают вполне реальныеприключения.
      — Э?
      — Реальные, самые настоящие, они не снятся, а происходят в действительности. В таких случаях (они чрезвычайно редки) мы не даем клиенту возбудителей, а ограничиваемся вливанием сильной дозы снотворного. Когда человек уснет, его переносят на космический корабль и отправляют на Венеру. Очнувшись там, он наяву переживает то, с чем другие сталкиваются лишь в воображении. Если сумеет выйти победителем, то останется в живых.
      — А если нет?
      Джонс, который терпеливо ждал, держа шприц наготове, молча пожал плечами.
      — Но это бесчеловечно! — крикнул Пирсен.
      — Мы другого мнения. Представляете ли вы себе, мистер Пирсен, как остро нуждается в приключениях современный мир? Облегченность нашего бытия ослабила натуру человека, и противодействовать этому может только одно: встреча с опасностью. Наши воображаемые приключения — самый безобидный и приятный из возможных вариантов. Но приключение утратит всякий смысл, если клиент не будет принимать его всерьез. Иное дело, когда остается вероятность, пусть даже самая малейшая, что над тобой действительно нависла смертельная угроза.
      — Но те, кого увозят на Венеру…
      — Их процент ничтожен, — успокоил его Джонс. — Меньше одной десятитысячной. Мы это делаем лишь для того, чтобы взбодрить остальных.
      — Но это противозаконно, — не унимался Пирсен.
      — Ничуть. Вы больше рискуете жизнью, когда пьете минискаретте или курите нарколик…
      — Право, не знаю, — сказал Пирсен, — хочется ли мне.
      Острие шприца вдруг вонзилось ему в руку.
      — Все будет отлично, — ласково произнес Джонс, устройтесь поудобней, мистер Пирсен.
      И с этой минуты он уже не помнил ничего до самого пробуждения в джунглях.
      Зеленая ветка доползла ему до щиколотки. Изогнутый тонкий листик очень медленно и нежно ткнулся в мякоть ноги. На миг стало щекотно, но не больно. Почти тотчас листик сделался красноватым.
      Растение- кровопийца, подумал Пирсен, ишь ты! Ему вдруг надоело приключение. Глупая, пьяная затея. Хорошенького понемножку. Пора кончать, да поскорей.
      Ветка поднялась повыше, и еще два изогнутых листка вонзились ему в ногу. Теперь уже весь куст стал грязно-бурым.
      Пирсона потянуло в Нью-Йорк, туда, где вечеринки, где тебя бесплатно кормят, даром развлекают и можно спать сколько угодно. Ну, допустим, он справится и с этой напастью, так ведь подоспеет новая. Сколько дней — или недель — ему еще тут мыкаться?
      Самый верный способ поскорей попасть домой — не сопротивляться. Куст убьет его, и он сразу проснется.
      Пирсен почувствовал, что начинает слабеть. Он сел и увидел, что еще несколько кустов подбираются к нему, привлеченные запахом крови.
      — Конечно, это бред, — произнес он громко. — Кто поверит, что есть растения, пьющие кровь? Пусть даже на Венере.
      Высоко в небе парили огромные чернокрылые птицы, терпеливо ожидая, когда наступит их пора слетаться к трупу. Сон или явь?
      Десять тысяч против одного, что это сон. Только сон. Яркий и правдоподобный, но тем не менее всего лишь сон.
      А если нет? У него начала кружиться голова, и он все больше слабел от потери крови. Я хочу домой, думал Пирсен. Чтобы попасть домой, я должен умереть. Правда, я могу умереть по-настоящему, но практически это исключено…
      И вдруг его осенило. Да кто же это осмелится в наши дни рисковать жизнью избирателя? Нет, эти Нелимитированные Приключения не могут подвергать человека настоящим опасностям.
      Джонс сказал ему об этом одном из десяти тысяч, чтобы приключение выглядело более реальным.
      Вот это больше похоже на правду. Пирсен лег, закрыл глаза и приготовился умереть.
      Он умирал, а мысли роем клубились у него в голове, давно забытые мечты, надежды, опасения. Пирсен вспомнил свою единственную службу и то смешанное чувство облегчения и сожаления, с которым он оставил ее. Вспомнились ему чудаковатые трудяги родители, которые упорно не желали пользоваться незаслуженными, как они говорили, благами цивилизации. Никогда в жизни Пирсону не приходилось столько думать, и вдруг оказалось, что существует еще один Пирсен, о котором он прежде не подозревал.
      Новый Пирсен был на редкость примитивен. Он хотел жить, и больше ничего. Жить во что бы то ни стало. Этот Пирсен не желал умирать ни при каких обстоятельствах… пусть даже воображаемых.
      Два Пирсона — один, движимый гордостью, а другой стремлением выжить — вступили в единоборство. Померившись силами, которые у обоих были на исходе, они пошли на компромисс.
      — Стервец Джонс небось думает, что я умру, — сказал Пирсен. — Умру, для того чтобы проснуться. Так пропади я пропадом, если он этого дождется.
      Лишь в такой форме он был способен признать, что хочет жить.
      Качаясь от слабости, он кое-как встал и попробовал освободиться от куста- кровопийцы. Тот присосался крепко.
      С криком ярости Пирсен ухватился за куст и отодрал его от себя. Выдернутые листья полоснули его по ногам, а в это время другие вонзились в правую руку.
      Но зато он освободил ноги. Отшвырнув пинками еще два куста, Пирсен бросился в джунгли с веткой, обвившейся вокруг руки.
      Он долго брел, спотыкаясь; и только когда растения-кровососы остались далеко позади, начал освобождаться от последнего куста.
      Тот завладел уже обеими руками. Плача от боли и злости, Пирсен поднял руки над головой и с размаху ударил ими о ствол дерева.
      Крючочки слегка отпустили. Пирсен снова ударил руками о дерево и зажмурился от боли. Потом еще, еще раз, и, наконец, куст перестал цепляться за него.
      Пирсен тут же побрел дальше.
      Но он слишком долго мешкал, пока раздумывал, умирать ему или не умирать. Кровь ручьями струилась из сотни ранок, и запах крови оглашал джунгли, как набат. Что- то черное стремительно метнулось к нему сверху. Пирсен бросился ничком на землю и, едва успев увернуться, услышал совсем рядом хлопанье крыльев и злобный пронзительный крик.
      Он проворно вскочил и хотел спрятаться в колючем кустарнике, но не успел. Большая чернокрылая птица с малиновой грудью вторично ринулась на него с высоты.
      Острые когти ухватили его за плечо, и он упал. Неистово хлопая крыльями птица уселась ему на грудь. Она клюнула его в глаз, промахнулась, опять нацелилась.
      Пирсен наотмашь взмахнул рукой. Его кулак угодил птице прямо по зобу и свалил ее.
      Тогда он на четвереньках уполз в кусты. С пронзительными криками птица кружила над ним, высматривая какую-нибудь лазейку. Но Пирсен уползал все глубже в спасительную колючую чащу.
      Вдруг он услышал рядом тихий вой, похожий на стон. Да, видно, напрасно он так долго колебался. Джунгли обрекли его на смерть, вцепились в него мертвой хваткой. Похожая на акулу, продолговатая черно-синяя тварь, чуть поменьше той, с которой он дрался, проворно ползла к нему сквозь колючую чащу.
      Одна смерть вопила в воздухе, другая стонала на земле, и бежать от них было некуда. Пирсен встал. С громким криком, в котором перемешались страх, злость и вызов, он, не колеблясь, бросился на черно-синего зверя.
      Лязгнули огромные челюсти. Пирсен рухнул на землю. Последнее, что уловило его угасающее сознание, была разинутая над ним смертоносная пасть.
      Неужели наяву? — с внезапным ужасом подумал он, и все исчезло.
      Он очнулся на белой койке, в белой, неярко освещенной комнате. Пирсен медленно собрался с мыслями и вспомнил… свою смерть.
      Ничего себе приключеньице, подумал он. Надо ребятам рассказать. Только сначала выпить. Сходить куда-нибудь поразвлечься и опрокинуть рюмочку… а то и все десять.
      Он повернул голову. Сидевшая на стуле возле койки девушка в белом халате встала и наклонилась над ним.
      — Как вы себя чувствуете, мистер Пирсен? — спросила девушка.
      — Нормально, — ответил он. — А где Джонс?
      — О ком вы?
      — Шринагар Джонс. Здешнее начальство.
      — Вы, очевидно, перепутали, сэр, — сказала девушка. Нашей колонией руководит доктор Бейнтри.
      — Чем?! — крикнул Пирсен.
      В комнату вошел высокий бородатый человек.
      — Вы свободны, сестра, — сказал он девушке и повернулся к Пирсону. — Добро пожаловать на Венеру, мистер Пирсен. Я доктор Бейнтри, директор пятой базы.
      Пирсен недоверчиво на него уставился. Потом, кряхтя, сполз с кровати и наверняка упал бы, если бы Бейнтри его не подхватил.
      Пирсен с изумлением обнаружил, что забинтован чуть ли не с головы до пят.
      — Так это было наяву? — спросил он.
      Бейнтри помог ему добраться до окна. Пирсен увидел расчищенный участок, изгороди и зеленеющую вдали опушку джунглей.
      — Один на десять тысяч, — с горечью произнес он. — Вот уж действительно везет как утопленнику. Я ведь мог погибнуть.
      — Вы чуть было не погибли, — подтвердил Бейнтри. — Однако в том, что вы попали на Венеру, неповинны ни статистика, ни случай.
      — Как вас понять?
      — Выслушайте меня, мистер Пирсен. На Земле жить легко. Людям больше не приходится бороться за свое существование; однако, боюсь, они добились этого слишком дорогой ценой. Человечество остановилось в своем развитии. Рождаемость непрерывно падает, а количество самоубийц растет. Границы наших владений в космосе продолжают расширяться, но туда никого не заманишь. А их ведь нужно заселить, если мы хотим выжить.
      — Слышал я уже в точности такие слова, — сказал Пирсен. — И в киножурнале, и по солидо, и в газете читал…
      — Они, я вяжу, не произвели на вас впечатления.
      — Я этому не верю.
      — Верите или нет, — твердо ответил Бейнтри, — но все равно это правда.
      — Вы фанатик, — сказал Пирсен. — Я не намерен с вами спорить. Пусть даже это правда — мне-то что?
      — Нам катастрофически не хватает людей, — сказал Бейнтри. — Чего мы только не придумывали, как ни старались найти желающих. Никто не хочет уезжать с Земли.
      — Еще бы. Дальше что?
      — Лишь один-единственный способ оправдал себя. Мы основали агенство Нелимитированных Приключений. Всех подходящих кандидатов отвозят сюда и оставляют в джунглях. Мы наблюдаем за их поведением. Это отличный тест, полезный и для испытуемого и для нас.
      — Ну, а что бы со мной случилось, если бы я не удрал тогда от тех кустов?
      Бейнтри пожал плечами.
      — Так, значит, вы меня завербовали, — сказал Пирсен. — Сперва погоняли по кругу с препятствиями, потом увидели, какой я молодец, и в самую последнюю секунду спасли. Я, наверно, должен быть польщен таким вниманием. И тотчас же осознаю, что я не какой-нибудь неженка, а крепкий, неприхотливый парень. И конечно, я полон отваги, мечтаю о славе первооткрывателя?
      Бейнтри молча глядел на него.
      — И разумеется, тут же запишусь в колонисты? Да что я, псих, по-вашему, или кто? Неужто вы всерьез считаете, что я брошу шикарную жизнь на Земле, чтобы вкалывать у вас тут в джунглях или на ферме? Да провалитесь вы хоть к черту в пекло вместе с вашими душеспасительными планами.
      — Я прекрасно понимаю ваши чувства, — заметил Бейнтри. — С вами обошлись довольно бесцеремонно, но этого требуют обстоятельства. Когда вы успокоитесь…
      — Я и так спокоен! — взвизгнул Пирсен. — Хватит с меня проповедей о спасении мира! Я хочу домой, хочу в Дворец развлечений.
      — Мы можем отправить вас с вечерним рейсом, — сказал Бейнтри.
      — Что? Нет, вы это серьезно?
      — Вполне.
      — Ни черта не понимаю. Вы что, на сознательность решили бить? Так этот номер не пройдет — я еду, и конец. Удивляюсь, как это у вас хоть кто-то остается.
      — Здесь никто не остается, — сказал Бейнтри.
      — Что?!
      — Почти никто, исключения очень редки. Большинство поступает так же, как вы. Это только в романах герой вдруг обнаруживает, что он обожает сельское хозяйство и жаждет покорять неведомые планеты. В реальной жизни все хотят домой. Многие, правда, соглашаются помогать нам на Земле.
      — Каким образом?
      — Они становятся вербовщиками, — ответил Бейнтри. — Это и в самом деле занятно. Ты ешь, пьешь и наслаждаешься жизнью, как обычно. Но когда встречается подходящий кандидат, ты уговариваешь его испытать воображаемое приключение и ведешь в агентство… Вот как Бенц привел вас.
      — Бенц? — изумился Пирсен. — Этот подонок — вербовщик?
      — Конечно. А вы думали, что вербовщиками у нас служат ясноглазые идеалисты? Все они такие же люди, как вы, Пирсен, так же любят повеселиться, ищут легкой жизни и, пожалуй, даже не прочь оказать помощь человечеству, если это не очень хлопотно. Я думаю, такая работа вам понравится.
      — Что ж, попробовать можно, — согласился Пирсен. Забавы рядом.
      — Мы большего не просим.
      — Но откуда же вы тогда берете новых колонистов?
      — О, это любопытная история. Представьте себе, мистер Пирсен, что многим из наших вербовщиков через несколько лет вдруг делается интересно, что же здесь происходит? И они возвращаются.
      — Ну ладно, — сказал Пирсен. — Так и быть, я поработаю на вас. Но только временно, пока не надоест.
      — Конечно, — сказал Бейнтри. — Вам пора собираться в дорогу.
      — И назад меня не ждите. Ваш душеспасительный рэкет — на любителя. А я человек городской. Мне нужен комфорт.
      — Да, конечно. Кстати, вы отлично вели себя в джунглях.
      — Правда?
      Бейнтри молча кивнул.
      Пирсен не отрываясь глядел на поля, постройки, изгороди; глядел он и на дальнюю опушку джунглей, с которыми только что сразился и едва не вышел победителем.
      — Нам пора, — сказал Бейнтри.
      — А? Ладно, иду, — ответил Пирсен.
      Он медленно отошел от окна, чувствуя легкую досаду, причину которой так и не смог определить.

Проблема туземцев

       Эдвард Дантон был отщепенцем. Еще в младенчестве он проявлял зачаточные антиобщественные склонности. Родителям, конечно, следовало тут же показать его хорошему детскому психологу, и тот сумел, бы определить, какие обстоятельства способствуют развитию контргрупповых тенденций в характере юного Дантона. Но Дантоны-старшие, как водится, сверх меры поглощенные собственными неурядицами, понадеялись на время.
      И напрасно.
      В школе Дантону с превеликой натяжкой удалось получить переводные баллы по таким предметам, как групповое окультуривание, семейные контакты, восприятие духовных ценностей, теория суждений, и другим, необходимым каждому, кто хочет чувствовать себя уютно в современном мире. Но бестолковому Дантону в современном мире было неуютно.
      Он понял это не сразу.
      По внешнему виду никто бы не заподозрил его в патологической неуживчивости. Это был высокий, атлетически сложенный молодой человек, с зелеными глазами и непринужденными манерами. Девушки чувствовали в нем несомненное обаяние. Иные даже оказывали ему столь высокую честь, что подумывали выйти за него замуж.
      Но и самые легкомысленные не могли не заметить его недостатков. Когда затевали «станьте в круг», он выдыхался буквально через несколько часов, к тому времени, как все остальные только начинали входить в раж. При игре в бридж для двенадцати партнеров Дантон часто отвлекался и, к возмущению остальных одиннадцати игроков, вдруг начинал выяснять, на чем остановилась торговля. И уж совсем невыносим он был в «подземке».
      Не жалея усилий, старался Дантон проникнуться духом этой классической игры. Схватив за руки товарищей, он стремительно врывался в вагон подземки, дабы захватить его прежде, чем в противоположные двери ринется противник.
      — Вперед, ребята! — орал капитан. — Захватим-ка вагон для Рокэвея?
      А капитан противника вопил:
      — Нет, дудки! Навалитесь, мальчики! Бронкс Парк, и никаких гвоздей!
      Страдальчески сморщившись, с застывшей улыбкой, Дантон ворочался в гуще толпы.
      — В чем дело, Эдвард? — любопытствовала очередная подружка. Разве тебе не весело?
      — Весело, конечно, — задыхаясь, отвечал Дантон.
      — Но я вижу, что нет! — в изумлении вскрикивала девушка. — Ты разве не знаешь, что таким способом наши предки давали разрядку своей агрессивности? Историки утверждают, что благодаря подземке человечество избегло тотальной водородной войны. Агрессивность свойственна и нам, и мы должны давать ей выход, избрав для этого соответствующие формы.
      — Я знаю, — отвечал Эдвард Дантон. — Мне, право, очень весело. Я… о господи!
      В вагон вламывались, взявшись за руки третья команда и выкрикивала нараспев: «Канарси, Канарси, Канарси!»
      Уверившись, что Дантон — человек без будущего, девушка покидала его, как все ее предшественницы. Отсутствие общительности невозможно было скрыть. Было ясно, что он не сыщет себе счастья ни в предместьях Нью-Йорка, которые простирались от Рокпорта (штат Мэйн) до Норфолка (Виргиния), ни в других городах.
      Он попытался побороть себя, но тщетно. Стали проявляться и другие отклонения. От воздействия световой рекламы на сетчатку глаза у Дантона начал развиваться астигматизм, а он звуковой — постоянно звенело в ушах. Доктор предупредил его что анализ симптомов отнюдь не исцелит его от этих недомоганий. Обратить внимание следовало на главный невроз Дантона — его антисоциальность. Но здесь уж Дантон был бессилен.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5