В час, когда взойдет луна

      Нет, хватит… иначе мысль снова забегает по привычному и обрыдлому кругу: «а вот если бы я сделал то-то…» Сосредоточимся на настоящем, — Игорь пошевелил пальцами босых ног. На ботинках.
      Ботинки было жаль — удобные, привычные, они служили ему верой и правдой. Вряд ли тут можно найти что-то подобное.
      Эту мысль Игорь поймал за хвостик — надо же, ещё утром собирался красиво помереть, а теперь оплакивает свои верные ботинки! Это, наверное, что-то вроде душевного наркоза — когда действительно глубокие переживания замораживаются, уходят в темный угол, а всякая ерунда помогает перекантоваться. И ещё этому террористу надо что-нибудь найти. Чёртов автоматчик словно встряхнул его за шкирку — жить опять захотелось, сразу и резко.
      Вопрос только в том, как жить. Игорь чувствовал приближение Жажды. Раненый террорист был агнцем, в нем ярко пылал белый факел, и от запаха его свежей, чистой крови сносило крышу. Перевязывая его утром, Игорь едва удержался, чтобы не облизать пальцы. Но удержался. Знал, что если сделает это — сорвется. Придется найти кого-нибудь и сожрать, напиться крови до отвращения, чтобы заглушить желание, с которым не справятся ни курево, ни водка…
      Он выбрал себе ковбойские полусапоги и бандану, а террористу — непритязательную черную футболку, чёрный свитер и черную же слегка потертую куртку. Сложил все это в пакет, взятый тут же, положил на весы, сверился с ценником, оставил на прилавке купюры. Ведь позору не оберешься, если схватят: Трюкач обокрал секонд-хенд.
      Теперь — аптечный ларек-автомат. Комплект автомобильной аптечки, асептические бинты, обезболивающее. Была бы карта рецепта, можно было бы взять что-то и помощнее. Но будем надеяться, что этого хватит — рана чистая, пуля прошла навылет, а остальное решит сила воли и везение.
      И — в круглосуточный маркет. Жратвы, воды, бутылку водки, и темные очки.
      Откуда они выковыряли это слово «Сельпо»? Оно уходило корнями в седую довоенную древность. Старейшая на Украине сеть магазинов. Игорь присмотрелся: в том же помещении за стойкой «Жуй-пей» клевала носом над планшеткой какая-то девица в форменном фартучке и наколке «а-ля шин». А что, побалуем террориста горяченьким? Игорь вывел девицу из грез и купил коробочку острой рисовой лапши с куриными крылышками-гриль.
      Что террористу не до горяченького — он понял уже на подъезде к «Тормозку». На варка засаду из людей устраивать бесполезно — охотничьим возбуждением пополам со страхом несло за километр… и когда он проезжал — мимо, конечно же, мимо! — ворот, спокойно, не меняя скорости — просто трезво прикинув, что эта машина не засвечена, — по нервам хлестнула волна чужой боли и чужого напряжения, рабочего, когда выкладываешься по полной. Форсированный допрос, тут и гадать нечего. Когда от спиртного не пьянеешь, а наркотики не вызывают никакой реакции, единственной выпивкой остаются эмоции. И чем они острее, сильнее, интенсивней, тем больше они тонизируют. Но этот коктейль вы мне зря смешали, ребята…
      Он проехал дальше, оставил машину на обочине, погасил огни. Обмотал голову банданой, чтобы не светить в темноте своими белыми волосами. И пошел, почти не скрываясь. Новые сапоги оказались удобными, а главное — бесшумными. Впрочем, водитель патрульной машины и так ничего бы не заметил. Он и не заметил. И уже больше ничего не заметит. Игорь скользнул внутрь, прикрыл дверцу. Водитель, получив удар в висок, свесился на руль. Игорь взял его за короткий ёжик волос, откинул голову назад. Это был мужик лет тридцати, так себе огонек, чадящий. Жив. Это хорошо. Игорь терпеть не мог потреблять умирающих. Он разорвал ему горло одним движением пальца и стал пить. Одного — мало, этот пойдет на восстановление сил после травмы. Ну ничего, их там ещё пяток.
      Снова отдалась под черепом кругами расходящаяся боль. Кто это тут обижает нашего зубастого ягненочка? Сейчас не менее зубастый дядя волк всем вам покажет.
      И — откуда-то из самого нутра пришло, ужаснув на миг самого Игоря: «Это МОЯ добыча…»
      Нет. Нет. Конечно же, нет. Он не собирался потреблять этого парня. Ещё тогда, бросая голову Милены в Днепр, он решил, что поможет террористу выжить и бежать — не в благодарность за спасение жизни, которая давно стала никчемной и мерзкой, и даже не ради тех секунд, которые дала ему очередь террориста, чтобы избавить Милену от мук — а потому что любой, кто так артистически вставляет системе шпилю в зад, вправе рассчитывать на его, Игоря Искренникова, горячую поддержку. По меньшей мере — на ближайшие сутки. И ещё потому, что в парне угадывался собрат по ремеслу: как чистенько и непринужденно он на скорости поставил свою «селянку» на два колеса, объезжая преграду по узенькой дорожке! Какой показал «полицейский разворот»!
      Он вытащил моторовца из машины и отволок в кусты. Ах, хороший город Екатеринослав. Зелёный город. Сэр, вас когда-нибудь раздевал мужчина?
      Времени было мало. На детали тратить некогда. Ковбойские сапожки не очень идут к моторовской куртке и шлему, но вряд ли кто успеет приглядеться. Теперь нам нужен ещё один комплект — потому что раздевать кого-то на месте будет некогда, успеть бы одеть террориста.
      Он нюхал ночь, смотрел ночь, слушал ночь, вбирал её в себя всеми порами, чтобы не ошибиться — а вдруг им придали старшего из «Омеги»? Это было бы… некстати. Нет, нет, в наряде одни люди… А значит, это — часть «Перехвата», они просто прочесывали все мотели подряд, и решили — правильно! — брать террориста, пока он один. А ещё они решили — и неправильно! — что Игорь не вернется, а значит можно обойтись без подкрепления.
      Это нам обидно. Или подкрепление уже вызвали и дожидаются?
      А там, наверху, напряжение потихоньку, по шажку в секунду сменялось яростью…
      Еще один стоял возле въезда в гараж. Внаглую курил на посту, перебивая сигаретой вкус и запах рабочего допинга — страшная все-таки гадость, Игорь когда-то попробовал и бросил, ему самому хватало адреналина. Моторовцу все было ясно: один объект сбежал и теперь не их забота, второго взяли, сейчас обколют, допросят — и можно ехать домой. Но домой он так и не попал, а попал в кусты. Это был разросшийся шиповник, романтичнейшее место. Второй моторовец оказался таким же, как его дешевая сигарета,— тлел, чадил, и сыпал пеплом. Но Игоря наконец отпустило чувство сосущего голода. Он был теперь в полной боевой форме. А моторовец — не в полной. Куртка и брюки были у Игоря подмышкой, один пистолет — в руке, второй — в кобуре. А теперь — вперед.
      Легко и спокойно, прекрасно чувствуя и медиков, дымящих с водителем у машины над ещё одним моторовцем, который уже никуда не торопился, и тех четверых в комнате, и ещё четверых, прочесывающих окрестности — и молящихся всем богам, чтобы никого не найти! — он взбежал по той самой лестнице, по которой утром еле-еле с помощью террориста всполз на четвереньках. То, что хлестало из сорванной с петель двери, забирало покрепче, чем экстази. Человек услышал бы только однообразный рык: «Где второй? Где второй, сука, я спрашиваю?» — да глухие стоны в ответ. Игорь слышал симфонию. Патетическую, бля. Ярость, теперь уже только ярость без всякой примеси целеполагания, самодостаточная, сочная, ощущаемая всей поверхностью нёба, боль, страх, ошеломление. Он шагнул в дверной проем (или, точнее, пролом), переступил через раздолбанную в щепки кровать и застал следующую мизансцену. Террорист бессильно корчился на полу лицом кверху, руки под туловищем, явно зафиксированы. Моторовец с нашивками сержанта каблуком давил ему на грудь, как раз в области раны. Двое рядовых стояли соляными столбами и явно не знали, что делать: экстренный допрос свернул куда-то не туда, но они ещё не поняли, что их командир остервенел всерьёз, а не пугает пленного истерикой. Ну композиция… Микеланджело по вам плакал.
      Сержант повторил поднадоевший Игорю вопрос.
      — Возражаю, — сказал Искренников спокойно. — Я не второй, я первый.
      Это было уже слишком, но удержаться он не смог. Конечно, лучше всего было прикончить их так, чтобы они даже не поняли, что с ними случилось, но слишком сильно пахло болью в этой комнате. Ну ладно, я варк. Но вы-то почему?..
      Первую изумленно раскрытую пасть он закрыл ударом снизу, с носка. Шея хрустнула, как пластиковый стаканчик. Сержант успел поднять автомат — Игорь вывернул ему руку и, ломая его пальцы о предохранительную скобу, швырнул обезоруженного палача на его помощника. Игорь не хотел стрелять. Пока.
      Раненого и избитого террориста хватило на то, чтобы откатиться под батарею и не путаться под ногами.
      Чутье играло свои шутки — Игорь знал, что кровь у всех пахнет совершенно одинаково. Но для варков на чисто физический запах крови накладывается ещё что-то, насквозь нематериальное. И даже сейчас, на подъеме, который раньше он назвал бы адреналиновым, он чуял целый букет: грубый, отдающий чем-то тяжелым и маслянистым запах моторовцев перебивался чистым ароматом. Как будто на унылой закопченной стене котельной кто-то нарисовал яркий белый завиток кельтского узора.
      Игорь пнул ещё трепыхавшегося сержанта в угол, где тот и затих, и приподнял террориста. Тот дёрнулся было, но Игорь почти пропел:
      — Спокойно… Сейчас снимем с тебя эти наручники… — разбираться с сержантской карточкой и кодом не было никакого времени, террорист это понял в своём тумане, выгнулся, натягивая короткую цепь. Игорь прижал её к полу стволом, выстрелил. Боевик дёрнулся и очень некстати обвис. — Эй, не расслабляться! Прошу футболочку… — попутно он всунул руку раненого в рукав, тот только зубами скрипнул. — Теперь курточку… та-ак… Шлемчик… А теперь встаём…
      — Оружие… — выдавил тот.
      — Сейчас-сейчас… — Игорь вытянул из-под кровати сумку, из которой торчал тубус, за рукоять кинул туда нож — тонкое лезвие леденяще посверкивало серебром; подобрал тяжелый револьвер, «Питон-357», сунул его террористу за пояс. — Мы сильно нашумели?
      Раненый посмотрел на него совершенно безумными глазами. Игорь вслушался в ночь — ага, бегут сюда. Все бегут сюда. Ах, ну да — ларингофоны…
      — Понял. Готовься. Сейчас пошумим ещё сильнее. Знаешь что, приляг ещё раз.
      Он поднял с пола сержанта, надкусил артерию и, набрав полный рот крови, вышвырнул тело в окно, снося стекла и жалюзи. Швырнул туда же сумку с оружием. Потом склонился над террористом и выплюнул всю кровь ему в лицо. Хватанул ещё из натекшей лужицы и влепил себе по физиономии. Поднял автомат и стриганул очередью по стенам, истошно вопя. И, наконец, повалился на колени рядом с террористом, весь залитый чужой кровью. Поднял его на руки и, пошатываясь, спустился по лестнице. Сел на пол в гараже, прижав террориста к себе. Оба были так уделаны — родная мама не узнает, не то что сослуживцы.
      Четверо моторовцев прогрохотали мимо них башмаками, последний задержался, чтобы спросить:
      — Кто это был? Старший?
      Игорь закивал, сипя и показывая на горло — мол, не могу говорить.
      — В машину оба! Помочь?
      Игорь так же энергично замотал головой, поднялся, вздёрнул на ноги террориста. Тот не мог перебирать ногами, и Игорь, подсев, взвалил его на плечо.
      Белый кельтский узор потёк вьюжными завитками по асфальту. В воздухе пахло грядущим дождём, небо затрещало разрывом молнии. Это будет хорошо, если начнется ливень, это будет замечательно — снитчам в грозу много хуже, чем людям. Если повезет, можно и оторваться.
      — Что там? — двое медиков подбежали, выхватили у него тело, уложили в машину, принялись резать одежду… Игорь уже подскочил с тяжелой сумкой, на ходу захлопнул двери минивэна, кинул сумку в кабину водителя и вскочил на свободное место сам. Машина стояла «под парами» и рванула с места так, что дверь за Игорем захлопнулась сама.
      Выехав из паркинга с сиреной на всей скорости, которую можно было развить, лавируя между траками, машина свернула налево — то есть в сторону, противоположную требуемой. Игорь ничего не сказал — навстречу пронеслась кавалькада полицейских машин. Ага, эти, в доме, вызвали подкрепление. И появление варковского спецподразделения — вопрос ближайших десяти минут.
      — Поворачивай, — сказал Игорь.
      — Что? — не понял водитель.
      Игорь ударил его в ухо, перехватил руль, поверх ноги водилы надавил на тормоз. Развернул машину, убрал сирены и мигалки, и, едучи по встречной полосе, спихнул бесчувственного в кювет. Счет пошел на минуты и секунды, если не удастся оторваться сейчас — не удастся вообще. Игорь отключил и фары, и габаритные огни — и медицинский вэн черным призраком на полной скорости понесся по разделительной полосе. Дождь лупил уже вовсю.
      Удача на серых крыльях летела над угнанным вэном — не попалось ни одной машины навстречу и никто в заполошном «Тормозке» не обратил ещё внимания на дорогу, да и не было её видно из-за дождевой завесы. Игорь остановил машину возле темного «фолькса», выбрался из-за руля, открыл двери фургона. Медики выглядели бледнее, чем распростертый на носилках террорист, держащий их под прицелом. Он был уже перевязан — молодец парень, едва пришел в себя — и тут же сориентировался.
      — В-вы… — только и смог выговорить один из медиков.
      — Я, — сказал Игорь и дал ему в челюсть. Потом взял второго за лицо и аккуратно приложил затылком о стену. Он был сыт и не хотел убивать. — Идти можешь?
      — Да, — ответил террорист.
      Они перебрались в «фолькс». Игорь — за руль, стрелок — на заднее сиденье. Сумку с оружием Игорь бросил ему под ноги. Впереди лежало широкое и прямое восьмирядное шоссе, и Игорь утопил педаль газа (забавно: вот уже больше сотни лет не используем бензин — а все говорим «педаль газа») до упора.
      — Они успели тебя проколоть?
      — Нет. Крути баранку, я сам, — террорист зашелестел пакетами. — А эт-то что?
      — Рисовая лапша. Но тебе сейчас не до нее, верно?
      — Факт, — истребитель ведьм нашел наконец пакет с лекарствами. — Жми на всю до указателя «Солёное». И поверни по указателю.
      — Бу сде. А куда мы, собственно, едем?
      — На запад, — коротко ответил террорист.
      — Парень, если ты будешь таким же откровенным, мы очень скоро окажемся не просто на западе, а на Заокраинном Западе. Куда мне ехать, если ты вырубишься? Куда мне поспеть к рассвету?
      Террорист издал нечто среднее между вздохом и стоном, разрывая зубами пакет с обезболивающим.
      — Делаем крюк… через Солёное, Новопокровку, Привольное и Елизарово. Выезжаем на Криворожское Шоссе и сворачиваем на Щорск. Дальше: Вольногорск — Александрия — Знаменка. В Знаменке бросим машину и сядем на поезд Харьков-Краков. Если будем живы.
      — А ты здорово знаешь местность.
      — Я здесь родился. Указатель на Солёное не проморгай.
      — А как это будет по-украински?
      — Солоне.
      — Карта есть?
      — В сумке с оружием.
      Они покинули город и ушли из-под грозовой тучи. К этому часу, подумал Игорь, Милену бы уже сожгли.
      Указатель на Солёное он не проморгал — но, проехав километров десять по этому проселку, остановил машину и залез в сумку. Карту он по подсказке террориста нашел в боковом кармане. Простую, бумажную. Отлично — считывателя у него при себе как раз не было.
      Так… Крюк через Солёное, Новопокровку, Привольное и Елизарово… Хар-роший крюк. На этом крюке они вполне могут нас потерять — тем более что я ни на какой запад не собирался, и они это наверняка знают… На западной Украине варку-нелегалу гроб. А впрочем, мне и так и этак гроб.
      — Послушай, миро ило , а как ты собираешься брать билеты на поезд, если мой аусвайс засвечен?
      Сказать по правде, унипаспорта у него и не было. Выбросил ещё прошлой ночью, перед тем как затащить мотоцикл на крышу.
      — У меня есть запасной. Чистый. Для… друга. Без лица. В Александрии найдем автомат и шлепнем твою личность в карту. Станционный чекер её съест, а больше нам ничего и не надо.
      Игорь сложил карту, вышел из машины и снял моторовскую куртку. От шлема он избавился ещё раньше, не помнил когда.
      — Давай сюда ментовское барахло, — собирая с сиденья тряпки, сброшенные террористом, он старался не дышать. Срочно требовалось закурить или выпить. Водка не пьянила — но спирт отбивал на какое-то время все слишком заманчивые запахи… Когда стрелок выбрался из машины и побрел, шатаясь, в сторону кустов, Игорь сделал и то, и другое: сначала хлебнул из горла, потом закурил.
      С одной стороны дороги высилась зубчатая стена лесопосадки. С другой разлеглось поле. Брюхатая луна дозревала — ей оставалось ещё дня три, чтобы свести с ума своего раба. Игорь покосился в сторону кустов — и тут же отвел глаза от беззащитной голой спины террориста.
      «Я. Этого. Не сделаю…»
      Когда он докурил, луна скрылась в облаке, как каракатица в чернильном пятне. Но Игорь чувствовал её присутствие сквозь пустоту и влагу неба — как видел сквозь веки белое сияние агнца.
      В машине звякнуло. Игорь развернулся и увидел, что парень зубами затягивает на левом предплечье застежку ножен-браслета под тот самый серебряный ножик.
      — Поехали? — сказал вампир.
      — Поехали, — кивнул охотник на вампиров.
      Тёмная машина мчалась по дороге, по краям которой высились стены тополей, черных на черном. Гроза, ползущая с юга на север, какое-то время шла вровень с ней, а потом машина повернула на запад.
 

* * *

 
      Человек в светлом костюме со спины был неприятно похож на высокого господина — легкий, прямой, уверенный. Некоторая — для старшего — угловатость движений казалась скорее свойством общего стиля, чем проявлением человеческой недостаточности. И только когда он поворачивался, становилось ясно, что высоким господином он не может быть никак, потому что высокий господин в очках — не в темных, защитных, а в обычных, прозрачных, от близорукости — это даже не нонсенс, это… кощунство, наверное. Собственно, даже словосочетание «московский чиновник в очках» было, скорее, языковой химерой — понятием, которое можно высказать средствами языка, но которое категорически отказывается встречаться в природе. Вряд ли, конечно, и без того пребывавшие в расстроенных чувствах сотрудники местного СБ думали о происходящем именно в этих терминах, но вот что шатающийся по управлению очкарик из Москвы чрезвычайно раздражал их ещё и отсутствием опознаваемой «окраски», сомнений не вызывало.
      Материалы о событиях в «Китайской стене» и Аптекарской балке пришельцу, впрочем, выдали беспрекословно. Протоколы допросов — тоже. Наверное, очень обрадовались, что он не потребовал материалы «Перехвата» в реальном времени. Обрадовались, конечно, рано, но зачем портить людям и без того дурное настроение?
      Габриэлян сидел в чьём-то пустующем кабинете и в четвертый раз перечитывал несколько нервный рапорт командира штурмовой группы: с одной стороны, задача была практически выполнена, с другой, имелось два своих трупа, десяток раненых, поврежденное здание, очень много шума и один неотработанный террорист, Андрей Савин, псевдо Эней. При соотношении 15 к 1 и точной наводке несколько чересчур. Вернее, было бы точно чересчур, если бы в объектах не числился Виктор Саневич, псевдо Ростбиф. Тут можно было ждать всего, ну это все и произошло.
 
Кроме свободы, помимо удачи и славы,
Кроме любви, кроме верных волчат по бокам,
Ты обретаешь признаньем кинжал и отраву,
Ты принимаешь в награду капкан и жакан.
 
      Со второй группой зато вышло почти по учебнику. Поляки. Сняли дом в Аптекарской балке. Хороший, большой, с несколькими выходами — хозяева сдавали на весну и лето. Очень удобно, если хочешь избежать посторонних глаз — но и штурмовать не в пример легче. Импульс, потом инфразвук, ну, соседских собак оглушили немножко, но они за час оправятся, а вот в многоквартирном доме так не поработаешь… Было в группе пять человек, упаковать живьем удалось троих, заговорил пока один — и ничего особо полезного не сказал. Как и подозревали, посторонней оказалась группа. Из маргиналов. Народове Силы Збройне, крайние правые, правее только стенка, да и то не всякая. Их пригласили поработать в прикрытии, они пошли — кому же не лестно в спарке с Ростбифом, да и объект — украинец.
      Диспозицию им рисовал Ростбиф, оружие добыл он же… Забавная, кстати, была диспозиция — площадь очень плотно перекрыта, а вот крыша музея войны не задействована совершенно.
      Это потому, что оттуда не уйти — или потому, что место мотоциклом занято? Спрашивать пока не у кого. Да, на этот раз Ростбиф далеко сходил за людьми. Совсем в сторону. Видно, уж очень не доверял своим, подстраховался. И явно недостаточно — потому что и этих вычислили и слили. Сюда или Киеву — у Москвы этих данных не было.
      Но, в общем, понятно, почему Газда запаниковал. Две группы в городе — и мало ли каких еще можно ждать сюрпризов. Запаниковал и поторопился. А местные службы ему подыграли. Либо хотели вмастить будущему старшему, либо, что вероятнее, оказать ему медвежью услугу, желательно с летальным исходом. Но даже если бы Габриэлян приехал в город позавчера, переиграть бы ничего не удалось… Спустя ещё четверть часа коллега из Киева, курировавший операцию по «изъятию» Саневича, нашел московское недоразумение все в том же кабинете, за тем же отчетом. Вообще-то, первым знакомиться должен был прийти начальник оперотдела, но киевлянин мог себе позволить влезть без очереди.
      Кивнул, зашел.
      — Ростбиф? От него и того не осталось. Клочки по закоулочкам. Хотя на свидетельство о смерти хватит, — даже в виду последующих событий киевлянину было приятно, что столицу они обошли. Впрочем, судя по молодости визитера и тому, что тот приехал один, не очень-то москвичи и хотели. И всегда оно так. — Он вас интересует?
      — Интересовал, — сказал очкарик. — Очень.
      — Мы их все романтизируем, — заметил киевлянин. — Поднимаем себя в собственных глазах.
      — Да? — москвич не возражал, он спрашивал.
      И тут майор из Киева свел воедино фамилию, очки, не очень естественную посадку головы и нездоровую бледность, которая была бы понятна у подражающего высоким господам «подосиновика», но у офицера безопасности почти наверняка означала совсем другое.
      — Позвольте, — сказал киевлянин, — это вы на прошлой неделе Мозеса брали?
      — Да…
      Оно и да. Вот почему вы у нас, молодой человек, в водолазке. Если верить сводке, то с такой шеей не по славной Украйне шастать, а тихонечко в больнице лежать. Или столице уже и законы биологии не писаны?
      — Вы жадный, — покачал головой киевлянин. — Нельзя же успеть повсюду.
      — Ну, сюда я не успел, — вздохнул москвич. Не успел. Неизвестно, что бы из этого получилось — скорее всего, ничего; скорее всего, Саневич не пошел бы на контакт — и в категорической форме не пошел бы, но всё-таки очень жалко, что разговор не состоялся вовсе — чем бы он там ни кончился.
      — Радоваться надо. Вам холку мылить не будут за вчерашнее,— киевлянин лукавил, он был против раннего захвата и это мнение попало в рапорт. Так что лично его холке ничего не угрожало — скорее всего, начальство даже будет благодарно ему за возможность сказать екатеринославцам: «Мы же вас предупреждали…»
      — Простите, — вдруг вскинул голову очкарик, — а почему вы использовали для штурма местный спецназ? Почему не привезли свою группу?
      Киевлянин посмотрел на него с искренней благодарностью.
      — Я привез. Они сейчас задействованы в «Перехвате». Только, понимаете, мы же локальное начальство. Живоглоты. «Когда в Москве стригут ногти, в Киеве рубят руки». Вот нам и не позволяют сесть на шею. Чему я в сложившихся обстоятельствах даже рад. Кстати, а почему вы один? Рассчитывали на местное гостеприимство?
      — Я вообще в отпуске по болезни, — улыбнулся москвич. — А группа должна была прилететь вечером. Я им просто сразу отбой дал.
      — Не хотите участвовать в скачках?
      — Не хочу, — решительно сказал очкарик.
      — Я тоже. Я очень сомневаюсь, что они их возьмут. Они дали в розыск двоих, а те наверняка давно разделились, если Савин вообще жив. Они выбрали генеральным западное направление — а господину Искренникову нужен большой город… Они решили, что Искренников и Савин — союзники, потому что и криминальные структуры, и маргинальные подпольные группы нередко сотрудничают с варками-нелегалами — и не понимают, что покойный Саневич не мог себе такого позволить — это стоило бы ему его репутации в организованном подполье…
      Киевлянин говорил так, словно ждал возражений — и возражения не заставили себя ждать.
      — Они едут в конкретную точку. К кому-то из личных знакомых Саневича. К кому-то, кто достаточно близко и никак не связан с подпольем. Куда-нибудь в сельскую местность, в район Львова или Тернополя, где соседи, даже заметив что-то неуместное, к властям не пойдут никогда. 70 против 30 за то, что сейчас они уйдут.
      — 80 против 20, — покачал головой киевлянин. — В штабе операции думают, что в течение ближайших суток — у нас ведь намечается полнолуние — либо старший закусит агнцем, либо террорист его уложит в ходе самообороны. А поскольку эти двое о полнолунии знают не хуже нашего, они должны были разделиться.
      — Они разделятся только в двух случаях, — сказал москвич, — если у кого-то из них есть поблизости база и люди, которым можно доверять, или если террорист в течение нескольких часов организовал себе качественную медицинскую помощь. Потому что вот у нас показания медиков бригады МОТОРа… — над терминалом соткался новый слой изображения. — Там серьезная кровопотеря и множественные ушибы.
      — Ну… — киевлянин выразительно окинул коллегу взглядом. — У некоторых и болевой порог повыше, и воля покрепче, нежели у пересичного громадянына…
      — Ммм… Это вопрос не болевого порога или воли, а скорее, трезвой оценки. Искренников выпил двоих, восстановился и полностью функционален. С ним будет сложно справиться в одиночку, даже без гандикапа. С другой стороны, если Савин с трудом может передвигаться, ему не на кого положиться, кроме Искренникова.
      Киевлянин поморщился. Вампир, через полстраны волокущий на себе раненого «агнца» и не трогающий его? Волокущий на Западенщину, где террориста, может, и спрячут, но варка-нелегала с удовольствием возьмут на вилы и сожгут? Неправдоподобно до оскомины, но именно поэтому, именно поэтому…
      — Вы считаете, что человек, атаковавший помост, способен трезво оценивать свои силы?
      — Да, — твердо сказал москвич.
      — Я тоже, — фыркнул киевлянин. — Группу брали прямо в той многоэтажке. Не проверив, все ли на месте. И он сделал выводы.
      Вряд ли их пишут, но все равно, зачем лишнее вслух? Выводы, очевидные выводы — в оперативном штабе достаточно специалистов, но все ключевые распоряжения исходили от Газды. Ему не мешали свернуть себе шею.
      — Они оба сделали, — уточнил москвич. — Независимо друг от друга.
      — Полагаете, независимо?
      — С высокой вероятностью. У меня только два соображения против.
      — Крыша и хронометраж?
      — Да. Но я не представляю себе, как Саневич объяснил бы низовому подполью операцию против человека с привлечением старшего.
      — Я тоже. И я знаком с послужным списком Искренникова-Гонтар, им негде было пересечься с подпольем. Это случайность чистой воды.
      — Случайность. Но не совпадение.
      Не совпадение, кивает киевлянин. Место, время, мотив. Мы понимаем, и вы понимаете.
      Они обменялись ещё парой реплик, дружно прокляли местную погоду и разнесчастный индустриальный дизайн, москвич рассказал, как в прошлый приезд полчаса не мог найти выход из мэрии — было ощущение, что он находится в критском лабиринте, киевлянин выдал встречную историю — о том, как попал за рекой на перекресток-восьмерку и только с пятого раза умудрился с него съехать. На этом он распрощался и ушел. Спустя несколько часов все управление знало, что приезжий, хотя и числится в референтах Самого, по профилю оперативник с очень неплохим послужным списком, в город приезжал за Саневичем, в дело с терактом встревать не будет, хотя заинтересован, конечно — но не настолько, чтобы лезть под руку работающим людям. Вот тут к Вадиму Аровичу Габриэляну и потекла настоящая информация…
 

Из ненаписанного письма Габриэляна В. А. Кесселю А. Р.
      Екатеринославские коллеги ошиблись трижды. Во-первых, им никак не следовало брать группу Ростбифа в доме. НЗСовцев ладно, а Ростбифа никак. Нужно было — в точке сбора перед операцией. Тогда и террористы с гарантией легли бы всем личным составом, и подполью не дали бы дымовой сигнал до неба — «у вас утечка». Нас-то такой исход устраивает вполне, а вот с их стороны, какими внутренними соображениями они ни руководствуйся, это промах.
      Во-вторых, церемония. Мишень была известна. То, что единственный, кроме Саневича, профессионал ушел, тоже было известно. Дополнительных мер безопасности не принял никто. А ведь это классический сценарий — осатаневший террорист рвется доделать работу в одиночку. Но нет, его не ждали. Настолько не ждали, что даже подъезды к площади не контролировали. Ну и конечно, пункт третий, он же первый. Госпожу Милену Гонтар приговорили к смерти за незаконную инициацию. Инициированный, некто Искренников, в прошлой жизни был каскадером, да и в новой успел отличиться и отвагой, и упрямством — когда угодил в облаву ещё у соседей, на допросах молчал очень убедительно. А госпожа Гонтар любила его достаточно, чтобы бросить все, вытащить его и уйти с ним в побег. И парой они оказались с принципами — среди предполагаемых жертв просто ни единого «агнца». А поскольку высокая госпожа раньше ягнятинкой не брезговала, изменение состава меню можно отнести на счет Искренникова. И вот со всем этим набором данных, явление а крыют струфиана на двух колесах оказалось для екатеринославского СБ полным сюрпризом. Сказал бы, что таких ошибок не бывает, но факты вещь упрямая. Отчетов километры, все валят друг на друга, валят несколько больше, чем нужно — чтобы Москва не подумала, что у них тут сговор, но по тому, как оправдываются, видно: в тихом саботаже участвовали практически все и с самого начала. Возможно, не по сговору, а просто из общей неприязни к Газде. Возможно. Есть у меня по этому поводу некоторые подозрения, но я с ними торопиться не буду: скорее всего, это просто резвится моя паранойя, а местные радости объясняются тем, что екатеринославское СБ — все же служба мирного времени.
      Но это ошибки раннего предупреждения. Постфактум дела обстояли ещё интереснее.