Нихт капитулирен!

Алек Сэй

Нихт капитулирен!

Автор приносит свою искреннюю благодарность за помощь в работе:

Конторовскому Владимиру

Шейко Максиму

Вилкат Артуру

Марченко Ростиславу

Селину Дмитрию

Авраменко Александру

Артемову Славе

Таляка Яне

Левицкому Антону

Валидуда Александру

Логинову Анатолию

Лернер Марии

Спесивцеву Анатолию

а также всем остальным, кто помогал, советовал и критиковал, не жалея как доводов, так и эпитетов в мой адрес.

Kapitulieren wird Deutschland niemals, niemals, jetzt nicht und in drei Jahren auch nicht. Hitlerrede am 8.11.1939 Burgerbraukeller, Munchen

Часть I. Жар чужими руками

Мы поняли, что Гитлер сделал еще один из своих умных политических шагов, благодаря которому он и на этот раз выиграл дело миром, как это ему удавалось и раньше.

Эрих Рёдер, гросс-адмирал

Этим были посеяны семена будущей войны.

Маршал Фош о Версальском мире

Берлин, Вильгельмштрассе, 77

08 ноября 1938 г., около полудня

Рейхсканцлер и фюрер германской нации, Адольф Гитлер, порывисто поднялся со своего места и принялся энергично прохаживаться вдоль стола, за которым сидело несколько самых могущественных людей Третьего Рейха: Генрих Гиммлер, Рейнхард Гейдрих, Вильгельм Фрик, Йозеф Геббельс, Вильгельм Канарис, Генрих Мюллер, Рудольф Гесс, Вильгельм Кейтель, Вальтер фон Браухич и Герман Геринг. Гитлер мерил шагами свой кабинет около минуты, наконец подошел к окну, резким раздраженным движением отдернул портьеру и невидящим взглядом уставился на улицу.

– Если это шутка, то не смешная, – процедил он и вдруг развернулся, уперся полным ярости взглядом в шефа СД и заорал: – Я не позволю вам делать из себя идиота, Гейдрих! Слышите?! Ни вам, ни кому-то другому!!!

– Это не шутка, мой фюрер, – Рейнхард Тристан Гейдрих выпрямился во весь свой немалый рост и спокойно встретил бешеный взгляд Гитлера. – Я могу это доказать.

Канарис поглядывал на группенфюрера с едва прикрытым злорадством, остальные (быть может, за исключением Геббельса и Гесса) косились на его бывшего сослуживца[1] с некоторым недоумением, гадая, какую игру он затеял, что настолько рискует. Рискует, выставляя себя дураком, рассказывая фантастические бредни фюреру, навлекает на себя его гнев – для чего? Какие доказательства своего смехотворного убеждения измыслил этот изощренный и неординарный, что признавали даже враги, ум? Зачем срывать совещание о «народной мести» за Рата?[2]

Глядя в спокойные, с хищным прищуром голубые глаза группенфюрера, на его вытянутое индифферентное лицо, отмечая всю ту уверенность, которой дышала, казалось, долговязая фигура Гейдриха, Гитлер тоже начал успокаиваться.

– Вот как? – рейхсканцлер криво усмехнулся и проследовал к своему месту. – Интересно было бы узнать, каким образом вы намерены это сделать, партайгеноссе.

Последнее слово он произнес чуть ли не с издевкой.

По тонким губам шефа СД скользнула мимолетная улыбка – он словно предвкушал эффект.

– Рейнхард, что это? – хохотнул вольготно развалившийся в своем кресле главком Люфтваффе, разглядывая серебристую плоскую коробочку, которую Гейдрих извлек из своего портфеля и положил на стол. – Пудреница? Не знал, что ты используешь косметику.

На лицах собравшихся появились усмешки.

– Нет, Герман. Это… Патефон.

– Размером с ладонь? Маловат. – Геринг не выглядел заинтересованным. Более того, он не выглядел заинтересованным демонстративно. – Да и пластинку поставить некуда.

Гейдрих прикоснулся к поверхности коробочки, и из нее полилась… Полилось… Музыкой это назвать можно было лишь весьма условно – скорее уж грохотом в кузнечном цехе под аккомпанемент циркулярной пилы. Гитлер скривился, как от зубной боли.

– Что это такое? – рявкнул он.

– Музыка, мой фюрер, – шеф СД (да и, заодно, зипо[3]) пожал плечами. Из коробочки, под непрекращающуюся какофонию, раздался грубый, лишенный мелодичности, но мужественный голос солиста про… Ну, наверное все же пропевший «Du… Du hast…», и Гейдрих добавил: – Музыка и песня.

Вновь дотронувшись до коробочки своими длинными и тонкими, как у пианиста, пальцами, Гейдрих заставил прекратиться эти чудовищные звуки.

– Предлагаю послушать что-то более приятное, мой фюрер, – руку с «адской машинки», как ее про себя окрестили все присутствующие, Рейнхард не убирал. – Радио, например. Сейчас как раз должны передавать оперу Вагнера…

– Это еще и радио?! – проняло даже Геринга, моментально представившего перспективу использования таких «патефонов» в авиации. Да и в остальных частях Вермахта и Кригсмарине тоже. – Как далеко действует? Можно использовать как передатчик? Как скоро можно наладить выпуск и какие мощности экономики[4] для этого требуются?

– Нет, это просто радиоприемник, совмещенный с проигрывателем музыки, – ответил Гейдрих, и, выждав секунду, специально, чтобы полюбоваться вытянувшимися от разочарования физиономиями товарищей по партии, выложил на стол что-то совсем уж маленькое и плоское, черного цвета. – Рация – вот.

– Этого быть не может! – возмутился фон Браухич. – Где это видано, чтоб радиостанция была такой крохотной? На каких частотах она работает?

– Выясняем! – сказал, как отрезал, Гейдрих. – Информация поступила ко мне всего за час до совещания, нашего гостя я приказал пока… Оставить в покое. Дать придти в себя. В конце концов, он немец…

– Вы это проверили? – перебил его Гесс. – А если это агент мирового еврейства и плутократии?

– Проверили первым делом, партайгеноссе. Истинный ариец, без следов хоть какой-то примеси любой другой крови. Медики дали заключение с абсолютной уверенностью. Да я его сам видел – хоть сейчас на плакат.

– Так… – Адольф Гитлер вновь поднялся из кресла, хотя уже не так порывисто, и опять начал мерить шагами свой кабинет. – Переоценить значение этого события невозможно. Невозможно переоценить и последствия утечки информации. Канарис, пошлите проверенного человека на допросы гостя и введите в курс дела Рёдера. Гиммлер, подключайте людей из «Аненербе».[5] Всех кто контактировал с этим… Как его, кстати, зовут?

– Карл, – Гейдрих покосился на министра пропаганды и образования. – Карл-Вильгельм Геббельс, семнадцать лет.

Йозеф Пауль Геббельс поперхнулся и покраснел как рак.

– Успокойтесь, партайгеноссе, он утверждает, что вы не родственники.

Берлин, тюрьма Шпандау

08 ноября 1938 г., около двух часов дня

– Ни с какого боку не родственник, – покачал головой симпатичный юноша с коротким ежиком светлых волос.

Ойген фон Рок, доверенное лицо Рейнхарда Гейдриха, поморщился и покосился на коллегу из Абвера.

– Не являетесь рейхсминистру ни родственником, ни свойственником, ни сводной родней? – спросил Ансельм Борг, фрегаттенкапитан, откомандированный на это дело от ведомства Канариса.

– Нет, герр офицер, – устало ответил тот. – Геббельсов у нас, как в России Ivanovih.

– А у вас откуда такая информация? Про Россию? – мягко поинтересовался фон Рок.

– Да из Интернета же! – парень попытался вскочить, но прикованные к столешнице запястья не позволили ему распрямиться, и он упал обратно на табурет. – От сетевых приятелей! Ну поймите же, Бога ради, я – из будущего. Там всё – ВСЁ!!! – иначе.

– Учитывая то, что вы подошли к ближайшему полицейскому и сдались – не всё, – ответил Борг. – То, что вы потребовали направить вас к ближайшему контрразведчику… Да, это говорит в вашу пользу, герр Геббельс. Но, скажите откровенно, что бы вы сделали на нашем месте? Поверили бы в то, что вы – путешественник во времени?

Карл Геббельс, ни с какого бока не родственник, простой школьник семнадцати лет от роду задумался… И ответил:

– Никак нет. Я бы на вашем месте… – голос мальчишки пресекся, он тяжело сглотнул, но… Но выпрямился, глядя в глаза Боргу, глянул гордо… Независимо… И сдавленным голосом продолжил: – На вашем месте я бы расстрелял и забыл.

И тут же заплакал. Согнулся в реве.

– Вы-ы-ы-ы… Не имеете права… Я немец…

Карл плохо знал историю. Кому сейчас нужна история?! Нужны маркетинг, экономика, математика, химия, физика… А история? Но он хоть как-то слушал преподавателей в школе, и из лекций по эпохе нацизма вынес твердую уверенность – чистокровного немца в 1938-м году просто так расстрелять было нельзя. Блажен, кто верует…

– Никто не собирается вас расстреливать, юноша, – раздался голос от двери. Голос… Профессорский, иначе не назвать. – Вы теперь достояние Рейха. Будь у нас Святой Грааль, вы б сравнялись по ценности с ним.

Представитель Абвера покосился в сторону бесшумно открывшейся двери, а затем на коллегу из СД. Фон Рок пожал плечами.

Сев напротив рыдающего парня, незнакомец грустно улыбнулся, выложил на стол портсигар и спросил:

– Курите?

– Не-ет, это вредно… – юный Геббельс нашел в себе силы ответить. – Повесите, да? Лучше…

Парень захлебнулся слезами.

– Лучше расстреляйте, это не так страшно.

– Да почему мы вас должны вешать? – развеселился гость. – Вы же еще ничего такого не сделали.

Ответа он и не ждал, поэтому продолжил:

– Кстати, меня зовут Карл Мария Вилигут, бригаденфюрер. Тезки, можно сказать, геноссе. Господа, что ж вы запугали молодого человека до такого состояния? Он нас неизвестно за кого принимает. За чудовищ каких-то просто.

Юноша склонился к прикованным рукам, вытер слезы и смог наконец разглядеть вошедшего, который как раз сейчас пытался поудобнее пристроиться на стуле. Это оказался уже далеко не молодой мужчина, с редкими волосами, зачесанными назад и обильно сдобренными сединой. Щеточка усов под мясистым носом-картофелиной тоже была, что называется, «соль с перцем». Впрочем, несмотря на явную старость и некоторую полноту, в нем чувствовалась стать и выправка боевого офицера, кем собственно он и был.

– Известно, за кого вас все принимают, – Карл шмыгнул носом. – За военных преступников.

Все три офицера ошарашено уставились на него.

– Извольте объясниться, knaube,[6] – процедил Борг. – Такие слова могут вам дорого стоить.

– Куда уж дороже? – мальчишка снова наклонился и вытер глаза. – Двадцать миллионов одних только немцев в землю закопали. И остальных примерно вдвое больше.

– Двадцать мил… – у Вилигута пресеклось дыхание. – Это с кем же мы так воевали?

– Со всеми, – буркнул Карл. – Кроме итальянцев и японцев.

– Что, и с русскими тоже? – изумился фон Рок. – У нас же с ними общих границ нет.

– Это пока нет. А первого сентября следующего года мы нападем на Польшу…

Берлин, Принц-Альбрехтштрассе, 8

08 ноября 1938 г., около половины шестого вечера

– Черт возьми, чему наши потомки учат детей в школах? – Гейдрих в раздражении бросил на стол несколько машинописных листов. – Скажите, фон Рок, если бы ваш сын обладал такими же знаниями о прошлой войне, что бы за оценки у него были?

– При всем моем уважении, группенфюрер, Мартин учиться в военном учебном заведении, у них есть соответствующая дисциплина. А этот мальчик… – штурмгауптфюрер пожал плечами. – Удивительно то, что он знает настолько много о проигранной войне. Таково свойство человека – гордится победами и стараться забыть о поражениях. Государство же состоит из людей. Многие ли сейчас помнят в Рейхе про… Ну, скажем, про Гроссегерсдорф?

Шеф СД хмыкнул.

– Это было все же поболе лет назад, штурмгауптфюрер. Впрочем, вероятно, вы правы. Да и много ли можно узнать за полуторачасовой допрос? Ну, а каковы ваши личные впечатления об объекте, фон Рок?

– Скорее положительные. Он довольно умен, физически хорошо развит, честен. Смел.

– Даже так? Смел? Поясните, с чего вы это взяли? – потребовал Гейдрих.

– Назвать военными преступниками людей, которые вправе поставить его к стенке без всякого суда – он это, заметьте, отлично осознавал – или глупость, или смелость. Глупым он не кажется.

– Хорошо, – группенфюрер кивнул. – Что-то еще?

– Пожалуй, да. Этот Карл, как бы поточнее выразиться, слишком иной. Те ценности, те моральные устои, на которых он воспитывался, непомерно чужды не только Рейху, но и Англии, Франции, США и СССР вместе взятым, – фон Рок вздохнул. – Тяжело ему будет, когда придет время стать обычным гражданином Рейха.

– Ба, вы становитесь сентиментальным, штурмгауптфюрер? – Гейдрих усмехнулся. – Пускай об этом голова болит у «Аненербе». Недели не пройдет, как они наложат на него свои лапы.

Берлин, улица Тирпиц-Уфер, 72-76

08 ноября 1938 г., около шести вечера

– Значит решил, что шествие факельщиков – это парад педерастов? – Франц Вильгельм Канарис хохотнул. – Непременно надо сообщить Гиммлеру, за кого в будущем приняли бы бравых эсэсовцев, хотя рейхсфюрер, боюсь, не оценит.

Ансельм Борг ухмыльнулся, представив лицо руководителя СС после получения такой новости.

– Ну-с, что еще удалось выяснить? – шеф Абвера продолжил быстро просматривать протокол допроса Карла Геббельса. – Прямо какой-то набор из незнания и склероза, честное слово. Так, в следующем году мы разделим Польшу с Советами, а перед этим окончательно оккупируем Чехословакию? Ну, для меня это не новость… Хм, страны Бенилюкса это понятно, не пробивать же линию Мажино лбом, а в Норвегии и Дании мы что забыли? Франция… За месяц или чуть больше? Резво, резво… О! «С англичанами мы воевали на море и в воздухе, и еще – в северной Африке, но победить не смогли. А 22 июня 1941-го года, рано утром, Германия напала на Советский Союз. Зимой этого же года наши войска вышли к Москве, но взять ее не смогли. Потом, кажется в 1942-м, была катастрофа под Сталинградом, и 8 мая 1945-го Берлин был взят, а Германия капитулировала. Англичане и американцы, высадившиеся в Нормандии в 1944-м, кажется, месяц не помню, оккупировали западную, а русские – восточную Германию». Чертовски подробно!

– Ну, господин адмирал, мальчик ведь и не планировал стать историком, – пожал плечами фрегаттенкапитан Борг.

– Да, я видел, – Канарис невесело усмехнулся. – Единственное что радует – и в той Германии молодежь совсем не прочь связать свою судьбу с флотом. Пускай и торговым.

Берлин, Унтер ден Линден, 6

08 ноября 1938 г., около семи вечера

На филологическом факультете Университета Фридриха Вильгельма III – одного из старейших университетов Германии, было тихо. Разбежались уже по домам неугомонные студенты, разошлись закончившие рабочий день аспиранты и преподаватели. Погас свет в аудиториях и кабинетах, коридорах и хранилищах, и лишь в одной из лабораторий, где преподаватели от Аненербе работали со старинными текстами, сейчас находился пожилой мужчина, напряженно вглядывающийся в лежащий перед ним черный продолговатый брусок, размером меньше ладони.

«И почему во времена моей юности не было синематографа? Особенно такого? – Вилигут задумчиво наблюдал за тем, что происходило на маленьком экране «рации». Из динамиков прибора раздавались страстные стоны и вскрики: «Да! Ахххх… Это фантастика!»

Действительно ведь, фантастика, – невесело усмехнулся про себя человек, носящий прозвище «Распутин Гитлера». – Тут ночей не спишь, изучаешь старинные манускрипты, рунические тексты расшифровываешь, экспедиции во все концы света посылаешь – только бы в тайны грядущего проникнуть. А оно, грядущее это, берет, и сваливается тебе прямо на голову, в образе молодого и симпатичного парня, эталона нордической расы просто. Немецкий его, правда, довольно своеобразен: поди пойми, что плеер, это патефон, а байк – банальный велосипед. Однако, ничто не стоит на месте, любой язык меняется. А то, что в сторону английского меняется, так в наших руках теперь все это исправить».

Утешив себя подобным образом, Вилигут вновь поглядел на изображение.

«Довели Рейх до непотребства. Вместо солдат парады устраивают гомосексуалисты, молодежь, вместо учебы смотрит такие вот, с позволения, фильмы. Нет, я не ханжа, все это естественно и в человеческой природе, но где тут сюжет? Принято в будущем откровенные сцены так показывать – сколько угодно. Даже полезно где-то. Но ведь составлять из одних только таких сцен целый фильм, это значит его полностью обесценить. Синематограф, это искусство, все же».

Старый эзотерик еще не знал, что благодаря Голливуду, кино уже давно перешло из разряда предметов духовного плана, в разряд товаров потребления.

«Какое бесстыдство, какой порок, – думал Вилигут, глядя, как муж с сантехником одновременно пользуют жену первого. – Непременно надобно будет сегодня заглянуть в бордель».

Берлин, тюрьма Шпандау

09 ноября 1938 г., четверть одиннадцатого утра

Сегодня Карла приковывать не стали, хотя допросная была все та же. Впрочем, и народу среди допрашивающих, прибавилось – кроме знакомых уже ему фон Рока, Борга и Вилигута появились еще двое. Один, в форме оберштурмфюрера СС, скучал в углу, казалось бы даже не замечая происходящего. Второй, довольно молодой мужчина в гражданском костюме, представился как Конрад Цузе[7] и даже энергично пожал Карлу руку.

– Вы готовы продолжить, герр Геббельс? – спросил фон Рок, просматривая свои пометки.

– А у меня есть варианты? – хмыкнул Карл.

– Думаю, что нет, – сухо ответил штурмгауптфюрер. – Приступим, пожалуй. Бригаденфюрер, вы, кажется, хотели быть первым? Прошу.

– Благодарю, – Вилигут взглянул на листок с перечнем вопросов, которые намеревался задать. Нет, он и так помнил их все наизусть, склероз еще не вцепился костлявыми пальцами в его мозг, но перестраховаться он считал не лишним. – Расскажите нам еще раз, юноша, только на этот раз подробно, как и при каких обстоятельствах вы перенеслись к нам из ноября 2006-го года.

– Да не изобретал я машину времени, не ищите, – страдальчески закатил глаза Карл.

– Мы и не сомневаемся, собственно, что имело место перемещение в силу неких природных сил. Теперь наша задача выяснить, каким именно стечением обстоятельств и природных законов активируется открытие межвременного портала.

Геббельс уставился на Вилигута совершенно ошалелым взглядом.

– Чего? – он помотал головой. – Можно теперь то же самое, только по-немецки?

Борг и фон Рок с трудом сдержали усмешки.

– Я говорю, – поморщился бригаденфюрер, – что если мы узнаем, почему вы попали к нам, то сможем отправить вас обратно.

– Класс! – парень аж подпрыгнул на стуле. – А когда? Не, у вас тут прикольно, но скучно – ни инета, ни телека, ни музыки нормальной – одно радио, где гоняют всякое старье. Прошлым вечером я вам сочинение про историю писал, а сегодня-то чем заняться?

– Найдем, – буркнул себе под нос Борг. Музыка будущего ему не понравилась, а когда он узнал, что половина композиторов – евреи, мысли Гиммлера стали ему как никогда близки. Исполнители, в большинстве своем, тоже не выдерживали никакой критики. Чтобы будущие германские дети пели песни (если это можно так назвать) негров – да никогда в жизни!

– Не отвлекайтесь, молодой человек, – попросил Вилигут Карла. – Как сможем, так и отправим. Рассказывайте.

– А, ну да… – юноша слегка смутился. – Родители моей девушки, Эльзы, они русские. Ну, в смысле, они немцы, но приехали из России. И седьмого ноября они уехали к своим друзьям, тоже русским… В смысле, немцам… Отмечать какой-то русский праздник. С ночевкой.

– Вчера вы утверждали, что коммунизм в России пал, – подал голос молчаливый эсэсовец.

– Так и было, – кивнул Карл. – В 1991-м году президент Eltzin поднял народное восстание в Москве и сверг коммунистов. Их даже запретить хотели, я читал, но потом решили, что раз демократия, пусть и коммунисты будут тоже.

– И на виду, – пробормотал фон Рок.

– Почему ваши будущие тесть и теща поехали отмечать седьмое ноября? Они коммунисты? – оберштурмфюрер впился в Геббельса пристальным взглядом.

– Тесть и те… – молодой человек поперхнулся. – Мы не заглядывали так далеко, герр… Простите, не знаю как вас зовут.

– Вертер Франк, гестапо. Отвечайте на вопрос.

– Нет, они не коммунисты, – нахмурился Карл.

– Тогда почему они отмечают коммунистический праздник? Они призывали вас или ваших знакомых установить коммунистический строй в Германии? Заводили с вами разговоры о преимуществах марксизма? Отзывались положительно о СССР и его строе? Вы видели у них в гостях подозрительных людей или литературу марксистского толка?

От явной бредовости прозвучавших вопросов у гостя из будущего глаза полезли на лоб.

– Вы что, с ума сошли, герр Франк? Нафига им надо было такое говорить? И какой, черт возьми, «коммунистический»?

– Седьмого ноября русские отмечают годовщину своей революции, – усмехнулся фон Рок. – Франк, вы хотите отправиться в будущее арестовывать их за подрывную деятельность? Похвально, похвально. Поделитесь методом перемещения?

Оберштурмфюрер еще пару секунд сверлил взглядом Геббельса, потом откинулся на спинку стула и прикрыл глаза.

– У меня пока нет вопросов, – небрежно бросил он.

– День революции… – пробормотал Карл. – То-то мне эта дата что-то напоминала. Наверное это, как выражался герр Киш… ну, отец Эльзы… toska po rodnim berezkam. Это переводится как…

– Мы знаем, как это переводится, юноша, – мягко прервал его Вилигут. – Продолжайте рассказ, пожалуйста.

– Тогда пускай он, – Геббельс ткнул пальцем в сторону Франка, – не перебивает.

– Не будет, – пообещал бригаденфюрер.

– Ну вот, родители уехали, а Эльза осталась дома. Она мне позвонила и пригласила… – юноша покраснел. – Переночевать.

– А говорите, что не заглядывали в будущее ваших отношений, – отечески улыбнулся Вилигут.

Ему, родившемуся еще в Австро-Венгрии и долгое время бывшему офицером «лоскутной монархии», и нынешние-то, образца 1938-го года нравы, казались излишне фривольными. Привыкнув мерить все моральными рамками ушедшей эпохи, он ничуть не сомневался в серьезности намерений Карла в отношении девушки. – Впрочем, продолжайте.

У парня даже уши побагровели.

– Отец отпустил. Он у меня вообще прогрессивный, рэп любит, – буркнул Карл. – Я и пошел. Чего б не пойти, когда девчонка тебя сама зовет? Вот. Переночевал…

Геббельс заерзал, а покрасневшим уже казался даже затылок. В отличие от Эльзы, у него это был первый раз.

– Ну… Родители Эльзы должны были вернуться часам к десяти утра, но вдруг бы приехали раньше? Да и домой перед занятиями заскочить надо было. Я ушел пораньше, в шесть или четверть седьмого. Темно еще было.

Берг и фон Рок понимающе переглянулись. Подобных историй, когда с разгневанным отцом встречаться совершенно не охота, у обоих в памяти было предостаточно.

– Я не очень далеко живу, но решил срезать – там небольшой такой переулок есть. Мне еще странным в нем свет показался. Серый такой, как на черно-белой фотке все. Выхожу из переулка, а на улице солнце и дома такие… Старинные. Я через переулок назад – а там парад мужиков с факелами. И тоже солнце. И дома другие, не как у нас. И флаг на балконе висит со свастикой. Я сначала думал, что с ума сошел. Потом вспомнил «Назад в будущее»…

– А это что? – поинтересовался Вилигут.

– Это кино такое, старое уже, но прикольное. Там один ученый из автомобиля машину времени сделал, а его друг, молодой, типа меня, то на Дикий Запад попадал на ней, то в будущее. Ну, рульный фильм, жалко что еще не сняли – вам бы понравилось. Только это фантастика, на самом деле такого не было.

– Поня-а-атно, – протянул Вилигут. – А что было потом?

– А что – потом? – пожал плечами Карл. – Дома у меня больше нет, документов нет, на улице холодно, а если я кому скажу, что из будущего, то попаду в дурку. Ну, я всякие фильмы смотрел, про попавших в прошлое в том числе… Это тоже фантастика, герр Вилигут, я уже понял, что вы спросить хотели. Вот… Думаю – кто может поверить, что я не псих? Разведка или контрразведка. Там же знают, какая техника есть, а какой нет, верно? А у меня мобила и MP3-плеер с собой. Еще в Техническом университете могли поверить, но кто бы стал слушать яйцеголовых? Я у первого же постового спросил, как мне в любую из этих служб пройти, и он проводил меня туда, куда дойти было ближе. Вот и все, собственно. Только прохожие на меня как-то странно косились.

– Одеты вы были несколько не по моде, – пояснил Ойген фон Рок, который лучше всех присутствующих знал, что было дальше. Еще бы, дежурным тем утром был он, и его изумление при виде демонстрируемых ему технических новинок в виде карманного патефона и не менее карманной кинокамеры, совмещенной с телевизором (а юноша сначала продемонстрировал их действие, и только потом огорошил новостью о дате своего рождения), еще было свежо в памяти.

– И никаких странных ощущений в момент перехода во времени вы не заметили? – продолжил гнуть свою линию Вилигут. – Тошноты, головокружения, еще чего-то?

– Да я и сам переход не заметил, – пожал плечами Карл. – В том переулке неба почти не видно – он узкий, а дома между которыми он проходит – высокие. Просто вдруг все какое-то серое стало, размытое, как на старой фотографии.

– Подробнее. Когда стало?

– Да как только я в него вошел.

Помучив мальчика вопросами еще несколько минут, Карл Мария Вилигут вздохнул.

– По моему ведомству пока вопросов нет. Скоро будут готовы данные по исследованиям места выхода – там уже работает наша группа. Тогда, может быть, вопросы возникнут.

– Очень хорошо, – кивнул фон Рок, и взглядом спросил у Борга: «Ты или я?»

Фрегаттенкапитан так же, глазами, показал на Цузе, который всю беседу просидел как на иголках, но стоически молчал – он, мол.

– Герр Геббельс, вы нам рассказывали про эти ваши… «Компы» и «ноуты». Расскажите пожалуйста герру инженеру про их возможности и, что знаете, про устройство.

– Хорошо, – покладисто согласился молодой человек, повернулся к Цузе и вдруг попросил: – А вы не могли бы повернуться в профиль и одеть очки?

Молодой и перспективный инженер, всего три года назад окончивший Берлинскую высшую техническую школу в Шарлотенбурге и, по совершенно непонятным для него причинам вдруг включенный в секретную комиссию по изучению пришельца из будущего (еще бы, два из этих трех лет он занимался «прожектерством», созданием «думающей» машины), такой просьбе подивился, но исполнил.

– Ага, спасибо. Еще голову наклоните немного вперед, герр Цузе. Охренеть! Я ж вас знаю! Вы первый в мире комп создали! Я его в Техническом музее видал – здоровенный! Два шкафа и стол как для бильярда, а рядом ваша фотка висит! А комп назывался… Назывался… Z3. Да, точно.

– А в каком году я его создал? – спросил огорошенный пионер «компо-ноутостроения», который пока еще собрал и запатентовал только вычислительное устройство Z1, несколько более скромных размеров.

– А я не помню. Но до сорок пятого года – точно. Его наши во время войны использовали.

– А вы, Ойген, говорили, что я тащу в это дело незнамо кого, и что этот гражданский специалист… Как вы его назвали, не помните? – шепнул Борг фон Року.

– Ошибался, – неохотно признал эсдэшник.

Берлин, тюрьма Шпандау

09 ноября 1938 г., час дня

– Я все-таки считаю, что этот Геббельс неблагонадежен, – заявил Франк, едва офицеры и инженер вышли из допросной. – И вас, герр Цузе, с удовольствием бы пока изолировал, во избежание утечки. Ничего лично против вас не имею, но секретность есть секретность.

В допросе было решено устроить перерыв, и сейчас все отправлялись обедать – Карл в свою камеру, где ему за последующий час предстояло не только принять пищу, но и набросать различные схемы сетевых соединений «компов», а офицеры в ближайшую ресторацию.

– Бросьте, Вертер! – отмахнулся Борг. – Ну, ухаживал мальчик за дочкой фольксдойчей, так что с того? А за герра инженера я ручаюсь. Он работал над доводкой Не.111, так что с режимом секретности знаком. Кстати, герр Цузе, пока не забыл. Сегодня вечером заприте двери покрепче и никуда не выходите. В Берлине ожидаются… События, так что побудьте дома. Во избежание.

– Серьезные события? – поинтересовался инженер, огорошенный вывалившейся на него сегодня информацией.

– В меру, – поджал губы фрегаттенкапитан.

До начала Хрустальной ночи оставалось всего несколько часов – история шла по наезженной колее. Пока еще.

Берлин, ОКВ

09 ноября 1938 г., ближе к полуночи

События, творящиеся в настоящее время в Берлине, мало интересовали Кейтеля – если фюрер считает, что евреи мешают жить берлинским гражданам, то это его, фюрера, дело, а он себе такой ерундой голову забивать не собирался. Нет, безусловно, войска берлинского гарнизона были приведены в повышенную готовность, однако вмешаться они должны были лишь в том случае, если ситуация выйдет из-под контроля Гиммлера. А вот в некомпетентность рейхсфюрера СС шеф ОКВ[8] не верил. Впрочем, в пришельцев из будущего, прошлого или, положим, с Марса, он тоже не верил. До недавнего времени.

– Канарис, вам, как выражается наш потомок, зачет.

Йодль, Канарис, Томас и Рейнеке, руководители всех четырех департаментов Аппарата Верховного командования Вермахта с удивлением уставились на Кейтеля.

– Конечно, – добавил шеф ОКВ, – этот Цузе неприлично молод, но что делать, если он сейчас единственный человек в мире, способный хоть в какой-то степени воспроизвести технологию будущего?

– У истоков которой он же и стоит, – кивнул адмирал. – Или стоял? Проклятье, даже и не знаю, в каком времени стоит это произносить.

– По Цузе, кстати, у меня есть ряд предложений, – произнес Томас.

Дождавшись поощрительного взгляда Кейтеля, начальник службы экономики обороны и вооружения продолжил.

– Необходимо создать лабораторию компьютеростроения под его руководством и обеспечить ее необходимым финансированием. Возможно даже – первоочередным. Этот момент еще требует изучения. Если генерал-фельдмаршал не возражает…

– Поддерживает, – благосклонно кивнул Кейтель.

– …То это я возьму на себя. С учетом особой важности и секретности его исследований, считаю необходимым имитировать гибель Цузе.

– Его, и всей семьи, – поправил Томаса Канарис. – В сегодняшней неразберихе это будет сделать особенно просто. План уже разработан, группа моих сотрудников готова приступить к его исполнению немедленно.

– Дать какие-то статьи в газетах? – поинтересовался Рейнеке. – О том, что он лжеученый, или наоборот, о том, что германская наука понесла невосполнимую утрату, научный мир скорбит и так далее?

– Это лишнее, – не поддержал инициативу главы департамента общих вопросов шеф Абвера. – Его исследования малоизвестны. Достаточно небольшой заметки о смерти изобретателя, а также о том, что его изобретение восстановлению не подлежит. Заметка для «Берлинер тагеблат» уже подготовлена. Полицейские протоколы осмотра места происшествия – тоже.

– Хорошо, – согласился Кейтель. – Томас, оформите его завтра в свою службу по высшему допуску и организовывайте лабораторию. Канарис…

Генерал-фельдмаршал подвинул к шефу Абвера телефонный аппарат.

– Действуйте.

Берлин, Вильгельмштрассе, 77

10 ноября 1938 г., девять тридцать утра

– Да, мой фюрер, все прошло по плану, без эксцессов, – произнес Гиммлер, поблескивая стеклами пенсне. – Мы, правда, рассчитывали на более деятельное участие ОКХ…[9]

– Генрих, вот не надо, а? – поморщился фон Браухич. – Если полиция не справляется с беспорядками, которые устраивает СС, то это твои проблемы. В конце концов, ты в обоих ведомствах главный.

– Прекратить цапаться! – приказал Гитлер. – Гиммлер, продолжайте.

– Слушаюсь, мой фюрер. Волнения удалось организовать по всей Германии. Уничтожено полностью двести шестьдесят семь синагог и восемьсот пятнадцать еврейских магазинов, – никакими записями во время доклада рейхсфюрер не пользовался, докладывая по памяти. – Более тридцати евреев, точное число уточняем, убито. Арестовано и сейчас готовится к отправке в концлагеря порядка двадцати тысяч евреев.

– А так же погиб сотрудник Абвера, занимавшийся «объектом К», и вся его семья, – мрачно заметил Канарис. – Какие-то мерзавцы воспользовались беспорядками для того, чтобы ограбить честного немца. Нет, мой фюрер, мы проверили – к деятельности враждебных разведок это не относится.

– Неприятный инцидент, – нахмурился Гитлер. – Впрочем, он умер за величие германского народа, как настоящий солдат. Представьте его к посмертной награде. Дайте Борману[10] данные на него, пускай напишет родственникам соболезнование от моего имени. Гиммлер, у вас все?

– Да, мой фюрер.

– Очень хорошо, партайгеноссе. Теперь по объекту… Карлу Геббельсу. Устройте мне, кстати, с ним личную встречу. Интересно. Я внимательнейшим образом ознакомился с вашими докладными записками. Канарис, какова вероятность того, что код «Энигмы» действительно расшифруют? Мальчик, помнится, даже истерику закатил, когда ему предложили натурализацию через Киль?

Вильгельм Канарис поднялся и ответил:

– По поводу «Энигмы» я готов ответить фюреру лишь без посторонних.

Адольф Гитлер почти минуту рассматривал шефа Абвера, после чего произнес:

– Хорошо, герр вице-адмирал… Мы обсудим это. Рёдер!

– Да, мой фюрер!

Пожилой командующий флотом, джентльмен до мозга костей, лично приложивший много сил к тому, чтобы в Германии о человеке с хорошими манерами начали говорить «словно флотский», старался не показать, насколько он шокирован участием высших лиц государства в ночном погроме, и сосредоточился на своих обязанностях.

– Вы все еще поддерживаете представленный вами план развития флота с учетом возможной войны с Англией?

– Я не готов ответить немедленно, мой фюрер, – признал гросс-адмирал. – Планы войны с Англией флотом просто не рассматривались, равно как и с США. Впрочем, с учетом озвученного нам опыта Перл-Харбор, авианосцы необходимы, так что и «Граф Цепеллин», и недавно заложенный «Z2» полагаю нужным достроить в кратчайшие сроки. Легкие крейсера нам бы не помешали, но, я полагаю, мы сможем вооружить достаточное количество вспомогательных крейсеров для ведения рейдерской войны. А вот программу постройки линкоров полагаю своевременным свернуть и начать строительство U-ботов.

– Обоснуйте, гросс-адмирал.

– Начнем с гибели не спущенного пока «Бисмарка», мой фюрер. – Рёдер вздохнул. – Увы, «объект К» и военно-морскую историю знает плохо, но хоть лучше всей остальной. Он готовился поступать в навигационную.

– Читал-читал, – отмахнулся рейхсканцлер. – Размен «Бисмарка» на «Худ», это явно не то, что нас может устроить. Скажите, вы считаете ненужным достраивать «Бисмарк» и «Тирпиц»?

– «Бисмарк» почти достроен, пригодится, – пожал плечами командующий ОКМ.[11] – «Шарнхорст» тоже практически готов, в январе введем в строй, «Гнезенау» – не позднее мая. А насчет «Тирпица» нужно заключение аналитиков и штабные игры. Верить этому… Как он это называет? Ламеру – опасно, да и через полгода мы планировали спустить «Тирпиц» на воду. Класс «Дойчланд» слишком дорог, да и бронирование на этих обрез-линкорах явно недостаточное. Даже если б у нас было пять «Бисмарков» – этого все равно мало, чтобы соревноваться с британским надводным флотом. Ко всему прочему, французские крейсера класса «Сюфрен» своим появлением свели ценность «Дойчландов» почти на нет, не говоря уже о том, что лягушатники могут поставить на поток класс «Альжери». Это если говорить о Франции. Серия «Адмирал Хиппер» кажется мне не слишком удачной, это, в конце концов, тоже дитя версальских и вашингтонских ограничений, но все же лучше, чем ничего. Три корабля этого класса уже спущены на воду и один в ближайшее время будет полностью готов. «Блюхер» и «Принц Ойген» полагаю необходимым ввести в строй, а «Зейдлиц» и «Лютцов» продать СССР. Лучше, конечно, Англии – пусть они с неудачными силовыми установками мучаются, но они же не возьмут.

– Риббентроп?

– По сходной цене можно попробовать продать в Латинскую Америку, мой фюрер. – министр иностранных дел на мгновенье задумался. – Возможно, по одному кораблю возьмут Швеция и Финляндия, хотя насчет президента Рюти я сильно сомневаюсь, да и где он будет его достраивать – в Хельсинки, что ли? Идеально было бы продать Японии, она больше не считает себя ограниченной Вашингтонским военно-морским договором.

– Изучите вопрос, Иоахим. Я надеюсь на вас. А вы, Рёдер, что вы предлагаете в плане развития флота?

– По большому счету, есть два варианта. Если мы решим строить только подводные лодки и средние боевые корабли, то в кратчайшие сроки сможем создать флот, который станет серьезной угрозой океанской торговле Англии, главному источнику жизни этой островной империи. Конечно, подобный флот будет иметь ограниченное применение, поскольку он не сможет вступить в сражение с более сильными британскими боевыми кораблями. Создание же флота, способного бросить вызов британскому флоту в открытом море, потребует гораздо большего времени. Серьезный флот будет иметь гораздо больший вес, как в военном, так и в политическом плане. Но все то время, пока мы будем создавать столь мощный флот, мы будем иметь на плаву только слабые и несбалансированные морские силы. Они мало что смогут противопоставить врагу, если война разразится в ближайшие годы. Конечно, есть еще вариант строить понемногу и надводные суда, и U-боты, но тогда мы будем одинаково слабы и над поверхностью моря, и под ней. Я полагаю, нужна тщательная проработка наших планов.

– Очень хорошо, предоставьте мне их до конца года. Канарис, не забудьте, необходимо также устранить этого француза, генерала де Голля.

– Он пока еще полковник.

– Тем более! Кейтель, что у вас?

– Данные странные, но укладываются в определения аналитиков, – фельдмаршал потер висок. – Единственное что, Абвер не смог предоставить нам данные по разработке русского танка «Т-34». Предполагаю, что начнутся в ближайшее время. Основной машиной Германии будет тестируемая сейчас машина «Pz-IV», не раз модернизируемая, и штурмовые орудия Stug III и Stug IV. Про стрелковое оружие не знает ничего.

– Поясните, в чем модернизируемая? – попросил фон Браухич.

– В броне и калибре. К его времени сто миллиметров – не предел танковой брони.

– Доннерветтер! – схватился за голову Геринг. – Опять танковую промышленность перенацеливать!

Берлин, Унтер ден Линден, 6

10 ноября 1938 г., около полудня

«В бордель, что ли сходить?» – фон Рок со вздохом подавил недостойную истинного арийца мысль, поставил воспроизведение на паузу и подтянул себе кипу бумаг, с расшифровкой всего увиденного на экране. Разбирая корявые рисунки Карла и выполненные профессиональным художником из «культурного отдела» эскизы, он постарался хотя бы для себя выстроить более-менее понятное описание вновь увиденного. Прелести домохозяйки его не удивили – в конце концов, он до женитьбы успел славно погулять.

«Так, прикреплённая к стене коробка с дверцей на длинной стороне и двумя круглыми ручками справа – «микроволновка», средство для быстрого приготовления и разогрева продуктов. Принцип действия не ясен. Внутрь ставится холодная еда в стеклянной (почему стеклянной – надо выяснить отдельно) посуде, одной ручкой выставляется уровень мощности «микроволн», второй – время работы микроволновки. Стекло на дверце забрано мелкой сеткой. Важно?» – Ойген подчеркнул «важно» двумя чертами и, отложив записи в сторону, взял с верха кипы следующие листы бумаги, сцепленные большой нержавеющей скрепкой.

«Шкаф в углу кухни, с двумя открывающимися навстречу друг другу дверцами, петли которых закреплены на боковых стенках – холодильник. Со слов свидетеля (ох уж эти бюрократические тонкости!) марки «Электролюкс», произведено в Швеции. Чертёж внутренних отсеков прилагается».

Штурмгауптфюрер сделал пометку, предписывавшую послать запрос о фирме-производителе и ее последних разработках, и перешел к следующему рисунку. «Изогнутая трубка, выступающая из столешницы, с ручкой на правой стороне – кухонный смеситель. Применяется для регулировки напора и температуры воды одной рукояткой. Схема регулирования прилагается. Ну, с освоением данного устройства у промышленности рейха проблем не будет».

Фон Рок принялся за следующий лист.

«Балконная дверь. Выполнена из белого материала, называемого свидетелем «пластик», химический состав и изобретатель неизвестны. Свидетель характеризует материал как непрочный, но сверхлегкий. Стекло двойное, особой конструкции, названное свидетелем «стеклопакет». Рисунок со слов свидетеля прилагается».

Ойген вздохнул. Работы был воз и маленькая тележка.

Берлин, Вильгельмштрассе, 77

10 ноября 1938 г., пятнадцать часов

– Вильгельм, вы намекнули на личную беседу, – Адольф Гитлер испытывающее смотрел на шефа Абвера. – Скажите, зачем?

– Мой сотрудник не погиб этой ночью, мой фюрер. Его знания столь велики, как и его возможности, что мы сочли необходимым убрать его из… Общения с окружающими. Причем так, что даже высшее командование Рейха не будет об этом знать. Слишком многим известно про «объект К». Вот документы, относительно этого сотрудника.

Адольф Гитлер внимательно изучил предоставленную информацию, и вновь воззрился на Канариса.

– Вы уверены?

– Еще вчера я был уверен, что Аненербе – это полная ерунда. А сегодня я не уверен уже ни в чем, – вице-адмирал развел руками. – Мы все видали даже этот его… Калькулятор в «мобиле». Мы читали его показания о межконтинентальных ракетах, которые наводятся компами. Если Цузе… Это фамилия того сотрудника… Сможет хоть на десять процентов ускорить наше развитие в этой области… Мой фюрер, последствия будут непредсказуемыми, но положительными.

– Хорошо, – Гитлер вновь задумчиво покопался в бумагах. – Этот юноша утверждает, что «Энигму» расшифровали благодаря тому, что потопленный U-бот обследовали американские подводники.

– Прошу прощения, фюрер, я уже проконсультировался с нашим Геббельсом. Он так смеялся…

– Поясните, Канарис, – сухо произнес рейхсканцлер.

– Мой фюрер, даже этот мальчик знает, что в войне с нами победили русские, а выиграли – американцы. Загребли жар чужими руками, как и в прошлый раз. Он ссылается на фильм, который видел. Американский. Но мы-то точно знаем, что подводного флота у американцев, почти нет, а с британским мы и сейчас уже на равных. Так что американские субмарины, как в фильме, не смогут ждать нас и уж заманивать – точно. Бой подлодок – это бой сонаров и выдержки капитанов. Рейхсминистр уверен – это пропаганда. Попытка приписать всю славу себе.

– Даже так?

– Советы же пали. Представьте себе, мой фюрер. Завтра мы, совместно… Да хоть с Люксембургом, атакуем линию Мажино. И прорывают ее люксембуржцы. Разве мы будем снимать фильм про них?

Берлин, Вильгельмштрассе, 77 (личные апартаменты фюрера)

10 ноября 1938 г., около десяти вечера

– Ах, Ева, как я устал, – Адольф Гитлер, владыка одной из самых могущественных держав в Европе, устало опустился на пол возле кресла, в котором сидела с книгой его гражданская жена.

– Ты себя совсем не щадишь, – ласковые руки Евы Паулы фон Браун нежно обвились вокруг шеи любимого мужчины, а губы, зарывшись в густые жесткие волосы, достигли макушки и запечатлели на ней поцелуй. Книга была забыта. – Столько работаешь. Это из-за сегодняшней ночи? Ты так мучаешься последние пару дней… Разве можно работать столько?

– Милая, теперь мне предстоит работать вдвое больше, – Гитлер невесело усмехнулся. – Перспектива быть самым страшным тираном истории…

– Не смей! – Ева еще крепче сжала мужа руками. – Никогда не смей так говорить! Ты – великий человек, ты приведешь Германию к процветанию. Ты… Ты больше чем Бисмарк и Фридрих вместе взятые!

Ева Браун заглянула Адольфу в глаза, изящным движением покинув кресло, и твердо произнесла:

– Что бы ни случилось, я всегда буду верить в тебя. В твой гений. В твою любовь… Нет, не только ко мне! Ее я не смогла бы подвергнуть сомнениям и под пытками! В твою любовь к Германии!

– Ах, Ева… – Гитлер потянулся к любимой женщине, ладонь его скользнула по ее щеке. – Если бы ты только представляла, как мне дорога твоя вера. Без тебя я бы был ничем…

Он перехватил ее руку и страстно припал губами к кончикам пальцев.

Чего бы не говорили про Гитлера потомки, мужчиной он был страстным и куртуазным.

– Моя маленькая нимфа,[12] – Адольф припал губами к запястью Евы. – Патшерль…

Ночь была жаркой. Не в смысле климата.

Берлин, Вильгельмштрассе, 77

11 ноября 1938 г., одиннадцать утра

Карла везли в автомобиле с занавешенными окнами, так что он понятия не имел, куда прибыл. Конечно, роскошные внутренние убранства здания наводили на мысль о том, что место совсем непростое, да и референт был чем-то смутно знаком, но такого… Нет, этой встречи он не ожидал. Четверо конвоиров, которым строго (при нем) было приказано с ним не разговаривать и все попытки разговоров с его стороны пресекать, провели его по длинным коридорам, роскошным, украшенными скульптурами лестницам, через приемную, и просто оставили в кабинете какого-то, судя по обстановке, высокопоставленного чиновника. Одного. Не приковали, не связали, просто аккуратно посадили на стул с высокой спинкой, и вышли.

Ждать пришлось около десяти минут – целую вечность для его истерзанного предчувствием концлагерей или казни сознания. А когда дверь в кабинет, не та, в которую вошел он, а другая, для хозяина, ведущая куда-то внутрь, отворилась…

– Хайль Гитлер! – какая внутренняя пружина его подбросила, и заставила вскинуть руку в нацистском приветствии? Гены прадедов, один из которых сложил голову под Сталинградом, а еще один – остался гнить под жарким солнцем Северной Африки? Патриотизм, присущий любому из народов, о чем их противники имеют свойство забывать? Страх и узнавание? Кто знает, если этого не знал и он сам.

Адольф Гитлер – кто еще мог войти в его кабинет без стука? – улыбнулся.

– Присаживайтесь, герр Геббельс. Присаживайтесь, – произнес он, проходя к своему месту во главе стола. – Я же уже знаю, что вы меня не любите. Трудно любить человека, которого объявили Антихристом, а?

– Прошу простить, канц… Рейхсканцлер, но трудно любить человека, который привел страну к полувековому унижению, – Карл сел, но с Гитлера глаз не сводил.

У Гитлера, в ответ на его фразу, дернулась щека.

– Я человек, – резко ответил он. – Значит и я мог допускать ошибки, которые теперь намерен исправлять. Вы хотите обвинить меня в человечности моей натуры? Вы бы, на моем месте, смогли поступать лучше?

– Я?! – Вы, коль беретесь судить, – фюрер с трудом сдерживал себя, что мог бы понять любой, его знавший. Но Карл-Вильгельм Геббельс знал Гитлера только по лекциям в школе.

– Я знаю то, чему меня учили, и то что читал сам, – юноша вспыхнул. – А читал я, что умри вы в следующем году, то вошли бы в историю Германии как величайший ее правитель. Круче Бисмарка!

Гитлер о близкой перспективе смерти всерьез никогда не задумывался (особенно после ночи, которую ему подарила Ева), так что эта фраза на миг заставила его смешаться. Чтобы в разговоре, покуда он собирается с мыслями, не возникло паузы, он задал неважный, но уточняющий вопрос.

– Круче, видимо, это более велик. Но Бисмарка? Неужели мои действия потомки оценили столь высоко?

Карл пожал плечами.

– Конечно. Именно вы подняли страну из того пепла, в который она превратилась после Первой Мировой. Но вы же и ввергли ее в гораздо большие беды. И только последнее – официальная история.

Гитлер долго молчал. Очень долго.

– Смелый юноша, – наконец произнес он. – Впрочем… Обоснованно смелый. Скажите, Карл, а как вы видите свое будущее?

– А? – выпучил глаза Геббельс.

Гитлер поглядел на него с совершенно непередаваемым выражением не то иронии, не то долготерпения.

– Ваши знания по истории, которые могут быть полезны Рейху – ничтожны. Так?

– Да… Рейхсканцлер, – Карл вынужден был кивнуть, ведь это было правдой.

– Ваши знания по технике еще ничтожнее. Вы знаете как ею пользоваться, и все. Так?

– Да… – с каждой секундой Геббельс чувствовал себя все более ничтожным тараканом.

– За месяц мы получим все, что вы знаете. Меньше, – Адольф махнул рукой. – Что дальше?

– Газенваген? – Карл вздрогнул от догадки.

– Что за идиоты учили вас истории?! – вскочил с места фюрер и грохнул по столу кулаком. – Я что – палач своей расы? Убийца своего народа?! Кем меня выставили в ваши дни?! Может я и родню всю живьём сожрал?!

– К-к-казнили… – пролепетал юноша.

– ЧТООООО?!! – Гитлер рванул воротничок. Он все еще помнил – как живую – Ангелу Раубаль, двоюродную сестру и любовницу.

– Говорили, что у вас есть еврейские предки, и чтоб это скрыть… – пролепетал Карл.

– СВОЛОЧИ!!! ПЕДЕРАСТЫ!!! НЕГОДЯИ!!! ПОДОНКИ!!!

Фюрер рухнул в кресло, откуда успел вскочить незадолго до этого, и вдруг, совершенно спокойным голосом, спросил:

– И многие в это верят?

– Да кто хочет верить – верят. А остальным просто пофиг. Давно это было, господин рейхсканцлер.

Адольф Гитлер помолчал.

– И все же? Как вы видите свое будущее?

– А я не пророк, чтоб его видеть, – набрался наглости Геббельс. – Да и не мне решать.

Примечания

1

Морской кадет Рейнхард Тристан Гейдрих с 1922 года проходил обучение на учебном крейсере «Берлин», где старпомом служил Франц Вильгельм Канарис. В 1930 году, личным приказом адмирала Рёдера, офицер связи флагмана германского флота «Шлезвиг-Голштиния» обер-лейтенант Гейдрих уволен со службы на флоте с формулировкой «за недостойное поведение и нарушение кодекса офицера» (отказался жениться на девице, которой сделал ребенка).

2

Рат Эрнст фон, советник германского посольства в Париже. 07.11.1938 г. убит Гершелем Грюншпаном, евреем, 17 лет. Убийство послужило поводом для «Хрустальной ночи» (9-10.11.1938), погрому еврейских магазинов в Германии, где 1/5 часть потерь экономики пришлась на витрины. Откуда, собственно, и название.

3

Зипо (нем. Sicherheitspolizei, сокр. SiPo) – полицейская служба, существовавшая в Германии с 1936 г. и занимавшаяся борьбой с криминальными и антисоциальными элементами. Объединяла в своём составе уголовный розыск Рейха (Reichskriminalamt) и тайную государственную полицию (гестапо, Geheime Staatspolizeiamt) (прим. ред.).

4

В 1936 году Гитлер поручил Герингу осуществление «четырехлетнего плана» – программы перевода экономики Германии на военные рельсы. Собственно, его можно считать и министром экономразвития.

5

Аненербе (нем. Ahnenerbe – «Наследие предков»), полное название – «Немецкое общество по изучению древней германской истории и наследия предков» – организация, существовавшая в Третьем Рейхе, созданная для изучения традиций, истории и наследия арийской расы, в том числе и оккультных знаний (прим. ред.).

6

Knaube – юноша, мальчик (старонем.) Слово устарело, по архаичности соответствует русскому «добрый молодец».

7

Цузе Конрад – немецкий инженер, пионер компьютеростроения. Наиболее известен как создатель первого действительно работающего программируемого компьютера (1942) и первого языка программирования Планкалкюль.

8

ОКВ – Oberkommando der Wehrmacht. Верховное командование Вермахта, с 04.02.1938 г. центральный орган управленческой структуры вооруженных сил Германии.

9

ОКХ – Oberkommando des Heeres. Верховное командование сухопутными войсками Германии.

10

В описываемый момент Мартин Борман занимал должность личного секретаря Адольфа Гитлера.

11

ОКМ – Oberkommando der Marine. Верховное командование Кригсмарине (ВМФ).

12

Рост Евы Браун составлял всего 165 сантиметров. «Маленькой нимфой» Гитлер ее и впрямь называл – это не выдумка автора.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.