Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Четыре урока у Ленина

ModernLib.Net / Отечественная проза / Шагинян Мариэтта / Четыре урока у Ленина - Чтение (стр. 6)
Автор: Шагинян Мариэтта
Жанр: Отечественная проза

 

 


      4
      Я вступила в Ридинг-Рум не одна. Со мной был сотрудник библиотеки, мистер Фэйрс, специалист по русскому и румынскому языкам, с которым меня познакомили в дирекции. Мистер Фэйрс помог мне для начала разобраться, где выдают справки и куда идти, чтоб заказать и получить книгу: как и что писать на бумагах для заявок; где искать каталоги и как с ними обращаться.
      Отдел для справок был у самого входа, а стол заказов и получения книг - в центре круга. Все как будто похоже на наши порядки, но есть разница: надо обязательно с а м о м у найти шифр книги и проставить его в заявке, а кроме того, - найти и проставить, тоже в заявке, н о м е р з а н я т о г о в а м и м е с т а.
      Шифр найти очень легко. Здесь нет "карточной системы", туго набитых длинных ящиков с карточками на стержне, которые не так-то легко перебирать и удерживать на нужном для списывания месте. Вместо них - каталоги, огромные фолианты с крупно помеченными на корешках буквами, - тут же, рядами, под столом заказов; раскройте, и на широких белых страницах маленькие печатные наклейки броско, удобно для глаз, с оставлением белых пространств для будущих наклеек. Заполнив заказ, вы через полчаса уже сидите и занимаетесь.
      Что до номера места... Я было размашисто прошлась вдоль скамей и сразу положила тетрадку на свободный стол. Но мистер Фэйрс покачал головой. Он подвел меня к круглому проходу вдоль стен, куда эти скамьи, ряд за рядом, выходили геометрией радиусов или, если хотите, музыкой струн, и указал на четкие отметки каждого ряда: латинская буква и цифра, буква и цифра. Оказывается, не каждый свободный стол - свободное место для вас; искать себе место требовалось не анархически, а в соответствии с заглавными буквами своего имени, как оно помечено на входном пропуске. И если все места в вашем ряду были уже заняты, вам следовало терпеливо ждать, покуда одно из них освободится, а не усаживаться за любой свободный стол.
      - Мы не знаем точно, где сидел Ленин, - сказал мне мистер Фэйрс, давно угадав, какое именно место интересует меня в этом зале. - Он жил в Лондоне и работал у нас под именем "Якоб Рихтер" и, значит, сидеть мог примерно вот тут...
      Мы подошли к двум рядам, недалеко от главного прохода в холл. Прошло шестьдесят пять лет. Но ряды по радиусу, буквы и цифры на рядах остались, вероятно, теми же, как и система рассаживания. Она идеальна для контроля и в то же время требовательна к читающему: чтоб заполучить свободное место в узком, предназначенном тебе буквенно-цифровом ряду, надо рано вставать. И Ленин, как мы знаем, уходил в библиотеку с раннего утра. Он любил точность и систему; в его лондонской комнате всегда был порядок. Современник пишет: "Всем известно, что Ленин вел очень скромный образ жизни как за границей, так и в России. Жил он невероятно скромно. Он любил порядок, царивший всегда в его кабинете и в его комнате, в отличие, например, от комнаты Мартова: у Мартова всегда был самый хаотический беспорядок - всюду валялись окурки и пепел, сахар был смешан с табаком, так что посетители, которых Мартов угощал чаем, часто затруднялись брать сахар. То же самое творилось и у Веры Засулич. У Ленина, напротив, был необыкновенный порядок, воздух в комнате всегда чистый. Если у него в комнате закуривали, он хотя в то время еще и не запрещал курить, но начинал морщиться, открывал форточки и вообще обнаруживал большое неудовольствие"*.
      _______________
      * Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине, т. 1, с. 222.
      Приходя в библиотеку, Ленин попадал в любимые им условия: точность, система, курить запрещено, воздух чист. Весь уклад Библиотеки Британского музея должен был особенно ему нравиться: при всей его сложной точности, этот уклад очень легко, словно играючи, запоминается. Никакой казенщины в правилах, - может быть, потому, что в них есть какой-то элемент изящества и непринужденности, как в правилах детской игры. Вы подчиняетесь ему легко, с удовольствием, а между тем он сразу и очень твердо организует вас, вводит или, как моряки говорят о своем судне, "кладет на курс", дает чудесное чувство целенаправленности.
      Среди условий для занятий в Библиотеке Британского музея имеется одно, очень важное. Если нужную вам книгу можно легко достать в любой другой библиотеке Лондона, вам это укажут и адресуют вас туда. Есть ходячий рассказ об одном пожилом англичанине, десятки лет прожившем в Центральной Африке. Вернувшись в Лондон, он вспомнил о любимой своей книге, читанной в молодые годы в библиотеке музея, отправился туда и спросил себе входной билет. Узнав, что "любимая книга" старика была "Опыты" Бэкона, ему ответили, что он найдет ее в любой публичной библиотеке и может даже купить за шесть пенсов в десяти шагах от Британского музея. Получить право на место, осаждаемое сейчас сотнями ученых со всех концов мира, может поэтому лишь тот, кто нуждается в специальных книгах по специальной тематике, имеющихся и легче всего получаемых именно в Библиотеке Британского музея.
      В этот приезд мне нужны были комплекты газеты "Таймс" за вторую половину восьмидесятых годов прошлого века. Кроме того, уже будучи в Лондоне, я прочитала в одной из воскресных газет обстоятельную рецензию на только что вышедшую книгу оксфордского историка Сетона Уатсона "Российская империя 1801 - 1917"* и загорелась ее прочесть. Старые газеты уже давно в огромных тюках, целыми вагонами были переправлены в газетное отделение Британского музея за полтора часа езды от Лондона. Но это относилось к газетам, выходившим до девятнадцатого века, и меня не касалось. А книгу Уатсона еще нигде, даже в продаже, получить было нельзя, и, спокойно заполнив свою анкету, я получила пропуск без всяких затруднений. Однако мистер Фэйрс покачал головой. Библиотека - да; но Ридинг-Рум - нет!
      _______________
      * Hugh Seton W a t s o n. The Russian Empire 1801 - 1917, Oxford, 1967. The Oxford History of Modern Europe.
      Для чтения газет в библиотеке специально имеется так называемая Periodical Gallery, Галерея периодики. Для чтения новейших, только что полученных, но еще не зарегистрированных и не внесенных в каталог книг нужно пройти в так называемую North Library, - Северную библиотеку. К той и другой ход был из Ридинг-Рум. Нечего делать! Пришлось мне каждое утро двигаться по окружности, верней, полуокружию прохода в круглой Ридинг-Рум, любовно поглядывая на радиусы ее именных рядов, уходящих к центру круга; и ровно на половине пути сворачивать в длинный коридор, слева от которого железная лесенка вела меня наверх, в Галерею периодики, а прямо в конце коридора были двери в Северную библиотеку. Так целый месяц и продолжалось, хотя все-таки, в ожидании позднейших своих заказов, я и посиживала иной раз в круглой Ридинг-Рум, читая взятые с полок интересные журналы.
      5
      Но прежде чем продолжить свой рассказ об Ильиче, его отношении к книге и чтению, мне хочется ближе познакомить нашего читателя с самой Библиотекой Британского музея. Англия не имеет ни одного учреждения более демократичного и в то же время более национального, чем эта библиотека. Жаль, мало у нас, - о наших двух огромных книгохранилищах Ленинской в Москве и Публичной в Ленинграде, - занимательно, без формалистики и казенщины рассказанных историй их возникновения, развития и быта. Те же, что есть, например, книга И. Романовского* о Ленинской библиотеке, малоизвестны. А ведь для читающего человека, в огромном большинстве случаев автодидакта, дающего себе "самообразование" подчас до конца жизни, даже и в звании академика, большая государственная библиотека больше достойна имени "Alma mater", чем университет. Сколько исторически интересного, яркого, как открытие, узнали бы мы о самих себе, о своих народах, об их выдающихся представителях, о хороших и смешных, трагических и дурных сторонах русской истории в описаниях наших двух библиотек и даже в том и з л о ж е н и и, каким эти описания были бы сделаны!
      _______________
      * Р о м а н о в с к и й И. Книга и жизнь. Очерки о Государственной библиотеке имени Ленина. М., 1950.
      Говоря "типично английское", наиболее характерное для английского народа, - я как раз имею в виду не только "биографию библиотеки", факты и списки имен, - а и способ самого и з л о ж е н и я этих фактов. Об англичанах сложилось мнение, будто они самоуверенные гордецы, - но что такое настоящая гордость? Когда в 1958 году на выставочных стендах английского павильона в Брюсселе появились надписи: "Мы первые открыли то-то", "У нас первых сделано было то-то", "Впервые то-то и то-то придумано было именно в Англии", - то впечатление возникало не об английской гордости, а только о великобританском хвастовстве. Но когда в самой Англии, в ее книгах о своей стране, в ее массовых туристических гидах читаешь умную насмешку над собственными недостатками или серьезный укор за них самим себе, невольно проникаешься симпатией к английской гордости, той гордости, что родится из спокойного самоуважения.
      Приведу для примера два больших справочника, писанных для чужого глаза и по своим задачам граничащих почти с рекламой. Об одном я где-то уже рассказывала, это огромный гид по Англии, очень дорогой, считающийся чуть ли не лучшим. В самом его начале с неистребимым английским юмором говорится: "Наша страна никогда не отличалась уменьем вкусно готовить, зато она славилась свежестью своих продуктов; приехав к нам сейчас, - вы увидите, что готовить вкусно мы не научились, зато продукты наши утратили свою свежесть". Глазам своим не веришь - сказать о себе этакое в туристическом гиде! А вот другой путеводитель - по истории Библиотеки Британского музея. В главе о начале движения за публичность библиотек сказано серьезно и укоризненно, уже отнюдь не с юмором: "Для такого большого города, как Лондон, открытие общей публичной библиотеки произошло очень поздно, гораздо, например, позднее, чем в Париже, где библиотека Мазарини открылась для публики в 1643 году, а Королевская, практически тоже уже доступная, формально была открыта в 1753 году"*. Нации с меньшим чувством самоуважения наверняка написали бы о своей публичной библиотеке в подобных же обстоятельствах, как об "Одной из первых", или "В ряду первых библиотек Европы", или "Среди зачинателей публичного использования библиотек, наша..." и т. д. Что, впрочем, лишь на какую-то йоту неточности не соответствовало бы в данном случае правде, - Библиотека Британского музея была открыта всего на шесть лет позже Королевской в Париже (15 января 1759 года). Но все же - йота!
      _______________
      * The British Museum Library. London, 1948, 388 p., p. 31.
      Черта эта, - очень маленькая, малозаметная для самих авторов, встречается в манере изложения английских книг, говорящих о себе и своем народе, очень часто. Я привела ее именно как манеру изложения фактов. Но еще больше национально-английского найдет читатель не только в манере изложения, а и в самих фактах истории Библиотеки Британского музея. Есть среди них вещи забавные, в чисто английском духе: еще в середине прошлого века, например, женщины (леди), допущенные к занятиям в библиотеке гораздо позже мужчин, - должны были приходить туда не иначе, как п а р о ч к а м и. Почему? Потому ли, что, садясь за стол (а в библиотеке, как и в столовой, стол играет решающую роль), в комнате, сплошь наполненной мужчинами, женщина должна для приличия быть в защитном сопровождении д р у г о й женщины? Или еще забавный пример английской дисциплины: первые годы существования библиотеки, когда читальный зал был маленький и плохо проветривался, а допускались в него лишь "люди с положением", он частенько бывал пуст, но служащие (как правило, крупные ученые преклонного возраста) должны были высиживать положенные часы до конца. Однажды старый доктор Петер Тэмпльмен, заведовавший читальным залом, задыхаясь от духоты и видя, что зал пуст, вздумал было выйти на минуту подышать свежим воздухом. "Назад, сэр!" - громовым голосом закричал на него "опекун" или "шеф" библиотеки ("Trustee" по-английски): довольно сильное выражение "назад" (get back) - но непременно и неизменно с добавкой "сэр'а". Самое страшное ругательство, произносившееся по-английски в самом яростном пылу драки, - неизменно вылетало из уст англичанина с этим хвостиком "сэр'а".
      От таких забавных случаев, накопившихся в анналах библиотеки за два столетия, веет чисто английским духом, Диккенсом, Теккереем, - кстати, и Диккенс и Теккерей были в свое время завзятыми ее читателями. Но есть в истории Британского музея и нечто другое, тоже чисто английское, глубоко симпатичное во всех его проявлениях. Я не говорю тут о черте, присущей к а ж д о м у публичному книгохранилищу, - раскрытой двери для бесплатного пользования сокровищами человеческого ума и постоянного, тоже повсеместного, интернационализма, то есть преимущественного доступа иностранцам: даже в Англии, вообще говоря недолюбливающей чужестранца, alien, - в Библиотеке Британского музея всегда есть для этого "нелюбимого" гостя вежливый и добрый прием. Не говорю тут и о неоспоримом факте широкой доступности читального зала для революционеров-эмигрантов, от итальянского антиклерикала-изгнанника Габриэля Россети, - и до Маркса и Ленина. Это все черты, можно сказать, общие, вытекающие из самого бытия книги, из общего гуманитарного настроения библиотек, их мировой переклички, их взаимообмена, их "национализации", то есть перехода на бюджет нации и бесплатности ими пользования. Но есть в истории Библиотеки Британского музея оригинальные эпизоды, в которых наглядно проявляется свой особый, только англичанам присущий, национальный характер. О двух из них хочется рассказать читателю.
      6
      Закончилась знаменитая кампания 12-го года. Наполеону нанесен удар. Союзные силы ездят друг к другу с дружественными визитами. В 1814 году царь Александр I приезжает в гости к английскому королю и желает осмотреть Библиотеку Британского музея. Начало века вообще славится тем, что правительства хвастают не только военными своими силами и блеском дипломатий, но и сокровищами высшего порядка. Большая часть европейских библиотек насчитывала со дня своего открытия почти два столетия. Испания хвастает своим "Эскуриалом", Бавария - Мюнхенской, Италия - Ватиканской, Лауренцианой, Амврозианой, Габсбурги - Венской, Польша - Ягеллонской... На весь мир прославлена знаменитая Вольфенбюттельская библиотека в Германии. Но Александру I хвастаться, особенно по сравнению с книгохранилищами, созданными еще в XVI веке, было нечем; подражая Наполеону, порядочно пограбившему Европу для Франции, он тоже изрядно пограбил: попросту перевез огромную польскую библиотеку из Варшавы к себе в Петербург. И вот теперь он ходит по Ридинг-Рум и осматривает британскую, сравнительно молодую, - ей было в то время всего пятьдесят пять лет.
      По библиотеке водит Александра I один из тогдашних служащих, в виде исключения не из ученого звания, а бывший дипломат, Иосиф Планта. Царь критически осматривает книжное наличие и бросает замечание о "небольшом размере национальной библиотеки". Иосиф Планта по-французски (как велся весь разговор) отвечает: "Но, ваше величество, ведь все здесь оплачено!" (Mais, Sire, tout est paye ici!)*. Сейчас о таком ответе царю-книгокраду, только что присвоившему "задарма" польское книгохранилище, сказали бы: "Здорово!" Не знаю, попал ли этот эпизод в русские истории александровской эпохи, но в анналы Библиотеки Британского музея он попал.
      _______________
      * The British Museum Library, Ch. III, p. 57.
      А вот второй эпизод, еще более смелый, в еще более английском духе. В 1830 году выходит в Лондоне книга "Наблюдения над состоянием исторической литературы", написанная "острым на язык" (как его аттестуют сами англичане) антикварием, сэром Николасом. (Харрис Николас, заметьте, читатель, тоже "сэр", то есть лицо привилегированное). В этой книге он нападает на состав "опекунов" (Trustee's) Библиотеки Британского музея: "Там, где, как следовало бы ожидать, должны быть выбраны люди согласно их заслугам, н е т н и о д н о г о л и ц а, кто выделился бы в науке, в искусстве, в литературе; вместо этого они состоят из одного герцога, трех маркизов, пяти графов, четырех баронов и двух членов парламента! Это лишь добавляет к многочисленным другим примерам лишнее доказательство того пренебрежения (neglect), с которым относится к гению британское правительство"*. Дело не только в том, что "острый на язык англичанин" замахнулся на консервативные порядки в национальной библиотеке. А в том, что и сейчас цитируются его слова с великим удовольствием и одобрением в официальном историческом очерке библиотеки, написанном ее сотрудниками тоже большей частью "сэрами".
      _______________
      * The British Library, Ch. III, p. 90 - 92. (Выделено автором. М. Ш.)
      Еще несколько слов - уже о с е г о д н я ш н е м своеобразии всего, связанного с библиотекой. Всякий раз, когда в тихой Рассел-стрит вырастало передо мной за чугунной решеткой величественное здание Британского музея, я поражалась цыганской панораме вокруг него. У самого входа, на ступенях лестницы - толпятся десятки приезжих, главным образом молодежи, - с фотокамерами, чемоданами, рюкзаками. Копошатся, двигаются наподобие голубиной стаи, читают газету, часами сидя вдоль стен на складных стульчиках или на камнях. У входной двери в музей есть маленькая ниша с краном. Закусывая из бумажек, люди попросту подходят к крану и пьют, подставляя губы под водяную струйку. Тут же разгуливают бобби в белых перчатках, не обращая на эти "кэмпинги" у стен мирового музея никакого внимания. Никто не останавливает, не гонит молодежь, и я никогда не видела, чтоб после них оставался мусор...
      Не знаю, имел ли Владимир Ильич представление об исторических английских чертах, которые я выше коротко описала, верней, о фактах, в которых эти черты проявились в истории библиотеки. Книга, мною цитированная, была издана почти полвека спустя после года работы Ильича в Ридинг-Рум. Мало кто из посетителей-туристов и сейчас знаком с нею: ведь книге этой, изданной в 1948 году, суждено скоро стать библиографической редкостью. Но самый "дух" библиотеки, ее широкое, умное гостеприимство, удивительно экономное использование пространства для удобной "укладки" ее фондов и каталогов, удивительная быстрота нахождения и вручения нужной книги читателю - все это, дважды упомянутое Надеждой Константиновной в воспоминаниях, как "удобство работы" и "прекрасно налаженная техника обслуживания"*, не могло не быть хорошо известно Ильичу и прочно им полюблено. Ведь и характеристика, данная библиотеке Н. К. Крупской, могла быть приведена ею только со слов самого Владимира Ильича.
      _______________
      * В первом случае в "Воспоминаниях о Ленине". М., 1933, с. 55; а во втором - в "Воспоминаниях родных о Ленине". М., 1955, с. 204.
      Добавлю еще, что и особая любовь Ленина к Лондону в немалой степени вызвана была качествами библиотеки. А что за все время двух своих эмиграций он неизменно предпочитал Лондон, расставался с ним тяжело и нехотя, известно из писем и воспоминаний. Во вторую эмиграцию, как уже рассказано читателю, он попросту "сбежал" из Женевы в Лондон (в 1908 году), чтоб свыше месяца в Библиотеке Британского музея изучать книги по философии для "Материализма и эмпириокритицизма". А в конце первого пребывания в Лондоне, весной 1903 года, когда Плеханов настаивал и настоял на переброске печатания "Искры" в Швейцарию, Ленин настойчиво этому противился.
      "Недаром я один был против переезда из Лондона"*, - писал он Алексееву, жалуясь на тяжелую атмосферу, сложившуюся для него в Женеве.
      _______________
      * Воспоминания о Владимире Ильиче Ленине, т. 1, с. 219.
      7
      Когда я только еще во вкус входила своих чтений в библиотеке, мистер Фэйрс, не забывавший меня, поднес мне драгоценный подарок. Это были фотографии с пяти документов из "Департамента печатных книг" музея, связанные с работой Ленина в Ридинг-Рум. Правда, три документа были уже опубликованы у нас в 1957 году, известны они и по книге В. М. Семенова "По ленинским местам в Лондоне", - и все же осталось кое-что новое в них, о чем можно было бы поразмыслить.
      Перепишу их для читателя такими, какими они лежат сейчас передо мной.
      21 апреля 1902 года, то есть почти сразу же по приезде в Лондон, Ильич подает прошение директору Библиотеки Британского музея о выдаче ему билета для занятий в читальном зале. Он пишет, что приехал из России для изучения земельного вопроса. В свое прошение он вкладывает рекомендательное письмо от генерального секретаря Всеобщей федерации профсоюзов И.-Х. Митчелла. Своим тонким, необыкновенно ясным и разборчивым почерком Ильич пишет по-английски, строго в общепринятой форме обращения и подписи (см. рис. на стр. 92):
      30. Holford Square. Pentonville W. C.
      Sir,
      I beg to apply for a ticket of admission to the Reading Room of the British Museum. I came from Russia in order to study the land question, I enclose the reference letter of Mr. Mitchell.
      Believe me, Sir, to be Yours faithfully.
      J a c o b R i c h t e r.
      April 21. 1902.
      To the Director of the British Museum*.
      _______________
      * 30. Хольфорд-сквер. Пентонвиль У. С.
      Сэр,
      Я прошу о входном билете в Читальный Зал Британского Музея. Я приехал из России, чтобы изучить земельный вопрос. Я прилагаю рекомендательное письмо г-на Митчелла.
      Заверяю вас, Сэр, в полной преданности
      Ваш Я к о б Р и х т е р.
      Апрель, 21. 1902
      Директору Британского Музея.
      Проходит целых три дня. Большой срок для английского обычая отвечать тотчас же. Почему такая задержка? Приложенная к заявлению Ленина рекомендация И.-Х. Митчелла как будто в порядке. Вот она, днем раньше написанная:
      April, 20
      Dear Sir,
      I have pleasure in recommending Mr. Jacob Richter LLD. St. Retersburg for admission to the Reading Room. My friend's purpose in desiring admission is to study the Land Question.
      I trust you will be able to comply with this request. Yours truly
      I. H. M i t c h e l l
      Gen. Secretary General Federation of Trade Unions (дальше неразборчиво)*
      168, Temple Chambers
      Templ...
      _______________
      * Апрель, 20.
      Дорогой Сэр,
      Я имею удовольствие рекомендовать м-ра Якоба Рихтера, доктора прав (из С.-Петербурга) для входа в Читальный Зал. Намерение моего друга, ходатайствующего о допущении, - изучить земельный вопрос.
      Я уверен, что Вы сможете удовлетворить ходатайство.
      Ваш искренне И.-Х. Митчелл.
      Генеральный секретарь
      Всеобщей Федерации тред-юнионов
      168, Тэмпл Чэмберс
      Тэмпл...
      Повторяя просьбу своего друга Якоба Рихтера о допущении его к чтению в Ридинг-Рум, Митчелл добавляет к имени Рихтера три буквы, означающие доктора юриспруденции, члена высоко чтимой в Англии корпорации юристов. Повторяет он и причину просьбы - изучить земельный вопрос. Почерк Митчелла довольно небрежен, а чин и адрес проставлены под самым письмом почти неразборчиво. Но причина задержки ответа дирекции не из-за этого. Заявления и рекомендации обычно требуется сопроводить не только служебным, но и своим личным адресом. Тут-то и оказалось "слабое место".
      23 апреля он снова дает Ильичу рекомендацию, на этот раз сугубо официальную, не на бумажке с небрежным и неразборчивым почерком, а на печатном бланке федерации, не от руки, а на машинке, с печатью тредюнионов, изображающей двух мастеров в центре круга, с каким-то рабочим орудием в руках, и сам объясняет задержку:
      General Federation of Trade Unions
      Chief Office: 168 - 170,
      Temple Chambers Temple Avenue
      London, April 23d 1902
      Sir,
      With reference to my recommendation of Mr. Richter for admission to the Reading Room, the difficulty no doubt arises through the street where I reside (Voltaire Street Clipham) being only recently buitl, and may not yet be in the Directory. I now desire to repeat the recommendation from the above address. Here again however you may not find it correct: in the Directory as prior to December 1901 the address was 40 Bridge House, 181 Queen Victoria Str. E. C.: that address will be found in the Directory.
      Trust this may be satisfactory.
      Yours truly
      I. H. M i t c h e l l*
      _______________
      * Всеобщая Федерация тред-юнионов.
      Главная контора: 168 - 170.
      Тэмпл Чэмберс, Тэмпл-авеню,
      Лондон, апрель, 23.1902.
      Сэр,
      С моей рекомендацией м-ру Рихтеру для допуска в Ридинг-Рум трудность, без сомнения, произошла из-за улицы, где я живу (Вольтер-стрит, Клапам), только недавно застроенной и, может быть, еще не попавшей в справочник.
      Я теперь желаю повторить мою рекомендацию - с упомянутым выше адресом. Вы можете опять не найти его правильным по справочнику, поскольку до декабря 1901 года адрес был 40 Бридж-хауз 181 Куин Виктория стр. Е. С: этот адрес и остался в справочнике.
      Надеюсь, это объяснение удовлетворит Вас.
      Ваш искренне
      И.-Х. М и т ч е л л.
      Получив новую рекомендацию от Митчелла, Владимир Ильич препроводил ее в дирекцию со своим вторым письмом 24 апреля:
      Sir,
      In addition to my letter and with reference to Your information N 4332 I enclose the new recommendation of Mr. Mitchell.
      Yours faithfully
      J a c o b R i c h t e r
      24. April 1902*.
      _______________
      * Сэр, в дополнение к моему письму и к Вашему сведению No 4332 я включаю сюда новую рекомендацию мр. Митчелла.
      Ваш искренне
      Я к о б Р и х т е р.
      24 апреля 1902.
      А 29 апреля, спустя неделю после поданного заявления, Ленин пошел получать свой билет, приготовленный для него еще 25 апреля. Кроме него, получившего в этот день билет вторым по счету, первым, точней первой, расписалась Изабелла Мэри Гербель, жившая на Монтэгю-стрит, в Блумсбери, рядом с Британским музеем, а третьим, вслед за Ильичем, - Теодор Трэси Норгэйт. Они обязались соблюдать директивы читального зала и дали заверение, что им "не меньше двадцати одного года" - возраст, с которого стали допускать в библиотеку вместо прежних двадцати пяти лет.
      Что же вычитывается из этой канцелярской переписки, помимо прямого ее смысла? Прежде всего более подробный адрес Ильича. До получения подарка от мистера Фэйрса я имела из мемуарной литературы только общее указание: жил недалеко от станции Кингс-Кросс. А вот, оказывается, сам Ленин написал свой адрес с абсолютной точностью: не так уж близко, в стороне от Кингс-Кросс, в доме No 30 по Хольфорд-сквер, в районе Пентонвильской тюрьмы. Это уже точное указание, и Ленин словно придвинулся, стал осязаемым, стал увиденным по достоверному месту жительства.
      Во-вторых, что там ни говори, а в Лондоне шестьдесят пять лет назад можно было жить под любым именем и работать в государственной библиотеке, не предъявляя паспорта. Замечательно, что и сейчас, даря мне снимки с документов и показывая приблизительное место, где сидел Ильич, мистер Фэйрс совершенно просто, мимоходом, как нечто обыкновенное и отнюдь не предосудительное, упомянул, что Ленин "жил в Лондоне под фамилией Рихтера". Жил - и никто его не беспокоил.
      В-третьих, тут, может быть, я слегка фантазирую, объясняя не совсем обычную манеру Владимира Ильича в английском написании буквы "и". Дело в том, что столбик английской буквы "и" (I) равносилен у нас прежнему русскому написанию так называемой "и с точкой", а в своем гордом прямолинейном одиночестве означает у англичан местоимение личное - "я". И пишется это "я" ("ай") англичанами всегда с большой буквы, в то время как "вы" - второе лицо, вежливо проставляемое у нас с большой буквы (Вы), у англичан пишется с маленькой. Но навязчивый столбик "ай" не только пишется заглавною буквой, а и не может быть заменен в английской речи одним глаголом без "я", как у нас: "прошу", "говорю", "хочу". По-английски надо обязательно сказать: "Я прошу", "Я говорю", "Я хочу"; и в рассказе от первого лица это "Я" перед многочисленными обозначениями действия всегда торчит, как частокол, предваряя глаголы и надоедая своим повторением. Но пропускать и не писать его было бы в английском языке простой неграмотностью, и Ленин не мог убрать или уменьшить число своих "я" из коротенького письма. В первом же заявлении, состоящем из семи строк, ему пришлось употребить его три раза и притом не в середине (как бы мимоходом), а в самом начале речи: "Я прошу", "Я приехал", "Я включаю".
      И вот теперь я подхожу к той маленькой странности Ильича, о которой упомянула выше. Дело в том, что "и с точкой" пишется с точкой лишь в м а л е н ь к о й букве, а когда она большая, то есть заглавная, ставить над ней точку н е п р и н я т о. Я не видела нигде и никогда ни в одном европейском факсимиле (автографе), чтоб кто-либо ставил над заглавной латинской буквой "и" (столбиком, похожим на единицу) неожиданно крепкую и явственную точку. Англичане пишут свое "Ай" - "Я" - всячески: большим рогом, хлыстом, полукружием, даже всякими закорюками и завихрениями, - но никто, нигде и ни разу, судя по личному моему опыту, не поставил над своим большим заглавным "и" точку. А вот Ильич в своих заявлениях директору Британского музея, красиво опуская заглавное "ай" под строку, всюду возносил над его головой отчетливую, крепкую, маленькую черную точку - i. Это удивительно, потому что до Ленина этого никто не делал. Каюсь, для меня, когда думаю и пишу о Ленине или когда его читаю, нет мелочи даже в самомалейшей мелочи. Все хотелось бы объяснить, понять, свести к целому. И тут мне начинает казаться: может быть, выросшее английское "Я" смущало Ленина, доставляло ему чувство неловкости, тем более, когда приходилось "вы" писать с маленькой буквы? Может быть, твердо, с нажимом ставя свою точку над этой вознесенной головой "Я", Ильич хотел поставить его в строй остальных слов фразы, как бы несколько приравнять его к остальному алфавиту маленьких букв?
      Когда я поделилась моей догадкой с одним знакомым товарищем в Лондоне, он ответил: "Ну уж это вы принялись фантазировать". Хорошо. Если это совершеннейший плод фантазии, то почему же, почему во втором своем заявлении (от 24 апреля) Ильич, отлично знавший правила английской орфографии, взял да и написал (посмотрите сами!) слово "вашему", никогда не пишущееся англичанами с большой буквы, именно с заглавной, соблюдая русскую манеру:

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14