Норманны в Сицилии

Тогда с севера стала надвигаться новая буря, которая грозила гибелью сицилианской монархии. После долгих проволочек император Лотар, вняв настойчивым просьбам Иннокентия II и святого Бернара, собрался наконец в поход на Рим и на Нижнюю Италию. К нему из-за Альп пришел и князь Капуанский, чтобы просить его помощи. В заговор с баронами Апулии вошли приморские города Генуя и Пиза, император и папа. Лотар, сопровождаемый почти всеми принцами и высшими духовными сановниками Германии, в сентябре 1136 года с сильным войском вторгся в Верхнюю Италию и сломил сопротивление ломбардских городов, а весной 1137 года двинулся вдоль моря к Южной Италии. Часть его армии вел его зять, Генрих Гордый Баварский. Под охраной последнего в Среднюю Италию пришел и папа Иннокентий II и с радостью наблюдал за тем, как немецкие полчища опустошали области, которые признавали антипапу Анаклета. В свите папы был и Бернар Клервосский. Но в Риме власть Анаклета было так сильна, что Иннокентий не рискнул идти туда и обошел Вечный Город стороной. Туда подошло войско императора Лотара, и флоты генуезцев и пизанцев соединились с ним, чтобы покорить страну. Император, как только он перешел границы Апулии, подступил к крепости Пагано к северо-востоку от Гарган, горы пилигримов. Это укрепление защищал сильный норманнский гарнизон. Крепость в силу выгодности ее позиции было бы очень трудно взять. Но жители крепости с радостью встретили немцев, как своих союзников в борьбе с норманнами, которые их притесняли и открыли перед ними ворота. Гарнизон сдался, а комендант крепости бежал в Палермо, где Рожер встретил его с таким негодованием, что приказал ослепить неосмотрительного полководца, – наказание, к которому он прибегал очень редко.

Из крепости Пагано император послал герцога Конрада фон Штауфена к горе Гарган, святыни которой были обнесены укреплениями. Герцог три дня осаждал это местечко, но оно сдалось только тогда, когда подошел Лотар со своим войском. Император в благочестивом умилении пошел на поклонение к часовне великого архангела. Его войско нашло у подошвы горы, в замке и часовне, огромные богатства и не замедлило их присвоить, как трофеи.

Город за городом, замок за замком оказывались в руках Лотара при его дальнейшем продвижении. Многих он брал в плен и обращался с ними так жестоко, что перед его войском летел стоустый ужас, а жители городов искали спасения в горах. Но в Трани Лотара встретили с восторгом, так как там население сильно страдало от норманнов. Оно выступило против гарнизона Рожера и выдало замок немцам. Отсюда император пошел к Бари, где его ожидал такой же восторженный прием. Это самое значительное поселение Апулии было сильно укреплено королем Сицилии и имело значительный сарацинский гарнизон, который жители города ненавидели. Лотару скоро удалось овладеть им. 30 мая он торжественно въехал в его ворота и провел там всю неделю Пятидесятницы. Здесь с ним соединился папа Иннокентий, и в присутствии обоих в Духов день праздничное богослужение было совершено с особенной торжественностью в церкви святого Николая. Когда папа в присутствии Лотара и всех высших сановников германской империи совершал богослужение, восторженные толпы присутствующих якобы видели, как с купола спускалась золотая корона, а над нею парил Дух Святой в виде белого голубя. Это видение было истолковано как предзнаменование общего триумфа церкви и государства. Когда праздники прошли, приступили к осаде крепости в Бари, где еще держался гарнизон Рожера, состоявший главным образом из сарацин. Осада крепости затянулась надолго, так как сицилийские воины оказывали стойкое сопротивление и перебили множество немцев. Но в конце концов они все-таки должны были сдаться. Крепость была разрушена до основания. Часть ее защитников изрубили мечами, других побросали в море. Пятьсот пленников повесили вокруг подожженной башни. Падение Бари, как удар грома, поразило норманнов, еще остававшихся на материке. Немецкое войско неудержимо рвалось к югу.

Король Рожер понимал, что он не может удержать этот железный поток, как прибой в бурю. Но он совершенно ясно предвидел, что победное шествие немецкого императора, как и многие другие его предприятия, будет иметь только временное значение. Все-таки он нашел нужным попытаться заключить договор с Лотаром. Он предлагал ему большие деньги в том случае, если Лотар согласится отдать Апулию в лен его сыну. Но император не принял этого предложения, так как он, по словам летописца, не мог допустить, чтобы христианская страна оставалась под властью полуязычника.

Из Бари император отправился в Мельфи, где он намеревался созвать на совет баронов Апулии. Но и у этого города ему пришлось еще раз вступить в столкновение с приверженцами сицилийского монарха, которых в конце концов он все-таки одолел. Император и папа вступили в Мельфи. Оттуда Иннокентий писал аббату Петру Клюнийскому, что «от Рима до Бари нет ни города, ни замка, который бы не покорился теперь святому Петру и мне, его наместнику».

Скоро между главою церкви и немецким императором начались раздоры. Каждый из них присваивал себе право распоряжаться покоренными областями. Папа держал себя так заносчиво, что своим поведением возбудил против себя сильное негодование среди приверженцев Лотара. Немецкие воины готовили заговор, чтобы напасть на святого отца со всей его духовной свитой и, может быть, его умертвить. Только вмешательство Лотара помешало осуществить этот замысел. Пререкания из-за Монтекассино не вели, конечно, к хорошим отношениям между ними. Летом, когда Иннокентий и Лотар проводили самые жаркие дни у прохладного озера Пезоле, на границе Апулии и Калабрии, не было недостатка в различных столкновениях между ними. Туда пришло от императора Византийского посольство к Лотару, чтобы поздравить его с успехами в Италии и принести ему роскошные подарки. Но, если Лотар питал надежду, что греческий император будет ему помогать в его походе на Сицилию, он теперь должен был забыть о ней на основании того, что говорили послы, и отказаться от своего замысла. Тогда он двинулся к Неаполю и Салерно, где уже находились пизанские и генуезские боевые корабли, которые уже начали наступление.

Сергий был осажден в Неаполе войсками Рожера. Но последний отступил из-за превосходящих сил неприятеля, чтобы все свои силы сосредоточить на защите Салерно. Осада Неаполя была снята и пизанцы двинулись к Амальфи, с которым они прежде обошлись так жестоко. Жители сдались без боя. Старинный город Равелло, построенный на высоких скалах, господствующих над Амальфи, был разрушен также, как и местечко Скала. Со всеми своими силами Лотар двинулся к Салерно, защиту которого Рожер поручил своему канцлеру, а сам удалился на Сицилию. Император, при содействии Генриха Гордого, князя Капуанского, Сергия Неаполитанского и флотов Генуи и Пизы, с моря и с суши обложил этот приморский город, который был главным опорным пунктом сицилийского владычества в Нижней Италии. К нему присоединился и граф Раинульф Алифанский, которому император весьма благоволил. Норманны, осажденные в Салерно, плечом к плечу с жителями города геройски защищались и постоянными вылазками причиняли немало хлопот. Сам папа Иннокентий явился в лагерь императора, чтобы иерихонскими трубами своих молитв разрушить стены города. Пизанцы возвели перед валами большую деревянную башню, чем вызвали ужас у защитников города. В конце концов они не могли устоять против огромного превосходства сил столь многих, объединившихся против них противников. В начале августа норманны сдали город императору и, уплатив значительную сумму денег, выговорили для себя сравнительно благоприятные условия капитуляции.

Но эта победа Лотара стала для него пирровой победой.

Пизанцы, жестоко оскорбленные тем, что мирный договор был заключен без их согласия, хотели сейчас же вернуться домой. Правда, они отказались от этой мысли по настоянию папы, но решили не принимать впредь участие в каких бы то ни было дальнейших предприятиях императора. При содействии канцлера они заключили с Рожером мир отдельно от императора.

Пиза, прежде верная папе и императору, с этих пор бесповоротно перешла на сторону сицилийских монархов. Но еще раньше чем флот с богатой добычей отплыл в Тоскану, император снял свой лагерь. Он вместе с папой снова поставил в Капуе князя Роберта. Они согласились отдать апулийское герцогство графу Раинульфу Алифанскому. Из-за этой инвеституры между святым отцом и Лотаром возник конфликт. После месяца препирательств оба они сошлись на том, что папа возмется за знамя выше, а император ниже, и таким образом они передадут его герцогу. Дож Сергий Неаполитанский, по-видимому, был утвержден в своей власти.

После этих событий в Апулии Лотар со своими воинами, которым сильно хотелось вернуться в Германию, двинулся в обратный путь, но шел не по прямой, а делал остановки в Беневенте, Монтекассино, Сан-Жермено и Аквиле для устройства различных дел. А так как он, по обычаю немецких императоров, не оставлял в завоеванных им странах гарнизонов, то король Рожер понял, что пришла пора ему вернуться в Италию. Он высадился на континенте, и его движение к северу было таким же неудержимым, как и движение императора в противоположном направлении. Пожары городов и сел озаряли ему путь.

Когда ему сразу же сдались Салерно и Ночера, он напал на Капую и, захватив этот город, дал полную волю своему бешенству. Сергий Неаполитанский, охваченный паническим ужасом при появлении сицилийского короля, смиренно изъявил ему свою покорность и поклялся быть его верным спутником в походе. Беневент также отпал от императора и папы и примкнул к Рожеру и Анаклету. Раинульф, для защиты которого было оставлено восемьсот немецких воинов, старался собрать как можно больше людей, чтобы отстоять свое герцогство. Святой Бернар пытался помешать столкновению между ним и Рожером, но безуспешно. В конце октября 1137 года произошла битва у Раньяно, недалеко от Сипонтуна. На этот раз боевое счастье изменило норманнам. 3 ООО воинов, в числе их Сергий Неаполитанский и другие бароны, пали на поле битвы. Самому Рожеру едва удалось спастись с небольшими остатками своего войска. Однако король не был побежден.

Раинульф Алифанский владел теперь большей частью Апулии и пытался захватить Беневент, что, впрочем, ему не удалось. Иннокентий II вернулся в город на Тибре, где ситуация изменилась в его пользу.

Группировка Анаклета распалась, и святой Бернар, который находился при папе, решил, что настало время склонить и короля сицилийского на сторону законного наместника Петра. С этой целью он отправился в Салерно. Король не отклонил его предложения, но, прежде чем окончательно высказаться за того или другого из претендентов, потребовал, чтобы от пап-соперников к нему явились по три представителя и изложили перед ним свое дело. Его желание было исполнено. Он долго и терпеливо их слушал, но не высказался ни за ту, ни за другую кандидатуру, а оставив окончательный приговор по этому делу на общую ответственность епископов Сицилии, куда он вскоре хотел возвращаться.

Смерть Анаклета 25 января 1138 года положила конец этому спору. Избранный его приверженцами Виктор IV, убежденный святым Бернаром, через несколько месяцев сложил свою тиару к ногам Иннокентия II, что и положило конец церковному расколу.

Лотар на обратном пути в Германию 3 декабря 1137 года умер в альпийском хижине в Тироле. Вскоре после этого 30 апреля 1139 года в Трое умер от жестокой лихорадки Раинульф, граф Алифанский, и Рожер таким образом избавился от двух самых опасных своих противников сразу. Он, как только ему стало известно о смерти зятя, выехал из Палермо на материк, прошел при помощи своего сына Рожера со значительным войском победоносно всю Апулию и покорил ее снова, за исключением Бари, Трои и некоторых других городов.

Но самый ожесточенный и самый опасный противник Рожера, Иннокентий II, был еще жив.

На Великий пост 1139 года он созвал всеобщий собор в Латеране и объявил на нем, что церковный раскол прекратился. Все акты Анаклета были объявлены недействительными, и благодаря обвинительному приговору победившего папы, которому авторитет святого Бернара придавал большой вес, несчастный антипапа запечатлен в анналах как второй Иуда Искариот, хотя он имел точно такие же права на престол святого Петра, как и Иннокентий И.

Иннокентий II и не помышлял о примирении с королем Рожером. 8 апреля он собрал в Риме другой собор, на котором присутствовало более тысячи епископов, и снова отлучил узурпатора от церкви. Таким образом, война была неизбежна и Иннокентий со значительным войском выступил в поход. В Сан-Жермено он встретил послов Рожера, которые хотели вступить с ним в мирные переговоры. Состоялась встреча между королем Сицилийским и папой, и между ними восемь дней шли дебаты. Но соглашение между ними не могло быть достигнуто, потому что папа требовал восстановления князя Капуанского, на что Рожер не мог согласиться. Король с войском перешел через горы и снова подчинил себе крепости, занятые приверженцами Раинульфа Алифанского. И здесь фортуна предоставила ему возможность кончить борьбу одним ударом. Папа, резиденция которого находилась в Сан-Жермено, у подножья Монтекассино, оставил ее, чтобы овладеть замком Галуццо. Рожер, старший сын короля, с тысячью отборных воинов устроил засаду на дороге, по которой должен был проходить наместник Петра. На авангард папского войска, прежде чем Иннокентий об этом узнал, напали норманны и полностью уничтожили его. Роберт, князь Капуанский, только благодаря резвости своего коня спасся от смерти. Иннокентий II, совершенно неожиданно для него, был окружен со всех сторон, так что вынужден был сдаться. Когда король Рожер узнал об этом событии, он вышел навстречу к своему пленнику, принял его с величайшим уважением и покорностью и проводил его в свой лагерь. Его воины смиренно склонялись на дороге пред папой. Палатка, которую он отвел для главы церкви, была убрана с королевской роскошью. Римскому первосвященнику служили знатнейшие бароны империи.

Рожер относился к Иннокентию так, как будто бы тот не был его пленником, а сидел на троне в Ватикане среди своих кардиналов. Он снова принес уверение в безусловной преданности и просил папу о примирении. Главным камнем преткновения оставался вопрос отдачи княжества Капуанского. Папа понял, что теперь нельзя настаивать на этом пункте, хотя ему тяжело было отказаться от своих намерений, так как князь Капуанский был последним его союзником. После долгих переговоров все было улажено, и 25 июля 1139 года мирный договор был заключен. Когда дело было окончено, король Рожер с двумя своими сыновьями явился к папе Иннокентию, почтительно склонился перед ним и принес ему присягу на верность и повиновение. Иннокентий II признал за это Рожера королем Сицилийским и князем Капуанским. Беневент остался владением папского престола. Булла по этому поводу была издана 6 августа 1139 года. Сам папа отслужил в этот день торжественную мессу, всенародно превознес блага мира и выразил желание, чтобы соглашение между высшей церковной властью и королевством Сицилии было искренним и долговечным. Это произошло 27 июля 1139 года. Через два месяца Рожер возвратился на Сицилию.

Так, в результате поистине титанических усилий вождя норманнов, Нижняя Италия была объединена в королевство. Конечно, мятежный дух апулийских баронов еще и еще заявлял о себе в течение последующих ста лет. И позднее, при анжуйской и арагонской династиях и даже в XV веке при короле Фердинанде, идея независимости Апулии, идея фикс, почти воплощалась в жизнь со всем кровавым бешенством.

Но в тот момент мятеж был невозможен. Первый сын короля Рожера, тоже Рожер, стал герцогом Апулии. Младший, Альфонс, получил княжество Капуанское и вместе с ним Гаэту, которая до сих пор имела своего собственного князя, признававшего, впрочем, ленную зависимость от Роберта Капуанского. Неаполь, последний герцог или дож которого пал, выразил ему свою покорность и, наконец, в 1139 году все маленькие монархи и республики Нижней Италии, среди которых, кроме вышеуказанных, были Сорренто, Альфи и Салерно, за единственным исключением Беневента, оставшегося за папой, вошли в состав сицилийского королевства.

Норманнские владения простирались от южной оконечности острова, мыса Пассаро, вплоть до священной горы Гарган.

Папа Иннокентий, который столько раз отлучал Рожера от церкви, превратился в его верного союзника. Христианнейший Бернар Клервосский, когда-то его яростный противник, прославлял теперь короля в высокопарных эпистолах. «Вширь и вдаль, – писал он, – изливается Ваша власть на земной шар. Куда не проникла слава Вашего имени?»

Но аббат Петр Клюнийский превзошел и его в славословиях и уверениях в преданности королю Сицилии, которого «он уже двадцать лет любил больше всех королей и князей и дело которого он защищал во всякое время».

«Сицилия, Калабрия и Апулия, – писал он королю, – когда-то, гнездо сарацин и логовище разбойников, под Вашим мудрым правлением стали гаванью мира и тем превосходным государством, которым правит как бы второй миролюбивый Соломон. О если бы Вы – видит Бог, говорю это не ради лести – могли включить в границы Вашего мирного королевства бедную и несчастную Турцию, подчинить и эти заброшенные окрестные страны вашей власти! Поистине только тогда там не небрегли бы так беззастенчиво, как теперь, всем божественным и человеческим, не были бы отданы ворам и убийцам города, замки, рынки, деревни, улицы и церкви, посвященные Богу». В конце письма Петр Клюнийский говорит, что все это он пишет только для того, чтобы подвигнуть короля к дальнейшим подвигам, так как он знает, чего ждут от короля все.

После постоянных походов, которые не позволяли королю Рожеру засиживаться в его любимом Палермо, вторую половину своей жизни он провел более спокойно, имея время для досуга. И он не преминул воспользоваться этим долгожданным отдыхом, чтобы вернуться наконец к своим любимым научным занятиям.

Особенно занимал его, как уже было упомянуто выше, география и народоведение. Чтобы удовлетворить свою любознательность, он приблизил к себе одного человека, который среди средневековых ученых занимает выдающееся место. Это был араб Шериф аль-Эдриси. Он был потомком Алии и Фатимы и потому вел свое происхождение прямо от Пророка. Его прадед, Эдрис II из рода Гаммудитов, в то время когда Андалусия была разделена на множество маленьких княжеств, правил Малагой и даже носил титул, тогда почти утративший свое значение, калифа. Эдрис умер в 1055 году, а через два года Малага стала собственностью Гранады, и все Гаммудиты должны были покинуть страну. Вероятно, дед нашего ученого переехал из Андалусии в Цеуту, и в этом городе в 1100 году, когда там царствовали Мурабиты, родился знаменитый Эдриси. Молодые годы он провел в Кордове, которая, хотя и была сильно истощена междоусобными войнами, разгоравшимися после падения Омайядов, и находилась далеко не в таком цветущем состоянии, как при Абдуррахмане III, все-таки наряду с Багдадом была самым большим и самым блестящим городом ислама.

Эдриси оставил нам подробное описание Кордовы, ее мечетей, дворцов и других великолепных построек. Он объехал часть Испании, Северной Африки и Малой Азии, где был в 1116—1117 годах. Известность, которую он уже приобрел, как географ, обратила на него внимание Рожера II, и король Сицилии пригласил его к своему Двору. Там, по поручению своего покровителя, он сделал из серебра две модели – земли и неба, в форме кругов. На эти работы он истратил только третью часть денег, предоставленных в его распоряжение. Но Рожер не только подарил ему в награду за труд сбереженные им деньги, но дал ему 100 ООО серебряных монет и корабль, нагруженный предметами роскоши, который только что пришел из Барселоны. Рожер приглашал ученого навсегда поселиться в Палермо и убеждал его так: «Так как ты происходишь из семьи калифов, то ты не можешь жить ни в одной мусульманской стране, ибо мусульманский государь будет к тебе относиться подозрительно и даже посягнет на твою жизнь. Поэтому останься в моих владениях, а я позабочусь о тебе».

Эдриси принял это приглашение, и Рожер окружил его роскошью и осыпал княжескими почестями. Король поручил ему сделать описание земли, но не по книгам, а по свидетельствам очевидцев и по его собственным наблюдениям. Лучше всего с историей создания географического труда, который прославил имя Эдриси, знакомят нас его собственные слова. Предисловие к своему труда он начинает высокопарной похвалой «превосходнейшему и лучшему из всех повелителей, великому Рожеру, королю Сицилии, Италии, Ломбардии и Калабрии». «Этот князь всегда имел склонность к благородным и интересным изысканиям и поэтому занимался изучением своих обширных владений. Он хотел точно знать не только их границы, морские и сухопутные пути, климат каждой области, моря, которые омывают их берега, реки и каналы, которые их прорезывают, но и географическое положение других стран, не подчиненных его власти. Он хотел определить площадь и подразделение этих стран, основываясь на свидетельствах писателей, которые изучали и разрабатывали географию». Эдриси приводит ряд арабских произведений, которыми Рожер хотел воспользоваться для этого, затем сообщает. «Но король не нашел в этих произведениях ясных, точных и подробных данных, а встретил там много неясного и сомнительного. Поэтому он приглашал к себе людей, которые были особенно сведущи в этой области, и предлагал им вопросы, возбуждавшие ученые споры. Но и это не удовлетворяло его любознательности. Тогда он принял решение разыскивать в своих владениях сведущих путешественников. Их приводили к нему, и он через переводчика задавал им вопросы – то многим сразу, то каждому в отдельности. Каждый раз, когда они говорили одно и то же и их показания по данному вопросу были одинаковы, вопрос считался выясненным и решенным. Если этого не было, их показания отвергались. Более пятнадцати лет он неутомимо занимался этой работой, не переставая подвергать личному испытанию все географические труды. Он всегда искал решения спорных вопросов и старался точно установить факты, чтобы получить обо всем полные и окончательные сведения. Затем, он хотел точным образом знать градусы широты и долготы различных мест, их расстояние друг от друга и достигал своей цели, когда упомянутые люди сходились в своих показаниях относительно этих данных. Он приказал изготовить доску, на которую посредством железного грифеля наносились один за другим пункты, известные из географических произведений или установленные одинаковыми показаниями очевидцев. Так, путем сличения всех показаний, достигалась полная точность. Наконец, он приказал отлить из чистого серебра большой круг весом в 450 римских фунтов. На этом круге он приказал опытным работникам отметить сферу семи климатов, а также страны и области, соседние с морем или от него удаленные, заливы, моря и даже реки. К этому присоединялось географическое описание как неосвоенных, так и возделанных земель, расстояние между ними по большим дорогам в милях или других известных мерах, а также перечень гаваней. Рабочим было приказано точно следовать модели, начертанной на доске, и нигде не уклоняться от данных там очертаний. Для объяснения этого круга он велел составить книгу, в которой было дано полное описание городов и территорий, природы и культуры населения, морей, рек, гор, равнин и долин. В этой же книге должны были быть указаны породы хлебов, плодов и растений, произрастающие в каждой стране. Здесь же указывались свойства этих растений, искусства и ремесла, какими занимаются жители, предметы ввоза и вывоза, все замечательное, что встречается в этих семи климатах, положение населения, его телесные особенности, его нравы, привычки, религия, одежда и язык».

Эдриси долго был занят этой работой, окончил ее только в январе 1154 года и потом сделал к ней несколько добавлений.

По смерти Рожера II, он для его сына Вильгельма I написал объемный труд по землеведению, который, увы, не дошел до нас. Он писал также медицинские сочинения и стихи.

Его география – а из всех его произведений дошла до нас только она одна – содержит в себе нечто такое, что могло быть заимствовано только из сочинений арабских авторов. Арабы уже давно имели склонность к путешествиям. Эту склонность поддерживало в них уже то обстоятельство, что каждый мусульманин обязан был ходить на поклонение в Мекку. Организация почты по всему неизмеримому калифату – от Пиренеев и Атлантического океана до границ Китая – облегчала для любознательных людей путешествия. Поэтому в странах ислама ко времени Эдриси существовало уже много географических сочинений и описаний путешествий на арабском языке, которыми он мог пользоваться. В этом аспекте его труд достаточно ценен, благодаря старательной обработке собранного им материала и многим новым данным, присоединенным уже лично им. Но действительно серьезное значение представляют те отделы книги, где автор говорит о немусульманских странах на основании своих собственных наблюдений и показаний путешественников. Мы не имеем сведений даже о Сицилии, Испании и Африке, более подробных и точных, чем те, что приведены в его книге. Выдающийся ориенталист Слане писал: «Эдриси с замечательным талантом исполнил дело, порученное ему Рожером. По этим вопросам нет более раннего сочинения, которое могло бы выдержать сравнение с его исследованием. Даже и теперь, несмотря на тот огромный прогресс, которого достигла географическая наука, есть части земли, где историк и географ остались бы без руководителя, если бы Рожер не оказал Эдриси своего просвещенного покровительства».

Король Рожер II очень заботился о высшей школе в Салерно, самой старой и самой знаменитой в Европе. Лучшие латинские, арабские и еврейские ученые преподавали в ней. Здесь, еще во второй половине IX веке, работал Петр Сицилийский, здесь же учил и Алькадим Сиракузский, прославившийся своими латинскими стихами и обширными познаниями в фармакологии.

Мы охарактеризуем вкратце интеллектуальную жизнь Сицилии в период правления дома Готвилей.

Со времени вторичного завоевания Сицилии Велизарием, остров в течение столетий находился под властью византийских императоров, и, конечно же, греческое население преобладало. Много греков осталось там и после того, как островом овладели арабы. То же было и при норманнах. Как во времена графа Рожера I, так и при его преемниках, много византийцев находилось на военной, государственной и придворной службе. Они говорили и писали на греческом языке, хотя это был и не совсем тот язык, на котором говорили в эпоху эллинизма. Мы находил только весьма разрозненные, отрывочные свидетельства того, что в Сицилии в ту эпоху были знакомы с античной греческой литературой. Можно допустить, что на Сицилии сохранились еще рукописи великих произведений древних историков, философов и поэтов, но, по-видимому, ими мало кто занимался. Мы не находим никаких сведений о том, что сицилийцы читали Гомера, Софокла и Пиндара. Все говорит за то, что сочинения античных классиков были погребены под слоем пыли в подвалах монастырских библиотек.

В Константинополе всегда находились люди, которые занимались изучением древней литературы или, по крайней мере, списыванием произведений великих авторов, чему главным образом мы и обязаны тем, что эти произведения дошли до нас. Но в Сицилии, как и в Южной Италии, где тоже было много греков, литература и философия пребывали, вероятно, в крайнем упадке. Сведений о том, чтобы сицилийские греки при норманнах серьезно занимались древне-греческой литературой очень мало, но они все-таки есть. Самое замечательное из них относится не ко времени Рожера II, но ко времени его преемника Вильгельма I.

Оно касается архидиакона Генриха Аристиппа из Катании, которого Вильгельм, по смерти своего всемогущего фаворита Майо, назначил на его должность. Историк Фальканд говорит, что он был сведущ в латинских и греческих науках. Далее мы читаем, что он перевел Аристотеля, что Майо поручил ему перевести биографии философов из Диогена Лаэрция и что сам король дал ему подобное же поручение относительно произведений Григория Назианзина. Как кажется, и предисловие к переводу платоновских диалогов, «Федона» и «Менона», составлены им же.

В эпоху Рожера И, вероятно под его покровительством, адмирал Евгений перевел «Оптику» Птолемея, но не с оригинального текста, а с арабской версии. Тому же автору приписывают перевод пророчества Эритрейской сивиллы, которое сперва было переведено с халдейского на греческий, а с греческого Евгением на латинский.

В первом ряду тех ученых арабов, которые группировались вокруг Рожера II, рядом с Эдриси находится Абу Сальт, проявивший себя очень разносторонне. Он был одновременно астрономом, медиком, музыкантом, поэтом и историком. Родился он, вероятно, в Египте. Оттуда после многочисленных путешествий по мусульманским странам, прибыл в Палермо, а из Палермо впоследствии переселился в Медию.

Астрономия принадлежала к числу тех наук, которыми особенно охотно и усердно занимались арабы в Сицилии и Андалусии. Еще до Мухаммеда кочующие бедуины в вечно безоблачные ночи Геджаса и Йемена почти непроизвольно изучали небо. Горящие над ними на светло-голубом небосводе звезды они объединили в констелляции, которые впоследствии сохранили очертания и имена, данные им в пустынях Аравии. А так как новое учение – Коран – безостановочно гнало правоверных мусульман по Земле, то и это постоянно поддерживало в них стремление к изучению звезд. Там, где в завоеванных странах водружали знамя Пророка, строили и мечеть, а мечеть должна была быть обращена точно к Мекке. Для этого необходимо было по созвездиям точно определить градусы широты и долготы. Когда же, еще в первом столетии ислама, поклонники Пророка оставили свою кочевую жизнь и в больших городах, таких как Багдад, Куфа и Кордова, основали высшие школы, куда со всех сторон стекались люди, жаждущие знаний, – астрономия стала одной из самых популярных наук. Сохранились имена некоторых жителей Сицилии, которые ревностно занимались ею. Наравне с астрономией у арабов процветала и астрология. Ею интересовались как мусульмане Востока и Испании, так и арабы Сицилии. Сам Рожер II увлекался ею. В его время в Палермо жил уроженец этого острова, сарацин Мухаммед Ибн Иса, который пользовался большой известностью как астролог и геометр.