Норманны в Сицилии

«Он послал, – как рассказывает современный ему историк крестовых походов Вильгельм Тирский, – несколько благородных рыцарей к Аделазии, жене Роберта Гюискара, знатной, богатой и влиятельной даме, и настойчиво домогался ее руки. Об этом предложении она сообщила своему сыну Рожеру, который впоследствии стал королем Сицилии, и просила у него совета. Оба они сошлись на том, что графиня может принять это предложение, если король согласится на их условия. Эти условия состояли в следующем. Если у графини будут от короля дети, то по смерти короля к ним должен перейти его трон. Если же король умрет, не имея детей от графини, наследником его будет ее сын, граф Рожер, к которому и перейдет его королевство без всяких условий. А Балдуин, отправляя послов, уполномочил их соглашаться на какие угодно условия, только бы они привезли с собою графиню.

До него дошли слухи, что она очень богата и могла иметь вдоволь всего, так как была в очень хороших отношениях со своим сыном. Балдуин же был так беден, что с трудом мог оплачивать дневные расходы и выдавать жалованье своим рыцарям. Поэтому он хотел богатством жены прикрыть свои собственные недочеты. Ввиду этого послы охотно согласились на эти условия и поклялись, что король и его князья свято и ненарушимо будут исполнять этот договор. Тогда графиня все государственные заботы передала сыну, а сама стала готовиться к путешествию. Она нагрузила свои корабли плодами, вином, маслом, соленой рыбой, оружием и другой утварью, взяла с собой огромное количество денег и с большими запасами отправилась в нашу страну. Это было делом злобы патриарха Арнульфа. Из-за него благородная и достойная женщина была так страшно обманута. Мы не можем отрицать, что ее действительно обманули, ибо в простоте своего сердца она считала короля достойным человеком. Но положение дел было совершенно иное, так как жена, с которой Балдуин законно сочетался в Эдессе браком, была еще жива.

Итак, когда графиня приехала, условия, поставленные ею, как и прежде, были снова клятвенно подтверждены в присутствии короля, патриарха и князей королевства. Но, так как дело было начато с нечистыми помыслами, Бог не благословил ни в чем неповинную женщину детьми, и радость окончилась печалью, ибо редко случается, чтобы то, что дурно поначалу, имело счастливый конец. Графиня принесла с собой в королевство столько выгод, что даже самый ничтожный в нем мог сказать: «И мы приняли от этой полноты»^[13]. Потом, – продолжает Вильгельм Тирский, – когда короля постигла тяжелая болезнь, и он опасался, что ему уже не встать, он захотел облегчить свою совесть, отягощенную несправедливым делом. Он поступил несправедливо, когда прогнал свою законную жену и женился на другой. Для облегчения совести он, сокрушенный, принес покаяние в своих грехах в присутствии людей благочестивых и богобоязненных. Он дал обещание загладить свой грех и решился последовать совету, который ему тогда дали, – отпустить королеву, на которой он женился при жизни своей первой жены, и вернуть королевское достоинство своей обиженной законной супруге. Поэтому он позвал королеву к себе и подробно объяснил ей положение дел. Знала ли она что-нибудь об этом прежде (ибо со всех сторон к ней доходили такие слухи) или нет, – но она была крайне разгневана на то, что ее заманили так преступно и так позорно обманули князья страны, которых за нею посылали. Печальная и смущенная, как своим поношением, так и бесполезной тратой своих сокровищ, она стала собираться назад в свою родину, прожив с королем три года». Так пишет Вильгельм Тирский.

Глубоко оскорбленная и измученная, Аделазия вернулась в Сицилию и в 1118 году умерла в монастыре.

А молодой Рожер с каждым годом все более и более проявлял себя. Он ревностно заботился о том, чтобы содействовать процветанию острова, завоеванного его отцом, путем мудрого законодательства и справедливого управления, упорядочения финансов и заботы как о земледелии, так о науках и искусствах. Хотя во время его правления ему пришлось пережить немало волнений, хотя и он жаждал боевых подвигов, но в течение всей жизни он заботился в первую очередь о благе своего народа, пока другие обстоятельства властно не отвлекали его от этого. Он очень любил географию и этнографию и занимался ими с настоящей страстью. В этом отношении можно указать, как на его предшественника, на португальского принца Генриха Мореплавателя. Так как ни на одном из европейских языков не было сочинений, из которых он мог бы почерпнуть знание географии того времени, то он регулярно обращался к арабским авторам.

Арабы уже много веков занимались астрономией и изучением земной поверхности. Но Рожер, внимательно изучая их произведения, находил в них много недостатков. Поэтому он приглашал к своему двору путешественников, которые должны были рассказывать ему обо всем, что они видели во время своих путешествий. Их рассказы по его приказанию записывались.

Граф Рожер не имел постоянной резиденции и жил то в Траине, то в Палермо, который его преемник сделал столицей Сицилии. Палермо годился для этого больше всех других городов острова, так как это был самый значительный город Сицилии и так как в нем еще прежде имели резиденцию как аглабидские, так и кельбидские эмиры. Они украсили этот город прекрасными зданиями. Палермо имел два королевских дворца – один близ моря, на северной стороне, которым, по-видимому, в последнее время эмиры уже не пользовались, другой к югу, недалеко от ворот, которые теперь ведут к Монреале, где Кельбиды и пребывали. В этом последнем дворце жил и Рожер, но он приказал переделать его внутренние помещения – применительно к своим потребностям и своему вкусу. Летом он отдыхал на той или другой вилле, которыми эмиры украсили берега Орето, а также в так называемых «золотых раковинах». Здесь он проводил часы досуга под плеск фонтанов, – любил то в челноке среди прелестных женщин кататься по озерам, дно которых по мавританскому обычаю было выложено мрамором и которые оживляли цветущие сады, то слушать песни поэтов. Можно сказать, что его двор был колыбелью итальянской поэзии. Здесь, может быть, раздавались песни и на том наречии, из которого мало по малу создался итальянский язык, – предтечи тех песен, которые через сто лет зазвучали при дворе Гогенштауфенов. Рожер, с юных лет понимавший арабский, так как он учился у очень образованных сарацинов, был посвящен во все тонкости и этого языка и читал стихотворения арабских поэтов.

Население Палермо состояло главным образом из арабов, тогда как в Мессине, как и на всем восточном берегу острова, преобладающим элементом были византийские христиане.

Кроме того, в столице поселилось много норманнов, и, конечно, там не было недостатка в греках. Таким образом, двор Рожера представлял очень пестрое зрелище, и все домогались его расположения, а он, без различия национальности и религии, брал к себе на службу тех, кого считал способнее. Там были воины, которые помогали еще графу Рожеру в его завоеваниях, французы из Нормандии, которых привлекли туда слухи о новом цветущем государстве на Сицилии, греки из Константинополя, мусульмане из Сирии, Египта и Андалусии, итальянцы из всех областей полуострова. Соперничая с пестрым и смешанным местным населением острова, они старались сделать себе карьеру при дворе Рожера то на военной или гражданской службе, то в качестве ученых. И часто им удавалось достигнуть высокого положения.

Многонациональность населения привела к тому, что на острове говорили как минимум на четырех языках. Говорили на арабском, который был господствующим потому, что арабы составляли большинство населения, на латинском, греческом и на простонародном языке, в котором говор, принесенный из Франции, смешался с тем, который приближается к современному итальянскому и теперь продолжает свое существование в сицилийском наречии.

Все официальные документы издавались тогда на трех языках – арабском, греческом и латинском. На монетах были арабские надписи. Арабские буквы были в таком ходу, что ими записывали даже латинские и греческие слова, чем объясняется тот факт, что в палермитанской церкви Ла Марторана, построенной во времена Рожера, отдельные стихи христианских церковных песнопений были написана на стенах арабскими буквами, так что до тех пор пока их как следует не прочитали, их принимали за изречения Корана.

Среди тех лиц, которые играли большую роль при дворе Рожера, самым выдающимся был Георгий Антиохийский, которого называли, по арабскому обычаю, эмиром эмиров. Он начал с очень немного, но скоро достиг высокого положения на гражданской и военной службе.

Имя этого человека говорит о том, что он родился в Антиохии. Вероятно, он искал службы при различных дворах мусульманских властителей на Востоке и прежде, но в начале XII столетия мы встречаем его в Медии, на службе у князя Темима из рода Зиридов. Так как он в совершенстве владел арабским языком, и из Сирии, где он принимал участие в делах многих правителей, шла молва о его большом опыте в финансовых делах, но Темим дал ему место в своем государственном казначействе. Когда Темим умер и во главе государства стал его сын Яхия, Северо-африканское княжество перестало быть привлекательным для этого способного авантюриста. Яхия его возненавидел, так как вообще сыновья редко бывают благосклонны к любимцам своих отцов. Георгий, который искал новой арены для своей деятельности, тайно вступил в переговоры с Рожером, когда узнал, что гроссграф охотно пользуется услугами предприимчивых людей. Но из Медии он мог выбраться только хитростью. Яхия, у которого уже были различные трения с повелителем Сицилии, не допустил бы открытого перехода к Рожеру своих слуг. Последний, уведомленный об этом, послал для Георгия свой корабль в одну из местностей Медии, куда Георгий должен был незамедлительно пробраться.

Тот воспользовался одним мусульманским праздником, чтобы с несколькими спутниками, переодевшись, выбраться из города, а потом подняться на борт нормандской галеры.

Все это было сделано так ловко, что в Медии его бегство заметили только тогда, когда он был уже в открытом море. Когда он прибыл в Палермо, Абдуррахман, который был тогда одним из наиболее влиятельных людей в Сицилии, поручил ему сбор податей, и Георгий обнаружил в этом деле столько же искусства, сколько и честности. Уже и это подняло его в глазах Рожера, который скоро послал его в Египет, по-видимому, по делам торговли. И это поручение Георгий исполнил блестяще. С этих пор его карьера была обеспечена, и ему вполне удалось проявить свои многосторонние способности, так что скоро его нашли достойным значительного повышения по службе.

После сравнительно скромного положения, которое он занимал до тех пор, его сделали старшим командором флота и, наконец, призвали руководить государственными делами.

Первой войной Рожера с внешними врагами была война с Медией в Северной Африке. Упомянутый уже прежний повелитель этого города и его окрестностей еще прежде имел различные счета с европейскими государствами. При нем генуезцы высадились в Медии и разграбили ее.

Его сын Яхья (1108—1116), построил сильный боевой флот, чтобы отомстить за это нападение, опустошил много прибрежных городов в Средиземном море и увез оттуда пленников и добычу. При его приемнике Алии (1116—1121) поднялись внутренние смуты и предводитель мятежников получил поддержку от Рожера. Таким образом Рожер начал осуществлять замысел отца – завоевать северный берег Африки.

Ввиду этого Алии стал готовиться к войне с Сицилией и на помощь к себе призвал могущественных Мурабитов, которым тогда была подчинена Испания. Но он умер в минуту, когда только обнажил свой меч. Военная непогода разразилась над его сыном, Гассаном. Рожер собрал значительный флот, и летом 1123 года этот флот из 300 кораблей с 30 ООО человек пехоты и 1 ООО человек конницы по его приказанию вышел из гавани Марсала и двинулся к югу. Предводителями этого флота были Абдуррахман ал Насрани и Георгий Антиохийский.

В Медии были сделаны все необходимые приготовления для того, чтобы отбить нападение, – усилены гарнизоны крепостей и складированы большие запасы оружия. Чтобы воодушевить народ, объявили джидах. Этот призыв, который еще при берберийском правителе Юсуфе Ибн Ташфине, главе Мурабитов, увлек бесчисленные толпы опьяненных религиозной яростью воинов из пустыни Сахары через море в Европу, который вскоре потом при Мувагидах вызвал то же явление, но в больших размерах, оказал свое действие и на этот раз. Бесчисленные полчища исповедников Аллаха и Пророка, не только из северных, но и из более отдаленных областей Африки, хлынули к Медии и ее окрестностям, так что жители этого города даже испугались при виде такой дикой орды.

Когда в Медии, где после смерти Алии стал править очень юный Гассан, царило необыкновенное возбуждение, пришло неожиданное известие о флоте, который вышел из Марсалы. Застигнутый после отплытия сильной бурей, этот флот, потеряв много кораблей, с остатками флотилии искал спасения на острове Пантелларии. Здесь несколько лет тому назад норманны искали спасения после кораблекрушения и были избиты мусульманами. Черепа и кости убитых белели на скалистых утесах острова. Воспоминание об этом разожгло в командоре и командах сицилийского флота бешеное желание отомстить за смерть своих земляков африканским сарацинам.

Некоторые из кораблей, разбросанных бурей, соединились с флотом у Пантелларии, и флот снова двинулся к Медии. 21 июля 1123 года, почти в 10 милях к северу от этого города, у маленького песчаного острова бросили якоря. Напротив этого островка, отделенная от него только мелководным проливом, стояла на мысе Димас арабская крепость. Предводители флота имели намерение взять эту крепость и оттуда двинуться на Медию. На основании переговоров, которые Георгий Антиохийский и Абдуррахман вели с африканцами, противниками Гассана, вожди надеялись, что с помощью последних им легко будет овладеть крепостью. Но это предположение не оправдалось. На следующий день им пришлось двинуть свои корабли прямо на Медию, и здесь они увидели, что напрасно полагались на обещания вероломных арабов, которые хотели поставить на валах города сицилийские знамена. Напротив, они нашли, что все укрепления снабжены многочисленным и хорошо вооруженным гарнизоном.

Таким образом, их предприятие на первый раз не удалось. Тогда они вернулись к своему маленькому острову и там узнали, что во время их отсутствия туда на кораблях приходили сарацины и разграбили лагерь, оставленный ими на берегу.

На следующий день дела приняли для них более благоприятный оборот. Арабы сдали им крепость на мысе, и норманны перешли туда с кораблей – как отряды пехотинцев, так и конница, – чтобы оттуда делать рейды вглубь страны. Но планы завоевать Медию оказались невыполнимыми. Войско Гассана хлынуло сюда из столицы огромными массами, и норманны должны были отступить в свою крепость. Пока они выдерживали осаду, войска, оставленные ими на острове, в свою очередь подверглись нападению со стороны сарацин.

На четвертую ночь после высадки, норманны, запертые в крепости, внезапно были разбужены страшным шумом и тысячеголосым, до небес поднимавшимся криком: «Аллах акбар». Они подумали, что неверные идут на штурм крепостных валов, за которыми они скрывались, и им показалось, что единственное спасение для них – бежать на корабли. В то время, когда некоторые в бессознательном страхе бросились на суда, наиболее мужественные оставались в укреплении, выжидая, насколько удастся врагам этот штурм. Некоторые из них убили своих лошадей, чтобы они не достались осаждавшим.

Между тем через пролив, по-видимому, настолько мелководный, что его легко можно было перейти вброд, толпы сарацин бросились на маленький остров, захватили там богатую добычу оружием, аммуницией и лошадьми и изрубили остававшихся там норманнов. Часть христианского войска, бежавшего на корабли, еще неделю ждала благоприятного момента, чтобы оказать помощь оставшимся на твердой земле.

Но, так как за прошедшее время не представилось никакой возможности сделать это, а корабли ежедневно должны были ожидать нападения со стороны Медии, предводитель флота дал знак к отплытию. Хотя войско мусульман было очень велико, оно все-таки не могло взять штурмом ту крепость, которую с удивительной храбростью защищали сотни оставшихся там норманнов. Но, истощенные голодом, жаждой и беспрерывными схватками, они, наконец, увидели, что никакой возможности защищаться больше нет. Тогда они предложили богатый выкуп за свободное отступление, и в Медии согласились на эти условия – может быть потому, что боялись мести сицилийцев в том случае, если бы они отказали в этом норманнам. Но фанатизм черни, разожженный до последней степени религиозного бешенства, разрушил все надежды. Правительство не имело возможности дать свободу этим ста норманнам. А те, перенося всевозможные лишения и труды, держались еще шестнадцать дней и наконец, решились мечом проложить себе дорогу через ряды врагов. Как только они оставили стены крепости, они, все до одного, пали под саблями сарацин.

Весть о несчастном исходе этой экспедиции вызвала большое смущение в Палермо. Норманнское войско, с появления первого Рожера в Нижней Италии, почти в одном беспрерывном победном походе шло от города к городу, от провинции к провинции и одолевало как лонгобардов, так сарацин и греков.

А теперь из трехсот кораблей флота, который гордо, как непобедимая армада Филиппа, вышел из гавани, вернулось только сто. Лучшие воины норманнского войска пали. И это поражение нанесло Рожеру не могущественное королевство, а жалкое гнездо морских разбойников.

Христианские летописцы стараются, насколько возможно, смягчить неудачу, которая постигла норманнов. Но сохранился арабский рассказ о том, какая скорбь и уныние царили после этого при палермитанском дворе.

Один из тех бесчисленных поэтов, которые обретались при всех мусульманских дворах, по имени Абу Сальт, в письме к некоему Абдуррахману Аб аль Азису говорит, что он однажды встретил во дворце Рожера одного франкского рыцаря, который, поглаживая свою длинную, белую бороду, сказал: «Клянусь небом, я не остригу у себя ни одного волоса, пока не отомщу медийским собакам». Тем больше ликования было среди мусульман и при дворе Гассана. Мы располагаем письмом в рифмованной прозе, в форме макамов Гарири, где победа над норманнами прославляется как великий триумф Аллаха и его Пророка. Это письмо Гассан разослал всем дворам. Знаменитейший из арабских поэтов в Сицилии Ибн Гамдис, который годы своей молодости провел на этом острове, а потом, когда остров завоевали норманны, искал убежища в Медии, воспел эту победу ислама в гордой кассиде.

Государство северо-африканских пиратов, гордое своим успехом, не сложило оружия. Ему помогали испанские Мурабиты. В июле 1127 года африканский флот показался у сицилийских берегов, напал на город Патти, угрожал Катании и высадился в Сиракузах, где африканцы сожгли дома, захватили добычу и взяли в плен женщин и детей. Только архиепископ Сиракузский и его спутники избежали пленения. Рожер, который в июле именно этого года овладел Мальтой и предполагал отнять у мусульман и другие острова, тотчас же устремился домой, чтобы изгнать сарацин или принять другие меры Против их нападений. Он предполагал даже обратить свое оружие против испанских Мурабитов, которые помогали Гассану Медийскому в его борьбе с Сицилией.

Зимой 1127 года он заключил договор с Раймундом III, графом Барселоны, в силу которого пятьдесят сицилийских галер следующим летом должны были выступить против андалузских мусульман и действовать заодно с каталонскими войсками, причем завоеванные земли и боевая добыча должна была делиться между двумя союзными князьями поровну. Чтобы условиться детальнее, послы Раймунда прибыли в Палермо, и, когда здесь состоялось соглашение, Рожер послал в Барселону своих государственных людей, чтобы они формально заключили союзный договор.

Но этот поход в Испанию не состоялся, так как внимание Рожера отвлекли другие, более важные дела.

Прежде чем перейти к описанию этих событий, нам представляется уместным обрисовать положение нового норманнского государства в целом.

Остров Сицилия еще во время арабов был разделен на три провинции. Это деление сохранилось и потом. Все три провинции носили имя Валь, или Долина.

Валь ди Мазаро занимала западную часть острова от Палермо и Трапани вниз до Джирдженти и Бутеры, Валь Демоне – северо-восточную часть с Кефалу, Мессиной и Таорминой вплоть до Катаньи, Валь Ното – юго-восточную часть с Катанией и Сиракузами до южного берега.

Когда норманны овладели Сицилией, там жили люди многих национальностей. Самым многочисленным было арабское население, потом греки, которых много оставалось там даже при арабском владычестве, особенно на восточном берегу. Далее лонгобарды и латиняне. Сюда же надо причислить и европейское население. Путешественник Вениамин Тудела в 1172 году нашел в Палермо полторы тысячи, а в Мессине двести евреев. На восточном берегу и в Мессине, которая вела оживленную торговлю с Византией, жили главным образом греки. Арабы селились преимущественно на юге острова.

Рожер II, как и его отец, с полной терпимостью относился ко всем религиям и исповеданиям, которые существовали на острове. Сарацины могли свободно исповедовать веру в Аллаха и его Пророка в своих мечетях. Христиане, как греко-католического, так и римско-католического вероисповедания, в своих церквях и часовнях регулярно совершали свое богослужение, и если на Востоке между ними всегда существовали ненависть и вражда, то в Сицилии никогда не бывало раздора между ними. Евреи тоже пользовались религиозной свободой и за ту подать, которую они прежде платили сарацинам, а теперь норманнам, имели право совершать свое богослужение в синагогах.

Выдающуюся роль при дворе Рожера играли арабы. Он назначал их на руководящие посты государственной, военной и придворной службы.

Офицер-мусульманин командовал отрядом его телохранителей, и, когда Рожер появлялся публично, в его свите было много сарацин. Некоторые из приближенных к нему лиц, которые не по принуждению, но ради мирских выгод принимали христианство и носили христианские имена, все-таки склонялись к исламу, и это было тайной, известной всем. Многочисленные мечети, которые украшали Палермо отличались великолепием и роскошью. Их полы были покрыты драгоценными коврами. В торжественные ночные праздники лампы из хрусталя и блестящей латуни, свешиваясь с потолка, освещали молитвенные дома.

Мусульмане владели в Палермо целыми обширными кварталами и жили там только своими семьями. Были и рынки, предназначенные только для них. В их праздничный день, в пятницу, как и в другие праздники, им разрешалась хотва, молитва за калифов. В Палермо, как во всех мусульманских землях, были общественные школы, где читали Коран. Недалеко от резиденции располагался город Алькимах, который с окрестными деревнями был населен исключительно сарацинами. Старшины различных арабских родов, рассеянные по острову, пользовали большим уважением и христианские летописцы часто называют их князьями.

Так как население Сицилии состояло большей частью из мусульман, то сарацины составляли контингент того войска, во главе которого король боролся со своими противниками на материке.

Но некоторые из христиан с ненавистью и отвращением смотрели на его постоянные и близкие отношения с мусульманами, и, это навлекло на него много порицаний со стороны историков и даже послужило поводом для других, еще более враждебных о нем суждений. В Бари однажды возник бунт, так как рабочие из мусульман, которые там, по поручению Рожера, занимались возведением крепостных укреплений, в споре между ними и местными жителями убили сына одного почтенного гражданина этого города. За это много рабочих было убито, и стройка должна была остановиться. Но и тогда бешенство жителей Бари не улеглось. Когда впоследствии город был занят войсками папы и императора Лотара, они напали на мусульман и стали их вешать.

Летописец Фалько Беневентский рассказывает, что сарацины войско Рожера почти исключительно состояло из них – производили неслыханные жестокости и неистовства и Рожер, достойный вождь такой армии, совершил по отношению к христианам множество тяжких преступлений. Но, если христианские историки, почти все лица духовного звания, обвиняют мусульман и повелителя Сицилии, то арабские историки, напротив, обвиняют христиан в том, что они относились к сарацинам с бешеной яростью. Истина, конечно, в том, что, как это всегда бывало в спорах и битвах того времени, обе стороны позволяли себе чудовищную жестокость по отношению к врагам.

В 1132 году, когда Рожер II вернулся из Беневента в Салерно, христиане взяли в плен отряд сарацинов. Многие из них пали под ударами христианских мечей. Они отрубили голову у предводителя и понесли ее в Капую. Рожера это крайне разгневало, и он дал клятву отомстить. Но, с другой стороны, рассказывают и о тех опустошениях, которые мусульмане произвели в Монтекассино. Они разрушили дома, срубили деревья, взяли в плен монахов и крестьян, пытали их и продавали в рабство. Далее обвиняют их в том, что они сожгли церкви и канцлер Рожера распорядился превратить монастырь в крепость, монахов разогнать, а сокровища монастыря и священные церковные сосуды отвезти в Сицилию.

Некоторые христианские писатели того времени резко критикуют Рожера за то, что он относился к мусульманам благосклонно и раздавал им наиболее важные должности при дворе и на государственной службе.

Но, если бы мы, опираясь на это, предположили, что мусульмане, при благосклонности к ним норманнского повелителя, находились там в завидном положении, то такая гипотеза нуждалась бы в очень веских доказательствах. Конечно, им жилось там несравненно лучше, чем их единоверцам в христианской Испании или чем евреям во всех европейских странах. Но все-таки время от времени им приходилось страдать от несправедливости со стороны части христианского населения и фанатиков из лиц духовных, которые были неутомимы в своих усилиях заставить властителя Сицилии принимать насильственные и несправедливые меры против исповедников Аллаха. С другой стороны исламская вера, в своей сущности, нетерпима. И, если арабы, во время долгой совместной жизни с христианами, умеряли свою нетерпимость, то все-таки дело не обходилось без столкновений между представителями той и другой религии.

В конце концов мусульмане никогда не были бы довольны тем правительством, которое не задавалось бы целью изгнать с острова всех христиан, а последние ворчали бы на правительство до тех пор, пока оно, если и не сожгло бы всех исповедников Корана на кострах, то, по крайней мере, не выдворило бы их назад в Африку.

У Рожера было две канцелярии – одна для дел мусульман, другая для дел христиан. В первой дела велись на арабском и греческом языках, во второй – на латинском. Но случалось, что в одном и том же документе смешивались несколько языков. Арабские документы помечались годами Геджры и арабскими месяцами, латинские – по христианскому календарю. По примеру мусульманских калифов, Рожер титуловался «достопочтенным и священным королем», а на монетах писалось арабскими буквами «достопочтенный, божию милостию возвышенный король» или «защитник христианства». Так, по-видимому, титуловали его арабы при дворе. Эдриси называет его «достопочтенный король Рожер, вознесенный Богом, сильный божественною добродетелью, король Сицилии, Италии, Ломбардии и Калабрии», «имам франков», «защитник христианской веры». Письменные документы мусульманской канцелярии Рожер по-гречески подписывал так – «Рожер, о Христе благочестивый и могущественный король, защитник христиан».

В XI веке феодальное право в Нормандии уже вполне оформилось. Оттуда Вильгельм Завоеватель принес его в Англию, и почти одновременно то же сделал Рожер в Сицилии. Этот остров перешел к нему от Гюискара на правах ленного владения. Таким образом, Рожер был ленником герцога Апулийского. И все остальное их отношения основывались также на феодальном праве.

Для завоевания земли делились сообразно ленным отношениям. Но, вне этого подчинения герцогу Апулийскому, которое было почти номинальным и практического значения не имело, Рожер держал верховную власть над островом в своих руках и дальнейшая раздача ленных владений зависела лишь от него. Он отдавал сопровождавшим его воинам новозавоеванные земельные участки, за что они должны были признавать его своим сюзереном и приносить ему присягу на верность. Так возникли в Сицилии графства и баронии – первые как феодальный титул первого ранга, последние второго. Сюда же нужно причислить и рыцарей как третий класс благородных людей. Понятно, что повелитель Сицилии не мог давать высших титулов и отличий, пока сам носил титул графа или гроссграфа. Но Рожер II, когда он сам сделался королем, стал назначать герцогов и князей. Таким образом, те герцоги и князья, которые упоминаются в истории Сицилии до ИЗО года, приходили сюда с материка. Но некоторые из них, может быть, происходили из старинных местных родов лонгобардского происхождения, которые оставались здесь и при арабах.

А так как завоевание острова вызвало здесь перемены во всех отношениях, то и состав населения сильно изменился. Очень много арабов, которые не хотели жить под властью христиан, переселилось в Африку, а много жителей материка пришло в Сицилию. Это дало повод графам и баронам давать землю в своих владениях некоторым семьям из других территорий. Новые вассалы подчинялись тогда их законам, платили им подать и находились у них на службе, как это было принято по общим нормам феодального права.

Другим из этих переселенцев давали в ленное владение маленькие земельные участки, за что, конечно, они должны были платить. Так, с самого начала в Сицилии было много разрядов вассалов. Одни из них получили свою собственность от самого сюзерена, другие – от его ленников. Когда лен был получен от самого сюзерена, то это называлось «feudum in capite».

Граф мог раздавать баронии, а барон звание рыцаря, но это уже были вторичные лены. Впрочем, титул барона, который в строгом смысле обозначал вассала второго разряда, применяли и ко всем ленникам вообще.

Инвеститура, или отдача в лен земельного участка, совершалась очень торжественно. Сюзерен сидел на высоком троне.